— Вы слышали, — заговорил первым Шека Сонгу совершенно бесцветным голосом. — Если я стану обвинять Карембу в убийстве, он поклянется, что он был с Лабаки весь день. Ливанец подтвердит. А если я буду упорствовать, он пожалуется президенту. Президент позвонит и прикажет оставить его друга в покое...
Вид у него был несчастный, и Малко его пожалел. Билл Ходжес кипел от негодования, готовый взорваться.
— Это он! Это дерьмо. Я отрежу ему башку и вырву сердце. Сэти была идиоткой, но славной девушкой. Раз ты ничего не можешь, я сам рассчитаюсь с Лабаки.
Сонгу умоляюще смотрел на ирландца.
— Билл, прошу, я не смогу тебя защитить. Ты же знаешь, у него все эти палестинцы.
Билл презрительно смерил его взглядом.
— Однажды в Мозамбике я сам, один, расправился с целым взводом, так что твои палестинцы...
Шека Сонгу, огорченно покачав головой, взглянул на Малко.
— Почему Лабаки так ненавидит твоего друга?
— Он ищет двух типов, — грубо ответил ирландец. — Двух шиитских мудаков, которые могут наделать тебе неприятностей.
Он кратко изложил шефу полиции суть задания, возложенного на Малко. Негр в раздумье вертел карандаш.
— Я слышал об этой истории от Джима Декстера. Я хотел бы вам помочь, но я бессилен. Во-первых, потому, что президент Момо категорически запрещает трогать иранцев, если они не совершают ничего противозаконного в этой стране. Иранцев пригласили сюда президент и Лабаки. Я знаю, что их посол обещал ему на прошлой неделе опять поставить нефть по символической цене... А это обеспечит жизнедеятельность нашей стране еще на восемь месяцев с лишним.
Мои люди из спецслужбы следят за иранцами днем и ночью, но они ничего такого не делают... Они вербуют людей. (Он слегка улыбнулся.) Мне доложили, что они дают по десять леоне тем, кто приходит в Культурный центр на их вечерние лекции но четвергам... за что их нельзя отправить в тюрьму.
— А эти два шиита? — задал вопрос Малко.
— О них я ничего не знаю. Но это правда, что в нашу страну легко въехать и оставаться здесь, если есть местные сообщники. Во всяком случае, эти двое не скрываются в Иранском культурном центре, у меня там есть осведомитель...
Казалось, полицейский говорил искренне. Малко понял, что больше они из него ничего не вытянут. Хорошо уже то, что он относится к ним с симпатией и покровительствует. Билл Ходжес не мог, однако, унять свой гнев. Он положил руку на плечо своего друга.
— Дай мне полсотни ребят, и я за неделю освобожу тебя от ливанцев.
Шека Сонгу грустно улыбнулся.
— Ты хорошо знаешь, что это невозможно... Я все же сейчас займусь расследованием убийства твоей подруги в Лакке. Я пришлю к тебе кого-нибудь из криминальной службы.
— Все, что нужно, — с горечью ответил ирландец, — это прислать ко мне Карембу.
* * *
Жара немного спала. Так же, как и гнев Билла Ходжеса.
— Я сейчас поеду обратно в Лакку, — объявил ирландец. — По дороге я отвезу вас в «Мамми Йоко». Я должен подумать, что я могу предпринять против этого мерзавца Лабаки. Со мной еще никогда безнаказанно не проходили такие дела...
До самого отеля Билл Ходжес не произнес больше ни единого слова.
В гостинице Малко ожидала записка. Он обнаружил ее в своем ящике и с трудом разобрал несколько слов, нацарапанных рукой Эдди Коннолли. Журналист назначал ему свидание в восемь вечера в баре «Казино Леоне», всего в нескольких метрах от «Мамми Йоко».
Малко поднялся в свой номер и перезарядил «кольт-45». Карим Лабаки не ограничится одной попыткой. Он хочет, чтобы Малко исчез из Сьерра-Леоне. Значит, Малко шел по верному следу. Сейчас начинался бой почти с открытым забралом. Он разворачивался параллельно тому, что происходило на официальном уровне.
