- Как, сударь! Вы хотите уверить меня, что никогда не раскаиваетесь в ужасном убийстве собственной матери, которое совершили на моих глазах?
      - Имей я десять матерей, я бы всех их уничтожил таким же образом. Нет, Жюстина, то преступление - еще не предел возможностей моей души: требуется много других, более выдающихся, чтобы вознести ее на должную высоту. А теперь насчет твоих опасений: не вздумай сообщить их Жернанду, его гранитное сердце глухо к порывам чувствительности, и ты можешь жестоко поплатиться. Когда приедет Верней, будь с ним умницей - нежной, предупредительной, покорной, - спрячь подальше твои глупые порывы. Я представлю ему тебя в выгодном свете, и, быть может, это знакомство будет тебе полезным.
      В этот момент к Брессаку вошли четверо юношей и положили конец беседе, которая была не по вкусу Жюстине, и девушка с облегчением вздохнула, когда ее прервали.
      - Останься, если хочешь, предложил Брессак, принимаясь целовать педерастов и стаскивать с них панталоны, - хотя ты и женщина, ты не мешаешь моим утехам и можешь даже принять в них участие...
      Но строгонравная Жюстина, которая никогда не участвовала в подобных мерзостях, если ее к тому не принуждали, удалилась, вздыхая и думая про себя: "Великий Боже, до чего может дойти человек, попавший в рабство своим страстям! Даже в нубийских лесах вряд ли есть звери, более жестокие". Она, опечаленная, возвратилась к хозяйке сообщить о ничтожных результатах переговоров, которые она считала своим непременным долгом предпринять, как вдруг одна из служанок пришла сказать, что ее требует к себе господин де Жернанд.
      - Жюстина, - начал мрачный владелец замка, - почему ты не предупредила меня, что в доме творится неладное?
      - Я вас не понимаю, сударь.
      - Ну, так я тебе объясню, - сказал Жернанд, не изменяя выражения на каменном лице. - Дело в том, что Доротея без ума от моей жены и только что просила позволения провести нынче же утром несколько часов в обществе графини. Я дал согласие, но хочу увидеть эту сцену. Ты спрячешь меня в кабинете, который находится за той стеной, возле которой стоит оттоманка графини, чтобы я мог через тайное окошко посмотреть, что будет творить с моей целомудренной супругой эта мерзкая лесбиянка.
      - Выходит, вы уже не раз пользовались таким способом?
      - Еще бы! Я делаю это каждый день: я прячусь там же, чтобы послушать, как жалуется на меня графиня, и получить от этого удовольствие.
      Наша героиня, которая на этот раз благоразумно решила не перечить, зашла с Жернандом в указанную комнату, а ничего не подозревавшая Доротея отправилась к мадам де Жернанд, которую очень удивил этот визит.
      Мадам д'Эстерваль, властная, высокомерная, не менее жестокая, чем ее супруг, и получившая полную свободу действий, как и следовало ожидать, не стала церемониться и разыгрывать из себя влюбленную. Ее сопровождала одна из старых служанок, имевшая задание заставить несчастную хозяйку дома сделать все, что потребует от нее эта современная Мессалина. О сопротивлении не могло быть и речи: измученная уже жертва могла противопоставить наглости только свои слезы и свои прелести. Невозможно представить себе ярость мадам д'Эстерваль, и трудно описать ее безумное поведение. Забыв совершенно о своей женской сущности, гордая лесбиянка без малейшего стыда вытворяла все, чему предаются сладострастные мужчины: это была уже не Сафо в объятиях Дамофилы - то был Нерон, истязающий Тигеллина. Все мужские извращения, все мужские страсти, все мыслимые пороки самого жестокого сладострастия мужчин сосредоточились в этом вместилище мерзости и развращенности; не осталось ничего, чего бы она не употребила, чтобы утолить свою противоестественную похоть, и эта сцена измучила бедную хозяйку Жюстины так, как никогда не терзал ее жестокий супруг.
