Стояла весна. Со склонов покрытых снегом Апеннинских гор дул порывистый северный ветер, пригибая к земле похожие на зонты кроны сосен, и раскачивая стройные кипарисы. Он с ревом носился по темно-зеленой Кампанской долине, подсушивая темную густую грязь на полях вокруг деревень и играя на поверхности небесно-голубых луж, оставшихся после последнего дождя.
      Ветер устремился к Флегреанским Полям — загадочному и легендарному краю остроконечных вулканических кратеров, жаркой весны, дышащих серой озер и таинственных пещер. Как поговаривали, они вели в потусторонний мир. Он шевелил густыми, крепкими и мрачными ветвями дубов, разросшихся вокруг крепости Кумы, хлопал полами шерстяных одежд людей, столпившихся перед входом в пещеру прорицательницы на выходящем к морю склоне холма. Играл краями алой мантии кампанского вельможи, выбеленной тоги римского всадника , белых плащей горожан и коричневых — воинов и рабочих, теребил изношенные блузы дрожащих рабов. Ветер вспенивал Тирренское море у подножья холма, и волны сверкали в лучах возрожденного солнца подобно мечам далекой битвы. А в далекой выси уплывали на юг тяжелые, закрывавшие в течение последней декады небо свинцовые тучи, открывая яркую голубизну с редкими снежно-белыми завитками облаков.
      В это утро, десятого элафеболиона , в первый год девяносто пятой Олимпиады , когда Лахет был архонтом Афин, на южной дороге, идущей вдоль берега, показался человек. Незнакомец бежал, с трудом переводя дыхание. Увидев акрополь Кум, он замедлил бег и оглянулся на дорогу. Преследователей не было видно.
      Высоко над его головой, ни о чем не подозревая, сгрудилась толпа паломников, завернувшихся в плащи под порывами ветра. Жрецы вывели из пещеры двух смуглых крючконосых финикийцев в длинных одеждах, с серьгами в ушах и надетых на кудрявые головы конических шапках. Финикийцы пошли прочь, переговариваясь между собой на гортанном языке. Люди, стоявшие у входа, размахивали руками и щелкали пальцами. Раздавались крики:
      — Следующий!
      — Моя очередь!
      — Выберите меня, о жрец! Я хорошо заплачу богу!
      Шум не прекращался до тех пор, пока жрец не выбрал троих тарентийцев. Первый — сутулый почтенный старец с венком жидких седых волос. Двое других, молодые, были одеты в плащи с капюшонами и высокие фракийские сапоги. Один из них был низкорослым и крепким, с мягкими и округлыми чертами лица. Другой — высоким, костлявым, узловатым и угловатым. Из-под нависших кривых бровей глядели глубоко посаженые глаза. Снизу их очерчивали широкие скулы. Выдающийся нос, похожий на кривой нож, рассекал его лицо надвое, а курчавая каштановая борода, закрывающая щеки и подбородок, была не в силах скрыть резких углов его массивной челюсти.
      Повинуясь жесту жреца, трое вышли вперед. Пожилой передвигался медленно, каждый шаг причинял ему боль. По одну его руку подпрыгивающей походкой шел низкорослый крепыш, по другую неуклюже шаркал высокий.
      — Клянусь богами и духами, я прождал достаточно долго! В конце-то концов, я — Гавий Тербатий! — на оскском языке вскричал кампанский вельможа.
      — Все в свое время, господин, — со спокойной улыбкой ответил ему жрец.
      — Тем не менее, человек моего положения не должен пропускать вперед грязных чужеземцев.
      — Послушайте, достопочтенный, вряд ли можно спорить о превосходстве с архонтом Тарента!
      — Самый почтенный гражданин…
      Собеседники, понизив голос, продолжали бросать в лицо друг другу аргументы, сопровождая их нетерпеливыми и гневными жестами.
      Трое избранных жрецом паломников в нерешительности стояли на месте. Рядом с высоким молодым тарентийцем стоял гигантского роста кельт, облаченный в тунику и клетчатые штаны, разлинованные кричаще яркими желтыми, красными и зелеными полосами.
      — Послушай, почтенный, жрец прекрасно выразился! Я не ослышался, ты действительно говорил, что этот старик — царь? — улыбаясь, в пышные бронзовые усы, поинтересовался он на ломаном греческом.
      — Не совсем так. Титул царский, но в нашем городе архонт выполняет лишь обязанности жреца, а отнюдь не политика.
      — Иными словами, этот несчастный не в состоянии заполучить голову того, кто, по его мнению, без нее был бы симпатичнее? — фыркнул кельт. — И это вы называете цивилизацией…
      С хмурым видом Требатий, завернувшись в алый плащ, вернулся к толпе.
      — Можете идти, друзья, — елейным голосом произнес жрец.
      — Проснись, Зопирион, — воскликнул старший из тарентийцев. — Или ты снова занят расчетами?
      Высокий юноша застенчиво улыбнулся.
      — Я подсчитывал, во сколько оболов обойдется нашей казне каждое слово пророчицы Сивиллы.
      — Иди, давай, негодный зубоскал!
      Все трое степенно проследовали за жрецом ко входу в тоннель, высеченный в скалистом склоне холма. У входа, выпростав руку, стоял еще один жрец. Пошарив в заплечной сумке, архонт достал оттуда мешочек из тонкой кожи, который со звоном опустился в протянутую ладонь.
      Первый жрец повел их внутрь тоннеля. Перешагивая порог, Зопирион споткнулся. Жрец и его спутники нахмурились, видя в этом дурное предзнаменование, но Зопирион быстро поправился и, как ни в чем ни бывало, двинулся дальше.
      Тоннель был шестнадцати футов в высоту , длиной несколько плетров и весьма необычной формы. В нижней трети его поперечное сечение было почти квадратным, тогда как в верхней части стены наклонялись друг к другу. Вместе с узкой полоской потолка они образовывали трапецию. Дневной свет попадал в тоннель из боковых галерей с таким же поперечным сечением. Они были расположены с правой стороны и вели на поверхность холма. Свет чередовался с мраком, рисуя на стенах концентрические шестигранники. Скользя по ним завороженным взглядом, Зопирион увидел на дальнем конце тоннеля пещеру для аудиенций.
      Он шел, как зачарованный. Ему казалось, что в геометрии тоннелей, высеченных в скале, скрыт космический смысл. Если бы он мог охватить ее во всей полноте… «Объем трапециидальной призмы, — думал он, — должен быть… посмотрим… длина, помноженная на высоту, помноженная на половину суммы длин оснований…»
 
      Медленным шагом они подошли к пещере для аудиенций. Их взорам предстала большая погруженная во мрак прямоугольная комната. Ее освещал одинокий луч света, пробивающийся сквозь отверстие в потолке и падающий на каменную стену. Слева от нее в скале были высечены помещения, в которых жила пророчица.
      В центре пещеры на дубовом троне, покрытом удивительной резьбой, сидела пожилая женщина — крупная, крепкого телосложения, она была закутана в темное шерстяное покрывало. На разбросанных по плечам прядях седых волос играли отблески отраженного от стены света. В воздухе стоял тяжелый аромат благовоний.
      Около трона стоял еще третий жрец. В сумраке пещеры жрецы перемолвились между собой несколькими словами. Затем тот, что стоял у трона, произнес:
      — О Сивилла, архонт Тарента просит совета для своего города.
      Сердце успело пробить сто ударов. Женщина сидела, не произнося не слова и пристально глядя на тарентийцев. Затем проницательный взгляд подернулся поволокой, веки опустились, дыхание стало прерывистым. Она вздохнула, потом задышала все чаще, все быстрее, и, наконец, наружу вырвались слова. Женщина заговорила громко и резко. Зопириону казалось, что он узнает оскский язык, но речь Сивиллы лилась слишком быстро, чтобы он мог разобрать отдельные слова.
      Женщина замолчала.
      — Слушайте слово Сивиллы, — произнес стоящий у трона жрец.
 
      Слушай прекрасный Тарент, мул Спарты жестокой беспечный,
      С юга хранить твой родник будет недремлющий волк.
      Но поглотит тебя — берегись — с севера волк беспощадный.
 
      — Сивилла предскажет каждому из вас, — добавил жрец. — Подождите.
      Они ждали, слушая, как ветер свистит в световом люке и галереях. Женщина вздохнула, задрожала и заговорила вновь.
      — Для архонта, — сказал жрец, когда она закончила. — Сивилла видит этрусскую свечу, сгоревшую почти до основания. Для невысокого юноши. Она видит семь золотых корон. Для высокого юноши. Она видит огромный лук. Это лук самого Геркулеса. Многие пытались согнуть этот лук, но безуспешно. И тогда этот юноша выходит вперед, мощным усилием сгибает лук и подносит к тетиве одну из стрел Геркулеса. Он подносит лук к груди, выпускает стрелу, и она разбивает мир на части. Так блюдо при ударе камнем рассыпается на осколки!
      Зопирион раскрыл от удивления рот. Тарентийцы испуганно переглянулись.
      — О! — вырвалось у Зопириона. — Я, мирный конструктор, разобью мир на части? — Он повернулся к жрецу. — Горе мне! А не могла бы Сивилла пояснить?
      — Сивилла никогда не дает объяснений, — ответил жрец. — Говорит не она. Дальноразящий говорит через нее. Сребролукий дает возможность заглянуть по ту сторону таинственной вуали времени и пространства, но мы сами должны делать выводы из того, что увидели.
      — Пройдем, дети мои, — пригласил жрец, приведший их сюда.
      — Мне кажется, что смысл пророчества заключается в том, что мы должны объединиться с Дионисием Сиракузским , — на обратном пути по тоннелю проговорил архонт. — «Мул» намекает на историю с парфенянами, нашими праотцами-полукровками, которые появились на свет от женщин Спарты и рабов, когда мужчины Спарты были на войне. Но кто может быть Волком с Севера? Кампанцы? Или племена кельтов, которые каждый год несметными бушующими полчищами спускаются с Альп?
      — Им может оказаться любая из северных держав, — заметил низкорослый. — В конце концов, пусть Совет делает выводы из этого предсказания. Но каково ваше мнение о пророчествах, сделанных лично нам?
      — Клянусь Герой, не нужно быть провидцем, чтобы дать объяснение сгоревшей свече, — сухо произнес архонт. — Смысл предсказания прост: мне не стоит строить планов на двадцать лет вперед. Мои старые кости и без того постоянно скрипят мне об этом. А что касается семи золотых корон, сынок Архит, — она всего лишь повторила то, о чем я не раз говорил тебе: человек, у которого язык подвешен с обоих концов, как у тебя, много потеряет, если не займется политикой. Ну, а Зопирион — надо же, разрушитель мира?! Что ты думаешь по этому поводу?
      — Даже не знаю, что и думать, — ответил Зопирион. — Боги свидетели, я не — о, Геркулес, — Зопирион поморщился как от боли, настолько ему резало ухо имя великого Геракла, произнесенное на италийский манер. — Пифагорейцам свойственно не причинять вреда своим ближним…
      Они подошли к концу тоннеля. Как только путники миновали ворота, мимо них промелькнул ярко-алый плащ Требатия. После полумрака пещеры яркий дневной свет слепил глаза. Зопирион, прищуриваясь на солнце, смотрел на север со склона холма, на котором толпились люди. Его взгляд скользил по извилистой береговой линии, заросшим тростником заводям Ликолийского озера, темно-зеленой полосе соснового леса, идущей вдоль песчаной косы, которая отделяла озеро от моря. А вдалеке виднелось голубое блюдце Литернийского озера. Впереди, на западе, раскинулось искрящееся море. Слева можно было увидеть заболоченное Археразийское озеро и пестрые холмы Мизенского мыса. Отсюда не были видны ни Флегреанские поля, ни Кампанская долина, ни далекие Апеннины — их загораживал холм, на котором стоял акрополь.
      Кельт дружелюбно улыбнулся Зопириону.
      — Не открыла ли тебе эта мудрая женщина секрет, как превратить море в золото или жениться на дочери Великого Царя?
      — Не совсем так, но о многом стоит подумать.
      — Надеюсь, она послала тебе удачу. Не могу дождаться, когда услышу предсказание своей судьбы. Вельможа в красном плаще уже там. Судя по всему, когда жрецы все-таки снизойдут до простого народа, будет уже поздно, и мне вряд ли придется услышать сегодня предсказание Сивиллы. Ого! Что это?
      Топот сандалий заставил их повернуть головы. Человек, бегущий по тропе, спотыкаясь тяжело дыша, наконец, достиг собравшихся на холме людей.
      — П-пираты! Этрусские пираты! — с трудом выдохнул он.
      На мгновение наступила полная тишина, которая почти сразу взорвалась громкими криками:
      — Ого-го! Пираты!
      — Ой-ей-ей! Защитите нас боги!
      — Бегите, спасайте свои жизни!
      Толпа пришла в движение и рассыпалась, как муравейник, который разворошили палкой. Те, кто стоял ближе к тропе, бросились спускаться по ней к площадке, на которой были привязаны вьючные животные.
      — Вот чума! Нам нельзя это допустить, — произнес архонт Тарента. — Люди в беспорядке — каждый сам по себе — бросятся в Кумы. В этом случае нам, оказавшимся в конце процессии, морские разбойники перережут горло. Остановите их, парни!
      — Попробую, — ответил Архит. Он пробрался сквозь бурлящую, шумно жестикулирующую толпу к началу тропы и раскинул руки, преграждая ей дорогу.
      — Зачем вы бежите? — закричал он. — Вы граждане или трусы, в жилах которых течет грязь, а не кровь?
      — Я трус, — ответил неаполитанец в голубом украшенном вышивкой плаще. — Убирайся с дороги, собачья морда!
      Мужчина положил руку на рукоять ножа. Зопирион, встав плечом к плечу с Архитом, достал свой нож.
      — Если ты так отважен, что угрожаешь мне, значит, у тебя хватит смелости сразиться с разбойниками!
      — Но я безоружен! — закричал неаполитанец, срываясь на визг.
      — У тебя кинжал и плащ, не так ли? Может быть, разбойников не так уж и много. Эй, ты! — обратился Архит к юноше, который, обойдя преграду, начал спускаться прямо по скале. — Сколько их там?
      — Не знаю. Может быть, тридцать.
      — С какой стороны они идут?
      — От Ликолийского озера по дороге вдоль побережья. И сойди с моей руки, черт тебя возьми!
      — Мы справимся! — закричал Архит. — Считая охрану храма нас не меньше! Опасность? Но разве невозможно ее преодолеть?
      — Ты сошел с ума! Пропусти нас! — продолжала бушевать толпа. — Там закаленные бойцы, а мы лишь мирные жители!
      Все больше людей спускалось прямо по склону, минуя тропу. До Зопириона донесся стук копыт — это первые из беглецов, добравшись до своих мулов, пустились вскачь по дороге, идущей вдоль берега на юг.
      Но в этот момент неожиданно для тарентийцев к ним на помощь пришел римский всадник.
      — Эти ребята совершенно правы, к стыду остальных! — пробиваясь сквозь толпу, громко кричал он. — У меня в багаже есть меч. Кто встанет рядом со мной?
      Это был прямой, молчаливый человек, лишь недавно достигший среднего возраста. Он держал себя с благородством и чувством собственного достоинства. Зопирион с трудом понимал язык, на котором он говорил: слишком сильно он отличался от местного оскского.
      — Ты хочешь сказать, что это сражение — не твое личное дело, — спросил кельт. — Каждый может присоединиться?
      — Именно так, именно так. У тебя есть оружие?
      — Конечно, есть, и я покажу вам, как мы, северяне, срубаем головы с плеч. К оружию!
      С криком, от которого кровь застывала в жилах, кельт бросился вниз по тропе. Остальные последовали за ним.
      Толпа рассеялась по скалистой площадке, люди тщательно перебирали вещи в поисках щитов и оружия, перетряхивали сумки, ощупывали одежду, отдавали приказы слугам. Зопирион и Архит сбросили плащи, оставшись в хитонах или греческих туниках — доходящих до колен шерстяных рубашках с короткими рукавами, — подпоясанных ремнем. Тарентийцы помогли друг другу пристегнуть кожаные латы, отделанные бронзовыми заклепками, пристегнули короткие мечи, вооружились привезенными из Тарента копьями и щитами.
      — Кто будет командовать? — закричал кто-то.
      — Я трибун кавалерии, участвовал в битве при Вейенте, — ответил римлянин. — Есть кто-либо выше меня по званию? Нет таких? Отлично. Итак, где лучшее место для засады?
      — Дорога проходит под крутым обрывом, расположенным в нескольких плетрах севернее, — сказал трепещущий юноша, принесший печальное известие.
      Кельт сбросил тунику и надел поперек волосатой груди перевязь, к которой был пристегнут внушительных размеров меч. Длинные волосы прикрывал бронзовый шлем, украшенный сверху небольшим колесиком. В левой руке он держал огромный деревянный щит, усиленный по центру выпуклой бронзовой накладкой.
      — Эта прелестная вещица — твоя? — обратился он к римлянину, указывая на колесницу, —
      — Нет, полагаю, она принадлежит Требатию.
      — Тому парню в красном плаще? Мне кажется, если я внезапно появлюсь из-за поворота и на полном ходу направлю ее в толпу пиратов, получится забавный переполох.
      — Требатию это вряд ли понравится.
      — Какая разница? Сейчас он в пещере у мудрой женщины, занят решением вопроса, будет ли его следующий отпрыск мальчиком, девочкой или розовым поросенком.
      Кельт оттолкнул охраняющего колесницу раба и принялся отвязывать двух белых сопротивляющихся жеребцов. Кони, вращая глазами, испуганно таращились на него.
      — Только дайте сигнал, дорогой римлянин, и вы получите такое удовольствие, как будто в толпу врагов врезались все царские колесницы персов.
      — И пусть Требатий катится в тартарары. Приготовься, — передавая тогу рабу, ответил римлянин. Он остался стоять в одной тунике. На ней были видны узкие алые полоски — знаки отличия всадника. На правом боку воина висел широкий меч, в руках был щит.
      — Кто еще не готов? Именем богов, поторопитесь!..
 
      Дорога вилась вдоль скалистого берега, в нескольких локтях над волнами. С южной стороны по ней быстрым шагом, то и дело переходящим на бег, приближалась группа из тридцати четырех человек (именно столько насчитал Зопирион). Это были загорелые, иссеченные шрамами, свирепого вида мужчины. У многих недоставало либо глаза, либо уха. Их одеяние было весьма разнообразным: некоторые были облачены в явно украденные пышные одежды изумительных расцветок, на других были короткие этрусские блузы, даже не прикрывающие гениталии. Золото и серебро сверкало в лучах утреннего солнца. Драгоценные камни на перстнях, браслетах и ожерельях вспыхивали и мерцали, оттеняя грязную кожу. У каждого было копье — либо тяжелая пика, предназначенная для колющих ударов, либо легкий дротик — и щит. На перевязях и ремнях болтались мечи. Примерно полдюжины были в шлемах, нахлобученных на нечесаные волосы; остальные шли с непокрытыми головами или в круглых матросских шапках. Только трое были в кирасах.
      Припав к земле и сдерживая дыхание, чтобы не проронить ни слова, Зопирион не решался даже приподнять голову и взглянуть в сторону врага. Сердце громко стучало от возбуждения: римский всадник ясно предупредил, что ударит копьем в спину каждого, кто вымолвит хоть одно слово.
      Сквозь свист ветра и шум волн теперь явственно доносились лязг и стук: пираты приближались. Мечи бряцали в ножнах, а копья стучали о щиты. Уже были слышны топот множества ног, обутых в сандалии, тяжелое дыхание, раздавались негромкая брань и возгласы недовольства на грубом, рокочущем непонятном языке. Зопирион пытался на слух определить число приближающихся врагов.
      Боковым зрением Зопирион увидел, как римлянин махнул рукой. И одновременно с этим раздался удар хлыста и грохот колесницы. Кто-то из пиратов, все еще находящихся за пределами видимости, громко закричал. Цокот копыт звучал все громче.
      — Камни! — скомандовал римлянин.
      Зопирион вскочил на ноги и обеими руками схватил камень весом в десять фунтов. Подняв камень над головой, он бросил его прямо в толпу бегущих в беспорядке пиратов. Люди справа и слева от него делали то же самое. Зопирион нагнулся за вторым камнем, и в это время золоченая колесница Требатия, запряженная пущенными в карьер белыми жеребцами, слегка накренившись, со свистом неслась по дороге. Кельт издавал леденящие душу крики, бешено вращал глазами и скалил зубы. Колесница с грохотом неслась прямо на пиратов.
      — В атаку! — раздался пронзительный крик римлянина. Четыре воина из охраны храма, с трудом передвигаясь в своем полном облачении — доспехах из полированной бронзы — начали спускаться вниз по склону.
      Зопирион бросил второй камень, поднял с земли щит с копьем и бросился к берегу. По обе стороны от него бежали люди, некоторые вместо щитов использовали скатанные плащи. Все, повинуясь команде римлянина, кричали что есть мочи. Несмотря на то, что некоторые из собравшихся у пещеры Сивиллы успели сбежать, атакующие имели численное превосходство.
      В открывшейся его глазам людской мясорубке Зопирион различил человека, лежащего на дороге. Не успел тот подняться, как мимо пронеслась колесница. Наскочив колесами на лежащее на земле тело, она, подпрыгнув, на мгновение зависла в воздухе.
      Зопирион оказался в центре схватки, при каждом удобном случае нанося удары, уворачиваясь от ударов копьем, отражая щитом удары меча. Тарентиец почувствовал, как его копье попало в цель. Вдруг перед лицом мелькнул наконечник копья, и он понял, что не успевает вовремя подставить щит. Отшатнувшись назад, он наступил ногой на плохо лежащий камень и неуклюже растянулся на земле. Откатившись в сторону и закрывшись щитом, нащупал копье и вскочил на ноги.
      Пиратов около него больше не было.
      — В погоню! Не дайте им уйти! — кричал римлянин.
      — Эй, ты! — повернулся он к Зопириону. Схватив парня за плечи, он повернул его и мощным движением запустил ошеломленного тарентийца по направлению к северу вдоль по дороге.
      Зопирион, споткнувшись о лежащее на земле тело, вскочил на ноги и, тяжело дыша, бросился догонять разрозненную группу преследователей, несущихся вслед за горсткой пиратов. Те, что бежали впереди, настигли одного из беглецов, и Зопирион увидел, как тот рухнул на землю под ударом копья. Остальные пираты резко прибавили шаг и как куропатки бросились врассыпную. Преследователи кинулись было за ними, но вскоре отстали.
      Тяжело дыша, почти задыхаясь, Зопирион оперся на копье. Он вдруг заметил, что среди падубов прячутся люди. Пираты, побросав все, что только можно, бежали гораздо быстрее — они спасали свои жизни, — чем их преследователи, которыми двигало возмездие, и вскоре они скрылись из виду.
      Зопирион вернулся на поле боя. Участники сражения перевязывали раны. Некоторые срывали с мертвых драгоценности, отрубая пальцы, чтобы было легче снимать кольца. Римлянин хладнокровно вонзил меч в тело раненого пирата, тот корчился от боли и отчаянно голосил. У кельта в одной руке был длинный меч, а другой он держал за волосы отрубленную голову. С лезвия меча и с головы медленно капала кровь.
      — Разве не отличный трофей, что скажешь? — спросил варвар. — Очень жаль, что не могу вернуться домой, чтобы повесить ее в зале. У вас, греков, просто смешные понятия о военных трофеях: вешаете на стену шлем врага, а не голову, которая в нем находилась.
      — … семь, восемь. — считал Зопирион. — Здесь все, с кем мы разделались?
      — Некоторые свалились или бросились в море в момент нападения. Не знаю, утонули они или выбрались на берег, — ответил римлянин.
      — Это один из наших? — указывая на тело хорошо одетого человека, спросил Зопирион.
      — Да. Он из Мессаны, был здесь вместе с молодой женщиной.
      — Его звали Нестор. Я слышал, как девушка называла его дядей. — Вмешался в разговор самнит (житель или уроженец Самния ).
      Зопирион подошел поближе, чтобы лучше разглядеть убитого. На седобородом мужчине было несколько ран, некоторые очень глубокие. Туника, некогда белая, теперь стала алой.
      — Но несмотря ни на что, мы отлично справились, — произнес Зопирион. — Нас было значительно меньше, чем врагов.
      — Я видел такое и раньше, — заметил римлянин. — Когда одна из сторон отступает и пускается в бегство, погибают даже легко раненые. Бегущие сзади подсекают их, и если они падают на землю, их просто затаптывают. Вследствие этого потери потерпевших поражение значительно превышают потери победителей, даже если бой был ближним и схватка была тяжелой. Во время битвы при…
      Слова римлянина оборвал стук копыт. Из-за поворота дороги появился отряд кавалеристов. Лошади неслись во весь опор, их гривы развевались на ветру.
      — Геркулес! Что это? Хотел бы я знать, вы пираты или люди, которые дали им отпор? — удивился гиппарх.
      — А что думаешь ты, мой кампанский друг? — В яростной гримасе стиснул зубы римлянин. — Порази тебя Юпитер, неужели мне нужно надеть тогу, чтобы ты смог убедиться, что я — Квинт Корнелий Арвинна, из сословия римских всадников? Разве я похож на пирата?
      — Извините, господин, — произнес гиппарх.
      — Что ж, отправляйтесь, да поспешите к излучине Ликолийского озера. Возможно, вам удастся настигнуть сбежавших пиратов прежде, чем они успеют вернуться на корабль.
      Всадники перебрались через груду тел, толпу людей, участвовавших в сражении, и ринулись в погоню. Проводив их взглядом, Зопирион повернулся к Архиту и помог перевязать рану на ноге. Все находились в состоянии воодушевления, громко переговаривались и смеялись. Даже на лице римлянина появилась слабая улыбка. Землевладелец, крестьянин и механик запросто знакомились и поздравляли друг друга. В этот миг были забыты все сословные различия.
      — Юноша, Я Сеговак, сын Кота и самый лучший боец из тех, кто когда-либо родился в Галлии. А ты кто? — натягивая тунику, обратился к Зопириону кельт. Ростом он был почти с тарентийца, но гораздо крепче. На румяном обветренном лице весело светились голубые глаза, волосы, когда-то бронзовые, теперь были подернуты сединой. Щеки и подбородок были гладко выбриты, а усы над верхней губой свисали по обе стороны рта и загибались, как рога буйвола. Зопирион предположил, что ему около сорока лет.
      — Я Зопирион, сын Мегабаза, а это мой друг Архит, сын Мнесагора, — ответил тарентиец. — Жители Тарента послали архонта за советом к Сивилле, а нас выбрали в качестве сопровождающих: выполнять его поручения и защищать от злоумышленников. А каким ветром тебя занесло в нашу южную солнечную страну?
      — На родине у меня возникли трудности, и я подумал, что мудрая женщина подскажет мне, как подыскать хорошую службу в качестве наемного воина. Когда-то, много лет назад, у меня была здесь такая служба, так что в этом не будет ничего необычного.
      — Значит, здесь ты и выучил греческий?
      — Именно так. А также оскский и финикийский. Фея, приглядывавшая за моим рождением, подарила мне способности к языкам. Ты не мог бы… Храни нас, Валетудо, взгляни на этих людей!
      На дороге, ведущей к Кумам, появилась толпа: слуги, присматривавшие за вьючными животными внизу у тропы, ведущей к пещере предсказательницы, жрецы Сивиллы, паломники — женщины и старики, а также крестьяне и горожане. Услышав вести о победе, они шли поздравить победителей. Среди них выделялся ярко-алый плащ землевладельца Требатия.
      — Это переходит всякие границы! — кричал он. — Моя чудесная колесница разбита и испачкана кровью и грязью! Кто дал тебе право, зловонный варвар, свободно распоряжаться моим имуществом?
      Кельт поднял на него глаза.
      — Ты обращаешься ко мне? — Мягко произнес он, поглаживая рукой рукоять меча. — Просто когда идет битва, нужно использовать любую возможность…
      — Замолчи, и позволь мне продолжить, — гневно заговорил римлянин. — Ты, мой добрый Требатий, трусливо прятался в пещере Сивиллы, в то время как остальные участвовали в сражении. И теперь у тебя хватает наглости выражать недовольство по поводу того, что колеснице в твое отсутствия нашли великолепное применение?
      — Откуда мне было знать, что здесь происходит? — ответил Требатий. — Когда я вышел от пророчицы, все было уже кончено. Но этот хам — расхититель гробниц…
      — Этот человек гораздо лучше тебя.
      Толпа поддержала его громкими криками:
      — Бросить Требатия воронам!
      — Требатий прятался в пещере, когда герои храбро сражались!
      — А не устроить ли Требатию веселое купание?
      — Вы не посмеете! — взревел Требатий, вскочил в колесницу и дернул поводья. — Прочь с дороги, мразь!
      Он яростно стегнул лошадей и на бешеной скорости ринулся сквозь рассыпающуюся толпу.
      Над окровавленным телом дяди безудержно рыдала молодая женщина из Мессаны. Из толпы вышел пожилой мужчина с венком на голове.
      — Слушайте! — начал он. — Я Авл Геллий Мутилис, архонт Кум. Блестящая победа спасла нашу святыню от ужасного и трагического осквернения нечестивцами. Клянусь Небесными Близнецами, каким образом удалось сплотиться у святыни толпе людей разных племен, говорящих на разных языках? Как вам удалось одержать победу над хорошо вооруженными, закаленными в схватках разбойниками, имеющими численное превосходство?
      Корнелий Арвинна пожал плечами.
      — Тарентийцы уговорили их не убегать, а я сказал, что надо делать. В конце концов, я римский всадник.
      — Это звучит чудовищно просто и вместе с тем великолепно. Будучи главой магистрата Кум, я приглашаю всех наших спасителей — всех тех, кто принимал участие в битве — на пир, который состоится сегодня вечером в здании городского совета. Это весьма скромно, однако лучшее из того, чем мы можем отблагодарить вас.
      — Спасибо, — сдержанно произнес римлянин. — А тем временем не догадался ли кто-нибудь принести сюда немного вина? После битвы сильно пересыхает горло… Ну вот, так лучше!
      Зопирион с удивлением заметил, что солнце собирается перебраться на западную часть небосвода. Со времени их аудиенции у Сивиллы прошло, по меньшей мере, два или три часа. Молодая женщина продолжала плакать. Вокруг нее стояло трое: два раба и крепкий телохранитель, принимавший участие в сражении с пиратами.
      — Милая девушка, не могу ли я помочь вам? — Застенчиво сказал Зопирион. — Я знаю, что этот человек был вашим дядей.
      Она подняла на него полные слез глаза.
      — Спасибо, чужеземец. Я не знаю, что делать. Как мне теперь привезти тело дяди Нестора домой?
      — Разве нельзя похоронить его здесь?
      — Клянусь двумя богинями, нет! Это будет ужасно! Его дух никогда не успокоится, если он не будет похоронен в фамильном склепе в Мессане, и он будет вечно преследовать нас. Но теперь…
      — Значит, сначала его нужно отвести в Кумы. Как вы сюда добирались?
      — Я ехала на осле, остальные шли пешком.
      — Можете сесть на моего мула: это слишком длинный путь для молодой девушки.
      Девушка с сомнением посмотрела на него.
      — Я не знаю…
      — Вам нечего бояться. Я Зопирион из Тарента, смиренный последователь Пифагора, а это — Бризон, архонт нашего города. Подтвердите, о архонт, что эта юная леди может доверять нам.
      — Милая девушка, — начал архонт. — Не знаю, как вас зовут…
      — Коринна, дочь Ханта. Если этот молодой человек с вами, архонт, значит, он — честный человек.
      Жители Кум раздевали погибших пиратов и сжигали обнаженные тела, рубили кустарник для костров. К тому времени, как трое тарентийцев вместе с Коринной и ее спутниками двинулись в путь по дороге, идущей вдоль побережья, над погребальными кострами поднялись потрескивающие языки яркого пламени и столбы густого темного дыма, а по окрестностям разносился запах горелого мяса.
      По дороге в Кумы Зопирион шел рядом с ослом, на котором ехала Коринна. Телохранитель девушки шел впереди них и вел в поводу мула, принадлежащего Зопириону, на спине животного покачивалось в такт его движениям мертвое тело.
      — Даже не представляю, как я доберусь до Мессаны, — произнесла Коринна обеспокоено. — Женщине невообразимо трудно путешествовать в одиночестве. Обычно все устраивал дядя Нестор.
      — А как же три твоих спутника?
      — Софрон, похоже, хороший парень, — кивнула она в сторону телохранителя. — Вряд ли он попытается меня обесчестить, но этот киприот слишком глуп, чтобы что-нибудь предпринять.
      — Рабы? Не нужно объяснять, что они из себя представляют. Ты видел, как беспомощно стояли все трое, пока ты не объяснил им, что нужно сделать.
      — А каким образом вы добирались сюда из Мессаны?
      — На корабле капитана Страбона. Завтра он планирует отплыть домой.
      — А мы пришли по суше, через Венерию и Аквилонию.
      — И как протекало путешествие?
      — Достаточно гладко, за исключением того, что нам удалось ускользнуть из-под носа разбойников Мальенты и пережить снежную бурю в Тифатских горах. И, конечно, дороги Италии, если их можно так называть. Они больше походят на козьи тропы. Я поражаюсь, как ты, юная девушка, решилась пуститься вместе с дядей в такое путешествие?
      — Он мне не дядя, а сопровождающий.
      — Да? — Удивленно поднял брови Зопирион.
      — Я… Я хотела узнать, как мне вернуть своего ребенка. И не смотри так испуганно. Я почтенная женщина, дважды была замужем. Один раз овдовела, второй раз развелась.
      — Клянусь Землей-матерью, ты выглядишь слишком молодо даже для одного замужества!
      — Ерунда! Это все ваша тарентийская галантность! Мне скоро двадцать — я почти старуха!
      — Значит, мои глаза меня обманывают. А где твой ребенок?
      — После смерти моего первого мужа я вернулась в отчий дом и попросила отца подыскать мне мужа поинтереснее. Бедный Аристей был милым, но ужасно скучным.
      — Боюсь, что многие мужчины таковы, — заметил Зопирион. И добавил со злобной улыбкой: — И ты быстренько нашла преемника, не так ли? И что, он оказался более интересным?
      — Сначала я так и думала. Но любовь похожа на зеркало. Когда ты его поворачиваешь, все приобретает противоположный смысл.
      Коринна замолчала. Зопирион, шагая рядом с ней, чувствовал себя весьма неловко и затруднительно. Немного поразмыслив, он пришел к выводу, что грустное выражение исчезнет с лица девушки, если попытаться разговорить ее.
      — Что за человек был твой второй муж? — попытался он начать разговор.
      — Илазар был строительным подрядчиком из Финикии, бездетным вдовцом. При строительстве рынка в нашем городе мой отец вел с ним дела. Как-то раз я увидела, как они стояли во внутреннем дворике и обсуждали свои планы. Илазар сразу произвел на меня впечатление — крупный, сильный мужчина, борода с проседью. Он много путешествовал по всему миру, бывалый человек, полная противоположность Аристею. Отец, конечно, не хотел, чтобы я выходила замуж за иностранца. Но, не желая меня не расстраивать, он согласился.
      — Когда ты узнала его лучше, не вышло ли так, что Илазар потерял свою привлекательность?
      — Ох, Илазар своеобразный человек. И к тому же, у финикийских жен есть свои преимущества. Разве ты не знаешь, что их женщины обладают гораздо большей свободой по сравнению с эллинскими?
      — Я их отлично знаю, ведь я прожил в Тире три года. А что было дальше?
      — Илазар привез меня в Мотию, свой родной город. Там он получил контракт на перестройку участка городской стены.
      — Город расположен на западном берегу Сицилии, не так ли?
      — Да, на острове в заливе.
      — Разве они ожидали нападения эллинов? — спросил Зопирион.
      — В принципе, нет. Но склады каждого финикийского города забиты товарами, которые их торговцы свозят со всего мира, от равнин Скифии до Геракловых столбов. Любой военачальник с радостью ограбил бы такой город, и финикийцы прекрасно это понимают. Мы прекрасно жили. Я могла бы свыкнуться с грубоватыми манерами Илазара, если бы у нас не родился сын.
      — Сын? Большинство семей встречают появление первенца как милость богов!
      Девушка понизила голос, как будто воспоминания давались ей с трудом.
      — Илазар очень набожный человек. Слово за слово, и я узнала, что у него на уме. Когда финикийским городам угрожает серьезная опасность, знатные семьи отдают своих первенцев в жертву — на сожжение живьем в статуе Ваала Хаммона. Можно представить, что сделает с нашим милым ребенком Илазар, если над Мотией нависнет опасность.
      — Клянусь Зевсом-Спасителем! Однажды в Тире мне довелось присутствовать при этом. Итальянский обычай вооружать рабов или пленных и заставлять их биться насмерть гораздо более гуманный. Что ты предприняла?
      — Сначала я была так напугана, что ни о чем не могла думать. А после я решила сбежать и забрать с собой ребенка. Одной мне было не справиться, и я подкупила няню, совершив жестокую ошибку. Еще я подкупила капитана корабля — он должен был забрать нас следующим рейсом на Мессану. Далее в мой план входило в отсутствие Илазара отправиться к подруге-эллинке, чтобы уже от нее ускользнуть на пирс, где была назначена встреча с няней и ребенком.
      Я пришла в дом своей подруги и надела седой парик. С небольшим свертком вещей я пришла на пирс и взошла на корабль. Но няня так и не появилась. Вместо нее пришел разъяренный Илазар. Он разыскивал меня. К счастью, никому не пришло в голову, что ему была нужна только что поднявшаяся на корабль седовласая старушка. Я спряталась за тюками с грузом, и капитан Филон — благослови его Артемида — не выдал меня. Позже моя подруга написала мне, что няня, взяв моего ребенка, отправилась к Илазару и раскрыла ему мой план в надежде получить вознаграждение и от него.
      — Будь она проклята! А что случилось дальше?
      — Думаю, я могла бы вернуться к Илазару и понести наказание. Но это не спасло бы маленького Ахирама. Илазар не спускал бы с него глаз, и ни за что не оставил бы мне шанса даже прикоснуться к ребенку. В конце концов, я уплыла без сына. Наверное, я трусиха…
      — По-моему, ты героиня, — заверил Зопирион. — А что было дальше?
      — Конечно же, отец был ужасно расстроен. Но он добился, чтобы Суд архонта предоставил мне развод. На письмо Илазару с требованием вернуть внука ответа не последовало. Отец послал в Мотию моего брата Главка с предложением выкупа — и это помимо решения не требовать возвращения моего приданого, — но Илазар просто вышвырнул Главка из дома. Мне ничего не оставалось, как искать совета у Сивиллы. Отец чувствовал себя недостаточно хорошо, чтобы пуститься в путешествие, и дядя Нестор согласился сопровождать меня. Теперь он мертв, и в этом я виновата… — и девушка снова разрыдалась.
      — Тише, тише, — неловко успокаивал Зопирион. — Три богини по своему усмотрению перерезают нити наших судеб. Твой дядя погиб как герой.
      Девушка вытерла глаза концом вуали.
      — Земля полна горестей, и в водах их не меньше.
      — Ты все еще собираешься просить совета у Сивиллы? — спросил он.
      — Я уже знаю его.
      — Как это тебе удалось?
      — Когда Требатий вышел после аудиенции, на акрополе почти никого не осталось. Тогда я обратилась к жрецу с вопросом, нельзя ли мне войти, полагая, что пираты слишком сильно боятся гнева богов, чтобы ворваться в священные пещеры.
      — Вот умница! И какой же совет ты получила?
      — Сивилла сказала:
 
      «Чтобы дитя возвратить с земли заходящего солнца
      В помощь должна ты искать человека восточных кровей».
 
       — То, что касается Мотии, вполне ясно. Но похоже на то, что тебе следует искать помощи человека с Востока — ионийца или даже этруска.
      — Только не надо говорить, что мне следует снова заводить дела с финикийцами. Они мне столь же ненавистны, сколь и врата преисподней.
      — У меня много друзей в Тире, но я прекрасно понимаю твои чувства.
      Некоторое время они молча продолжали путь. Солнце садилось все ниже в Тирренское море, и оно зажглось пламенными всполохами, как огонь в чреве Ваала Хаммона. Наконец, девушка прервала молчание.
      — Я рассказала о себе практически все. Теперь твой черед.
      — Да мне нечего рассказывать. Я простой конструктор и привык много работать. Мы с отцом ведем в Таренте свои дела.
      — Конструктор? Значит, ты — создатель машин?
      — В наши обязанности входит и создание машин. Это одно из множества наших занятий: мы разрабатываем проекты защитных сооружений, строим акведуки и занимаемся дорогами. Когда некто вроде господина Илазара находит задачу слишком сложной, чтобы решить ее самостоятельно, он посылает за нами, и мы выполняем за него все расчеты.
      — Мне казалось, что в Мессане нет конструкторов.
      — На западе их не так много. Наша профессия появилась недавно в Элладе. Она требует частых разъездов, и, к тому же, носит случайный характер. Некто — это может быть частный подрядчик, либо правитель архонт города — берется решить в некую техническую задачу. И бьется над ней до тех пор, пока только что не сходит с ума. И тогда он обращается к нам. Мы находим решение, а тот, кто нас нанял, говорит: «Так просто! Я и сам смог бы так сделать! И неужели вы, пройдохи, думаете, что за это я заплачу вам сто драхм ?» В конце концов, когда мы в очередной раз услышали подобные слова, мой отец ответил: «Ну, хорошо. Я больше не произнесу ни слова об оплате, если ты согласишься поспорить со мной». «О чем же?» — поинтересовался заказчик. Он был азартным игроком. «Могу поспорить, что, не разбивая ни одного, отличу сваренные вкрутую яйца от сырых. Ставлю сотню драхм, что у меня это получится!» Подрядчик принял условия. Мы взяли дюжину яиц, половину сварили, охладили и смешали с сырыми. И отец с легкостью отделил крутые.
      — Как?
      — Кладешь яйцо на стол и раскручиваешь. Если оно крутится ровно, значит, сварено вкрутую; если покачиваясь, то сырое. Меня научил этому трюку один из моих друзей в Тире.
      — Вот забавно! А что ты делаешь в Тире?
      — Получаю техническое образование. Отец отправил меня учеником к Абдадону — своему товарищу, который специализируется на доках и кораблестроении. В строительном искусстве финикийцы далеко опередили эллинов.
      — Неужели? А я думала, что эллины превзошли народы ойкумены во всех искусствах.
      — Им нравится так думать. Тем не менее, некоторые чужеземцы прекрасно разбираются в той или другой области знаний. Финикийцы с большим уважением относятся к изобретениям и преклоняются перед лучшими из них.
      — А как, говоришь, зовут твоего отца?
      — Мегабаз сын Зопириона.
      — Имя похоже на персидское.
      — Так оно и есть персидское. — ответил Зопирион и, будто защищаясь, добавил: — Я перс только на четверть. Мой дедушка Зопирион был персидским аристократом. После поражения Великого Царя он сбежал в Афины и женился там на женщине по имени Елена. Когда мой отец подрос, он переехал в Тарент. Поговаривали, что там было легче получить статус гражданина. Ты же знаешь, насколько недоступны и исключительны афиняне. Если по происхождению ты не полностью афинянин, легче стащить яйцо грифона, чем получить афинское гражданство.
      — И тарентийцы даровали ему гражданство?
      — Да, конечно. Теперь мы — почтенные граждане, несмотря на то, что полукровки. Человек — никто вне города или семьи. Госпожа Коринна, почему ты на меня так смотришь?
      — Почему… наверное, ты и есть тот человек с востока, о котором говорила Сивилла! В тебе течет персидская кровь, а живешь ты в Тире.
      — О, мужественный Геракл! Только не надо думать, что я спасу твоего ребенка от его собственного отца!
      — Боги выбрали тебя для этой цели!
      — Дорогая Коринна, у меня есть обязанности перед городом и семьей, а для пифагорейца долг и ответственность превыше всего. К тому же архонт не позволит мне пуститься галопом в подобное приключение.
      — Значит, ты мне не поможешь? — Губы девушки задрожали.
      — Я был бы рад, но… Твои друзья и родственники в Мессане подходят для этой цели гораздо лучше меня. К тому же, я никогда не был на Сицилии.
      — Но ты, а не они подходишь под пророчество Сивиллы!
      Зопирион корчился в агонии нерешительности. Ему бесконечно нравилась эта невысокая, смуглая и симпатичная девушка. У тарентийца нечасто появлялась возможность пообщаться с девушкой равного с ним положения вне присутствия родственников. Пребывая в мучительных раздумьях, Зопирион хмуро глядел на дорогу.
      — Но ты мог бы по крайней мере проводить меня до Мессаны, — предложила Коринна. Если ты откажешь, я не знаю, удастся ли мне в безопасности добраться до дома. А оттуда ты мог бы сесть на корабль, идущий на восток, и вернуться в Тарент даже раньше своих спутников.
      — Я спрошу у архонта…
 
      Когда Зопирион и его спутники-тарентийцы, умытые и натертые маслом, подошли к дому городского совета Кум, красный диск солнца висел низко над городом, окрашивая белую штукатурку здания в нежный розовый цвет. Кирпичное отштукатуренное здание совета было похоже на коробку. Пара дорических колонн из покрытого штукатуркой известняка вносила разнообразие в простые и грубоватые формы здания и торжественно заявляла о том, что на варварское побережье Италии была случайно занесена эллинская культура.
      — О, Зопирион! — окликнула его Коринна, выйдя из тени, где она стояла вместе с Софроном-телохранителем и двумя рабами.
      — Радуйся! — ответил Зопирион. — Милый старый Бризон позволил мне проводить тебя до Мессаны, ни на шаг дальше. Он заставил меня поклясться священным тетрактусом , что оттуда я сразу же отправлюсь в Тарент.
      — Возможно, мы не доберемся даже до Мессаны! Случилось что-то ужасное, — сказала она.
      — О, Зевс! Только не говори, что капитан Как-Там-Его-Зовут отплыл без тебя!
      — Нет, но ничем не лучше этого. Он не хочет брать тело на борт. Бормочет что-то о привидениях, морских демонах и плохих приметах.
      — Будь он проклят! Мы не можем задерживаться! Еще немного на жаре, и твой дядя не… Ну, ладно. Попробую найти другой корабль.
      — Где?
      — Не знаю, — махнул рукой Зопирион. — Попробую разузнать что-нибудь на симпосиуме. При самом худшем раскладе там должен оказаться хоть один неаполитанец. Я что-нибудь организую. А теперь пожелаю тебе доброй ночи и приятного сна.
 
