– У нее миленькая жопка, – заметил он, выбравшись из нее, – она довольно горячая и хорошо сжимается; но сама шлюха постоянно дергается, а ты знаешь, Дзанетти, что я этого не терплю: только полная неподвижность дает мне возможность кончить.

Вслед за тем венецианка недолго обрабатывала его розгами, я лежала на полу, и юные помощники массировали ему член, прижимая его к моим ягодицам.

Потом меня положили на софу, дети легли рядом, и перед разбойником предстали три соблазнительно торчавших зада; он пытался вломиться в одно из детских отверстий, встретил яростное сопротивление и со злобой выкрикнул:

– А ну-ка свяжите этого выродка!

С моей помощью Дзанетти скрутила и связала младшего так, что его голова оказалась между его ног, чтобы Моберти мог поочередно совокупляться и в рот и в зад, а в довершение всего Дзанетти уселась на мальчика верхом. Когда были устранены все помехи, Моберти вновь начал приступ: три мощных толчка, и колоссальный член исчез в анусе несчастного ребенка; я усердно ласкала задницу распутника, а он сам терзал второго мальчика.

В продолжение сладострастного акта злодей изрыгал из себя ужасные проклятия. Он непрестанно вопил что-то о преступлениях, о злодеяниях, об истреблении всего человечества. И при всем этом не сбросил ни капли спермы. Второго педераста связали тем же образом, что и первого, и Моберти насладился им тем же способом; только на этот раз уже измученного ребенка подвесили вниз головой рядом с Дзанетти, сидевшей верхом на втором; благодаря такому расположению итальянец, которого я порола в это время, мог целовать три предмета по выбору: юношеский зад, рот и влагалище. Ругательства его сделались еще ужаснее и громче, и в следующий момент на пол ручейками полилась кровь: в момент оргазма негодяй несколькими ударами стилета прикончил обоих – того, кого содомировал, и того, кто висел перед ним.

– Подлец! – воскликнула я, с новыми силами обрушиваясь на седалище итальянца. – Ты совершил гнусное убийство, и можешь поздравить себя с тем, что ты – чудовище.

Извержение его было невероятным, больше похожим на извержение вулкана, а сам он в эти мгновения напоминал дикого зверя, но никак не человека.

Когда буря стихла, оба трупа вынесли и сбросили в яму, заранее выкопанную в саду рядом с залом, где происходила оргия; потом трое оставшихся в живых участника оделись, и Моберти заснул, не дождавшись обеда.

– В самом деле – он необыкновенный человек, – поздравила я Дзанетти.

– Ты еще не все видела, сегодня он был кротким, – сказала она и добавила, что в доме приготовлены еще две жертвы, две девочки, поэтому страдания их будут много ужаснее.

– Выходит, он предпочитает наш пол?

– Разумеется. Это отличительная черта всех, кто жесток в своих удовольствиях: слабость, нежность и деликатность женщин сильнее возбуждают их, ведь жестокость больше питается беспомощностью жертвы, нежели ее сопротивлением; чем беззащитнее предмет наслаждения, тем сильнее его истязают, так как при этом злодей чувствует себя более порочным, отчего его удовольствие возрастает многократно. А тебе действительно было очень больно?

– Да, он едва меня не изувечил. Я встречалась с мощными членами в своей жизни, но ни один из них не причинял мне такой боли.

Моберти проснулся очень скоро; открыв глаза, он сразу потребовал есть, и в ту же минуту был подан обед. Обедали мы в прохладной уютной комнате, где все было под рукой, так что мы обходились без прислуги. За столом разбойник объяснил обязанности, которые он намеревался поручить мне в своей преступной организации: я должна была служить прикрытием его преступлений и подыскивать жертвы; мне предстояло уйти от Дюран, снять отдельный дом, где я буду принимать людей, которых он собирался грабить и убивать.