      - Ух ты, черт меня побери, - бормотал Жернанд, все крепче прижимая лицо Жюстины к своим чреслам, - как это восхитительно, я никогда не видел ничего, столь возбуждающего. Как мне нравится Доротея в пылу ярости, будь у меня такая жена, я бы ни за что не сделал ее своей жертвой... Соси, соси сильнее, Жюстина! Пусть моя сперма брызнет одновременно с соками этой блудницы.
      Но желания графа, слишком возбужденного, чтобы удовлетвориться так и не нашли выхода, а мадам д'Эстерваль насытилась, прежде чем дошел до кульминации тайный соглядатай ее забав. Утолив предмет своего наслаждения, она бросила на него презрительный взгляд, она осыпала его оскорблениями и несколько раз повторила, что граф слишком милосерден, не уничтожив жену до сих пор; под конец она снова осквернила прелести, которые совсем недавно опьяняли ее, жестоко избив несчастную женщину, и вышла, заявив, что даст ее супругу совет как можно скорее принять самые решительные меры в отношении столь презренной жены.
      Как только Доротея покинула комнату мадам Жернанд, туда вошли хозяин и Жюстина; сделав вид, будто застал жену врасплох, граф обрушил на несчастную всевозможные оскорбления и угрозы. Та защищалась, как могла.
      - Эту женщину привела одна из ваших служанок, - говорила, обливаясь слезами, графиня, - она сказала, что вы разрешили, и я не могла противиться...
      Но Жернанд, который искал только повод для того, чтобы потешить свою насквозь порочную душу, незамедлительно приговорил жену к кровопусканию и, подогретый предварительными эпизодами, в одно мгновение сделал надрезы на руках и на нижних губках. На этот раз он обошелся без мужчин - ему было достаточно Жюстины, и несчастная девушка выдохлась, лаская его. Жесткое животное умело контролировало свою сперму, и она вырвалась наружу, только когда его жена потеряла сознание; этот сеанс был одним из самых чудовищных и жестоких, какие видела Жюстина.
      Не успел распутник вернуться к себе, как во дворе послышался шум подъехавших экипажей. Это были господин де Верней и его семейство. Господин де Жернанд тотчас сообщил об этом своей супруге. Но в каком состоянии - о справедливое небо! - пребывала она, когда узнала об этой катастрофе! Одновременно Жюстину предупредили, чтобы она шла встречать гостей.
      ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
      Портреты новых персонажей. - Необычайные оргии
      Первой въехала немецкая дорожная карета, запряженная шестеркой лошадей, в которой находились господин и госпожа де Верней, Сесилия и Виктор, за ней следовала большая коляска, доставившая очень красивую женщину лет сорока, ее дочь, восхитительное двадцатидвухлетнее создание, и еще двух детей этой женщины в возрасти десяти и семи лет, рожденных от главы семейства. Мальчика звали Лили, девочку Роза, и не было, наверное, на свете детей краше, чем эта парочка. Два оставшихся места занимали двое молодых людей - двадцати и двадцати одного года, - сложенные как Геркулес и красивые как Амур, они были камердинерами господина де Верней.
      Дамы и дети сразу удалились в отведенные им комнаты, Жернанд представил Вернею д'Эстерваля и Брессака.
      - Это наш очаровательный племянник, с которым ты еще не знаком, сказал брату Жернанд. - Обнимитесь, друзья мои: когда люди так похожи друг на друга, можно обойтись без церемоний. А этот любезный господин, - указал Жернанд на д'Эстерваля, - друг моего племянника. Это человек, в чьем доме я не советовал бы тебе останавливаться на ночлег, так как он убивает всех, кто к нему попадает... Ну ладно, ты доволен обществом, которое я тебе дарю?
      - Я восхищен, - сказал Верней, обнимая д'Эстерваля, который не замедлил представить гостю свою жену и прибавил, что та, кто имеет честь приветствовать его, хотя и принадлежит к презренному полу, но обладает всеми злодейскими качествами мужчин.
