— Судьба, — вполголоса повторила Изабель.

— Да, — кивнул Марк. — Наверно, я не зря держал эти вещи, раз вы пришли сюда через пять лет после ее смерти. Судьба.

— И вы готовы отдать их мне? — спросила Изабель.

— Сверток теперь хранится в моей личной ячейке. Побудьте здесь, я принесу его через минуту.

Как только он вышел из кабинета, старший охранник обратился к Изабель:

— Должен вас предупредить, что действия Марка идут вразрез с нашими правилами.

— Вы не услышите от меня ни единого слова жалобы, — заверила его Изабель.

Она подумала, что Марк, вероятно, исследовал содержимое ячейки Кэти, но Изабель испытывала такой восторг от находки, что не могла на него сердиться.

— Скажите, ему не грозит наказание за этот поступок?

— Ну, строго говоря, ему не следовало прятать содержимое ячейки. Наша полиция весьма щепетильно к этому относится.

— Но ведь я в конце концов его получу.

— Да, верно...

Разговор на этом прервался, поскольку в этот момент вернулся Марк с пластиковой сумкой в руке. Он достал два заклеенных свертка. Казалось, ни один из них не был вскрыт.

— Вот и всё, что было в той ячейке, — сказал он. — Два свертка и фотография, лежащая поверх них.

Изабель провела пальцем по ленточке скотча, не в силах поверить, что парень за столько лет даже не попытался заглянуть внутрь.

— И вы их не разворачивали? — всё же спросила она.

— Я не мог решиться. Как будто мне лично доверили их сохранить. — Марк пожал плечами. — Я знаю, это звучит глупо, но вы сможете меня понять. Я впервые начал читать ее книги не в самый лучший период моей жизни. Мне не приходилось встречаться с ней лично, но ее истории перевернули мою душу. Словно она была моим близким другом, а в частную жизнь друга нельзя вторгаться без приглашения; приходится ждать, пока он сам начнет говорить.

Изабель провела рукой по одному из свертков. Уже по очертаниям она знала, что там спрятано. В первом определенно лежала книга. Во втором — картина.

Она даже ощутила, как прогнулось полотно под весом ладони.

— Ваш поступок меня приятно удивил, — сказала она Марку. — С вашей помощью возродилась вера во всё лучшее, что есть в людях.

— Теперь вы понимаете? — обрадовался Марк. — Это судьба. И всё благодаря книгам Малли и их воздействию на меня.

Изабель повернулась к старшему из охранников:

— Вы не возражаете? Я могу это забрать?

Он немного поколебался, потом пожал плечами:

— Вот черт! Почему бы и нет? Только прошу вас никому об этом не рассказывать.

— Спасибо вам обоим, — поблагодарила их Изабель, складывая свертки обратно в сумку.

— Не забудьте и это, — остановил ее Марк, протягивая фотографию.

Изабель еще раз посмотрела на снимок. Ее воспоминаниям не требовалось дополнительных стимулов.

— Почему бы вам не оставить его у себя? — предложила она.

— А можно?

— Это самое меньшее, чем я могу вас отблагодарить. Еще раз спасибо.

Изабель за руку попрощалась с обоими мужчинами и вышла из кабинета, прижимая к груди пластиковую сумку.

«Произошло одно из необъяснимых совпадений, и вещи попали по назначению, — думала она, покидая здание автобусной станции. — А может, судьба и магический дар Кэти еще раз подействовали, даже после ее смерти».

Мысли о странной девушке, так таинственно появившейся прошлым вечером в помещении фонда, а потом не менее таинственно исчезнувшей, никак не выходили из головы Роланды. И сон, приснившийся той ночью, тоже казался ей загадочным. Роланде снилось, что Козетта сидит на краешке кровати и внимательно изучает ее лицо. Просыпаясь, она осматривалась, но на кровати, кроме нее самой, разумеется, никого не было. Стоило ей снова заснуть, как видение возвращалось.

