— Биттервид, — раздался голос Скары.

Алан не сразу понял, что прозвучало имя парня.

— Это становится скучно, — продолжила Скара. — А у нас есть чем заняться.

Алан вспомнил подслушанный разговор. Они собираются напасть на Роланду и тех, кто еще находится в фонде, и завладеть картинами Изабель. Его сомнения рассеялись.

— Послушайте, — заговорил он. — Вы не можете...

— Если вы сомневаетесь, что Изабель находится здесь по своей воле, — прервал его Биттервид, — почему бы вам не зайти и не спросить у нее самой?

Алан колебался.

— Конечно, мы встретимся с Изабель, — заявила Мариса. — Именно за этим мы и пришли.

Несмотря на свой решительный вид, по дороге к дому Мариса держалась вплотную к Алану. Козетта прижималась к нему с другой стороны, да так близко, что Алан ощущал ее дрожь.

Внутри заброшенного дома было ужасно грязно: стены пестрели всё теми же рисунками, пол устилал толстый слой мусора. Кроме того, от застоявшегося неприятного запаха становилось трудно дышать.

— Почему Рашкин выбрал себе такое странное место? — вслух удивилась Мариса.

Тот же вопрос занимал мысли Алана.

— Здесь нет арендной платы, — бросил Биттервид через плечо. — Изабель наверху, в студии, — добавил он.

На втором этаже Скара торопливо прошла вперед и остановилась у закрытой двери приблизительно в середине коридора. Она задержалась несколько дольше, чем требовалось, чтобы просто повернуть ручку, но невозможно было разглядеть, что она делает.

— Входите, — весело произнесла она, как только подошел Алан и его спутницы.

Скара распахнула дверь и отступила в сторону. Алан успел заметить повернувшееся к нему удивленное лицо Изабель и незаконченную картину на мольберте, как вдруг от сильного толчка Биттервида буквально влетел в комнату, увлекая за собой Марису и Козетту. Дверь за ними захлопнулась, и он услышал звук поворачивающегося в замке ключа.

— Как мы могли так сглупить? — воскликнул Алан, подойдя к двери.

Ручка осталась неподвижной, несмотря на все его попытки. Алан изо всех сил пнул дверь, но только ушиб пальцы ноги. Негромко выругавшись, он повернулся к остальным пленникам. Мариса с явным любопытством разглядывала Изабель. Козетта подошла к ней вплотную, и Мариса, немного помешкав, обняла ее за плечи. На лице Изабель застыло выражение глубокой печали, глаза припухли и покраснели от слез.

— Зачем... зачем вы сюда пришли? — охрипшим от рыданий голосом спросила она.

— Мы хотели помочь, — ответил Алан.

— Теперь он получил и всех вас, — покачала головой Изабель.

— Ты имеешь в виду Рашкина?

— Я имею в виду чудовище.

Алан ждал продолжения, но Изабель молчала. В комнате воцарилась напряженная тишина. Алан откашлялся. Он посмотрел на незаконченное полотно и поразился необычайной силе воздействия фигуры.

— Эта картина... — начал он говорить.

— Ангел должен был стать моей местью чудовищу, — сказала Изабель каким-то совершенно пустым, невыразительным голосом. — Но потом Джон объяснил, что ни один ньюмен не может сразиться с создателем, а потом... потом он убил Джона...

Глаза Изабель наполнились слезами, и она разрыдалась. Алан сочувственно посмотрел на нее, он искренне хотел утешить девушку, но что-то в ее фигуре удерживало его на расстоянии. У Изабель вздрагивали плечи, по лицу струились слезы, глаза были обращены к Алану, но вряд ли она его видела.

— Алан, — тихо произнесла Мариса. — Ради бога, подойди к ней.