      - Вот это мне и нужно, друзья, - снова восхитился Верней, - я вижу, что в таком обществе мы проведем несколько приятных дней.
      Тут появились четверо ганимедов и осведомились, не требуются ли господину де Вернею их услуги.
      - Разумеется, - оживился Верней, - поездка меня возбудила, уже два часа, как мой член торчит, как у дьявола. Поглядите, - продолжал он, выкладывая на стол инструмент устрашающих пропорций. - Я иду за вами, дети мои, а эти господа, надеюсь, не обидятся, если я пролью немного спермы, прежде чем получше познакомлюсь с ними.
      - Позвольте моей жене помочь вам, сударь, - почтительно сказал д'Эстерваль, - никто лучше нее не знает толк в таких делах, и ее воображение придется вам по вкусу.
      - Охотно, - сказал Верней, - я не обижусь, если к нам присоединится юная дева, которая нас встречала. Кстати, кто она?
      - Это Жюстина, дядя, - ответил Брессак, - образчик добродетели, чрезвычайно сентиментальная особа, чьи нравы и злоключения составляют удивительно яркий контраст с нашими принципами. Жернанд сделал ее чем-то вроде горничной и наперсницы своей супруги, они вместе плачут, молятся, они утешают друг друга, а мы с удовольствием топчем их.
      - Восхитительно, восхитительно! Черт побери, братец, скорее зови сюда эту девушку, я с ней побалуюсь.
      - Но, дядя, - вмешался Брессак, - мне кажется, вам лучше подняться к мадам де Жернанд: там соберутся все предметы, которых вы пожелаете, и ваше извержение будет более приятным.
      - Мой племянник прав, - согласился Верней, - но он не знает, что больше всего я желаю познакомиться с ним лично.
      С этим он увел Брессака в соседний кабинет, поцеловал его, спустил с него панталоны, облобызал седалище, помассировал член, совершил содомию, попросил то же самое сделать с ним и при этом не потерял ни капли семени. Затем, вернувшись к компании, в выспренных выражениях воздал племяннику хвалу.
      - Полюбуйтесь, что он со мной сделал, - сказал Верней, потрясая громадным фаллосом и ласково поглаживая его. - Я бы, кажется, изнасиловал самого Господа, окажись он здесь. А теперь, братец, навестим твою супругу, я возьму с собой эту даму, - он указал на Доротею, - девицу, которую вы зовете Жюстиной, и парочку педерастов - этого мне хватит. Моя сперма, как вы видите, цела, - при этом он показал, как из багровой головки медленно выкатилась капля белой жидкости, - достаточно небольших усилий, чтобы она брызнула на десять шагов; еще немного, и я бы сбросил все это в задницу племяннику, но нас ждут другие дела...
      - Ты не хочешь сначала позавтракать? - спросил Жернанд.
      - Нет, мы поели перед отъездом, и я не хочу забивать свое воображение едой, а вот после мы возместим все, что я потеряю.
      Вернувшаяся Жюстина сказала господину де Верней, что несмотря на крайнюю слабость, которую чувствует госпожа, потеряв всего лишь час назад шесть чашек крови, она, подчиняясь желаниям супруга, готова принять посетителей.
      - Ага, ты недавно пускал ей кровь, - заметил Верней, - ну что ж, тем лучше! Я безумно люблю, когда она в таком состоянии. Подойдите ближе, девушка, - кивнул он Жюстине и сразу задрал ей юбки и ощупал ягодицы, - я бы очень хотел увидеть вашу попку, которую заранее считаю великолепной. Господа, - продолжал он, обращаясь к Жернанду, Брессаку и д'Эстервалю. - а вас я приглашаю посетить мою жену. Простите, что я не представил вас, но не сомневайтесь в ее покорности, поэтому прошу не церемониться.