      Масляные лампы в городском совете мягким желтоватым мерцанием освещали накрытые столы. На дальнем конце зала в предвкушении обеда уже возлежали правитель архонт и несколько высокопоставленных персон. Остальные участники пира сидели на скамьях за длинными столами. Зопирион попытался пересчитать собравшихся, но тут же сбился: слишком много народу сновало вокруг.
      — Добро пожаловать! — произнес Гелиий Мутилис. — Приношу извинения, что мы не смогли обустроить вас должным образом, но наша базилика слишком мала, сюда не поместится необходимое количество лож. Надеюсь, что выпив достаточно нашего превосходного Фалернского, вы не заметите разницы.
      За столом Зопирион оказался между кельтом Сеговаком и неаполитанцем, с которым разговаривал до начала сражения.
      — Возрадуйся, господин Зопирион! — воскликнул последний. — Ты и твои друзья сделали невозможное, а именно помимо моего желания сделали из меня героя! Это еще раз доказывает, что боги вмешиваются в события людских жизней, ведь без божественного провидения и ты, и я, и все эти герои погибли бы в полной неразберихе. Клянусь яйцами Геракла, я не поставил бы и гнилой оливки против золотого персидского статира , на то, подобная нашей разношерстная толпа имела шанс выстоять в схватке с профессиональными убийцами!
      — Мой друг Архит обладает сверхъестественным даром убеждать людей сделать то, что он считает нужным. Наверное, боги говорят его языком.
      — В любом случае я, как разумный человек, был готов бежать куда угодно. Однако, дело повернулось наоборот: то, что подсказывал здравый смысл, оказалось как раз неразумным. Твое здоровье, господин!
      — Спасибо, господин Ингомедон! — ответил Зопирион. — Ты не знаешь, где можно сесть на корабль, отплывающий в Мессану либо отсюда, либо из Байев или Неаполя? И причем хотелось бы, чтобы капитан судна был не слишком суеверным.
      — Хочешь доставить домой тело пожилого человека из Мессаны? Сейчас подумаю. Как мне думается, сегодня отплывает Страбон.
      — Он не поплывет с таким грузом.
      — Ну тогда… Гмм… Видишь того парня в серьгах и ожерелье из стекляшек?
      — Такой худой, он еще барабанит пальцами по столу?
      — Да. Это капитан из Финикии, приплывший несколько дней назад. В то утро он тоже приходил к гроту Сивиллы. Не знаю, как его зовут и каков его порт, но ты можешь и сам спросить об этом. Не представляю, что он здесь делает, потому что он не участвовал в битве, а тем более не гражданин Кум. Возможно, правитель должен ему денег, или у них какие-то темные дела. Говорят, что все финикийцы — воры, но у меня нет предубеждения относительно иностранцев. Тем более, что некоторые из моих лучших друзей…
      — Я сам перс на одну четверть, — с воодушевлением отметил Зопирион.
      — Да не бери в голову, — Ингомедон поспешно проглотил сочнейший кусок осьминога и, понизив голос, заключил:
      — На самом деле, разговоры о чистоте крови — больной вопрос в Кумах. Дело в том что, жители Кум не чистокровного происхождения, так же как и вы — жители Тарента. Извини, конечно, но ты понимаешь, о чем идет речь. Примерно два поколения назад, когда Кумы были греческой колонией, город захватило войско самнитов. Они порезали мужчин и надругались над женщинами. Некоторые из тех разбойников до сих пор живы. Самниты осели и зажили с новыми женами и отпрысками. Ты не представляешь, какое множество полукровок тогда развелось. Вследствие того, что женщины в большинстве своем были эллинками, то дети говорили по-гречески лучше, чем по-оскски. Они так и продолжают говорить, только с грубым италийским акцентом, думаю, ты заметил. Но имена они носят оскские — здесь отцы сказали свое слово.
      — А нет ли здесь общества пифагорейцев?
      — Ты имеешь в виду группу философствующих фанатиков, которые плетут интриги для захвата власти, чтобы принудить всех отказаться есть бобы?
      — Да ничего подобного! Пифагорейцы уже много лет не занимаются политикой, за исключением группы в Регии. В наши дни это люди, интересующиеся математикой и прочими науками, исследователи, занятые поиском разгадок тайн вселенной.
      — Только не здесь, — рассмеялся Ингомедон. — К интересам неаполитанцев относятся исключительно состояние кошельков, набитое брюхо и любовные утехи. Извини, еда остывает.
      — Как у тебя дела, Сеговак? — Зопирион обратился к соседу. — Ты был у Сивиллы?
      — Да, молодой господин. И мудрая женщина сказала мне: «Ищи свое место там, где остров управляет берегом». Но где такое возможно?
      Зопирион нахмурился.
      — Я слышал, что Дионисий переносит свою ставку на остров Ортигия. Оттуда он управляет Сиракузами, расположенными на крупном острове — Сицилии, и не только ими.
      Кельт с пониманием кивнул.
      — Я как раз думал о нем. Когда-то я служил у тирана — его предшественника. Его звали Гермократ, и это был великий человек. А что тебе рассказала великая жрица?
      — Она сказала, что когда-нибудь я разобью мир вдребезги.
      Голубые глаза Сеговака широко раскрылись от удивления.
      — Что ты говоришь? Надеюсь, когда это произойдет, я буду далеко от того места. На мой взгляд, ты симпатичный парень и совершенно не похож на человека, который только и думает о том, как бы разрушить мир, такой гармоничный и целостный.
      — А кроме того, она посоветовала нам опасаться Волка с Севера, кем бы он ни был, — добавил Архит, сидящий по другую руку Сеговака.
      — Попридержи язык, пьяная трещотка! — оборвал его сидящий неподалеку архонт Бризон. — Не нужно, чтобы об этом стали везде говорить, начиная от Карфагена и кончая Карией.
      — Ну, бывает, — вступился кельт. — От вина язык начинает вихлять, как колесо колесницы после смазки. Но не думаю, что в данный момент нужно обсуждать пророчества Сивиллы.
      Гул разговоров затих, как только на свободное пространство между столами выскочила танцовщица. В легкой тунике из пурпурного коанского шелка она извивалась под напевы контр-флейты — на ней играла девушка, сидящая в углу зала. Девушка завершила свой танец под аплодисменты и одобрительные возгласы собравшихся и, поклонившись, выбежала из зала. Спустя некоторое время она вернулась, жонглируя ножами и мечами. Аплодисменты становились все громче.
      В третий раз она поставила на пол несколько подсвечников с горящими этрусскими свечами. Сбросив тунику, девушка обнаженной прошлась колесом и сделала стойку на руках среди свечей, отсветы которых играли золотом на ее тщательно натертой маслом коже.
      — Не он ли сидит там с кислым видом? — громким шепотом произнес кельт.
      — Кто? — переспросил Зопирион.
      — Тот римлянин, Корнелий Арвинна? — И Сеговак кивнул в сторону лож, расположенных на возвышении на дальнем конце зала. Римский всадник с выражением холодного неодобрения на лице сидел на своем ложе, болтая ногой и пытаясь поправить тогу, чтобы была видна полоска на тунике.
      — Похоже, девушка завивает волосы на промежности, — продолжал кельт. — У вас в городе тоже так принято?
      — Так принято у италийцев, — ответил Зопирион, — но изначально это был этрусский обычай. Некоторые тарентийцы из богатых семей переняли его: золотая молодежь, проводящая время за ваянием собственных тел, упражнениями мускулов в гимнастических залах. Но к тем, кто зарабатывает на хлеб собственным трудом, это не относится. Прежде чем я позволю появиться около своей семьи такому украшателю с бритвой…
      — А у нас в Неаполе волосы выщипывают, — перебил его Ингомедон.
      — Ого! Скоро простонародные обычаи войдут в моду! — отозвался Сеговак.
      — Зевс, Аполлон и Деметра! — вскричал Ингомедон. — Вы только посмотрите! — И неаполитанец разразился грубым хохотом, к которому присоединилась вся компания. А затем и весь зал, в котором происходило пиршество, содрогнулся от раскатов неистового веселья.
      Танцовщица сделала финальное сальто, прошлась колесом и опустилась на колени римского всадника, обхватив руками его шею и спрятав лицо на широкой груди. Выражения неподдельного ужаса, смятения и ярости волной пробежали по суровому лицу римлянина. На мгновение показалось, что он готов вскочить и выбежать из зала. Но с прилипшей к нему обнаженной девицей всаднику вряд ли удалось бы сделать даже несколько шагов, это только ухудшило бы создавшееся неловкое положение. Видя, что присутствующие находят в происшествии просто добрую шутку, он попытался улыбнуться, но вместо улыбки лицо исказилось в жуткой гримасе.
      Девица спрыгнула с насиженного места и поклонилась, вызвав бурю оваций. Когда она, подхватив тунику, выбежала из зала, архонт, Геллий Мутилл, поднялся со своего ложа.
      — И в заключение сегодняшнего вечера устроим аукцион. Разыгрываться будет одна ночь с этой милой малышкой-танцовщицей, и ее получит тот, кто заплатит больше всех. Но ее владелец любезно просил меня, во-первых, пообещать, что девушка может забрать себе половину вырученных денег, а во-вторых, что она не пойдет с мужчиной, который ей не понравится. Итак, с чего начнем, о граждане? Не хочешь ли начать торги ты, достопочтенный Корнелий Арвинна?
      — Нет! — поправляя тогу, гневно закричал римлянин.
      — Вот ваш Волк с Севера, — указывая на него рукой, произнес Ингомедон.
      — Ты говоришь о римлянине? — переспросил Зопирион.
      Неаполитанец утвердительно кивнул.
      — Мне что-то не верится! — воскликнул Зопирион. — Рим — такое крошечное, отсталое государство! К тому же он так далеко от нас, у него даже нет выхода к морю! Как Рим может угрожать Таренту? Мы в большей степени опасаемся угрозы от жителей Лукании , этрусков или кельтов. Послушай, вполне возможно, что даже твой прекрасный Неаполь гораздо более величественен, чем маленький старый Рим!
      — Поверь мне, я был в Риме и знаю, о чем говорю, — ответил Ингомедон. — Римляне консервативны и ужасно скучны. Вряд ли они будут смеяться над комедиями Аристофана. Традиция — вот их царица. Они очень дисциплинированны. В отличие от нас.
      — Ты имеешь в виду «нас — неаполитанцев» или «нас — эллинов?».
      — Естественно, неаполитанцев я знаю гораздо лучше. Но это замечание можно отнести как к тем, так и к другим. Спартанцы дисциплинированы, но они не терпят эллинов. Скажем, я совершенно недисциплинирован. Среди эллинов полно «воинов в постели» — львов в спальне и кроликов на поле боя.
      — Я слышал, что после победы над афинянами спартанцы потеряли голову.
      — Возможно и так, но у римлян такая сложная организация, какая спартанцам даже не снилась. Кроме того, если римляне завоевывают соседние территории, они спустя некоторое время дают жителям возможность получить полноценное гражданство. За счет этого их сила растет.
      — Города эллинов более недоступны и привилегированны, — заметил Зопирион. — Наши боги очень ревнивы, они ненавидят, когда чужеземцы участвуют в их обрядах.
      — Это точно. Таким образом, когда эллинский город захватывает и присоединяет к своим владениям новые территории, как сделали афиняне, все остальные народности, населяющие эти земли, становятся объектами для эксплуатации. Как и следовало ожидать, они ненавидят своих хозяев и только и ждут подходящего случая, чтобы отделиться. Не знаю, на какие уловки и хитрости в области религии идут римляне, чтобы обойти препятствия, связанные с вероисповеданием, но им и это вполне удается, — неаполитанец зевнул. — Клянусь египетской собакой, зачем мне изображать из себя оракула, если я не могу предсказать свою собственную жизнь хотя бы на день вперед!.. Цены на девочку вышли за пределы возможностей моего кошелька, пойду-ка я домой. Но запомните мой рассказ. Если доживете до старости, то сами убедитесь, на что способен Рим.
      Девушку выиграл крепкий лысый землевладелец. Праздник закончился, Зопирион заметил в толпе худощавого финикийского капитана с напряженным взглядом и стал пробираться к нему сквозь толпу.
      На следующее утро, когда поднялось солнце, Зопирион появился в трактире, где Коринна занимала одну из двух отдельных комнат.
      — Все готово. Отплываем сегодня утром на «Муттумалейн» капитана Ифбаала.
      — Снова финикиец!
      — Ничего не поделаешь. В ближайшие десять дней отплывает только он, если не считать капитана Страбона. Собирай вещи, мы отправляемся в путь.

      Улетел сильный северный ветер, который дул весь вчерашний день, оставив после себя оживленный бриз. «Муттумалейн» нашел приют у небольшой каменной пристани: пирс, начинаясь у пляжей Кумая, серпом загибался в Тирренское море. Шаткая доска сходней служила мостом между пристанью и высоким планширом судна — пузатого корабля с окрашенной в ярко-алый цвет палубой и черным корпусом, над которым возвышалась одинокая мачта с желтым квадратным парусом, а на корме располагалась каюта размером не больше собачьей будки. Около мачты были грудой навалены весла, а на корме лежали два сложенных посадочных трапа, короткий и длинный.
      Рабочие, громко перекликаясь по-оскски, грузили в трюм бочки с вином и оливковым маслом, тюки с полотном, мешки с солью. Восемь смуглых матросов-финикийцев в одних набедренных повязках, вооружившись веревками, закрепляли грузы. На пирсе стояли пассажиры в ожидании окончания погрузки.
      Капитан Ифбаал находился на палубе (там, где у планшира начинались сходни) и делал пометку на вощенной деревянной табличке каждый раз, когда на борт поднимался очередной груз. Вместо украшенного вышивкой плаща, который был на нем вчера у пещеры Сивиллы, он оделся в обычный наряд финикийского моряка — блузу с короткими рукавами и кильт, поверх которых была наброшена короткая накидка, защищающая от легкого бриза. На голове капитана был надета круглая шапочка. Шею, как и вчера, украшало ожерелье из стеклянных и медных изображений финикийских богов. Капитан был мужчина среднего роста, слегка сутулый, худой до невозможности, с носом, похожим на ястребиный клюв.
      Рядом с ним стояли два местных купца и также делали пометки на табличках. То и дело погрузку останавливали, и Ифбаал начинал спорить и переругиваться с тем или иным купцом.
      Около люка погрузкой руководил помощник капитана — ничем не примечательный невысокий мужчина. Когда последний мешок с солью скрылся в трюме, Ифбаал сделал знак спутникам Коринны — телохранителю Софрону и единственному оставшемуся рабу (второй успел сбежать). По его сигналу они взялись за носилки, на которых лежало завернутое в саван тело Нестора, подняли их на борт и осторожно опустили в трюм.
      После этого Ифбаал повернулся к ожидающим на пирсе пассажирам.
      — Поднимайтесь на борт! Но не заходите в мою каюту! — прокричал он им на ломаном греческом.
      Пассажиры поспешили подняться на корабль: парочка средних лет с ребенком лет двенадцати; старик-этруск с гладко выбритой верхней губой, в нахлобученной широкополой шляпе шел, опираясь на костыль; его слуга — молодой парень; кельт Сеговак; странствующий певец в льняных одеждах нес лиру; и, наконец, Коринна из Мессаны. «Муттумалейн» не был приспособлен для перевозки пассажиров, и они торопливо поднимались на борт, чтобы не мозолить морякам глаза. На палубе они расположились вдоль фальшборта, устраиваясь на принесенных с собой одеялах, плащах или сумках.
      Зопирион попрощался с архонтом и другом Архитом. Неподалеку от пристани стояли два раба, принадлежащих городу Таренту и посланных прислуживать в пути трем пилигримам, и держали в поводу мулов.
      — Постарайся не уболтать горожан настолько, что они выберут тебя архонтом еще до моего возвращения! Ты слишком юн для такой должности! — посоветовал Зопирион Архиту.
      — А ты не перетрудись, считая волны, а не то упадешь за борт, — парировал Архит. — И узнай, есть ли в Мессане пифагорейское общество. Было бы здорово, если бы наш небольшой клуб познакомился с единомышленниками. Тогда мы смогли бы поддерживать связь не только с группой зубров в Регии.
      — Обязательно. До свидания, архонт. Да поможет тебе Гермес вернуться домой!
      — Эй, ты поторопись, — закричали с корабля. Зопирион закинул за спину заплечный мешок, в котором лежал щит и смена одежды и, опираясь на копье, как на палку, начал подниматься по сходням.
      — Тарентиец Зопирион? — не успел юноша спрыгнуть на палубу, как капитан Ифбаал обратился к нему с вопросом.
      — Да, меня так зовут, — Зопирион положил на палубу вещи, чтобы было удобнее достать плату за проезд.
      — Красивый молодой человек, не так ли? — заметил Ифбаал.
      — Хорошо, что хоть кто-то так считает.
      — Вот и держись подальше от моей каюты!
      Зопириону не понравился ни тон, каким разговаривал капитан, ни зловещий блеск в его глазах. Несмотря на то, что Ифбаал держался спокойно, чувствовалось, что внутри он напряжен и натянут, как тетива лука, в любой момент готовая выпустить стрелу. Надеясь настроить капитана на более дружелюбный лад, Зопирион обратился к нему по-финикийски.
      — Капитан, неужели в вашей каюте находится нечто настолько опасное, что к нему даже нельзя приблизиться? Неужели это голова Медузы Горгоны, один взгляд которой способен превратить нас всех в камень?
      — В каюте каюта находится моя жена, и этим все сказано, — отрезал капитан на том же языке. — Она самая прекрасная женщина Египта, и мне совершенно не нужно, чтобы распутники-эллины проявляли к ней интерес.
      Зопирион постарался улыбнуться.
      — Вам нечего бояться, доблестный капитан. Пифагорейцам свойственно держаться подальше от чужих жен, — он повернулся и пошел располагаться на палубе неподалеку от Коринны и ее спутников.
      — Асто! — пронзительно закричал Ифбаал. — Отвали сходни! Поднимай якорь! Четверо на весла, а остальным поднять парус!
      Помощник капитана бросился выполнять команду, то и дело бросая беспокойные взгляды на своего начальника. Капитан, стоя перед каютой, взялся за рукояти румпеля, при помощи которого можно было управлять двумя боковыми рулями. На судне послышалось тихое бормотание — это пассажиры и их друзья обращались с молитвами к своим богам. Плеск волн переплетался со скрипом весел в уключинах и веревок в снастях. «Муттумалейн» медленно отходил от пристани. Рывками подняли желтый парус, он затрепетал и наполнился ветром. Корабль накренился и начал удаляться от пирса, держа курс под углом к берегу. Голубая с белой пеной вода бурлила за его грубой черной кормой. Гребцы ритмично поднимали и опускали весла. В небе над головами кружили и громко кричали чайки, а вдали на сапфировой глади моря играли, выпрыгивая из воды, блестящие серые дельфины.
      Когда отплыли далеко от берега, на «Муттумалейне» началась сильная кормовая качка — внезапно разыгравшийся Борей погнал волны ровными грядами на юг. Одна за другой зеленые валы перекатывались от кормы к носу, громко хлопали о кормовой подзор; приподнимая корпус, прокатывались под судном, вспенивались по обе стороны корабля. Матросы надели блузы и кильты.
      Сеговак, держась за перила, наблюдал за игрой дельфинов. Так недавно пышущее здоровьем румяное лицо кельта теперь стало землисто-серым.
      — Почтенный Зопирион, скажи, а существовал ли на самом деле некий грек, который изобрел крылья, при помощи которых человек мог летать? — спросил он. — Идея просто гениальная! Жаль только, что бедный человек подлетел слишком близко к солнцу, от жара светила воск растаял, и несчастный рухнул в море и утонул, а был такой умный! Помнится, когда я служил наемником у тирана Гермократа, мне рассказали эту историю.
      — Этого человека звали Икар. По крайней мере, он погиб, летая на этих крыльях. Но сделал их Дедал, его отец — уточнил Зопирион.
      — Не важно, как кого зовут. Но, думаю, их способ — перелет над морем — гораздо более удобный, чем путешествие на корабле.
      — Это просто легенда, — заметил Зопирион. — Не забудь встать с подветренной стороны, если твой желудок выйдет из-под контроля.
      — Но это еще хорошая погода, — вмешался в разговор Асто, застенчивого вида помощник капитана. — Если продержится такой ветер, мы прибудем в Мессану быстрее, чем за десять дней. Станет легче, если вы немного прогуляетесь. Видели бы вы, какие страдания приходятся на нашу долю, когда целый месяц дует, не переставая, встречный ветер, или налетает внезапный шторм! Или из глубин поднимаются морские чудища, чтобы напасть на нас!
      — Может, не стоит слишком много толковать о чудищах, если вы хотите получать доход от перевозки пассажиров? — заметил Зопирион. — Хорошо ли идет торговля на побережье?
      — Не без помощи Сивиллы, — ответил финикиец. — За ее советами люди съезжаются из разных мест, даже издалека, и благодаря этому некоторые убыточные рейсы становятся выгодными. Кампанцы обожают предметы роскоши, но сами торгуют в основном грубым волокном, которое не пользуется большим спросом в Элладе. В отсутствие пилигримов нам пришлось бы возвращаться порожняком…
      — Асто! — раздался громкий крик капитана Ифбаала. — Встань у штурвала, порази тебя Мелькарт! Я схожу вниз, посмотрю, что там.
      — Иду! — прокричал Асто.
      — Ифбаала считают самым отважным капитаном Внутреннего Моря : весной он первым выходит в море и последним заканчивает навигацию осенью. — повернулся Асто к Зопириону. Даже дурные предзнаменования не в силах остановить его. И ничто не ускользнет от его внимания. Он всегда найдет, к чему придраться, даже когда все в полном порядке. Иду!
      Помощник капитана низко поклонился Зопириону и убежал, громко топая по палубе босыми ногами. Старый этруск сидел на палубе, вытянув вперед и грея на солнышке искалеченную ногу. Поставив ладонь козырьком, он следил за кружащими над кораблем чайками.
      — О чем это вы говорили по-финикийски? — спросил он на ломаном греческом.
      — Асто рассказал мне, что наш капитан — настоящий Одиссей, судя по его мужеству и искусности, и ничто, даже дурные приметы не в силах задержать его.
      — Тем глупее он и тем хуже нам, — произнес этруск. — Что бы ни происходило, приметы всегда предупреждают нас. Именно поэтому я и слежу за птицами. Я, зилат Тарквиний, умудренный жизнью человек и занимаю важный государственный пост. Я знаю, о чем говорю.
      — А что говорят птицы об этом путешествии?
      — Ничего хорошего. Кого-то постигнет несчастье.
      — Кого именно?
      — Пока не знаю, скажу позже, — и этруск вернулся к наблюдению за птицами.
      Сеговак стонал, обхватив голову руками. Коринна, прислонясь к перилам, смотрела в сторону берега. Когда корабль миновал пролив между мысом Мизенум и островом Прохитой, с востока открылся безбрежный Неаполитанский залив. Ограниченный слева — за кормой — островом Энария, справа — прямо по курсу — островом Капри, он представлял собой неправильный полукруг. Города и деревни на берегу казались ниткой белых бус на зеленой нитке, а среди них подвесками колье возвышались стены и храмы великого Неаполя, справа от которого неясно вырисовывался темный конус Везувия.
      — Как похоже на великую Этну моей родины, — произнесла Коринна. — Но в отличие от Этны, которая дымится и время от времени плюется, эта гора выглядит спокойной.
      — Я слышал одно предание о том, как однажды произошло извержение Везувия, — произнес Зопирион. — Но, по всей видимости, огонь вырывается из жерла с благими целями.
      От одного жалкого вида Сеговака лицо девушки исказилось.
      — Однако мне тоже не вполне хорошо, и голова болит. Я лучше отправлюсь в постель.
      Певец тоже выглядел безрадостно. Мужчина и женщина средних лет сидели рядышком на палубе под небольшим зонтом — навесом, который они сами же и соорудили, и флегматично взирали на убегающие волны. По их виду невозможно было догадаться, испытывают ли они страдания. То же самое можно было сказать о мальчугане лет двенадцати, слугах и моряках.
      Тем не менее, из-за природной застенчивости Зопирион не решился завязать с ними разговор. В противоположность своему другу, Архиту, в присутствии незнакомцев он чувствовал, что теряет дар речи. Юноша с большим трудом поддерживал светскую беседу. Столкнувшись с незнакомцем, он либо сводил весь диалог к лекции на профессиональные темы, либо впадал в угрюмое молчание, предоставляя инициативу собеседнику.
      Сейчас, когда рядом не было людей, с которыми Зопирион мог с легкостью поддерживать беседу, он увлекся наблюдением за волнами: подсчитав их число, Зопирион попытался рассчитать скорость корабля исходя из времени, за которое мусор, плавающий на поверхности воды, проходил всю длину корпуса, а также вычислить объем маленькой каюты на корме. Незаметно его мысли перескочили на странное поведение капитана Ифбаала.
      Время от времени он украдкой бросал взгляды на каюту, пытаясь увидеть прекрасную женщину в мерцающем одеянии, характерном для вечного Египта. Но ничего не происходило. Каюта не подавала признаков жизни. Заметив заинтересованные взгляды Зопириона, капитан Ифбаал подозрительно нахмурился, и юноша решительно отвернулся.
      День близился к вечеру. Корабль шел узкой протокой в южной части Неаполитанского залива между мысом Афины и островом Капри. Пассажиры достали завтраки (большей частью это были хлеб, сыр и оливки) и принялись за еду. Зопирион, собираясь выбросить косточку от оливки, поднял глаза и столкнулся с сердитым взором Ифбаала.
      — Попрошу выбрасывать мусор за борт, мой корабль — не свиной хлев! — прорычал капитан.
      Путешественники миновали скопление скалистых островков южнее мыса и тут на палубе появилась Коринна.
      — Когда я плыла из Мессаны, мне рассказывали, что это — острова Сирен, мимо которых, заткнув уши, проплывал Одиссей.
      — Может, и так. Но другие утверждают, что Сирены находились у Бретонского побережья неподалеку от нашего города.
      — Жаль, — она выглядела немного разочарованной.
      — Не стоит досадовать, госпожа Коринна. Я не сомневаюсь, что Одиссей на самом деле плавал в этих водах. Но жители половины городов Внутреннего моря пришли к выводу, что для привлечения путешественников и увеличения доходов от торговли будет лучше, если окажется, что именно в их городе происходили те или иные приключения великого героя. В своих поисках они уподобились мальчишке, ищущему блох на собаке. Роются в эпических поэмах, находят разного рода ссылки и знаки. И не важно, что все это очень сильно притянуто за уши.
      Подошел Асто, и Зопирион повернулся к нему:
      — Где мы остановимся на ночь?
      — С таким добрым ветром капитан собирается держать курс на Посидонию. Обычно первую стоянку мы делаем в Салерно или, что еще лучше, в святилище Геры Аргосской. Но на этот раз боги особенно благосклонны к нам.
      Коринна вернулась к своему месту на палубе и завела чисто женский разговор с матерью двенадцатилетнего мальчика.
      — Почему мы не заходим в Неаполь? Этот порт гораздо больше Кум!
      — Мы были там, когда шли на север, и взяли на борт груз. Если зайдем в Неаполь вторично, то потеряем один день без всякой пользы. Обычно Неаполь — конечный пункт нашего маршрута. Но Ифбаал — тут Асто хихикнул, — чувствует запах груза как борзая запах дичи за пол-лиги с наветренной стороны. Как только он узнал, что на кумских складах скопились грузы, и там только и ждут начала навигации, как он «ззип!» — Асто сделал стремительный жест рукой. — И мы понеслись в Кумы, как летучая рыба, за которой гонится тунец.
 
      Под окрашенным пурпуром небом на равнине, покрытой сосновыми лесами, раскинулась Посидония. За чернеющим в неярком свете затухающего дня лесом возвышались покрытые снегами вершины Альбурнских гор. «Муттумалейн» бросил якорь у заросшего тростником устья небольшой речушки Саслос. Свет заходящего солнца окрашивал в розовый цвет белую штукатурку храмов. Их кровли были отчетливо видны за деревьями. Матросы приладили к борту длинный посадочный трап. Дальний его конец отбросили как можно дальше, но он упирался прямо в грязь. Пассажиры и экипаж спустились по лестнице и, хлюпая по воде, добрались до берега.
      — Сойдете на берег, господин Ифбаал? — спросил Зопирион.
      — Чтобы оставить без присмотра корабль и жену в стране, кишащей развратными, нечистыми на руку греками? Разве я похож на сумасшедшего?
      Пожав плечами, Зопирион повернулся и начал спускаться по лестнице. Вслед за ним спустилась и Коринна, и юноша на руках перенес ее на берег. От близости девушки сердце Зопириона бешено заколотилось.
      Неподалеку от места высадки стояло несколько жителей Посидонии — рыбаки, да пара мальчишек с ослами внаем. Зопирион нанял было одного для Коринны: до города чуть ли не двенадцать ферлонгов. Зопирион разузнал, что в Посидонии только одна небольшая гостиница, невозможно грязная. К тому же в ней не было отдельных комнат, где можно было бы разместить Коринну: устроить девушку на ночь в общей спальне с мужчинами представлялось немыслимым. К счастью, в городе оказался проксен Мессаны, который нашел им пристанище в весьма приличном доме. Для Коринны и матери двенадцатилетнего мальчугана там даже оказались отдельные комнаты.
      Проводя вечер в гостинице, Зопирион прислушивался к разговорам в зале. Поговаривали, что в Посидонии весьма неспокойно. Воду мутили луканы, уже давно с завистью поглядывающие на греческий город, жемчужину цивилизации среди их дикости, и теперь…
      — Нам следует вооружиться до зубов и каждый день ходить на охоту, как делали спартанцы в хорошие времена, — произнес мужчина.
      — А когда же мы будем зарабатывать на жизнь? — спросил другой. — К тому же на каждого нашего воина в Лукании найдется десяток. Если бы наши правители были мудрее, они давно посеяли бы смуту среди варваров, и вместо того, чтобы воевать с нами, те передрались бы между собой.
      — Они так и делают, да только иноземцы давно разгадали эту уловку. Теперь нам лучше сидеть тихо и никого не трогать. Может, тогда они и не обратят на нас внимания, — вмешался в разговор третий.
      — Внимание они обратили уже давно. Слишком поздно. И помимо всего прочего, это совет труса, — заметил еще один. — Не лучше ли нанять воинов покрепче, к примеру, таких, как наш друг из Галлии. Послушай, кельт! Ты бы пошел сражаться для нас за плату?
      — Вполне возможно, — ответил Сеговак. После выпитого вина он снова обрел прежний румянец. — Конечно, если плата будет достаточной. Но не сейчас. Я как раз возвращаюсь от мудрой женщины из Кум, и она посоветовала мне наняться к Дионисию. Может быть, в следующем году.
      — Вот видишь, — заметил один из говоривших. — Безнадежно. Обстоятельства против нас. Не лучше нанять корабли и уплыть отсюда, как сделал Фокей , спасаясь от армии Кира.
      — Интересно, куда? Все побережье Внутреннего моря кишит кровожадными, завистливыми варварами. Нет! Богом клянусь, это наша земля, завоеванная в честном бою, и мы вправе ее защищать! Сила в единстве. Нам нужен крепкий союз с неаполитанцами, жителями Велии и других эллинских городов побережья…
      — Будь они прокляты, грязные иноземцы! Чтобы ради кичливых, трусливых, вероломных варваров — расхитителей гробниц мы подчинялись верховной власти? Они принуждают нас играть в открытую, но как только начинает пахнуть паленым, тут же делают ноги, бросая нас на произвол — нас порежут, как скот на бойне. На самом деле, нам нужно…
      Пока шел разговор, Зопирион отыскал засиженную клопами спальню и провалился в беспокойное забытье. В тревожном сне беспорядочно мелькали Коринна и Сивилла, этрусские приметы и огромный лук Геракла.
      Следующим утром по пути на корабль Зопирион немного задержался, чтобы осмотреть старый храм.
      — Да нет, меня не слишком волнует религиозная сторона вопроса. — пояснял он Коринне. — Но взгляни на устаревшую технологию строительства! Здесь, на западе, вместо мрамора они используют кирпич или даже грубый известняк, а вместо каменный колонн — деревянные! Поражаюсь, как эта развалина до сих пор не обрушилась! А эти крошечные терракотовые элементы вокруг антаблемента! Таково влияние этрусков…
      А неподалеку с выражением безразличного смирения стоял Софрон, почесывая блошиный укус. Телохранитель Коринны, казалось, предано исполнял свои обязанности. Однако разума подобного тому, каким он обладал — совершенно не отягощенного мыслями — Зопириону встречать не доводилось. На корабль они пришли последними и нашли капитана в еще худшем настроении, чем обычно.
      — Клянусь зубами Танит! — ревел Ифбаал. — Мы ждем вас целый египетский час! В следующий раз мы отплывем без вас, и плевать, что с вами будет!
 
      Велия была на расстоянии дня пути дальше по побережью, за мысом Посейдона. Когда корабль покинул Посидонию, оживленный береговой бриз отнес их далеко в море, пока берег не растаял пестрой полоской оливково-коричневого цвета, вытянутой вдоль горизонта. Экипаж под резким углом повернул «Муттумалейна» к берегу, желтый парус взяли на гитовы: теперь он располагался почти вдоль продольной оси судна. Но не прекращающийся северный ветер относил корабль все дальше от берега. Гафвинд кренил палубу, однако корабль шел устойчивее, чем прежде.
      — Не слишком ли далеко мы отплыли от берега? — улучив момент, когда Асто был один, по-финикийски спросил Зопирион.
      — Не бойся, — успокоил его Асто. — Ветер так или иначе сменится береговым. В худшем случае проведешь ночь на палубе. На самом деле следует опасаться только сильного шторма у скалистого берега. Если парус новый, то есть возможности для маневра. Но с таким как у нас — старым и обвислым, наши кости будут обгладывать крабы.
      Большинство пассажиров чувствовало себя гораздо лучше, чем вчера. Певец Гиппомедонт кусочком уголька начертил на палубе клеточки и играл с телохранителем Софроном в шашки, вместо фигур используя белые и черные бобы. Погода разгулялась настолько, что Зопирион снял кожаные фракийские сапоги и надел сандалии. Порывшись в сумке, он нашел небольшую коробку с настольной игрой «Священный путь» и принялся учить играть в нее Сеговака. Кельт оказался способным учеником, но отчаянно азартным игроком.
      — Зопирион, дорогой, а не оживить ли нам игру, сделав по небольшой ставке? — сыграв несколько раз, спросил Сеговак.
      «Ну что ж, в этом нет ничего страшного», — подумал Зопирион.
      — Отлично. Ставлю обол на следующий кон, — и он бросил кость.
      В игре «Святой путь» часто случались внезапные повороты судьбы. Зопирион уже привел одну из своих фигур в дом и взял в плен три фигуры Сеговака, когда кельт, в распоряжении которого оставалась лишь одна фигура, взял фигуру Зопириона, потом другую, а через некоторое время у Зопириона не осталось на доске ни одной фигуры.
      Следующие две игры прошли по такому же сценарию. Проиграв три обола, Зопирион забеспокоился. Разница в пол-обола могла существенно повлиять на наличие или отсутствие обеда в один из прекрасных дней. Юноша очень обрадовался, когда кельт поднял глаза и произнес:
      — Хвала богам, мы поворачиваем обратно к земле! А я уже начал было опасаться, что мы подплывем к краю мира и свалимся с него!
      — Судя по последним теориям, мир бескрайний. Он круглый, как мяч.
      — Да брось ты! Если бы он был круглый, с него стекла бы вниз вся вода!
      — Нет, не стекла бы, потому что «низ» — это направление к центру земли. Иными словами, если бы ты был от меня на противоположной стороне земли, твой «низ» для меня был бы «верхом» и наоборот.
      — Может, не стоит подшучиваешь над бедным необразованным кельтом, а? Каждый знает, что «верх» — это верх, а «низ» — это низ. Разве возможно, чтобы каждый из них одновременно был и своей противоположностью?
      — Представь, что мы стоим по обе стороны от мачты. В этом случае она находится к югу от тебя и к северу от меня. И если нас спросят, в какой стороне мачта, мы дадим ответы, отличные друг от друга. Но оба окажемся правы.
      Сеговак кивнул.
      — Со всем уважением к тебе и твоим знаниям, я все-таки не верю. А потом умные греки придут к выводу, что не духи навлекают на людей болезни, или что человек произошел от обезьян.
      — Вполне возможно. Один философ уже выдвинул теорию, что человек произошел от рыбы.
      — Ага! Среди вас простой человек не может чувствовать себя уверенно. Даже если ты в чем-то абсолютно уверен, обязательно появится бездельник вроде тебя и выведет из душевного равновесия заявлениями вроде «это совершенно не так». — Кельт зевнул и потянулся. — Посплю-ка я чуток, пока эти теории не начали бродить у меня в голове.
      Как и предсказывал помощник капитана, подул северный ветер. На закате «Муттумалейн» бросил якорь в одной из превосходных гаваней Велии. В ней стояли на якоре или лежали на берегу рыболовецкие суда и торговые корабли. У некоторых еще не был закончен ремонт после зимовки: там и здесь сновали люди, конопатили и красили корпуса, чинили оснастку.
      Люди с «Муттумалейна» устало двинулись в город. Их взглядам открылась обширная равнина, плотно застроенная домами. Хмуро стояли стены, а над ними возвышался акрополь с храмом на вершине.
      — Я не предполагал, что Велия — такой крупный город, — заметил Зопирион.
      — Да, это так, — ответила Коринна. — Он стоит в одном ряду с Тарентом и Неаполем. Жители Велии называют ее Западными Афинами, и во многом из-за ее философов.
      — Здесь мы должны, наконец, подыскать подходящее жилье. Кстати, кто видел легендарную жену капитана Ифбаала?
      — Я не видел. Начинаю думать, что женщина мертва, а у него мания возить с собой ее тело, — предположил певец Гиппомедонт.
      Сеговак, будто внезапно проснувшись, добавил:
      — Если эта несчастная на самом деле мертва, то скоро мы об этом узнаем.
      — Если только он ее не засолил, как засолили дядю госпожи Коринны — заметил Гиппомедонт. — Я знал одного человека, который настолько любил труп, что…
      Музыкант замолчал, заметив Ифбаала, трусившего мимо них на взятом внаем осле. Капитан ехал, низко склонив голову, а с лица не сходило обычное озабоченное выражение.
      — Он отправился в город к купцу, торгующему соленой рыбой.
      На этот раз путешественники остановились в хорошей гостинице с отдельными комнатами для женщин. Сидя в таверне гостиницы, Гиппомедонт настроил лиру и запел чистым тенором.
 
Художник, заполни мою неясную пустоту,
О Родосский мастер,
Приди, нарисуй мою возлюбленную, которой нет,
Такой, как я ее опишу:
Нарисуй ей волосы, черные и блестящие,
И если краски будут точны,
Попробуй создать ее.
Пусть она благоухает ароматной росой,
А под тенью волос нарисуй ее
Алебастровое чело,
Черные брови пусть лягут дугой…
 
      Певец послал по рядам свою шляпу, и в этот момент в дверях показался капитан Ифбаал.
      — Завтра мои люди могут поспать подольше, — как всегда грубовато произнес он. — На рассвете, когда откроется рынок, пополним запасы рыбы, а потом сразу же отплываем. Не опаздывайте!
      Утреннее солнце теплым светом заливало агору Велии, где торговцы пирогами и кровяной колбасой раскладывали на прилавках свой товар, продавцы жареных орехов и горячей душистой воды разжигали свои жаровни. Торговцы раскладывали на прилавках товары; распевались, подготавливая свои голоса к дебатам, ораторы; нищие тянули свои жалостливые просьбы, предсказатель судьбы приготовил изрядно потрепанный череп и прочие магические атрибуты. Разминался жонглер, подкидывая мячики, а хозяин дрессированного медведя завтракал вместе с питомцем буханкой хлеба.
      Три философа неистово спорили о различиях между Тем, Чтобы Быть и Тем, Чтобы Стать, а также о множественности или единстве Истинного Бытия. Их окружала восторженная толпа любопытных, среди которых стоял и кельт. Сеговак, одетый в клетчатую юбку и блузу, слушал, раскрыв рот от изумления. Зопирион с Коринной и ее оставшимися двумя слугами возвращались с акрополя, где они бегло осматривали храмы. Несколько ребятишек признали в них чужеземцев и принялись громко выпрашивать деньги, протягивая ладошки.
      — Убирайтесь, — прикрикнул на них Зопирион и тут же повернулся к Коринне: — Моя дорогая, почему ты плачешь?
      — Они напомнили мне моего маленького Ахирама. Как мне убедить тебя помочь спасти его?
      — Не мучай меня, пожалуйста! Я сделаю для тебя все, что в моих силах, но ты же знаешь, я дал слово!
      — Обещания дают для того, чтобы их нарушать.
      — И тебе, и всем остальным? Я не такой человек… Эй, Сеговак, не лучше ли нам вернуться на корабль?
      — Значит, идем, о юный господин, значит, идем, — будто пробудившись ото сна, произнес кельт. Мудрая женщина вела такие прекрасные речи, а я не понял ни слова из них. Скажи мне, заложен ли в подобных великолепных речах хоть какой-то смысл? Или их заводят после того, как наслушаются речей других сумасшедших, как я сейчас?
      — Именно об этом они и спорили: реален или нет предмет их дискуссии. Но раскрою тебе секрет. Это — работа на публику, почти как поединок, в котором противники заранее сговорились. Здесь никто даже не будет ранен.
      — А зачем же тогда это нужно?
      — Они демонстрируют свой ум и завлекают в ряды себе подобных богатых юнцов. Теперь это называется риторическим образованием.
      — И юноши платят за получение знаний о Том, Чтобы Быть и о Том, Чтобы Стать?
      — Именно так. А также учатся аргументировать, спорить и произносить речи.
      — Ох, до чего же здорово, должно быть, быть юным богатым эллином и учиться спорить и произносить речи! У кельтов тоже есть великолепные ораторы, но думаю, здесь им есть чему поучиться.
 
      Путники взошли на борт «Муттумалейна» в тот момент, когда была поднята последняя корзина с рыбой. От нее в воздухе разносился сильный запах рыбы. Зопирион бросил быстрый взгляд на каюту, но не обнаружил в ней признаков жизни. Небо снова заволокло тучами.
      На палубу поднялся последний пассажир, матросы втащили трап и принялись поднимать якоря, когда неожиданно с берега раздался крик, при звуках которого все невольно обернулись. На пляже неистово размахивал руками, подавая знаки, юноша. Разбрызгивая воду, он бросился по мелководью к кораблю, подпрыгнул, уцепился за якорную цепь и обезьяной забрался на борт. Тяжело дыша и оставляя за собой мокрые следы, он подошел к капитану Ифбаалу.
      — Не найдется ли у вас каюты еще для одного пассажира? — переведя дыхание, спросил он. — Как далеко вы идете?
      — Да, место есть. А идем в Леос, Темпос и Мессану; потом на запад в Панорм и порт приписки — Мотию.
      — Мне нужно добраться до Сиракуз. Можно доплыть с вами до Мессаны, а там пересесть на корабль, идущий в Сиракузы?
      — Думаю, да. Там полно судов, плавающих вдоль побережья. Плата за проезд — одна драхма.
      — Клянусь Гераклом, это слишком! За такие деньги я смог бы купить билет на государственную галеру!
      Ифбаал пожал плечами.
      — Или плати, или убирайся. Но почему-то мне не верится, что ты снова воспользуешься якорной цепью и вплавь доберешься до берега.
      Ифбаал пристально вглядывался в берег. На дороге, ведущей к гавани, появилась группа бегущих мужчин. Они были далеко и казались крошечными. Один из них на бегу придерживал обеими руками пурпурный плащ судьи. Его спутники были вооружены пиками.
      — Фу! Думаю, будет лучше принять ваши условия. Возьмите! — бросив испуганный взгляд в сторону берега, пробормотал юноша.
      Зазвенели монеты.
      — Поднимай парус, Асто! Итак, молодой человек, кто ты?
      — Алексит сын Крата. Я…
      Группа преследователей выбежала на берег. Над водой разнеслись их крики.
      — Капитан Ифбаал! Вернитесь! Высадите того человека! Он нам нужен!
      — Что? — сложив рупором ладони у рта, закричал в ответ Ифбаал.
      Корабль отплывал все дальше, и яростные крики преследователей были слышны все слабее.
      — Я вас не слышу! Увидимся через месяц, тогда и поговорим!
      Ифбаал позволил себе горькую улыбку.
      — Почему-то ты появился здесь в одной блузе, без плаща и багажа. Сразу видно: ты покидаешь Велию не по своей воле. Я мог бы запросить двойную цену, так что, считай, тебе повезло.
      — Кстати, о плащах. На море может быть прохладно. Ты не дашь мне взаймы плащ? — попросил Алексит.
      — Можешь взять один, но за дополнительную плату.
      — Послушай, ты… — начал было Алексит, но, взглянув на берег, замолчал на полуслове. — Бери!
      — Спасибо. Запомни: держись подальше от каюты, где находится моя жена, самая прекрасная женщина Египта.
      — Да? Ну, если ты так хочешь. Не думай, что я совершил в Велии преступление. Я просто…
      — Послушай, юноша, — холодно отрезал Ифбаал. — чем меньше я узнаю о твоих трудностях, тем лучше будет для всех нас. А теперь, позволь мне приступить к исполнению своих обязанностей.
 