Я сразу сообразила, что на этом пути меня поджидает гораздо больше опасностей, нежели прибылей, к тому же при богатствах своих я могла обойтись и без дополнительного заработка и внутренне отвергла предложение разбойника без лишних колебаний. Но я искусно скрыла свои истинные чувства и, чтобы не дать повода к подозрениям, с восторгом согласилась, даже захлопав в ладоши, и обещала сделать все, что от меня потребуется. Мы отметили наш договор такой роскошной трапезой, какой я давно не вкушала. Когда мы поднялись из-за стола, Моберти увел меня в маленькую комнату.

– Жюльетта, – так начал он, тщательно закрыв за собой дверь, – ты достаточно близко познакомилась с моими вкусами, чтобы понять, что свое главное наслаждение я черпаю в убийстве. Но могу ли я рассчитывать на твое рвение и твою помощь? Не осталось ли в тебе предрассудков и угрызений совести?

– Уверяю вас, дорогой, что у вас не будет никаких оснований для недовольства, – поспешила ответить я. – Очень скоро мое поведение покажет вам, что я согласилась с радостью, а не из простого желания угодить вам.

И в тот самый момент в моем порочном мозгу сверкнула необыкновенно коварная мысль. Я, конечно, не жаждала сделаться любовницей этого человека, как и не собиралась участвовать в его преступлениях, и все-таки, из духа порока и коварства, я разыграла сцену ревности.

– Однако меня сдерживает один факт, – добавила я. – Мне вовсе не улыбается играть вторую скрипку в ваших делах. Могу ли я быть уверена в беспрекословном доверии и нежной привязанности сообщника, которого я готова полюбить? Я согласилась на ваше предложение, но предпочла бы стать вашим единственным доверенным лицом, нежели постоянно иметь рядом столь опасную соперницу, как Дзанетти…

Собеседник слушал меня с возрастающим удивлением и интересом. После недолгого молчания он задал мне вопрос:

– Ты и вправду могла бы полюбить меня?

– Я бы обожала человека, чьи вкусы так близки моим.

– Чудесно, больше ни слова об этом, я все устрою сам. Ты гораздо красивее, чем Дзанетти, ты мне больше нравишься,

и я намерен сделать тебя единственной властительницей моего сердца.

– А что будет с ней, когда она об этом узнает? Да и я никогда не прощу себе этого вероломства. Вы думаете, она не станет моим злейшим врагом после этого?

– Если только она будет всерьез беспокоить нас…

– Боже мой, что за мысль пришла вам в голову! Ведь она любила вас когда-то… и до сих пор любит безумно. Неужели вы способны на такое злодейство?

– Злодейство? Такого понятия вообще не существует, все наши поступки вполне естественны, все они диктуются Природой, и меня удивляет, что ты до сих пор сомневаешься в этом.

– Я давным давно избавилась от подобных сомнений… Но знайте, пока эта женщина жива, я не буду чувствовать себя спокойно: во-первых, я буду бояться ее, во-вторых, меня будет постоянно преследовать страх потерять вас. Мне кажется, раз уж мы об этом заговорили, лучше всего прямо сейчас решить этот вопрос. Эта женщина отличается необыкновенным коварством; если бы вы только знали, какие вещи она говорила мне про вас… Поверьте мне, она никогда не оставит вас в покое.

– Я тебя обожаю, прелестное создание, – заявил итальянец, привлекая меня к своей груди, – и участь твоей соперницы решена, осталось лишь придумать, каким способом она будет умирать.

При этом Моберти, так же, как и я, вдохновленный злодейской идеей, без лишних слов внедрился в мои потроха; его гигантский член в любое время непременно заставил бы меня закричать от боли, но в тот момент, вместо того, чтобы сжаться от удара мощного копья, я извергнулась, как только тяжелые яички Моберти заплясали на моих ягодицах.

– Что будем с ней делать? – спросил злодей, когда я в изнеможении откинулась на диван. – С ней надо расправиться в самый разгар утех.