      - Итак, - начал Верней, входя в комнату графини, окруженный ганимедами, в сопровождении старой служанки и в самом игривом состоянии, - вы продолжаете огорчать моего брата? Он не перестает жаловаться на вашу невнимательность, и мне приходится приезжать сюда и вразумлять вас. Вот, мадам, - указала он на Доротею, - свидетельница вашего дурного поведения, она только что поведала мне вещи, которые стоили бы вам самых жестоких наказаний, если бы мой брат был меньше привержен благородству и больше прислушивался к голосу справедливости. Ну, а теперь раздевайтесь.
      Жюстина быстро раздела госпожу и представила нахальным взорам злодея истерзанное, но все равно соблазнительное тело.
      - Вы обе тоже разденьтесь, - приказал Верней Жюстине и Доротее, только не забудьте прикрыть влагалище. А вы, прелестные дети, - посмотрел он на юных педерастов, - снимите только панталоны, все остальное можете оставить, так как оно вас не портит: я люблю вещи, которые напоминают мне мой обожаемый пол; если бы женщины носили мужскую одежду, я бы, наверное, не заставлял их разоблачаться.
      Все повиновались молча, только Жюстина пыталась что-то возразить, но ее тут же вразумил угрожающий взгляд самого страшного и неприветливого человека, какого она встречала в своей жизни. Верней поставил Жюстину и мадам де Жернанд на колени на край большого дивана так, чтобы хорошо видеть их ягодицы, затем оставил их в покое и начал разглядывать зад Доротеи.
      - Клянусь своей спермой, мадам, - восхищенно заметил он, - вас надо рисовать. Это же тело красивого мужчины, я уже схожу с ума от этой пушистой растительности и с удовольствием расцелую то, что под ней скрывается... О, какой у вас соблазнительный анус, сразу видно, что его часто использовали... Раздвиньте пошире эти щечки, чтобы я мог сунуть туда язык. Ах, какой просторный проход, как мне нравится этот красноречивый признак .вашей извращенности! Вы любите, когда вас сношают в зад? Любите, когда там трудится мужской член? Да, мадам, да, только в этом истинное наслаждение! А вот взгляните на мою задницу: моя пещерка также достаточно широка...
      Доротея с чувством расцеловала седалище Вернея, отдав ему должное и отплатив той же монетой.
      - Вы мне безумно нравитесь, мадам, - продолжал Верней, - чтобы окончательно покорить меня, вам остается только принять предложение, которое я хочу вам сделать, ибо без этого все ваше искусство не выдавит из меня сперму. Говорят, вы богаты, мадам? Хорошо, в таком случае я должен вам заплатить: если бы вы были бедны, я бы обокрал вас. Ну а теперь я хочу, чтобы вы отдались мне за деньги, кроме того, вы должны скрыть наш уговор от вашего супруга и дать мне слово, что истратите полученную сумму только на развратные утехи; вы должны клятвенно обещать, что ни одно экю не пойдет на добрые дела, что вы употребите все деньги на злодейство... Что вы скажете о моей страсти?
      - Она очень своеобразна, сударь, но поверьте, что у меня достаточно философский ум, чтобы ничему не удивляться. Я принимаю ваше предложение и ваши условия, со своей стороны обещаю, что мне доставит огромное удовольствие развлечься с вами и что ваши деньги будут истрачены исключительно на распутство.
      - На самые гнусные дела, мадам, на самые гнусные!
      - На все, что есть самого мерзкого и ужасного, клянусь вам.
      - Прекрасно! Вот вам пятьсот луидоров, мадам; вы довольны?
      - Нет, сударь, для меня это не деньги.
      - Ах вот как? Очаровательно! Восхитительно! Божественно! - вскричал Верней. - Добавляю еще тысячу для самой любезной женщины, какую я только знал... Ага, потаскуха, теперь я восторжествую, теперь ты моя... Эй, ганимеды, ласкайте мне член, а я займусь задницей этой шлюхи. Пусть жертвы остаются на своем месте и не вздумают шевелиться. Что такое, мадам? Я думал, этот платок скрывает влагалище, а тут вижу перед собой настоящий фаллос! Разрази меня гром, какой клитор! А ну-ка снимите эту, тряпку, вы скорее похожи на мужчину, чем на женщину, так что вам нечего прятать.
