 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Грин Александр :: Раззаков Федор :: Громов Дмитрий :: БСЭ :: Азимов Айзек :: Картленд Барбара :: Толстой Лев Николаевич Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Тайна неудачного выстрела :: Чумные псы :: Влюбленный опекун :: Полюбить никогда не поздно :: Повесть об отплате за добро :: Справочник по реестру Windows XP :: Господство женщин :: Безрассудство |
НумансияModernLib.Net / Поэзия / де Сервантес Мигель / Нумансия - Чтение (стр. 1)
Мигель де Сервантес НУМАНСИЯ К читателю Не суди меня строго, дражайший читатель, если тебе покажется, что автору этого предисловия изменила обычная его скромность. На днях я встретился с друзьями, и у нас зашел разговор о комедиях и обо всем, что до них касается, причем собеседники мои разобрали их до тонкости и так разукрасили, что, казалось, прибавить тут нечего. Говорилось и о том, кто первый в Испании вынул их из пелен, облек в праздничный наряд и придал им пышности и блеску. Будучи старше всех в этом обществе, я вспомнил представления великого Лопе де Руэда[1], мужа, славившегося остротой своего ума и своею игрою на сцене. Этот уроженец Севильи, мастер-золотобой, умевший выделывать из золота тонкие листочки, дал изумительные образцы пасторальной поэзии — в этом его никто до сих пор не превзошел. Я был тогда еще совсем мальчик и мог ошибиться в оценке его стихов, но некоторые из них запечатлелись в моей памяти, и вот теперь, уже в зрелом возрасте, послушав их со сцены, я понял, что был прав. И если бы это не выходило за рамки предисловия, я привел бы здесь несколько примеров в доказательство верности моего суждения. Во времена этого славного испанца все театральное имущество помещалось в одном мешке и состояло примерно из четырех белых, обшитых золотом тулупов, четырех бород и париков и четырех посохов. Комедии представляли собою написанные в форме эклог диалоги между двумя или тремя пастухами и пастушкой. Сдабривали их и начиняли двумя или тремя интермедиями — то о негритянке, то о мошеннике, то о дураке, то о бискайце — этих четырех персонажей, как и многих других, упомянутый Лопе изображал превосходно и удивительно верно. В те времена театральной машинерии не существовало, пеших и конных поединков между маврами и христианами на сцене не устраивалось; не было люка, из которого, точно из преисподней, вылезал бы или делал вид, что вылезает, какой-нибудь персонаж, — сцену составляли образовывавшие квадрат четыре скамьи, на которые были настелены четыре или шесть досок, и она возвышалась над полом всего на четыре пяди; с неба не спускались тогда облака с ангелами и духами. Декорацией служило державшееся на двух веревках старое одеяло, отделявшее подмостки от того, что теперь именуется актерской уборной, и скрывавшее от публики хор, который без всякого аккомпанемента пел какой-нибудь старинный романс. Когда Лопе де Руэда скончался, его, как человека достойнейшего и знаменитого, похоронили в кордовском соборе (в Кордове он и умер), между хорами, где был похоронен и знаменитый безумец Луис Лопес[2]. На смену Лопе де Руэда пришел Наварро[3], уроженец Толедо, отлично игравший трусливых мошенников. Он несколько улучшил декорации и заменил мешок для костюмов сундуками и баулами; он вывел певцов, до того скрывавшихся за одеялом, на подмостки; упразднив бороды, — а прежде никто не играл без накладной бороды, — он добился того, что все актеры стали выходить на сцену без этого украшения, кроме тех, кто изображал стариков или же каких-либо других персонажей, требовавших от исполнителя изменения лица; он изобрел театральные машины, молнию, гром, облака, придумал, как устроить сражения и поединки; со всем тем ему не удалось поставить театр на ту высоту, на какой он находится ныне. И вот здесь я поневоле должен поведать одну истину и выйти за пределы моей непритязательности; дело состоит в том, что в театрах Мадрида были играны Алжирские нравы, принадлежащие