      Новый пассажир повернулся к остальным. Те сидели прямо на палубе или на корточках около перил и заинтересованно наблюдали.
      — Возрадуйтесь, все! — произнес он. — Я Алексит, сын Крата, следую ко двору Дионисия. Мне было бы приятно познакомиться со всеми вами. Назовите ваши имена!
      Юноша познакомился и вежливо поприветствовал каждого, одарив Коринну особой улыбкой. Алексит был всего несколькими годами старше Зопириона, но ниже ростом и более хрупким. Длинные светло-каштановые волосы обрамляли удивительно красивое и нежное, почти женское лицо, на котором ясно светились голубые глаза. В окружении бородатых мужчин особенно странно выглядело его чисто выбритое лицо. Зопирион даже позавидовал тому, насколько свободно новоприбывший общается с незнакомыми людьми.
      — Почему ты покинул Велию в такой спешке? Нам, в отличие от капитана, это очень интересно, — спросил он.
      Алексит сделал неопределенный жест рукой.
      — Все дело в философии. Вместе с друзьями я начал говорить о высшей мудрости. А тупоголовые члены магистрата усмотрели в этом подрывную деятельность. Нелепо как-то.
      — А какая школа философии? — спросил Зопирион.
      — Элейская или Велийская, если ты понимаешь, о чем идет речь.
      — Я не невежда, — заметил Зопирион. — Еще мальчиком я учился у великого Филолая.
      — Который считает, что земля летает по кругу вокруг луны или что-то в этом роде? Чудовищная идея! Значит, ты — пифагореец?
      — Меня так называют, потому что я у них учился и являюсь последователем их математических теорий. Но по профессии я не учитель и не лектор. Я строитель, и неплохой, позволю себе заметить.
      — Впрочем, как и я. Мы кораблестроители. И вместе с друзьями мы хотели убедить жителей Велии, что управлять страной должны люди, разбирающиеся в философии и технических искусствах. Но глупое и невежественное народное собрание… Возможно, где-нибудь в другом месте я найду более просвещенных людей. Как ты думаешь, мне удастся убедить тарентийцев проголосовать за такое правительство?
      — Не знаю. Наше правительство нравится нам таким, какое оно есть. К тому же я далек от политики.
      Алексит хихикнул.
      — Горожанин с широким кругозором не должен стоять в стороне от политики, особенно, если он философ. Политическая жизнь города — вот где центр его существования.
      — Нет, я предпочитаю не иметь столь широкого кругозора и мирно заниматься своим делом.
      В разговор вмешался старый этруск.
      — Вся эта бестолковая болтовня греков, которую они называют философией — пустая трата времени. Даже все вместе взятые ваши научные — как вы их называете — претензии не в силах изменить мир. Единственное, чему можно научиться — это приспосабливаться к нему. А приспособиться можно, лишь изучая приметы, посредством которых бог открывает людям свои планы. Так в начале начал учила этрусков нимфа Веголия.
      — А какие боги? — спросил Сеговак. — На родине мы поклоняемся нашим собственным богам: Есусу, Кернуносу, Эпоне и другим. Когда я жил в стране этрусков, мне говорили, что истинными богами являются Тиния, Юнона, Минерва и другие. Я уж и позабыл их имена. У латинов богов тоже предостаточно; их царь, то есть главный бог — Юпитер. И у греков, и финикийцев тоже есть свои боги. Поэтому мне хотелось бы знать: различны ли между собой все эти боги? Иначе говоря, правят ли они как смертные цари каждый на своей земле? Или это одни и те же боги, которых только называют по-разному?
      — Мы, философы Элейской школы, — с воодушевлением и надменно произнес Алексит, — придерживаемся того, что на свете есть лишь один бог — универсальный божественный принцип, основа. Но этот принцип проявляется в различных обличьях и в разных странах называется по-разному.
      — То есть как цифры на разных гранях игральной кости, тогда как сама кость — просто один единственный костяной кубик? — вмешался Сеговак.
      — Хороший пример. Конечно же, мы не верим, что некоторые боги, независимо от имен, которые они носят, совращали жен других богов или лупили друг друга по голове. А также мы не согласны с тем, что наш Бог-принцип в принципе может быть познан. Некоторые полагают: через наблюдение и анализ можно прийти к его пониманию. Другие сомневаются, что этого достаточно. Зенон, учитель моего отца, доказал это своими парадоксами. К примеру, в истории об Ахиллесе и черепахе он показал, что одних только наблюдения и анализа недостаточно для понимания истинной природы реального. Если с точки зрения наблюдения Ахиллес может догнать черепаху, то с точки зрения анализа это невозможно. Отсюда вывод: феноменальный мир не есть мир реальный. Это становится очевидным и при некоторых других формах познания и восприятия, например, в снах или божественных откровениях.
      — Не следует снимать со счетов наблюдение и анализ только потому, что в одном случае они дали сбой, — вступил в спор Зопирион. — Если при создании машины у меня ломается инструмент, не стоит говорить, что эти инструменты в принципе не пригодны для работы с машинами. Просто я беру другой и, надеюсь, более надежный. Зенон доказал только одно: егоаргументация была неверна. А что касается божественного принципа, то здесь я уверен: если его и можно познать, то только посредством наблюдения и анализа.
      — Истинные высшие боги неизвестны смертным, — произнес этруск. — Мы знаем лишь то, что старшие боги существуют, но ничего не знаем о них, даже не знаем кто они. Все, что происходит на земле, планируют старшие боги. Маленькие боги — те, которых мы почитаем, — как бы получше выразиться… всего лишь мальчики на побегушках у старших богов. Младшие боги должны делать то, что им говорят. Все предопределено заранее, включая приметы, по которым мы можем узнать то, что нам приготовили боги. Все циклично. Этрусскому народу предопределено десять циклов, а после этого мы потеряем силу и исчезнем.
      — Неужели выходит так: то, что я делаю, не имеет значения только потому, что старшие боги давно все запланировали? — переспросил Сеговак.
      — Совершенно точно.
      — Тогда почему бы мне не отправиться в первый же бой без щита? Спаси нас Валетудо! Так, кажется, ничего не добьешься. У меня на родине друиды рассказывали, что у нас не одна жизнь, а несколько, и они следуют одна за другой. Если мы пытаемся правильно поступать в этой жизни, то в следующей можем получить лучшую долю. Это похоже на продвижение по службе при дворе Великого Царя. А если следовать твоим словам, то человеку не стоит даже пытаться.
      — О том же говорится и в пифагорейской доктрине, хотя я ничего не слышал о продвижении, — заметил Алексит. — Лично я всегда знал, что я — воплощение Дедала.
      — Человека, который сделал крылья? А его сын утонул, когда попробовал на них полетать? — спросил Сеговак.
      — Именно его — великого мастера и создателя этого смертоносного изобретения, если верить легенде.
      — А откуда ты знаешь, что ты — новое воплощение Дедала? — спросил Зопирион.
      — У меня были видения, говорившие о том, что в прошлой жизни я был им. Подтверждением тому служат мои способности к математике и изобретательству.
      Зопирион усмехнулся.
      — Это весьма странно, потому что в детстве, когда в школе изучал пифагорейские доктрины, я был уверен: именно я — воплощение Дедала. Совершенно очевидно, что каждый из нас в равной степени может быть, а может и не быть перевоплощением Дедала, но вряд ли одновременно.
      — Я знаю только то, что я знаю, — мрачно ответил Алексит.
      — Таким образом, какой бы ни оказалась правда, весьма сомнительны наши воспоминания о прошлых жизнях. Возможно, в сокрытии их от нас заключено определенное божественное намерение. В этом трудности метапсихоза. Не помня прошлых жизней, мы продолжаем повторять снова и снова свои глупые ошибки.
      — Но я смогвспомнить свою!
      — Поздравляю!
      Сеговак, пытаясь справиться с нахлынувшим потоком идей, стоял, прислонившись к перилам, и дергал себя за усы.
      — А что твой Пифагор говорил о богах? — спросил он Зопириона.
      — Практически то же самое, что и представители Элейской школы. Пифагор говорил, что символом бога может быть шар, как самая совершенная фигура. Однако когда дело касается подробностей, человек попадает в сферу неясного, неуловимого, либо признается, что внутренняя природа божественного непостижима. Как бы то ни было, доктрины Пифагора были предназначены только для узкого круга посвященных. Профаны же должны быть уверены в том, что боги непосредственно участвуют в делах смертных, награждая добродетель и наказывая грех. Без этого не простые люди не смогут поступать как должно.
      Сеговак засмеялся.
      — Проблема состоит необходимости определить, кто эти мудрые философы, и кто есть профаны? Каждый будет думать, что именно он и есть мудрец, а к плебеям относится любой другой!
      Зопирион улыбнулся, но такой поворот дискуссии ему понравился.
      — О, варвар, тебе нужно быть философом, а не воином! Однажды в Тире я мне довелось услышать и другую доктрину. Вавилонцы утверждали что-то вроде того, что боги — это звезды, или звезды — колесницы богов, здесь я не вполне разобрался. Но события на земле происходят в полном соответствии с их движением по небу.
      — Не слишком ли это тяжеловесное утверждение? — спросил Сеговак. — Ведь звезды ходят по небу всегда одинаково, одна за другой. Так какой смысл молиться какой-либо звезде: в любом случае будет двигаться по небу как обычно по строго определенной траектории, значит, события на земле тоже будут происходить такие же, как и раньше. Это ничем не лучше идеи, которую выдвинул почтенный этруск — прости, я забыл твое имя, господин?
      — Вибенна.
      — Идеи господина Вибенны: насчет того, что у старших богов уже приготовлен развернутый план для всего мира, и все события происходят в полном соответствии с ним. А вы что думаете о богах, мастер Зопирион?
      — Думаю, это математические принципы, управляющие вселенной, — ответил Зопирион.
      — Но молитва вряд ли поможет человеку изменить эти математические принципы, не более, чем она может изменить разум звезд, или божественные принципы Алексита, или грандиозный мировой план Вибенны.
      — Возможно, и нет. Однако если человек узнает, как эти принципы работают и найдет им практическое применение, то это может изменить к лучшему его удел в мире живых.
      — А я думаю, что вы все неправы, — вмешался в разговор Асто, помощник капитана. Все это время он негромко раздавал указания матросам. — И если вы извините меня, нечестивца… Вы говорите о поиске истины, о богах. — тут Асто поднял глаза к небу и коснулся рукой груди, губ и лба. — Разве можно поймать кита на удочку или забраться на луну по судовому трапу? Так как же крошечный дух смертного может понять великие замыслы богов? Всем известно: боги сильны, ревнивы и ужасны. Мы для них, как насекомые под ногой человека. Если мы смиренно предаем им свои жизни и даем им все, что они просят, включая наших первенцев, то, возможно, они оставят нас в живых, хотя бы ненадолго. Измерять и взвешивать богов — это просто сумасшествие. Мы должны, не раздумывая, повиноваться им. Если бы хоть один из них подслушал ваши высокомерные разговоры, то запросто уничтожил бы существующий мир с той же простотой, с какой вы задуваете свечку!
      — А откуда тызнаешь, чего хотят боги? — спросил Зопирион.
      — Нам говорит жрец. А если он не знает, то как он может выполнять свои обязанности?
      — Вполне возможно, они ищут личной власти или богатства, — произнес Алексит.
      — Это все нечестивое греческое безбожие я не хочу иметь с ним ничего общего.
      — Кто это безбожник? — удивился Алексит. — Ливийцы поклоняются бабуинам, и убившего бабуина приговаривают к смерти за безбожие.
      — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, — не унимался Асто. — Все, что говорит жрец, не может быть неправдой, иначе боги не позволили бы им жить.
      — Иными словами, бог должен быть, потому что так говорят жрецы, а жрецы должны говорить правду, потому что боги вынуждают их к этому? — заключил Зопирион.
      — Именно так.
      — Алексит, мне кажется, что в логике нашего друга есть трещина, в которую я могу засунуть чуть ли не палец?
      — Он принимает на веру то, что он хочет доказать. А аргументы замкнуты в кольцо. Я достаточно умен и обратил на это внимание.
      — Вот как! Значит, можно спорить логически, как Критий: жрецы придумали богов для того, чтобы запугать простых людей и подчинить их волю.
      Услышав такое богохульство, Асто закатил глаза к небу и пробормотал по-финикийски короткую молитву.
      — Ваша логика — не более, чем игра слов. Но у меня есть вера, и это значительно лучше. Моя вера говорит мне, что есть боги, как утверждают жрецы. Здесь логика не нужна. Я знаю, что я прав. Вы, греки опутываете себя сетью слов, как те люди утром на агоре. Я не образованный человек, но я знаю, что половина ваших аргументов относятся не к реальному миру, а к греческому языку. Только потому, что у вас есть слово Тем, Чтобы Стать, вы думаете, что в реальном мире должно быть нечто ему соответствующее. Если вы выучите другие языки, то увидите, что такое соответствие не всегда имеет место быть.
      — Мой дорогой! — обратился к нему Алексит. — Неужели ты думаешь, что эллины будут учить варварский язык, вроде твоего финикийского, со странными звуками, исходящими из горла?
      — Для представителя столь самонадеянной нации это было бы весьма полезно. Я могу разговаривать с людьми вдоль всего побережья Внутреннего моря. Но из всех греков, с которыми мне довелось встречаться, чуть ли не один господин Зопирион говорит и на других языках тоже. В нашем ханаанском языке нет надуманных слов вроде «Феноменальной вселенной» или «Внутренне присущего бытия». Мы с легкостью обходимся и без них. Клянусь бронзовыми яйцами Мелькарта, хотел бы я посмотреть, получилось бы у Ифбаала продать в Сиракузах 50 амфор вашего Того, Чтобы Стать!
      — Есть вещи, имеющие большее значение, нежели вульгарная торговля! — ответил Алексит.
      — Например, перерезать соседям горло! Вы, эллины, обожаете это делать! — парировал Асто. — Каждый дурак с копьем в руках может пойти и убить. Но чтобы проложить торговые пути, необходимо мужество и ловкость. Если бы мы, деловые люди, не привозили в ваши гавани товары, что сталось бы с вами, умные философы, статные атлеты и храбрые варвары? Надели бы вонючие овечьи шкуры и зажили бы как луканы в хижинах из тростника и глины вместе со свиньями! Вот так!
      После его страстной речи наступило гнетущее молчание. Зопирион подумал, что в этом крошечном человечке сокрыто больше энергии, чем можно было предположить, судя по застенчивым манерам и серому, мышиному внешнему виду.
      Наконец молчание прервал Сеговак.
      — А мне очень симпатичны боги господина Вибенны. Даже если они и не собираются помогать нам, то, по крайней мере, не отбрасывают нас в сторону. Конечно, если это не является частью их великого плана. Весьма удобно! Но все-таки родные кельтские боги мне нравятся больше всех. Возможно, они не так мудры, как боги господина Вибенны, не столь могущественны, как боги господина Асто, не столь мудреные, как боги господина Зопириона. Но с ними так уютно и спокойно. Их много, и каждый человек может запросто поладить с ними, если хотя бы иногда будет умасливать их, даст кусочек мяса или глоток пива и время от времени будет сжигать в его честь вора или раба. Так что, извините меня, я прочту короткую молитву старому Есусу, да отправлюсь на боковую.
      — А я займусь наблюдениями за полетом птиц, — произнес Вибенна. — попытаюсь узнать, каково следующее действие всемогущей божественной воли.
 
      В сумерках они встали на якорь в устье реки Пикс и провели ночь в городе с тем же названием.
      — Я умираю от любопытства, что это за странная жена капитана Ифбаала! И почему он держит ее вдали от постороннего взгляда?! Обязательно загляну в каюту!
      — А я нет. Путешествие по морю и так слишком рискованно. Не стоит придумывать новые неприятности.
      — Да ты просто трусишь! Стой, посмотри-ка! Как я и говорил тебе…
      Алексит вернулся к рассказу о своем плане постройки маяка — высокого, как гора в Сиракузах. Он был полон оптимизма и рассчитывал убедить сиракузского тирана — могущественного Дионисия — одобрить этот проект.
      — Говорят, он нанимает на работу талантливых людей, таких как я! Знаешь, около десяти дней назад представитель Дионисия остановился в Велии и агитировал юношей. Он утверждал, что в Сиракузах их ждет слава и удача.
      Зопирион смотрел на Алексита и чувствовал, что очарование последнего постепенно улетучивается. Этот человек болтал без умолку, большей частью о собственных неисчерпаемых добродетелях. К тому же у него была скверная привычка постоянно дотрагиваться до собеседника. Стоя около перил, он мягко нажимал рукой на руку Зопириона. Когда они сидели на палубе, он пододвинул ногу так, чтобы касаться ноги тарентийца, и тот был вынужден подняться и отойти в сторону.
      Зопирион подозревал, что Алексит ищет любви мужчины. Несмотря на то, что греки не видели в подобных связях ничего предосудительного, Зопириона совсем не привлекали подобные отношения. Его предпочтения, как и предпочтения многих других, оставались всецело на стороне женщин. Он считал любовные отношения между мужчинами позерством аристократов, как и растягивание слов, вялые жесты и бритье лобка, принятые у богатых юнцов Тарента.
      — О Алексит, боюсь, ты никогда не сделаешь карьеру философа, — заметил Зопирион.
      — Почему так?
      — По этой же причине некоторым женщинам в жизни не удастся заработать на жизнь проституцией. Ты просто раздаешь то, за что следует платить.
      — Фу ты! Клянусь Герой, раз уж я тебе надоел, мне не составит особого труда найти того, кто лучше оценит глубину моих знаний!
      Алексит слегка отстал, пристроился к старому хромому Вибенне и направил на него поток своих скачущих мыслей. Зопирион поспешил догнать Коринну. С каждым часом он в нем росло страстное стремление находиться рядом с девушкой.
 
      На следующий день Зопирион снова опоздал на корабль, вступив в долгую дискуссию о местном водопроводе с жителем Пикса, за что вторично получил нагоняй от капитана Ифбаала. Вскоре корабль подставил паруса дующему с берега утреннему ветру. Когда они успели порядком отплыть от берега, Зопирион с удивлением услышал, как капитан Ифбаал кричит на Алексита.
      — Эй, ты! Убирайся оттуда! Ты что, решил пошпионить?
      — Да не заглядывал я в твою мерзкую каюту! Клянусь богом, я просто смотрел на море…
      — Да я видел собственными глазами! Клянусь зубами Танит, я убью каждого, кто бросит на нее свой развращенный взгляд!
      — Капитан, пожалуйста! — закричал по-финикийски его помощник. — Пожалуйста, не волнуйтесь вы так! Юноша посмотрел, но…
      — Попридержи язык, Асто! А что касается тебя, молодой человек, если увижу тебя еще раз в этой части судна, высажу на следующей остановке!
      — Тогда возвращай деньги!
      — Попробуй, отними!
      — Жулик! Расхититель гробниц! Наглец, жующий навоз!
      Руки ссорящихся уже лежали на рукоятях ножей. В этот момент Асто, Зопирион и телохранитель Софрон вскочили между ними, успокаивая и уговаривая.
      — Жаль, конечно, останавливать добрую схватку, но капитан нам нужен живым: он умеет управлять судном. Я захватил с собой кувшинчик вина, чтобы день прошел побыстрее: оно великолепно помогает скоротать время. Доставайте чаши, я налью вам. Не так много, ведь на качающейся палубе легко пролить, и тогда вино достанется рыбам. Ну, кто может спеть песню или рассказать интересную историю? Давайте вы, господин Гиппомедонт!
      Певец принялся настраивать лиру, а Сеговак разливать вино. Алексит, быстро позабыв о недавней вспышке ярости, взял свою чашу. Капитан же просто отказался.
      — Мне нужна ясная голова.
      Певец коснулся пальцами струн и запел:
 
      Царственная и восхитительная, о бессмертная Афродита!
      Дитя Зевса, чарующая и прекрасная, я умоляю тебя
      Пусть горе и мучения не сломят мой дух,
      О богиня…
 
      Гиппомедонт спел несколько песен, и Вибенна таинственно раскрыл несколько секретов искусства предсказаний.
      — Основы нашей религии записаны в Священных книгах. Самой важной из них является Книга Молний. В ней описаны различные виды молний и грома, а также приведены толкования каждого из них. Всего существует одиннадцать видов молний, девять богов обладают силой посылать их. Три из них кроваво-красного цвета посылает Тиний, небесный отец. Первая из его трех молний предупреждает людей. Ее он посылает, когда захочет. Вторая полна опасностей. Тиний посылает ее только по просьбе младших богов. Третья приносит небесный разрушительный огонь. Она настолько опасна, что Тиний должен получить разрешение старших богов для того, чтобы послать ее. Молниями обладают и другие боги и богини, например, Юнона.
      — В Книге Молний небо разделено на шестнадцать частей. Толкователь молний должен стоять лицом к югу: справа и слева от него будут располагаться по восемь небесных секторов. Он дает толкование молнии судя по направлению, откуда она появляется и месту, в котором она ударяет в землю. Если молния бьет слева, это к счастью. А если справа…
      После него Асто начал рассказывать финикийские легенды. Поведал о поединке бога Мелькарта с демонессой Масисабалой.
      — … и он бросился в лес преследовать чудовище, чей хвост серебряным ручьем извивался на мертвых листьях. И там, на поляне, около костра приподнявшись на хвосте, стояла женщина с телом дракона. С неба светила кроваво-красная луна, а алые языки женщины-дракона, раздвоенные подобно остроге, извивались и светились в отблесках пламени костра…
      А на десерт Алексит угостил путешественников загадками и парадоксами. Когда наступил черед Зопириона, он прочитал строфы из греческой эпической поэмы.
 
Так отдыхал многостойкий в беде Одиссей богоравный,
Сном и усталостью тяжкой смиренный. Паллада Афина
Путь свой направила в землю и в город мужей феакийских.
Жили в прежнее время они в Гиперее пространной
Невдалеке от циклопов, свирепых мужей и надменных,
Силою их превышавших и грабивших их беспрестанно.
Поднял феаков тогда и увел Навсифой боговидный
В Схерию, вдаль от людей…
 
      В Леосе они остановились на сутки, чтобы пополнить запасы вина. После этого целый день все ходили умиротворенные. Пассажиры и моряки кто как мог убивали время. Собравшись на пляже, они наблюдали, как Алексит и Сеговак бреют друг другу подбородки, весело насмехаясь над поклонником варваров.
      — Что это? Новая прихоть варваров? — спросил Вибенна.
      — А что же еще, — ответил Софрон. — клянусь Гераклом, это не по-эллински!
      — Это обычай египтян, — заметил Асто. — Но я слышал, что афинские гетеры переняли его, чтобы завлекать своих любовников.
      — Бороды украшали лица моего отца и деда. Значит, и мне ходить с бородой. Послушай, сынок, пусть твое лицо останется таким, каким бог создал его, — произнес отец двенадцатилетнего мальчугана.
      — Алексит не может пережить, что становится взрослым, — сказал Зопирион.
      — Ой, он порезался, — воскликнул мальчик.
      — Ну, что я тебе говорил? — заметил его отец. — Вот что бывает, когда идешь против природы.
      Позже организовали игру в мяч. В самом начале Зопирион неудачно упал и повредил колено.
      — Ты ушибся, милый Зопирион. Чем тебе помочь? — когда юноша, прихрамывая, покидал поле, закричала Коринна.
      — Как это некстати! Но все будет хорошо. У меня были ушибы и похуже. Софрон, поручаю тебе занять мое место в игре.
      Телохранитель заворчал было, но Коринна вступилась:
      — Да, иди и играй!
      Софрон послушно положил на землю копье и принялся раздеваться. Зопирион, прихрамывая и опершись на плечо Коринны, пошел с ней по пляжу к воде, чтобы смыть пот и грязь.
      — Я бы тоже искупалась. К тому же все заняты игрой. Ты обещаешь, что не будешь приставать ко мне или делать скабрезные замечания?
      — Обещаю.
      Несмотря на все благие намерения, при виде купающейся Коринны у Зопириона поднялось его мужское достоинство, и юноше пришлось закончить купание, встав к девушке спиной. Одевшись, тарентиец взглянул на игровое поле. По нему в облаке пыли с криками и воплями носились обнаженные мужчины с клюшками в руках.
      — Я всегда был никчемным спортсменом: я нескладный, как осел на крыше. Однако мой желудок напоминает, что наступило время завтрака. Почему бы не взять немного еды и не отправиться вдвоем на маленький пикничок?
      — Мы должны вытащить из игры Софрона.
      — А почему бы не оставить его там? Он так счастлив!
      — Нет, он должен быть рядом со мной. Отец дал нам четкие указания.
      — Он даже не заметит, что мы ушли.
      — Послушай, дорогой Зопирион. Возможно, Софрон не очень умен, но он честный и преданный. Здесь вряд ли найдется еще несколько человек, о которых можно сказать тоже самое. Допустим, мы ускользнем без него. Когда он вернется в Мессану, отец сразу же спросит: «Следил ли ты верно и преданно за моей дочерью?» И несчастный глупец ответит: «Да, но однажды в Леосе она от меня сбежала». И тогда всех нас буквально сотрут в порошок. Я люблю отца и не хочу его тревожить. К тому же я два раза была замужем и уже не могу не обращать внимания на мужчин. Вам всем хочется поразвлечься. Однако, когда дело сделано, вы уходите, не заботясь о женщине, которой придется расплачиваться за ваше удовольствие. В наше безбожное время вряд ли кто-нибудь поверит в сказки о том, как Зевс навестил девушку, приняв обличье лебедя или золотого дождя.
      — Клянусь божественным тетрактом, я не притронусь к тебе даже пальцем! Все-таки я — пифагореец!
      — Это ты пока говоришь. Но я-то лучше знаю. Несмотря на то, что ты все время вел себя целомудренно, как Меланион, когда мы окажемся в зарослях асфоделя, тебе захочется поцеловать меня. Всего один безобидный поцелуй. А потом может случиться все, что угодно.
      Зопирион молча смотрел на нее, потому что именно это и занимало его мысли в последнее время.
      — К тому же я и сама не из мрамора, ты ведь знаешь, — опустив глаза прошептала Коринна.
      Подавив вздох, он схватил ее за руку.
      — Коринна…
      — Да?
      Природная застенчивость взяла было верх, но юноше удалось, слегка заикаясь, произнести:
      — Я л-люблю тебя!
      Коринна пристально посмотрела на него.
      — Ты мне тоже нравишься, Зопирион. Даже больше, чем я могу позволить себе произнести вслух. Если ты сказал именно то, что хотел, то поговори с моим отцом, когда встретишься с ним в Мессану.
      — Именно это я и хотел сказать. Но могут возникнуть трудности.
      — Ну, конечно, их всегда много.
      — Я все-таки на одну часть перс.
      — Дорогой Зопирион! Не надо постоянно вспоминать о своей персидской крови. Выходит так, что ты постоянно защищаешься. Тебе ведь не нужно принимать афинское гражданство. После моего брака с финикийцем отец вряд ли свыкнется с мыслью о чужеземце. Сейчас меня больше заботит брачный договор и все что с этим связано. И мой ребенок.
      Зопирион махнул рукой.
      — Так или иначе со временем это можно утрясти. К тому же я тоже должен получить разрешение своего отца.
      — Давай не будем говорить о любви до тех пор, пока не начнем предпринимать практические шаги в этом направлении. Согласен?
      — Мне казалось, я — человек логики, но из-за тебя я превратился в человека с полотняными мозгами, вроде Алексита.
      — Ты согласен? Мне нужен прямой ответ.
      — Да, с радостью.
      А потом они устроили пикник. Между влюбленными сидел Софрон, обгладывал ножку дичи и безучастно слушал рассуждения Зопириона об акведуках и фортификации.
 
      Следующая стоянка была в Темпсе, где путешественники задержались на день, чтобы взять груз медной руды. Корабль был загружен полностью. Пришлось встать на якорь подальше от берега. Попасть на судно или на берег можно, только воспользовавшись шлюпкой. Утром восемнадцатого числа на борту собрались все, за исключением капитана: дела коммерции задержали его на суше. Наконец, с берега отплыла шлюпка, на корме которой суетился Ифбаал.
      Зопирион, скользя взглядом по палубе, с тревогой заметил, как Алексит, припадая к земле, крадется к двери в крошечную каюту и теребит кожаный лоскут, служивший щеколдой. Предчувствуя очередную ссору, Зопирион хотел было закричать и остановить его, но побоялся привлечь внимание Ифбаала. К тому же он терпеть не мог вмешиваться в чужие дела. На мгновение он застыл в нерешительности с широко раскрытым ртом. Всего несколько громких ударов сердца — казалось, прошла вечность, — и он собрался с мыслями.
      — Эй, Алексит, убирайся оттуда, — закричал он как раз в тот момент, когда голова капитана Ифбаала показалась над палубой.
      Одного взгляда хватило капитану, чтобы понять ситуацию. С ревом он перекинулся через борт, сбросил крутку, выхватил кинжал и бросился на Алексита. Одним прыжком Ифбаал сократил вдвое расстояние между ними, и только тогда нарушитель поднял глаза и увидел прямо перед собой всклокоченную бороду финикийца, горящие яростью глаза и пену на искривленных губах.
      Алексит вскочил на ноги и попытался было убежать, лавируя между стоящими на палубе людьми. Все присутствующие тоже вскочили, кто-то громко советовал, кто-то криками помогал поймать беглеца, или преследователя, или обоих. Но те бежали слишком быстро. Упустив Алексита при первом броске, Ифбаал зигзагами носился по палубе за убегающим юношей.
      Около перил, как раз в том месте, где Ифбаал прыгнул на палубу, Алексит повернулся. Сорвав взятый внаем плащ, он скомкал его и попытался бросить в голову Ифбаала, но тот отбросил плащ в сторону. Попытка задержать разъяренного финикийца не увенчалась успехом. Капитан подскочил к Алекситу, но тот схватил его за запястье руки с зажатым в ней ножом. Какое-то мгновение продолжалась яростная борьба. Ифбаал пытался высвободить руку, но Алексит прилагал все усилия, чтобы смертоносное лезвие не коснулось его тела. Наконец, борющиеся мужчины опрокинулись через перила и полетели за борт. Треск ломающихся досок и плеск воды вывел из замешательства людей на палубе.
      Зопирион, все еще прихрамывающий после вчерашней игры, вместе с остальными бросился к краю палубы. Шлюпка, пришвартованная к борту корабля, была разбита, обломки плавали на поверхности воды. Лодочник, пронзительно крича, пытался удержаться на оставшейся целой части. Вода вокруг нее пенилась и бурлила.
      Наконец, всплески затихли. Появилась голова Алексита. Схватившись руками за планшир шлюпки, тяжело дыша и отплевываясь, он стал карабкаться на борт.
      — Где Ифбаал? — закричал Зопирион.
      Не произнося ни слова Алексит указал в воду. Люди на борту «Муттумалейна» разразились криками, предлагая немедленно что-нибудь предпринять. Зопирион сбросил плащ, тунику, сандалии и нагишом бросился за борт. В зелено-золотистой мерцающей толще воды между песчаным морским дном и черным корпусом, заросшим морскими водорослями и белыми, похожими на клыки, скоплениями ракушек, Зопирион увидел Ифбаала.
      Капитан без движения лежал на белом песке, его тело слегка покачивалось от игры волн.
      Зопириону пришлось подняться на поверхность, чтобы набрать в легкие воздух. Он поплыл вверх слишком круто, ударился головой о корпус судна и оцарапал руку о раковину, прилипшую к борту. От этого удара юношу выбросило из-под корабля. Оказавшись на поверхности, он выплюнул воду и несколько раз глубоко вздохнул, не обращая внимания на крики стоящих на палубе людей. Набрав в легкие воздух, Зопирион снова нырнул. На этот раз он поймал рукой лодыжку Ифбаала и потащил капитана на поверхность. Подплывший раб Коринны подхватил его сбоку. С палубы сбросили веревку, и подняли на корабль сначала бездыханное тело капитана, а потом и двух пловцов.
      Ифбаала положили на перила, чтобы вода смогла выйти из легких, и пытались оживить его всеми возможными способами: делали искусственное дыхание, массировали тело, пытались поить вином. Алексит стоял поодаль и отжимал свою одежду.
      — Мне кажется, вы зря теряете время, — произнес он. — Падая, он ударился головой о лодку.
      Тело оставалось холодным и безжизненным. Пассажиры, отступив на шаг, замолчали, видимо, собираясь произнести молитвы и заклинания.
      — Он мертв! — протяжно закричал Асто — помощник капитана — и заплакал. — Он был жестоким хозяином и немного сумасшедшим. Но это был самый храбрый и искусный капитан во всей Мотии. Он превосходно торговал, и равного ему мы не скоро увидим. Ты во всем виноват! — взглянул он на Алексита.
      Алексит деловито прятал свою наготу под плащ, взятый внаем у капитана.
      — Это дерьмо для ворон! Если бы не эти секреты и тайны вокруг каюты, ничего не случилось бы. Ифбаал сам виноват! Обязательно нашелся бы человек, который попытался туда проникнуть. Так что там, в конце-то концов? — перебросив полу плаща через плечо, произнес он.
      — Иди да посмотри, — сказал Асто.
      — Ну-у, я не знаю, на самом деле мне это совсем не интересно….
      — Иди! Ты начал это, ты и завершай! Теперь Ифбаалу все равно.
      Под взглядами людей, собравшихся на палубе, Алексит подошел к каюте и осторожно принялся развязывать кожаные веревки, будто ожидая увидеть перед собой льва. Наконец, заглянул в дверной проем.
      — Ну, я и эфиоп! — пробормотал он.
      Несчастный побледнел и, изменившись в лице, повернулся к наблюдавшим за его действиями людям.
      — Ну, что там? — крикнул Зопирион. Коринна помогала ему высушить одежду.
      — Там ничего! Совершенно пусто!
      — Что это? Черная магия? — заметив, что несколько человек сделали жесты, будто защищаясь от сглаза, спросил Алексит. — Или прекрасная женщина не более чем плод больного воображения Ифбаала?
      Юноша шагнул вперед, волоча по земле плащ. Люди отшатывались от него, боясь прикоснуться.
      — Все верно. Давно, еще до того, как я начал плавать с Ифбаалом, он женился на египтянке, — пояснил Асто. — Однажды на Луканском берегу она покинула корабль, чтобы искупаться в уединенной заводи. Но какие-то негодяи набросились на нее. Изнасиловав, они перерезали ей горло и бросили. Так и нашел Ифбаал свою жену. А после этого, — Асто махнул рукой, — он начал медленно сходить с ума. Но за все это время он никому не причинил вреда, мы уважали иллюзии капитана. Ты не имел никакого права выводить его из себя. Теперь я капитан корабля, и ты будешь должным образом наказан.
      Велиец, почувствовав опасность, рванулся было к борту, но Асто скомандовал по-финикийски: несколько матросов тут же бросились к Алекситу и скрутили его.
      — Теперь держись! — заметил Зопирион и обратился к Асто: — Что ты собираешься с ним сделать?
      — О господи, повесить убийцу, и все тут! — ответил Асто.
      — Подожди! Возможно, этот человек совсем не герой, но его нельзя обвинить в совершении преступления.
      — Я выношу ему приговор. Я теперь капитан, а на корабле мои приказы — закон.
      — Но только не в эллинской гавани. — Боковым зрением Зопирион заметил, что Сеговак с невозмутимым видом достает из багажа свой меч, а телохранитель Коринны схватился за копье. — Послушай, дружище! Давай не будем спорить об этом. Мы все заинтересованы в том, чтобы твой первый рейс прошел без сучка и без задоринки.
      — И что тогда? Какое наказание ты предлагаешь?
      — Давай посидим и спокойно обсудим. Если мы придем к выводу, что было совершено преступление, мы передадим дело в руки магистрата Темпсы, и дадим свидетельские показания. Так как темпситы не знакомы лично с участниками преступления, то, возможно, рассудят более справедливо, чем кто-либо из присутствующих.
      Асто собирался было возразить, но, бросив взгляд на оружие, решил этого не делать. Матросы привязали Алексита к мачте. Асто и трое из пассажиров все утро обсуждали случившееся. Скрученный веревками виновник происшествия стоял с несчастным видом. Несколько раз Асто порывался наказать его, но, в конце концов, был вынужден согласиться с аргументами собеседников.
      — Если бы он на самом деле собирался обесчестить жену капитана, тогда другое дело, — заметил Зопирион. — Но ведь жены-то не было!
      В результате долгих споров стороны пришли к следующему мнению: Алексит совершил непростительную ошибку, сделав попытку заглянуть в каюту. Но это вряд ли можно рассматривать как преступление. Кроме того, нельзя порицать Алексита за попытку защититься от сумасшедшего, бросившегося на него с ножом Ифбаал погиб по причине гнева одного из богов или в результате таинственного хода Судьбы. Моряки даже освободили Алексита от необходимости оплатить надгробный памятник несчастному капитану.
      — Вы хотите перевезти его тело в Мотию? — спросил у Асто Зопирион.
      — Нет. Мы не так печемся о телах, как вы, греки. Моряки часто гибнут на чужой стороне, и не всегда есть возможность отвезти их тела домой. Зароем его поглубже и закажем у местного каменщика небольшую стелу. А завтра отплывем в Мессану.
 
      Зопирион мысленно отметил решительность и стремление командовать в застенчивом ранее помощнике капитана.
      — А что ты теперь будешь делать, Асто?
      — Приведу «Муттумалейн» обратно в Мотию. Там партнеры Ифбаала. Торговля должна идти своим чередом. Возможно, они передадут корабль мне. В любом случае мне потребуются письменные свидетельства правдивости моих слов, подписанные тобой и другими пассажирами.
      Позднее, Коринна заметила:
      — Зопирион, ты был неотразим. Просто удивительно, как ты остановил спор, так и не дав ему разгореться. Откуда в тебе столько мужества?
      — Между нами, я испугался до смерти. Но я прекрасно понимал, что могло случиться, если бы я не вступился. Вспыхнула бы междоусобица. После угроз и оскорблений почти сразу или, что еще хуже, после выхода в открытое море, завязалась бы битва: эллины против финикийцев, а Сеговак со своим длинным мечом и любовью к дракам колотил бы и тех и других. Я на одну часть перс и провел большую часть жизни среди финикийцев, поэтому мне удалось логично обосновать мирное разрешение ситуации.

      Когда «Муттумалейн» зашел в гавань Мессаны, образованную выходящим в море изогнутым полуостровом Серпа, алое солнце опускалось за Холмы Посейдона. Опустили хлопающий на ветру желтый парус, матросы с ворчанием взялись за весла. Наконец, корабль пришвартовался у пирса. Пассажиры вышли на берег и разошлись в разные стороны, на прощание пожав друг другу руки, похлопав по спине или просто помахав рукой.
      Зопирион пробирался сквозь толпу. Мальчишки, сдающие ослов внаем, нищие, сутенеры, проводники, пьяные матросы, грязные шлюхи и бездельники… Заприметив в толпе приличного вида юношу, он обратился к нему с вопросом.
      — Вы не знаете, где живет Ксанф, сын Главка, землевладелец?
      —  Кай малиста!
      Зопирион дал мальчишке кусок папируса и бронзовую монетку, пообещав дать еще одну, если тот доставит его письмо. Мальчик согласился и побежал относить письмо, в котором Зопирион предупредил семью Коринны о случившемся, чтобы у них было время подготовиться к встрече путешественников с их скорбным грузом.
      Зопирион с Софроном подняли носилки с телом погибшего. Вслед за ними пошла Коринна в сопровождении второго раба и двух нанятых в гавани носильщиков. Трое последних, пошатываясь от тяжести, тащили весь багаж.
      — Откройте! — резко выкрикнул Софрон, когда они подошли к дому Ксанфа.
      Дверь в дом отворил слуга. В проеме показался толстый пожилой человек, и Коринна бросилась в его объятия, заливаясь слезами и рассказывая о случившемся. Наконец она затихла и, отойдя в сторону, представила Зопириона отцу.
      — Входите, о Зопирион, — пригласил Ксанф. — Сандалии и плащ отдайте слугам.
      Остальные тоже последовали за Ксанфом: пара слуг, хрупкий черноволосый юноша — Главк, брат Коринны, и невысокая женщина средних лет — ее мать Эйрена. Пока родители девушки плакали и переживали вместе с ней, Зопирион с Софроном занесли носилки во внутренний дворик, после чего Главк показал тарентийцу его комнату.
      Спустя некоторое время Зопириона позвали во дворик. Эйрена и Коринна удалились на женскую половину дома. Юноше было хорошо известно, что ему не полагалось встречаться с ними за исключением особых случаев. Ксанф пожал Зопириону руку.
      — Трижды добро пожаловать, о Зопирион, — с отдышкой произнес хозяин дома. Его толстое брюхо выдавалось далеко вперед, а по обеим сторонам огромной лысой головы торчали кустики седых кудрявых волос. На шее висело несколько амулетов. Толстяк двигался медленно и неуклюже, очевидно, у него были проблемы с дыханием.
      — Очень жаль, что мы познакомились при столь трагических обстоятельствах, — произнес Зопирион.
      — Мой брат вел непоседливый образ жизни, и его время пришло, — ответил мессанец. Когда я получил твое письмо, мне в голову полезли ужасные мысли о моей дочери. Но, расспросив ее и Софрона, я узнал, что ты вел себя достойно.
      — Я честный человек господин.
      — Очень хорошо! Большинство посчитало бы ее обесчещенной, раз она путешествует подобным образом под защитой незнакомого мужчины. Несмотря на то, что она не девственница, в нашем доме придерживаются правил приличий. Но человек не может спорить с богами, и ты поступил, как и подобает гражданину.
      Когда слуги поставили на стол блюдо со свиным выменем, приправленным перцем и солеными морскими ежами, Ксанф выпил немного вина и прочитал молитву.
      — Расскажи мне за обедом о ваших приключениях, — сказал он немного погодя.
      Зопирион заговорил, то и дело останавливаясь, чтобы проглотить кусок. Он рассказал о счастливом избавлении от опасности тарентиийских посланцев по дороге в Кумы, о сражении с пиратами, о гибели сошедшего с ума капитана Ифбаала. Когда смешали вино, он перевел разговор к тому, что более всего занимало его.
      — Не думал ли ты, Ксанф, о том, чтобы снова выдать замуж свою дочь?
      Хозяин дома внимательно посмотрел на гостя из-под тяжело нависших бровей и слабо улыбнулся.
      — Ну конечно! Каждый должен делать все возможное для своих близких. Однако здесь есть некоторые — ох! — трудности.
      И Ксанф улыбнулся так широко, что его зубы блеснули в полумраке.
      — Отец хочет сказать, господин Зопирион, что тот гнусный и готовый на все мерзавец не хочет отдавать приданое моей сестры. По нашим законам он обязан это сделать, но, находясь в Мотии, он запросто посылает нас куда подальше.
      — И это не единственное препятствие, — сурово взирая на сына, произнес Ксанф. — А почему это тебя так интересует, юноша?
      Зопирион почувствовал, как к горлу подкатил ком, такой огромный, что, казалось, он сейчас задохнется.
      — Потому что я… я был бы очень рад, если бы ты признал меня своим зятем. Конечно, я понимаю, мое обращение к тебе весьма необычно. Ведь сначала должны договориться наши семьи. Но они в Таренте, и…… — голос куда-то провалился, юноша едва дышал.
      Ксанф глубокомысленно кивнул.
      — Я так и думал, что ты заговоришь об этом. Я согласен с тобой: подобный разговор необычен для людей нашего круга. Но настоящее положение Коринны тоже достаточно странно. Нет смысла воротить носы друг от друга, — улыбнулся пожилой толстяк. — Мне кажется, ты любишь мою дочь.
      — Да, господин, конечно люблю!
      — Хорошо! Но каждый разумный человек скажет: влюбляться до свадьбы — это ошибка; свадьба, бережно и расчетливо устроенная родителями — единственное, на что можно полагаться. Но ввиду отсутствия у Коринны приданого мне совершенно не хочется вдаваться в подробности. Как ты думаешь, что сказал бы твой отец?
      — Пока не знаю.
      — Кто твой отец? Из какой ты семьи? Какое у вас состояние? Кто ваши предки? В свою очередь я мог бы рассказать, что мое происхождение благороднейшее из благородных, почти то же касается и моей жены. Наш род берет свое начало от трех богов и двух героев. А ваш?
      — Наверное, ты должен об этом узнать. На одну часть я перс. Мой отец… — и Зопирион рассказал о своей семье и о семейном деле в Таренте.
      — У каждого из нас есть слабые места, которые мы могли бы противопоставить друг другу. Персидская кровь в твоих жилах меня мало волнует, тем более что персы — наиболее аристократичны из всех варваров. Твой отец — весьма уважаемый человек, однако, его состояние вложено в дело, но не в землю. А земля, конечно же, наилучшая собственность, как у меня.
      — Конечно, я не отпущу с тобой Коринну совершенно без средств. Однако не стоит ожидать, что приданое будет таким же, как когда она была девственницей. Если только ты не отберешь ее долю от богоненавистного Илазара. Расскажи мне о себе.
      Улыбаясь, Зопирион протянул руки.
      — Что я могу рассказать тебе господин? Если начну рассказывать, насколько я хорош, ты сочтешь меня хвастуном, а если расскажу нечто плохое, ты мне вряд ли поверишь.
      — Рассказывай, я рассужу сам. Например, каково твое отношение к религии?
      — Я пифагореец, хотя, боюсь, не достаточно совершенный.
      — Хм… Школа еретиков, однако к ней я отношусь вполне терпимо из-за их высоких нравственных принципов. Я заметил, что ты ел мясо, которым тебя угощали.
      — Именно это я и имел в виду, когда говорил о своем несовершенстве. Мастер советовал своим последователям пользоваться собственным разумом, а мой разум никогда не принимал всерьез правила, относящиеся к питанию.
      — Как бы ты описал свой характер?
      — …господин, я… Я полагаю, что во мне, как и во всяком другом человеке, присутствует как плохое, так и хорошее. Я знающий конструктор, и, думаю, что всегда смогу прилично заработать себе на жизнь. Я стараюсь выполнять обещания и исполнять свой долг. Я сдержан в страстях и никогда не был уличен в преступлении. С другой стороны, я не претендую на роль великого героя, или красавца, или атлета, тирана или демагога, потому что я привык тяжело работать и не боюсь испачкать руки.
      — А каково твое отношение к политике? Придерживаешься ли ты консервативных взглядов, уважаешь ли древний установленный богами порядок вещей? Или ты безумный преобразователь, который только и мечтает, чтобы низвести лучших людей до своего собственного состояния?
      — Я почти не обращаю внимания на политику. Я стараюсь заниматься своим ремеслом, оставляя за другими право бросаться в бурное море политических споров.
      — Обычно люди тогда удовлетворены собственным делом, когда оно заслуживает того, — отметил Ксанф.
      — Благодарю тебя, господин. Будет что ответить, когда услышу очередной упрек в отсутствии гражданского духа. По правде говоря, это от недостатка сообразительности. Нельзя быть первым во всем. Для меня камень, древесина или бронза — это тихие, заслуживающие доверия вещи, от которых получаешь то, что ожидаешь. Но люди — нет! Человек никогда не знает, что сделает в следующее мгновение. Некоторые, вроде моего друга Архита, рождены с инстинктом управления. Но только не я. Я поглощен событиями собственной жизни, и пусть все вокруг идет, как идет. Я не буду перепрыгивать через головы и выхватывать штурвал из рук у рулевого, пользуясь малейшим предлогом. Тем не менее, то, что я делаю, я делаю наилучшим образом.
      — Коринна рассказывала, что в Италии ты весьма энергично преодолевал препятствия, бросаясь в самую гущу событий. Клянусь Герой, я могу уличить тебя в некоторых неточностях в представлении собственных добродетелей, а не в хвастовстве, как некоторых героев Гомера! Расскажи мне о своих предках. Хотя бы несколько последних поколений. Не стоит начинать со времени, когда Аполлон овладел женщиной — матерью твоих предков — на слоне холма задолго до того, как на свет появился Феогнид. Не думаю, что ты представишь лучшее происхождение, чем у Коринны.
      Зопирион с трудом подавил улыбку.
      — Повторюсь, мое происхождение смешанное. Мой прадедушка, сатрап Багабукшей, или, выражаясь по-гречески, Мегабаз, был главой клана Дадучид и одним из самых могущественных людей царства. Возможно, вам довелось услышать о его фантастическом возвышении при Ксерксе и Артаксерксе I.
      — Неужели? — удивился Ксанф. — Очень интересно. Вы поддерживаете связи с персидской ветвью рода? Если им придется бежать оттуда, это может оказаться очень полезным. Помните, что произошло с великим Фемистоклом?
      — Нет господин, я никого из них не знаю. Если бы мы поехали во владения Великого Царя, думаю, мы бы встретились с ними. Благородные персидские семьи редко вымирают сами или в результате насильственных смертей — у каждого вельможи достаточно жен.
      — Это верно, но давай вернемся к твоей семье.
      Зопирион продолжил рассказ.
      — Однажды, когда Мегабаз взбунтовался против своего царственного господина, его сыну Зопириону пришлось спасаться бегством в Афинах. Там он взял в жены Фию, дочь афинского гражданина. Не знаю, каким образом афинянин разрешил своей дочери выйти замуж за чужеземца, но ты, наверное, слышал, насколько горячи и страстны персы в вопросах любви.
      Во всяком случае, Зопирион вскоре погиб в сражении во главе афинского войска, оставив мою бабушку Фию с младенцем на руках. Когда мой отец подрос, его отдали и в подмастерья к Рхату, конструктору-египтянину, проживающему в Афинах. Когда отец стал достаточно взрослым, чтобы завести собственное дело, он вместе с моей бабушкой отправился в Тарент, чтобы получить там гражданство. Там он женился на Агате, дочери Бесса, сына Мирона из Милета.
      Мирон служил при дворе Великого Царя. Ксеркс послал его вместе с другом по имени Бесса на поиски истоков Нила. Их путешествие было полно удивительных приключений, как, например, схватка с обезьяной размером с буйвола и множеством других. Именно в это время Мирон пришел к выводу, что земля круглая, эта идея занимает сейчас умы многих философов. По завершении странствий он переехал на запад и закончил свои дни в Таренте, будучи всеми уважаемым философом.
      Несмотря на то, что Мирону было далеко за пятьдесят к тому времени, как он переехал в Тарент, он, тем не менее, женился на вдове средних лет и родил сына, назвав его в честь старого друга Бессом. А дочь Бесса Агата впоследствии стала моей матерью. Мой отец часто говорил мне с долей иронии, что когда-то в Персии долго и мучительно враждовали между собой Бесс и его друг Мирон с одной стороны и Дадучиды с другой. И до сих пор, когда между отцом и матерью разгораются споры, он говорит: «Ну что, дорогая, не собираешься ли ты возобновить старую вражду между нашими семьями?»
      — Твоя родословная гораздо интереснее моей, несмотря на то, что ты не чистокровный эллин, — заметил Ксанф. — Но я не сказал тебе еще об одном. Я мечтаю о внуке.
      — Да?
      — Да. В моем возрасте человек начинает подумывать о смерти. И я беспокоюсь о том, чтобы о моем духе заботились последующие поколения законнорожденных потомков. Да, я знаю, — жестом руки он попросил Зопириона не перебивать, — ты надеешься вместе с женой родить детей. Но у Судьбы свое мнение по этому поводу, и в ряде случае живой потомок имеет большее значение, чем несколько еще не рожденных. И, кроме того, мне хочется дать несчастному полукровке настоящее греческое имя и образование.
      Коринна рассказала мне о пророчестве Сивиллы. И мы тщательно взвесили ее слова. Верни нам мальчика, и я найду способ возблагодарить тебя, в том числе и материально. А в противном случае, никаких гимнов в честь Гименея.
      У Зопириона замерло сердце.
      — Я уже говорил тебе, что я не герой. К тому же я должен вернуться в Тарент?
      Ксанф сделал резкий жест.
      — Конечно же, должен, если ты обещал. Обо всем остальном всегда можно будет договориться позже.
      — Я надеялся здесь сыграть свадьбу и забрать Коринну с собой.
      — Послушай, юный негодяй, неужели у тебя отсутствует хоть малейшее представление о морали?! Без обычного обсуждения женитьбы семьей и мной, без разрешения твоего отца и формальной помолвки и прочего? Поворачивай свою колесницу обратно к началу пути! Юношам свойственна горячность в подобных вопросах. Я понимаю тебя, хотя и не одобряю.
      Ксанф допил вино, отставил в сторону кубок и уселся поудобнее.
      — Я должен организовать похороны моего брата. Главк, не сходить ли тебе к Кулону с нашим юным другом?
      — Это одна из лучших таверн в городе, — пояснил он Зопириону. — Я проникся интересом к ее делам с тех пор, как начал сдавать в аренду помещения. Все полагали, что только сумасшедший будет строить такое большое здание — на двадцать мест. В нем поместятся все сорок, если не будут очень глубоко дышать. По эту сторону от Афин у Кулона самая большая таверна. Все, включая и меня, полагали, что она через месяц обанкротится.
      — Но у Кулона был четкий план. Для капитанов, готовых провести вечер, отвечая на вопросы и рассказывая новости из дальних стран, у них приготовлен бесплатный грог. Они пачками валят в таверну, день за днем, а владелец лишь подсчитывает прибыль. Некоторые из его девочек совсем недурны, ты мог бы и сам попробовать. После того, как ты десять дней сдерживал свои желания рядом с моей дочерью, твоя мачта, наверное, крепка как посох.
 