Наконец Роланда решила встать и закончить финансовый отчет, начатый накануне вечером. Если уж невозможно выспаться, надо хотя бы с пользой провести время.

Она сварила у себя на кухне чашку крепкого кофе и спустилась вниз. На пороге кабинета она замерла от удивления. И причиной тому был даже не странный запах, витавший в воздухе. В углу, на кушетке, свернулась калачиком маленькая фигурка. Козетта, одетая всё в тот же свитер и башмаки, положив голову на подлокотник и крепко прижав руки к груди, изогнулась в виде буквы Z.

Роланда тихонько прошла к своему столу и поставила чашку. Рука некстати дрогнула, и несколько капель коричневой жидкости пролились на одну из страниц отчета, но Роланда даже и не подумала их стереть. Она только молча смотрела на загадочную незнакомку и удивлялась странному запаху, заполнившему помещение. Опомнившись наконец, Роланда сходила в кабинет Шауны, принесла оттуда одеяло и накрыла Козетту.

— Я не сплю, — отозвалась девушка.

Роланда вздрогнула от неожиданности и медленно опустилась на край журнального столика рядом с кушеткой.

«Что ты здесь делаешь? — хотела спросить она. — Как ты сюда попала?» Но вместо этого произнесла совсем другие слова:

— Полагаю, тебе не очень-то удобно лежать на кушетке. У меня наверху есть кровать, можешь поспать там.

Девушка серьезно посмотрела в ее лицо:

— Вы же помните, я не нуждаюсь в отдыхе и не могу видеть сны.

Резкая смена темы разговора не обескуражила Роланду, в подобных местах к этому быстро привыкаешь.

— Все видят сны, — сказала она. — Просто ты их не помнишь, вот и всё.

— Тогда почему я не могу рисовать? — спросила Козетта.

— Я не уверена, что улавливаю связь между снами и рисованием.

Козетта села на кушетке и подняла с пола еще не просохший холст. Увидев его, Роланда догадалась о происхождении запаха. Растворитель. До этого ей никак не удавалось определить этот запах, поскольку данное вещество было в фонде совершенно не к месту.

— Посмотрите, — сказала Козетта. — Это ужасно.

Роланда назвала бы рисунок произведением в примитивистском стиле. Мазки темно-голубой, красной и фиолетовой красок, использованных Козеттой, складывались в образ спящей в постели женщины. Перспектива была несколько искажена, пропорции соблюдались неточно, но в портрете, несмотря на явный недостаток техники, было определенное чувство — какого-то тягостного беспокойства.

— Я бы не сказала, что это ужасно, — произнесла Роланда, внимательно всматриваясь в картину.

Ее внимание привлек контур изголовья. Это же ее собственная кровать! Козетта нарисовала Роланду, спящую в своей спальне наверху. Значит, это был не сон. Девочка на самом деле наблюдала за ней.

— Но вы же не станете утверждать, что работа хороша, не так ли?

Роланда с трудом заставила себя вернуться к разговору. Мысль о том, что Козетта проникла в квартиру, сидела в спальне и наблюдала, совершенно выбила ее из колеи. Как ей это удалось? Входная дверь внизу заперта, дверь в квартиру тоже.

— Ну как? — настаивала Козетта. Роланда откашлялась.

— Как давно ты занимаешься рисованием? — спросила она.

— О, годы и годы. Но мне ни разу не удалось изобразить предмет так, как он выглядит на самом деле, как это делает Изабель. Будь я на ее месте, ни за что не отказалась бы от своего дара.

В словах девушки звучала такая искренность, что Роланда не удержалась от улыбки.

— А ты заканчивала какие-нибудь курсы? — спросила она. — Обучение живописи — долгий процесс. Большинство художников для этого учатся в университете или берут уроки у опытных мастеров. Я не знаю никого, кто в твоем возрасте создавал бы шедевры.

— Я старше, чем выгляжу.

— Да, ты мне уже говорила, — кивнула Роланда.

— Но это правда.

— Я тебе верю.