Так мы и сделали, и я подробно опишу вам эту жуткую и сладострастную сцену.

Моберти, желая сохранить силы, воздержался от оргазма. Наше долгое отсутствие начало беспокоить Дзанетти, и когда мы возвратились, я прочла в ее глазах, что в ее сердце зашевелился демон ревности. Она предложила перейти в комнату, где происходили утренние развлечения, и там представила своему любовнику новые предметы для послеобеденных удовольствий. Нас ожидали трое: молодая женщина на седьмом месяце беременности и две очаровательные девочки – девяти и одиннадцати лет, – которых она держала за руку. Моберти, будучи уже знаком с этим приобретением, так как сам заплатил за товар, с восторгом шепнул мне на ухо:

– Они вызовут у меня страшную эрекцию. Эту женщину жестоко обманули: она думает, что я окажу ей важные услуги в одном деле, и даже не подозревает о пытках, которые ее ожидают. Ну что ж, Дзанетти, – продолжал он уже громче, – закрывай опять все двери, и мы приступим к спектаклю; я хочу, чтобы вокруг царила полная тишина, когда будет торжествовать мой фаллос.

Моберти сел и приказал своей любовнице раздеть мать, которую звали Анжелика, а старшей, Мирдзе, и младшей, Мариетте, было ведено ждать своей очереди.

Дзанетти оголила зад Анжелики и подвела ее к разбойнику, который, осмотрев его, объявил, что не пройдет и часа, как эта прекрасная часть ее тела будет изуродована до неузнаваемости. Потом он потрогал ее живот и прибавил, что он также не избежит печальной участи.

– Ах, синьор, – встрепенулась Анжелика, – вы жестоко обманули меня; теперь я вижу, что меня ожидает, но пощадите хотя бы дитя, которого я ношу в себе…

Эти слова вызвали громоподобный хохот злодея:

– Запомни, наглая тварь, – заорал он, награждая бедняжку увесистыми ударами, – что я отнесусь к тебе с должным уважением; на мой взгляд, никто так не заслуживает почтения, как беременная самка, ты, надеюсь, уже чувствуешь, как я тронут твоим состоянием. Теперь раздень своих дочерей и тащи их ко мне.

Обследовав девочек, Моберти пробормотал:

– Какая досада, что я не имею возможности разворотить все три задницы одновременно.

Он грубо дернул мать за руку, повалил ее на спину, потом, подняв вверх ее ноги, ловко привязал их к свисавшим с потолка веревкам и овладел ее задом. Следуя его указаниям, я прижала Анжелику своим телом, приняв такое положение, чтобы распутник мог целовать мои ягодицы; меня оседлала его любовница, также предоставив в его распоряжение свои прелести. Обеими руками он терзал несчастных девочек и вгрызался зубами в наши ягодицы.

– А ну-ка, Жюльетта, потопчись коленями на животе этой шлюхи, – приказал он некоторое время спустя, – поглядим, сможешь ли ты выдавить из ее чрева мерзкий плод.

Мне помогала Дзанетти, и мы едва не выпустили дух из бедной Анжелики, которая пронзительно кричала не переставая. Через четверть часа Маберти выдернул свой ненасытный инструмент и принялся за старшую девочку. Ценой невероятных усилий нам с Дзанетти удалось вставить огромный набалдашник в крохотное отверстие, ставшее объектом ярости нашего содомита. Заметив, что первый шаг сделан, Моберти совершил настолько мощный толчок, что его оружие до самого конца погрузилось в детское тело, и несчастная потеряла сознание.

– Это как раз то, что я хотел, – спокойно объяснил нам безжалостный негодяй. – Я не смогу насладиться по-настоящему, пока не доведу их до бесчувственного состояния. Эй, Дзанетти, слышишь, что я говорю? – Потом тихо сказал мне: – Когда я отправлю ее в преисподнюю, я хочу, чтобы она запятнала себя самым черным преступлением, какое только возможно.