* * *
Ливанцы с лоснящимися лицами, сгрудившись вокруг рулетки, словно хищники, не отрывали жадных глаз от шарика из слоновой кости.
При нищенских ставках, принятых в «Казино Леоне», ливанцам, между прочим, разорение не грозило. Чернокожие крупье в длинных одеждах угрюмо следили за перемещением жетонов.
Малко нашел Эдди Коннолли за одним из столов. Увидев Малко, он поднялся и пошел ему навстречу.
— Выйдем, — тихо произнес он, проходя мимо и слегка коснувшись Малко.
Они прошли через просторный бар. Никто, по-видимому, на них не обратил внимания: посетители не отрывали глаз от экрана телевизора над стойкой бара, по которому крутили обычно видеокассету с записью футбольных матчей месячной давности.
Напротив казино, усевшись на капот машины, проститутка с меланхолическим видом высматривала клиентов. Ее зеленое нейлоновое платье было видно издалека, как неоновую рекламу.
Эдди Коннолли сел в старую «тойоту» и покатил в направлении Лумли Бич. Проехав с километр, он остановился у безлюдного пляжа и подошел к Малко, выходившему из своей «505-й».
Вдали сверкали огни «Мамми Йоко» и казино.
— Спасибо, что пришли, — сказал журналист. — Я не хочу приходить в отель, поэтому прислал вам записку.
— "Мамми Йоко" принадлежит Лабаки, вы знаете. Здесь нам будет спокойно...
— Вы узнали что-нибудь?
— Да, естественно!
Журналист закурил сигарету, помолчал, чтобы поднять себе цену.
— Думаю, что я напал на след этих двоих, которых вы разыскиваете, — осторожно начал негр разговор. — Правда, я не знаю их имен.
— Где они?
— Они скрываются у мистера Лабаки. Он выдает их за палестинцев, но мой знакомый парень узнал одного из них по фотографии, которую вы мне дали. Раз в неделю они ездят на «мерседесе» в Иранский культурный центр. Кажется, на религиозное собрание. Тогда там бывает и мистер Форуджи... Вот, это немного, — униженно произнес он, — но с Лабаки очень трудно. Его все боятся.
— Больше об этих двоих вы ничего не знаете?
— Нет.
— Сколько времени они там пробудут, не знаете?
— Нет. Лабаки о них никому не говорил. Иммиграционным службам о них ничего не известно. Да никто и не захочет связываться с Лабаки.
Сообщение журналиста подтверждало то, о чем Малко подозревал с самого начала. Это объясняло, почему ливанец хочет от него отделаться. Даже сам президент Момо не смог бы оказать Лабаки поддержки, если бы США по-настоящему надавили на него. Эта информация очень ценная. Малко достал из сумки пачку леоне толщиной в десять сантиметров и вложил ее в руку журналисту.
— Мне бы хотелось подробнее узнать об этих типах: что они делают, когда и каким способом собираются выехать из Сьерра-Леоне. Им будут нужны документы, паспорта. Они, вероятно, смогут достать их здесь.
— Безусловно, — подтвердил Эдди, — и за небольшие деньги... Но если мистер Лабаки узнает, чем я занимаюсь, я вылечу из Министерства информации — он этого добьется, — и я никогда не найду работы... Но я все же попытаюсь. Как узнаю что-нибудь, я вам оставлю записку в «Мамми Йоко».
Малко видел, как он садился в машину. Он стоял и наслаждался наступившей прохладой, рядом шумело море. Если бы Александра была рядом, они могли бы сейчас плескаться в теплых ласковых волнах. Но, увы, Малко был здесь один. За ним охотились самые могущественные люди этой страны, ему угрожала смертельная опасность. Помочь ему готов был один Билл Ходжес.
Бег против часовой стрелки начался. Необходимо было выкурить из убежища и нейтрализовать этих двух ливанских шиитов. Другого решения Малко не видел, так как не знал об операции, которую они готовили. Внезапно сердце забилось сильнее. Очень медленно к нему приближалась машина. Остановилась в нескольких метрах. Фары погасли, никто не вышел. Малко застыл: убийцы могли появиться каждую секунду...