— Я так выгляжу только потому, что Изабель в таком виде изобразила мой переход. На самом деле я уже не ребенок.

— А кто такая Изабель?

Козетта показала рукой на картину «Дикарка», висевшую на противоположной стене.

— Вот одна из ее картин. Эту она рисовала с меня.

— Но картина висит здесь уже несколько лет...

— Я знаю. Я же говорила, что выгляжу моложе своего возраста. С тех пор как она вызвала меня сюда, прошло пятнадцать лет.

Роланде показалось, что она перенеслась в один из старых черно-белых комедийных фильмов, где разговор постоянно перескакивает с одного предмета на другой. Она снова внимательно осмотрела Козетту. Действительно, девушка полностью соответствовала персонажу картины Изабель Коплей, но она никак не могла служить моделью. Для этого она была слишком молода. Роланда уже хотела указать Козетте на несоответствие в ее рассказе, но вспомнила об основном правиле для всех работников фонда: никогда не опровергать слов своих подопечных, по крайней мере в первое время. Они могли обманывать, и это было очевидно, но не стоило ловить их на лжи. К тому времени, когда дети решались обратиться в фонд, их жизнь была уже настолько запутанной, что самым главным считалось накормить их и дать безопасное пристанище. Со всём остальным можно было разобраться позже.

— Что ты имела в виду, когда говорила, что мисс Коплей вызвала тебя сюда? А где ты была раньше?

— В прошлом, — пожала плечами Козетта.

— В каком прошлом?

— Я не знаю. Там были разные истории, но они больше нам не принадлежат. Здесь мы должны были начать свои новые истории. Но это нелегко, поскольку мы не такие, как вы. Мы не видим снов. И красная птица не машет крыльями у нас в груди.

Роланде захотелось сделать передышку и позвонить кому-нибудь еще, чтобы посоветоваться. Например, Алану Гранту, упомянутому девушкой. Или той художнице, Изабель Коплей. Что-то важное ускользало от нее, и Роланда сознавала это, но никак не могла понять, что именно. Можно было списать этот странный рассказ Козетты на действие наркотиков, но у девочки не было ни единого признака наркомании. Она казалась совершенно нормальной. Но ее утверждения...

— Ты должна меня извинить, — обратилась она к Козетте, — но, боюсь, я почти ничего не понимаю в этих вещах. Красная птица, переход из прошлого и тому подобное. Но мне бы очень хотелось понять.

— Может, я лучше просто покажу, — согласилась Козетта.

Она откинула одеяло, поднялась с кушетки и прошла к письменному столу. Немного порывшись среди лежащих бумаг, девушка вернулась, держа в руке острый нож для разрезания бумаг, которым Роланда обычно вскрывала посылки.

— Смотрите, — сказала она и провела лезвием по ладони.

Роланда вскрикнула и попыталась остановить ее, но не успела:

— О боже!

— Не волнуйтесь, — успокоила ее Козетта.

Она уронила нож на пол и протянула Роланде раскрытую ладонь:

— Просто взгляните.

«Господи, я же не переношу вида крови», — подумала Роланда.

Но крови не было. На ладони Козетты появилась только белая полоска, да и та уже начинала исчезать.

— Ч-ч-что это?

— У нас нет крови. — Козетта повертела рукой, потом снова продемонстрировала открытую ладонь. — И поэтому мы не видим снов. И в груди не бьется красная птица. Мы... мы словно пустые внутри.

Роланда не могла отвести глаз от руки Козетты, а когда наконец решилась, то обернулась к картине Коплей «Дикарка».

Эту она рисовала с меня.

Она медленно повернула голову и снова уставилась на бескровный порез. Картине было уже десять или пятнадцать лет. Но Козетте на вид нельзя было дать больше пятнадцати...

С тех пор как она вызвала меня сюда, прошло пятнадцать лет.

Ее рана не кровоточила. И девушка ничуть не изменилась за все пятнадцать лет. Роланда невольно содрогнулась. Все правила, предписанные уставом фонда, отступили на задний план.