      У Кулона в самом деле было полно народу. Юноши пробирались сквозь толпу, некоторые из посетителей выражали Главку соболезнования по поводу смерти дяди. Трое молодых людей стояли отдельно от других — это были зятья покойного Нестора. Вскоре четыре юных мессанца, склонив друг к другу головы, завели тихий серьезный разговор, касающийся вопросов собственности и наследства.
      — Послушай, Зопирион, я не буду пить. Пока тело дяди Нестора не предано земле, это неприлично, — сказал Главк. — Но почему бы тебе не развлечься? Если ты проберешься вперед, то сможешь сесть у того окна, пока на это место никто не позарился. Позже я присоединюсь к тебе.
      Зопирион направился было к окну, но опоздал: другой человек успел занять место раньше него. Юноша стоял и растерянно оглядывался по сторонам.
      — Иди сюда, господин Зопирион! Мы с друзьями подвинемся, и вам найдется местечко, — произнес Асто, помощник капитана с «Муттумалейна».
      Наконец, юноша, не обращая внимания на сердитые взгляды и ворчанье людей, которым пришлось потесниться, втиснулся на освобожденное место.
      — Зопирион, это Инвит из Карии. Он занимается выкупом пленников. С ним мы избороздили почти все внутреннее море. Инвит, познакомься, это Зопирион, сын Мегабаза, конструктор из Тарента.
      — Будь в добром здравии! — приветствовал его Инвит, приземистый, с широким как бочонок торсом и огромной массивной головой, крючковатым носом и коротко подстриженной черной колючей бородой. Несмотря на полное отсутствие красоты, он держался дружелюбно.
      — Твоя работа, наверное, невероятно интересна!
      Зопирион пожал плечами.
      — Это моя жизнь. Твое дело меня восхищает не меньше. Какая причина привела тебя на этот путь?
      Инвит широко улыбнулся, показав недостаток зубов.
      — Наихудшая из возможных: я сам был рабом.
      — Как?
      — Именно так. Я не забочусь о сокрытии этого факта. Не люблю ни малейшей неискренности. В Карии, где я жил, однажды зимой случился страшный голод, и родители продали меня в рабство. Пусть тебя это не пугает. Будучи рабом я остался жив, а моя семья умерла с голоду. Только таким образом они смогли обеспечить меня раз в день приличной едой. Нужда — жестокий учитель.
      — Но тогда как тебе удалось завести свое дело?
      — За последующие несколько лет мне довелось сменить трех хозяев. Один из них был еще ничего, но два других просто нечестивые ублюдки, расхитители гробниц. Особенно выделялся последний, афинянин.
      — А в чем это выражалось?
      — У него был на редкость гнусный характер. Когда он чуточку выпивал, то вымещал злобу на своих рабах. Мне повезло, я отделался парой выбитых зубов. В припадке бешенства одному несчастному он выколол глаза. Но в последствии именно по причине его отвратительного нрава мне удалось получить свободу.
      — Как так?
      — Избив одного из нас просто до кровавого месива, он почувствовал себя настолько виноватым, что некоторое время обращался с нами по-человечески. Ему было тяжело видеть на каждом из нас свои отметины. Думаю, в нем проснулось сознание. Он позволил мне работать на другого хозяина, за это я отдавал ему половину заработка. За несколько лет мне удалось выкупить себя.
      — Как раз в это время родственник моего последнего хозяина попросил меня съездить в Сиракузы и выкупить его сына. Тот во время поражения афинских войск был взят в плен, и теперь работал в каменоломнях. Я выполнил его поручение. Потом меня попросили еще раз, а за этой просьбой последовали новые. Мне довелось много путешествовать, я хорошо говорю на разных языках. Путешествия не пугают меня. К настоящему времени я избороздил почти все Внутреннее море, помогая людям выкупать родственников, захваченных в плен на войне или пиратами, либо украденных еще детьми и проданных в рабство. Если с тобой вдруг случится такое несчастье, знай, во Внутреннем море вряд ли найдется человек, который лучше меня сможет тебе пригодиться.
      — А достаточно ли благодарны твои заказчики?
      — В ряде случаев, да. Но ты был бы удивлен, узнав, сколько людей пытается увильнуть от выплаты последней суммы. Но я не жалуюсь. Еще будучи босоногим мальчишкой, я мечтал о путешествиях и, клянусь богами, я получил что хотел! Я видел много необычного. Кроме того, я бываю дома настолько редко, что мои близкие всегда радуются, когда я с ними.
      — А где ты живешь?
      — В Сиракузах. Понимаешь ли, в других городах у меня тоже есть — м-м-м — где остановиться, но жена и дети живут в столице Дионисия.
      — А какое из твоих приключений было самым удивительным?
      — Надо подумать. Наверное, когда я отправился выкупать пленника у одной своры пиратов, а меня захватила другая.
      — Клянусь Зевсом Олимпийским, расскажи мне!
      — Меня наняла богатая семья из Коринфа для выкупа Хремета, их кормильца, попавшего в руки сицилийских пиратов по пути на Кипр. Во главе пиратов был нумидиец Замар, его логово находилось в Келендрисе. Я отплыл из Коринфа. В моем поясе был зашит увесистый мешочек с тетрадрахмами. Капитан корабля — финикиец Садид из Солои на Кипре возвращался в родную гавань. Самое неприятное в моей профессии — это невозможность купить место на обычном торговом корабле до пункта назначения, в котором располагается логово пиратов. Потому что любой капитан, находящийся в своем уме, обходит подобные места за десять лиг. Поэтому последний отрезок пути приходится пересекать на крошечном челне или рыбацком судне с полоумным капитаном: ни один нормальный человек не возьмется за подобное дело. Несмотря на то, что большинство пиратов не обращают внимания на такие посудины, тем не менее, приходится иметь дело со странными и непредсказуемыми людьми.
      — Мне кажется, все люди странные и непредсказуемые, — заметил Зопирион. — Но прошу вас, продолжайте.
      — Итак, Садид намеревался пересечь Памфилийское море и зайти на Кипр. Но южным ветром нас снесло далеко за мыс Анемуриона, и мы потеряли его из виду. К нам стремительно приближалась шестидесятивесельная галера. Но капитан Садид не собирался сдаваться без боя. У него был крепкий корабль, усиленный дельфином. Ты знаешь, что это?
      — Ты говоришь о крепком свинцовом бревне, привязанном к верхушке мачты?
      — О нем самом.
      — Когда галера подошла поближе, Садид дал команду раскачать бревно, и когда оно оказалось над палубой пиратского корабля, веревку перерезали. Дельфин полетел вниз. Но увы! В этот момент корабли волной отнесло друг от друга, и дельфин, вместо того, чтобы пробить дыру в днище галеры, упал в море между кораблями.
      И тогда началась битва. Толпа визжащих как гарпии пиратов толпой ринулась к нам на палубу. Когда капитан Садид погиб в схватке, оставшиеся в живых матросы тут же сдались на милость победителей. Я не виню их: у пиратов было преимущество четыре против одного. Но, сдавшись, они ничего не выиграли. Пираты перерезали всех до одного, чтобы преподать урок морякам не сопротивляться честным морским разбойникам. Мне никогда не забыть картины: их головы с грохотом катающиеся по палубе, от борта к борту, в такт покачиванию судна.
      Связав пассажиров, они перевели нас на свою галеру, изнасиловали женщин, всех обыскали, убили парочку особо сопротивляющихся, ограбили судно, подожгли его и были таковы. Естественно, что мой мешок с деньгами они отобрали. Тем не менее, мне удалось оторвать полосу от запасной рубашки и сделать из нее повязку на руку, спрятав в ней пригоршню серебра. Пока шла битва, я испачкал ее кровью. Несмотря на то, что обыскивали пираты очень тщательно, поднимали рубашку и проверяли, не спрятал ли я чего под ней, им даже в голову не пришло снять повязку.
      Во главе банды стоял финикиец Ерубаал. Когда мы прибыли в его родной порт Нагидос, он расквартировал нас в деревне. Я протестовал против захвата и конфискации денег, предназначенных для выкупа. Свой протест я аргументировал тем, что люди, занимающиеся выкупом, должны быть неприкосновенны, как жрецы и врачи. Подобные действия могут привести к исчезновению подобного источника доходов, и от этого потеряют все. Но Ерубаал оказался матерым, грубым расхитителем гробниц. Рассмеявшись мне в лицо, он с силой хлопнул ладонью и сказал: «Одна рыба в сети лучше десяти в море», а также предложил мне попридержать язык, если есть желание его сохранить.
      Отправка требований о выкупе и ожидание ответов занимает долгое время. Прошло дней десять, за это время я успел подружиться с людьми, в хижине которых меня поселили, а особенно с мальчуганом, который был полон решимости стать кровожадным пиратом, как и его отец. От него я узнал, что Келендерис — конечный пункт моего путешествия — был приблизительно в двухстах ферлонгах от Нагидоса. К тому же Ерубаал враждовал с капитаном Замаром, в плену которого находился мой клиент Хремет.
      Опущу подробности, но скажу только, что мне удалось подкупить мальчишку, и он отправился с письмом к Замару, где я рассказал о судьбе денег, предназначенных для освобождения Хремета. Пираты Замара высадились на берег, и главарь прокричал свои требования о переговорах с Ерубаалом.
      — Я здесь! Что тебе надо, свиное рыло? — поинтересовался Ерубаал.
      Капитаны сильно отличались друг от друга. Ерубаал был толстым и жизнерадостным, любил поесть, выпить, поговорить, был балагуром и хвастуном. Замар, напротив, был высокий, гибкий, смуглый и угрюмый.
      — Мне нужен мой поверенный по выкупам, Инвит из Карии, и деньги, предназначенные для выкупа одного из моих пленников, — потребовал Замар.
      — Да пошел ты к Будь ты проклят! — ответил Ерубаал. — Клянусь зубами Танит, я никогда не отдам то, что принадлежит мне! Тем более, эти деньги уже в общей казне.
      — Ты правишь бандой из рук вон плохо, нарушая все обычаи, позорный содомит! — сказал Замар. — Если не отдашь мне посланца и деньги, клянусь богами, я возьму их силой!
      — Попытайся, — ухмыляясь, ответил Ерубаал. — Вижу, тебе не довелось наблюдать меня в схватке!
      Замар взглянул на своих людей, вынимающих из ножен мечи и натирающих ядом лезвия, и людей Ерубаала, также готовящихся к битве.
      Все пленники и жители деревни столпились за пиратами Ерубаала, наблюдая за происходящим. Некоторые даже поспорили о том, кто из пиратов победит. Наконец Замар поднял руку, оглядывая своих головорезов, и обратился к Ерубаалу:
      — Уже давно, кусок свиного сала, я мечтал пронзить твое зловонное сердце. Но нет причины положить в этой схватке половину наших парней. Если ты не боишься, давай встретимся один на один. Победитель получает все!
      — Клянусь железной палкой Мелькарта, это меня устраивает, — ответил Ерубаал и бросился на Замара с мечом в одной руке и щитом в другой. Раз за разом сходились они в жестокой схватке: удар, защита, отступление, ответный удар, защита, наступление и отступление. Оба были прекрасными бойцами. Нумидийцу было проще дотянуться до противника. Финикиец же был сильнее, для человека его комплекции он был невероятно подвижным и ловким. Столпившиеся вокруг пираты гримасничали, визжали и хихикали как стая диких обезьян.
      Было трудно предугадать, какой из двух капитанов одержит верх, но тут один из людей Ерубаала выбежал вперед и нанес удар в спину Замару. Не успел он упасть на землю, как один из его людей в свою очередь вонзил дротик в спину Ерубаала. Оба капитана упали, а их банды сошлись в жесточайшей схватке.
      Силы были приблизительно равные. Все смешалось. Разбойники кололи друг друга пиками, рубили мечами, били руками и ногами, кусались и царапались, кровь лилась ручьем. Было невозможно определить, на чьей стороне перевес, и тут боги вразумили меня. Когда тот или иной пират из сражавшихся с краю падал замертво, я храбро бросался к нему, хватал оружие и передавал одному из пленников. Вскоре все мы были вооружены.
      Через некоторое время из участников схватки осталось лишь шесть или семь пиратов со стороны Ерубаала и четверо со стороны Замара. Израненные, они с трудом держались на ногах, из ран лилась кровь, оставляя алые полосы на их грязных шкурах.
      — Отлично, а теперь наша очередь, — сказал я пленникам.
      Мы вышли вперед и встали в одну линию. У каждого из нас в руках были копье, меч или топор. Многие прикрыты щитами. Несмотря на то, что мало кто из нас мог похвастаться воинским искусством, мы были полны сил и превосходили пиратов по численности в соотношении два к одному. Началась не схватка, а резня. Изможденные пираты с трудом двигались. Мы порубили их как кустарник, за исключением последних двух. Им была оставлена жизнь, но лишь за тем, чтобы подвергнуть их пыткам.
      Так закончилась буйная жизнь Ерубаала, Замара и их весельчаков. Мы сожгли корабль Ифбаала и все более мелкие суда в гавани, и отправились вдоль побережья на корабле Замара. К счастью, среди нас оказались моряки. Одного из них мы избрали капитаном, и благодаря его руководству и посланным богами ветрам мы без проблем добрались до Тарса. У некоторых господ из бывших пленников появление мозолей от весел вызывало жалобные стоны, но мы не испытывали к ним сострадания.
      Мы зашли в Келендерис и взяли на борт всех пленников Замара, включая моего Хремета. И представляешь, этот подлец еще пытался получить назад деньги, предназначенные для выкупа! Мы решили обсудить этот вопрос на общем собрании. Хремет утверждал, что полагается оплатить мои труды, но так как выкуп как таковой мне не принадлежал, то после смерти Замара выкупную плату должен получить он. Я настаивал на том, что его семья дала мне деньги на его освобождение. А раз он освобожден, то вопрос о том, каким образом я распорядился деньгами, его совершенно не касается.
      Собрание постановило, что деньги я должен оставить себе, выдав Хремету средства, достаточные для покрытия дорожных расходов до Коринфа и для непредвиденных обстоятельств. Она составила несколько драхм, и меня это вполне устроило. Оставшуюся часть денег я заплатил за дом в Сиракузах. А теперь, господин Зопирион, давай поговорим о нашем с тобой деле.
      — Со мной?
      — Да. В данный момент дело не касается выкупа, но…
      — Капитан — рассказчик сегодняшнего вечера — готов начать, — перебил их Асто. — Его зовут Абданаф из Тира. Помолчите и послушайте новости, о любители потрепать языками.
      Абданаф из Тира, стоя на свободном пятачке, потягивал вино из кубка.
      — Доблестные мужи! Я только что прибыл из Тира, по пути делая остановки в Родосе, Афинах и Сиракузах. У меня еще остались пурпурные одежды из Тира, изысканные стеклянные предметы из Акая, афинская расписная посуда, вино из Кианта…
      — Да, это все здорово, но расскажи нам новости! Дела подождут, — перебил его некий человек.
      Абданаф поклонился ему.
      — Слушать — значит, слушаться, о господин. Вы знаете, что спартанцы заключили мир с эллинами и объявили войну сатрапу Тиссаферну. Они захватили оккупировали земли Великого Царя в Лидии. Говорят, что к ним маршируют шесть тысяч греческих наемников, оставшихся от десятитысячного войска, вторгшегося в Персию под знаменами царевича Кира, и вынужденного пробивать себе дорогу назад чуть ли не через всю Азию после того, как Кир потерпел поражение при Кунаксе.
      Царь Спарты Агис умер, а на престол взошел Агесилай. Царь Македонии Архелай погиб на охоте. Эроп — опекун Ореста, царского сына, убил его и узурпировал трон. А афиняне арестовали философа Сократа по обвинению в растлении молодежи.
      — Не этого ли следовало ожидать от блудливых ублюдков? — сказал кто-то из слушателей. После длительной пятнадцатилетней давности оккупации афинянами Сицилии, жители острова их страстно возненавидели их и не упускали ни одной возможности посмеяться над греками.
      — Египтянин Тамос, который был наместником Великого Царя в Ионии, бежал в Египет и был убит там другим сатрапом. В Египте очень неспокойно, во Фракии голод, в Элладе поднялись цены на оливки… — продолжал рассказ капитан Абданаф.
      Слушатели начали задавать вопросы, большей частью они интересовались местной политической жизнью городов Запада и ценами на различные товары.
      — Я уже говорил, у меня к тебе небольшое дело, — тихо сказал Ивнит Зопириону. — Не заинтересует ли тебя постоянная работа, которая оплачивается лучше, нежели труд конструктора строитель в этих краях? К тому же возможность изобретать, разрабатывать оригинальные идеи и прославиться на весь мир?
      — Звучит великолепно, — сказал Зопирион. — Но я должен посоветоваться с отцом: у нас с ним общее дело. А кто предлагает такие щедрые условия? Дионисий?
      — Именно. Теперь его держава в полной безопасности. Дионисий полон великих планов по благоустройству и украшению Сиракуз и подвластных ему городов, повышению их военной мощи. Трудность состоит в поиске человека, имеющего необходимые навыки и способного справиться с реальным объемом работ. Нетрудно нанять обычного каменщика или плотника, способных сделать вполне приемлемые копии храмов Сегесты или стен Акраганта, или кораблестроителя, который может построить обычную трирему. Но Дионисию нужно большее. Ему нужен гений — человек с необычными идеями. Вот меня и послали искать такого. А кого кроме себя ты можешь порекомендовать в Таренте?
      — Моего друга Архита, — не задумываясь ответил Зопирион. — В математике он сильнее меня, несмотря на то, что я на порядок выше его в работе с материалами. Кроме того, он может с кем угодно договориться.
      Мысли Зопириона стремительно проносились у него в голове. В Сиракузах он будет гораздо ближе к Коринне, чем в Таренте. Возможно, утвердившись в Сиракузах, он сумеет получить согласие Ксанфа на свадьбу с любимой, не занимаясь спасением ее ребенка. Или даже (Зопирион вздрогнул от одной только мысли, но, тем не менее, встретил ее лицом к лицу) возможно, судьба предоставит удобный случай для выполнения условия Ксанфа, сохранив при этом свою шкуру. В любом случае, если рассуждать логически, его шансы в Сиракузах значительно возрастают. Кончено, его родители могут придраться…
      Но эти размышления он оставил при себе. Вслух же сказал:
      — Мне нужно обсудить это предложение с моим отцом. Если он одобрит, я появлюсь в Сиракузах через месяц или два.
      — И не забудь передать мои слова другу Архиту. Скажи ему, что в Сиракузах его ожидают слава и удача! Я бы и сам поговорил с ним, но я отправляюсь в Афины на корабле Абданафа, который не заходит в Тарент.
      Абданаф закончил беседу, и Кулон вывел в зал танцовщицу и певца. Под выступление девушки некоторые изрядно подвыпившие посетители начали шуметь. Двое мужчин разделись донага, натерлись маслом и, потеснив девочек Кулона, затеяли прямо посреди зала борцовский поединок. Другой попытался станцевать на столе сиртаки, но не удержался и с треском полетел на пол. Гул голосов становился все громче.
      — Скоро они начнут вопить, как иллирийские черти, не лучше ли нам пойти домой? — закричал Главк прямо в ухо Зопириону.
      — Пошли, — ответил Зопирион, его соседи согласились с ним. Когда они вышли на грязноватую улицу, на хрупкого Асто неожиданно навалился верзила-мессанец, праздно торчащий у двери.
      — Извините, я… — но неожиданно переменился в лице. — Еще один проклятый финикиец, а? Настанет день, и мы покажем вам, содомиты, сжигающие детей, пару наших трюков! Работаешь денно и нощно, чтобы соревноваться с нами? Сбиваешь нам цены, не так ли? Ты свое получишь! Так вот жди и смотри! Или тебе понравится вольное выступление? — и мужчина демонстративно сжал кулаки.
      — Ты что, ищешь с кем подраться? — раздался знакомый голос. Кельт Сеговак вслед за Зопирионом и его компанией вышел из таверны.
      — А ты-то кто, клянусь именем Геракла? — спросил мессанец.
      — Мне будет очень приятно сбить с тебя спесь, — произнес Сеговак, сжимая правую руку в огромный кулак и потирая его левой, будто полируя. — если ты найдешь тихое местечко, где мы могли бы обсудить этот вопрос как и подобает честным людям…
      Приятели мессанца схватили его за руки и потащили обратно в таверну — Не бери в голову! Приди в себя, богопротивный осел! Не затевай ссор с чужеземцами, а не то все мы попадем куда следует! — втолковывали они ему.
      — Спасибо тебе, О, Сеговак! — произнес Асто, снимая руку с рукояти кинжала. Даже в неярком свете лампы Зопирион заметил, как побелело смуглое лицо хрупкого финикийца. — Это вечная проблема всех путешественников. Какой-нибудь осел решает очистить свой чудесный город от грязных чужеземцев, и если вы оказываетесь в поле его зрения, он непременно бросается на вас.
      — Он прав, — подтвердил Ивнит из Карии. — Я постоянно сталкиваюсь с подобными ситуациями — это еще одна опасность в нашей профессии. Спокойной ночи, друзья.
      Группа распалась. Финикиец, кариец и кельт пошли в одну сторону, а Зопирион с Главком в другую.
      — Только не рассказывай отцу, что у тебя прекрасные отношения с финикийцами. Он ненавидит их также страстно, как тот, в дверях.
      — Судя по тому, что рассказывала твоя сестра, это не совсем верно.
      — Нет, но после семейной драмы он изменил свое мнение. Не пойми так, будто я тебя критикую. Я прекрасно понимаю, что ты по роду своей деятельности вынужден общаться с варварами всех мастей. Но отец принадлежит к старому поколению. И нас, по-новому мыслящую молодежь, он никогда не поймет.
 
      На следующий день оказалось, что нужно как-то убить последний день перед отплытием корабля в Тарент. Если бы Зопирион мог провести его с Коринной, он был бы рад задержаться подольше. Но девушку заперли в комнатах для женщин в задней части дома, и он рвался поскорее вырваться отсюда и устроить переговоры между отцом и Ксанфом. Пассивное ожидание было не в его стиле.
      — Почему ты такой беспокойный? — видя его нетерпение, спросил Главк. — Большинство людей радуются, когда выдается день, свободный от труда и забот. Давай возьмем собаку и прогуляемся по городской стене?
      Стена, окружавшая Мессану, была не более пятнадцати локтей в высоту и четыре в ширину. К тому же в некоторых местах она обвалилась, и чтобы не свалиться, юношам приходилось идти очень осторожно.
      — Если враг наберется решимости, то запросто проберется через стену при помощи одних только лестниц. И вряд ли ему понадобятся здесь новые осадные машины, о которых столько говорят. Почему ваш Совет не наймет сведущих конструкторов, строитель, например, как в мастерской моего отца, которые помогут ее перестроить? Еще одна война с Карфагеном, и…
      Главк пожал плечами.
      Когда-то давно оракул, не помню какой, то ли Дельфийский, то ли Кумский, или еще какой-то, предсказал нам:
 
       В этом городе человек из Карфагена станет водоносом.
 
      Отсюда ясно, что в случае атаки карфагенян мы победим, а их возьмем в рабство.
      — Хм. Люди и раньше попадали в неприятные ситуации, когда вместо веры в собственные силы доверяли оракулам. К примеру, Крез Лидийский.
      — Согласен, — юноша был явно огорчен. — Сам я не сильно доверяю оракулам и пророкам, но дома стараюсь не признаваться в этом.
      — Должно быть, твой отец обладает в городе значительным влиянием. Почему бы тебе не попытаться уговорить его начать строительство новой стены?
      Главк поднял руки.
      — Он больше и чаще чем кто-либо покупает предсказания! Ничего не сделает, не посоветовавшись со жрецами нескольких храмов. Подобную идею он воспримет только от того, кто говорит от лица Далекоразящего. Я допускаю, что создается впечатление о прекрасной работе оракулов: его дело процветает.
      — Если бы стратег Никий не относился к пророчествам так серьезно, афиняне никогда бы не попали в ловушку при Сиракузах и не потерпели бы поражения.
      Главк пожал плечами.
      — В этом нет сомнения. Но подобные аргументы не проходят в разговоре с отцом. А как насчет петушиных боев сегодня вечером?
 
      Следующим утром Зопирион и Коринна в окружении членов ее семьи стояли на мессанском причале. Влюбленные смотрели друг на друга, и по щекам их медленно катились слезы.
      — Ну же, полегче, — задыхаясь, говорил Ксанф. — Все не так уж трагично. Я же не говорил, что свадьбы не будет….
      — Ох, Ксанф, позволь им поцеловаться, — попросила Елена. — Ничего дурного от этого не случится, парнишка-то, может, никогда больше не вернется в Мессану.
      — Разве можно предвидеть, что боги нам приготовили? — произнес Ксанф. — Ну, давай, Зопирион.
      Зопирион обнял девушку, и на долгое мгновение прижал к себе. Потом взял свой мешок, забросил за плечо и поднялся по сходням на «Аталанту», отплывающую в Сиракузы. Корабль отошел от причала, а юноша стоял у борта и прощально махал рукой, пока фигурки провожатых не скрылись из виду.
 
      Под веселым весенним небом «Аталанта» неуклюже плелась по Тарентийскому заливу. Зопирион, завернувшись в плащ, прилег на палубу и задремал. Ему снилось, что он стоит лесистом склоне Этны. Гора начала изрыгать огонь и дым и неожиданно превратилась в нагого, волосатого великана, в центре лба которого ярко светился один красный глаз. Облака венком обрамляли его косматую голову.
      — Мне нужна твоя помощь, о крошечный человек, — глубокий голос раздался из-за спины Зопириона.
      Юноша обернулся и увидел полубога Геракла, одетого в львиную шкуру. Несмотря на то, что ростом он был выше обычного человека раза в два, по сравнению с Циклопом он казался пигмеем.
      — Боги задали мне новую задачу — убить великана Полифема. И для этой цели не подходит мой лук, подаренный Аполлоном в дни, когда мне пришлось сразиться со стимфалийскими птицами. Он слишком мал. Я сделал стрелу нужного размера, — и он достал стрелу высотой в свой рост, походившую на мачту корабля, только с оперением. — Даже не знаю, как ей выстрелить: для этого нужен лук длиной от двадцати до тридцати локтей. Такой лук слишком велик даже для человека с моим ростом. Но Аполлон сказал мне, что ты умный человек; впрочем, это свойственно смертным. Ты сможешь изобрести устройство для запуска такой стрелы. Поторопись, пожалуйста: Циклоп приближается!
      Великан на самом деле приближался, размахивая дубинкой, вырезанной из целого древесного ствола. Под его громадными загрубевшими подошвами деревья травой пригибались к земле.
      — Поторопись! Мир будет уничтожен, если ты не приложишь весь свой ум, которым тебя наделил Отвращающий Зло , — рокотал Геракл.
      Зопирион лихорадочно пытался собраться с мыслями, а Циклоп приближался все ближе. Неожиданно раздался треск.
      — О Геракл! Обруби ветви с одной из тех сосен, — закричал Зопирион. — но около верхушки обруби две ветви на расстоянии локтя от ствола. Там, где они сходятся, отруби ствол — у тебя должна получиться вилка. Вставь в вилку основание стрелы и начинай сгибать дерево, пока оно не согнется до земли, а потом отпускай!
      Геракл взял топор и принялся обрубать ветви, забираясь все выше на дерево. Несколько ударов сердца — и дерево осталось без ветвей с развилкой у макушки.
      — С земли не достать до вершины даже при моем росте! — спрыгивая с дерева произнес Геракл, от чего земля вздрогнула. — Но как же согнуть это дерево?
      Циклоп подходил все ближе, его огненный глаз ядовито мерцал среди деревьев. Под его тяжестью с треском ломались деревья.
      — Веревка! — закричал Зопирион. — Возьми вместо нее хвост львиной шкуры!
      Геракл размахнулся, и хвост, на глазах вырастая до нужной длины, обвился вокруг вершины рогатины. Герой с силой потянул за импровизированную веревку, мощные мускулы буквально скрипели от усилий. Дрожа от напряжения, дерево согнулось и приобрело форму лука. Наконец-то вершину можно было достать с земли. Геракл обвязал свободный конец львиного хвоста вокруг ствола другого дерева и вставил основание стрелы в развилку.
      — Теперь приготовь топор и по моей команде руби веревку. Готов? — сказал Геракл.
      — Готов! — сказал Зопирион. Юноша не осмеливался даже взглянуть в сторону Циклопа, настолько близко подошло чудовище.
      — Руби! — взревел Геракл.
      Юноша опустил топор и рассек веревку надвое. Дерево со свистом распрямилось, с силой выбросив стрелу…
      Зопирион проснулся: корабль с силой качнуло, и он покатился по палубе, где спал, завернувшись в плащ.
 
      «Аталанта», рассекая волны, шла по проливу меж двух скал — Харибдой и мысом Фаланфа. Позади нее лежала плоская Мессанская долина. Вместо хмурых Апеннин, врезающихся в море по всему побережью Италии, здесь лишь изредка виднелись в глубине равнины низкие гряды холмов. Впереди лежал Тарент, яркое пятно на коричнево-оливковом берегу. Полуденное солнце ярко освещало черепичные крыши, белые мрамор и штукатурку стен, коричневые хижины из необожженного кирпича.
      Прямо по курсу на острове, загораживающем выход в Маленькое море, поднималась высокая скала акрополя. Остров с древним городом окружала кирпичная стена, которая поднималась над водой на несколько локтей. С правой стороны над стеной вырисовывались очертания огромного храма Посейдона с массивными дорическими колоннами.
      Справа от храма Посейдона шел неглубокий Восточный пролив, доступный только для небольших судов, через него был перекинут деревянный мост. За Восточным проливом начинались предместья города, в свою очередь защищенные кирпичной стеной. Корабль вошел в порт напротив более глубокого Северного пролива.
      Спустили парус. Корабль на веслах вошел в Северный пролив, направляясь в Маленькое море, одну из лучших гаваней южной Италии. «Аталанта» пришвартовалась у причала во внутренней части акрополя острова.
      Когда Зопирион ступил на берег, длинные тени указывали на то, что было далеко за полдень. До дома было далеко, и он позволил себе роскошь нанять носильщика. Юноша шел вперед, опираясь на копье, как на палку и лавируя среди пешеходов. В основном это были рабы или вольнонаемные грузчики с тяжелой поклажей, иногда такой объемной, что Зопириону приходилось прижиматься к стене, чтобы освободить им дорогу. В городе стоял резкий запах пота, товаров, стряпни и гнили.
      Улицы старого города, слишком узкие и кривые для гужевого транспорта, переплетались в сложный лабиринт. Мостовые были грубо вымощены известняковыми плитами и булыжником, и во многих местах были настолько избиты, что камни лежали вперемешку с грязью, мусором и отбросами. Кирпичные стены одноэтажных домов, стоящих плотно друг к другу по обе стороны улицы были практически слепыми, за исключением массивных деревянных дверей да редких крошечных окон, расположенных на большой высоте. Стены более-менее зажиточных домов были побелены, остальные же сохраняли цвет необожженного кирпича.
      Пять месяцев назад Зопирион вместе с отцом представили Совете проект перестройки города в соответствии с регулярным планом, подобном тем, что были воплощены в жизнь в Пирее, Фуриях и на Родосе. Отстраиваемые заново улицы постепенно выпрямлялись и расширялись, пересекались под прямым углом, как в некоторых древних городах Востока. Но, тем не менее, единодушный протест тарентийских домовладельцев в один миг разрушил грандиозный план.
      Когда Зопирион, перейдя через мост, вышел в предместья, улицы стали намного шире и ровнее. Наконец юноша он подошел к родному дому.
      — Эй, кто-нибудь! — постучавшись в дверь, закричал он.
      И вскоре родня чуть не задушила юношу в объятьях. Отец Зопириона был очень похож на сына, несмотря на то, что был ниже ростом и уже седой.
      — Принесите вина! — крикнул он на кухню.
      — Ты не простудился? — спрашивала его мать Агата.
      — Расскажи о своих приключениях, — умолял брат Персей — уменьшенная копия Зопириона, только что без бороды.
      — Расскажи нам о прекрасной вдовушке, провожать которую, по словам Архита, ты отправился, — попросила его сестра Фия, долговязая девчонка лет двенадцати с торчащими вперед зубами.
      — Давайте по одному! — взмолился Зопирион. Наконец, они расселись по местам в уютном внутреннем дворике, слушая рассказ о том, что с ним приключилось после того, как он расстался с архонтом и его людьми.
      — Я надеюсь, сынок, что твои отношения с этой девушкой были и остаются просто дружескими? — спросил отец, когда юноша рассказал о своем приезде в Мессану и приеме, устроенном семьей Коринны.
      Зопирион вспыхнул, ошарашенный.
      — Н-не совсем. Н-на самом деле я хотел бы на ней жениться, — заикаясь, произнес он.
      — Итак, мой бесстрастный логик наконец позволил себе сантименты? Мы с матерью думали, что настанет время, и мы подыщем тебе жену. Я уверен, что в Таренте ты встретишь более подходящую невесту. Кроме всего прочего, у этой девушки, как бы сказать получше, весьма романтичная история? — он поднял руку, так как Зопирион попытался было возразить. — Я знаю, ты мне скажешь, что в этом нет ее вины. Но женитьба — слишком важное дело, ее надо обсудить со всех сторон. Здесь и без того полно риска, чтобы добавлять к нему невесту из другого города, с которым в один прекрасный день мы начнем воевать. Кроме того, подумай, насколько трудно будет нам с Ксанфом прийти к соглашению в финансовом вопросе, передвигаясь между двумя городами! — в знак явного несогласия Мегабаз резко откинул голову. — Нет, в этой женитьбе я не вижу ничего хорошего для нашей семьи. Препятствовать тебе я не буду, но и одобрить не могу.
      — Доверься нам, мы сумеем подыскать тебе лучшую невесту, соблюдая твои интересы, дорогой Зопирион — добавила Агата.
      Зопирион некоторое время молчал, покусывая губы.
      — И еще, отец: Дионисий предлагает высокую зарплату конструкторам и квалифицированным ремесленникам, готовым работать в Сиракузах на его проектах. Я собирался отравиться туда…
      — Зопирион! И думать не смей об этом. У нас сейчас столько договоров, что мы с трудом справляемся, а…
      — Но для нашего дела очень выгодно получить доступ к одному из самых могущественных людей в Великой Элладе…
      — Ты только что возвратился домой и сразу же говоришь об отъезде, — произнесла Агата.
      — Я знаю, что у тебя на уме, — сказал Мегабаз. — Ты хочешь быть поближе к этой девушке…
      — Послушайте, дорогие мои! — взмолился Зопирион. — Это шанс, а Персей достаточно взрослый, чтобы помогать…
      — Ерунда! — вскричал Мегабаз. — Он даже не был в учениках!
      Они все еще спорили, кричали и жестикулировали, когда яростный стук в дверь прервал их диспут. Привратник привел Архита. Весь потный и взъерошенный юноша держал в руках небольшой мешок.
      — Зопирион! Они преследуют нас! — приглушенно сказал он. — Будь готов бежать из города! Прямо сейчас!
      Зопирион в нерешительности нахмурился.
      — Ты сошел с ума? Кто за нами гонится?
      — Демагог Ктесий и его люди! И им нужен ты — помощник архонта!
      — Именем бога, о чем ты?
      — Все началось, когда я прибежал на Совет. Через десять дней выборы. Когда показалось, что я могу занять место Ктесия, он обвинил меня в государственной измене.
      — Никогда не думал, что люди могут принимать всерьез такую ерунду, — заметил Мегабаз.
      — А они могут! Ктесий доложил на Совете, что наше бедное маленькое пифагорейское общество устроило заговор, целью которого является установления тиранической власти и запрет всем есть бобы. Следующим шагом, — сказал он, — будет заставить тарентийцев жить на пустой овсянке. Сегодня он выставил обвинения против нас обоих, как против архонта так и против помощника архонт, а его молодцы разгуливают по улицам и разыскивают нас.
      — Ой! — заплакал Зопирион, а вместе с ним завопила вся его семья.
      — Как можно быстрее всего выбраться из города? — спросил Архит.
      — Завтра в Сиракузы отплывает капитан Файакс на «Аталанте», — ответил Зопирион. — если только он закончил погрузку. К счастью, я так и не распаковал свои вещи. Ночью спрячемся у него в трюме. Отец, видно боги хотят, чтобы мы попытали счастья у Дионисия!
      — Кто может бороться с судьбой? — вздохнул Мегабаз. — Я буду скучать по тебе, сын. И как мне теперь справиться с работой?
      Зопирион достал из дорожной сумки щит.
      — Мама, есть ли у тебя чистая рубашка? Фия, не приготовишь ли ты еды на дорогу? Хлеб, сыр, мешок сушеного гороха вполне сойдет…
 
      Спрятав лица под капюшонами плащей, Зопирион и Архит поспешили к берегу моря в северной части предместья.
      — Эй, вы двое! — раздался чей-то голос, когда они были почти у цели.
      Зопирион ускорил шаг, будто он ничего не слышал. Сзади раздался топот бегущих ног. За ними гнался человек, полный желания заглянуть под капюшоны.
      — Не вы ли пифагорейцы Архит и Зопирион? — спросил он. — Конечно, я уверен, ты — Архит! Я видел тебя, когда ты произносил речи на рынке. Именем Совета, я арестую…
      — Клянусь Мелькартом, кто ты? — с финикийским акцентом прорычал Зопирион. — Я Элибаал из Сидона, а это мой первый помощник. Уйди с дороги, сальный грек — любитель мальчиков!
      — Ты меня не проведешь! Ты меня не проведешь! — вопил мужчина, подпрыгивая от возбуждения. — Именем…
      Пока Зопирион говорил, Архит проскользнул за спину незнакомца и свалил его на четвереньки. Зопирион быстро огляделся. На кривой аллее, где они стояли, в это время никого не было, весь все тарентийцы сидели по домам и обедали. Зопирион толкнул мужчину в грудь, и он отлетел назад, к Архиту. Завязалась борьба, и Зопирион ударил преследователя по голове рукоятью кинжала. Мужчина осел, как лопнувший мыльный пузырь.
      — Превосходно! — воскликнул Архит. — Надеюсь, ты его не убил. Это изрядно испортило бы мою будущую политическую карьеру.
      — Нет, он ненадолго отключился. По крайней мере, надеюсь на это.
      — Наверное, лучше отнести беднягу в угол, его там не скоро заметят. Давай!
      Они торопливо оттащили незнакомца с дороги. Архиту приходилось то и дело переходить на рысь, чтобы поспеть за широким шагом своего друга. В конце улицы они увидели рыбака, сматывающего сети после дневного лова. Друзья с легкостью наняли его перевести их на восток, в гавань, где стояла «Аталанта»: улов рыбака был весьма скудным. Рыбака попросили отплыть подальше от берега.
      Пока рыбак греб, юноши сидели молча, бросая испуганные взгляды на берег: вдруг там появится лодка с вооруженными людьми и отрежет им путь к отступлению? Солнце садилось за храм Посейдона.
      — Остановимся здесь, за тем родосцем.
      — Почему ты не высадишь нас у Ат… — заговорил Архит.
      — Замолчи! — перебил его Зопирион на ломаном оскском. — Если мы прямо с лодки взойдем на корабль, рыбак будет знать конечную цель нашего пути. Если его начнут расспрашивать, он выведет преследователей на наш след. Будет лучше, если мы высадимся на плетр-другой в стороне и пройдемся пешком по берегу.
      Наконец, юноши добрались до указанной Зопирионом гавани, и вышли на берег, закинув дорожные мешки за плечи. Здесь их вид не привлекал внимания: в этом районе — у берега — часто встречались путешественники. На улице им ударил в нос запах готовящейся пищи.
      — Разве мы не можем остановиться и в последний раз перед отплытием вкусно поужинать? — жалобно спросил Архит.
      — Добрый Геракл! Как ты можешь думать о своем брюхе, когда мы только что вырвались из лап Гидры? Иди вперед!
      Когда село солнце, оставив на западе вдоль горизонта узкую, зеленую с золотом полоску, юноши сели на «Аталанту». Капитан Файакс, заканчивающий погрузку тарентийской шерсти, с удивлением встретил их. Но когда они оплатили путь до Сиракуз, он перестал задавать вопросы. Капитану это было не в новинку.

      Они стояли у борта «Аталанты», глядя на вырастающие впереди Сиракузы. Вдали на полукруглом полуострове, выходящем в Ионийское море, раскинулась главная часть города — Ахраддина. За ней простирались предместья: терраса широкими ступенями поднималась к плато Эпиполая, знаменитого жестокими битвами времен Великой Афинской осады. Большинство зданий были отстроены заново, повсюду на плато среди рощ, гробниц и усыпальниц вырастали новые дома.
      В глубине острова поднимались широкие склоны гор Геры, занимавших почти всю южную часть Сицилии. Массивные и высокие горы Сицилии резко отличались от гор старой Эллады, не были такими скалистыми Их ровные поросшие травой склоны завершались закругленными, как женские груди, вершинами. Редкие деревья росли на их склонах, не считая небольших рощ в ущельях между горными хребтами.
      На севере возвышалась грандиозная, величественная Этна, наполовину скрытая облаками. Воспоминание о сне заставило Зопириона вздрогнуть. Тем не менее, он пристально вглядывался в гору, и если бы он обладал божественным видением, то смог бы увидеть сквозь нее Мессану и свою возлюбленную. Потом он повернулся и стал смотреть на юг, где в ярких лучах солнца стоял блистательный город.
      — Города Сицилии выглядят как новенькие, — отметил он.
      — По весьма простой причине, — сказал Архит. — Как только жители острова отстраивают свой город, приходит чья-нибудь армия и разрушает его. Те, кто остался в живых, возвращаются на пепелище и отстраивают его заново. Вспомни Камарину, Селиною, Акрагант и Гелу… да почти каждый из городов, которые ты можешь назвать. Поговаривают, что Сиракузы скоро станут городом еще величественнее Афин. И я бы смог построить самый большой город в мире, если бы мне позволили собрать жителей близлежащих городов и насильно поселить в моем городе, как сделал Дионисий с Наксией и Леонтинами.
      — Клянусь Серебряным Яйцом! — воскликнул Зопирион. — Какой же я глупец!
      — Я всегда это знал, — усмехнулся его приятель. — Но какое подтверждение этому ты нашел именно сейчас?
      — Если бы я хоть на секунду задумался! Я уверен, что моего отца по крайней мере однажды приглашал на прием некто из Сиракуз. Я знаю, что он выполнял несколько заказов для сиракузян. Но мне и в голову не приходило свести это все к одному имени.
      — Тем не менее, учитывая поспешность, с который мы покинули Тарент, я тебя не осуждаю. Мы с тобой должны обязательно познакомиться с кем-то из Сиракуз.
      — Думаю, что если бы здесь было пифагорейское общество…
      — Было бы лучше не задавать подобных вопросов, — заметил Архит. — Говорят, Дионисий очень подозрительный владыка. И если в нашем демократичном городе люди приходят в бешенство от почти воображаемых пифагорейских идей, то можешь представить, что будет у Дионисия.
      — Нельзя было подпускать своих последователей к политике — вот самая большая ошибка богоподобного Пифагора.
      — Кто-то же должен двигать город вперед, так кто, если не философы?
      — И ты прекрасно знаешь, чем все это заканчивается. Создается впечатление, что философы, как и все остальные, рвутся к власти ради собственной выгоды. Возможно, нам следовало бы переименовать пифагорейские общества: пусть они носят имя какого-нибудь другого искателя истины, к примеру, Филолая.
      — Но он тоже был уличен в политических амбициях. Вот почему ему пришлось спасаться бегством в Старой Элладе… А о чем ты задумался, старик?
      — О, Зевс Олимпийский! Я только сейчас вспомнил. Помнишь, когда мы заканчивали обучения у Филолая, там был ученик из Сиракуз — Архонид сына Филиста?
      — Весьма смутно.
      — Короче говоря, мне удалось спасти его от хулиганов, и некоторое время он был привязан ко мне. Парень был ужасным гордецом, постоянно брюзжал о положении в обществе, богатстве и родословной своего отца. Как бы то ни было, мне кто-то рассказывал, что Филист собирался стать философом. Он помогал Дионисию в самом начале его политической карьеры, когда тот был всего лишь скромным сборщиком податей. Возможно, Архонид замолвит за нас словечко.
      — Но как нам найти Филиста в таком огромном городе?
      — Мне это тоже очень интересно. Наверное, всякий знает, где находится податное ведомство?
      — Если только он не слепой нищий.
      — Там наверняка хранятся адреса всех жителей города. Попробуем узнать там. Это логично, не так ли?
      — Конечно, если они только не посадят нас в тюрьму, как должников.
      Вдали показался остров Ортигия, защищающий южные подходы к Ахраддине. Остров окружали массивные зубчатые стены. Позади него лежала Великая Гавань и ее доки. Корабли, пришвартованные к причалам, стоящие рядами на якоре в гавани — над водой возвышался лес мачт. В открытом море напротив города занималась маневрами эскадра трирем. До стоящих на палубе «Аталанты» юношей доносились слабые переливы боцманских дудок.
      — Смотри, Архит! Дионисий построил каменные стены! — воскликнул Зопирион.
      — Клянусь Мышиным Богом, так оно и есть! После появления новых финикийских стенобитных орудий и машин, думаю, что многие города сменят свои кирпичные стены на каменные! По крайней мере, для строителей будет достаточно работы.
 
      Податное ведомство находилось на берегу за деревянным мостом, соединявшим, Ортигию с большой землей. Там юноши узнали, что Филист живет в Ортигии вместе с прочими доверенными лицами и друзьями тирана.
      На дальнем конце моста стояло двое солдат. Зопирион и Архит пошли по грохочущему настилу моста.
      — Смотри! — схватил приятеля Архит.
      — На цепи?
      — Да! Они прицеплены здесь, и дальше уходят туда через дыры в стене, — переполненный восхищением Зопирион бросился по мосту, как пес за зайцем. — Вероятно, Дионисий может поднять мост, если не хочет пропустить нежеланных посетителей. О горе мне! Почему я сам до этого не додумался?
      — Сюда, Зопирион! — теперь уже восхищенный Архит тащил приятеля за рукав. — Посмотри, как сделаны ворота! Они поднимаются и опускаются!
      Зопирион тут же понесся посмотреть поближе. Со стороны моря остров окружали массивные каменные укрепления. За подъемным мостом в стене были сделаны высокие ворота, за которыми начинался тоннель, вырезанный в каменной кладке стен. На дальнем конце тоннеля юноши увидели массивные распахнутые ворота, с ближней же стороны вместо обычных дверей была установлена ажурная подъемная решетка, сделанная из кованых железных прутьев, она могла с легкостью подниматься и опускаться, скользя по пазам в каменной кладке.
      Зопирион пришел в неописуемый восторг от не виданных доселе механизмов, он метался от одного к другому, вытягивал шею, чтобы получше разглядеть, пока не столкнулся со стражником.
      — Эй! — пошатнувшись, взревел воин и приставил наконечник копья к спине юноши. — Тебе что, в загробный мир захотелось, а жулик? Чего на ногах не стоишь?
      — Извините, — прошептал Зопирион, чувствуя, как холодеет внутри от прикосновения острого наконечника копья. — Мне было так интересно, что я не заметил вас.
      — Может, тебе стоит провести несколько декад в Доме? — добавил другой солдат, решительно направив на юношу свое копье.
      — Послушайте, день слишком хорошо начинался, чтобы портить его спорами, — сказал Архит. — Понимаете, ребята, мой друг — гений, и часто он почти ничего не замечает вокруг себя. Я уверен, что мы можем покрыть его неловкость суммой, достаточной для отличной выпивки?.. И не смогли бы вы указать нам дорогу к дому Филиста?
      — А где твой пропуск? — прорычал первый солдат.
      — Разве должны быть пропуска? — переспросил Зопирион.
      — Клянусь богами, вы здесь впервые? — спросил второй. Прислушиваясь к их речи, Зопирион предположил: перед ним кампанцы, луканцы или полуварвары Сикелы — из внутренних районов Сицилии.
      — Конечно, нужен пропуск или сопровождение, — солдат повернул голову и крикнул:
      — Направляющий Сеговак!
      Из гауптвахты показался кельт, одетый в доспехи кентарха войск Дионисия. Свисающие пряди усов и длинный меч выдавали его варварское происхождение.
      — Клянусь рогами Кернуна! — вскричал он, заламывая руки. — Не славные ли это парни — тарентийцы! Вы тоже решили поискать здесь работу?
      — Возможно, но мы думали сначала посоветоваться с Филистом, я был знаком с его сыном, — с теплой улыбкой ответил Зопирион. Он был очень рад снова услышать голос друга.
      — Сразу видно: передо мной хитроумные эллины, они всегда все продумают наперед. Господин Филист — второе лицо в государстве.
      — Игнаций, пойдешь сопровождающим! — повернув голову, закричал он и снова вернулся к друзьям. — А когда устроитесь, заходите, побеседуем и пропустим стаканчик вина.
      Сопровождающий повел их через лабиринт крепостных укреплений. Они миновали дворец Дионисия и храм Аполлона и Артемиды. Перед храмом стояла впечатляющая своими размерами статуя обнаженного Аполлона, натягивающего лук. Далее их путь лежал мимо казарм и учреждений: они прошли почти пол-острова. Повсюду царило оживление и суета, тут и там сновали солдаты диктатора и гражданские слуги. Наконец, миновав здание огромного Олимпиона, путники остановились около одного из группы частных домов Ортигии и постучались в дверь.
      Привратник распахнул тяжелую дверь. За его спиной, опираясь на палку с резным набалдашником, стоял Филист — крупный сорокалетний мужчина с первыми признаками седины в бороде.
      — Нет, моего сына нет здесь. Он в Афинах, учится у Горгия. — ответил он на вопрос Зопириона. — Ты говоришь, что познакомился с ним в Таренте? Ты можешь доказать это?
      — Боюсь, что нет господин — признался Зопирион.
      — В конце концов, это не важно. В последующие десять дней мой дом будет полон родственников, приехавших на религиозную церемонию нашего рода. В любом случае я не смогу пригласить вас к себе. Тем не менее, Дионисий пожаловал мне аудиенцию сегодня в полдень. Я как раз направляюсь к нему и могу представить вас.
      В сопровождении прихрамывающего Филиста и солдата эскорта Зопирион с Архитом обошли вокруг храма Аполлона и Артемиды и вернулись к дворцу. Дворец Дионисия скорее напоминал обычный квадратный греческий дом с внутренним двориком в центре, только гораздо больше и сделан из камня, а не из кирпича. Сопровождающий кратко переговорил с двумя солдатами, стоявшими у дверей на карауле.
      — Поднимите руки, — сделав шаг вперед, сказал один из часовых.
      — Ты хочешь узнать, есть ли у нас мечи? — мягко спросил Архит. — Мы облегчим тебе задачу.
      Архит положил сумку со своими вещами на землю, поднял хитон и отстегнул ножны, пристегнутые к поясу. Зопирион сделал то же самое. При виде кинжалов Филист нахмурился и переглянулся с солдатами.
      — Понимаете, — успокаивающие заговорил Архит, передавая солдатам свое оружие. — Мы только что прибыли в Сиракузы и в настоящее время даже не нашли места, где оставить наши пожитки.
      Тем не менее воин обыскал обоих тарентийцев.
      — Ну хорошо, пусть идут, но предупредите господина, — немного посовещавшись, постановили караульные.
 