моему перу, а также Разрушение Нумансии и Морское сражение, где я осмелился свести комедию к трем действиям вместо прежних пяти[4]; я показал публике или, точнее, я первый олицетворил таимые в душе мечты и образы и вывел на сцену при восторженных и дружных рукоплесканиях зрителей аллегорические фигуры. В то время я написал комедий двадцать или тридцать, и ни одну из них зрители не потчевали ни огурцами, ни какими-либо другими метательными снарядами, — их представления не сопровождались ни свистом, ни криком, ни перебранкой. Но потом меня отвлекли другие дела, я отложил в сторону перо и комедии, и тогда появился чудо природы — великий Лопе де Вега и стал самодержцем в театральной империи. Он покорил и подчинил своей власти всех комедиантов и наполнил мир своими комедиями, счастливо задуманными, удачно исполненными и составляющими в общей сложности более десяти тысяч листов, и, что самое поразительное, он все их видел на сцене или, по крайней мере, знал, что все они ставились; те же, кто пытался соперничать с ним и разделить его славу, — а таких было много, — все вместе не написали и половины того, что написал он один. Но если не за плодовитость, — ибо господь не всех одарил поровну, — то все же у нас до сих пор чтут доктора Рамона[5], кстати сказать, после великого Лопе самого плодовитого нашего автора; ценят у нас и в высшей степени тонкое искусство ведения интриги, коим отличается лиценциат Мигель Санчес[6], высокий дух, коим проникнуты творения доктора Мира де Мескуа[7], гордости нашего отечества, глубину и богатство мыслей в творениях каноника Тррега[8], мягкость и нежность дона Гильена де Кастро[9], остроумие Агилара[10], пышность, живость, блеск и великолепие комедий Луиса Белеса де Гевара[11], изящное дарование дона Антоньо де Галарса[12], имя которого ныне у всех на устах, и многообещающие Плутни Амура Гаспара де Авила[13], — все эти авторы и некоторые другие помогли великому Лопе тащить эту огромную махину. Несколько лет тому назад я вернулся к былой своей праздности и, полагая, что еще не прошла пора, когда меня восхваляли, снова стал сочинять комедии, однако новым птицам на старые гнезда не садиться. Я хочу сказать, что не нашлось ни одного директора театра, который попросил бы у меня комедий, хотя все знали, что они у меня есть, и тогда я запрятал их поглубже в сундук и предал вечному забвению. Вскоре, однако ж, некий книгоиздатель в разговоре со мной признался, что он купил бы их у меня, если бы директор одного привилегированного театра не сказал ему, что от прозы моей можно ожидать многого, от стихов же — ничего. Откровенно говоря, мне, конечно, больно было это услышать, и я подумал: «Или я стал другой, или времена изменились к лучшему, хотя обычно бывает наоборот, ибо всегда хвалят времена минувшие». Я пересмотрел свои комедии, а заодно и некоторые интермедии, погребенные мной вместе с ними, и нашел, что и те и другие не так уж плохи и, во всяком случае, достойны того, чтобы, выйдя из мрака, в который погружен разум упомянутого директора, выслушать о себе просвещенное мнение других, менее придирчивых и более сведущих. В конце концов мне все это надоело, и я продал их вышеупомянутому книгопродавцу, он же выпустил их в том виде, в каком я ныне их предлагаю твоему, читатель, вниманию. Он назначил мне за них умеренную плату, и я взял свои деньги, довольный уже тем, что мне не придется вступать в пререкания с актерами. Я хотел бы, чтобы эти мои сочинения были лучшими в мире или, по крайности, сносными. Ты сам их оценишь, читатель, и если найдешь в них хоть какие-нибудь достоинства, то при встрече с тем злоречивым директором скажи ему, чтобы он изменил свое мнение, ибо я ничей вкус не оскорбляю, и чтобы он обратил внимание на то, что в них нет явных и очевидных нелепостей, что стихотворная речь у меня такая, какая и должна быть в комедиях, что из трех стилей я пользуюсь лишь низким и что все персонажу моих интермедий выражаются так, как им