— Кто... кто ты такая? — спросила Роланда. — Что тебе от меня надо?

Козетта уронила руку на колени и опустила голову, но Роланда всё же заметила слезы в ее глазах.

— Я и сама не знаю, кто я.

Ее слова прозвучали так тихо, что сидевшая рядом Роланда с трудом сумела их разобрать. А потом Козетта разрыдалась. В первый момент Роланда не могла даже пошевелиться, только ошеломленно смотрела на девочку. Наконец придвинулась ближе и осторожно обняла хрупкие плечи. Она с опасением дотронулась до Козетты, словно ожидая встретить пустоту. Но под свитером она ощутила тепло живого тела, содрогающегося от рыданий. Неважно, кто она такая, она всё равно еще ребенок. Обиженный ребенок. И Роланда не могла от нее отвернуться, как не могла оставить без внимания любого ребенка, пришедшего в фонд.

Она опустилась на одно колено перед кушеткой и крепко прижала Козетту к своей груди. Так они сидели, пока поток слез не иссяк. Затем Роланда отвела девочку наверх и уложила в свою кровать. Спустя некоторое время внизу послышались голоса сотрудников фонда, начинался новый рабочий день, а Роланда еще долго сидела рядом с кроватью, держа в ладонях руку Козетты. Она посмотрела на лицо девочки, но под опущенными веками не заметила движений глазного яблока; порез на ладони исчез бесследно.

Мы не видим снов. И красная птица не машет крыльями у нас в груди.

Роланда совершенно растерялась, но даже не могла представить, к кому обратиться за помощью. Следовало показать Козетту доктору, созвать специалистов... Она вздохнула. Для сотрудников фонда на первом месте всегда стоял ребенок, и ей не хотелось превращать Козетту в подопытного кролика. Роланда помнила роман «Испепеляющая взглядом». Это, конечно, фантастика, но в реальной жизни события вполне могут развиваться подобным образом. Таких испытаний она не могла пожелать ни одному ребенку.

— Что же мне с тобой делать? — прошептала Роланда.

Пальцы Козетты напряглись, но девочка не пошевелилась.

Джилли обыскала все уголки студии, но так и не смогла найти двух тюбиков масляной краски, купленных накануне в магазине «Амос и Кук». Она точно помнила, что купила краски, принесла их домой и оставила на столе позади мольберта, даже не вынув из бело-оранжевой пластиковой сумки. А когда наутро собралась приступить к работе, их там не оказалось. В процессе поисков выяснилось, что пропали еще полупустая банка с растворителем, кусок загрунтованного холста, приготовленного для работы на улице, и две кисти, причем одна из них самая любимая. Вероятно, всё это забрала Изабель, решила Джилли, хотя не могла даже представить, для чего ей это понадобилось. Изабель и так перевезла с острова половину содержимого своей мастерской. Кроме того, не в правилах Изабель было брать что-либо не спросив или не оставив хотя бы записки. Но другого объяснения Джилли придумать не смогла.

— Я правильно подумала? — спросила она Рубенса. — Это Изабель взяла мои вещи? Или домовой? Ты ведь знаком с маленьким народцем, наверно, на острове они тоже водятся.

Рубенс не обратил на ее слова никакого внимания. Он расположился на широком подоконнике и наблюдал за тремя уличными котами, дерущимися из-за сухого корма, который положила для них Джилли на площадке пожарной лестницы. Присутствие Рубенса действовало котам на нервы, и очень скоро все трое сбежали, несмотря на очевидный голод. Только тогда Рубенс перевел взгляд на Джилли.

— Тебе придется научиться ладить с соседями, — стала поучать его Джилли. — В следующий раз окно может оказаться открытым и кто-нибудь из них зайдет внутрь и задаст тебе трепку.