Очень медленно он присел за «505-й», вытащил из сумки «кольт-45», взвел курок. Слабый металлический щелчок показался адским грохотом.
Глава 8
С сильно бьющимся сердцем Малко неотрывно следил за остановившимся автомобилем. За спиной Малко раздался звук мотора: с противоположной стороны приближалась еще одна машина. Машина развернулась и стала позади него. Фары погасли, опять никто не вышел.
Малко стало страшно, по спине побежали мурашки. Ладони стали мокрыми. Он вытер их о брюки, медленно поднял руку с «кольтом-45», направил дуло в ближайшую автомашину. Если это засада, стрелять надо первым. До ближайшего обитаемого места было более километра, помощи ждать неоткуда. Волны все так же монотонно и успокаивающе бились о берег. Малко напрягал зрение, стараясь различить через ветровое стекло машины, стоявшей напротив него, свою предполагаемую мишень.
Ничего не увидел. Глаза привыкли к темноте, и Малко мог бы поклясться, что за рулем никого не было. Но не призрак же управлял машиной!
Держа все так же на прицеле ветровое стекло таинственной автомашины, Малко повернул голову и оторопел: вторая машина также была пуста! Но он не слышал, как открывались и закрывались дверцы, и не видел, чтобы кто-нибудь выходил из них. Оглядел внимательно пляж, — никого. Так долго продолжаться не могло. Малко выпрямился и, прижимаясь к машине, приблизился к открытой дверце.
Тихо.
Одним прыжком Малко вскочил на сиденье и включил стартер. Согнувшись почти вдвое на сиденье, чтобы до максимума свести на нет попадание вражеской пули, включил первую передачу. Кольт он все так же крепко сжимал в правой руке. Кровь бешено стучала в висках.
Перед тем, как рвануть машину с места, Малко включил полный свет.
Мощный, ослепительно-белый сноп света высветил перед машины: ее было видно, как днем. Малко бросил кольт на сиденье и дико расхохотался. Водитель, безумно вытаращив глаза и раскрыв рот от неожиданности, лежал на сиденье, держа руку на курчавой голове. Голова ходила взад и вперед у него между ног. Малко все еще хохотал, когда поставил машину во дворе «Мамми Йоко». Он очень удивился, увидев Джима Декстера, ожидавшего его в кресле в холле отеля. Вид у него был явно озабоченный. Американец взял Малко под руку. Чувствовалось, что он очень напряжен.
— Пройдем в бар.
* * *
Малко рассказал ему о приключении на берегу моря и об информации, полученной от Коннолли. Американец едва заметно расслабился.
— Лумли Бич — это дом свиданий ливанцев. Это дешевле, чем «Мамми Йоко». Иногда они бросают девок на пляже и смываются, не заплатив... Но не обольщайтесь, там ночью полно хулиганья, они грабят влюбленных.
— Почему вы здесь?
— Шека Сонгу приходил ко мне. Он рассказал, что произошло. Вы легко отделались, и в этом проблема. Во Фритауне никто ничего не может предпринять против Карима Лабаки. А он — настоящий убийца.
— Да, я понимаю. Сначала Чарли, теперь эта несчастная Сэти. Да, мы подняли жирного зайца... Иначе он не решился бы нападать на белого...
— Вы абсолютно правы, — подтвердил шеф центра. — Но я поставлен перед моральной проблемой. Наш президент, проинформированный о предстоящих событиях, должен дать приказ о принятии превентивных мер, а мы — у меня такое впечатление — не располагаем для этого достаточными средствами. У меня нет желания хоронить вас в Сьерра-Леоне.
— За одного битого двух небитых дают, — ответил Малко. — Расследование продвигается. Эдди Коннолли занимается двумя шиитами-террористами, и я надеюсь получить еще информацию.
Малко должен был также встретиться с Ваелем Афнером, израильтянином, но Джиму Декстеру сообщать об этом не следовало.