      Во внутреннем дворике весело бил фонтан, солнце радугой играло в его брызгах. На карауле стояло несколько воинов, держа в руках прекрасно отполированные щиты. В тени портика, окружавшего дворик, сидели люди в ожидании аудиенции. Около фонтана в обычном кресле сидел Дионисий, поглядывая на невысокого человека, который очень серьезно рассказывал ему о чем-то.
      Дионисий поднял глаза на вошедших.
      — Возрадуйся, Филист! Подойди и скажи, что ты думаешь по поводу этих предложений по налогам.
      Пока все трое, склонив головы, были заняты обсуждением, Зопирион внимательно разглядывал Дионисия. Владыка называл себя Архонтом Сиракуз, хотя всем было хорошо известно, что этот титул было единственным, что осталось от демократической конституции. Дионисий был законченным тираном, чья власть зиждилась на крепостных стенах Ортигии и сильном наемном войске.
      Тридцатилетний Дионисий был поразительно красив, с правильными чертами лица и ясными серыми глазами. Ростом с Зопириона, он обладал мощной мускулатурой. Одет он был в простую, но без единого пятнышка белоснежную тунику. Волосы и борода были неаккуратно подстрижены. Зопирион тут же припомнил рассказ о том, что из страха подпустить к себе кого-либо с острыми предметами Дионисий либо стригся сам, либо его стригли, прижигая волосы раскаленными углями. Движения тирана говорили о мощном контролируемом темпераменте. Минуту он мог сидеть без движения, как скала, и слушать. И вдруг движения прорывались наружу, и он начинал подпрыгивать и расхаживать. Рядом с ним сидел секретарь и деловито записывал, сидя за столом, заваленным вощеными табличками и свитками папируса.
      Наконец завершился разговор о налогах с невысоким человечком. Следующий проситель показал игрушечную модель военной колесницы, запряженной четверкой лошадей. Крыша и боковые части ее были защищены железными пластинами.
      — Выглядит многообещающе, Симон, — выслушав пояснения, произнес Дионисий. Сделай подробные чертежи, рассчитай вес и стоимость. Тогда и продолжим. Возрадуйся! Кто следующий?
      Сопровождающий вышел вперед и тихим голосом заговорил с тираном. Наконец, Дионисий подал знак, и молодые строители подошли к столу.
      — Ты сын Мегабаза? — внезапно спросил он Зопириона.
      — Да, это я, господин.
      — Я знаю его и был бы рад, если бы он начал работать на меня. Есть ли шанс, что он приедет?
      — Сомневаюсь, что мы уедем из Тарента.
      — Очень плохо. А ты что умеешь делать?
      К ужасу своему Зопирион обнаружил, что голос отказывается его слушаться: природная застенчивость сдавила горло.
      — Я … — только и смог выдавить он.
      — Он отличный мастер во многих строительных искусствах строитель… — начал Архит, но Дионисий жестом попросил его замолчать.
      — Ничего, продолжай, — сказал он. — Я и не ждал увидеть перед собой превосходного оратора, но полагал, что ты можешь отвечать хотя бы на простые вопросы. Что ты умеешь делать?
      — Я… я… — И тут Зопириона прорвало.
      — Я могу строить машины, способные бросать снаряды дальше, чем любой лук или праща. Нет нужды объяснять тебе преимущества большой дальности полета снарядов при военных действиях, — не вполне осознавая, что говорит, выпалил Зопирион.
      — Очень интересно, — сказал Дионисий. — Ты получишь свой шанс. Ты уверен, что не пытаешь научить кастрюлю делать горшки?
      — Нет, господин, не пытаюсь. Если я говорю, что могу сделать, значит, я действительно умею.
      — Ну, хорошо, после такого отважного заявления будет очень неплохо, если ты сделаешь что-либо полезное. Кстати, ты случайно не пифагореец?
      — Я учился в пифагорейской школе, — удивившись осведомленности тирана, ответил Зопирион. — Но, боюсь, я не слишком хороший последователь: ем мясо и иногда бобы, участвую в строительстве крепостей и орудий, потребных как для защиты, так и для убийства.. Думаю, что богоподобный Пифагор вряд ли одобрил бы все мои действия.
      — Меня не сильно беспокоит, что ты ешь, но изрядно волнуют организованные общины и клубы, имеющие политические цели, — сказал Дионисий.
      — Нет, господин, мое отношение к Пифагору не носит никакой политической окраски.
      — Совершенно никакой?
      — Да, господин. Насколько мне известно, пифагорейцы обладают политическим влиянием или интересом только в Регии.
      — Пусть твои интересы так и останутся вне политики, так как я, Дионисий, не выношу никакой подрывной или заговорщической деятельности. А теперь ты, юноша.
      Дионисий так внезапно повернулся к Архиту, что тот замер от неожиданности.
      — Я, как и он, мастер строительного искусства, — сказал Архит. — Я могу работать на водных и оборонительных сооружениях, верфях и в доках.
      — Оборонительных сооружениях? Мой архитектор Пирр проектирует новую крепость для Эпиполы, и ему нужен помощник. Будешь работать с ним. А ты, господин Зопирион, будешь отчитываться перед Драконтом, главой моего арсенала. Пирр и Драконт приносят свои отчеты Филисту — он командует в крепости, а Филист доводит их до моего сведения. Подготовь предварительные эскизы и приблизительно подсчитай стоимость материалов и необходимое количество рабочих.
      — Господин… О, архонт… сколько… — спросил Зопирион.
      Лицо Дионисия на мгновение осветилось улыбкой.
      — Естественно, нет денег, нет и произведения. Две драхмы в день вас устроит?
      Для юноши, еще не заработавшего репутацию, эта сумма была больше чем достаточной. Оба приятеля растерянно пробормотали слова благодарности.
      — Я также выплачиваю награды тем, кто добивается исключительных результатов, — добавил Дионисий.
      — Внесите Зопириона, сына Мегабаза, и Архита, сына… Как зовут твоего отца? Мнесагора, оба из Тарента, в список на получение двух драхм в день. Приготовь им пропуски.
      — О, Архонт… мы всегда помогали друг другу в работе, — сказал Зопирион.
      — Вам никто не запрещает помогать друг другу. Мне будет приятно увидеть сотрудничество различных команд вместо обычной ревности и обоюдной вражды. Все, что меня интересует — это результаты. Я жду от вас тяжелого труда и результатов, а за них я хорошо заплачу. Мне здесь не нужны всякие тра-ля-ля — юноши, мечтающие провести свою жизнь в праздности, возведенной во главу угла, и которые ужасаются при одной мысли о тяжелом труде. Мои люди расскажут вам, как я собственными руками работал на строительстве наших оборонительных сооружений. И именно сейчас нашей основной задачей является усилить защиту государства от врагов. Я знаю, когда ждать их удара.
      — Врагов? — невинно переспросил Архит.
      — Врага оттуда, — ответил Дионисий, указывая на юго-запад в направлении Карфагена.
      — Эти завистники и воры ненавидят эллинскую культуру. Они только и ждут появления возможности истребить нас. Чтобы противостоять им, нам приходится работать гораздо больше них. Но достаточно разговоров на сегодня. Драконта и Пирра вы найдете в Арсенале. Будьте в добром здравии! Кто следующий?
      Тем временем секретарь уже подготовил пропуска — два глиняных диска с проделанными в них отверстиями, сквозь которые продергивался ремешок. Пропуск носили на шее. На каждом диске секретарь нацарапал имя нового работника и отличительный знак.
 
      Арсенал располагался в западной части Ортигии недалеко от источника легендарного Орфея. Это было огромное прямоугольное здание из необожженного кирпича. Внутри здания вдоль длинных стен располагались балконы, на первом этаже балконы поддерживали ряды колонн. И балконы, и пространство первого этажа были уставлены всевозможными военными и военно-морскими приспособлениями и оружием. Здесь были рангоуты, паруса, веревки, весла, якоря и сходни; кувшины с гвоздями, дегтем, краской и жиром; копья, дротики, мечи, щиты, кирасы, ножные латы, луки, стрелы, пращи и ядра к ним. Тускло светилась сталь и бронза предметов, стоящих вдоль стен или висящих на вешалках или гвоздях.
      Центральную часть здания разделили на цеха, в которых выполнялись различные виды работ. Пламя кузнечного горна освещало пол мерцающим красноватым светом. Из-за стука молотков приходилось кричать. Рабочий разливал расплавленную бронзу в форму для наконечников. Другой обстругивал древко копья, то и дело проверяя его гладкость, поднося древко концом вперед к глазу.
      — Смотри сюда! — сказал Архит.
      Огромный обнаженный кузнец в кожаном переднике держал щипцами раскаленно-красную деталь и стучал по ней молотком. Подойдя ближе, Зопирион увидел, что он кует нагрудник. Неподалеку от наковальни на земляном полу лежала незаконченная задняя часть нагрудника. От мощных ударов с наковальни летели искры. С остывающей поверхности осыпалась черная сажа.
      — Ты куешь кирасу из железа? — спросил Зопирион.
      Нагрудник начал остывать, теряя алый цвет. Кузнец положил молот, взял еще одни щипцы и двумя руками положил нагрудник в горн. Его помощник принялся раздувать меха, и угли загорелись золотым пламенем.
      — Правильно, сынок. Все утверждают, что это невозможно, но я покажу им, — ответил кузнец.
      — Он не будет слишком тяжелым?
      — Первый образец пройдет испытания на архонте. И если он сможет сражаться под такой защитой, подумаем обо всех остальных.
      Зопирион пошел дальше искать Драконта.
      — Эй! Не ты ли тарентиец с «Муттумалейна»?
      Голос принадлежал Алекситу из Велии. Юноша склонился над разложенными на полу большими листами папируса и рисовал на них угольным карандашом. Когда он поднялся и отряхнул с рук угольную пыль, Зопирион узнал его.
      — Рад, что ты среди нас, — сказал Алексит. — Я же говорил, что Дионисий оценит мои таланты. Я рисую чертеж самой большой в мире галеры.
      — А чья была идея? — спросил Зопирион.
      Юноша постоял в нерешительности, а потом ответил.
      — Архонт подал оригинальную идею, но всю остальную работу проделал я.
      — А как тебе удастся увеличить размеры военной галеры? — поинтересовался Архит. — Если ты удлинишь ее, то во время шторма галеру переломит пополам.
      — Корабли будут не длиннее, но шире, — таинственно произнес Алексит. — Вместо трех рядов весел с каждой стороны их будет пять!
      — Проклятие! И почему я сам до этого не додумался? — воскликнул Архит. — Только потому, что со времен царя Мидаса военные галеры строят трехвесельными, мы глупо полагаем, что так должно быть всегда.
      — Не огорчайся. Не всем же быть перевоплощением Дедала, — успокоил его Алексит. — Но даже несмотря на отсутствие в тебе этой божественной искры, я твердо уверен, что вы оба станете прекрасными строителями и прославите свое имя.
      — Спасибо. Но, парень, как тебе удастся поместить в корпус судна такое количество гребцов, при том, что они должны будут еще и двигаться? Здесь возможны трудности.
      — Вот где приходит божественная искра. Чем больше трудностей, тем величественнее победа. Увидимся позже, — Алексит небрежно помахал им рукой и вернулся к чертежам.
      Драконт, мастер арсенала, сидел за столом на одном из балконов, откуда ему было прекрасно видно все, что происходит внизу. Невысокий, узловатый, весь в морщинках, Драконт молча выслушал рассказ Зопириона.
      — Позволь мне объяснить тебе, как мы работаем, — когда юноша закончил говорить, произнес он. — Рабочих в Арсенале мы поделили на бригады, во главе каждой стоит строитель. Конечно, в том случае, если он есть. Бригады бывают двух типов. Первый — производственный. Они выпускают оружие всех известных разновидностей. А другие… не могу подобрать слово… предназначены для целевой разработки новых изобретений.
      — Исследования? — подсказал Зопирион.
      — Именно так! Бригады исследователей. Насколько мне известно, новая идея архонта заключается в том, чтобы в мирное время нанимать людей для изобретения устройств и оружия, которые понадобятся на войне. Даже в финикийских городах и землях Великого Царя, где особенно много выдающихся изобретателей, до этого не додумались. Их вполне устраивает, если человек может создавать машины или оружие старого образца, и если он пожелает предъявить работодателей нечто новое, он будет вынужден трудиться как раб.
      — У нас Архонт стимулирует соревнование между бригадами, поднимая заработную плату, награждая серебром и медалями. Он щедр к тем, кто делает реальное дело, вполне разумно полагая, что добрую лошадь недурно и побаловать. Но я бы посоветовал тебе принести ему реальный результат трудов, да не затягивать с этим. У нас слишком много мечтателей не от мира сего, гениев, пытающихся построить летающую колесницу, которая не летает, и подводную лодку, которая так и не поплывет, а если и поплывет, то уже не всплывет.
      — Первое, что тебе нужно — материалы для рисования: папирус, угольные карандаши, компас, линейка, нитки и так далее. Напиши список и дай мне на подпись, потом отнесешь его в лавку к Ахиллесу…
      Когда Зопирион получил материалы, было уже поздно начинать работу. Архита он нашел на задворках Арсенала: юноша играл в мяч с тремя мальчишками — он всегда прекрасно ладил с детьми. Друзья вместе смотрели, как заходит солнце в озерцо источника Аретузы. Каменистый водоем, обрамленный легкой каймой тростника-папируса, отделялся от моря только естественной узкой скальной перемычкой, свежие воды источника слегка бурлили и закручивались в водоворотах.
      — Тебе не кажется, что вода приходит сюда из Эллады? — болтая ногой, спросил Архит.
      Зопирион пожал плечами.
      — Думаю, это можно проверить. Например, подкрасить воду в Элладе, и наблюдать за источником: не появится ли в нем цветная вода. Ты договорился с Пирром?
      — Запросто, хотя при проектировании замка не требуется сложных расчетов. Но мне удалось кое-что разузнать.
      — Верю тебе. И что говорят?
      — Похоже, между бригадами, занятыми производством оружия и бригадами, работающими над изобретениями, установились плохие отношения.
      — Мы с Драконтом назвали их производственными бригадами и, соответственно, исследовательскими.
      — Да, о, прославленный друг. Происходит следующее: изобретатели считают производственников закостенелыми и отсталыми людьми, в то же время производственники называют изобретателей бандой лунатиков, тратящих городскую казну на смехотворные цели. Каждый пытается взять без разрешения чужих людей и материалы. Так как я занят на производстве, а ты — изобретатель, то предполагается, что мы начнем враждовать, как Афины и Спарта. А если говорить о фантастических идеях, неужели ты думаешь, что нам на самом деле удастся построить метательную машину?
      — Да.
      — Но как? И как она будет работать?
      Я не знаю. Будь я проклят, но я должен был сказать хоть что-то, когда архонт смотрел прямо мне в душу своим пронзительным взором. Я не мог ни о чем думать в тот момент, кроме моего сна про Геракла и Циклопа. Понимаешь,
 
Нужно учиться ремеслу на практике;
Полагая, что прекрасно знаешь предмет,
Не будешь уверен, пока не попробуешь.
 
      Думаю, что следует начать с гибкого шеста, такого, как был во сне.
      — Из чего ты собираешься его сделать?
      — Пока не знаю. Большинство пород деревьев или жесткие, или хрупкие.
      — Луки делают из вяза, ясеня и тиса, — сказал Архит. — Они чуть хуже первоклассных роговых луков. Но рог можно исключить из-за маленького размера лука.
      — Значит, все, что нам нужно — найти подходящий вяз, ясень или тис в радиусе пятидесяти лиг. Однако не уверен, что они растут на Сицилии.
      — А не лучше ли начать с небольшой модели и от нее уже двигаться к луку в натуральную величину, как сделал изобретатель колесницы?
      — Думаю, я так и сделаю, — в очередной раз изумившись, во что он умудрился ввязаться, Зопирион глубоко вздохнул. — Тень длиной десять футов, не лучше ли пойти пообедать да подыскать комнату.
      — Главное — пообедать, я страшно голоден, — произнес Архит.
 
      Спустя десять дней Архит нашел своего друга на поле для стрельбы из лука. Вместе с плотником и подмастерьем они испытывали модель метательной машины. Время для проведения испытания было выбрано специально: несколько дней подряд дул сильный южный ветер, приносящий песок с африканских пустынь. Он вихрями носился по полю, делая невозможной стрельбу из любого типа орудий. Модель представляла собой гибкий деревянный прут длиной около трех футов, вертикально закрепленный на квадратной трехфутовой платформе при помощи специального патрона. На верхнем конце прута была небольшая развилка.
      В эту развилку Зопирион вкладывал основание стрелы, оттягивал стрелу назад, одновременно сгибая прут. Когда он отпускал стрелу, прут резко выпрямлялся, выбрасывая стрелу футов на двадцать вперед.
      — Как продвигается работа? — спросил Архит. — Хорошее начало — половина успеха, как часто повторял Пифагор.
      — Я не знаю, — сказал Зопирион. — Модель работает вполне прилично, если не слишком оттягивать прут: он иногда ломается. Но если построить в натуральную величину… Проблема заключается в необходимости дополнительных приспособлений: машину нужно зарядить, прицелиться и выстрелить. Я пытаюсь каждую из этих задач продумать в отдельности.
      — Первое, что приходит в голову — просто привязать веревку к вершине мачты, оттянуть при помощи лебедки и перерубить веревку.
      — Для первого выстрела этого вполне достаточно. Но архонт захочет получить машину, которая будет стрелять постоянно. А в этом случае каждый раз придется привязывать к мачте новую веревку. В конце концов веревки будут развеваться на вершине мачты как волосы на голове кельта. Но подожди, ты мне подкинул идею. Если сюда установить желоб с пазом на верхней поверхности, вдоль которого мог бы скользить снаряд, ты мог бы привязать веревку к снаряду…
      — И как он сможет отвязаться, когда мачта выпрямится?
      — Да подожди ты! Ты прогнал от меня божественное вдохновение, Архит! А как бы ты это сделал?
      — Я обдумывал разные версии. Я бы сделал гигантскую пращу. Если ее приделать к колесу повозки и раскрутить его….
      И он начал с воодушевлением развивать свою идею, которую Зопирион тут же опровергнул, показав, что в этом случае машину следовало поставить на вершину огромной горы и отойти подальше от места, где она будет вращаться. Вряд ли из этого выйдет что-либо полезное. И они снова заспорили, выдвигая идеи и тут же опровергая их, и тут же выдвигая новые.
      Неожиданно Архит хлопнул себя по лбу.
      — Геракл! Я совсем забыл! Сегодня вечером архонт дает банкет для строителей строитель в городской ратуше. Мы приглашены.
      — Тогда нам лучше закончить работу пораньше и сходить в баню.
 
      В городской ратуше Зопирион увидел тирана, с приветливой улыбкой расхаживающего среди гостей. Тем не менее, по обеим сторонам и со спины у него находился воин, что мешало ему свободно двигаться в толпе. Дионисий знал по имени каждого строителя, и имел представление о ходе выполнения тех или иных проектов.
      — Как обстоят дела с чертежом, Алексит?… Ты еще не закончил первый этаж, Пирр? … Мне понравилось новое решение щита, отлично, Гиппий… А как насчет метательной машины, Зопирион?
      — Я… Встретился с неожиданными техническими сложностями…
      — Да, да, этого и следовало ожидать. Сосредоточься на них. Думаю у тебя здравая идея, нужно только справиться с трудностями. Домысли то, что не знаешь!
      После того, как чаша вина с пряностями обошла гостей, они возлегли на ложа. Зопирион пытался подсчитать число приглашенных.
      — Смотри, наш юный гений кораблестроения так и вьется, пытаясь очаровать начальника Арсенала.
      Зопирион взглянул через зал на Алексита, возлежавшего с Драконтом на одном ложе, юноша болтал и смеялся с усердием оплаченного конферансье.
      — О горе! Мы должны были занять места рядом со стариком!
      — Я пытался, но грязный веллиец успел пролезть вперед меня. Говорю тебе, он далеко пойдет.
      Дионисий оглядел собравшихся и произнес молитву Гефесту, богу-покровителю механиков и ремесленников.
      — Богам он не пожертвует и гнилой оливки, но ничего не жалеет, чтобы поддерживать индивидуальность и дух в своих слугах, — прошептал Архит.
      На обед подали жареных кальмаров, зайцев, фаршированных рублеными ливером и мозгами, козленка, тушеного в молоке с медом. Яства были обильно приправлены рыбными соусами и приправами. После еды, когда подали разбавленное вино, перед участниками трапезы вышли танцующие и поющие девушки.
      Строители находились в самом приятном расположении духа, когда Дионисий встал и разбил свой кубок.
      — Возрадуйтесь, друзья мои! А теперь давайте немного поговорим. Помните, что мы удерживаем оплот цивилизации среди окружающих нас варваров, которые только и ждут возможности пробить в нем брешь. Восемьдесят лет тому назад им это почти удалось: тогда Великий Царь вошел в сговор с распутными финикийцами, которые сжигают живьем младенцев, — кивком головы он указал в направлении Карфагена. — Они хотели нанести нам удары с востока и запада одновременно. Вы помните, тогда мы повернули их силы обратно на Гимеру, Саламию и Платию.
      — Вероятно, вы даже не задумывались о том, что смерть царевича Кира в Кунаксе оказалась невероятным подарком судьбы для эллинов, несмотря на то, что десять тысяч эллинов, к стыду их, сражались на его стороне. Позже они рассказывали мне, что у царевича Кира были все задатки великого царя. Не менее великого, чем, например, его тезка — создатель державы. И если бы он низверг своего брата и начал царствовать — тот день стал бы черным для эллинов.
      — Но богопротивные варвары никогда не отступают. Мы должны быть постоянно начеку. И вы, мастера, наилучшим образом способны защитить Элладу. Наступает время, когда войну выигрывает не тот, кто выставит наибольшее число копьеносцев, а тот, у кого на вооружении есть новейшее смертельное оружие. И вы — именно те, кто его изобретает. Мне нужны такие, как вы.
      — Достаточно об этом. Ветераны, присутствующие среди нас, уже наслушались моих разглагольствований на эту тему. Поговорим теперь о другом. Во-первых, здесь вы можете высказать ваши предложения по развитию производства. Высказывайтесь!
      Наступила мгновенная тишина, во время которой тиран орлиным взором смотрел на присутствующих. Наконец, один из собравшихся поднял руку.
      — Да, Менедем?
      — Извините, господин, но куча мусора у восточной стены Арсенала может стать причиной пожара. Не убрать ли ее?
      — Конечно, убрать, — Дионисий кивнул секретарю, и тот тут же записал. — Следующий?
      Другому говорившему требовалось увеличить количество рабов для выполнения подсобных работ на верфи. Еще одному потребовался воинский патруль для охраны территории вокруг Арсенала, чтобы разгонять праздношатающихся или решивших переночевать где-нибудь в укромном уголке рабов и подмастерьев.
      Когда все предложения строителей были высказаны, слово взял Дионисий.
      — А теперь я с удовольствием приступлю к церемонии награждения. Павсаний, подойди сюда со своим шедевром!
      К столу подошел крепкий кузнец, держа в руках железную кирасу, отполированную до зеркального блеска.
      — Надеюсь, ради благополучия Павсания, что она подойдет! — прошептал Архит.
      И кираса пришлась как раз впору. Стражники помогли кузнецу через голову надеть ее на тирана и сбоку завязать ремешки. Дионисий выдохнул и стукнул кулаком по кирасе, она ответила ему глухим звоном. Тиран многозначительно оглядел присутствующих.
      — Вы же говорили, что ни один кузнец в мире не сможет выковать железную кирасу из-за сложностей обработки больших кусков этого металла. Но видите, Павсаний сделал это! И, насколько мне известно, впервые в мире. Получите награду в знак моего признания!
      Дионисий надел на шею кузнеца диск из золота на золотой же цепи.
      — О, Архонт! Я… я… как бы то ни было, да благословят тебя боги. Не хотите ли вы поручить мне начать производство этих кирас? — кивая головой и ковыряя пол большим пальцем ноги, как провинившийся школьник, спросил кузнец.
      — Здесь есть о чем подумать! — поднял голову Дионисий. — Возможно, мне эта кираса настолько понравится, что я решу оставить ее для себя в единственном экземпляре. В любом случае, ты создал просто великолепное изделие.
      — И прежде, чем мы разойдемся, я хочу сообщить вам еще о трех вещах, — сказал Дионисий, когда кузнец вернулся на свое место. — Во-первых, в городе слишком много разговоров о наших планах. Слишком многие из вас по дороге с работы заворачивают в ближайшую таверну, сидят с приятелями и во весь голос обсуждают свои дела. Вас слышно от Карии до Карфагена! Клянусь Зевсом — царем богов! Не зря чужеземцы называют нас, греков, многословными! Я никогда не верил в сказку о Пифагоре, когда его ученики должны были молчать пять лет. Заставить эллина так долго молчать может только бог!
      — И во вторых, следующее не подлежит обсуждению: когда кто-либо покидает остров, вместе с ним уходит знание о том, что происходит в крепости. Какой смысл изобретать новое оружие против непримиримых врагов, если мы сами же расскажем им об этом оружии, и они смогут построить себе то же самое? Мне бы не хотелось, чтобы вы жили на острове в казармах, но, если подобные разговоры не прекратятся, я буду вынужден это сделать.
      — И второе. Следует увеличить производство обычного вооружения вроде копий и щитов, и я уверен, что это можно сделать не покупая новых рабов и без привлечения большего числа вольнонаемных. Я долго размышлял, почему афинские гончары могут продавать свои изделия дешевле всех на Внутреннем Море, несмотря на то, что их керамика отличного качества, а перевозки дороги. Причина в том, что они используют новые способы производства — массовое производство, если так выразиться.
      — Вы когда-нибудь видели, как работают афинские гончары? Я не был в Афинах, но мои агенты подробно описали весь процесс. Вместо того, чтобы делать горшок от начала до конца, афинянин разделяет работу на задания и распределяет их между несколькими работниками. Один месит глину, другой крутит колесо, третий бросает и формует глину, следующий придает изделию законченный вид, еще один расписывает и так далее. Каждый рабочий, постоянно повторяя действия, совершенствуется в выполнении определенной операции гораздо лучше, чем, если бы был вынужден распылять свой талант между несколькими. Число изделий, произведенных по такой схеме, может оказаться в два раза больше, чем изделий, произведенных в одиночку. Поэтому я, Дионисий, хочу попросить вас обдумать, как эту схему можно применить к производству оружия.
      — И последнее. Я испробовал несколько способов подачи сигналов к началу утренней работы, и ни один из них меня не устроил. Проблема в том, что все сигналы зависят от человека, подающего их, трубит ли он в трубу или ударяет в гонг. Людям свойственно ошибаться. Дело обстоит следующим образом: в утренние часы люди приходят вразброд, и те, кто пришел раньше не может эффективно работать из-за того, что их помощники еще не пришли.
      — Иными словами, мне нужно устройство, которое можно было включить вечером в моем присутствии, и которое утром следующего дня просигналило бы само по себе, без участия человека. Подумайте об этом, друзья мои!
      — И если мы заговорили о точном приходе на работу, напоминаю, что завтра рабочий день, и сегодня нам нужно хорошо выспаться. Спокойной ночи!
 
      — Что ты на самом деле думаешь об архонте? — спросил Архит, когда друзья шли по мосту в гостиницу, где они сняли комнаты.
      — У меня смешанные чувства, Архит. Иногда мне кажется, что он самый выдающийся человек из всех, кого я знал. Не вызывает сомнений его способность управлять людьми. Но когда он начинает разглагольствовать о финикийцах, то я не понимаю… Я их прекрасно знаю, чтобы видеть: они никакие не чудовища, несмотря на их ужасную религию. Если бы наша цель была мирной, я мог бы счастливо закончить здесь свои дни, занятый изобретением и разработкой нового. А каково твое мнение?
      Дионисий — один из тех, кто подобно афинянам несколько лет назад, пытается доказать, что единственный закон природы — это властвовать везде, где только можно. От переименования тирании в «управляемую демократию» ее смысл не исчезает.
 
Мудреца трон не привлекает,
Наслаждение властью — вот путь к растлению.
 
       — Смотри, как ты заговорил! А как же твои собственные политические амбиции?
      — Меня никогда не воодушевляла идея стать царем Тарента, как Дионисий стал царем Сиракуз, если не считать титула. Политика — совсем другое.
      Зопирион пожал плечами.
      — Играй в политические игры, если тебе нравится, но меня это не интересует.
      — Должно интересовать! Политика — это возможность большой группы людей управлять многими событиями и делами.
      — Что они и делают весьма отвратительно при любой форме управления.
      — Несомненно, но это не повод для того, чтобы становиться еще хуже. Поэтому мне и интересно, правильно ли мы поступаем.
      — О чем ты?
      — Помогая тирану изобретать машины для убийства своих же людей. Ты знаешь, как он относился к агрессии и войне, — ответил Архит.
      — Дионисий говорит только о защите от агрессии со стороны Карфагена, — заметил Зопирион.
      — Думаю, нет. Здесь логика аргументов божественного Пифагора дала трещину: каждая воюющая сторона утверждает, что именно она воюет в целях самообороны. Следовательно, агрессором всегда является ее противник.
      — За исключением варваров, таких, как наш друг Сеговак, — сказал Архит. — По крайней мере, они не лгут. Выходят и говорят: «У тебя есть то, что мне надо, и чтобы это заполучить, я тебя убью». Но меня не оставляет беспокойство, связанное с работой на этого тирана с орлиным взором, даже не смотря на приличное жалование.
      Зопирион пожал плечами.
      — Люди всегда убивали друг друга по разным причинам, как плохим, так и хорошим. Думаю, всегда будут. Если бы мы не пришли помогать ему, он нашел бы других мастеров. А что касается тирании, я полагаю, что если людьми управляют тираны, то они этого заслуживают. Иначе говоря, значит, среди них такое множество жуликов и дураков, что они не в состоянии управлять сами собой. Он говорил…
      — Ты всегда упрощаешь вопросы политики, — сказал Архит. — Просто потому, что у тебя нет политического опыта. А я об этом знаю из первых рук. Причина появления тирании скорее не в развращенности людей, но в том, что богатые настолько подавили бедных, что последние остановились в своем развитии. А потом некоторые демагоги с чего начинают? «Идите за мной, дорогие горожане! Убьем прогнивших богатеев, разделим их имущество, и заживем в богатстве и праздности. И так будет всегда!» И бедные глупцы верят им.
      — Об этом я и говорил. Толпа настолько глупа, что им безразлично, при каком режиме находиться — при сильном хозяине или демократии.
      — Да нет же, это разные вещи. Ты забываешь, что как только тиран приходит к власти, он забоится только об усилении и охране собственной власти, а не о благополучии народа. Чтобы защитить свою власть, он идет на любые крайности, от вероломства до зверства, как Фалар из Акраганта, который сжигал людей в бронзовом быке.
      — Мне бы хотелось увидеть это интересное изделие из бронзы, — ответил Зопирион. — Однако я слышал, что карфагеняне убрали его после падения Акраганта. Но, как бы то ни было, Дионисий много делает для Сиракуз, и нет сомнений, что граждане восхищаются им.
      — Несомненно, некоторые восхищаются. Но многие говорят о любви к нему только из боязни выразить недовольство. Кто знает, что случается с теми, кто критикует Дионисия.
      — Я думал, что прошли годы с тех пор, как он убил своих оппонентов.
      Архит оглянулся и понизил голос.
      — Да, но вспоминают и недавние события. Он подкупил спартанца по имени Аристей, и тот организовал несколько распивочных, в которых угощал людей выпивкой и ругал Дионисия. Естественно, что с ним там многие согласились. Он написал список, и в один прекрасный день Дионисий их всех арестовал. А также утопил Никотелия, самого шумного из своих врагов, и напустил такого страха, что теперь все сидят и помалкивают. Ты должен понимать: для того, чтобы заставить эллинов замолчать, нужно нечто большее, чем просто террор.
      — Почему он выбрал меру пресечения — утопить?
      — Он топит людей, потому что любит аккуратность и порядок. Повешенные синеют и становятся ужасно уродливыми. Если забить камнями или обезглавить — это слишком аморально, да и мухи налетают. А утопленник выглядит, как новенький… Но хватит таких мрачных разговоров. Ты не получал весточки от своей подруги?
      — Нет, хотя дважды писал ей. Ты знаешь, каково посылать письма с моряками: напиваются и теряют их… Архит! — он так внезапно схватил приятеля за руки, что тот взвизгнул от неожиданности. — У меня идея! Почему бы мне не сделать машину жесткой?
      — Вот я и спрашиваю, зачем? Но, ради Геракла, не хватайся за меня больше на такой темной улице! Я подумал, что меня хотят убить!
      — Помнишь статую Аполлона перед храмом, где он натягивает лук?
      — Да.
      — Если использовать массивный столб, как у статуи, вместо гибкого прута, с которым я работаю, и закрепить лук на подставке… — Зопирион начал выдавать детали и подробности конструкции на такой скорости, что Архит возопил.
      — Помогите! Помогите! Подожди, пока не найдешь письменные принадлежности и не запишешь все свои идеи! Я не успеваю запоминать!
      — Тогда поспешим! О, Геракл, десять дней я шел по ложному следу! Не бери в голову! Мне хочется поскорее выплеснуть все это. Для экспериментальной модели мне понадобятся два стандартных лука из Арсенала. Затем надо попробовать сделать две разные модели: установить лук вдоль вертикальной оси и вдоль горизонтальной…
      — И обо всем этом ты запросто говоришь «не бери в голову»? — проворчал его друг. — Да ты человек только наполовину, подобно бронзовому гиганту Талосу, охранявшему Спарту. Но я не могу оставить без внимания такие великолепные идеи!
 
      Весна постепенно переходила в лето, пастухи выгнали на горные пастбища стада овец и коз, обширные зеленые склоны гор Геры приобрели оттенок золотистой бычьей кожи: это засыхала трава. С наступлением лета начал отсчет второй год девяносто пятой Олимпиады, когда Аристократ был архонтом Афин.
      На поле для стрельбы из лука стояли три модели. Каждая состояла из платформы, стоящего на ней четырехфутового постамента и лука, установленного на платформе различными способами. На краю каждой платформы находилось устройство, состоящее из веревок, крючков и блоков.
      Порывистый ветер носился над полем, поднимая облака пыли. Щенок-подросток с веселым лаем гонялся за гонимым ветром куском папируса. На дальнем краю поля у отряда воинов проходили учения по метанию копья. С верфи и из Арсенала доносились стук и лязг инструментов. Подперев рукой подбородок, Зопирион в одиночестве сидел на скамейке и смотрел на модели.
      — О, Зопирион!
      К юноше приближался Архит, пребывающий в самом лучшем расположении духа.
      — Возрадуйся! — печально поприветствовал его Зопирион. — Каким ветром занесло тебя сюда?
      — Закончился камень — грязные рабочие с карьера сорвали наши планы, вот Пирр и отпустил меня. Знаешь, что я сделал?
      — Нет, а что?
      — Мне кажется, я решил проблему удваивания куба!
      — Ты говоришь об абстрактном, математическом кубе, а не реальном?
      — Конечно, о геометрическом кубе!
      — Надеюсь, что архонт повесит тебе медаль на шею. Хотя на самом деле он вряд ли это сделает.
      — Ерунда! Я это сделал не для медали, а для развития науки и удовлетворения собственного любопытства. Человек создан для того, чтобы исследовать вселенную.
      Краем глаза Архит заметил движение и повернулся, а вслед за ним и Зопирион. На дальнем краю поля, там, где тренировались солдаты, прогуливались Драконт — начальник арсенала и Алексит, обняв друг друга за шею, причем Драконт хихикал, как мальчишка.
      — Отгадай, кто следующий получит повышение? — спросил Архит. — Если за продвижение по службе нужно платить такую цену, то я буду последним поденщиком. А что с тобой, старик? Ты выглядишь, будто тебя укусил тартесский угорь.
      — У меня трудностей столько же, сколько песчинок на берегу моря, — ответил Зопирион.
      — И у хороших людей бывают трудности. Так что тебя снедает?
      — Эти проклятые штуки никак не хотят работать! Легко установить приспособление, при помощи которого можно натянуть тетиву. Проблема в том, чтобы заставить стрелу оставаться на месте в момент выстрела. Вернее, это первая проблема. Вторая заключается в пуске самого механизма. Либо он выстреливает в момент, когда я еще не закончил закручивать лебедку, либо отказывает в момент выстрела, либо прилагаешь такое усилие, чтобы повернуть спусковой рычаг, что лук вздрагивает и бьет тебя по руке. Самое худшее, что не получается сделать более или менее устойчивую подставку под стрелу, которая падает при малейшем колебании.
      Архит призадумался.
      — Той ночью, когда ты решил использовать лук вместо одной руки-мачты, выбрасывающей стрелу, ты что-то говорил о возможности зафиксировать подставку под стрелу или сделать желобок, по которому она сможет свободно скользить.
      Зопирион подпрыгнул и хлопнул себя по лбу.
      — Как же я мог забыть! Наверное, я потерял последние остатки своего ума! Конечно, вот решение! Применив эту идею, мы убиваем сразу двух зайцев: выравниваем положение стрелы и закрепляем механизм. Таким образом сливаются в единое целое все разрозненные части механизма. Пойду, найду своих людей, пусть поработают.
      — А сейчас где они?
      — Алексит попросил их помочь сделать модели великой галеры, а у меня не было срочной работы. Вот я и передал их ему, — Зопирион широким шагом отправился к Алекситу.
      — Эй, Алексит! — подойдя на расстояние в пределах слышимости, закричал он.
      — Что такое? — нахмурившись, ответил кораблестроитель.
      Зопирион подошел поближе.
      — Если не возражаешь, возврати мне Скилака и Гермона. У меня для них срочная работа.
      Алексит посмотрел на него свысока в той мере, насколько только тот, кто ниже ростом может так посмотреть.
      — У меня, мой дорогой Зопирион, тоже срочная работа. И я верну тебе их только тогда, когда у меня отпадет необходимость в их помощи, но не раньше.
      — Послушай, покарай меня Зевс, если я лгу! Я их посылал к тебе, подразумевая, что…
      — Что я смогу держать их у себя ровно столько, сколько потребуется.
      — Да нет же!
      — Именно так! Сгнои тебя бог, убирайся и не беспокой больше по пустякам занятых людей.
      — Подлый плут!
      — Бестактный недоучка!
      Когда юноши, сжав кулаки, чуть было не бросились друг на друга, между ними встал Драконт.
      — Достаточно! — закричал он. — Попридержите языки! Вы делите шкуру неубитого медведя!
      Спорщики начали приводить свои лучшие аргументы, пока, наконец, Драконт не выдержал.
      — Заткнитесь, порази вас Зевс! Я здесь руководитель! А теперь слушайте мой вердикт. Алексит прав в одном: если рабочих постоянно перебрасывать с одной работы на другую, как рыбу на леске, это приводит к колоссальной потере времени. Поэтому пусть двое рабочих останутся у него. Но не смотри так на меня, господин Зопирион! Как только смогу, я найду тебе нового плотника и помощника: всегда есть кто-то, у кого мало работы. А сейчас оба идите и займитесь делом, и больше не звука.
      Алексит с самодовольной улыбкой направился к Арсеналу. Зопирион вернулся к Архиту.
      — Милый мальчик имел меня, как хотел, — пробурчал он.
      — Значит, твои рабочие останутся у него?
      — Точно. Драконт пообещал мне других, но это означает, что придется их заново вводить в курс дела. К тому же, это будут люди, от которых отказались по разным причинам все остальные.
      — У Алексита больше людей, чем у любого другого конструктора-разработчика. Он постоянно находит причины, чтобы добавить к ним новых, хотя половине из них просто нечего делать. Думаю, он рассчитывает, собрав их достаточное количество, обратиться к Филисту с предложением: «Мой господин, по всей видимости, такому солидному и ответственному человеку, как я, нужно платить больше, чем просто мыслителями вроде тарентийцев», — засмеялся Архит. — Жаль, что я не работаю в Арсенале вместе с тобой: я могу предугадать подобные политические штучки.
      — Чума на все интриги! Если бы нам удалось уличить его в некомпетентности…
      — И не рассчитывай. Он прекрасно разбирается в кораблестроении. Однако поддерживать сомнительное процветание труднее, нежели неприятную атмосферу… К тебе идут!
      К друзьям подошел воин, держа в руке свиток папируса.
      — Ты Зопирион, сын Мега-кого-то?
      — Да.
      — У меня к тебе письмо… Да благословят тебя боги.
      Солдат положил чаевые в кошелек и пошел прочь, а Зопирион дрожащими руками развернул письмо. После этого он наградил Архита таким радостным шлепком по спине, что чуть было не сбил его с ног.
      — Архит! Это Коринна! Ты только послушай!
      «У нас все хорошо, надеюсь, что и с тобой все в порядке. Здоровье папы не ухудшилось. Он получил любезное письмо от твоего отца и начал вести переговоры о нашей помолвке. С одной стороны, отец неумолим. Но, по правде говоря, я не смогу быть счастлива без моего мальчика. С благословения моих родителей, шлю тебе свою любовь. До свидания.
      — Она любит меня! Она любит меня! Пусть катятся к воронам Алексит и его корабли, она любит меня!
      Зопирион кружил по полю, как сатир по весне, размахивая руками и громко крича. Скрипучим голосом и ужасно фальшиво он распевал во всю глотку.
 
      Да, любовь — болезненный трепет,
      А не любить — значит пребывать в еще более мучительном покое.
      Но боже, худшее из мучений — любить и не быть любимым!
 
       — Успокойся, старина! — сказал Архит. — Ты не первый в мире, кто влюбился. С тех пор, как мы прибыли на Сиракузы, я влюблялся трижды!
      Зопирион знал, что Архит уже завел себе друзей в Сиракузах. Да и у него самого тоже появились друзья. К счастью, он получил доступ к лучшей на Сицилии библиотеке — Филиста. Выходные он проводил в доме у своего начальника: вытаскивал книги из ячеек шкафа и читал, одной рукой разворачивая свиток, а другой сворачивая. Сейчас он дочитывал третий том «Истории» Геродота.
      — Как ты думаешь, получится у меня ненадолго съездить в Мессану?
      — Возможно. Но когда вернешься, можешь обнаружить свой проект у Алексита.
      — Я уже несколько месяцев не видел Коринну! Клянусь Зевсом Олимпийским, так продолжаться не может!
      — Когда станет совсем тяжко, можешь сходить со мной в публичный дом.
      — И ты называешь себя пифагорейцем? В любом случае, я и слышать не хочу о шлюхах.
      — Да у тебя жезл стоит как палка! Но если ты хочешь сохранить работу, лучше закончить.
      — К черту работу! До сих пор удивляюсь, почему я не бросаю все не возвращаюсь в Тарент. В моей семье все были бы рады моему возвращению.
      — Не так быстро! Подумай о будущем, которое принадлежит также и ей. Сначала заработай, а потом женись.
      — Вот беда! Я даже думать не могу, слишком я расстроен.
      — Послушай, даже на божественном суде влюбленным оказывают снисхождение. Ничего не предпринимай, покуда не успокоишься и тщательно все не обдумаешь.
      — Думаю, ты прав. Но как только появится свободное время…
 
      В конце концов Зопириону удалось раздобыть помощников, и хотя большую часть плотницкой работы он выполнил самостоятельно, юноша построил еще одну модель. У нее, как и предыдущих моделей, был установлена крепкая мачта. На ее вершине, но уже горизонтально размещался лук. Еще один брус располагался под углом: от вершины мачты к краю платформы. По всей его длине был вырезан желоб. В верхней части желоба была установлена лебедка, посредством который натягивался лук. Отдельно прикреплялся вращающийся бронзовый спусковой крючок. В поднятом положении крючок захватывал натянутую тетиву, при помощи специальной рукояти можно было вы освободить ее.
      Зопирион продемонстрировал модель Дионисию. Поместив стрелу в желоб, он при помощи лебедки натягивал тетиву, а потом захватывал ее крючком. После этого отпускал лебедку, отцеплял веревку от тетивы и нажимал на спусковой крючок. Лук выпускал стрелу, и она падала на поле.
      — Ха! Клянусь богами, я могу выстрелить из лука гораздо дальше, причем без всяких вспомогательных механизмов!
      Зопирион улыбнулся.
      — Понимаете, Архонт, это всего лишь пробная модель.
      — А какого размера будет окончательный вариант?
      — Так как я планировал использовать для метания обычное копье, то метательный аппарат в полную величину будет примерно в три раза больше.
      — А будет ли он стрелять в три раза дальше?
      — Я не знаю, господин. Конечно, он будет стрелять дальше, чем человек, метающий копье.
      — Продолжай. Посмотрим, что получится.
      — Все хорошо, Архонт, но…
      — Что такое?
      — Если бы у меня было несколько рабочих, дело пошло бы быстрее.
      — А сколько у тебя сейчас?
      — Только случайные помощники, которых я по случаю беру внаем у других мастеров. Практически все я делаю своими руками.
      — Зевс всемогущий! Это непроизводительно. Конечно, в экстренной ситуации очень помогает самому поработать руками. Но я нанимал тебя работать мозгами. Ты спрашивал о помощниках?
      — Да господин, но мне ответили, что нет свободных рук.
      Тиран нахмурился.
      — Неужели? Я поговорю об этом с Драконтом. Мне интересно посмотреть, что у тебя получится.
      — В таком случае, О, Архонт, мне очень понадобится помощь твоего главного лучника — сконструировать лук.
      — Его ты тоже получишь. А как ты назовешь эту машину?
      — Когда-то я назвал ее просто катапентес— «бросатель».
      — Тогда пусть так и называется — катапульта. Заканчивай разработку как можно быстрее. Будь в добром здравии!
      Главный лучник только всплеснул руками.
      — И зачем бог бросил меня в гнездо сумасшедших? Тридцать лет я делал луки, о, юноша, и никогда не слышал ничего подобного. Зевс и Аполлон, лук длиной десять локтей! А кто будет из него стрелять? Геракл?
      — Нет, Геракл слишком мал, — улыбнулся Зопирион. — Разве ты не слышал? Архонт взял на службу великана Полифема — для участия в следующем походе.
      — Но мне казалось, что Одиссей выколол ему глаз несколько сотен лет назад!
      — Да, но глаз снова вырос. Ты знаешь, эти полубоги…
      — Юноша, не смеешься ли ты надо мной?
      — Ну, ладно, господин Профимион. Если тебе не понравилась моя шуточка, я забираю ее назад. Считай, что я ничего не говорил. Ты видел модель катапульты, над которой я работаю в поле для стрельбы из лука?
      — Эта ерундовина? Видел.
      — Так вот, я собираюсь построить машину в полную величину. Для нее потребуется лук длиной десять локтей. Ты можешь такой сделать?
      — Хмм, машины, подобные твоей, никогда не заменят живых лучников. Когда я говорю о хороших лучниках, то не имею в виду эллинов, — и мастер плюнул на грязный пол Арсенала. — Они презирают стрельбу из лука в страхе, что их перепутают с Парисом Троянским. А вот персам нравятся искусное оружие…
      — Ты прав! — перебил его Зопирион. — Кроме меня, только ты можешь понять принцип действия лука. Поэтому я и пришел к тебе.
      — Ну что ж, раз уж ты так заговорил, я выскажу некоторые соображения по поводу твоей идеи…
      — И он на самом деле согласился построить твой великий лук? — позже поинтересовался Архит.
      — Обещал, что попробует. Я сказал Профимиону, что, кроме него, я единственный специалист по изготовлению луков в Сиракузах, после чего мы и поладили.
      — Прими мои поздравления. Ты уже кое-чему научился, — воскликнул Архит. — Поставлю статир против обола, что он найдет способ подрезать твои крылышки. Профимион — закостенелый консерватор, который терпеть не может новые изобретения и находит тысячи причин не делать то, что не хочет.
      Когда наступил месяц Метагитнион , и спала летняя жара, все реже стали появляться на улицах Сиракуз люди, расхаживающие нагишом. Когда войска Регия и Мессаны вторглись на территорию Сиракуз, Дионисий собрал армию и отправился на север им на встречу. Но союзные армии, как это обычно бывает у греков, рассорились между собой и, в конце концов, возвратились домой без всякого кровопролития.
      Тем временем Зопирион заканчивал чертежи, а его плотники, вооружившись пилами и рубанками, трудились над деревянным брусом — основой большой катапульты.
      — Архит, ты очень занят в последние дни? — однажды, когда они готовились к работе, спросил Зопирион.
      — Не очень. Работа в крепости Эрвал скоро завершается, и Пирр сможет обойтись без меня. Но ты знаешь этих деятелей. Ни один не даст своему подчиненному выйти из-под его власти, если тот хоть немного нужен.
      — Да, у меня тоже начинается затишье. Мои ребята подготовят катапульту к испытаниям не раньше, чем через месяц. А мне ничего не остается, кроме как раз в день заходить к ним и проверять, не совершили ли они грубую ошибку, к примеру, закрепив лук задом наперед.
      — И что?
      — Я подумал, не попросить ли у Драконта разрешения на поездку в Мессану дней на десять. И я буду очень тебе благодарен, если раз в день ты будешь заходить сюда с проверкой. Ты столько попотел вместе со мной над этой штукой, что знаешь ее устройство так же хорошо, как и я. Можно, я оставлю тебя вместо себя?
      — Почему бы и нет, я был бы даже рад…
      — Господин Зопирион! — раздался голос наемника-варвара. — Большой хозяин зовет тебя во дворец, прямо сейчас!
      Зопирион и Архит ошеломленно переглянулись.
      — Интересно, что я сделал не так? — спросил Зопирион. — Вот как раз и узнаю! — и он вышел вслед за солдатом.
      Во внутреннем дворике дворца сидел тиран в окружении Филиста и еще двоих, чьи лица были хорошо знакомы Зопириону. Это были кельт Сеговак и Инвит из Карии, агент по выкупам. Последний вскочил и схватил Зопириона за руку.
      — Возрадуйся, господин Зопирион! — закричал он. — Как я рад тебя снова увидеть! Значит, ты все-таки последовал моему совету!
      Зопирион поздоровался со всеми остальными и сел по приглашению Дионисия. Раб принес вино.
      — О, Зопирион, — начал Дионисий. — Инвит только что вернулся из поездки в Элладу. Он вернул домой четверых или пятерых мастеров строитель и столько же квалифицированных ремесленников. Когда они придут в себя на родине, говорит он, они все, возможно, соберутся приехать.
      — Я был уверен, что в великих городах Эллады очень много таких! — сказал Зопирион.
      — Именно так. Но некоторые довольны своим заработком. Другие не могут сдвинуться с места из-за обязательств перед семьей. Кто-то боится морских путешествий. Наконец, не всем нравится моя совершенная форма правления, моя… хм… управляемая демократия. Они предпочитают старые, несовершенные методы, постоянно колеблются между авторитарным подавлением и властью толпы, — Дионисия сделал небольшой глоток вина (Зопирион заметил, что тиран пил очень умеренно) — и продолжил.
      — Другой вербовщик, Матрис, в поисках нужных мне людей уже прочесал все греческие города Италии. Нет смысла повторно искать в них, это неэффективно: результат будет минимальным. Но мы не можем ждать, пока вырастет новое поколение мастеров.
      — И что же тогда, господин? — спросил Зопирион.
      — Племена варваров разбираются в строительном искусстве не больше, чем галка в лирах. Остался последний, нетронутый источник технических талантов. Думаю, вам не надо объяснять, о ком идет речь.
      — Вы говорите о землях Карфагена?
      — Конечно, — улыбка — большая редкость — появилась на лице Дионисия, — Наверное, боги решили сыграть со мной шутку: нужных мне помощников я вытаскиваю из-под носа у врага!
      — Помилуйте, господин, если вы недолюбливаете и не доверяете финикийцам, как же вы позволите им участвовать в разработке ваших секретных проектов?
      — Во-первых, за ними будет установлен строгий надзор. Им придется жить на острове. Во-вторых, я не боюсь их отказа работать на меня только из-за того, что я буду вынужден начать военные действия с тем или иным их городом. Жадные до денег выродки и понятия не имеют ни о чести, ни о патриотизме. За приличное вознаграждение они готовы перерезать горло собственной матери. Тем не менее, многие из этих жуликов прекрасно разбираются в технике.
      — Но это вас не касается. Я позвал вас сюда не для того, чтобы читать вам лекции по внешней политике. Я посылаю вглубь финикийской территории — в финикийские города западной Сицилии и даже в Карфаген — экспедицию вербовщиков. В ее состав будут входить двое присутствующих здесь людей и ты. Когда вы будете уговаривать чужеземцев, не стоит распространяться о нашей подготовке к обороне. Делайте акцент на мирных направлениях нашей работы — архитектуре, гидротехнике и тому подобном.
      Зопирион был ошарашен. Он только что репетировал, как он будет просить об отпуске для поездки в Мессану, а теперь его посылали за сотню лиг в противоположном направлении! Горячий протест уже готов был сорваться с его губ, но в последний момент юноша остыл.
      — Почему я, господин? Я полагал, что моя работа здесь очень срочная.
      — Я держу в поле зрения твою работу, Зопирион. С одной стороны, твои плотники не будут нуждаться в постоянном присутствии мастера до момента, когда будет готова модель в натуральную величину. А с другой, среди всех моих людей только вы трое в совершенстве владеете финикийским языком. Несмотря на то, что вы не сойдете за настоящих финикийцев, но знание их языка поможет вам с большей эффективностью объяснить, какие блага им сулит работа на Дионисия.
      — О, Архонт! Не позволишь ли ты мне задержаться, скажем, дней на десять, чтобы я мог заняться решением личных проблем?
      — Нет, нельзя, — голосом, в котором прозвучала остро заточенная сталь, ответил Дионисий. — Осень играет против нас. Даже при задержке на один день вы можете застрять в Африке, как только навигация закроется на зиму.
      — А почему мы должны ехать втроем, господин?
      — На случай разного рода неприятностей, вполне возможных в чужой стране. Одного человека я бы не послал. Инвит обладает самым большим из всех вас опытом в странствиях и проведении деликатных переговоров. Следовательно, в его компетенции будет составление вашего маршрута, выбор кораблей и жилья, — то есть все, что имеет прямое отношение к путешествиям. Также он будет первым вступать в контакты с местными, где бы вы ни были. Так как вы больше разбираетесь в инженерном деле и, следовательно, можете судить о степени подготовки человека, с которым ведутся переговоры, то за вами будет последнее слово. Сеговак — наемный воин. Если дело дойдет до схватки, то именно он лучше всех поможет вам мечом прорубить дорогу назад. Следовательно, в ситуации, когда придется обнажить мечи, вашим лидером будет именно он. Кроме того, — он снова слабо улыбнулся, — если с вами что-нибудь случится, то хотя бы одному из вас, возможно, удастся вернуться и сообщить мне исход всего предприятия.
      Пока Дионисий говорил, в Зопирионе закипала с трудом сдерживаемая ярость при мысли об обещанном самому себе и потерянном отпуске. И вдруг ослепительно-ясная идея пронзила его существо. Если его посылают как вербовщика в Финикию, то, возможно, ему удастся — если будет на то воля Судьбы — выкрасть у отца маленького Архирама! Переизбыток чувств Зопирион погасил медленным и глубоким глотком вина. Когда ум прояснился и замер головокружительный бег мыслей, юноша поднял кубок.
      — За богатый урожая финикийских мастеров! Так когда мы пускаемся в путь, господин?