Ее голос вывел Алана из состояния оцепенения. Он обернулся в сторону Марисы и увидел, как пораженная смертью Джона Козетта спрятала лицо у нее на груди. Мариса кивнула в сторону Изабель. Немного помедлив, Алан преодолел разделявшее их пространство и крепко обнял рыдающую Изабель. Еще несколько дней тому назад он готов был на всё, чтобы прижать ее к своей груди, но это объятие не доставило ему радости. С тех пор слишком многое изменилось.

Изабель уткнулась лицом в его плечо и прижалась нему. Но рыдания не утихали. Казалось, слезы никогда не иссякнут.

Рашкин не только убил Джона. На этот раз он сломил дух Изабель.

В конце дня Роджер Дэвис отпустил своего напарника, а сам задержался в участке из-за бесконечной бумажной работы. После каждого вызова следовало составить рапорт, но появлялись новые срочные дела, и полицейские никогда не успевали привести в порядок отчетность. Незадолго до начала вечерней смены Роджер наконец-то освободился. Распечатать документы можно будет завтра. Роджер выключил компьютер и откинулся на стуле, разминая затекшие мышцы шеи. Непонятно, как люди могут проводить за письменным столом целый рабочий день.

Он снял со спинки стула спортивную куртку, набросил ее на плечи и отправился вниз. По пути он остановился у информационного стенда и наткнулся на новое объявление о розыске двух безымянных грабителей: белая женщина, приблизительно пять футов и один дюйм ростом, моложе двадцати лет, черные волосы, черная кожаная одежда; коренной американец, около шести футов ростом, черные волосы, завязанные в хвостик сзади, одет в джинсы и белую футболку.

Упоминание о коренном американце с завязанными в хвостик черными волосами заинтересовало его, но затем Роджер обратил внимание на адрес происшествия. Помещение Детского фонда. Индейца видели в гостинице непосредственно перед убийством Малли; Маргарет Малли пыталась присвоить деньги от продажи книг своей дочери и тем самым отобрать их у Детского фонда; индеец был замечен при неудачной попытке ограбления опять же Детского фонда. Здесь просматривается какая-то связь. Роджер не мог сказать точно, но интуитивно чувствовал, что это не простое совпадение.

— Кто ездил по этому вызову? — спросил он у дежурного сержанта.

— Петерсон и Кук, — ответил тот, взглянув на стенд.

— Они еще здесь?

— Не-а. Их смена закончилась в то же время, что и твоя, но они поступили умнее и сразу отправились по домам.

— Некоторые из нас не так проворны, чтобы выполнить двадцатичасовую работу за восемь часов.

Сержант рассмеялся:

— Можешь мне об этом не рассказывать.

— А ты что-нибудь знаешь об этом ограблении? — спросил Дэвис.

— Сигнал поступил в десять тридцать, но к тому времени, когда они добрались до места, осталось только записать показания.

— За чем приходили грабители?

— Пытались унести пару картин — говорят, очень ценных. Но, по словам Кука, он не дал бы за них и доллара.

— Картины, — медленно протянул Дэвис. Сержант кивнул:

— Если уж они такие ценные, то надо было их застраховать, я прав?

Но Дэвис уже не слушал. Едва наметившаяся связь проявилась отчетливее. Он видел эти картины в фонде. Их автором была та женщина, которая, если верить Гранту, собиралась выполнять иллюстрации к сборнику, против выпуска которого выступала Маргарет Малли вплоть до самой смерти. Может, ее действительно убил индеец? Может, они вместе проворачивали какое-то дельце, а когда удача изменила им, индеец убил Малли и решился на ограбление, чтобы возместить ущерб?

Сомнительно. Очень сомнительно, но Дэвиса охватило любопытство.

— Ты не помнишь, с кем именно они разговаривали? — спросил он у сержанта.

— Я не запомнил имени, но, кажется, это была та чернокожая женщина, которая приводила толпу ребятишек на экскурсию в участок в прошлом месяце. На нее приятно посмотреть.

Дэвис задумался.

— Вроде Гамильтон. Розана... Нет, Роланда.

— Да, это она. Она принимала участие в драке, и в протоколе в основном были ее показания. Хочешь, я пошлю кого-нибудь за рапортом?