Прекрасная венецианка положила Анжелику на спину бесчувственной дочери так, чтобы перед злодеем оказались две пары ягодиц. Когда моя подруга опустилась на колени, произошла невероятная вещь, которая, очевидно, должна была довершить эрекцию разбойника: вцепившись зубами в его седалище, она принялась рычать по-собачьи, Моберти ответил таким же рычанием и впился зубами в ягодицы Анжелики. Никогда прежде мне не доводилось присутствовать на подобном собачьем концерте, и я должна признать, что ничего забавного в этом не было для нашей злосчастной жертвы, чей зад, включая верхнюю часть бедер, скоро превратился в окровавленные лохмотья. Моберти то. и дело отрывался от него, чтобы укусить то мои ягодицы, то ягодицы младшей девочки, но для того лишь, чтобы поточить свои клыки, после чего с удвоенной яростью вгрызался в тело потерявшей сознание женщины. Через некоторое время, показавшееся нам вечностью, он обрушил свой звериный инстинкт на младшую дочь, которая в тот же миг лишилась чувств.

Между тем Дзанетти, исполняя распоряжение своего любовника, чтобы усилить его экстаз, заколола ребенка кинжалом, и маленькое существо дернулось в последний раз и осталось неподвижно лежать в луже собственной крови.

– Ах ты, подлая! – возмутился итальянец, – посмотри, что ты наделала! Пусть же Всевышний, чьими милостями ты поживешь еще немного, даст тебе время раскаяться в чудовищном злодеянии, за которое тебе одна дорога – в ад…

Это событие оказало на него потрясающее действие, и он исторг из себя бурный поток спермы. После чего поднялся, оставил Дзанетти в компании с несчастным семейством и, взявши меня за руку, молча вышел в комнату, где у нас незадолго до того состоялся разговор, решивший судьбу венецианки.

– Я собираюсь творить жуткие дела, – объявил он, поцеловав меня в щеку и начиная тереться членом о мой зад, – и твоя соперница будет участвовать в них. Ах, если бы я только мог придумать что-нибудь необыкновенное, если бы только можно было сделать ее последние мгновения беспредельно ужасными, но, увы, всему есть свой предел, и мне горько сознавать это. Но все равно, Жюльетта, все равно меня безумно волнует эта жестокая мысль! Какой у тебя великолепный зад, – продолжал он, лаская мои ягодицы, – я обожаю тебя, моя прелесть, у тебя необыкновенное воображение, ты изобретательна в злодействе, и если я готов расправиться с Дзанетти, то только потому, что хочу, чтобы ты всегда была со мной.

– Знаете, дорогой друг, – вставила я, – вы забыли, что эта женщина любит вас без памяти. Я уступила вашему вероломному желанию в момент слабости, а теперь раскаиваюсь в этом. Разве можно поступать так жестоко с человеком, который привязан к нам обоим?

– Мне наплевать на чувства этой потаскухи, – грубо прервал он мои излияния. – Священны для меня только мои страсти и моя эрекция. А эта сука ни о чем не догадывается, так что сейчас самый подходящий момент заняться ею. Представляю, какой это будет прекрасный вечер! Ты наденешь на меня вот эту тигриную шкуру, а они, все трое, пусть лягут вокруг трупа; я буду кусать и рвать их когтями, буду жрать их живьем, и ты увидишь мое истинное отношение к синьоре Дзанетти, когда мои зубы вонзятся в ее тело и когда начнется ее предсмертная агония. Только не забывай возбуждать меня и подбадривать во время этой сцены, а если вдруг в голову тебе придет что-нибудь еще более интересное, сразу скажи мне, ибо наш замысел блекнет в сравнении с моими желаниями.

Я вышла сделать необходимые распоряжения. Дзанетти, привыкшая повелевать, с изумлением узнала, что ей придется присоединиться к жертвам, и она не удержалась от тревожного вопроса:

– Ты не знаешь, что он задумал?