свойственно выражаться в жизни. И еще передай ему, что, дабы убедить его окончательно, я представлю на его суд комедию под названием Обман для глаз, которую я теперь сочиняю и которая, если только она меня не обманывает, должна его удовлетворить. Засим да пошлет тебе господь здоровья, а мне терпения. НУМАНСИЯ[14] Трагедия в четырех актах в стихах Действующие лица: Римляне Сципион. Югурта. Квинт Фабий. Гай Марий. Эрмилий. Лимпий. Солдат Гай. Солдаты. Нумансианцы Теог Карабино. Маркино. Мильвио. Мар Сервий, мальчик. Воины. Правители. Послы. Леонисьо. Лира. Мальчик, брат Лиры. Жена и дети Теогена. Вири Жрецы. Горожане. Слуги. Женщины и дети. Испания. Река Дуэро с тремя притоками. Война. Болезнь. Голод. Слава. Демон. Труп в саване. АКТ ПЕРВЫЙ Входят Сципион, Югурта, Марий и Квинт Фабий, брат Сципиона, римляне. С ц и п и о н Кого доверье Рима и Сената Ответственной задачи удостоит, Вся жизнь его становится чревата Волненьями, и все в ней беспокоит. За годы войн жестокая расплата. О, скольких римлян эта распря стоит! Как победить? — Тут голова вскружится!.. Кто затянуть войну не устрашится! Ю г у р т а Кто, Сципион? Но тот, кто в ратном деле И в подвигах себе не знает равных, Кто смел, как ты! Не при таком вожде ли Уверен Рим всегда в трофеях славных? С ц и п и о н Нет для Ума недостижимой цели: Цепь рухнет горная от ряда плавных Усилий; дикий же напор могучий Любую сделает равнину кручей. На дикий пыл моих солдат управу Искать, однако, мне и не придется! Забыв трофеи, воинскую славу, Разврату наше войско предается. Такое поведенье быть по нраву Вождю не может. Целью задается Он дух в них влить другой, весьма суровый, — Что будет прочной для побед основой. С ц и п и о н Эй, Марий. М а р и й Я. С ц и п и о н Прошу поторопиться Оповестить все войско: без тревоги И спешки лишней все должны явиться Ко мне сюда. Не медлить по дороге! Я лично к ним желаю обратиться С коротким словом. М а р и й Тотчас будет строгий Приказ твой выполнен. С ц и п и о н Без промедленья Дать армии решил я наставленье. Марий уходит. Ю г у р т а Солдата, что тебя не чтил бы, в войске Во всем, сеньор, нельзя найти такого. Промчалась слава дел твоих геройских На крайний юг от полюса седого. Идти на бой нас выучил по-свойски Наш вождь — при звуках рога боевого. Героев древних, — как их мир ни славит, — Рать Сципиона за собой оставит. С ц и п и о н Пусть так, но важно обуздать пороки, Которые средь них распространились. Им ни к чему великих дел уроки, Когда они ослабли, разленились. Пока позорные не смыты строки И нравы в армии не изменились, — Мы оттого ущерба терпим больше, Чем если бы война тянулась дольше. За сценой передают после сигнала к сбору такой приказ: «От начальника приказ: Чтобы все без исключенья, Не забыв вооруженья, Шли на площадь. Все — сейчас! Уклониться ж от того Никому нельзя, под риском Что в рядах (по нашим спискам) Больше не найдешь его». Ю г у р т а Сомнений нет, начальник, что тугая Узда для всех солдат необходима, Когда они, наказы отвергая, К пороку тянутся неудержимо. Коль воля их покинула благая, — Пускай громада войск необозрима, И стяги реют в воздухе безбрежно, — Войска теряют в силе неизбежно. К этому времени подходит Гай Марий и с ним множество солдат в парадных доспехах, вооруженных на античный манер, т. е. без аркебузов (огнестрельного оружия). Сципион поднимается на высокий камень и говорит солдатам: С ц и п и о н Как на войне сейчас — в доспехах пыльных, Блистательных, — так и в делах гражданских Вы, римляне, носители обильных Должны бы быть и доблестей романских.[15] Но нет! Смотрю, вы неженок бессильных Напоминаете — не то британских, Не то фламандских выродков[16] — руками Холеными, румяными щеками. Лень общая, что всех вас ослабляет, С забвеньем полным воинского дела, Дух у врага упавший окрыляет, Вас доводя в бессилье до предела. Могучую скалу собой являет Нумансия, свидетельствуя смело, Что вы руками праздными своими В грязь уронили римлянина имя. По-вашему, довольны будут в Риме, Который держит мир уздой железной, Что здесь его позорите вы имя, Былую славу повергая в бездну? И ваша дряблость вызвана какими Причинами? Гаданье бесполезно: Пороки все от лености бездельной, — Всем доблестям лень — это враг смертельный. Союз непрочный там, где сочетались Суровый Марс с изнеженной Венерой.