— Нет, — покачал головой Дэвис. — Я лучше загляну туда по дороге домой и сам с ней поговорю.

— Теперь ты меня заинтриговал, — заметил сержант. — Что ты увидел здесь такого, что я пропустил?

— Ничего, — ответил Дэвис. — Пока ничего. Но единственная ниточка в том деле, над которым бьемся мы с Майком, ведет к индейцу с завязанными в хвост волосами, а еще меня заинтересовало, что ограбление произошло в Детском фонде.

— Ты говоришь о той стерве, которую убили прошлой ночью? Той, которая хотела отобрать деньги у Детского фонда?

Дэвис кивнул.

— Может, стоит вручить тому парню медаль, когда мы его отыщем? — пробормотал сержант.

— Если бы это зависело от меня, — ответил Дэвис, — я бы так и сделал.

— Конечно, нам нельзя мириться с фактом убийства, как бы ни заслуживала этого жертва преступления.

— Конечно, — согласился Дэвис.

Они улыбнулись друг другу на прощание, после чего Дэвис отсалютовал коллеге и направился к своей машине.

Изабель оправилась первой. Пока Козетта всхлипывала на плече Марисы, она осторожно высвободилась из объятий Алана. По его мнению, ее состояние не улучшилось. Единственное, что изменилось, так это то, что прекратился поток слез. В глазах застыло выражение холодной ярости и безграничного горя. Изабель хотела что-то сказать, но отвела взгляд и только вздохнула. Она подошла к столу, взяла чистый лоскут, вытерла глаза и нос. Стоя к ним спиной, Изабель расправила плечи и подняла взгляд к своей незаконченной картине.

— Что... что вы уже знаете?

Ее голос звучал спокойно, как и прежде. Алан повернулся к Марисе, но та только пожала плечами, словно предоставляя говорить ему самому. Алан вздохнул. Возможно, время не самое подходящее, учитывая состояние Изабель, но он понял, что пора во всем разобраться.

— Я думаю, мы знаем почти обо всём, за исключением нескольких вещей.

— И о ньюменах?

Алан оглянулся на Козетту.

— И о них тоже.

Изабель замолчала, и в комнате снова воцарилась тишина.

Алан переступил с ноги на ногу, но только он решил задать вопрос, как Изабель его опередила:

— Итак, что же вы хотите узнать?

— Почему ты скрыла от меня письмо Кэти? — спросил Алан. — Почему ты утверждала, что «Пэддиджек» погиб в огне? И почему ты отвернулась от меня во время похорон?

Алан вовсе не собирался возобновлять старые споры или укорять Изабель. Он стремился всего лишь понять. Прежде чем они выберутся отсюда, прежде чем он определит, какую помощь может оказать, он хотел разобраться с давними воспоминаниями и призраками прошлого. Создавшаяся ситуация требовала решения, и он был уверен, что они сумеют найти выход. Но самым трудным было распутать клубок лжи и недомолвок, который увеличивался с каждым годом. Всё началось еще до смерти Кэти, с того ужасного пожара на острове Рен, в котором, как предполагалось, погибли все работы Изабель.

Она повернулась, и на короткое мгновение их взгляды скрестились. Потом Изабель шагнула к столу и заметила среди многочисленных кистей складной нож с желтой рукояткой. Она взяла его и пятилась к стене, пока не прижалась к ней спиной.

Опустившись на пол, Изабель положила нож рядом с собой и обхватила колени руками:

— У меня есть проблемы, связанные с неприятными ситуациями.

Она всё еще не поднимала глаз, а голос звучал так тихо, что Алану пришлось подойти поближе, и он уселся прямо на пол напротив Изабель. Мариса в обнимку с Козеттой последовали его примеру и устроились немного позади Алана.

Изабель глубоко вздохнула и продолжила:

— Когда происходит что-то... что-то ужасное... — Голос прервался, но на этот раз Изабель посмотрела на Алана. — Помнишь, Кэти говорила, что если окружающий мир нас не устраивает, мы должны его переделать? И если мы поверим, что мир изменился, то так и будет?