– Скоро увидишь сама, – холодно ответила я и вернулась к Моберти.

Едва я переступила порог, как он кинулся ко мне и немедленно вонзил свое копье в мой зад, еще раз поклявшись, что ни один предмет на свете не доставлял ему такого большого удовольствия. Впрочем, совокупление продолжалось недолго, и за это время он успел обменяться со мной своими мыслями касательно будущих пыток и высказал соображения, от которых в ужасе содрогнулись бы самые хищные звери.

После чего он влез в тигриную шкуру, с лапами, вооруженными когтями, и просунул голову наружу через широко раскрытую звериную пасть, чтобы иметь возможность кусать и рвать зубами все, что встретится на его пути. В таком виде он вошел в зал, сопровождаемый мною, которая на всякий случай прихватила с собой увесистую палку.

Первой нападению подверглась Дзанетти; одним ударом когтистой лапы Моберти вырвал одну из ее грудей и настолько глубоко впился зубами в ягодицы, что из них тут же брызнула кровь.

– О Господи! – простонала несчастная. – Я пропала, Жюльетта, и это ты предала меня. Мне давно следовало догадаться, но теперь уже поздно; скажи, умоляю тебя, какие ужасы придумал для меня этот монстр, которого я так любила?

Каждая ее жалоба прерывалась пронзительными воплями; однако Моберти дал ей передышку, набросившись на другие жертвы. Анжелика и ее старшая дочь пытались вскочить и спастись бегством, но разве можно убежать от разъяренного зверя? Несколько минут он терзал их обеих, рыча от восторга, когда его беспорядочные удары приходились на самые уязвимые места; он не пропустил даже мертвое тело девочки, откусив от него большой кусок; его член, который я не переставала ласкать, дотягиваясь до него снизу или сзади, достиг невероятных, потрясающих размеров.

Постепенно его жестокость стала принимать более утонченные формы. Он вернулся к своей любовнице, и мы вместе привязали несчастную к деревянной скамье. Он взобрался на нее и острыми когтями вырвал ей глаза и нос, разодрал щеки; удивительно, но она все еще кричала, пока каннибал целовал то, что осталось от ее некогда прекрасного лица, а я еще сильнее ласкала его.

«Если бы не я, если бы не мое вероломство и коварство, он ни за что не додумался бы до таких ужасов, и я – их единственная причина», – так думала я, и эта сладостная мысль заставила меня содрогнуться от оргазма. Моберти же продолжал свое ужасное занятие; продолжал, как безумный, целовать в губы полумертвую женщину, стараясь не упустить ни одного спазма предсмертной агонии своей любовницы, которую он когда-то боготворил. Он перевернул ее, изувечил ей заднюю часть и заставил меня вливать расплавленный воск в раны; наконец пришел в неописуемое неистовство, оттолкнул меня, разорвал на куски предмет своей страсти и разбросал останки по всей комнате.

Потом, опьяненный нестихающим гневом и похотью, он принялся за двух оставшихся в живых жертв. Он взмахнул лапой и вырвал плод из чрева матери, еще один взмах – и девочка превратилась в окровавленный кусок мяса. После этого маньяк стрелой ворвался в мой зад и там, вместе со своим проклятым семенем, сбросил жажду убийства, которая ставила его вровень с самыми опасными хищниками на земле…

И мы поспешили обратно в Венецию, обещав друг другу встретиться при первой возможности и обсудить последние детали сотрудничества, к которому у меня с самого начала не было никакого желания.

Я провела бессонную ночь. Одни боги знают, как я извивалась и стонала от удовольствия в объятиях своих служанок, вспоминая чудовищные преступления, которыми запятнала себя. В ту ночь я поняла, что среди наслаждений, которые предлагает нам жизнь, ни одно не может сравниться с убийством; что если эта страсть проторила путь в человеческое сердце, изгнать ее оттуда невозможно. Поистине, ничто, абсолютно ничто в мире не сравнится с жаждой кровопролития. Стоит один раз утолить ее, и с этой минуты ваша жизнь будет немыслима без жертвоприношений.