— Хотелось бы точно знать, какова связь и взаимоотношения между Форуджи и Лабаки, — произнес американец. — Я думаю, что за веревочки дергает Форуджи и работает он на спецслужбы Тегерана. Но на сегодняшний день я ничего о нем не узнал. Его практически никто не видит, он ни с кем не встречается. Даже у Сонгу нет о нем никакой информации. Его шофер тоже иранец и живет в резиденции на Хиллкот-роуд.
— Можно попытать счастья через сьерра-леонку, она вроде бы его любовница, — заметил Малко. — Если, конечно, это не просто сплетни. Но иранские интегристы но такие аскеты, каковыми представляются. Я-то уж узнаю кое-что об этом[28]. Я увижусь с Руджи завтра вечером. Если она сведет меня с любовницей Хусейна Форуджи, это будет интересная зацепка...
Джим Декстер отнесся к этому варианту весьма скептически. И несколько обеспокоенно.
— Надеюсь, что Руджи отыщет ее, — наконец произнес он. — А пока будьте предельно осторожны. Фритаун — все равно что Западное побережье. Такой тип, как Лабаки, могущественнее полиции.
Малко похлопал свою сумку, с которой теперь не расставался.
— Без вашего кольта я бы уже был покойником. У меня перед Хусейном Форуджи преимущество: он не знает, с какой стороны я к нему подбираюсь. А теперь я приму душ и пойду спать.
* * *
Хусейн Форуджи с мрачным видом сидел, глядя на горячий туман, нависший над Фритауном. Будет еще жарче, а при стопроцентной влажности — ад. Да, надо действительно быть преданным исламской революции, чтобы сидеть в этой вонючей дыре. Хотя наверху, в резиденции на Хиллкот-роуд, жара была терпимее... Он посмотрел в зеркало: бледное, плохо выбритое лицо, от пота волосы прилипли ко лбу. В маленьких черных, глубоко сидящих глазах злоба и коварство... Как бывший осведомитель САВАКа — политической полиции шаха, — он должен был иметь особые заслуги но части подлости, чтобы превзойти себя в этой же области на службе у аятоллы.
И все же его отправили в ссылку в это место, забытое аллахом, с тем, чтобы он совершенствовал в тиши свои познания Корана и одновременно провернул небольшую, но довольно кровавую операцию. Если он успешно справится с этим делом, вернется в Тегеран и заживет счастливо...
Он взял машинку, снабженную специальной насадкой, позволявшей оставлять трехдневную бороду, согласно воле молохов, старательно подровнял черную щетину, как он делал это каждое утро. Положил на место машинку, сбросил пижаму, обнажив очень белое тело, покрытое клочками черной шерсти, все в буграх.
Войдя в ванную комнату, пустил душ и снял трубку телефонного аппарата, висевшего на стене.
— Бамбе там? — спросил у своего охранника.
— Да, да.
— Пришли мне ее.
Бамбе — сьерра-леоночка, работает телефонисткой в резиденции. Ей восемнадцать лет; носит национальное платье из расписанной вручную ткани, плотно облегающее фигуру, груди и ягодицы, на которые можно ставить пепельницу. Мечта. А рот, какой бывает только у женщин из племени пёль[29], не давал покоя Форуджи с первого дня его приезда во Фритаун. Конечно, она совсем не похожа на тегеранок. В дверь постучали.
— Входи.
Девушка проскользнула в комнату, остановилась, стыдливо опустив глаза, стараясь не смотреть на голое тело. Хусейн Форуджи задышал чаще. Божественный момент.
— Иди сюда. Я должен ехать в посольство. Не хочу опаздывать.
Нехотя она начала раздеваться, обнажив сначала остренькие груди, крепкие, будто из мрамора, бедра, ягодицы, возможно, и несколько широковатые, но необыкновенно кругленькие и прекрасной формы, прикрытые символическими трусиками.