Алан кивнул.

— И ты, и я всегда спорили с ней по этому поводу. Мы оба пытались доказать ей, что мир слишком сложная система, и, если кто-то решит посмотреть на вещи иначе, мир вокруг от этого вряд ли изменится.

— Я помню, — сказал Алан. — А потом она говорила, что если мир изменился для тебя лично, то этого вполне достаточно.

— Только я никогда не могла этого добиться, по крайней мере я так считала. Но оказалось, что я усвоила урок слишком хорошо, а вот Кэти так и не сумела справиться со своим миром.

— По-моему, ты отвлеклась.

— Я нашла ее дневник. Алан, ее жизнь вовсе не была счастливой. Она не смогла изменить свой мир. А я смогла. Только я сама не знала об этом. Когда со мной случалась беда, я начинала подтасовывать факты до тех пор, пока мне не становилось легче. Так случалось, когда я рассказывала в интервью о своих родителях. Я всегда говорила, что они гордились мной, что понимали и поддерживали с самого начала.

Алан вспомнил, как в первый раз прочитал об этом в ее интервью, напечатанном в одном из искусствоведческих журналов, тогда он подумал, что Изабель не хотела ранить чувства своей матери. Сам он уже знал правду о ее родителях.

— Мне было так противно, — продолжала Изабель, — но я хотела в это верить. Я не хотела вспоминать, что разочаровала отца уже самим своим рождением — он ждал мальчика. И его разочарование длилось до самой смерти. Ни один из моих поступков его не устраивал, и он никогда не упускал возможности напомнить мне об этом. А моя мать ни разу ему не возразила. Она продолжала заниматься домашним хозяйством, как будто это нормально, что отец втаптывает в грязь достоинство своего же ребенка.

Изабель взяла с пола нож и стала бездумно вертеть его в руках.

— Я устала быть в состоянии пострадавшей, — снова заговорила она. — И в какой-то момент придумала новую историю. И, знаешь, Кэти оказалась права. Как только ты поверишь в свою выдумку, мир вокруг тебя меняется. И прошлое уже не так сильно тянет назад.

— Так, значит, на похоронах Кэти...

— Я искренне верила, что она умерла от рака в больнице. Я... Я сама убедила себя в этом, поскольку была не в состоянии смириться с реальностью. Кэти просто не могла покончить с собой. По крайней мере та Кэти, которую я знала.

— Ее смерть для всех стала потрясением, — заметил Алан.

— Только потому, что мы ее совсем не знали. Если бы она поделилась с нами теми мыслями, которые доверяла своему дневнику... — Изабель пристально взглянула в лицо Алана. — Ты знаешь, почему она покончила с собой?

Он отрицательно покачал головой. Этот вопрос давно не давал ему покоя. Алан долгие годы бился над разгадкой причины смерти Кэти, но до сих пор не мог ее найти.

— Она хотела забвения, — сказала Изабель. — Она была не в силах больше выносить груз прошлого, и самоубийство показалось ей единственным способом избавиться от этого. Я помню, как она говорила, что необходимо изменять мир по своему желанию, иначе мир изменит тебя, а Кэти не хотела быть такой, какой ее делал мир.

— Я не понимаю, — вступила в разговор Мариса. — Даже если за ее плечами лежало ужасное прошлое, она сумела над ним возвыситься. При ее содействии фонд помог многим несчастным детям, а ее книги заставляли задуматься каждого, кто брал их в руки. Если кто-то и мог изменить мир к лучшему, так это Кэти.

Изабель кивнула:

— Но она никогда не была счастлива. Ее творчество и Детский фонд — это всё, что у нее было, но, мне кажется, однажды Кэти поняла, что этого недостаточно. Она всегда что-то отдавала людям, до тех пор пока ничего не осталось. Если постоянно черпать воду из колодца и не пополнять его, колодец рано или поздно пересохнет.