Она оставила Рубенса обдумывать это заявление, а сама занялась поисками куртки, чтобы отправиться в магазин за новыми красками. Наконец Джилли наткнулась на вчерашний свитер и натянула его, позабыв про куртку. Она окинула критическим взглядом свое отражение в зеркале и направилась к выходу. В этот момент в дверь кто-то постучал. Джилли открыла и с удивлением увидела на пороге Джона Свитграсса.

— Привет, — поздоровалась она. — Ты не тратишь времени зря.

— Извините?

— Я хотела сказать, что ты быстро выяснил, где остановилась Изабель. Как ты вообще узнал, что она в городе? А, знаю, тебе сказал кто-то из «Joli Cceur», так?

Парень изумленно посмотрел на нее:

— Мы с вами знакомы?

— Брось, Джон, мне не до шуток. Я уже совсем собралась заняться вчерашней картиной, как вдруг оказалось, что придется снова идти в «Амос и Кук» за красками, которые я только вчера покупала.

— Вы меня с кем-то спутали. Меня зовут не Джон.

— А, конечно. Теперь ты — Мизаун Кинникин-ник, правильно?

Парень только помотал головой:

— Скажите, могу я видеть Изабель Коплей? — Теперь уже Джилли окинула его удивленным взглядом:

— Так ты действительно не Джон Свитграсс?

— Я уже сказал, что это не так. А теперь ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

Джилли продолжала рассматривать его лицо. Она с отвращением решила, что опустилась до уровня той категории белых людей, для которых все коренные американцы одинаковы, но иначе никак не могла объяснить тот факт, что незнакомец выглядел точь-в-точь как бывший приятель Изабель.

— Есть какая-то причина, по которой вы тянете с ответом?

— Что?

— Я ищу Изабель Коплей. Здесь она или нет?

— Но твое имя не Джон?

— Послушайте, леди...

— И ты меня не знаешь?

— Я вас не знаю и знать не хочу. Просто ответьте на мой вопрос. Если произнести «да» или «нет» для вас слишком сложно, можете просто покачать головой...

— Скотина, — со сладкой улыбкой обратилась к нему Джилли. — Возвращайся, когда научишься хорошим манерам. А лучше не приходи никогда.

С этими словами Джилли захлопнула дверь у парня перед носом и заперла ее на два замка. Он снова постучал, но Джилли и не подумала открывать. Каков нахал! Кем он себя возомнил, что притворяется, будто они незнакомы, да еще обращается с ней как с грязью под ногами.

Стук снаружи не прекращался. Тогда Джилли пришлось отреагировать.

— Я считаю до трех и, если ты не уберешься, звоню 911. Телефонная трубка уже у меня в руке. Один. Два...

Стук затих.

— Три, — тихо закончила Джилли.

Она выждала еще несколько минут, потом подошла к окну, выходившему на пожарную лестницу. Джилли пришлось спихнуть с подоконника Рубенса, и только тогда она смогла поднять раму и выбраться на металлическую лесенку. Кот тотчас же запрыгнул обратно, но она уже успела закрыть за собой окно. Джилли спустилась вниз и, стараясь держаться в тени стены, повернула в сторону Йор-стрит. Прежде чем выйти на тротуар, она заглянула за угол и как раз вовремя. Парень, утверждавший, что он не Джон, удалялся в противоположном направлении. В его пружинистой торопливой походке чувствовалось раздражение, что совершенно не соответствовало легким и свободным шагам того Джона Свитграсса, которого она помнила.

Всё это показалось Джилли очень странным. Она всего несколько дней назад встретила Джона, и, хотя их никогда не связывали дружеские узы, в его поведении не было и намека на грубость. А в поведении этого двойника сквозила даже не грубость, а злоба.

Джилли дождалась, пока парень свернул за угол, и только потом направилась в свою мастерскую. По дороге ей пришла в голову мысль предупредить Изабель о странном случае. Она поднялась по пожарной лестнице и приняла участие во второй сцене под названием «Кот, старающийся выскочить в окно» с Рубенсом в главной роли. Наконец Джилли благополучно забралась внутрь, сняла телефонную трубку и стала набирать номер острова Рен, но вовремя вспомнила, что Изабель там нет.