      Они сидели во внутреннем дворике дома принадлежащего Инвиту в Сиракузах. На столе стояло три столбика монет. У Инвита на коленях лежал мешочек с деньгами, из которого он доставал монету и по очереди клал в каждую кучку, круг за кругом.
      — Готово! Эта стопка монет — ваши деньги в дорогу. — закончив раскладывать монеты, сказал он. — Стоимость мест на кораблях в сумме не должна превысить пяти драхм; трех оболов в день достаточно, чтобы хорошо покушать, если только вы не начнете шиковать и требовать павлиньих языков.
      Зопирион пересчитал деньги.
      — А что делать, если в конце путешествия не все деньги будут потрачены?
      — Разве не приятно встретиться с человеком столь юным и неиспорченным? — улыбаясь, обратился Инвит к Сеговаку. — Я отвечу на твой вопрос, мой мальчик: как-то так получается, что денег никогда не остается.
      — А когда мы отправляемся и куда? — спросил Зопирион.
      — Как только я куплю билеты, а плывем мы в Карфаген, — ответил Инв.
      — А почему бы не попытаться сначала поискать в финикийских городах Сицилии? Они гораздо ближе. Если нам повезет, то, возможно, нам вообще не придется ездить в Африку.
      — Конечно, в небольших городах есть мастера. В финикийских колониях вроде Панорма, Атики и Туниса. Но к чему терять там время, когда мы можем сразу сорвать огромный куш? Строители не похожи на политиков, землевладельцев или жрецов, которые в силу своих интересов привязаны к одному месту. Настоящий мастер идет туда, где крутятся большие деньги. В Финикии это Карфаген. Там мы найдем инженеров больше, чем во всех небольших финикийских городах, вместе взятых.
      — Но финикийские города Сицилии как раз на пути к Карфагену, — от отчаяния в Зопирионе проснулась настойчивость. — Почему бы нам не заехать в Мессану, а потом западнее — в Панорм и Мотию? Мы бы сходу прочистили их! Разве не логично?
      — Нет, я уже все продумал. Если в Карфагене не найдется достаточно толковых людей, у нас останется время на другие города.
      Нахмурившись, Зопирион задумался. Ему совершенно не хотелось начинать путешествие со спора с Инвом, имевшим безусловный авторитет во всем, что касалось планирования их путешествия. Однако ему было необходимо найти аргументы, чтобы убедить карийца сделать остановку в Мотии: в этом случае удалось бы разведать, как обстоят дела в доме Илазара.
      — Инв!
      — Да?
      — Я знаю одного человека из Мотии. С его помощью наши поиски заметно ускорятся.
      — Кто? Расскажи!
      — Это крупный строительный подрядчик по имени Илазар. Он должен знать всех ведущих строителей Новой Финикии.
      — Строитель? Сомневаюсь. У таких в запасе есть несколько стандартных планов, они руководят работой, просто тыкая пальцем. И никакого отношения к мастерам или архитекторам они не имеют.
      — Насколько я знаю, у Илазара все обстоит гораздо лучше. У него есть опыт по работе в гавани и постройке городских стен.
      Инв задумчиво смотрел на стоящую на столе стопку серебряных монет. Почесав блошиный укус, он подбросил тетрадрахму, поймал и снова подбросил.
      — Ну, хорошо, ты выиграл, — в конце концов произнес он. — Так или иначе, большинство кораблей по дороге в Карфаген заходят в тот или иной город западной Сицилии. Посмотрим, сможет ли твой подрядчик отличить мастера от головастика.
      На западной оконечности Сицилии длинный неправильной формы полуостров Игифалос, загибаясь к северу, окаймлял широкий и неглубокий залив Мотии — десять ферлонгов с запада на восток и сорок с севера на юг. В центре залива и располагалась Мотия — круглый, как каравай хлеба, остров диаметром четыре ферлонга. С северной части острова широкая дамба соединяла его с большой землей: недалеко от основания Игифалоса.
      С восточной и южной стороны простиралась зеленая прибрежная полоса Сицилии, просторная и ровная, в клеточках полей и рощ. На расстоянии пяти лиг к северу высилась скала Эрикса, разрывая линию горизонта. К западу в море лежали три плоских острова под общим названием Эгатос.
      Мотию окружала массивная стена из известняка высотой двадцать локтей. Через равные промежутки над стеной возвышались двадцать высоких башен. Когда корабль подплыл ближе, Зопирион отметил различия в каменной кладке различных участков стены. Некоторые участки были сложены из ровно выточенных блоков, тогда как на других наружная поверхность стены была грубой и неровной. Также различались размеры камней, длины пролетов. Зопирион пришел к выводу, что стена строилась и перестраивалась в течение нескольких столетий. Но стене и у входных ворот дежурили наемные воины — греки.
      За стеной вырисовывались очертания тянущихся к небу домов города. У окруженной со всех сторон водой Мотии не было возможности расти вширь с увеличением численности населения. Поэтому она росла вверх, наращивая этажность. В городе стояли четырех-пяти этажные дома. Зопирион вспомнил о Тире. Те же громоздкость, простота, суровость и полное отсутствие вкуса.
      Корабль причал у южной стороны острова, где скалы были расчищены, и была построена гавань — между стеной города и заливом. Здесь же была сделан проем в стене, сквозь который можно было зайти во внутреннюю гавань. Зопирион заметил в ней множество стоящих на якоре трирем — военных и торговых. Вход во внутреннюю гавань могла при необходимости перекрыть подъемная решетка, подобная той, какую юноша видел в цитадели Дионисия.
      Путешественники наняли носильщика и, спросив у прохожих дорогу, направились к дому Илазара. Когда они шли по улице, Сеговак то и дело вытягивал шею и беспокойно поглядывал вверх на верхние этажи домов по обе стороны улицы.
      — Ага! — воскликнул он. — У меня яйца холодеют от прогулок по этому городу, у меня — огромного сильного варвара. Инв, дорогой, ты уверены, что эти ужасные дома не рухнут на нас?
      — До сих пор не упали, — ответил Инв. — Я думал, что ты уже бывал в финикийских городах.
      — Конечно, бывал — в Панорме и Солосе. Но там не ставят дома один на другой. Меня вполне устраивает, когда дома стоят по одному.
      Близился полдень. Улицы отличались многолюдством. Жители Мотии были одеты кто в длинные свободные одежды, кто в простые туники, некоторые — в блузы и кильты. Почти все носили куполообразные конические или цилиндрические шляпы. Женщины на улице встречались чаще, чем в греческих городах. Они гуляли без сопровождения, делали покупки и разговаривали. На многих были одежды из великолепных тканей и ярко горели драгоценные камни. На перекрестке спорили двое мужчин, сопровождая спор яростными жестами, движениями глаз, носов и бровей. Гортанные звуки их речи напоминали урчание двух огромных котов.
      Носильщик остановился около большого дома и поставил на мостовую вещи.
      — Дом Илазара, — кивая головой на парадную дверь и одновременно указывая рукой, сказал он.
      Зопирион постучал. Дверь открыл коренастый человек в длиннополом одеянии с густой черной надушенной бородой, закрывающей грудь и маленьким золотым колечком в носу. На большом пальце у него было надето богато украшенное кольцо — знак дворецкого.
      — Чем могу помочь вам, чужеземцы, — спросил он по-финикийски.
      — Это дом Илазара бен-Ахирама?
      — По истине — да, мои господа, но хозяин в отъезде. Вместе с маленьким сыном он вернулся в Карфаген. Там они и живут в собственном доме. А я — дворецкий, Абариш бен-Ханно. А вы что хотели?
      — Мы работаем на Архонта Сиракуз, ищем для него людей. Мы думали, что Илазар сможет помочь нам.
      Абариш низко поклонился, чуть не коснувшись бородой земли.
      — Какая честь выпала этому дому! К сожалению, вам придется искать хозяина по его настоящему месту жительства.
      Зопирион и Инв обменялись долгими взглядами.
      — Теперь ты видишь, юноша, что с большим успехом мы могли отправится прямо в Карфаген, — произнес Инв. — Здесь мы не приобрели ничего, и вынуждены задержаться, пока не найдем корабль для продолжения путешествия, — и повернулся к Абашу:
      — Не скажешь ли ты, где можно найти хорошую таверну?
      Финикиец сдвинул брови и задумался.
      — У Абдагона неплохо, но там занято! А ты, господин, случайно, не эллин? — обратился он к Зопириону.
      — Да, меня зовут Зопирион Тарентиец, — ответил юноша и представил своих спутников.
      Абариш поднес палец к крючковатому носу и застенчиво посмотрел на него.
      — Я узнал тебя по акценту, несмотря на великолепное владение финикийским языком. Ты ничего не знаешь о предмете, который греки называют философией?
      — Мой отец дал мне хорошее образование. Я учился у великого Филолая, — Зопирион слегка нахмурился, не вполне понимая, почему это должно интересовать дворецкого.
      Абариша как подменили. Он и раньше был вежлив и предупредителен, но как-то безлично. Теперь же на его лице заиграла широкая улыбка, он распахнул парадную дверь и замахал руками, жестами прося посетителей войти.
      — К черту таверны! — сказал он. — Вы можете остаться здесь до отъезда в Карфаген. Дом Илизара, возможно, не очень богатый, гостеприимно раскрывает перед вами двери.
      Зопирион и Инв снова обменялись взглядами.
      — Почему бы и нет? — пожал плечами последний. Из вежливости протестуя, путешественники вошли в дом. Зопирион снял широкополую шляпу и огляделся. При мысли, что Коринна была хозяйкой этого дома, юношу бросило в дрожь.
      Когда в Мотии жила вся семья, Илазар занимал весь первый этаж и дополнительно арендовал три верхних.. Комнаты первого этажа были просторными. Однако в доме не было внутреннего дворника, обычного для более богатых домов Средиземноморья. Комнаты почти пустые. Не вызывало сомнений, что хозяин забрал любимые вещи в Карфаген. Абариш представил гостям свою жену и рассказал о сыне — будущем моряке и гордости семьи.
      — Если вы будете так добры, позволив мне устроиться, я до обеда успею сходить в гавань, чтобы найти корабль, отплывающий в Карфаген, — сказал Инв.
      — А пойду прогуляюсь по винным лавкам. Возможно, встречу там своих бывших товарищей, с которыми я когда-то служил на Сицилии, да узнаю новости, — в свою очередь заметил Сеговак.
      — Слушаю и повинуюсь. Туда, достопочтенные господа.
      Так Зопирион оказался в главной комнате за столом, вместе с дворецким попивая вино и отвечая на вопросы Абариша, проявившего немалый интерес к философии.
      — Пожалуйста, только не очень громко, — сказал финикиец. — В противном случае нас сможет подслушать жена, и, чего доброго, проболтаться о нашем разговоре хозяину. Он преданный последователь старой веры и презирает философию как основу для разрушительного безбожия. Несмотря на то, что моя жена, надеюсь, не желает мне зла, но женщинам порой так трудно удержать язык за зубами!
      — Я так долго ждал возможности узнать больше об этой науке, в основе которой лежит исключительно умственная работа! Однако боги никогда не давали мне такой возможности. В Мотии проживает достаточно эллинов, но почти все они принадлежат к рабочему люду, и для них блеск драхм значит больше, чем свет знаний. Но продолжай, я перебил тебя.
      Зопирион начал рассказывать. Он изложил теорию Мирона о том, что земля круглая, теорию Филолая о том, что она путешествует по кругу вокруг Центрального Огня вселенной. Рассказал о четырех элементах Эмпедокла, атомах Демокрита и эволюционной теории Анаксимандра. Последний утверждал, что животные суши произошли от рыб. Поведал о поиске всеобщего базового принципа, который Филолай видел в жидком состоянии, Анаксимен в неопределенности, а Гераклит в огне. Зопирион мучительно старался изложить философские идеи по-финикийски, на языке, в котором практически отсутствовали абстрактные термины.
      Разговор был продолжен и на следующий день. Зопирион объяснил этическую доктрину Пифагора: строгий самоконтроль, спокойствие, воздержанность, умеренность и справедливость. Человек должен вставать рано, тренировать память, держать страсти под контролем разума. Он должен исполнять свои обязанности и честно держать слово. А также выполнять научные эксперименты, расширяющие границы человеческих знаний. Следует быть добрым к животным. Нельзя принимать участие в кровавых жертвоприношениями и агрессивных военных действиях. Нужно соблюдать определенные правила в питании, … которые, — заметил Зопирион, — я редко выполняю. А также полностью исключается пьянство, прелюбодеяние и мужеложство. Не следует вступать во внебрачные отношения до достижения девятнадцати лет, а после только в случае холостяцкой жизни и не чаще, чем следует.
 
      На третий день пребывания в Мотии путешественники собрались было сесть на корабль, но из-за встречного ветра судно не могло выйти из гавани. Казалось, философским аппетитам Абариша не было предела. Он был бы хорошим учеником.
      — Господин Зопирион, мне кажется, что всю мою жизнь я прожил в темной комнате, а вы неожиданно распахнули окно. Я знаю, что очень скоро его захлопнет ветром, но пока есть возможность, я впитаю все, что смогу из этого мира — того, что лежит за пределами наших чувств.
      К этому времени Зопирион успел охрипнуть и устать. Устав от хождения по комнате, он предложил сделать перерыв для прогулки по городу, который он почти не видел.
      — Слушаю и повинуюсь, — сказал Абариш. — Но, мой добрый господин, не хотите ли, чтобы я сопровождал вас? Не очень благоразумно чужестранцу-эллину разгуливать в одиночку по незнакомому городу.
      — Почему бы и нет?
      — Ходят слухи, что господин Дионисий собирается напасть на наш город. Скорее всего, это пустая болтовня: разве может Дионисий помышлять о подобном деянии, имея главным советником такого философа, как Филист? Тем не менее, не все в нашем городе подобно нам обладают интеллектом. От некоторых можно ожидать какого угодно безрассудства.
      Зопирион и Абариш вместе отправились на прогулку по городу. По дороге в одной из винных лавок прихватили с собой Сеговака. Зопирион не заметил ни признака враждебности со стороны местных жителей. Занятые своими делами они не обращали внимания на чужеземцев. Зопирион не мог уяснить для себя, либо Абариш вызвался сопровождать его, чтобы оправдаться за долгие разговоры на философские темы, либо воинственный вид Сеговака моментально гасил любые враждебные помыслы горожан. Так или иначе, прогулка прошла мирно.
      Кроме высоких многоквартирных домов и городской ратуши, в Мотии было несколько храмов. Некоторые были чисто греческими, остальные — финикийскими. Последние окружали каменные стены. Однако ворота в них были широко раскрыты, и чужеземцам было видно, что происходит внутри. Им было запрещено входить в храм без специального разрешения. За стеной на территории храма без всякой системы стояли усыпальницы, обелиски, стелы. В середине этой неразберихи располагался храм.
      Сами по себе финикийские храмы походили на невысокие коробки с плоскими крышками и были построены из кирпича и побелены. Практически без украшений, если не считать пару бронзовых колонн у входа, и в редких случаях огромный кованый кубок; смесь египетского и греческого стилей. Фасад одного из новых храмов украшал ряд ионических колонн. Однако крыша осталась плоской, также отсутствовал и фронтон, который у греков обычно и поддерживали колонны.
      — А в каком храме сжигают детей?
      — В этом — храме Ваала Хаммона. Посмотри, разве не заметно здесь влияние греческой архитектуры?
      Эти слова вызвали в голове Зопириона новый поток мыслей.
      — А почему господин Илазар уехал в Карфаген?
      — Уже давно он купил там дом, а также его деловые интересы…
      — Послушай, я правильно понял, что он очень долго жил в Мотии?
      Абариш понизил голос и беспокойно огляделся.
      — Ты знаешь историю о его жене и сыне? Илазар женился на эллинке из Мессаны, а она взяла да и чуть не сбежала к родителям вместе с сыном. Мальчика ей увезти не удалось, но сама уехала во избежание наказания. Теперь ее родственники преследуют хозяина, требуя возвращения приданого, права на которое не имеют, и ребенка. Чтобы избежать их безрассудных попыток похитить сына, Илазар переехал в Карфаген. Вряд ли им удастся украсть ребенка оттуда. Напомни мне передать тебе рекомендательный знак для Илазара. Он очень подозрительный, и совершенно справедливо. В противном случае он без всяких церемоний вышвырнет тебя за дверь.
 
      На следующий день Абариш проводил их до гавани. Дважды отвесил земные поклоны на прощанье и пожал путешественникам руки. Зопирион мог поклясться, что когда дворецкий прощался с ними, из его глаз выкатились две слезы и сбежали по широкой черной бороде.
      — Встреча с вами — большая честь для меня, господа, — сказал на прощание Абариш. — Ах, если бы вы могли остаться на несколько месяцев, проливая свет на тайны вселенной! Я чувствую, что мы больше никогда не увидимся. Этой ночью мне приснился сон, и сон предрекал неприятности. Не забывайте, господа: ничего не рассказывайте моему господину о наших экскурсах в философию. Насколько я его знаю, он тут же выгонит меня как нечестивого безбожника.
      — Не переживай за нас, друг Абариш, — сказал Зопирион. Юноша чувствовал, что он на всю оставшуюся жизнь наговорился на философские темы. — Но не можешь ли ты дать нам рекомендательный знак для твоего хозяина?
      — Ах, да, я забыл. Возьми! — Абариш порылся в сумке и достал половинку сломанного карфагенского шекеля. — Пусть боги — какими бы они ни были — хранят вас!
      Солнце, поднимавшееся слева над скалистыми горами мыса Гермеса, пронзило красноватыми лучами бегущие по небу облака и окрасило багрянцем волны Карфагенского залива. Справа по курсу лежали длинные пляжи Карфагенского побережья. Они сменялись высокими песчаными дюнами, в свою очередь переходящими в крутые красноватые обрывы. Вдоль последних высилась массивная наружная стена Карфагена.
      Город, один из величайших в мире, великолепной короной венчал полуостров, глубоко выдающийся в Карфагенский залив. Расширяясь в оконечности, своей формой полуостров напоминал молоток или кирку. Два мыса были почти со всех сторон окружены водой: с севера лежало Арианское озеро, а на юге — Тунисское озеро. Узкие каналы, пригодные для плавания только небольших судов, соединяли с морем каждое из озер. Город располагался вершине полуострова между двумя мысами.
      Путь корабля лежал южнее мыса Карфаго. Здесь наружная городская стена подходила близко к берегу моря, а за ней высились холмы Мегары — начинались городские предместья. На холмах в окружении полей и фруктовых садов были разбросаны виллы. На вершинах некоторых высились храмы. Лучи солнца, отражаясь от стеклянных витражей их крыш, радужными бликами падали на корабль.
      Корабль плыл все дальше, холмы Мегары становились все ниже, пока не превратились в плоскую равнину. На ней стояла Бирса. Бирсу — город в городе — окружала собственная стена, на выходе к морю она соединялась с наружной городской стеной. Вместе они образовывали огромные единые укрепления, усиленные башнями, построенными через определенные интервалы. С корабля были видны верхние этажи пяти-шестиэтажных зданий, стоящих за двойным кольцом стен. Неподалеку от Бирсы и на некотором расстоянии от холмов Мегары на отдельном холме стояла прекрасно укрепленная крепость.
      Вдоль крепкой наружной стены у берега шла вымощенная дамба, с бруствером вдоль морского побережья. Вдоль нее стояли корабли, пришвартованные к зубчатым выступам бруствера. Корабль, на котором плыл Зопирион, прошел дальше, дамба превратилась в короткую черту, начинающуюся на юге и упирающуюся в огромный каменный мол, созданный руками человека. Неподалеку от него и пришвартовался корабль.
      Не успели Зопирион и его спутники сойти на берег, как к ним подбежал мальчишка с ослом в поводу. По словам дворецкого, дом Илазара находился в лиге от порта, и они наняли осла для перевозки багажа. Путешественники погрузили на него три сшитых из бобра сумки и двинулись на север — туда, где начинался мол и крепостная стена.
      Слева от мола сквозь проем в крепостной стене была видна внутренняя гавань — прямоугольной формы размером десять на шестнадцать плетра. В ней находилось множество торговых кораблей. Одни стояли на якоре, другие при помощи специальных салазок были вытащены на берег. Чуть дальше внутренней гавани располагалась еще одна — кофон или военно-морская гавань. Ее окружала массивная стена. Выходящая из нее трирема шла мимо торговых кораблей как акула в черепашьей луже. Далеко разносились громкие крики с угрозами и просьбами очистить путь.
      Достигнув края мола, путники подошли к одним из ворот главной стены. Ворота располагались между двумя башнями. Также, как и в Ортигии, они были укреплены подъемными решетками, за которыми начинался главный вход: пара деревянных дверей, собранных из цельных стволов деревьев, скрепленных между собой бронзовыми скобами. Сейчас подвесные решетки оказались подняты, а ворота открыты. У ворот стояли часовые — несколько воинов в позолоченных металлических доспехах. Один из них тщательно расспросил Зопириона и его спутников, прежде чем впустить их в город.
      Войдя в город, путешественники направились за мальчишкой и его ослом мимо торгового порта. За ним виднелась внутренняя часть храма Танит и Ваала Хаммона — усыпальницы, склепы и стелы, окружавшие дом божественной пары. Они прошли мимо закругленной стены военно-морской гавани и погрузились в лабиринт мощеных булыжных мостовых прилегающего к ней города.
      — Храни нас Валетудо, но здесь дома еще выше, чем в Мотии! — испуганно поглядывая на возвышающиеся по обе стороны улицы побеленные фасады. Высокие здания отбрасывали длинные тени на суетливые улицы, редкие лучи жаркого солнца могли пробиться на мостовую. От летающей в воздухе пыли Зопирион закашлялся. Вонь, стоявшая на улице, была просто чудовищной.
      Путешественники шли по многолюдному городу. Их окружали финикийцы, одетые в свободные длинные одеяния, покрытые татуировкой ливийцы в головных уборах с плюмажами из страусиных перьев, смуглые нумидийцы в чалмах из шкур диких кошек. В толпе встречались негры, пришедшие из прилегающих к городу пустынь. Среди них были как крепкие, мускулистые великаны, так и крошечные пигмеи ростом не выше пяти футов.
      Они шли мимо заклинателей змей, колдуний и нищих, выставляющих напоказ покрытые коростой язвы и иссохшиеся конечности. Едва успевали уворачиваться от носилок, которые тащили на плечах высокие крепкие негры. В них сидели увешанные драгоценными камнями вельможи. Шли мимо стад овец и коз, текущих по узким улочкам как весенние ручейки в сопровождении бородатых пастухов и собак, проворно шагающих вслед за своими стадами.
      По обе стороны улиц стояли лавки. Их легко можно было узнать по деревянным вывескам с надписями на финикийском языке, справа налево. Лавки были полны роскошные товаров, привезенные из ближних и дальних стран. В дверях лавок стояли продавцы и зазывали прохожих, привлекая их внимание не только чарующими словами, но низкими поклонами и призывными жестами. Один продавал этрусские свечи, другой — персидские зонты. Египтянин торговал двумя видами товаров, привезенными с родины. Это были целебный бальзам от перхоти, произведенный из натурального гиппопотамьего жира, и большие ручные змеи. Последних в жаркие летние дни знатные египтянки оборачивали вокруг шеи или пояса, чтобы немного охладиться.
      Повсюду — на перекрестках, у дверей лавок, в гуще толпы люди разговаривали, обсуждали дела или заключали сделки на чистом финикийском языке. В отличие от любивших громкие разговоры греков, финикийцы были более энергичны и деловиты. Создавалось впечатление, что все вокруг куда-то спешат. Никто не прогуливался, рассуждая на философские или политические темы и сопровождая ключевые моменты изящными жестами. Казалось, что у каждого жителя Карфагена есть неотложное дело, и он озабоченно и сосредоточенно стремится к его выполнению.
 
      Дом Илазара стоял на вершине холма в Мегаре, неподалеку от храма Ишмума, среди виноградников и оливковых, миндальных и гранатовых рощ. Привратник привел хозяина. Инв передал последнему рекомендательный знак, который получил от Абариша, представился сам и представил своих спутников.
      Илазар бен-Ахирам был высоким мужчиной крепкого телосложения, с тяжелой головой. Его лицо с грубоватыми чертами украшали коротко подстриженные усы и борода. В ушах и на пальцах сверкали кольца. На голове была одета шляпа, напоминающая перевернутое ведро. Одежды Илазара, надетые одна поверх другой, были сшита из тонких и легких тканей. С плеч ниспадало льняное платье, доходя до колен. Поверх него было надето некое подобие льняного фартука, и уже поверх последнего был надет шерстяной плащ с разрезом спереди и длинными, доходящими до локтя рукавами.
      Илазар перевел подозрительный взгляд небольших черных глаз с путешественников на обломок монеты.
      — Подождите, — проворчал он и ушел.
      Но вскоре возвратился со второй половинкой монеты, убедившись, что сломанные части совпадают.
      — Да, вы действительно прибыли от Абариша, — раскатисто произнес он. — И, несомненно, собираетесь остановиться в моем доме?
      Зопирион бросил взгляд на карийца: интересно, как он отнесется к высказанному в столь неучтивой форме приглашению?
      — Мы воспользуемся вашим гостеприимством, господин Илазар. Обещаю, что мы не будем злоупотреблять им.
      Илазар нахмурился и бросил из-под тяжелых черных бровей пронзительный взгляд на говорившего, желая убедиться в отсутствии сарказма в словах последнего.
      — Предупреждаю, что здесь вы не найдете ни излишней роскоши, ни танцующих девушек, ни ночных возлияний. В этом доме живут непьющие люди, которые трудятся в поте лица. Мы придерживаемся строго распорядка и молимся богам.
      Инв все также улыбался.
      — После стольких таверн и кораблей ваш тихий приют покажется нам раем, подобным тому, в который, как полагают египтяне, уходят их фараоны.
      Илазар что-то пробормотал себе под нос, звякнул половинками шекеля и в конце концов произнес:
      — Входите.
      Дом бы со внутренним двориком и очень походил на жилище преуспевающего эллина. Исключение составляли солнечные часы, сооруженные в центре внутреннего двора на месте обычной греческой статуи. С одной стороны в нем был установлен навес. Там под присмотром чернокожей няни играл с игрушечной колесницей четырехлетний мальчуган. Няня склонилась над шитьем, и черные груди пышно выступали из ворота ее платья.
      — Я как раз собирался отправиться в Бирсу, чтобы проследить за ходом строительства дома. Без заботы хозяина лошадь сдохнет, вы же знаете. Мои слуги помогут вам устроиться и позаботятся о завтраке. Чувствуйте себя как дома. Я вернусь к полудню.
      Илазар вышел. Зопирион слышал, как он отдает приказы. Вот хлопнула входная дверь, и, грохоча по булыжной мостовой, отъехала колесница.
      Оказавшись в выделенной для него комнате, Зопирион с удивлением отметил, что оштукатуренные стены покрывала роспись в мягких пастельных тонах — вместо обычных мифологических или пасторальных сцен. По периметру комнаты шел бордюр с геометрическим орнаментом, составленный из кругов и линий. Но в остальном обстановка комнаты была весьма скромной.
      Юноша привел себя в порядок и вышел во дворик. Первым делом ему было нужно подружиться с мальчиком. Зопирион с сожалением думал, насколько ему сейчас не хватало помощи Архита. Тот легко находил контакт с детьми, в отличие от Зопириона: присутствие детей ввергало юношу в трепет.
      Тем не менее, когда он вышел во двор, то обнаружил там Сеговака, мирно беседующего с ребенком: кельт рассказывал мальчугану фантастические кельтские легенды. В прихожей, ведущей к двери на улицу, лениво опирались на копья два охранника. На поясе у каждого из них висела дубинка. Илазар не оставил похитителю ни одного шанса.
      — Здравствуй! Тебя зовут Ахирам бен-Илазар? — спросил мальчика Зопирион.
      — Да, это я. А ты грек? Я говорю по-гречески. Nai. Ouk. Haire. Parakalo. Eucharisto. Моя мама — гречанка.
      — Я… — начал было Зопирион, но мальчик перебил его.
      — Обещай, что не скажешь ни слова! Я так хочу дослушать историю Сеговака!
      Кельт подмигнул Зопириону и продолжил рассказ. Зопирион направился к скучающим охранникам.
      — Вы не скажете, когда вернется хозяин? — простодушно глядя на мальчугана, спросил он.
      Стражники наклонились и самодовольно улыбнулись, но не произнесли ни слова. Один из них распростер руки и пожал плечами. Но когда Зопирион повторил свой вопрос по-финикийски, в глазах засветилось понимание, и оба одновременно заговорили. Илазар может вернуться в любой момент от полудня до обеда. У него не было строгого распорядка.
      Зопирион вернулся к Сеговаку и ребенку.
      — Мне нужно будет поговорить с тобой, когда закончишь, — сказал он по-гречески. — И с тобой, Инв, — добавил он появившемуся во дворе карийцу.
      Сеговак быстренько закончил рассказ.
      — … итак, принц Дивико женился на дочери короля эльфов, а ведьму-мачеху изрубили на мелкие кусочки и скормили свиньям. А что случилось, Зопирион, мой мальчик?
      Няня увела Ахирама. Слуги начали накрывать во дворике стол к завтраку. Зопирион тихо рассказал по-гречески друзьями печальную историю Коринны.
      — Значит, это та самая женщина, о которой нам рассказывал дворецкий? А ты все знал, но ни словом не обмолвился? — пробормотал Инв.
      — Ох, а он хитер, — заметил Сеговак.
      — Я не рассказал вам до сих пор, потому что не время было Но я должен выполнить важное задание, и мне очень нужна ваша помощь.
      — То есть, — начал Инв и глазами указал на дверь, за которой скрылись няня и Ахирам. — Ты хочешь исчезнуть вместе с ребенком?
      Зопирион утвердительно кивнул.
      Инв хлопнул себя по лбу.
      — Клянусь чревом Геры, вот это идея! Да ты в своем уме? Ты хочешь, чтобы всех нас сожгли заживо в брюхе огромного бронзового идола?
      — Дорогой Зопирион, ты же высоконравственный человек, — добавил Сеговак. — У нас здесь серьезное дело, мы не можем позволить тебе сорвать его только из-за твоего романтического бреда.
      — С вашей помощью или без нее, но я попытаюсь это сделать!
      — Нет, и нет! — отрезал Инв. — Я сказал последнее слово.
      — Неужели вы оставите малыша на сожжение живьем в статуе Ваала Хаммона?
      — Это не наше дело. Люди постоянно убивают один другого. Одним финикийцем больше, одним меньше — какая разница.
      — Ты забываешь, что этот ребенок может стать моим пасынком. Конечно, если мне удастся его спасти.
      — Ты так считаешь, но не мы. В данный момент твоя задача заключается в наблюдении за ходом нашей миссии. В конце концов, ты можешь после вернуться в Карфаген и заняться похищением, это твое личное дело…
      Спор разгорался и стихал несколько раз в течение завтрака: спорщики говорили спокойно и непринужденно, чтобы не вызвать подозрений. Стражники снисходительно поглядывали на путешественников, по их виду было очевидно, что разговор за столом их совершенно не касается.
      Наконец, приложив большие усилия и весьма неохотно, спорщики все же пришли к соглашению. До окончания вербовки конструкторов Зопирион не должен предпринимать каких-либо действий. После этого, если он захочет отстать от группы и в одиночку попытаться похитить ребенка, никто не станет ему мешать. При условии, что сначала остальные беспрепятственно покинут Карфаген.
      Незадолго до заката у дома послышался грохот колесницы Илазара. Занятые приготовлениями к обеду, забегали слуги. С хмурым видом подрядчик вышел во двор. Зопирион собрался с мыслями, готовясь к неприятному обеду. И тут во двор выбежал Ахирам. Илазар поднял ребенка на руки и поцеловал. Мальчуган, схватившись за бороду отца, щебетал о дневных происшествиях.
      Перед обедом и во время него вино не подавали. Однако после трапезы Илазар позволил себе немного выпить. За столом не возлежали, а просто сидели на стульях. Главным блюдом в меню было наивкуснейшее тушеное мясо.
      — Ваша честь, что мы едим? — поинтересовался Сеговак.
      — Щенка, — ответил Илазар.
      Сеговак хлопнул себя ладонью по рту. Зопирион прерывисто вздохнул. Даже широкая улыбка, никогда не сходящая с лица Инва, стала слегка натянутой. Илазар острым взглядом оглядел сотрапезников, и его губы дернулись в улыбке.
      — Я знаю, что это не в ваших обычаях. Но если я обедаю среди греков, то либо я вынужден есть свинину, либо ухожу голодным. Никого не волнует тот факт, что карфагеняне не едят свинину — для нас это нечистая еда.
      Зопирион справился с собой и принялся за еду. Как оказалось, мясо собаки было совсем не дурно, если отбросить воспитанное с детства предубеждение.
      — Как идут дела, господин? — поинтересовался он.
      — Сожги Ваал Хаммон всех покупателей домов! — взревел Илазар и в приступе ярости так ударил кулаком по столу, что свечи вздрогнули в своих подсвечниках. — Грязные ублюдки никогда не начнут соображать! Не важно, насколько тщательно с самого начала разработан план. В последний момент они вносят изменения. А каждая перепланировка стоит немало денег. Негодяи пытаются уклониться от оплаты, списывая все на несчастного строителя и понося его, будто вора. И почему я не начал заниматься каким-нибудь простым и спокойным делом вроде охоты на львов или пиратства?
      Большую часть обеда Илазар сотрясал воздух обличениями беззакония и произвола со стороны покупателей домов, от которых он достаточно настрадался. Зопирион сделал попытку переменить тему разговора.
      — Твой малыш такой смышленый!
      — Да, поистине, это так, — глаза Илазара засветились гордостью. — Несмотря на то, что мальчику нет еще и пяти, он знает финикийский алфавит. Несомненно, он преумножит наше доброе имя, если боги не возьмут его к себе раньше.
      — Ты говоришь… о вашем обычае? — переспросил Зопирион.
      — Конечно, именно об обычае, если можно так выразиться. В отличие от других народов, мы — по крайней мере, истинные верующие среди нас — по-настоящему уважаем своих богов. Разве существует лучший способ выразить преданность богам, нежели отдать им самое дорогое и любимое?
      — Но ведь не все в равной мере настолько сильны в своей вере? — отважился спросить Сеговак.
      Илазар вздохнул.
      — Этот вопрос никоим образом не касается смертных. Но наши мудрые жрецы до сих пор не пришли к согласию в вопросе, как же смогли добрые боги допустить в мире появление такого количества зла? Когда-то давно, когда город был еще молод, народ Карфагена стремился жить в роскоши и пользоваться привилегиями. Но со временем, мы изменили свою позицию. Богатые заботятся о бедных, тем самым мы избегаем гражданских войн и конфликтов. Мы стремимся жить в трезвости и повиноваться божественной воле. И если так и дальше пойдет, я не сомневаюсь, что боги, — тут Илазар закатил глаза к небу и прикоснулся к груди, губам и лбу, — будут и дальше благосклонны к нашей республике, и вряд ли появится необходимость совершения обряда сожжения первенцев.
      — Но, увы! Мне страшно за наше будущее! Скептики и так называемые философы из Греции несут в наш народ заразу нечестивых мыслей, утверждая, что богов просто нет! А если бы даже были, то вряд ли беспокоились бы о людских проблемах! Святотатство! — Илазар сжал руку в кулак. — А другие греки сбивают наших людей с пути истинного, показывая на собственном примере, как здорово терять время в пустых разговорах или детских играх атлетов.
      Он затих, угрюмо уставившись в чашу с вином.
      — Простите мою горячность, — проворчал он. — Признаюсь, меня нельзя назвать самым учтивым жителем Карфагена. Но эти вопросы касаются меня очень близко. Придать огню моего сына — все равно что вырвать из груди сердце! Но если боги потребуют, я беспрекословно подчинюсь. Здесь нет ничего смешного, тем более, что не только у нашего народа есть жестокие обычаи. Кельты сжигают пленников в плетеных клетках, Италийцы заставляют их биться друг с другом насмерть, а греки оставляют собственных младенцев на мусорных кучах на съедение собакам.
      — А мальчик растет без матери? — невинно спросил Зопирион.
      — Да нет, у него есть мать. Моя жена уехала погостить к родным в Мессану, и вернется нескоро.
      — У тебя только одна жена?
      — Конечно, с чего ты взял? Мы же не персы. К тому же, если бы люди могли брать столько жен, сколько могли себе позволить, богатые нахватали бы себе гораздо больше, чем нужно на самом деле. Тогда бедным ничего не оставалось бы, как вести целомудренную жизнь либо погрязнуть в тех омерзительных актах, которые так нравятся вам, грекам! — сердито смотрел на Зопириона Илазар. — Но хватит об этом. При нашей первой встрече вы завели разговор о какой-то миссии в Карфагене. Что у вас здесь за дела?
      Инв принялся рассказывать о вербовке мастеров для Дионисия и выразил надежду, что Илазар сможет оказать им помощь в этом вопросе.
      Илазар нахмурился.
      — Вы говорите, в мирных целях? Я не доверяю этому хлыщу из крепости Ортигия, как не доверяю грекам вообще. Мне кажется, он, что он еще больший скряга, чем песчаный краб, и будет жрать до тех пор, пока способен двигать челюстями. Я знаю, вы — греки, и вам не по нраву скучный тяжелый труд и спокойное, миролюбивое создание уз взаимного доверия и честное выполнение обязательств, данных своему товарищу. Более того, вы всегда готовы быстро и безжалостно ринуться в атаку и построить свое благополучие на костях другого. Вы гордитесь своей культурой, однако во многих ваших городах каждый год происходит одно и то же: как только урожай собран, вы вооружаетесь копьями и щитами и, отправляетесь грабить самого удачливого из ваших соседей, сгоняя людей в рабство или попросту сея смерть. Как там в песне поется? — и Илазар запел мощным басом на прекрасном греческом языке.
       Мое богатство — мое копье, мое состояние — мой меч.
       Несу я пред собою щит из сыромятной кожи, —
       Вот мои орудия: ими я пашу, и сею, и жну;
       Я выжимаю сладкий виноград. Рабы, вы восхищайтесь мной!
       — Разве это не жизненное кредо отменного пирата? Но вернемся к теме нашего разговора. За исключением нескольких мастеров, специализирующихся в строительстве жилых домов — они умеют создавать чертежи и делать расчеты, — я практически никого не знаю.
      — Но, — начал Зопирион. Следующим словом, чуть было не сорвавшимся с их губ, было «Коринна», но юноша вовремя спохватился. — Абариш рассказывал, что ты работал на защитных сооружениях. Значит, ты должен быть в некоторой степени осведомлены о строительной науке и о мастерах.
      — И что из этого? — проворчал карфагенянин. — Ты хочешь, чтобы я вывернулся наизнанку, фактически сделав за вас всю работу, указав вам конкретных людей. А мне-то что с того?
      «Ага, вот теперь он высказался вполне конкретно», — подумал Зопирион и улыбнулся Инву. Тот тут же подхватил нить разговора.
      — Ах, да, мы хотели предложить тебе за услуги определенную сумму, господин Илазар. Тебя устроит разумный процент с оклада людей, которых ты отыщешь для нас?
      Илазар задумчиво почесал блошиный укус.
      — Очень скользкое это слово — «разумный», — со зловещей улыбкой на лице произнес он. — Участие в подобном проекте не доставляет мне большой радости. Но если я не помогу вам, это сделает другой. Поэтому поговорим о гонораре. Скажем — заработную плату за первые три месяца?
      — О боги, нет! — вскричал Инв. — Учитывая размер оклада, который предлагает Дионисий — две драхмы в день — он никогда не согласится выплачивать такой гонорар. У него и так слишком много расходов.
      — Могу себе представить. Наверное, целая конюшня милашек-мальчишек? — пошел в наступление Илазар.
      — На этот счет у вас неверная информация, — невозмутимо ответил Инв. — Он ведет трезвый и умеренный образ жизни, насколько я сам имел возможность наблюдать. Но управление городом требует чудовищных затрат.
      — Хорошо, и сколько вы сами хотели мне предложить?
      — Скажем, десять драхм за человека — 5-ти дневная заработная плата. Если ты найдешь десятерых, то в этом случае…
      — Вы меня обижаете, клянусь зубами Танит! — вскричал Илазар. — Жалкие гроши! Мелочь в кружке у нищего! Я что, собака? Я грязный раб, работающий бесплатно? Да стоимость одних писем и то выше!
      Зопирион дал знак прислуге, чтобы ему подлили вина, и откинулся на стуле, с интересом наблюдая за словесным поединком. Сгущались сумерки, над головами собравшихся то и дело проносились летучие мыши, а на небе загорелись звезды. Зопирион посчитал звезды и с задался вопросом, какая же из философских теорий о небесных светилах наиболее близка к истине. Он и раньше видел, как торгуются финикийцы, и прекрасно знал, что прежде, чем будет достигнуто соглашение может пройти и час, и несколько часов, а то и несколько дней. Финикийцы практически не занимались гимнастикой, не знали ни драмы, ни поэзии, ни науки или философии — ничего из того, что помогает человеку приятно и с пользой проводить досуг. Торговля (если не считать их варварской религии) была их основным развлечением.
      Юноша смотрел на сидящего напротив него Илазара. Все внимание финикийца было поглощено одной целью: вытрясти из Инва все до последнего пенни, независимо от того, нужны ему деньги или нет. Чем дальше, тем большее отвращение испытывал к нему Зопирион. Причиной этому не в последнюю очередь было ожесточенное неприятие Илазаром всего греческого. В своих речах финикиец был не так уж и далек от истины, чтобы юноша мог ощущать себя комфортно в его обществе. Симпатии Зопириона, если отбросить обычные предрассудки, были на стороне сбежавшей от Илазара Коринны. Финикиец был не более, чем ворчливым, угрюмым, жадным невежей, и плюс ко всему, самодовольным религиозным фанатиком. С другой стороны, нельзя было и недооценивать его — умного, энергичного и предприимчивого, искренне любившего своего сына. Его грубоватая манера говорить была ничуть не хуже елейной и льстивой учтивости, присущей множеству финикийцев.
 