— О Господи, — негромко воскликнул Алан.

— Всё это ужасно грустно, — заметила Изабель. — И мы, ее лучшие друзья, даже не видели, что с ней творится.

— Почему ты не рассказала мне об этом раньше? — спросил Алан.

— Я сама прочитала дневник только сегодня утром, — ответила Изабель.

Она поведала о появлении затерявшегося письма с ключом от ячейки камеры хранения и о сотруднике автобусной станции, который берег посылку в течение нескольких лет.

— Я ничего не знала о Пэддиджеке и Джоне, — сказала она под конец. — Кэти спасла картину Пэддиджека от огня, но не вернула мне, а оставила у себя. И все эти годы картина лежала вместе с дневником и ждала, пока я приду. И я не знала, что полотно Джона тоже уцелело... — На глаза Изабель снова навернулись слезы, но на этот раз она сдержалась. — Джилли упомянула о встрече с Джоном, — Изабель вытерла глаза рукавом, — когда я попросила ее подыскать студию в городе, а потом он сам пришел в мастерскую...

— Почему же Кэти не вернула тебе картину? — вслух удивился Алан.

Лицо Изабель исказилось от боли.

— Я думаю... Я думаю, она боялась, что я уничтожу полотно.

— Что?

— Неужели до тебя не доходили слухи о том, что я сама подожгла дом? Кэти не верила им, но, судя по ее дневнику, она не решалась доверить мне судьбу Пэддиджека.

— Я должен спросить тебя, — решительно произнес Алан, — ты устроила тот пожар?

— Я... я не знаю.

Такого ответа Алан не ожидал. Он считал, что Изабель будет всё отрицать. До него действительно доходили подобные слухи, но Алан отметал их безо всяких колебаний. А теперь, когда узнал о таланте Изабель вызывать ньюменов, о ее беспокойстве относительно безопасности и благополучия этих созданий, он и представить себе не мог, что Изабель принимала участие в уничтожении собственных произведений.

— Ты помнишь, Рашкин в тот вечер подмешал наркотик в пунш?

— Помню, — кивнул Алан. — Но...

— Я выпила два бокала этого пунша, — продолжала Изабель. — У меня начались галлюцинации, а потом всё исчезло. Я помню, что потеряла сознание около одного из старых амбаров. А когда очнулась, было уже утро и я находилась совсем в другой части острова, а руки, одежда и лицо почернели от сажи.

На лице Козетты появилось выражение ужаса.

— Так что ты хочешь сказать? — воскликнул Алан. — Это ты подожгла дом?

Изабель покачала головой:

— Я же говорю, я действительно не знаю. Перед тем как я отключилась, Рашкин говорил, что заставит меня уничтожить картины, а потом всунул мне в руку коробок спичек. Потом всё исчезло. Мои воспоминания перемешались со снами. Я помню, как эти чудесные невинные создания горели в пламени пожара, я брала их на руки, а они умирали один за другим. Но когда я очнулась, я была далеко от дома. — Изабель немного помолчала, потом добавила: — Рашкин утверждает, что это сделала я.

— Из того, что я слышала об этом человеке, можно заключить, что не всем его словам стоит доверять, — заметила Мариса.

— Он не всегда лжет. Он не обманул меня, рассказывая о ньюменах и о том, как я смогу их вызвать.

— Конечно. Он прибегает к обману, только когда это ему выгодно. Я знаю множество таких людей.

Алан кивнул в знак согласия.

— Но если она их сожгла... — раздался тихий, напряженный голос Козетты.

Несчастный взгляд Изабель обратился к девочке.

— Значит, я такое же чудовище, как и он. Джон был прав. Он предупреждал меня с самого начала. Не надо было никого вызывать из прошлого. Я только причинила им ужасную боль и погубила множество невинных существ.

— О боже, — внезапно вспомнила Мариса. — Эти два создания Рашкина собирались вернуться в Детский фонд за картинами.