— Паршиво, — сообщила она коту.

Изабель находилась в городе и в этот момент скорее всего обустраивала свою новую мастерскую, где еще не было телефона. Джилли вздохнула. Придется идти в «Joli Cceur», чтобы рассказать обо всем Изабель. Она надеялась, что не зря потратит время и сможет забрать свои краски и кисти. Правда, краски ей не очень-то нужны, а вот без любимой кисти не обойтись.

К тому времени, когда Изабель добралась до своей мастерской в «Joli Cceur», всё вокруг стало казаться ей каким-то нереальным. Она положила на подоконник полученную от охранника сумку и посмотрела на реку.

Она до сих пор не могла поверить, что ей так повезло на автобусной станции. Обычно подобные вещи случались с Кэти, но никак не с ней. Вероятно, везение Кэти предопределило судьбу ее наследства, если письмо после пятилетнего скитания всё же очутилось вчера в ее почтовом ящике, а посылка дождалась ее прихода вопреки всем законам логики, по которым она должна была бесследно исчезнуть.

А может, это вовсе и не судьба. Может, охранник был прав, говоря, что они оба очутились в одной из сказок Кэти, и то, что он заботился о посылке все эти годы, было лишь частью истории, продолжение которой последовало только сегодня. Так снежный покров до поры заботится о судьбе дремлющих полей и лугов.

Как долго будет длиться эта история для самой Изабель?

Потом она вспомнила о Рашкине, о Джилли, видевшей Джона в том самом здании, где она сейчас находилась, и решила, что вряд ли хочет узнать эту историю до конца. Не во всех сказках Кэти герои одерживали победу, некоторые в самом конце погибали.

Изабель даже не была убеждена, что верит в судьбу. В совпадения она, безусловно, верила. Но ей нравилось думать, что у человека есть свобода воли и возможность выбора, хотя случалось и так, что события казались предопределенными, например соседство с Кэти в университетском общежитии. Или первая встреча с Рашкиным. Или появление вчерашнего письма и то, что посылка дождалась ее в камере хранения автобусной станции.

Взгляд Изабель переместился на пластиковую сумку. Что приготовила ей судьба на этот раз? Она прожила достаточно долго без этого наследства. Ничто не может заставить ее открыть посылку, если она сама этого не захочет. О двух свертках не знает никто, кроме тех охранников, но вряд ли Изабель когда-нибудь встретится с ними еще раз. И если она просто засунет свертки вглубь шкафа и продолжит жить так, словно их не было, ей не придется ни перед кем отчитываться.

Только перед самой собой.

Изабель вздохнула и попыталась унять свой страх. Да, это был обыкновенный страх, побуждающий ее забыть о наследстве Кэти, притвориться, словно его никогда не было.

«Еще не поздно не становиться частью истории, на которую намекал охранник», — подумала Изабель. Истории, в которую она не хотела попадать. На ее жизненном горизонте уже клубились плотные темные облака, грозящие страшным ураганом, с которым ей не справиться. Этот ураган мог лишить всего, что было ей дорого.

И всё же у нее есть выбор. Раз уж история ее поджидает, она сама может решить, стоит становиться ее персонажем или нет. Этот выбор не предопределен судьбой.

Наконец Изабель села на подоконник и взяла в руки пакет. Она вынула оба свертка и положила их рядом с собой. Книга и картина. Изабель решила сначала развернуть картину. Старая липкая лента легко отклеилась от бумаги, и распаковать сверток не составило труда. Изабель оцепенела. Она смотрела на знакомое полотно и чувствовала, что грозовые облака уже нависли прямо над ней.

На ее коленях лежала картина «Пэддиджек».

Ее собственная работа.

Но это невозможно. Картина вместе с остальными полотнами погибла в огне. Изабель видела, как они горели.

Или память снова сыграла с ней злую шутку и всё это только приснилось?

В дверь мастерской кто-то постучал, но Изабель не откликнулась. Она просто не слышала стука.