Однако ни за что на свете я бы не согласилась на предложение Моберти, ибо, как я уже говорила, оно таило в себе опасностей неизмеримо больше, нежели выгод; твердо решившись отказаться, я рассказала обо всем Дюран, которая одобрила мое решение, прибавив, что развратный разбойник через три месяца поступит со мной точно так же, как поступил с Дзанетти. Когда появился его гонец, я захлопнула перед ним дверь, и больше никогда не видела Моберти.

Однажды Дюран пригласила меня к себе, где меня ожидала незнакомая женщина, воспылавшая ко мне страстным желанием: надо признать, что больше впечатления я всегда производила на женщин, чем на мужчин, – факт, возможно, несколько необычный, но вполне для меня естественный. Синьора Дзатта, вдова крупного судейского чиновника, лет, наверное, пятидесяти, все еще не утратила свою былую красоту, а с годами приобрела бешеную страсть к женскому полу. Не успела эта лесбиянка взглянуть на меня, как тут же начала приступ настолько яростный, что скоро лишила меня всякой возможности сопротивляться.

Мы поужинали вдвоем, и когда подали десерт, опьяневшая Мессалина бросилась ко мне и сорвала с меня все одежды. Дзатта относилась к тем извращенным женщинам, которые, обладая мудрыми и оригинальными мыслями, тянутся к своему полу не столько по причине врожденной наклонности, сколько из развращенности, и ищут скорее не настоящих удовольствий, а возможности удовлетворить свои похотливые капризы. Она вела себя как истый мужчина, ее умелые пальчики заставили меня испытать шесть оргазмов подряд, которые уместнее было бы назвать одной сплошной эякуляцией, продолжавшейся два долгих часа. Придя в себя, я вздумала попенять ей за ее поведение, которое я нашла довольно странным, но она защищала свои вкусы с такой же ловкостью, с какой удовлетворяла их. Она без труда доказала, что извращение, которому она предается, доставляет ей больше удовольствия, чем любое другое, и прибавила, что всегда доводит свою манию до логического завершения и что никогда не извергалась с таким самозабвением, как в минуты утоления своих прихотей.

Она возжелала других девушек, и Дюран быстро нашла семь юных созданий; Дзатта обласкала их всех, потом извлекла из своих широких юбок искусственный инструмент, подобных которому я никогда не видела. Дело в том, что он имел четыре торчавших в разные стороны стержня, один из них синьора Дзатта вставила в свой зад и начала содомировать меня вторым. Мы стали спиной друг к другу и два оставшихся, загнутых вверх конца погрузили в свои влагалища. На колени перед нами опустились две девушки, чьей обязанностью было сосать нам клитор и орудовать этим необыкновенным приспособлением. Пятеро других девушек оставались незанятыми: двоим дали в руки розги и заставили их пороть тех, которые стояли на коленях, еще двое встали на стулья так, чтобы мы могли облизывать им вагину, пятой поручили следить за порядком. Насытившись ласками, Дзатта захотела отплатить нашим экзекуторшам. Мы выпороли их самым немилосердным образом несмотря на громкие жалобы и крики; мы били их до тех пор, пока новый поток семени не утолил нашу ярость. После этого неутомимая злодейка возбудилась еще сильнее и предложила мне провести ночь в ее постели, где мы до утра предавались самым изощренным утехам. Пожалуй, искуснее всего моя новая наперсница лизала задний проход: ее гибкий и в то же время твердый язык творил настоящие чудеса, и ни один палец не мог бы сравниться с ним.

Досадная заминка, случившаяся с нехваткой женского персонала, заставила-таки Дюран согласиться на мое давнее и настойчивое предложение. Мы наняли еще двоих очаровательных девиц и договорились еще с несколькими десятками о том, что они будут готовы в любое время дня и ночи прийти нам на помощь.