      И блудодей бросился щекотать и сосать обнаруженный отросток, достаточно впечатляющий, чтобы его обладательница могла с успехом исполнять роль мужчины.
      - Должно быть, вы - развратница высшей пробы, мадам, - пробормотал Верней, - и наверняка обладаете всеми нашими вкусами.
      С этими словами он вставил ей три пальца в задний проход, отчего ее клитор мгновенно отвердел и увеличился, и Доротее сразу захотелось сношать юношу. Верней помог осуществить это предприятие и в продолжение бурного акта звонкими шлепками осыпал ягодицы Мессалины.
      - Вы не против, если я отстегаю вас? - спросил он. - Я имею в виду вас, мадам, а не этих покорных жертв...
      - Делайте с моей жопкой все, что вам хочется, - отвечала Доротея, - для того она и существует.
      - Отлично, - обрадовался он, увидев, что она начала постанывать от восторга, - согласитесь, что только боль способна ускорить извержение: будь я в роли экзекутора или жертвы, только это помогает мне достичь цели.
      - А что будет с теми задницами, которые торчат там?поинтересовалась Доротея. - Вы не собираетесь использовать их?
      - То, что я скоро с ними сделаю, докажет вам обратное. Приблизившись к ним, он сказал:
      - Поглядим, какая из этих шлюх храбрее. И он одновременно и очень чувствительно ущипнул правую грудь мадам де Жернанд и левую ягодицу Жюстины. Несмотря на то, что его ногти глубоко впились в ее кожу, наша героиня выдержала. Но с ее госпожой дело обстояло хуже: коварный негодяй так сильно сдавил ей сосок, и она была настолько еще слаба, что без чувств повалилась на диван.
      - О божественная! - это он говорил Доротее, обсасывая ей поочередно то клитор, то язык и не переставая массировать задний проход. - Это восхитительно! Я без ума от всех этих выпуклостей... А вас, мадам, вас возбуждает, когда вы видите чужую боль?
      - Посмотрите сами, сударь, - ответила блудница, сунув ему под нос свои пальцы, измазанные липкими выделениями из вагины, - мне кажется, нами руководят одни и те же принципы.
      - Повторяю, мадам: только боль ускоряет оргазм. Таким образом, устроившись между педерастами и Доротеей, распутник все больше возбуждался и уже дрожал всем телом словно бык перед телкой.
      - Глупая тварь! - вдруг заорал он, одной рукой схватив свою свояченицу, а другой доставая плеть, свитую из толстых, угловатых животных кишок, которую всегда носил в кармане. - Подлая женщина, значит, ты совсем неумеешь страдать? Хорошо же, ты будешь наказана за свою слабость.
      Он вложил свой вздыбленный инструмент в руки Жюстйны, велев ей теребить его изо всех сил, дал Доротее другую плеть с тем, чтобы она проделала с его задом то же самое, что он собирался сделать со своей родственницей, а ганимедам приказал обнажить ягодицы. Операция началась. Кнут - как в активном, так и в пассивном применении - был одним из самых излюбленных, страстей Вернея: двадцать три минуты кряду его сильная рука трудилась над изящной задницей мадам де Жернанд; она была уже изодрана от поясницы до щиколоток, он находился примерно в таком же состоянии; кровь брызгала во все стороны; необычным было слышать ругательства с одной стороны и жалобные крики - с другой. Слишком занятая делом, чтобы услышать голос своего сердца, несчастная Жюстина изо всех сил массировала огромный член, порученный ее заботам, не осмеливаясь вступиться за госпожу. Это не означает, что она не отвела бы от нее ужасные удары, если бы это было в ее власти, но непоколебимость злодейских душ была ей уже достаточно известна, и она не посмела вмешаться. Но Верней все-таки заметил неловкость массажистки и рассвирепел:
      - Что это за идиотка? Ну погоди, шлюха, я тебе покажу, как обращаться с таким членом, как у меня!