      Торг продолжался до следующего утра. Не был он закончен и к завтраку. Наконец, Илазар вытер губы о край скатерти и знаком попросил слугу подлить ему воды.
      — Я получил немалое удовольствие от нашего противостояния, господин Инв, — сказал он. — Но дела призывают меня, и мне нужно ехать на работы. Давайте остановимся на оплате первых двенадцати дней: половина будет выплачена после заключения вами договора о найме, а другую пусть ваш хозяин вышлет Абаришу в Мотию после того, как человек приступит к работе в Сиракузах. Согласны?
      — Согласен, — Инв и Илазар ударили по рукам.
      Илазар поднялся.
      — Оставайтесь здесь, очень скоро начнут приходить люди. А я пошел.
      Не прошло и часа, как в дверь дома Илазара постучался карфагенянин. Он назвался Азруилом из Фугги — строитель, специализирующийся в осадных механизмах.
      Зопирион разговаривал с кандидатами. Для него это было внове. Поначалу ему не хотелось выносить окончательное решение. Юноша опасался: отсеяв слишком многих, они не смогут набрать нужное количество мастеров, которое устроило бы Дионисия. Нескольким из пришедших в первых рядах он рекомендовал вернуться домой и ждать результата собеседования и записал их имена и адреса.
      Постепенно юноша набирался опыта и с удивлением обнаружил, может с легкостью распознавать любителей блефовать. В конце концов он заключил договоры с четырнадцатью строителями и отказал троим.
      — Вот и весь список талантливых и знающих мастеров Карфагена, — сообщил Илазар на следующий день за завтраком. Кроме того, я мог бы вызвать сюда еще одного или двух, написав своим коллегам в Аттику или Тунис.
      — Мне кажется, уже достаточно, — ответил Инв. — Когда мне придется заплатить обещанную Вам половину комиссионных, как раз подойдут к концу деньги, доверенные мне Дионисием. И даже если он решит продолжить вербовку, мне в любом случае придется возвращаться в Сиракузы за деньгами.
      Илазар кивнул. Он стал почти сговорчивым.
      — Значит, вы собираетесь отправиться в город в поисках корабля, на котором вернетесь домой. Советую обратиться к Бомилькару и сыновьям. У них прекрасные корабли, оборудованные каютами. И, что немаловажно, очень чистые. Старик Бомилькар смертельно ненавидел мышей, поэтому на каждом корабле они возят одну или несколько египетских кошек, что заметно облегчает положение.
      Один из кораблей Бомилькара и сыновей готовился отплыть тремя днями позже. Инв забронировал места и вернулся сообщить своим товарищам приятную новость. В этот день хозяин дома решил остаться дома и вместе с дворецким занялся проверкой счетов.
      — Завтра начинается праздник урожая, — оторвавшись от цифр, сообщил он. — Если у вас нет планов, готов показать вам религиозную процессию.
      — Спасибо, господин, — ответил Зопирион и взглянул на Инва и Сеговака. Те, склонив головы, о чем то совещались. Наконец, они направились к выходу.
      — Мы решили прогуляться по лавкам. Хотим привести нашим женщинам какие-нибудь милые вещицы.
      Послеобеденное время Зопирион провел в играх с Ахирамом. Крепкий, смуглый и черноволосый мальчик понемногу привыкал к гостям дома. Мальчуган был очень разговорчивым, и несмотря на это, он очень нравился Зопириону, как нравились ему дети вообще.
      Для своих лет Ахирам был прекрасно развит. Когда они играли в мяч, ребенок бросал и ловил его почти с той же ловкостью, что и Зопирион. Юноша был не очень ловким, а ребенок не по годам проворным, сообразительным и проворным, как кошка.
      — Ты хочешь встретиться с мамой? — выбрав момент, когда никого не было рядом, спросил Зопирион.
      — Отец говорит, что мама плохая: она сбежала от нас.
      — А ты хочешь поехать к ней?
      Ахирам серьезно раздумывал над ответом.
      — Конечно, хочу. А когда мы поедем?
      — Я не знаю. Но если ты никому об этом не расскажешь, то можно что-нибудь придумать.
      После полудня вернулись Инв и Сеговак.
      — Давай поговорим, Зопирион, — начал Инв. — И чтобы не создавать лишнего беспокойства, давай это сделаем на улице.
      Илазар поднял глаза от свитков папируса и, ни слова не говоря, вернулся к работе. Путешественники вышли из дома направились к оливковой роще. Крестьяне били палками по веткам деревьев и собирали в корзины упавшие оливки.
      — Не думаешь ли ты, что во время завтрашнего шествия тебе удастся ускользнуть вместе с ребенком? — сказал Инв.
      Зопирион открыл от изумления рот.
      — Почему? Я и не думал? Что? Что вы планируете?
      — Если тебе удастся улизнуть, Сеговак будет ждать тебя на углу Шадапра и Без — это в двух кварталах от маршрута процессии. У него будет мул. Ты должен успеть выбраться за пределы города прежде, чем кто-нибудь схватится.
      — А мне казалось, что вы не собирались мне помогать!
      Сеговак спрятал в усах улыбку.
      — Неужели ты думал, что мы не подставим плечо другу, да еще в такой романтической ситуации?
      — Я… Не знаю, как и благодарить вас. Но что будет с вами?
      — Все уже подготовлено. Мы с Сеговаком отплываем не на корабле Бомилькара, но днем раньше на греческом корабле. Естественно, Илазар ни о чем не подозревает.
      — А что мне делать после того, как я выберусь из Карфагена?
      — Далее следует действовать быстро! То, что будет происходить дальше, попадает непосредственно в сферу моей профессиональной деятельности. К счастью, в любом городе среди моих знакомых есть совершенно отвратительные типы. Ты двинешься по дороге, идущей вдоль берега моря к мысу Атики. Перейдешь реку Баграду — там есть брод недалеко от устья.
      — И мне нужно попасть в Атику?
      — Конечно же, нет. Тебе нужно отправиться к колдунье, живущей в пещере на мысе Атики.
      — К кому?
      — К колдунье. Колдунье Сафанбаал. Она тебя спрячет на несколько дней, пока мы не заберем вас.
      — Зевс Олимпийский! А что, если она превратит меня в паука? Что тогда?
      — О добрые боги! Конечно, нет! Это один из самых простых способов спрятать человека. И пусть тебя не беспокоит род ее деятельности. Вот тебе рекомендательный знак, по которому она узнает тебя.
      Инв достал кусок кости, человеческой бедренной кости! — в этом Зопирион почти не сомневался — длиной около фута. С одной стороны была гладкая и закругленная головка сустава, другой же конец был неровно обломан. Юноша недоверчиво разглядывал кость.
      — А как спасаться дальше?
      — На третью ночь после похищения через Сицилию в Тир отплывает капитан Бостар.
      — Что это за человек?
      — Боюсь, не из лучших. Он контрабандист, в своих рейсах тайно заходит в гавани и срывает свой куш, не платя в них пошлины. Но, ввязавшись в столь отчаянное предприятие, не следует быть таким уж разборчивым.
 
      Два стражника из охраны Илазара локтями, сапогами, дубинками и криками расчищали путь в толпе для хозяина и его гостей. Услышав в свой адрес немало криков и брани, получив немало пинков, они, наконец, вышли на улицу Ваала Хаммона. Илазар посадил Ахирама на плечи.
      Зопирион был выше большинства карфагенян, и с легкостью наблюдал за происходящим. Инву повезло меньше. Зопирион периодически приподнимал стоящего перед ним карийца, чтобы тот мог хоть изредка бросить взгляд на процессию. По обе стороны улицы воины, вооруженные пиками — нечто вроде живой ограды — сдерживали поток людей.
      Примерно час они стояли, не имея возможности даже подвинуться из опасения потерять свое место. Вдоль линии солдат сновали торговцы-разносчики, во весь голос предлагая свои товары.
      — Горячие пироги! Чистая вода! Отменная кровяная колбаса! Разве можно отказаться от сушеного гороха? Два шекеля, передайте их назад! Папа, а когда начнется парад? Пальмовые ветви, воздайте хвалу богам! Свежие сардины! Амулеты на удачу! Ваш любимый бог! Изысканные жареные птички! Прекрасный виноград освежит вас! Гранаты! Артишоки! Прекрасные фетровые шляпы по последней моде! Горячие бисквиты! Папа, а когда начнется парад?
      Прошел еще час, а они стояли на жаре и в пыли. У Зопириона заболели колени. Маленький Ахирам слегка посопротивлялся, немного поплакал, и заснул на руках у отца.
      — Проклятые жрецы никогда не начинают вовремя, — проворчал он. — Если боги когда и оставят Республику, то только по причине медлительности их ленивых верующих. Они просто устанут ждать.
      Наконец, ударили в гонг. За ним загремели фанфары. Торговцы поспешно удалились. По улице прошли люди, вооруженные вениками и совками, и оставили после себя клубы пыли.
      Когда они удалились, ударили барабаны, загремели цимбалы, запели арфы, зазвенели цитры, завыли флейты и трубы. Аромат благовоний наполнил воздух. Из храма Без вышла первая группа участников парада.
      Перед ней шествовал оркестр. Затем шли певцы и танцоры, которые приплясывали и подпрыгивали. Маленькие девочки бросали в толпу лепестки цветов. На специальных носилках вынесли позолоченную фигуру бога, ее сопровождала дюжина жрецов. Жрецы были в облачении из тонкой прозрачной ткани, надетом поверх белых набедренных повязок. Их выбритые головы покрывали легкие газовые шляпы, формой напоминающие перевернутые ведра.
      Бог — танцующий карлик с длинной бородой и крючковатым носом — был наг, если не считать львиной шкуры, перекинутой через плечо. Носилки были украшены по углам плюмажами из страусовых перьев, покачивающихся в такт движению. Позади двигались остальные служители храма: размахивали кадилами жрецы, оставляя в воздухе голубые облачка ароматно-сладкого дыма; шли служители, приносящие жертвы, фонарщики, брадобреи и монахи, храмовые рабы и невольники.
      Толпа криками и аплодисментами приветствовала бога радости и веселья. Далее шествовала еще одна группа музыкантов, а за ней двигалась платформа Ишмуна-целителя. На ней длиннобородый бог в длиннополых одеждах сидел на золоченой колеснице, запряженной четырьмя мулами. Руки бога были подняты в приветственном жесте. Он благословлял собравшихся. Вдоль платформы шествовали жрецы — забинтованные, с руками на перевязи, некоторые опирались на палки и изображали хромых, то есть демонстрировали болезни, от которых бог излечивает своих последователей. А за платформой шли служители храма низшего ранга. В этот день даже самый жалкий служитель храма находился в лучах славы.
      Еще сильнее разносится аромат благовоний, еще громче звенит музыка.
      Следующая группа посвящается Хийону, божественному мастеру, изображенному кующим на своей наковальне. В его кузнице горел настоящий огонь. Жрецы, сопровождающие божество, несли орудия для обработки дерева, камня, кожи и металла.
      За ним шел Драконт с хвостом рыбы. Один из жрецов, облаченный в переливающийся радужный наряд, своими движениями изображал рыбку, а другие, одетые в сине-зеленые плащи, будто волны, раскачивались взад и вперед. Хорошенькие жрицы в зеленых тонких накидках брызгали в толпу ароматной водой из золотой чаши.
      Дальше шел Курзор, моряк и изобретатель. Жрецы тащили платформу, сделанную в виде рыбацкой лодки на колесах. В ней за столом сидел Курзор и чинил сложный прибор с колесиками и рычагами.
      Но пока в шествии участвовали только младшие боги. Зопирион толкнул локтем Инва и взглядом указал на Ахирама, сидящего у отца на шее. По обе стороны от хозяина стояли его стражники. Юноша не видел ни одного шанса. Как без борьбы увести отсюда мальчика? Численное преимущество явно на стороне Илазара, да к тому же толпа… Достаточно одного крика Илазара «Хватайте вора-грека!», как его разорвут на мелкие кусочки.
      Инв посмотрел в сторону ребенка и пожал плечами.
      — Очевидно, сами боги Карфагена сегодня стоят на страже. Очень жаль, что Сеговак ни за что пропустит процессию.
      В толпе все громче раздавались одобрительные крики, они сменялись молитвами и церковными гимнами. Впереди показалась платформа Мелькарта, запряженная белыми лошадьми. Герой стоял, завернувшись в львиную шкуру. Зопирион с удивлением заметил, что шкура была настоящая! В одной руке он держал меч, а в другой голову демонессы Масисабал, будто на самом деле истекающей кровью. Впереди босиком шествовал отряд преданных в наброшенных на плечи искусно вышитых накидках. Держа перед собой свитки, они нараспев читали легенды о подвигах Мелькарта.
      За ним следовала платформа Решефа. Ее тянули два черных вола. А сзади вели белого осла: его собирались принести в жертву в конце праздника. Бог был изображен стоящим на быке, на его голове был рогатый шлем. В одной руке Решеф держал боевой топор, а в другой были зажаты три молнии. На высоких шестах жрецы несли его эмблемы: серебряная стрела-зигзаг — удары молний — и серебряный гриф с распростертыми крыльями на черной ткани, символизирующей грозовое небо.
      Группа служителей Мефера несла скульптуру бога, который был представлен в виде укрощающего быка безбородого юноши, одетого в персидские брюки и плащ. Несмотря на яркий дневной свет, сопровождающие бога жрецы несли горящие факелы. Два жреца шли нагими, надев на головы львиные маски, и несли на плечах живых питонов.
      А потом перед взорами собравшихся проплыла платформа Анафы — богини-воина. Богиня ехала верхом на льве, держа в правой руке щит и копье, а в левой боевой топор. Ее шею украшало ожерелье из отрубленных человеческих голов. Позади ее платформы вели старого полуслепого льва. В руках у жрецов были копья и щиты, которыми они звенели в такт шагам.
      От сводящего с ума ритма «кланг — шаг — кланг — шаг» Зопириону захотелось закричать или ударить первого попавшегося под руку. Из-за линии солдат, вооруженных копьями, вырвался человек и с пронзительными криками и пеной на губах бросился к платформе с божеством. Бросившийся вдогонку командир размозжил ему голову боевым топором. Тело оттащили к первым рядам зрителей и оставили лежать в луже крови. Процессия же шла своим чередом.
      Далее шел Ил, сидящий в колеснице, запряженной двумя красными буйволами. Жрецы несли на шестах эмблемы: на стяге были изображены рога быка, диск восходящего солнца и длинные голубые ленты, символизирующие реки.
      За ним шла Астарта. Толпа изрыгала оглушительные радостные вопли. Богиню окружала самая большая группа экзотического вида жрецов. Некоторые из них, с накрашенными зеленым веками, бешено скакали в священном танце, их юбки то и дело задирались до пояса, открывая гениталии на обозрение толпе. Другие играли с прикрепленными спереди фаллосами из раскрашенной кожи длиной два — три локтя. Двигались в танце храмовые проститутки, одетые в вышитые одежды, которые то и дело распахивали, демонстрируя обнаженное тело и крошечные цветочки, вплетенные в волосы лобка. Покачивая бедрами, шли размалеванные мальчики.
      Толпа взвыла от удовольствия, громко изрыгая сквернословия. Зопирион толкнул локтем Илазара, и, встретившись с ним глазами, указал на накрашенных мальчиков. Илазар что-то сказал в ответ, из чего юноша расслышал только конец фразы:
      — …но ведь это религия!.
      Неожиданно странные движения привлекли внимание Зопириона. Прямо за его спиной, прислонившись к стене, совокуплялись мужчина и женщина. Соседи поддерживали их одобрительными возгласами. Забыв обо всем, они задрожали от экстаза, вздохнули и обмякли, приоткрыв рты и опустив веки. Казалось, что весь мир для них отсутствовал.
      В роли богини Астарты выступала обыкновенная женщина. В разноцветном платье, скроенном так, чтобы выставить напоказ ее тело, она небрежно стояла на платформе и посылала в толпу поцелуи. Жрецы несли серебряные шары с остриями пик — символ планеты Венеры — и сделанные из драгоценных металлов и украшенные драгоценными камнями сексуальные символы.
      В воздухе висели облака пыли, и раздавался сильный аромат благовоний. Зопирион закашлялся и в который раз взглянул на Ахирама. Мальчик обхватил ногами шею отца, а руками крепко держался за его бороду. Зопирион не видел иного способа вызволить его, кроме открытого нападения.
      Толпа затихла: приближались великие боги Карфагена. Торжественным шествием приближались жрецы Танит с золотыми и серебряными повязками вокруг головы. В колесницу богини луны были впряжены очень странные животные: очень похожие на мулов, они были покрыты узкими белыми и черными полосками. Они шарахались, подпрыгивали и нервно дергали узду, за которую их вела под уздцы пара здоровенных негров. Платье богини было украшено серыми голубиными перьями. В отвратительных страшных масках вокруг колесницы прыгали жрецы, отпугивая демонов. Другие жрецы несли шесты с символами богини — голубями, пальмовыми ветвями, серебряным лунным полумесяцем и золотыми гранатами и хором распевали священные гимны.
      За ней появилась платформа с величайшим из богов, Ваалом Хаммоном. Он сидел на троне, положив руки на подлокотники, вырезанные в форме голов баранов. Длинная борода свисала до пояса, а на голове были витые бараньи рога. Головы одних жрецов были повязаны золотыми лентами, на других были украшенные перьями уборы, на третьих высокие остроконечные шляпы.
      Толпа взревела. Каждый пытался пасть ниц, несмотря на то, что сделать это было практически невозможно из-за ужасной давки.
      После Ваала Хаммона прошли несколько младших богов. Некоторых сопровождали евнухи; других — жрецы, которые шествовали нагими и награждали друг друга ударами хлыста или наносили себе ножевые раны. Среди них были немногочисленные группы, больше похожие на сборища колдунов — их участники несли на шестах человеческие черепа и головы животных. Негры выбивали на гулких барабанах сложные ритмы, а между ними скакал и пританцовывал вымазанный пеплом шаман.
      Последним показался Адонис, бог урожая. В этот день почетное место предназначалось ему. Перед его носилками вели на цепях диких свиней, а сами носилки больше напоминали похоронные дроги. На них лежало на спине выкрашенное белой краской тело мертвой собаки. В верхней части скульптуры были вставлены в специальные отверстия сотни колосьев пшеницы. Перед носилками шел хор, одетые в грубые власяницы и посыпанные пеплом жрецы пели мертвой собаке погребальные песни. А вслед за носилками шел второй хор — жрецы пели радостные гимны в честь ее воскресения.
      Следом за Адонисом прошли служители и рабочие храмов, и воины подняли копья, разрешая тысячам простых карфагенян присоединиться к процессии. Улица была переполнена, словно река в половодье.
      — Нам следовало бы отправиться за остальными и совершить молебен в одном из храмов, но мальчик устал. Давайте вернемся домой, — произнес Илазар.
      — У меня есть кое-какие дела. Присоединюсь к вам позже, — сказал Инв.
 
      Вскоре после того, как Зопирион возвратился в дом Илазара, туда же пришел и кельт с бутылкой вина под мышкой, насвистывая дикую кельтскую мелодию.
      — Клянусь рогами Кернунна! — сказал он. — Я совершенно без сил, таскаюсь целый день по холмам с этим кувшином, а ведь стоит такая жара! Одна надежда, что за обедом мне удастся распробовать вкус этого вина! Господин Илазар, довожу до твоего сведения, что наш друг Инв сегодня не будет обедать дома. Полагаю, что от вида девушек, покачивающих славными розовыми сосками, у него появились кое-какие идеи. Зопирион, мой мальчик, можно тебя на пару слов?
      — Очень плохо, что ты не смог увести мальчика во время процессии. Но, вероятно, так будет даже лучше.
      — Как так?
      — В этом кувшине с вином достаточно сонного зелья, чтобы усыпить весь дом. Так что не советую тебе пить его за обедом. Делай вид, что пьешь. Мне пришлось принести его домой, ведь я умею править колесницей Илазара, а он — нет. С ним мы встретимся у начала городской стены. Там он будет ждать нас вместе с мулом.
      — Значит, вы хотите украсть у Илазара..
      — Просто возьмем взаймы, дорогой мой, взаймы. И слушай, что я тебе скажу…
      В восточной части небосклона взошла почти полная луна. На освещенном лунным светом дворике царило безмолвие, не считая поскрипывания сверчка. Зопирион приоткрыл дверь в комнату мальчика и проскользнул внутрь. В комнате, где неярко мерцал лунный свет, раздавалось тихое дыхание: медленное и тяжелое, с храпом и присвистом, и легкое и быстрое.
      В темноте Зопирион ничего не видел, если не считать двух темных теней, выделявшихся на фоне светлой штукатурки стен и цементного пола. Одна из них принадлежала няне-негритянке, спавшей на соломенном тюфяке. Другая — уснувшему в кроватке Ахираму. Зопирион направился туда, где предположительно находилась кроватка мальчика, но споткнулся о незаметную в темноте подставку для лампы. С ужасным грохотом она покачнулась, и лампа медленно начала падать. Совершив в полной темноте дикий прыжок, Зопирион успел поймать ее. Юноша осторожно поставил ее на место и замер весь в поту, проклиная собственную неловкость. Стояла прохладная африканская ночь. Зопирион ждал, пока успокоится яростно бьющееся сердце.
      Неожиданно из одной из теней раздалось ворчание. Спящий заворочался и перевернулся на другой бок. Сердце Зопириона готово было выскочить наружу. Очевидно, это была няня. Именно к ней и направлялся юноша, прежде чем в темноте он наскочил на лампу. Несмотря на то, что Сеговак умудрился-таки угостить ее чашей вина с сонным зельем, Зопирион содрогнулся от одной мысли о том, что могло бы случиться, если бы он по ошибке попытался взять ее на руки и вынести из спальни.
      Он подошел к другой тени. Здесь уже точно спал Ахирам, посасывая во сне большой палец. Глубоко вздохнув, Зопирион взял мальчика вместе с одеялом на руки. Малыш не проснулся. Юноша направился к выходу из комнаты, обошел лампу и тихо распахнул дверь.
      Во дворе царила тишина, был слышен только легкий шорох — это Сеговак гладил сторожевого пса Илазара.
      — Он только что сожрал всю колбасу, которую я принес, — прошептал кельт. — Если он залает, когда мы будем уходить, придется начинать все сначала. Пошли.
      Беглецы открыли дверь на улицу. Задрав голову и повиливая хвостом, она спокойно стояла в сторонке и удивленно поглядывала на них. Сеговак прикрыл за ними дверь, взял вещи и быстрым шагом направился в конюшню.
      Ахирам пошевелился.
      — Что… Куда мы идем, господин Зопирион, — пробормотал он.
      — К твоей маме. Будь молодцом, веди себя тихо.
      Ахирам на снова погрузился в сон на руках у Зопириона. В это время Сеговак запрягал в колесницу Илазара пару черных жеребцов.
      — Чума побери финикийскую манеру запрягать! Все ремешки переплетены с точностью до наоборот! Но даже с такой упряжью этим тварям не удастся пуститься в галоп без нас.
      Наконец, несмотря на все сопротивление лошадей, которые и сейчас били копытами, бешено вращали глазами и пряли ушами, колесница была готова. В ней сидел Зопирион с мальчиком на руках, лежали вещи и моток веревки.
      — А теперь, красавицы, постарайтесь не огорчить меня в дороге. Больше мне от вас ничего не надо, — напутствовал лошадей Сеговак.
      Кельт дернул поводья, и лошади шагом двинулись в путь. Зопирион подавил желание попросить Сеговака пустить их галопом.
      Когда похитители оставили за собой несколько плетров, Сеговак щелкнул языком, и лошади перешли на рысь.
      — Мои дорогие, до чего же вы хороши, — хриплым шепотом похвалил он. — Если бы мне удалось взять вас с собой на наш крошечный корабль! Но этого никогда не случится, никогда.
      — Уже нет необходимости говорить шепотом. Куда мы едем? — спросил Зопирион.
      — Инв говорил, что участок стены, идущий вдоль озера Арианы не слишком охраняется: под ней обрываются в озеро недоступные отвесные скалы. Здесь можно подняться только на крыльях. Но, имея крылья, к чему искать ворота? Можно перелететь в любом месте! За этим участком стена поворачивает на юг и идет вдоль широкого перешейка. Здесь он и будет ждать нас.
      — Ты знаешь туда дорогу?
      — Нет, но умею ориентироваться по звездам. С божьей помощью, мы доберемся туда.
      Но оказалось, что легче сказать, чем сделать. Дороги Мегары описывали вокруг холма широкие круги. Сеговак пытался придерживаться направления на юго-запад. Но чуть ли не все дороги, на первый взгляд ведущие в этом направлении, сворачивали на запад или вели прямо к дому Илазара, где беглецов ждала верная смерть. Сеговак по-кельтски изрыгал проклятия, разворачивался, возвращался назад, и все начиналось заново. Зопирион, вытянув шею, пристально вглядывался вдаль. Несмотря на то, что их приключение началось около полуночи, при таком положении дел вполне могло оказаться, что восход солнца настигнет их раньше, чем они доберутся до цели.
      Проснулся Ахирам и засыпал их вопросами.
      — Где моя мама?.. Отлично, так когда же мы ее увидим?.. Почему ты не знаешь?.. А мы возьмем с собой папу?.. Почему не возьмем?.. И почему мне нельзя говорить?
      Наконец, впереди показались очертания городской стены: Длинная черная зубчатая тень вырисовывалась на фоне темно-синего звездного неба. Месяц висел низко над горизонтом. Сеговак потянул поводья, и лошади перешли на шаг. Кельт тихо и ласково похвалил их.
      Колесница остановилась около стены высотой около тридцати локтей. Кельт привязал поводья лошадей к растущей у дороги пальме.
      — Возьми свой багаж, но оставь кладь Инва и мою. Я возьму веревку. Теперь ты понял, почему я не взял белых лошадей? Здесь они были бы также заметны, как и тюльпан в корзине с углем.
      Сеговак повел Зопириона с мальчиком вдоль стены. Им пришлось пройти несколько плетров, прежде чем впереди показалась лестница, ведущая на стену.
      — Взгляну, что там. А вы подождите меня здесь, в тени. Если боги будут милостивы, то вскоре пройдет часовой. И тогда мы просчитаем до пятисот и перейдем через стену. В противном случае он сможет появиться в любой момент.
      Сеговак разулся и начал подниматься по каменным ступеням. Высокий и крепкий мужчина, он двигался поразительно тихо.
      Потекли минуты ожидания. Ахирам окончательно проснулся, и Зопириону стоило немалых трудов убеждать его хранить молчание. Зопирион даже и не пытался шлепнуть малыша или пригрозить ему наказанием, он боялся, что Ахирам расплачется или просто убежит.
      Вернулся Сеговак. Кельт спустился со стены, легко, как облачко.
      — Здесь вообще нет часовых. — прошептал он. — Иными словами, не стоит ждать до рассвета, чтобы встретиться с ними. Так что, дорогой Зопирион, пора двигаться в путь.
      Они двинулись вверх по ступенькам, и, слегка запыхавшись вышли на стену. Насколько хватало глаз, на широкой дороге, идущей по вершине стены, не было видно ни одного часового.
      Далеко вправо, месяц нарисовал широкую серебряную дорожку на спокойной глади озера Ариана. Где-то далеко завыл шакал.
      Сеговак высунул голову в амбразуру бруствера стены и тихонько свистнул. Снизу раздался ответный свист. Сеговак сделал петлю на конце веревки.
      — Сначала ты, друг мой, — сказал он, надевая петлю на пояс Зопириона.
      — А как же ты? И кому мне придется заплатить за помощь? И что мне делать с мулом?
      — Не стоит беспокоиться о такой ерунде, как деньги. За наше исчезновение платит Дионисий, хотя он, бедняга, и не подозревает об этом. Если хочешь, можешь отдать мула колдунье. А теперь надо спускаться. Уцепись за бруствер… Теперь перенеси свой вес на веревку, постепенно… Хорошо. Крепко упрись ногами в стену.
      Сеговак закрепил веревку, обернув ее дважды вокруг зубца бруствера. Теперь он мог опускать веревку постепенно и без лишних усилий. Зопириону казалось, что прошло несколько часов с момента, как он начал спуск со стены. Хорошо еще, что внизу в темноте не было видно ничего, кроме неясных очертаний деревьев и кустов. Чем длиннее становилась веревка, тем сильнее она начинала дрожать и вибрировать, тем труднее было юноше упираться ногами в каменную кладку стены.
      Наконец, он ступил ногами на твердую землю. Инв помог юноше высвободиться из веревочной петли и обвязал ее вокруг своего пояса.
      — Встретимся в Сиракузах. Там стоит мул, его зовут Яф, — прошептал он и, оглянувшись, взглянул наверх. — Готов!
      Дюйм за дюймом он начал подниматься. Он продвигался намного медленнее Зопириона, несмотря на то, что был легче. После нескольких рывков Сеговак был вынужден останавливаться, оборачивать веревку вокруг зубца и отдыхать.
      Зопирион разглядел в темноте мула. Животное, привязанное к кусту, успело сжевать почти всю зелень, до которой только могло дотянуться. На его спине было седло с ременной петлей сзади, к которой Зопирион пристегнул свой дорожный мешок.
      Инв был почти на самом верху стены. Последний отрезок подъема он преодолел, подтягиваясь на руках. На мгновение застыла тишина, потом раздался шорох веревки о стену.
      — Господин Зопирион! Вы там? Мне страшно! Я бьюсь о стену! — раздался детский голос.
      Ахирам спустился очень быстро, и стоящий внизу Зопирион поймал его. Мальчик сидел в искусно сплетенном из конца веревки сиденье.
      Не успел юноша отвязать его, как сверху раздался свист. Затем послышался топот ног, спускающихся по лестнице с другой стороны стены. Потом заскрипели колеса и раздался цокот копыт, который вскоре затих вдали. И одновременно по дороге на стене сначала далеко, а потом все ближе затопали сапоги, звякнули металлические детали амуниции, и раздался крик часового.
      — Стой! Кто идет?
      Зопирион побелевшими от напряжения пальцами пытался развязать узел на веревке, но его друзья потрудились на славу. Не раздумывая, он выхватил короткий меч, висящий у него на поясе, и отрезал веревку. И вовремя: в тот же миг ее потащили наверх. По стене с противоположной стороны приближалась другая пара ног. До Зопириона донеслись несколько фраз, сказанных по-финикийски:
      — Кто там?
      — Кто-то перелез через стену!
      — В город или из города?
      — Похоже, уехала колесница.
      — Последи за веревкой!
      — Что-нибудь видно внизу?
      Зопирион посадил Ахирама на спину мула, отвязал последнего, сам взгромоздился позади мальчика.
      — Вперед! — сжав коленями бока мула и хлопнув животное вожжами по спине, скомандовал он.
      Не переставая жевать, мул остался стоять, как стоял. Зопирион еще и еще ударял пятками по бокам и хлопал вожжами, но безрезультатно. Прикрикнуть на животное он не осмеливался. Мысль о том, не уколоть ли упрямое животное острием меча, ввергла его в сомнения: будучи пифагорейцем, он привык по-доброму относиться к животным.
      — Внизу кто-то есть! — послышалось сверху.
      — Кто же?
      — Не могу разглядеть!
      — Пальни-ка в них, а я подниму стражу!
      Шаги удалились. Наступила тишина, которую нарушили лишь слабое жужжание ночного насекомого, свист ветра, да смачный шлепок прямо за спиной Зопириона. Камень, выпущенный из пращи, ударил Яфа прямо по крупу. Заревев от боли и ярости, мул пустился вскачь. Одной рукой Зопирион крепко прижимал к себе Ахирама, а другой ухватился за луку седла. Спустя некоторое время они выехали на прибрежную дорогу и резвым галопом помчались в Утику.

      Мыс Утика резким обрывистым клином врезался в море. Косые лучи полуденного солнца играли на прибрежных скалах, окрашивая их в разные цвета: от темно-желтого до темно-коричневого. Над обрывом начиналась плоская равнина, покрытая скудными зарослями тернистого кустарника. Зеленая растительность не спешила радовать глаз.
      На самом деле эта земля спала глубоким сном. Как леопард, в послеполуденную жару вздремнувший в тени эвкалипта. С первыми осенними дождями жизнь расцветет здесь с новой силой.
      Ветер гнал с запада облака, и за ними то и дело скрывалось солнце. Легкие волны прибоя бились о блестящие черные скалы. Скоро и море пробудится от летней спячки. Небо полностью затянется облаками, один за другим начнут бушевать ливни и шторма, волны наденут белые шапки бурунов и закончится навигация.
      В надежде, что правильно запомнил дорогу, Зопирион, погоняя мула, выехал на край мыса. Там он повернул мула и проехал еще немного — расстояние полета стрелы — вдоль восточного берега. Там он спрыгнул с Яфа и привязал животное к ветке крепкого сучковатого дуба.
      — Не слезай с мула, я скоро вернусь, — обратился он к Ахираму.
      — Мама ждет нас там, внизу? — спросил мальчик.
      — Нет. Я же тебе говорил, что к ней мы поплывем на корабле.
      — Я уже плавал на корабле. Я хочу пить. И когда мы будем кушать?
      Зопирион пошел назад вдоль оконечности мыса: ему никак не удавалось отыскать тропу. Юношу не оставляло гнетущее ощущение: либо его разыграли, либо он где-то допустил серьезную ошибку. Что, о Гадес , ему делать, если в пещере не окажется Сафанбаал, или если он вообще не найдет пещеру?
      Наконец он заметил крутую тропу, спускающуюся вдоль обрыва. Похожая на естественную, она, тем не менее, несла на себе отпечаток человеческих ног. Придерживаясь за склон рукой, юноша начал спускаться. На полпути к воде тропа выровнялась и широкими ступенями спускалась к пещерам.
      — О, Сафанбаал! — закричал он.
      — Кто зовет меня? — раздался из одной пещеры женский голос, ему вторило многократное эхо.
      — Тарентиец Зопирион, я принес рекомендательный знак.
      — Да? — у входа в среднюю пещеру появилась крупная, толстая и обрюзгшая женщина, одетая в простое коричневое платье из грубой материи. С жирного, круглого лица глядели крошечные свиные глазки. Всклокоченные волосы, когда-то каштановые, были почти седыми. На вид Зопирион дал ей лет пятьдесят.
      — Знаю о тебе, мой мальчик, но все-таки покажи мне знак. Покажи.
      Слегка повернувшись, Зопирион молча вытащил из-за ремня сломанную кость и передал колдунье. Подойдя к ней поближе, юноша по запаху определил, что Сафанбаал мылась в последний раз очень, даже слишком давно.
      Взяв кость, она вернулась в пещеру. Но сразу же вернулась, держа в другой руке вторую половину кости. Колдунья соединила сломанные части.
      — Видишь? Прекрасно совпали. Очень хорошо. Прежде, чем я тебя увидела, духи сказали мне, что ты честный и целомудренный человек. Но почему ты без мальчика?
      — Я привел его, но сначала хотел найти дорогу сюда. Но откуда тебе все известно? Только сегодня ночью мы сбежали из Карфагена, с тех пор прошло не более двенадцати египетских часов.
      Она самодовольно захихикала. Такие манеры больше подошли бы четырнадцатилетней девчонке!
      — Послушай, дорогой Зопирион, что я была бы за ведьма, если бы не умела предсказывать даже такие мелочи? У меня есть множество способов, множество. Пошли-ка лучше за мальчиком. Наверняка он чуть живой от голода и жажды. Пойдем, приведем его.
      Зопирион поднялся по тропе, расседлал мула и привязал его. Теперь животное могло пожевать хоть немного сухой травы. Юноша взял за руку Ахирама, другой рукой поднял вещи и возвратился к пещере.
      Он застал Сафанбаал склонившейся над маленькой кучкой трута. В руке она держала стеклянный диск диаметром два пальца. Лучи солнца, проходя сквозь стекло, концентрировались в светящейся радужной точке на труте. Другой рукой она делала пассы над трутом и напевала:
 
Духи огня, придите на помощь!
Гулголеф, Шерабарим! Белая Ламия!
Придите сюда из бездн вечной ночи,
И разожгите пламя, клянусь тенью Илиссы!
 
       — Черт бы побрал этот ветер! — воскликнула она. — Все дует и дует!
      Над трутом появился легкий дымок, а за ним показался крошечный язычок пламени. Колдунья положила на него несколько веточек и вскоре развела костер.
      — Это волшебный огонь? — спросил Ахирам.
      — Конечно, малыш, — ответила Сафанбаал. — Конечно волшебный. Хочешь стать колдуном, когда вырастешь? Мне как раз нужен ученик.
      — Нет, я хочу стать строителем, как мой папа. Но магия, должно быть, удивительная штука! Покажи мне что-нибудь!
      — Скоро ты увидишь больше, чем достаточно, господин Ахирам. Потому что сегодняшняя ночь — ночь большой встречи. С помощью вас двоих я смогу устроить своим искателям истины вечер, который им надолго запомнится. Очень надолго запомнится. Знаете, когда-то я была красавицей. Я и сейчас прекрасно выгляжу, не так ли?
      — Мне кажется, это не подлежит обсуждению, — ответил Зопирион, слегка озадаченный таким поворотом дел. — Ты все время живешь здесь одна?
      — Почти что. Раньше у меня была ученица, но она сбежала вместе с пастухом. Так что со времени войны в Атике я живу одна.
      — Почему ты перебралась сюда?
      — Ты прекрасно знаешь, как люди любят распускать сплетни и слухи об одинокой женщине, будь она трижды целомудренной! У меня был спутник, его звали Шадиль, с ним вместе мы творили заклинания, длившиеся всю ночь. При помощи таких заклинаний мы могли управлять самыми могущественными духами. Но, будучи коллегами, нам было трудно прийти к согласию. Конец всему положил мой любимый злой дух, старик Гулголеф. Он взревновал меня к Шадилю! Можете представить, демон приревновал к смертному! Он подкараулил, когда однажды Шадиль по нелепой случайности забыл свой самый сильный амулет, набросился на него и сожрал. Он на самом деле съел его! Если вы никогда не видели, как живого человека поглощает злой дух, то не представляете, насколько отвратительно было это зрелище.
      — И конечно, злые языки сразу же развязались. Поговаривали даже о том, чтобы привлечь меня к суду за убийство. А что я могла сказать в свое оправдание? Суд не принимает факт существования демонов в качестве доказательства, даже если бы мне удалось вызвать его и заставить во всем признаться. В том числе и по этой причине я переехала в уединенное место, с тех пор и живу здесь. Все, что мне нужно, приносят из Атики мои посетители.
      На самом деле, очень грустно сидеть здесь одной, не слыша ничего, кроме шума моря да рева диких зверей. Но, конечно, здесь всякое случается, — она перевела взгляд на Зопириона и захихикала. — Даже таким сильным мужчинам, как ты, не обойтись без моей помощи. Если бы я полным ничтожеством, то вряд ли ты пришел бы сюда.
      Опустив глаза и хитро улыбнувшись, она заколыхалась, как огромный кусок желе.
      Зопирион нервно закашлялся.
      — Госпожа, истинный пифагореец никогда не злоупотребит гостеприимством такой целомудренной женщины. А что на обед?
 
      Обед состоял из простых блюд: рыбы, хлеба, сыра и оливок. Тем не менее, после долгой и утомительной скачки, он показался Зопириону просто восхитительным. Юноша чувствовал, что если бы подали любимца ведьмы демона Гулголефа, то он с удовольствием отведал бы его, если только демонов можно есть. Подняв глаза, он взглянул на колдунью. Она съела больше, чем Зопирион с Ахирамом вместе взятые, и пристально уставилась на юношу.
      — Что ты? — удивился он.
      — Я рассматривала твою душу, хе-хе! — ответила Сафанбаал.
      — По крайней мере, приятно узнать, что она у меня есть. И что ты увидела?
      — Твою судьбу.
      Зопирион вздрогнул.
      — И какая у меня судьба?
      — У тебя будет долгая жизнь, много радости и много горя, — голос ведьмы звучал глухо, будто она говорила из своей пещеры. — Ты достигнешь многого из того, к чему страстно стремишься. Но, оказавшись у цели, ты либо выпустишь ее из рук, либо увидишь, что она не стоила сил, потраченных на ее достижение. Тебе мешает чудовищный обман, а поддерживает великая добродетель.
      — О чем ты?
      — Обман заключается в том, что ты не как все. Ты и чувствуешь иначе. Тебе совершенно безразлично многое из того, что переполняет других радостью. По этой причине тебя считают холодным, замкнутым. Но, тем не менее, у тебя будет несколько настоящих друзей.
      Твоя добродетель — твой крепкий, закаленный дух. Тебе не составит труда выдержать испытание одиночеством. Более того, оно придется тебе по нраву. И когда все вокруг складывается невозможно плохо, тебя поддерживает мысль о лучших людях, переносивших еще более тягостные муки. Или ты думаешь о том, что через десять лет эти трудности покажутся одним мгновением твоей жизни, или что в другой жизни тебя будет ждать лучший удел, ведь так учит твоя философия.
      Она встрепенулась, будто выходя из транса.
      — И зачем я совершенно бесплатно вещаю тебе бесценные пророчества? Наверное, это боги вложили их в мои уста. Как тебе нравятся последние дни летней засухи? Мои демоны сообщили мне, что скоро ей придет конец. Попрошу вас двоих последовать за мной: вы поможете мне подготовиться к приходу посетителей. И будьте внимательны. Постарайтесь не отдавить духу пальцы!
      Колдунья повела их к самой большой пещере. В ее стенах были вырублены ступеньки, а на них, как на полках, лежали коробки, сумки, стояли кувшины, склянки, свитки папируса и пергамента, травы, черепа и кости, чучело небольшого крокодила, панцири черепахи, страусиные яйца и перья, камни и прочие столь же необходимые для магии вещи. Некоторые из них свисали с потолка: лампы, клетки с птицами, маски; в центре пещеры на двух ремнях, напоминающих по форме букву V, висел кувшин, а прямо над ним бросался в глаза диск из отполированного желтого металла диаметром один фут. Потолок пещеры, казалось, переливался мириадами крошечных искорок.
      — Это вкрапления металла, его здесь называют горной медью, — проследив за взглядом Зопириона, прокомментировала Сафанбаал.
      — О! — Зопириону и раньше доводилось слышать об орихалкее, но видеть не приходилось. Им овладело страстное желание подержать в руках кусочек руды, протестировать его на различных приборах, определить точку плавления и другие свойства.
      — Ты не продашь его?
      — И лишиться моей луны? Моей верной Танит? Да никогда!
      — Луны, госпожа?
      — Позволь мне объяснить тебе трудности моей профессии. Позволь объяснить. Я настоящая ведьма и колдунья. Я управляю свирепыми и могущественными духами, могу творить заклинания, которые обладают огромной силой и способны принести как радость, так и беду, могу находить спрятанные где-то далеко вещи и видеть в неясном будущем. Но, — она омерзительно расхохоталась, — даже у самого могущественного волшебника могут наступить времена, когда его заклинания перестают действовать или вследствие влияния звезд, или из-за того, что непокорный демон перестает исполнять свои обязанности, или когда ясновидение теряет свою четкость или покрывается пеленой. И тогда нам, ремесленникам от магии, приходится производить впечатление на посетителей, прибегая к различным материальным средствам. В противном случае они начнут сомневаться в нашем могуществе и честности.
      — То, что ты видишь на потолке — диск из горной меди да рыбья чешуя, приклеенная к потолку — это луна и звезды. В начале сеанса я зажигаю в этом кувшине этрусскую свечу и накрываю его тряпочкой. К тряпочке привязана нитка, другой конец которой спрятан вон в той нише за портьерой. Ты, господин Ахирам, должен взяться за конец нити. И когда я закричу: «Раздвиньтесь, скалы! Да откроются небеса!» ты должен будешь сдернуть тряпочку с кувшина и утащить ее к себе в нишу. При виде освещенных пламенем свечи моих луны и звезд глупцы не могут не поверить, что они настоящие.
      — А ты, господин Зопирион… — засунув руку за пазуху и смачно почесавшись, она объяснила юноше его роль в создании магических эффектов.
      — Ты нам полностью доверяешь, — сказал Зопирион. — Откуда ты знаешь, что мы не выдадим твои секреты?
      — Ах, так и у вас самих есть парочка-другая секретов, разве не так? По правде говоря, разве у вас нет секретов? Так или иначе, но мы должны доверять друг другу, — и ведьма снова хохотнула. — К тому же я абсолютно уверена: такой высокий и привлекательный мужчина, как ты, никогда не причинит вреда бедной одинокой женщине! Разве ты не знаешь, что когда-то я и сама была прелестна?
 
      На полу пещеры пылали угли. Сафанбаал сидела лицом к входу в пещеру, скрестив ноги и завернувшись в просторный черный плащ так, что не было видно ее лица. Вокруг огня на матах, брошенных на земляной пол, сидело шестеро незнакомцев — четверо мужчин и две женщины. Им пришлось провести долгие часы в пути из Атики, расположенной в четырех лигах отсюда — одним верхом на муле или осле, другим — сидя в повозке. Никто не произносил не слова. Лица собравшихся неясными чертами вырисовывались в неярких отблесках пламени. Воздух пещеры был наполнен ароматом благовоний. Рядом с ведьмой стояло ведро с каменным углем, на котором лежал небольшой совок.
      Зопирион с Ахирамом затаились в глубине пещеры. Там за изгибом скалы в глубокой нише сообщники ведьмы нашли себе прекрасное убежище. Засаленная, непонятного цвета занавеска отделяла нишу от центральной части пещеры, и теперь Зопирион с Ахирамом подглядывали в щелочку за происходящим. В их убежище было почти темно, и только слабый голубой язычок пламени свечи, воткнутой в трещину в стене, давал немного света. Лица юноши и ребенка были до самых глаз повязаны темными платками, чтобы отблески пламени, играющие на их лицах, не привлекли внимания посетителей. И, кроме того, маска лишний раз напоминала разговорчивому мальчугану о необходимости хранить молчание.
      Зопириона волновал только один вопрос: не придется ли им просидеть здесь всю ночь? Шум у входа в пещеру оповестил собравшихся о прибытии еще одного посетителя. Это был почтенный и представительный мужчина, однако Зопириону практически не удалось рассмотреть его, если не считать длинной седой бороды да черного плаща, закрывавшего незнакомца с головы до пят. Юноша сразу догадался, что перед ним не простой посетитель. Это был один из двух суфетов — верховных судей Атики.
      Суфет тихо и кратко поприветствовал собравшихся. Сафанбаал передала сидящему подле нее мужчине подушку, и так, из рук в руки, ее передали судье. Суфет сел в круг вместе с остальными. «Не похоже, чтобы Сафанбаал была обыкновенной авантюристкой, — мелькнуло в голове у Зопириона, — если среди ее посетителей можно встретить представителя высшей торговой аристократии Финикии, которого она сажает в один круг с оборванцами и прочей швалью — своими обычными клиентами».
      Ведьма сидела, храня полное молчание. Наконец, когда Зопирион был готов вылезти из кожи от нетерпения, ее глубокий голос пронизал темноту пещеры.
      — Друзья, мы собрались здесь, чтобы пронзить вуаль, скрывающую события будущего от взгляда простого смертного. И с этой целью я провела в посте и молитвах весь день.
      Зопирион улыбнулся в темноту при воспоминании об ее обеде, которым можно было насытить голодного льва.
      — Я сотворила заклинание, способное вызвать из-за черной бездны пространства и времени тысячи свирепых духов. Мое заклинание достигло всех уголков вселенной, вызвав крылатых демонов высокого эфира и покрытых чешуей чудовищ из бездонных пропастей: так муха, запутавшаяся в паутине, побуждает к действию паука. В тайных пещерах скалистых гор за бескрайними пустынями летучие мыши описывают круг за кругом, предупреждая обитающих там черных магов. На полях минувших сражений, не зная отдыха, бродят призраки непогребенных воинов. Летящий ночной ветер, доносит до них мое заклинание, и тот, кто живет в теле леопарда или теле гиены, дрожа и воя от страха, крадется к своему логову. Знает и змея, что живет под камнем, и сова, что сидит на суку. Они знают. И все боги, живущие в изукрашенных драгоценными каменьями небесных дворцах, — в этом месте она коснулась рукой груди, губ и лба, — переглянулись и сказали: «Сафанбаал снова творит заклинание. И пусть творит заклинание, ибо она желанна богам!»
      Сафанбаал взяла совок, зачерпнула из ведра каменного угля и бросила в огонь. Потом еще раз. Немного подождав, она вновь заговорила.
      — И теперь подвластные мне духи уже близко. Из сине-голубых морских глубин, из затерянных в джунглях руин древних храмов, из ледяных пещер Лунных гор летят они сюда. Дайте знак, если вы уже здесь!
      Наступила долгая пауза. И вдруг угли в костре зашипели, задвигались, будто под ними зашевелился кто-то живой. Вздох благоговейного страха пронесся среди сидящих у костра людей. Зопирион, который наблюдал за происходящим из соседней пещеры, тоже, наверное, удивился бы, если бы не участвовал в приготовлении горючей смеси. Колдунья бросила в огонь уголь вперемешку с квасцами, покрытыми слоем воска. После того, как воск растаял, квасцы вскипели и забурлили, приподнимая угли.
      — Они здесь! — закричала Сафанбаал. — Они пришли! Они просят жертву!
      Пошарив руками под плащом, она достала аккуратно связанную маленькую птичку из тех, что жили у нее в клетке. Протестуя, птичка успела громко пискнуть. Но колдунья перерезала ей горло. Кровь жертвы тонкой струйкой потекла на угли. В ответ те засвистели еще громче.
      — Давайте все вместе обратимся к луне! Посвятим ей наше песнопение! — сказала она. Раздалась чудовищная разноголосая какофония: люди запели:
 
Адская, земная, божественная Бомбо, приди!
Великолепная, ты выходишь на улицы и светишь по ночам.
Не любишь ослепительный блеск, сумрак тебе по душе;
Блуждаешь среди трупов в гробницах, полных безжизненной пыли,
Ты жаждешь крови. Люди дрожат от страха перед тобой.
Горго, Мормо и Луна! В любом обличье
Приди, о, благосклонная, к тем, кто принес тебе жертву!
 