Извращения, которым мы были свидетелями, извращения, которым предавались в нашем доме клиенты обоего пола, множились с каждым днем. Несмотря на мой немалый опыт в подобных делах я продолжала учиться и признаюсь, до тех пор даже не предполагала, что человеческое воображение способно дойти до таких высот развращенности и злодейства. То, что я видела своими глазами, не поддается описанию; если выразить это одним словом, я увидела бездонную пропасть ужасов и мерзостей, в которую увлекает человека либертинаж. Я поняла, насколько страшен и опасен может быть человек, обуянный страстью, и могу со знанием дела утверждать, что самые жестокие и самые дикие звери никогда не доходят до столь чудовищных поступков. Влияние, которым мы пользовались, спокойная обстановка, безупречный порядок, беспрекословное повиновение прислуги, исключительная легкость, с какой посетитель получал все средства предаваться мыслимому и даже немыслимому разврату – все это вдохновляло стыдливого человека, все это воспламеняло пыл человека опытного, и любой посетитель мог быть уверенным, что мы .разожжем, поддержим и удовлетворим любые страсти, какими бы фантастическими они ни были и каких бы крайностей они ни достигали.

Итак, друзья мои, я говорила прежде и хочу сказать еще раз: если вы хотите узнать человека по-настоящему, вы должны понаблюдать его поведение в минуты страсти, ибо только тогда можно философски понять и оценить его характер, обнажающийся всецело, во всех самых сокровенных проявлениях; только увидев человека в эти интимные минуты, можно предсказать последствия порывов его души.

Мы старались обходиться без убийств, однако настолько многочисленны были приверженцы этой прихоти, настолько часто к нам обращались с подобными просьбами, и люди с такой щедростью готовы были платить за это, что нам пришлось установить цену за удовлетворение этой, в общем-то вполне естественной страсти кровожадного человечества. За тысячу цехинов вы получали в нашем доме право совершить смертоубийство любым доступным вашему воображению способом, выбирая любую жертву – юношу или девушку, мальчика или девочку.

Чтобы самим наслаждаться развлечениями гостей и стимулировать тем самым свое воображение, мы с Дюран устроили для себя наблюдательный пункт в тайном алькове, откуда, оставаясь невидимыми, мы могли видеть все, что происходит в будуарах, и надо признать, что эти зрелища были поистине бесценными в смысле поучительности. Если гости не смущались нашим присутствием, мы выходили из укромного алькова и с удовольствием присоединялись к сладострастным оргиям безудержного разврата. Благодаря моему возрасту и моей внешности меня часто предпочитали нашим наемным предметам наслаждения, и в таких случаях, если, конечно, мне нравился клиент, я без раздумий проституировала собою. Наши гости нередко требовали услуг Дюран, чему способствовали ее необыкновенные вкусы, странные прихоти, склонность к преступлениям и ее прелести, хотя последние уже находились в стадии увядания. А случалось, что нас приглашали вдвоем, и.. одним богам известно, что творилось тогда в будуаре!

Как-то раз заявился отпрыск одного из знатнейших венецианских семейств. Этого развратника звали Корнаро.

– Меня привела сюда неодолимая страсть, – без обиняков сказал он. – Я должен объяснить ее вам со всеми подробностями.

– Говорите, синьор, мы не отказываем никому.

– Тогда, дорогая, вот в чем дело: я желаю содомировать семилетнего мальчишку, который должен лежать в объятиях своей матери и своей тетки. В это время обе женщины должны точить хирургические инструменты моего доктора, который в момент кульминации вскроет мальчику череп. После операции я буду сношать мать, лежащую на теле сына, а доктор теми же инструментами ампутирует ей ягодицы; мы зажарим их и съедим все вместе, включая и вас, причем это мясо будем запивать самым тонким коньяком.