      Он вручил свой предмет Доротее, справедливо полагая, что эта блудница сумеет усиливать или ослаблять движения сообразно ощущениям удовольствия, а сам, вооружившись многохвостой плетью, истерзал нежные и податливые ягодицы нашей кроткой Жюстины.
      Никакое орудие, которыми ее истязали, пока она служила разврату, не доставляло ей таких страданий, как плеть Вернея: каждая жила, впиваясь в плоть, оставляла помимо боли, следы, настолько глубокие и кровавые, будто здесь поработали острым ножом, и очень скоро она превратилась в сплошную рану. Потом Верней связал обе жертвы вместе живот к животу и, по-прежнему получая от Доротеи умелые ласки, он подверг их вторичной флагеляции. И тут мадам де Жернанд, ослабленная тремя утренними кровопусканиями, обмякла, потеряла сознание и упала, увлекая за собой Жюстину, и теперь они обе плавали на полу в луже собственной крови, которую пролил их неутомимый палач. Верней перерезал веревки и, бросившись на свою свояченицу, чудесным образом привел ее в чувство посредством новой сладострастной пытки, которая, как естественно предположить, едва не разорвала несчастную пополам в силу невероятной диспропорции между ней и ее мучителем.
      - Стегайте меня! Стегайте сильнее, мадам! - закричал Верней, глядя безумными глазами на Доротею. - Положите на меня Жюстину и отхлещите нас вместе.
      Благодаря искусству Доротеи и, быть может, еще больше благодаря чудовищности своих забав гнусный фавн затрясся, глухо выругался и извергнулся, изрыгая истошные крики, наконец, доказав окружающим, что если природа дала ему великолепный детородный орган, она в то же время одарила его невероятным количеством спермы и способностью испытывать бурные кризисы.
      - Ну и как, мадам, - спросил он Доротею, - как вы находите меня в деле?
      - Это было сказочно, сударь, - ответила она, - но я полагала, что вы не любите сношать влагалища.
      - Я сношаю все, мой ангел, все без разбору: лишь бы мой член ранил или раздирал живую плоть - прочие нюансы меня не интересуют.
      - Но все-таки вы предпочитаете задницу?
      - Вы хотите, чтобы я в этом поклялся? Хотите я прочищу зад педерасту, чтобы убедить вас?
      - Нет, - ответила Доротея, - я хочу, чтобы вы отведали мой зад, если собираетесь убедить меня, вот он, сударь, берите его.
      И распутник, еще не остывший от предыдущего акта, вторгся в самую глубину ее задницы.
      - Только умоляю, мадам: терзайте этих женщин, дока я содомирую вас, попросил Верней.
      Не заставляя просить себя дважды, развратница, изнемогая от наслаждения, сжимая анусом огромный и твердый кол, влилась острыми ногтями в тела мадам де Жернанд и Жюстины. Оба кончили под жалобные стоны жертв, и каждый, изливая семя, искусал до крови язык юношей, которые были призваны усилить их наслаждение.
      - Пока довольно, мадам, - сказал Доротее Верней, - вы очаровательны, я бы хотел, чтобы мы возобновили наши утехи, но теперь надо передохнуть.
      - Я заставлю вас испытать множество других, сударь: я тешу себя надеждой, что чем лучше мы узнаем друг друга, тем лучше поладим.
      Они присоединились к остальным, и Жюстина осталась одна со своей госпожой.