— Они нападут на Роланду, — согласился Алан и повернулся к Козетте, — тебе следует пойти к ней. Надо предупредить Роланду и спрятать картины — твою и твоей подруги.

Но Козетта покачала головой:

— Я не уйду.

— Что ты говоришь?

Козетта поднялась на ноги, сжала кулаки и сверху вниз посмотрела на них троих:

— Вы не можете меня заставить.

— Но почему ты отказываешься? — спросила Мариса.

Козетта пальцем указала в сторону Изабель:

— Потому что она собирается выпустить свою красную птицу, а я должна увидеть ее полет. Я должна это видеть, чтобы узнать, что в ней есть такого, чего нет у меня. Почему она может видеть сны и вызывать нас в этот мир, а я не могу.

Мариса и Алан недоуменно посмотрели на Изабель.

— Ты понимаешь, о чем она говорит? — спросил Алан.

Изабель медленно кивнула.

— Я всё думала и думала, — произнесла она тем бесцветным голосом, который звучал в момент их встречи. — Я не могу хладнокровно убить Рашкина и не знаю, хватит ли у меня сил противостоять его натиску. Он хочет, чтобы я продолжала писать картины для удовлетворения его потребностей.

— Изабель, если ты имеешь в виду иллюстрации к сборнику Кэти, можешь о них не беспокоиться, — заверил ее Алан.

— Дело не в этом. Рашкин угрожал, что натравит своих подручных на моих друзей, если я не буду рисовать для него картины.

— Тогда мы найдем способ... — Изабель не дала ему договорить.

— Нет, здесь больше не о чем спорить. Есть только один способ помешать ему использовать мой дар. — Изабель снова подняла с пола складной нож и раскрыла его. — Я в последний раз последую примеру Кэти.

— Нет, подожди, — закричал Алан.

Он потянулся, чтобы забрать нож у Изабель, но она резко взмахнула рукой и заставила его остановиться.

— Это очень глупо, — попытался он переубедить ее.

— Нет, это единственно верное решение. Я не способна лишить жизни ни одно существо — даже такое чудовище, как Рашкин, — но я не могу допустить, чтобы всё повторилось сначала.

— Вот видите, — воскликнула Козетта. — Она приняла решение, и я должна всё увидеть.

Мариса удивленно посмотрела на нее:

— Как ты можешь быть такой хладнокровной?

— Во мне нет никакой крови, — ответила Козетта. — Красная птица не бьет крыльями в моей груди. Когда мы умираем, мы обращаемся в ничто. А когда вы умираете, красная птица покидает тело, и вы продолжаете существовать где-то в другом месте. Я хочу это увидеть. Я хочу узнать, каково это — быть настоящей.

— Я уже говорила тебе, — вмешалась Изабель. — Ты настоящая.

Козетта упрямо покачала головой:

— Во мне нет крови, и я не вижу снов, и поэтому я не могу быть такой же, как ты. Я не способна никого вызвать из прошлого. Как же ты можешь говорить, что я настоящая?

— Всё, что тебе требовалось, чтобы стать настоящей, — это частица меня, — сказала Изабель. — Джон мне всё объяснил.

При упоминании о Джоне Козетта прислушалась более внимательно.

— А когда ты дашь мне свою частицу? — спросила она.

— Я уже отдала ее тебе.

— Нет, — возразила Козетта. — У меня нет ничего твоего. Если бы было, я бы об этом знала.

— У тебя есть моя любовь — я подарила ее тебе в тот момент, когда закончила твою картину.

— Но как же сны и красная птица? — Изабель вздохнула:

— Я говорю, что ты настоящая. Но я не утверждаю, что ты такая же, как я. Да и зачем тебе быть похожей на меня?

— Чтобы научиться твоему волшебству. Чтобы, как и ты, создавать что-то на пустом месте, а потом вызывать нас сюда. — Козетта показала на незаконченное полотно на мольберте. — Я уже чувствую его трепет. Где-то в прошлом он покидает свою историю и готовится перейти в этот мир.