– Какие ужасы вы говорите, сударь!

– Да, это ужасно, но только таким способом я могу получить эрекцию: чем ужаснее будет процедура, тем сильнее она меня возбуждает; вся беда в том, что она никогда не бывает именно такой, какой я хотел бы ее видеть, а в остальном я считаю себя счастливым человеком.

В назначенный день он пришел вместе со своим хирургом и с парочкой здоровенных копьеносцев и сразу удалился вместе с ними в отдельную комнату, сказав, что позовет меня, когда я понадоблюсь. Я поспешила к своей смотровой щели и получила огромное удовольствие от мерзкого зрелища, которое предстало моим глазам и которое я воздержусь описывать.

Два часа спустя пригласили меня, и я увидела трогательную картину: ребенок, захлебываясь от рыданий, лежал на руках матери, которая покрывала его нежными поцелуями и орошала горькими слезами. Хирург и оба содомита сидели за столом и пили вино, а молодая тетка тихо плакала, обняв свою сестру.

– Разрази меня гром, – воскликнул венецианец, – вы видели когда-нибудь такую прекрасную сцену? – Потом еще раз взглянул на несчастных и изобразил удивление: – А откуда эти слезы? Ага, ты плачешь, сука, потому что я собираюсь убить твоего сына? Но зачем тебе этот ублюдок, если он уже вышел из твоей утробы? Ну хватит, давайте приступим; ты, Жюлкетта, займись одним из этих козлов, а я возьму на себя второго: я ни на что не способен, пока в моей заднице не будет торчать член.

Пока я принимала соответствующую позу, он схватил мальчика, положил его на материнскую спину и начал содомировать; тем временем мать и ее сестра, стоя на коленях, затачивали под присмотром лекаря инструмент, необходимый для предстоящей операции. Меня расположили таким образом, чтобы мой зад, изнемогавший от массивного органа, находился под самым носом у Корнаро, который время от времени выдергивал копье моего содомита, облизывал его и снова вставлял на место. Все происходило в точном соответствии с его замыслом, и когда сперма его закипела, венецианец повернул голову и кивнул хирургу. Тот выхватил скальпель из рук тетки и с изумительной быстротой сделал несколько надрезов, вскрыл череп и вытащил мозг, и в этот момент наш гость, взревев как голодный мул, извергнулся в потроха ребенка, только что лишенного способности мыслить. Мне кажется, до этого не дошел бы и самый страшный хищник в джунглях.

– Уф! – выдохнул монстр. – По-моему, это самая приятная вещь на свете. Теперь пора покончить с остальными. – С этими словами он обрушил на головы несчастных женщин тяжелую дубинку. – Вот так, вот так, – приговаривал он, – а потом попробуем их поджаренные задницы.

– Негодяй! – обратилась я к нему, – неужели вам не стыдно того, что вы совершили?

– Ах, Жюльетта, – вздохнул он, – когда вы дойдете до моего состояния, вы будете стыдиться только добродетельного поступка.

Вне себя от вожделения, я крепко прижала злодея к своей груди и начала ласкать его, пытаясь передать ему срое восхитительное ощущение и восстановить энергию, которую он затратил во время эякуляции. Он щекотал мне соски и сосал язык, а я, задыхаясь, бормотала какие-то непотребные слова, говорила ужасные вещи, не переставая возбуждать его руками. Скоро он потребовал мой зад, и я поняла, что мои усилия принесли плоды; он опустился на колени и проник языком в мой анус, поглаживая ягодицы, но член его по-прежнему оставался в самом удручающем состоянии.

– Оргазм выводит меня из строя на целую неделю, – признался он, – вот как много требуется мне, чтобы восстановить семя. Давайте лучше поужинаем: возможно, трапеза и добрый напиток, а также застольные пакости вернут мне силы. Но сперва вы должны совокупиться, Жюльетта, так как, судя по блеску в ваших глазах, вам нужно срочно кончить.