      Между тем и остальные участники не бездействовали, но более терпеливые, чем братец Жернанда, испытывая не столь острую потребность растрачивать энергию, они все еще находились в стадии предварительных упражнений, когда вернулись Верней и Доротея. Д'Эстерваль, Брессак и Жернанд находились в апартаментах мадам де Верней. Злодеи раздели бедную женщину, не дав ей отдохнуть после поездки. Жестокий Жернанд убеждал свою свояченицу в том, что ей совершенно необходимо кровопускание и что оно освежит ее. Операция уже почти начиналась, когда оба персонажа, чьи шалости мы столь красочно описали, явились к мадам де Верней. Эта красивая дама убедила бы любого из мужчин, что не существует на свете более совершенного создания. Ни единого неверного или небрежного штриха в пропорциях, вся свежесть, вся грация богини красоты - столько прав на милосердие, на ^всеобщее восхищение заслужили свояченице Жернанда еще больше оскорблений и презрения со стороны распутников, главным образом от хозяина замка. После самого тщательного обследования прелестей этой великолепной женщины начались истязания. Брессак и Д'Эстерваль усердствовали не меньше, чем Жернанд: все по очереди щипали, кусали, хлестали по щекам несчастную жертву, ее роскошные груди и ягодицы покрылись многочисленными ранами, ее заставляли подставлять то рот, то вагину, то зад. Жернанд предпочел рот, Брессак выбрал анус, а Д'Эстерваль влагалище;
      Верней содомировал Доротею и кончил в третий раз, лаская ягодицы племянника, которого он не переставал возносить до небес.
      - Теперь отобедаем, друг мой, - обратился Верней к брату, - пора восстановить силы. Говорят, пьяницы знакомятся только с бокалом в руке, а вот сластолюбцы должны делать это с членом в заднице: ничего не поделаешь такова наша участь.
      После обильнейшей и изысканнейшей трапезы компания разделилась, и господин де Жернанд, приказав Жюстине следовать за ним, направился в сад, где в тенистой беседке имел с ней следующий разговор.
      Вначале он потребовал подробно рассказать обо всем, что его брат делал с графиней, когда же Жюстина бегло рассказала о происшедшем, он попросил уточнить некоторые детали. Тогда Жюстина пожаловалась, что с ней обращались с той же суровостью, что испытала мадам де Жернанд.
      - Покажи, не скрывай ничего. И он долго и восхищенно рассматривал следы жестокого обращения.
      - Надеюсь, моя жена пострадала не меньше? - спросил бессердечный муж.
      - Еще больше, сударь.
      - Ага, это хорошо; я был бы огорчен, если бы мой брат пощадил эту потаскуху.
      - Неужели вы ее настолько ненавидите, сударь?
      - Безумно, Жюстина. Долго она у меня не задержится, я еще не встречал женщины, которая внушала бы мне такое отвращение. А известно ли тебе, девочка, что Верней много развратнее, чем я?
      - Вряд ли это возможно, сударь.
      - Тем не менее это так: дороже всего для его распутной души восхитительные наслаждения инцеста, сопровождаемые удовольствиями жестокости. Ты даже не представляешь, Жюстина, в чем заключается его самая большая страсть.
      - Малолетние предметы, плеть, ужасы...
      - Это всего лишь эпизоды: повторяю, дорогая, что инцест - это и есть самое сладостное удовольствие моего брата. Завтра ты увидишь, как он будет наслаждаться этим злодейским пороком пятью или шестью различными способами. Та красивая женщина, которую ты приняла за горничную мадам де Верней кстати, ей около сорока лет, - так вот, Жюстина, это одна из наших сестер, тетя Брессака, сестра его матери, чью смерть ты так долго оплакивала. Нашу семью можно сравнить с семейством Эдипа, милая Жюстина: нет ни одного порока, которого бы ты не нашла среди нас. Мы потеряли родителей, когда были совсем юными, злые языки даже утверждают, что они умерли не без нашей помощи. В сущности здесь нет ничего неправдоподобного, так как мы позволяли себе такие вещи... У нас было три сестры: одна, вышедшая замуж еще до смерти наших родителей, произвела на свет Брессака, вторая пала жертвой нашего злодейства, третью ты уже видела, ее зовут Марселина. Мы скрыли от нее, кем она родилась, и воспитывали как будущую служанку; мой брат, женившись, приставил ее к своей жене. Юная особа, также прибывшая вместе с мадам де Верней, - дочь Марселины и моего брата, то есть одновременно и его племянница и его дочь. Она - мать двух малолетних детей, которыми ты так любовалась и которые обязаны жизнью опять-таки моему брату. Оба еще девственники, и Верней хочет сорвать эти цветочки в моем доме и особое наслаждение думает получить от младшей девочки, которая, стало быть, является для него дочерью, внучкой и племянницей в одном лице. Больше всего он любит топтать эти химерические кровные узы и не щадит даже своих законных детей.