[17] Ей — сливки жизни, а ему достались В удел одни лишенья полной мерой. Киприды культ здесь многие пытались Соединить и с Бахусовой верой.[18] Но как с походной примирить палаткой Пристрастие к пирам и браге сладкой? Вы думаете, стену сокрушают Одни тараны с клиньями стальными? Вы думаете, в битвах побеждают Владеющие силами двойными? Отнюдь! Лишь тех победы ожидают, Кто верх умом берет над остальными. Где разум спит, там побеждать не могут, И тысячи мечей там не помогут. Сил боевых согласное слиянье В дружине, — пусть она числом ничтожна, — Как солнечное вкруг нее сиянье, Победа для нее легка, возможна, Но вялости столь пагубно влиянье, Что — подпади ему неосторожно — И сила войск несметная в сраженье С отрядом малым терпит пораженье. Позор для нашей доблести военной, Что год за годом, нам чиня досаду, Испанцев горсть с усмешкой дерзновенной Выдерживает римскую осаду! Шестнадцать лет с Нумансией надменной Ведем бои, и нет с врагами сладу, Как сладу нет и с их враньем нескромным, Что гибнут римляне числом огромным. Так убедитесь, что побеждены вы Своей же дряблостью, своим распутством; Тем, что вы пьяницы, что вы блудливы И воинским пренебрегли искусством. О Риме в вас воспоминанья живы, — С каким же принимаете вы чувством, Что столько сил мы положили даром, А враг нам платит за удар уларом? Даю приказ — не будет он повторен! — Пусть ни одна не вздумает проникнуть К нам потаскушка в лагерь! Вот где корень Всех зол, об этом надо громко крикнуть. И горе тем, кто на питье проворен, Ленив на бой, и кто успел привыкнуть К сну на перине с женщиной в истоме, Кто спать не ляжет на простой соломе! К чему нам ароматы дорогие? Смолу и вар им предпочтут солдаты. Нам не нужны ни блюда поварские, Ни всяческие на обжорство траты. Кто позволяет на войне такие Излишества — как тот наденет латы? Нет, римлянин сластеной стать не смеет, Пока испанец крепостью владеет. Приказом недовольны вы железным? При мненьи этом, вижу, остаетесь? Он станет сердцу вашему любезным, Когда потом победы вы добьетесь! Считаю споры делом бесполезным, Вы доводам ума не поддаетесь. Но если в вас не будет перемены, Краснеть за вас начнут и эти стены! На блудном ложе, в пьянстве, за игрою Не оберется воин-бог докуки. Нет, Марс привык к другому жизни строю — Поднимут стяг его другие руки! Не верьте судьбам. Тайну вам открою: Творцы своих вы радостей и муки! Всегда всех бед причиной лень бывала, Усердье — царства все завоевало. В конце концов уверен я настолько, Что вам удастся лень возненавидеть, О римляне, что не боюсь нисколько В чужих руках доныне крепость видеть. Клянусь моей десницей, если только За ум возьметесь, — вас не дам обидеть! Осыплю вас достойными хвалами, Вас одарю богатыми дарами! Солдаты смотрят один на другого, делая знаки одному из своих товарищей, также носящему имя Гая Мария, который от лица всех говорит следующее: М а р и й Внимательным я наблюдаю взглядом За тем, какое действие имели Твои слова, начальник. Тут же, рядом Со мной, одни бледнели, те — краснели. Другие же под сыпавшимся градом Твоих упреков взор поднять не смели, Не оставляя места для сомненья, Что в глаз, не в бровь, попали обвиненья. Все правде посмотреть в лицо боятся, А правда в том, что нравы наши пали… И нужные слова, чтоб оправдаться Перед тобой, отыщем мы едва ли. Все каются, все праздности стыдятся, От коей мы в несчастия попали. И есть солдаты, что и смерть сочли бы В их положенье за исход счастливый! Срок не пришел, и время остается, — Свою вину загладит римский воин. А тем, что враг жестокий не сдается, Покуда я не так обеспокоен. Отныне все