— Ты научишься своему собственному волшебству, — заверила ее Изабель. — А если не поспешишь, чтобы уберечь свою картину, то ничего не успеешь добиться.

— Но я...

— Если тебе безразлична твоя судьба и судьба твоей подруги с другой картины, — заговорил Алан, — подумай хотя бы о Роланде.

— Она хорошая, — дрогнувшим голосом произнесла Козетта.

— Неужели ты хочешь, чтобы она пострадала, когда в твоих силах спасти ее?

— Я...

Козетта перевела взгляд с Алана на Изабель, потом сосредоточилась на сверкающем лезвии ножа в руке художницы. Она прижала руки к груди, и на лице появилась грусть. Алан не мог сказать точно, было ли это связано с судьбой Изабель или Козетта расстроилась по поводу красной птицы и своего отличия от большинства людей, которое ей не суждено было преодолеть. В следующий момент Козетта пропала из виду, оставив после себя легкое движение воздуха.

Мариса вздрогнула за спиной Алана и вцепилась в его руку. Алан ее понимал. Одно дело говорить и слушать о реальности волшебства, но впервые наблюдать такое явление — совсем другое.

— Мне жаль, что вам придется при этом присутствовать, — произнесла Изабель.

Алан увидел, что она поднялась с пола и отступила на несколько шагов.

— Мы не позволим тебе умереть, — сказал он. — Если ты поранишь себя, я зажму рану. — Алан тоже встал во весь рост. — Черт побери, тебе сначала придется ударить меня.

— Не прибавляй мне трудностей. Мне и так пришлось собрать всё свое мужество.

— Что бы сказала Кэти? — не сдавался Алан.

— Мне всё равно! — воскликнула Изабель. В ее до этого момента ровном и бесцветном голосе прозвенело глубокое отчаяние. — Мы всегда считали ее такой храброй, такой сильной. Но ведь мы ошиблись, не так ли? Может, если бы мы всё знали, ее можно было бы спасти? Но теперь это не имеет значения. Я делаю это не из-за Кэти. И не потому, что я этого хочу. Я решилась на такой поступок только ради того, чтобы остановить Рашкина и уберечь своих друзей. Я не буду вызывать для него ньюменов, но и не позволю причинить зло тем, кого я люблю.

— А если он найдет кого-нибудь еще, чтобы получать новых ньюменов? — спросил Алан. — Что тогда?

Изабель покачала головой:

— Думаешь он решился бы на такой риск, если бы смог кого-то отыскать? Последняя из его учениц покончила с собой, потому что узнала правду; это и впрямь единственный способ вырваться из его когтей. Я не думаю, что он найдет кого-нибудь еще. А даже если и найдет, вряд ли у него хватит сил на обучение и ожидание результатов.

— Но он может подкрепиться твоими ньюменами, которые еще остались в живых. Пэддиджек и Козетта. Энни Нин, портрет которой ты мне подарила. И «Женщина с книгой» в фонде.

Изабель кивнула.

— Боюсь, что теперь придется тебе побеспокоиться об их безопасности, — сказала она, поднимая лезвие ножа к самому горлу.

Мариса, не в силах вынести ужасного зрелища, отвернулась. С губ Алана сорвался отчаянный крик, он рванулся вперед, понимая, что не успеет остановить нож.

Через несколько комнат от них, не подозревая о происходящей в мастерской драме, Рашкин сидел на своей лежанке, прислонившись спиной к стене. В руке он всё еще держал нож, которым разрезал картину «Сильный духом», и, оглядывая комнату, осторожно проводил пальцем по лезвию. К сожалению, эффект от этого полотна оказался намного слабее, чем ему хотелось бы. Рашкин безусловно стал намного сильнее, чем в последние дни, но сосущее чувство неутоленного голода не исчезло.