Хусейн перешагнул через край ванны и стоял, ожидая, пока она приблизится. Девушка взяла шланг и стала поливать его. Иранец не двигался, закрыв глаза. На ощупь нашел ее груди, ощутил упругую шелковистую плоть, начал ее мять. Эффект не заставил себя долго ждать...
Теперь Бамбе намыливала его с ног до головы большим куском мыла. Затем, взяв махровую варежку, старательно начала растирать мыльную пену. Корпус, плечи, ноги, спину, ягодицы... Хусейн Форуджи дышал все чаще. Оставив в покое груди девушки, он прислонился спиной к стене и ждал, пожирая глазами обнаженное тело молодой негритянки. Теперь Бамбе с особым старанием вытирала ему низ живота.
Хусейн Форуджи застонал от удовольствия, а его плоть напрягалась все больше и больше.
Теперь Бамбе медленными движениями массировала ему яички, мошонку, промежность, член до тех пор, пока из белой пены не вынырнула его багрово-красная головка.
Девушка оставалась бесстрастной. Обычно бледное лицо иранца перекосилось. Он снова ухватился за ее груди, мял, щипал, как сумасшедший, шарил по всему ее телу, трепал ягодицы. Руки Бамбе задвигались быстрее. Иранец испустил крик отчаянья.
— Нет, не спеши! Осторожно.
Бамбе не подчинилась. Тогда Хусейн Форуджи грубо сбросил руки девушки, схватив ее за затылок. Она попыталась вырваться.
— Босс, нет!
Пальцы иранца сомкнулись, как стальные клещи. Ничто на свете не могло заставить его отказаться от своей блажи. Он с силой давил на голову девушки, пока ее губы не коснулись его торчащего фаллоса. От удовольствия Форуджи застонал.
— Отпусти, босс, — умоляла Бамбе.
— Делай, или вылетишь с работы! — просвистел иранец.
Бамбе приоткрыла толстые губы. Восемь тысяч леоне, — это, конечно, не бог весть что, но лучше, чем ничего в стране, где сорок процентов населения безработные. И тут же плоть культурного советника исчезла в ее рту до самого основания. Ее затошнило. Хусейн Форуджи предусмотрительно чуть-чуть вытащил ее из ее рта, но как только опасность миновала, начал действовать так, словно это была не ротовая полость негритянки, а влагалище. Руками он все так же сжимал затылок Бамбе и с наслаждением двигался взад и вперед. Главное — не спешить... Он слегка ослабил руки, отпустив голову девушки, и она покорно продолжала. В те дни, когда Хусейн Форуджи был особенно доволен, он давал ей тысячу леоне[30]. На эти деньги она могла купить себе десять новых платьев.
Она спокойно занималась любовью, но ненавидела то, что он заставлял ее делать сейчас и чем занимаются только проститутки.
Хусейн Форуджи умирал от удовольствия. Душ лился, заглушая его стоны. Но все знали, что его утренние свидания с телефонисткой не имели отношения к работе. Секрет полишинеля. Другие чернокожие, работающие в резиденции, посмеивались над несчастной Бамбе, вынужденной угождать сексуальным прихотям иранца, не вписывающимся в обычные половые отношения африканцев. Безусловно, нравы в Сьерра-Леоне были более чем свободные, но, за исключением узкого круга извращенных людей, трахались просто и быстро, без всяких противозачаточных средств. Л все остальное — «штучки белых»...
Хусейн Форуджи с трудом сдерживался. Исподтишка он стал сильнее давить на затылок Бамбе. Девушка сразу же ощутила, что конец ее мукам близок: по члену, который она полностью держала во рту, будто пробежал электрический ток. Она заработала ртом быстрее и, как только почувствовала вкус спермы, попыталась поднять голову. Не тут-то было! Железной рукой Форуджи прижимал ей голову, пока она не проглотила последнюю каплю. Форуджи хрюкал, как довольный хряк. День был необыкновенно счастливым. Бамбе выдержала десять минут...
Когда вылилась последняя капля спермы. Форуджи отпустил голову девушки. Бамбе ринулась в туалет. Иранец встал под душ, и тело обрело покой. Вышел из ванной, накинув махровый халат, достал пачку банкнот по два леоне. Сегодня сумма была значительнее. Бамбе надела платье, взяла деньги и молча вышла.