иначе поведется: Тот будет званья «римлянин» достоин, Кто жизнь, и честь, и все, что только может, К ногам вождя любимого положит. Все руки вверх поднимем, встанем ближе К вождю, клянясь, что душу мы положим За славу Рима! Можно ли пасть ниже, Чем мы? — Нельзя! Но мы воспрянуть можем! Ты римлян клятву, Сципион, прими же! Мы лень и праздность сами уничтожим! С о л д а т ы Все было, было так, мы сознаемся. Исправиться клянемся! В с е Вся клянемся! С ц и п и о н Мое доверье к вам, когда ушами Своими слышу это, возрастает. Порыв, которым в этот миг вы сами Полны, пускай у вас не пропадает, И каждый подтвердит потом делами, Что клятву он не на ветер кидает! Свои же клятвы подтверждаю снова, Я их сдержу, раз твердо ваше слово! Входит солдат. С о л д а т Послы Нумансии с листом охранным Тебе желают сделать заявленье. С ц и п и о н Доклад об этом кажется мне странным. С о л д а т Ждут пропуска. С ц и п и о н Я не дал позволенья Послам ко мне являться иностранным? С о л д а т Так точно. С ц и п и о н Пропустить без промедленья! С душой открытой или лицемерно К нам враг идет, нам прибыль в том наверно. Никто не в состоянье, лицемеря, Ложь прикрывая правдой, так лукавить, Чтоб скрытой истине открытой двери Для выхода наружу не оставить. И выслушать врага — большой потери В том нет. Умей вопросы ловко ставить. Воспользуйтесь советом этим ценным — Он добыт долгим опытом военным. Входят два нумансианских посла. П е р в ы й п о с о л Когда, сеньор, ты дал нам разрешенье Перед тобой предстать, спешим мы оба Нам данное исполнить порученье. Сейчас начать? Иль примешь нас особо? С ц и п и о н Доклады и важнейшего значенья Здесь принимаю. П е р в ы й п о с о л Это будет проба Сказать, не мудрствуя, в короткой речи, Чего мы ждем от этой личной встречи. Нумансия меня к тебе послала, О полководец самый знаменитый Из всех, кому приют земля давала, Кому служили небеса защитой! Все позабыв, что распрю вызывало, Тебя, о Сципион, с душой открытой И руку протянув, иду просить я О мире, о конце кровопролития. Нумансия с пути повиновенья Сенату и закону не сошла бы, Когда в охране римской избавленье От утеснений консулов нашла бы. Неслыханное проявили рвенье Они в поборах. Мы же были слабы. Но иго их настолько тяжким стало, Что наконец Нумансия восстала. И с самой той поры, как мы восстали, Как эта затяжная распря длится, Из Рима к нам вождя не назначали, С которым мы могли б договориться.[19] Но вот в твоем лице мы повстречали Надежный порт. — И нам ли не стремиться, Сняв паруса войны, искать решений К улажению с Римом отношений? Знай, полководец, нам не страх внушает Настаивать на мире пред тобою. Нумансию издавна украшает Как толща стен, так и готовность к бою. Нет, доблесть сципионова решает Вопрос: довольны будем мы судьбою, Коль нам приобрести удастся скоро В твоем лице и друга и сеньора. Вот почему, о вождь, мы оказались Перед тобой. Ждем твоего ответа. С ц и п и о н За ум, друзья, вы слишком поздно взялись, И мне не льстит нисколько дружба эта, С которой вдруг ко мне вы навязались Теперь, когда уж ваша песня спета, Когда судьба мне обещает славу, И близок миг — начну вершить расправу. Из года в год мятежничать бесстыдно — Для просьб о мире шаткая основа! Придется нам повоевать, как видно, И заблестят секиры наши снова. В т о р о й п о с о л Ты с нами обошелся преобидно. Не издевайся, вождь. Обдумай слово, Что бросил нам ты с дерзостью надменной. Оно зовет нас к ярости военной. Ты мир отверг, что мы без страха, смело Тебе сейчас от сердца предложили. Ну, что же? Перед небом наше дело, Как правое, восстанет в новой силе! Громада войск твоих не овладела Нумансией. Когда переступили Ее порог вы? Скоро ты шагаешь! Так мы враги? Ты дружбу отвергаешь! С ц и п и о н Еще что скажешь? П е р в ы й п о с о л Ничего. Другая Речь впереди: не речь, а дело, кстати! Друзей отверг ты, этим подвергая Себя проклятьям — тысяче проклятий! Вопрос, насколько храброго врага я На поле брани