В тот день, когда Биттервид принес ему эту картину, Рашкин очень разозлился на глупость своего ньюмена, но вскоре ощутил ни с чем не сравнимую ауру потустороннего мира, пробивающуюся сквозь слой краски, наложенный Барбарой поверх оригинала. Он оторвал кусочек полотна и ногтем поскреб высохшую краску. Верхний слой легко отделился мелкими чешуйками и обнажил более глубокие тона работы Изабель.

Джон Свитграсс поступил очень умно, но всё же не настолько, чтобы обмануть Рашкина. Вероятно, он и не подумал, что Рашкин следил за ним, что его дружба с бывшей ученицей не могла не заинтересовать старого художника. Барбара Николс, с ее острым язычком и сильным характером, не уступающим нраву самого Рашкина, как нельзя лучше подходила на роль хранительницы картины. Единственное, что стало для него сюрпризом, — это вторая картина поверх «Сильного духом».

И еще слишком слабое воздействие энергетического поля ньюмена. Возможно, это было связано с наложением второго слоя краски. Картина Барбары могла немного изменить свойства оригинала. Хотя Барбара провела с ним слишком мало времени, чтобы научиться вызывать ньюменов, в ее работе присутствовало определенное очарование, и этого могло быть достаточно, чтобы оказать влияние на первоначальные свойства картины.

Жаль, что с Барбарой ничего не вышло. Она гораздо талантливее бедняжки Жизель. Может, даже талантливее, чем Изабель, хотя трудно сказать наверняка. Она провела в его мастерской слишком мало времени. Ее характер оказался очень непостоянным. Совсем не таким, как у наивной и доверчивой Изабель. При мысли об Изабель Рашкин не удержался от улыбки. Даже сейчас, после всего что он с ней сделал, она не в силах отличить правду от вымысла. Можно подумать, она способна поджечь собственный дом вместе с картинами. Никто, кроме него самого, не мог чиркнуть спичкой и устроить пожар, как и несколько лет назад в парижской студии Жизель.

Рашкин вытянул руку и полюбовался игрой света на лезвии ножа. Спустя минуту он свесился с лежанки и метнул нож на другой конец комнаты, где стояли картины-переходы Биттервида и Скары.

Позор, что он не может сам обеспечить себе пропитание. Тогда жизнь стала бы намного проще.

Рашкин вытянулся во весь рост и закинул руки за голову. Он принялся разглядывать испещренный трещинами потолок, чтобы отвлечься от неприятного сосущего чувства голода, терзающего его внутренности. Рашкин уже предвкушал, как получит картину Изабель, которую он мельком видел в студии. Очень оригинальный выбор цветовой гаммы. Он почти ощущал вкус ангела, которого это полотно вызовет из Сада Муз.

Бедняжка Изабель. Она выбрала персонажем своей картины ангела мщения, воителя, который промчится по мосту между мирами и поразит зло своим сверкающим мечом. Но ньюмены — всего лишь средство к существованию, и ничего больше. В этом Рашкин не солгал. Чтобы ньюмен стал равным человеку, создатель должен передать ему частицу своей души, а кто же решится на такую глупость? Эти существа должны выполнять мелкие поручения и служить пищей. Иначе появятся ненужные осложнения.

Это Изабель не успела усвоить во время их занятий. Без сомнения, так даже лучше. Останься она подольше, она стала бы намного сильнее и однажды могла попытаться освободиться от его власти, как сам он освободился много лет назад.

Улыбка Рашкина стала отчетливее, на лице появилась мечтательная задумчивость. Да, это была кровавая ночь. Он буквально купался в горячем потоке, бьющем из перерезанного горла, и удивлялся, что в человеке так много крови. В те дни он был очень силен, даже не пользуясь энергией ньюменов.

Он снова станет таким же сильным.

Стук доносился из кладовой, где ради безопасности были заперты картины, и, осознав это, Роланда испытала неподдельное облегчение. С бейсбольной битой в руках она подбежала к двери, вытащила из кармана джинсов ключ и отперла замок.

— Козетта, — воскликнула она. — Господи, как я рада...