Удовлетворенный, Хусейн Форуджи смотрел ей вслед. Таких зарядок ему хватало дня на два-три... Началось все случайно. Почти с игры. Бамбе взяли работать телефонисткой. Однажды он пожаловался на боль в спине. Бамбе предложила сделать ему массаж с мазью, которую готовил ее дядя, разбиравшийся немного в колдовстве.
В конце массажа боль в спине не прошла, но его охватило дикое вожделение. От сеанса к сеансу игра становилась все более изощренной.
Иранец быстро оделся. У него должно состояться совещание по поводу операции, готовящейся на территории Сьерра-Леоне.
Потом встреча в Культурном центре с Каримом Лабаки — тот хотел сообщить ему приятную новость.
* * *
Малко посмотрел на «сейко-кварц» уже в двадцатый раз. Руджи все нет. Ресторан «Лагонда» стоял над Фритаунским заливом. Зал пуст. Определенно, у нее дар не приходить на свидания. К тому же Малко умирал от голода. Целый день он не находил себе места, метался между бассейном и своим номером. Не располагая информацией, он вынужден был сидеть сложа руки. Совершенно сбитый с толку, Малко уже направился из казино «Битумами» в гостиницу, когда заметил Руджи, вылезающую из «мерседеса». Она кинулась ему на шею и расцеловала.
— Машина сломалась. Я вынуждена была сначала сесть на такси, а потом меня подвез друг. Идите скорей!
— Куда?
— Я отыскала девицу, которая вам нужна. Через женскую организацию. Ее зовут Бамбе Тоби. Я договорилась встретиться с ней в ресторане «Кофи», вы знаете, красный дом на Падемба-роуд.
Усевшись в «505-ю», она с наслаждением вытянула ноги. В этот раз на ней была ультрамини-юбка, позволявшая любоваться ее стройными ногами вплоть до длинных матовых ляжек. Зачесанные назад волосы подчеркивали очарование ее миндалевидных глаз.
Они пересекли весь Фритаун с убийственной скоростью, свернули у огромного дерева на Падемба-роуд и поехали вверх по улице.
В этом ресторане Малко был в день своего приезда. Те же красные лампы, излучающие мягкий приглушенный свет. Руджи провела его прямо в глубину небольшого зала, где их ожидала девушка. Она была одна. Малко сразу поразил сексуальный магнетизм, исходящий от ее слишком большого рта на треугольном кошачьем личике. Поражали и глаза, широко расставленные и слегка раскосые, как у азиаток. Многоцветное национальное платье плотно облегало воинственные крепкие груди.
— Это — Бамбе, — представила ее Руджи. Она что-то сказала Бамбе на креольском, та ответила ей певучим голосом.
— Бамбе не хочет, чтобы кто-нибудь знал о том, что она вас видела.
— Обещаю. Она догадывается, чем я интересуюсь?
— Нет. Но она очень зла на Хусейна Форуджи, иранца. Он заставляет ее делать такие вещи, которые ей противны. Вы знаете, африканки очень стыдливы...
Официантка, не спрашивая, принесла для всех пиво «Стар». Сначала Малко предпочел разговаривать через Руджи на креольском, чтобы избежать прямых вопросов.
— А что он ей сделал?
— Он делает так, будто я мадам Путана, которая торгует своим задом, — ответила Бамбе, возмущенно надув губы, как ребенок.
Она рассказала им об утренних «массажах» и о последнем инциденте. Малко с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться, как сумасшедший... Бамбе опустила глаза, бросив на Малко взгляд, красноречиво говорящий о том, что она совсем не возражает против нормальных отношений... Малко вынул из кармана фотографию и положил на стол.
— Она знает этого человека?
Бамбе долго разглядывала фотографию Набиля Муссауи, найденную в сумочке у Чарли, и обескураженно покачала головой.
— Не знаю. Белые так похожи друг на друга...