встречу в вашей рати. О мире речь — одно. Другое дело — Секирами врубиться в сечу смело. С ц и п и о н Ужо язык услышите, которым, Ведя бои, о мире говорю я. Не подпущу вас к тем переговорам, Не предоставлю слова бунтарю я! Уйдите! — Там вас ждут с ответом скорым. В т о р о й п о с о л Итак, война? Мы встретимся в бою? С ц и п и о н Да, я сказал! В т о р о й п о с о л Ты отпустил нас с этим? Мы любим бой! И боем мы ответим. Послы уходят, а брат Сципиона Квинт Фабий говорит: К в и н т Ф а б и й Ошибка наша, что давно расправа Вас не настигла праведною местью! Но близок срок, в который наша слава Равняться будет вашему бесчестью! С ц и п и о н Бахвальство, Фабий, воину отрава Такая ж, как подобострастье с лестью. Оставь заносчивые выраженья, Побереги отвагу для сраженья. Нумансианцев средствами такими Хочу зажать под римскую пяту я, Чтоб наши ж выгоды ковались ими! Пусть ярость их пожрет себя, бунтуя! О, буйством и задорностью своими Они поступятся, как обведу я Со всех сторон их крепость рвом глубоким И уморю их голодом жестоким! Кровь римская не будет больше литься От рук рабов, восставших своевольно. Бои теперь должны остановиться, Сил без того мы тратили довольно. Даю приказ: с мотыгою трудиться, — Рубите камни. — Пусть вам будет больно, Но каждого, кто почву эту роет, Не кровь врагов, а пыль земли покроет. Освобожден от этого занятья Не будет сам начальник легиона. Не сделаю ни одного изъятья Ни для солдат, ни для декуриона.[20] Не погнушаюсь сам лопату взять я; Увидите работу Сципиона — Рыть землю ломом тяжким я намерен!.. Как я, пусть каждый будет долгу верен! Ф а б и й В приказе, брат и вождь мой благородный, Тобой высокий разум обнаружен. Да, тактикою было бы негодной, — А безрассудный ли нам выпад нужен? — Лицом к лицу встречаться с сумасбродной Толпою бунтарей, чей натиск дружен. Осадой взять, подрезав сил их корни, Вот это — способ сделать их покорней! Со всех сторон мы город их обложим… Вот от реки отрезать их труднее. С ц и п и о н Идем, чтобы скорей, как только можем, Начать работу — да покончить с нею. Мы этим средством дерзость уничтожим Мятежников спокойней и вернее; И если небо с нами, покорим их. Из наших рук — рабами примет Рим их. Выходит дева. На ней корона из башенок[21], а в руке модель замка. Эта дева изображает Испанию. Она говорит: И с п а н и я Ты, небо ясное, своей высокой И светлой милостью обогатило Часть лучшую земли моей широкой. Ты ей тепло давало, ей светило! Ужель, узнав, что я в беде жестокой, Ты мне былой любви не возвратило? Ужели не даруешь ты участья Испании, повергнутой в несчастья? Дурные, небо, помню времена я: В твоем огне вся плоть моя дрожала. И через трещины кора земная Не Солнцу ль бездны адские казала? Не тысячи ль тиранов власть шальная Меня когда-то грабила, терзала? То финикиянин, то грек владели Испанией.[22] Так небеса хотели. Ужель мне суждено навек остаться Рабыней чужеземного народа И, хоть знамена реют, не дождаться Заветных слов: Испанская Свобода? В том высшей правды воля, может статься, Чтоб эта пала на меня невзгода. За рознь между детьми несу расплату! Давно у них — брат ненавистен брату! Сыны мои ни разу не сливались В одну семью[23] единым тесным кругом, И связи все тогда у них и рвались, Когда был нужен мир да лад друг с другом… А варварские полчища ворвались, — И все здесь оказалось к их услугам; Разбили братьев, не признавших братства, Разграбили их матери богатства. Одна Нумансия врагов проходу Мечом подъятым дерзко угрожает И изначальную свою свободу Возлюбленную кровью защищает. Но сроки близки. Храброму народу Рок гибель скорую и смерть вещает. Умрет он, — но как Феникс возродится, И будет мир Нумансией гордиться! А римляне, хотя числом несметны[24], К победе ищут тропочек окольных. Уйти от встреч старанья их заметны, — Моих бойцов они боятся вольных! О, если б козни их остались тщетны, Затеи извергов самодовольных! Нумансия, хоть силы бедной слабы, 1, 2, 3, 4, 5, 6 |
|||||||