      - Я уже слышала об этом, сударь.
      - Но это надо видеть, Жюстина; надо видеть, как он воспитал сына, как тот, по примеру отца, попирает все общественные институты. Ты увидишь, как мальчик обращается со своей матерью, как он отвергает все религиозные и моральные предрассудки; это прелестный ребенок, я от него без ума, мне хотелось позабавиться с ним нынче вечером, но его отец хочет, чтобы он отдохнул до завтрашнего дня.
      - До завтрашнего дня, сударь?
      - Да, завтра у нас будет грандиозный праздник: день рождения моей жены, не исключено, что Парки пожелают перерезать нить судьбы... Как знать? Сам Господь Бог, тот Бог, в чье невероятное существование ты так веришь, не может предугадать, что придет в голову таким злодеям, как мы.
      . - О сударь, - встревожилась Жюстина, - я была бы вам признательна, если бы вы обошлись без меня в завтрашней оргии! Ведь у вас много служанок, неужели я вам так необходима?
      - Нет, нет, твоя бесконечная добродетельность будет нам очень нужна: только смесь этого превосходного качества и пороков, которые мы ей противопоставляем, порождает настоящее сладострастие. К тому же твоя нежная и любимая госпожа будет нуждаться в твоих услугах. Так что ты должна присутствовать, Жюстина, непременно должна...
      - Какое это несчастье, сударь, - участвовать в таких отвратительных делах! Как вы не можете понять, что нет ничего более ужасного, чем участь мадам де Верней? Как можно развращать таким образом собственную семью!
      - Могу я спросить у тебя, Жюстина, что такое семья; что такое тот священный институт, который глупцы именуют кровными узами?
      - Надо ли отвечать на этот вопрос, сударь? Могут ли быть на свете люди, не знающие и не уважающие этих уз?
      - Такие существуют, дитя мое, и я - один из них. Поверь мне, умоляю тебя, поверь, что нет ничего абсурднее этих уз; знай, что мы ничем не обязаны нашим родителям, и они ничего не должны нам.
      - Избавьте меня от того, что вы можете сказать по этому поводу, сударь, - живо запротестовала Жюстина, - я наслушалась довольно этих софизмов, и ни один из них не убедил меня. Если инцест, одно из величайших преступлений, какое только может совершить человек, составляет основу наслаждений вашего брата, стало быть, этот человек есть и будет самым жестоким и самым отвратительным в моих глазах существом.
      - Инцест, преступление... Объясни пожалуйста, милая девочка, каким образом поступок, являющийся естественным в одной половине земного шара, может считаться преступным в другой? Почти во всей Азии, на большей части Африки и Америки ты могла бы самым законным образом выйти замуж за своего отца или сына, а я - взять в жены собственную мать или дочь. Где ты найдешь союз более сладостный, Жюстина? Что может лучше этого скрепить связи любви и природы? Только боязнь того, что семьи, объединившись таким способом, сделаются слишком могущественными - только такая боязнь вынудила наших законодателей сделать инцест преступлением, но не надо путать две вещи: не надо принимать за законы природы то, что диктует политика. Даже если согласиться на минуту с твоими общественными системами, я ни за что не пойму, как это возможно, чтобы природа не одобряла подобные альянсы. Ведь в ее глазах быть не должно ничего более священного, чем смешение крови! Давай же не будем обманываться, Жюстина, на сей счет: все чувства любви, братские или отцовские, когда их разделяют представители разного пола, являются по своей сути плотскими желаниями.