Обещающе. Малко сказал:
— Я ищу двух молодых людей, ливанцев, которые, возможно, скрываются в иранской резиденции.
Бамбе застрекотала по-креольски. Руджи перевела.
— Она говорит, что двое мужчин несколько дней жили в отеле иранской резиденции, но ей туда входить воспрещается. Однажды утром они уехали в «мерседесе» Хусейна Форуджи, она не знает куда.
Это сообщение перечеркивало то, что узнал Эдди Коннолли. Официантка принесла лангуста, разрезанного на куски. Было похоже, что он лет сто пролежал в чилийском перце. Малко запивал пивом проглоченные куски лангуста, чтобы погасить огонь в горле, и безуспешно пытался узнать что-либо еще о Хусейне Форуджи. Кроме того, что сказала Бамбе о пребывании шиитов-ливанцев в резиденции иранцев, он ничего не узнал...
Руджи, проглотив такое количество перца, что теперь могла соревноваться с глотателем огня, нервно посмотрела на часы.
— Я должна вас покинуть. Проводите Бамбе? Она живет в Мюррей Тауне.
Руджи стремительно встала, поцеловала Малко в щеку и исчезла. Опустив глаза, Бамбе поглощала дьявольское блюдо, запивая его пивом. Когда она встала, Малко смог убедиться: бедра у нее были роскошные и очень тонкая талия, подчеркивающая их.
— Пожалуйста, держите меня в курсе того, что происходит в иранской резиденции, — обратился к ней Малко по-английски, когда они поднимались по Падемба-роуд.
— Я больше не хочу туда возвращаться, — заявила девушка.
Запас слов на английском у нее был скудный, но говорила она вполне понятно.
Это было уж слишком. Зачем тогда ее отыскали?
— Почему? — поинтересовался Малко.
— Не хочу больше делать мадам Путана, — твердо заявила она.
Малко понял, что переубеждать ее бесполезно. Да, вечерний урожай был небогат.
— Что вы собираетесь делать?
— Искать работу...
В такой стране, как Сьерра-Леоне, искать работу — все равно, что играть в лото. Но, как и многие африканцы, Бамбе была фаталисткой.
Ночью улицы Мюррей Тауна выглядели особенно жутко. Старые, разваливающиеся креольские дома, темнота, никакого освещения, за исключением лампочек уличных торговцев. Бамбе довела Малко до ворот с вырванными створками, за ними простирался большой заброшенный сад. Малко оставил машину возле большого дома, погруженного в темноту.
— Большой дом, — заметил Малко.
— Это офис агентства путешествий «Контики», — объявила Бамбе. — Это все их. А я занимаю одну маленькую комнату внизу. Это отпугивать воров.
Она не выходила из машины, будто ждала чего-то. Малко достал из сумки пачку леоне и положил ей на колени.
— Если бы вы могли узнать что-нибудь об этих двух мужчинах...
Довольная Бамбе взяла деньги.
— Теперь я не работаю, у меня будет много времени. Если ты захочешь меня видеть...
Все, приручил... Уже не нужен переводчик с креольского.
Она направилась к дому. В свете фар ее хорошо было видно, и Малко проводил ее глазами. Бамбе шла, томно покачивая бедрами, платье плотно облегало ее фигуру. Затем отъехал. Полное разочарование. В каком направлении искать теперь?
До самого «Мамми Йоко» он не мог найти ответа на свой вопрос. Под дверью нашел записку от Эдди Коннолли. В ней журналист своим отрывистым почерком писал: «Жду вас на Лумли Бич, сегодня в 11 вечера».
Часы показывали уже одиннадцать десять.
Глава 9
Малко въехал на Лумли Бич и включил все фары. Вдоль пляжа стояло несколько машин, развернувшись в сторону моря. Ливанцы совокуплялись... Ему надо было пройти до самого отеля «Атлантик», чтобы найти Эдди Коннолли. Журналист ходил взад и вперед возле машины и курил. В свете фар «505-й» Малко разглядел внутри «тойоты» силуэт. Бернис, миниатюрная журналистка, которую он уже видел в «Ньюс-Рум». Эдди Коннолли сочетал полезное с приятным.
— Good evening, — учтиво поздоровался креолец с подошедшим Малко. — Я опасался, что вы не приедете...
— У вас важное сообщение?
Журналист принял значительный вид, удовлетворенно хихикнув.
— Indeed, yes... Мне повезло. У меня есть друзья в иммиграционной службе. Они мне сообщили, что Карим Лабаки просил их оказать содействие двум его друзьям.
— Какое?
— Выдать документы, чтобы официально выехать из страны.
Сердце Малко забилось сильнее. Если террористы хотят выехать из страны, значит, они готовятся атаковать.
— Под какими фамилиями?
— Я еще этого не знаю. Узнаю, вероятно, завтра. Через одного друга.
Малко не показывал своего возбуждения. В этот раз он был близок к цели. Документы нужны террористам-шиитам, которых ливанец прятал у себя. Значит, наступил час «задействовать» их. Если ему удастся узнать фамилии под которыми они намереваются выехать из страны, Малко сможет нейтрализовать их за пределами Сьерра-Леоне.
— Прекрасно. Вы не пожалеете.
Эдди Коннолли раздавил ногой сигарету и робким голосом, заискивающе улыбаясь, продолжал:
— Вы мне не сказали, что вас пытались убить.
— Откуда вы это узнали?
— От одного из моих осведомителей из криминального отдела.
— Вы знаете, кто это сделал?
Журналист сокрушенно покачал головой.
— К сожалению, не точно. Говорят, что это Каремба. По поручению Карима Лабаки.
Замолчали. Слышно было даже дуновение легкого бриза. Эдди Коннолли поскреб шею, явно не в своей тарелке.
— Вы тоже будьте осторожны, — посоветовал Малко.
Журналист махнул рукой с фатальной обреченностью.
— Мне уже грозила опасность в других делах. Но в нашей стране не любят убивать журналистов. Я очень известен тут. Мистер Лабаки вынужден с этим считаться. Президент Момо любит меня... И у нас традиционно уважается свобода печати.
Проехала машина, фары погасли. Теперь Малко отнесся к этому спокойно. Эдди Коннолли бросил взгляд в сторону своей «тойоты».
— Indeed, я должен покинуть вас, — произнес Эдди со светской учтивостью. — Вероятно, завтра к концу дня у меня будет эта информация. Встретимся здесь же и в тот же час.
— Прекрасно, если вы ее добудете, я обещаю вам вознаграждение в две тысячи долларов, — ответил Малко.
Эдди Коннолли заморгал глазами за толстыми стеклами, засмеялся несколько смущенно.
— Это очень крупная сумма. Я постараюсь.
Он протянул Малко руку перед тем, как сесть в машину.
— До завтра.
Малко развернулся и поехал в сторону Эбердина. Вдоль дороги стояли десятки машин. На пляже вовсю предавались любовным утехам.
В холле «Мамми Йоко» проститутки изнывали от безделья. Не успел Малко закрыть за собой дверь в номер, как раздался стук. Настороже, Малко взял кольт, прикрыл его полотенцем и открыл дверь. На пороге стояла пышная негритянка в облегающем платье из блестящей красной тафты.
— Добрый вечер, патрон, — приветствовала она хозяина номера широкой улыбкой, открывающей все ее крупные, как у людоеда, зубы. — Я вам принесла любовь.
И СПИД. Гвинейка. Сумасшедший режим Секу Туре вынудил четыре тысячи жриц любви покинуть страну, и они обосновались в Сьерра-Леоне. Малко вежливо отказался. Ему хотелось только одного: скорее бы прошли двадцать четыре часа.
* * *
— Вы с ума сошли! Две тысячи долларов! — воскликнул возмущенный Джим Декстер. — Вы знаете, сколько я ему даю, этому Эдди? Канистру бензина каждую неделю. И он мне за это целует руки.
Шеф радиоцентра ЦРУ был шокирован расточительностью Малко. Он не одобрял ее.
— Что касается меня, я должен отчитываться об использовании денег.