       — Расступитесь, скалы, да явись луна! — закричала Сафанбаал.
      Зопирион подтолкнул прижавшегося к нему в темноте Ахирама.
      Мальчик, прилагая неимоверные усилия, чтобы не расхохотаться, потянул за нитку и сдернул с кувшина тряпочку.
      — Смотрите! Над нами небо! — воздев глаза к небу, закричала Сафанбаал.
      Несмотря на то, что Зопирион с Ахирамом отошли в глубину своего убежища, юноше было нетрудно представить, какая картина открылась глазам тех, кто сидел у костра. Свет свечи из кувшина тускло отражался от металлического диска и приклеенных к черному каменному потолку рыбьих чешуек. Сбитым с толку людям и вправду казалось, будто они как сквозь мутное стекло видят настоящую луну и звезды. С благоговейным страхом и криками восторженного удивления взирали они на искусственное небо Сафанбаал.
      — Решеф, хозяин грома! Сбрось окутывающее нас темное облако! Возьми нас под покровы своей доброй воли! Дай нам немного твоей силы!
      Теперь настало время действовать Зопириону. Он достал пакет с порохом, высыпал немного на ладонь и поставил пакет на полку. Тем временем Ахирам, спрятавшись за камнем, чтобы оставаться незамеченным, приоткрыл пошире занавеску, и Зопирион быстрым движением бросил порох в пламя свечи. С резким звуком порошок загорелся. После яркой вспышки в воздухе осталось только облачко дыма, но и его вскоре унесло сквозняком из пещеры. И тотчас Зопирион подошел к корзине с камнями весом несколько фунтов и начал кидать их на лист бронзы, который лежал на полу тут же в нише. Камни ударяли по металлу, создавая ужасный гул.
      Когда затихло эхо страшного грохота, Зопирион взглянул на присутствующих из-за занавески. Половина собравшихся распростерлись на полу, а на их лицах было выражение иступленного восторга и ужаса. И даже судья, которому гордость не позволила, подобно остальным, упасть на пол пещеры, сидел, закрыв лицо руками.
      — Боги и духи здесь! — произнесла Сафанбаал. — Они здесь, вокруг нас! Один из них летает вокруг вас! Смотрите! Смотрите! А другой выглядывает из-за плеча господина судьи!
      Суфет нервно подвинулся вместе с подушкой и огляделся по сторонам.
      — Задавайте вопросы! — сказала ведьма. — Спрашивайте, и вы получите ответы!
      — Кто… Кто победит на следующих выборах? — дрожащим голосом спросил суфет.
      — Милостивый государь! Боги предсказывают, что один из суфетов будет непоколебимо твердым и честным — человек, чьи помыслы, как и дела, чисты. Другой же — грубиян и демагог. Лестью и обещаниями завоевав доверие горожан, он попытается обогатить себя и друзей за счет казны города. Следующий.
      — Что мне сделать, чтобы моя жена понесла? — спросил мужчина.
      — Дам тебе чашу с водой из великого Нила. Каждый здравомыслящий человек прекрасно знает, что нет лучшего средства, помогающего в подобных случаях. Но это будет стоить шекель. Следующий.
      — Кто украл брошь с моего туалетного столика? — бросилась в бой одна из женщин.
      Сафанбаал закрыла лицо руками.
      — Вижу ночь, вижу темноту. Дом, хозяева спят глубоким сном. Вижу, как открывается дверь, и в комнату заходит тень. Вот она осматривается, ищет, чего бы стащить.
      — Как она выглядит? — спросила женщина.
      — Слишком темно и плохо видно. Судя по росту и цвету кожи, это какой-нибудь бродяга-нумидиец. Вот он берет брошь, лежащую на женском туалетном столике, и тихонько уходит. Вижу, как он, верхом на осле, едет по дороге в Карфаген. Нет сомнений, ты запросто найдешь свою брошь на воровском рынке большого города.
      — Могу я еще раз поговорить с духом моего умершего ребенка? — спросила другая женщина.
      Сафанбаал вздохнула, задрожала, что-то забормотала и вдруг заговорила детским голосом.
      — Здравствуй, мама…
      Сеанс продолжался. Сафанбаал говорила голосами нескольких людей, и те, к кому она обращалась, были уверены в том, что узнают эти голоса. На большинство вопросов она отвечала с хитроумной двусмысленностью. Потом пропели еще несколько гимнов. Ведьма произнесла небольшую проповедь о силе духов и чудесах магической науки.
      — Сила духов растет, не зная преград. Я должна освободить их, пока они не успели причинить зла простым смертным. И особенно Гулголефа, ведь именно с его помощью я творю самые страшные заклинания.
      Речь ее полилась бессвязно, колдунья размахивала руками. А потом закричала:
      — Именем бога, имя которого нельзя произносить вслух, убирайтесь! Прочь! Прочь!
      И в это время Зопирион, следуя полученным наставлениям, привязал к ноге еще одной птички обрывок веревки. Аккуратно держа птаху одной рукой, другой он поднес веревку к горящей свече. Дождавшись, когда она загорится, он отодвинул занавеску и бросил птичку к выходу из пещеры. Она сразу же расправила крылья и полетела, таща за собой объятую пламенем веревку. В полумраке пташку не было видно, казалось, будто яркое пламя летает в темноте. Участники сеанса задрожали от испуга. Птичка сделала три круга над их головами и скрылась в ночи.
      — Это пролетел Гулголеф, — совершенно обыденно пояснила ведьма. — Такой тщеславный, он просто не может не устроить представления на прощание. Спокойной ночи, друзья мои. Да помогут вам боги в долгой дороге домой.
      Как только посетители разошлись, Зопирион и Ахирам покинули свое укрытие. Зопирион почувствовал запоздалый приступ жалости к птичке, которой перерезали горло, так как богоподобный Пифагор запретил приносить кровавые жертвы и причинять вред животным без явной на то необходимости. Но тарентиец успокоился, вспомнив о другой птичке. Возможно, она выжила после своего феерического полета.
      — Великолепно, просто великолепно! — воскликнула Сафанбаал, потряхивая чашей, в которую посетители положили свои подношения. Раздался звон монет. — Думаю, мы могли бы стать партнерами. Мы бы таких дел натворили, мои дорогие ученики!
      — Ни в коем случае. У меня другие планы. Увы! — ответил Зопирион. — А теперь, с твоего разрешения, женщина, мы отправимся к себе. Думаю, мой подопечный слишком мал, чтобы в такой поздний час оставаться на ногах.
      — Если замерзнешь в своей маленькой боковой пещерке… — с хохотом начала Сафанбаал. Зопирион подхватил сонного ребенка и поспешил выйти, чтобы не слышать ее слов.
      На другое утро за завтраком Сафанбаал прихлопнула муху на своей грязной руке и произнесла:
      — Ночью было что-то прохладно, вам так не показалось? Не говорите, что я не успела предупредить вас. Господин Зопирион, прошлой ночью мне приснился ужасный сон о тебе, именно о тебе.
      — Неужели? — переспросил Зопирион. Несмотря на то, что он узнал эту женщину как шарлатана, он вздрогнул, и легкий озноб пробежал по коже. — И о чем был сон?
      — Мне приснился огромный блистательный город. Вокруг него бушевала война. А потом пришел ты, высокий, как пробковый дуб, и принес огромный лук. Ты вставил в лук стрелу, длинную, как мачта корабля. К ее острию был привязан моток веревки. Еще один человек — его я видела не так ясно, но, кажется, он был в той же мере низкорослый и крепкий, в какой ты высокий и стройный — поджег его факелом. Ты выпустил стрелу. Она взлетела высоко в небо и внезапно упала на город. От пламени на ее наконечнике загорелись близлежащие дома. А вскоре и весь город был объят пламенем. Когда огонь потух, грабить было уже нечего. На месте города не осталось ничего, кроме огромного поля, покрытого серым пеплом. И только ветер носился над ним, вздымая серые облака.
      — А что было дальше? — сосредоточенно спросил Зопирион.
      — Вот и все. Я проснулась.
      Зопирион нахмурился.
      — Подобное пророчество я слышал от Сивиллы из Кум. Не могла бы ты пояснить свое предсказание?
      Она наклонила голову, что у финикийцев означает резкое отрицание.
      — Ты видел, как бедной одинокой женщине иной раз приходится морочить головы своим клиентам, когда духи не в состоянии показать чудеса, которых от них ждут. Но замечу: я могла бы с легкостью придумать объяснение, которое облегчило бы твою душу. На самом деле, я говорю, но я не знаю. Но этот сон испугал меня. И меня напугало, насколько он был яркий и живой.
      В неловком молчании они закончили завтрак. Утром Зопирион наколол Сафанбаал дров, напоил мула и поиграл в прятки с Ахирамом.
      — А сегодня ночью тоже будет сеанс? — после скудного второго завтрака спросил Зопирион.
      — Нет, только через семь дней. У нас, ханаанитов, семь — священное число. Поэтому сеансы проходят с перерывом в семь ночей, когда луна полная, половина луны и новая луна.
      — А мы, пифагорейцы, такое же значение придаем числу десять, — заметил Зопирион.
      — Пусть так. Возможно, сегодня приплывет капитан Бостар. И если ничего не случится, он увидит мой сигнал и заберет тебя и мальчишку.
      — А как мы попадем на корабль? Здесь же негде причалить!
      — У меня есть небольшая лодка, я ее прячу в пещере. На ней ты и доберешься до корабля.
      — А как же ты получишь ее назад?
      — В лодке лежит смотанная веревка. Я буду держаться за ее конец, и когда ты благополучно заберешься на борт «Судека», я подтяну лодку обратно. Ты не первый, кто убегает подобным образом, хе-хе. Старая лодка слегка протекает, поэтому тебе придется усердно вычерпывать воду. Черпак ты найдешь внутри, так же как и весла.
      Колдунья показала юноше пещеру, и он убедится в истинности ее рассказа о лодке.
      — Меня огорчает, что ты здесь ненадолго, — обратилась Сафанбаал к Зопириону, когда он вернулся. — Я могла бы раскрыть перед тобой многие тайны магии. Мои оккультные силы говорят о почти полном взаимопонимании между нами. — При взгляде на Зопириона веки колдуньи затрепетали, и она так расхохоталась, что двойной подбородок и огромная грудь заходили ходуном. — Я могла бы научить тебя и другому искусству, мой прекрасный юный господин! Я многое повидала на своем веку. Я тебе рассказывала о том, что когда-то работала танцовщицей?
      — Никогда.
      — Мне довелось танцевать перед многими великими людьми — суфетами Карфагена и персидским наместником Египта. Какая я тогда была гибкая и грациозная! Сейчас ненавистные годы крепко вцепились в меня костлявыми пальцами, а когда-то я была по-настоящему прекрасной. Да, просто красавицей!
      — Я уверен… — начал было Зопирион, но Сафанбаал перебила его.
      — Как же, наместник предлагал за меня пол-таланта! В то время пол-таланта были огромные деньги, не то, что сейчас. Перс был величественный и мужественный! Семи игр за ночь ему было недостаточно, чтобы утолить свою страсть. Внешне ты очень похож на него, дорогой Зопирион. Посмотрим, удастся ли тебе превзойти его по части любовных утех.
      — Ах, если бы ты смог оказаться здесь весной, когда все вокруг расцветает! Тогда этот пыльный уголок Нового Ханаана становится просто раем. О чем это я говорила? Ах, да, я была танцовщицей, прежде чем познала высшую мудрость. Волей-неволей мне пришлось отказаться от плотских удовольствий. Когда я танцевала перед правителем Тира, он сказал: «Клянусь всеми ваалами, ее груди прекраснее, чем полная луна…»
      Сафанбаал тараторила без умолку. Зопирион был окончательно сбит с толку и не знал, верить ему или нет. «По крайней мере половина ее рассказа — просто вымысел», — подумал он и, чтобы занять ребенка, затеял с Ахирамом игру в тик-так-той. В нее можно было играть молча. Юноша надеялся, что это отвлечет мальчика от пошлого рассказа Сафанбаал.
      Сафанбаал не унималась. Она неутомимо хвасталась своей прежней красотой и бахвалилась ссорами, которые возникали между мужчинами, положившими на нее глаз. Из-за неуемной болтливости, вранья, внезапных переходов от одной темы к другой, неприятного похохатывания, немыслимых кокетливых подмигиваний, слоновьих попыток обольщения, привычки повторять предложения, самолюбования и вдобавок ко всему ужасной нечистоплотности Зопирион начал считать ее самым отвратительным существом из всех людей. С другой стороны, он старался не отвечать ей грубостью, опасаясь, что она может предать.
      Наверное, некоторые из тех, кому не понравилась Сафанбаал, могли запросто перерезать ей горло и сесть на корабль, оставив ее тело на растерзание грифам, — думал Зопирион. Однако, будучи пифагорейцем, он не стал обдумывать столь кровожадные планы. К тому же, юноша не знал сигнала, по которому капитан Бостар подойдет к берегу.
      Наконец, чтобы остановить поток болтовни, он предложить колдунье сыграть в Священный путь. Сафанбаал никогда не играла в эту игру, но выразила готовность научиться. Вскоре она предложила поставить небольшие ставки. Тем не менее, она делала наиглупейшие ходы, несмотря на то, что Зопирион постоянно указывал на них и пытался научить колдунью играть лучше.
      Оказавшись в проигрыше, она громко настаивала на повышении ставок и призывала компанию своих демонов на помощь.
      Но по всей видимости, у демонов был выходной. Перед Зопирионом росла кучка шекелей, драхм и мелких монет.
      — Трусливый жулик! Клянусь бородой Беса, ты не оставишь мне денег даже для еды на следующий месяц! — и она со злобой оттолкнула доску. Фигурки и кости раскатились в разные стороны. — Даже если я буду кушать как птичка!
      — Эй, незачем портить мою игру только потому, что проиграла! А что касается птицы, то ты, несомненно, имела в виду страуса из африканских пустынь. — Зопирион собрал фигурки и пересчитал их. — Послушай, женщина. У меня и в мыслях не было пустить тебя по миру. Я верну весь мой выигрыш, если ты отдашь мне одну из своих волшебных вещиц.
      — Ой, прости глупую старую женщину! Прости меня, дорогой мой, сладенький мой! — заворковала она. — Предложенного тобой вполне достаточно, тем более, что ты обещал оставить мне мула. Проси, что ты хочешь.
      — Мне нужна металлическая тарелка, которую ты используешь вместо луны.
      — Ай, ты шутишь! Все что угодно, только не это. Небо, сотворенное руками человека — главный источник моего дохода. Именем твоих греческих богов заклинаю тебя! Не лишай бедную старую ведьму, которая с таким почтением к тебе относится, ее средств к существованию!
      — Ладно, а что еще ты мне можешь предложить? — разочарованно протянул Зопирион.
      Колдунья порылась на огромной груди и достала линзу, при помощи которой она разводила огонь.
      — А как насчет этого? В пути такое стекло гораздо удобнее и в несколько раз быстрее можно развести огонь с его помощью, чем посредством кремня и огнива, уж не говоря о трении палочки о палочку.
      — Но ты не останешься в такой же плачевной ситуации, как если бы отдала мне тарелку?
      — Нет, у меня есть еще одно. Вот, возьми!
      Зопирион доводилось слушать рассказы о таких стеклах, но видеть не приходилось. Поэтому он с радостью надел на шею шнурок, на котором висела линза.
      — Моя дорогая Сафанбаал, пойду, проверю Яфа: хочу оставить его в отличной форме. Пошли Ахирам. Мы немного покатаемся на муле.
 
      Когда на залитой лунным светом водной глади показалась массивная черная тень, Сафанбаал зажгла факел, и, встав на краю скалы, трижды подняла и опустила его. На черном силуэте корабля появился огонек, повторивший знак колдуньи. Капитан Бостар вел свой корабль к берегу. Силуэт корабля становился все больше. Зопирион осторожно спустился по каменистому склону к воде.
      — У нас есть немного времени, прежде чем он подойдет на расстояние, достаточно близкое для лодки, — произнесла Сафинбаал. — Дорогой Зопирион, неужели ты оставишь меня без — ах! — приятных воспоминаний о твоем пребывании?
      — Я польщен, госпожа, но в данный момент я слишком нервничаю, — отрываясь от лодки, которую он с усилием толкал, проворчал Зопирион.
      Наконец, лодка скользнула в воду. Зопирион мог только надеяться, что протечка не увеличится. Он перенес в лодку свои вещи и снова забрался на скалу.
      — Иди сюда, Ахирам.
      Зопирион подхватил ребенка, раскачал и закинул себе на шею.
      — Держись крепче!
      Когда Ахирам обхватил Зопириона за шею, Сафанбаал начала бормотать мерзости о греках, влюбленных в мальчиков. Не обращая на нее никакого внимания, Зопирион на ощупь спустился к воде, одной рукой страхуя Ахирама, а другой придерживаясь за скалу.
      — Сиди здесь и ни в коем случае не вставай! — посадив мальчика на корму, предупредил он. Свой дорожный мешок он бросил в нос лодки: на него было удобно опираться спиной во время гребли. Юноша осторожно забрался в лодку, сел на банку лицом к корме достал весла и оттолкнулся от берега. Где-то далеко захохотала гиена.
      — Ахирам, возьми ковш, — сказал Зопирион и показал на ковш, сделанный из кожи и дерева, что лежал у ног мальчугана. — Вычерпывай воду со дна и выливай за борт. Фу ты, да не на меня же!
      Зопирион вытер рукой лицо, с которого ручьями стекала вода. Со второй попытке мальчику удалось вылить почти весь ковш за борт.
      — Правильно, так держать! — наклонившись к веслам для очередного гребка, сказал Зопирион.
      Легкая, но крепкая веревка, привязанная к корме лодки, вела к уступу, на котором стояла Сафанбаал. Когда Зопирион оттолкнулся от берега, колдунья стала понемногу травить веревку. Лодка опасно раскачивалась на волнах, к тому же в ней начала прибывать вода, частично через течь на дне, частично, — когда лодка черпала бортом.
      — Вычерпывай, Ахирам, вычерпывай! — сказал Зопирион.
      — Прощай, Сафанбаал! — разнесся над волнами крик юноши. — Да помогут тебе ханаанские боги за твою доброту!
      Находясь вне пределов ее досягаемости, он позволил себе некоторую любезность. («Если только, она не вздумает подтянуть к себе лодку на веревке!» — ужасная мысль пронзила юношу.) И он принялся еще быстрее грести, то и дело поглядывая через плечо на темный силуэт торгового судна.
      — Мама на корабле? — вычерпывая воду, спросил Ахирам.
      — Нет, мой мальчик. Нам еще предстоит долгий путь к ней.
      — Мне понравилась Сафанбаал. Все ведьмы такие?
      — Надеюсь, что нет. Вычерпывай, а не то мы окажемся в воде!
      Несколько минут Зопирион греб, а Ахирам вычерпывал. Но каждый раз, когда общительный мальчуган начинал говорить, он забывал вычерпывать воду, и юноше приходилось то и дело покрикивать на него. Наконец, когда вода дошла до лодыжек, Зопирион вырвал черпак из рук мальчика. Несколько быстрых движений, и уровень воды в лодке вернулся к менее опасной отметке, но все это время она вздрагивала и раскачивалась.
      Зопирион с предупреждением вернул черпак Ахираму.
      — Что бы ни случилось, вычерпывай, сынок!
      — Но я устал вычерпывать!
      — Нам неоткуда ждать помощи. В противном случае придется проделать остаток пути вплавь.
      — Но я просто засыпаю!
      — Тебе нельзя спать, ведь я не могу вычерпывать и грести одновременно! Проснись!
      Вода в лодке прибывала. Чем выше поднимался уровень воды, тем медленнее лодка двигалась вперед. Пораскинув мозгами, Зопирион нашел способ не дать Ахираму заснуть.
      — Давай поиграем. Представим, что мы позабыли финикийский язык и можем говорить только по-гречески. И как бы ты сказал мне «я хочу спать»?
      — Eimai… eimai hypnodes.
      — Отлично. А теперь вычерпывай. Быстрее!
      Несмотря на все усилия юноши удержать Ахирама в работе, вода прибывала. И снова Зопириону пришлось бросить весла и начать вычерпывать. К моменту, когда в лодке осталось воды в палец глубиной, Ахирам уже спал мертвым сном. Дальше начался просто ночной кошмар. Зопирион делал несколько мощных гребков веслами, чтобы хоть немного продвинуть тяжелую, переполненную водой лодку, а потом начинал судорожно вычерпывать. Потом снова греб. Казалось, что от раза к разу вода прибывает все быстрее, а конца пути не было видно…
      Наконец, они подплыли к кораблю. Зопириону, пришлось встать в утлой лодчонке с риском опрокинуть ее. Свободной рукой он передал Ахирама в протянутые руки одного из матросов, забросил на палубу промокший мешок и сам забрался по веревочному трапу. Полузатопленная лодка неуклюже поползла к берегу: это Сафанбаал тянула за веревку.
      На залитой лунным светом палубе перед Зопирионом появился силуэт крепкого мужчины. Он поклонился и обратился к юноше по-гречески с финикийским акцентом.
      — Возрадуйся, господин Зопирион! Я — Бостар, капитан «Судека» и твой покорный слуга. Чем могу помочь тебе?
      — Будь в добром здравии! — ответил на том же языке Зопирион. — Нужно уложить мальчика…
      — Слушаю и повинуюсь! Но мне кажется, что он уже нашел себе место, — сказал капитан. Ахирам заснул прямо на палубе, свернувшись калачиком и положив под голову руку. Подчиняясь приказам капитана, матросы принялись поднимать парус, и вскоре корабль повернулся носом на восток. Зопирион завернул мальчугана в одеяло и перенес в более спокойное место, а сам отправился вслед за капитаном в его каюту, расположенную на корме. Несмотря на то, что она была больше каюты на «Муттумалейне», Зопириону пришлось нагнуться, чтобы войти в крошечное помещение. Почти все место в каюте занимало кресло, стул, небольшой трехногий стол да койка капитана.
      Они уселись за столиком друг напротив друга. Над столом, подвешенная к потолку, стояла маленькая бронзовая лампа. Она слегка покачивалась в такт движениям корабля. В тусклом желтоватом свете лампы юноша смог разглядеть капитана Бостара. Перед ним сидел мужчина среднего роста и крепкого телосложения с огромной кудрявой черной бородой. Помимо обычных колец на пальцах и в ушах, он носил на шее дорогое на вид ожерелье из амулетов, перемежающихся полудрагоценными камнями. На голове у него была надета высокая шляпа цилиндрической формы, обернутая шарфом наподобие тюрбана. Из-под тюрбана смотрели внимательные черные глаза с мешковатыми веками. Между ними выразительно торчал огромный мясистый нос.
      — Не хочет ли господин отведать капельку никудышного библского вина? — наполняя чашу из небольшого кувшинчика, предложил Бостар.
      — Спасибо. Мне кажется, у тебя превосходный корабль, — заметил Зопирион.
      — Ты добр. Да услышат боги Эллады твою учтивость! Кстати, — капитан внезапно перешел на финикийский, — ты не говоришь по-ханаански?
      — Нет, совсем не говорю, — ответил Зопирион. Юноша прекрасно запомнил предупреждение Инва. Бостара нельзя было отнести к числу заслуживающих доверия капитанов. К тому же вызывала беспокойство обескураживающая вежливость. — Часто ли ты ведешь дела с ведьмой?
      Бостар вздрогнул и воздел руки.
      — Когда занимаешься торговлей, приходится иметь дело с множеством людей из разных стран. И как бы иначе я смог узнать о выгодных делах раньше моих конкурентов? А сколько времени ты провел в Новой Финикии?
      — Не так долго, сколько хотелось. — Продолжалась игра в уловки. — Карфаген произвел на меня удивительное впечатление. Это твой последний рейс в сезоне?
      — Все зависит от воли богов, занимающихся делами погоды…
      Продолжение разговора было лишь скучным повторением любезностей. Зопирион допил вино, извинился и вышел на палубу. Завернувшись в плащ и положив под голову дорожную сумку, он прилег в укромном уголке рядом с ребенком и сразу же погрузился беспокойный сон, в который вплетались мягкое покачивание корабля, стоны и скрип деревянной обшивки, песни ветра в снастях и ритмичные всплески воды, когда корабль разрезал носом волны.
 
      Солнце было уже высоко, когда Зопириона разбудили громкие голоса. Собравшись в группу, капитан, его помощник и два матроса громко спорили по-финикийски. Когда юноша открыл глаза и увидел, что они наблюдают за ним, до него долетел обрывок фразы:
      — …я же предупреждал: говорите тише, а теперь он проснулся!
      «Так, — подумал Зопирион. — Это уже интересно». Он зевнул, потянулся и, поприветствовав их, сделал вид, что снова заснул.
      — Ничего не случилось, — сказал голос Бостара. — Он не понимает по-финикийски.
      — Зато мальчик понимает! — сказал другой.
      — Мальчик ушел на корму, там ничего не слышно, — Зопирион узнал голос помощника.
      — Еще не поздно напасть на него…
      — Нет. У него под одеждой спрятан меч, — снова прозвучал голос Бастара. — Он крупный, сильный мужчина, и к тому же далеко не дурак. В моей каюте он увернулся от всех ловушек. Легко, как по маслу! Если мы не схватим его с первой же попытки, то, клянусь железной реей Мелькарта, он успеет отрубить голову или руку, по крайней мере, одному из нас прежде, чем мы его обезоружим. Лучше вечером.
      — Когда он вечером заснет, мы свяжем его и мальчишку, заткнем им кляпами рот и спрячем в трюме. А не то они начнут звать на помощь прежде, чем мы зайдем в Акрагант.
      — Хорошенько накормите его и напоите вином. Тогда он завалится спать днем.
      — Ай, чем скорее мы его свяжем, тем лучше, — вставил другой. — Интересно, сколько за него можно будет выручить в Тире?
      Бостар:
      — С его умом и образованием он потянет по меньшей мере на восемь-десять фунтов серебра. За мальчонку можно выручить половину после того, как его оскопят.
      — А не возникнут ли у нас в результате такого расклада трудности с Инвом?
      — Содомит Инв? Я не стану отказываться от дара богов, плывущего мне в руки, ради какого-то лживого агента по выкупам во Внутреннем море…
      Группа заговорщиков отошла чуть в сторону, и дальше уже было невозможно что-либо разобрать. Зопирион сделал вид, что проснулся и встал. Его трясло от ярости и ужаса, хотя он и пытался скрыть свои чувства, и с каменным лицом глядя на гладь моря. Неужели они задумали продать его вместе с мальчиком в рабство к персам, причем подопечного Зопириона — в качестве евнуха? Нужно срочно что-нибудь предпринять.
      Некоторое время юноша стоял у перил, не в состоянии даже думать от раздирающей его ярости. Но мало-помалу его ум прояснился. Зопириону здорово повезло, что он проснулся и встал вовремя, напугав разбойников. Еще несколько ударов сердца, и они бы так раззадорили друг друга, что, не дожидаясь вечера, бросились бы на юношу…
      Грязные, вероломные, сжигающие детей и стяжающие деньги финикийские свиньи! Никогда в жизни не станет он доверять ни одному из них!
      Он осадил сам себя. Не гоже пифагорейцу думать таким образом. Пифагор подчеркивал, что наличие зла или отсутствие такового является индивидуальной чертой каждого отдельно взятого человека, но не народа в целом. Один из его самых близких друзей был варваром из Скифии, другой — фракийцем. Зопирион пришел к выводу, что среди ханаанцев, как и среди любого другого народа, бывают и плохие, и хорошие, и равнодушные люди. В данный момент его главной задачей было ускользнуть от плохих финикийцев: в этой партии все зависит от его броска игральных костей.
      Пока есть время, нужно найти путь к спасению. Что произойдет, если он просто выхватит меч, готовый уничтожить каждого, кто осмелиться подойти поближе? Ему удастся отправить на тот свет нескольких человек, но остальные, вооружившись ножами, веслами и баграми запросто скрутят его. Плюс ко всему, у Бостара наверняка где-то спрятан целый арсенал на случай защиты от возможного нападения пиратов. Даже если ему удастся продержаться достаточно долго, слишком велика вероятность того, что они убьют или свяжут его. Но даже в том случае, если он справится со всеми разбойниками, вряд ли он сумеет справиться с управлением судна — корабль слишком велик для одиночки, тем более не моряка…
      — Господин Зопирион! — обратился к нему Ахирам. — та штука, что дала тебе ведьма…
      Юноша спокойно ответил ему по-гречески, медленно и четко произнося слова.
      — Ты забыл, Ахирам, я не понимаю по-финикийски.
      — Ох, — нахмурился мальчик и начал медленно подбирать слова. — Та…Та штука… которая делает огонь… ты знаешь…
      — Ты хочешь посмотреть, как разжигают огонь? Тогда принеси мне несколько клочков пакли и трут.
      Через некоторое время мальчуган притащил пригоршню соломы. Зопирион разложил ее на корме, ярко освещенной солнечным светом недалеко от фальшборта. Чтобы представление получилось более впечатляющим, он начал водить вокруг линзы свободной рукой и забормотал заклинание, которое он подслушал у Сафанбаал.
 
       Духи огня, придите на помощь!..
 
      Над соломой начал подниматься легкий дымок, и ветер тут же сдувал его. Солнце загородила чья-то тень. Зопирион поднял глаза и тут же убедился, что за его действиями внимательно наблюдают помощник капитана и два матроса. Расталкивая их плечами, с громкими криками к юноше подскочил капитан.
      — Что ты делаешь, господин Зопирион? Ты что, хочешь поджечь мой корабль? Перестань сейчас же!
      Капитан резко оттолкнул юношу, наступил на дымящийся трут и с силой пнул пучок соломы, который тут же унесло ветром.
      — Я просто показывал мальчугану магический кристалл., — слабо улыбнулся в ответ Зопирион. — Моя вина, что, но я не подумал о рискованности этого предприятия.
      — Ладно, ладно. Ничего страшного не случилось, — Молю тебя, о господин, позабудь о моей грубости! Как капитана, меня больше всего беспокоит сохранность судна. — Елейно улыбаясь и сложив руки, Бостар поклонился. — Я могу надеяться, что ты простил меня? Я всего лишь бедный грубый моряк, и не привык иметь дело с подобным тебе высокочтимым господином. Прошу тебя оказать мне честь и разделить со мной утреннюю трапезу.
      Маленький стол был сервирован на двоих. На тарелку Зопириона положили столько еды, что ей можно было до отвала накормить двоих. Юноша клал в рот пищу небольшими кусочками. Прежде, чем проглотить, осторожно перекатывал во рту языком. Он боялся, как бы ему не подмешали какого-нибудь снадобья.
      Окончив трапезу, Зопирион вышел на палубу. Он смотрел на море и играл с Ахирамом, постоянно ощущая на себе косые взгляды матросов. Они так надеялись, что он ляжет спать, но их ждало горькое разочарование.
      — Когда мы прибудем в Акрагант? — однажды во время такого томительного, хмурого дня обратился он к помощнику капитана.
      — Если продержится ветер, то еще до рассвета. Мы рискуем попасть в туман, и тогда будет сложно определить направление. И если порывистый ветер еще и начнет менять направление, то вместо Ливии или Сардинии можно запросто причалить на Сицилии.
      — Подобно Семиону, который отплыл в Египет, но закончил плавание у Геракловых Столпов.
      — Могу понять, когда такую ошибку совершает эллинский капитан, — ответил помощник, — но вряд ли ханаанский моряк способен отклониться от курса на такое большое расстояние.
      — Я не сомневаюсь, что ты знаток в навигации.
 
      Вскоре после полудня капитан пригласил Зопириона пообедать с ним. Обед мало чем отличался от завтрака, и капитан все также гостеприимно уговаривал юношу буквально объесться и чрезмерно выпить. Когда обед подошел к концу, Зопирион обратился к капитану.
      — Капитан, ты играешь в «Святой путь»?
      — Немного, мой господин. У тебя эта игра с собой?
      — Да. Может быть, сыграем, когда стемнеет?
      — Мне приятно все, что доставит тебе радость, мой господин.
      Когда на небе показались звезды, Зопирион направился в каюту капитана. В одной руке он держал игру, а другой держал за руку Ахирама.
      — Капитан, если ты не возражаешь, я положу мальчонку спать прямо здесь, в каюте, на полу. Так я смогу приглядывать за ним во время игры.
      — Слушаю и повинуюсь! — с самодовольной ухмылкой на лице поклонился капитан. — Положи юнца на мою койку.
      Вечер продолжался. Кон следовал за коном, желтая лампа над столом раскачивалась в такт движениям лодки. Время от времени в дверях каюты показывались то помощник капитана, то один из матросов, обмениваясь с капитаном многозначительными взглядами.
      Наконец, Зопирион решил, что пришло время действовать. Он бросил кости, сделал ход и внезапно поднялся во весь рост, ударившись макушкой о потолок.
      — Ой-ой! — схватившись за голову, взвыл он.
      — Ты не ушибся, о, высокородный господин? — спросил Бостар.
      — Нет, только небольшая шишка. Я получил ее по собственной глупости. Делай ход, а я взгляну на мальчика.
      Слегка нагнувшись, он с бьющимся сердцем встал за спиной у Бостара. Капитан бросил кости. Зопирион бесшумно запустил руку под тунику и нащупал рукоять меча. С быстротой молнии он повернулся, выхватил меч и резко выбросив вперед левую руку схватил Бостара за бороду. Рывком приподняв ее, он приставил острие меча к горлу капитана.
      — Стой спокойно! — прошептал он по-финикийски. — Одно движение, и твоя голова с плеч!
      — Что, что? Откуда эта ярость? — прошептал Бостар, судорожно сжимая подлокотники кресла.
      — Ты все прекрасно знаешь. Позови помощника. Говорю тебе, зови немедленно! — И Зопирион слегка нажал на меч, приставленный к горлу капитана.
      — Молю тебя, не так резко! Ты же поранил меня! У меня кровь потекла!
      Зопирион наклонился к нему и увидел, что он и впрямь сделал широкий надрез на шее Бостара.
      — Ну, так что, позовешь помощника?
      — Милко, — хрипло позвал капитан.
      — Да? — просунул голову в дверь помощник. Тут же сообразив, что происходит, он сделал шаг вперед.
      — Назад, или я перережу капитану горло! — закричал Зопирион.
      — И он это сделает! — дрожащим жалобным голосом произнес капитан.
      Из-за плеча помощника показались лица матросов.
      — Я как раз пытался объяснить вашему капитану, что не нужно продавать меня в Тире. Так что, как и договаривались, плывем в Акрагант.
      — Ты же говорил, что он не понимает по-ханаански! — осуждающе произнес Милко.
      — Откуда же мне было знать? Подлый грек надул меня! — сказал капитан и добавил, глядя на Зопириона: — Ты надул нас, безбожный негодяй!
      Зопирион усмехнулся.
      — Да, конечно, я жуткий тип, обвел вокруг пальца банду собственных похитителей. Но у нас есть договоренность. Милко, принеси-ка мне ну, скажем, футов пятнадцать, веревки для фитилей. Да побыстрее! — и он чуть сильнее прижал острие меча к горлу капитана.
      — Делай, что говорит! — завыл Бостар.
      Принесли веревку.
      — А теперь убирайтесь на палубу, да не приближайтесь к каюте. Если будет хоть одна попытка проникнуть сюда, будьте уверены, первым расстанется с жизнью ваш капитан. Идите!
      Повинуясь Зопириону, Бостар выпрямил перед собой руки, кулак к кулаку. Держа в зубах конец веревки и манипулируя свободной рукой, он несколько раз обернул веревкой запястья капитана. После чего юноше пришлось пойти на риск: воткнув острие ножа в стену каюты, он обеими руками завязал крепкие узлы. Пропустив веревку под сиденьем кресла, Зопирион привязал к ножкам кресла лодыжки капитана и обошел вокруг, проверяя крепость узлов.
      — Милко! — снова приставив меч к горлу капитана, позвал Зопирион.
      — Да, господин? — появившись в дверном проеме, помощник капитана замолчал на полуслове.
      — Не забудь, мы идем в Акрагант. Ты хорошо запомнил, что должен привести корабль в город до рассвета? Имей в виду: если взойдет солнце, а на горизонте не появится Сицилия… — юноша указал на Бостара и резко провел пальцем у горла. — Имей в виду.
      Прежде чем помощник капитана успел сделать шаг в сторону двери, как в ситуацию вмешался случай. От громкого шума проснулся Ахирам, сел на кровати, протер глаза, встал и направился к выходу из каюты.
      — Вернись, Ахирам! — только и успел крикнуть Зопирион, но было поздно. С быстротой броска змеи, Милко схватил мальчика за руку и приставил свой кинжал к его горлу.
      Узкое лицо помощника капитана расплылось в улыбке.
      — А теперь, мой дорогой господин, тебе придется отпустить нашего капитана, а не то я проделаю с твоим подопечным то же самое.
      Зопирион молча ругал себя за глупость. Несколько ударов сердца юноша и помощник капитана следили друг за другом из-за спин своих заложников.
      — Но, господин Зопирион, мне надо было выйти! — захныкал Ахирам.
      Зопирион собрался с мыслями. Он подумал, не удастся ли ему вернуть потерянное преимущество, начав потихоньку отрезать голову Бостару. Но тут к нему неожиданно пришла идея. Порывшись левой рукой под туникой, он достал увеличительное стекло, которое висело на шнурке у него на шее.
      — А об этом ты помнишь?
      На помощника капитана линза не произвела никакого впечатления.
      — А… Магический кристалл, при помощи которого ты утром разжигал костер…
      — Ты, наверное, полагаешь, что даже в том случае, если я зарежу твоего капитана, а ты убьешь парнишку, преимущество тем не менее окажется на стороне вас, матросов, и вы выберетесь из этой передряги, сохранив свои шкуры. Но у меня для вас плохие известия. Будьте уверены: при помощи вот этой крошечной штучки я найду способ погубить вас всех до одного, — со зловещей улыбкой на губах сказал с Зопирион.
      — И каким образом? — с тревогой в голосе поинтересовался помощник капитана. Стоящие за его спиной матросы обменялись тревожными взглядами.
      Ахирам громко заплакал.
      — Прожгу дыру в днище корабля. Вы сможете преодолеть вплавь до берега пол-Внутреннего моря?
      — Да я вообще не умею плавать, — пробормотал один из матросов.
      — Но ведь ты тоже погибнешь! — вскричал Милко. — Я тебе не верю! Ты блефуешь!
      — Неужели? Я не боюсь смерти. Пифагорейская философия учит, что после смерти меня ждет возрождение в другом теле и новая жизнь. А пока начну творить заклинание.
      Держа линзу таким образом, чтобы ее ось была сориентирована вертикально, он начал медленно завывать:
 
Духи огня, придите на помощь!
Гулголеф, Шерабарим!..
 
       — Вам не кажется, что запахло горелым? — громким шепотом спросил один из матросов.
      Остановите его! Отпустите мальчика! — вскричал капитан Бостар! — Смерти я не боюсь не больше, чем большинство людей, но я не вынесу разрушения собственного корабля! Это не стоит тех денег, которые мы могли бы за них выручить.
 
…Белая Ламия!
Придите сюда из бездн вечной ночи…
 
       — Остановись! Отпусти ребенка! Я приказываю! — взревел Бостар.
      Милко неохотно ослабил хватку, и заливающийся слезами Ахирам поспешно бросился к Зопириону и крепко прижался к его ноге.
      — А теперь потрудись взять курс на Акрагант. И не делай больше глупостей. А ты, Ахирам, держись у меня за спиной. Если тебе нужно пописать, сходи в уголок.
      Ушли помощник капитана и матросы. Зопирион так и остался стоять за спиной у Бостара. Он убрал меч от горла капитана, но на всякий случай держал его наготове. Капитан задрал голову и попытался взглянуть через плечо.
      — Ха, ха. Ты лучший в мире хитрец, о, господин Зопирион! — с притворной доброжелательностью в голосе обратился он к юноше. — Клянусь богами, ты еще более отчаянный плут, чем я! Очень жаль, что нам приходится ссориться, тогда как вместе мы могли бы творить великие дела! Почему бы тебе не присоединиться к нам? Не имеет значения то, что ты не моряк. У тебя будет опытный помощник! Ты станешь моим человеком на берегу, будешь организовывать похищения, заниматься выкупом, незаконными грузами и прочими деликатными вещами. Со временем, когда овладеешь навыками моряка, ты сможешь завести собственный корабль.
      — Нет, это не для меня, — ответил Зопирион.
      — Но подумай о жизни, полной приключений и прекрасных доходах! Я знаю, где лежит затонувший корабль с сокровищами…
      Бостар говорил несколько часов подряд. Он подлизывался, угрожал, его посулы становились все более фантастическими. Только бы Зопирион убрал подальше свой меч и развязал его! А юноша все время подливал масла в огонь, подвигая капитана не останавливаться и продолжать говорить: так ему было легче переносить бессонную ночь.
 
      Наконец дверной проем озарили первые лучи солнца. Позевывая, Зопирион подошел к свернувшемуся калачиком Ахираму, и, тряхнув за плечо, разбудил его.
      — Подойди к двери и высунь голову. Но гляди в оба, чтобы тебя не схватили. Посмотри, видна ли земля.
      Ахирам принес известие, что впереди виден порт, а спустя час появился Милко.
      — Подходим к Акраганту, — сообщил он.
      — Отлично, — ответил юноша, зевнул и потянулся. — Сообщи мне, когда подойдем к гавани.
      Спустя некоторое время помощник снова пришел с известием.
      — Гавань переполнена, господин Зопирион. Нам придется встать там на якорь.
      — Подгони корабль к одному из пришвартованных судов!
      — Но краска на корпусе! Ты ее поцарапаешь, если вообще не сломаешь борт при столкновении! — взмолился капитан.
      Зопирион приставил меч к его горлу.
      — Делай, как тебе говорят, Милко! — взревел капитан от прикосновения стали. — Но если ты, господин, испортишь мой корабль, я… я…
      — Ты письменно сообщишь мне свои жалобы по адресу: служба Архонта Дионисия, Сиракузы, Сицилия.
      Корабль медленно заходил в гавань, расположенную в устье реки Акрагант. Вместо шума волн и завываний ветра в воздухе разносились звуки работы гавани, человеческие голоса, крики ослов и мулов. Зопирион нагнулся и перерезал веревки, которыми был привязан Бостар.
      — Вставай! — скомандовал он.
      Со связанными за спиной руками и приставленным к горлу острием меча капитан Бостар направился, — правда, слегка прихрамывая после долгого сидения привязанным на стуле — к выходу из каюты. Зопирион и Ахирам шли почти вплотную к нему. Высоко над гаванью на расстоянии около пятнадцати ферлонгов лежали руины величественных храмов Акраганта, семь лет назад разрушенных карфагенянами. В утренних лучах они светились подобно светлой золоченой короне на вершине высокого холма. Помощник капитана и матросы, будто стая волков, сделали шаг вперед.
      — Назад! Подгоните корабль вон туда — крикнул Зопирион, сопровождая слова решительным движением меча и указывая место.
      Милко встал вместо одного из матроса к штурвалу и, подавая команды, медленно повел корабль к пришвартованным у причала торговым судам. Матросы постепенно убирали парус, оставив свободной лишь небольшую часть для поддержания неспешного хода корабля. Двое хмуро взялись за весла.
      Увидев, что «Судек» направляется прямо к его кораблю, капитан одного из торговых судов бросился к борту.
      — Убирайтесь отсюда, пожирающие дерьмо расхитители гробниц! Только прикоснитесь к моему кораблю, и, клянусь Гераклом, у вас начнутся трудности с законом!
      Двое из его матросов с баграми в руках встали у борта.
      — Подходите! — скомандовал Зопирион.
      Когда корабль приблизился на расстояние меньше двух локтей, разъяренный греческий капитан приплясывал от гнева и размахивал над головой кулаками.
      — Эй, ты! Да, ты, косой! Перебрось мой мешок на корабль, и да поможет тебе Ваал Хаммон, если он упадет за борт! — крикнул Зопирион финикийскому матросу.
      Тот поднял мешок и бросил его на палубу соседнего корабля. Греческие матросы стояли у борта с баграми наготове, чтобы избежать столкновения. В свою очередь два финикийских матроса упирались веслами в борт греческого судна, помогая им держать дистанцию.
      — Ахирам! Подойди к борту! — сказал Зопирион.
      — Я боюсь того злобного человека на другом корабле….
      — Не бери в голову! Иди, или Зопирион тебя отшлепает.
      Мальчик подошел. Зопирион развернул Бостара и с силой швырнул его в гущу его собственной команды. Перебросив меч через щель между судами, он обеими руками приподнял Ахирама и со всей силы перекинул ребенка на соседний корабль.
      Как только Зопирион оказался безоружным, матросы Бостара набросились на него. На мгновение опередив их, юноша вскочил на перила палубы «Судека» и одним длинным прыжком перескочил на борт греческого судна, неловко покачнулся и упал, неуклюже распростершись на палубе.
      Не успел юноша подняться, как греческий капитан наступил на лежащий посреди палубы меч. С «Судека» донеслись команды. Матросы встали по своим местам, оттолкнулись веслами от греческого судна, и финикийский корабль начал отодвигаться.
      — Именем всех собак, что происходит? — закричал греческий капитан. — Что вы за бродяги, если прыгнули подобно морским демонам на палубу моего корабля?
      — Просто парочка добрых эллинов, сбежавших из финикийского рабства, — ответил Зопирион. — Меня зовут Зопирион из Тарента, в настоящее время живу в Сиракузах.
      — О, так вы эллины! Это меняет дело, — воскликнул капитан.
      — Эй, вы, там! Бросьте якорь, чтобы портовый служащий мог подняться к вам на борт! — Сложив руки рупором, он закричал вслед финикийскому кораблю.
      Но экипаж «Судека», изо всех сил налегая на весла, не обратил на его слова никакого внимания. Греческий капитан повернулся к Зопириону.
      — Не отправить ли в тюрьму этих жуликов?
      «Судек» уже подходил к выходу из гавани. Матросы сноровисто повернули рею и подняли парус. Подхватив утренний бриз, корабль резво вышел в открытое море.
      — Да пусть идут. Этих разбойников будет нелегко поймать и еще труднее призвать к ответу. К тому же, у меня есть неотложные дела. Я выбрался из переделки, и это обошлось мне в комплект игры и бессонную ночь. Если хорошенько поразмыслить, я провел ее недурно.

      С запада налетел первый осенний шторм с проливными дождями. Капитаны начали готовиться к зиме, вытаскивая корабли на берег. По этой причине Зопирион не сумел найти корабль, отплывающий в Сиракузы. Тем не менее, ему удалось нанять в Акрагасе повозку. Пришлось нанять и возницу, чтобы он смог отвезти ее назад.
      Путешествие длилось четыре дня — гораздо дольше, чем по морю. Оно оказалось более дорогим и менее комфортабельным. Дорога представляла из себя две колеи от обычных сицилийских повозок, выложенные камнем или высеченные в скалах в местах, где она шла по гористой местности. Там, где дорогу давно не ремонтировали, — а это было практически повсеместно — повозка то и дело наскакивала на камни и корни деревьев или проваливалась в ямы. Вдали от больших городов долгие участки пути шли по целинным землям. Здесь редко где можно было встретить следы обитания человека, за исключением редких крестьянских хижин, построенных из камня, веток и глины.
      Зопирион как мог устроился на узком сиденье за спиной у возницы. Ахирам не доставал ногами до пола, и большую часть пути юноше пришлось держать на ребенка на коленях, а тот то и дело начинал капризничать. С ног до головы путешественники были покрыты толстым слоем пыли, а с неба их то и дело их поливало осенним дождиком. Ночевать приходилось в засиженных клопами хибарах, так называемых гостиницах, и юноша засыпал с ребенком на руках.
      Принимая во внимание события, произошедшие с момента похищения мальчика из тихого зажиточного дома, Ахирам показал себя отличным путешественником. В дороге Зопирион развлекал мальчугана рассказами о богах и героях, а тот выказывал непосредственный интерес ко всему новому, что встречалось на пути и задавал бесконечные вопросы о маме.
      У реки Хиблай они повернули на юго-восток. Дорога вела к Акрам. Зопирион сделал замечание о красоте гор Геры, сменивших выжженный коричневый цвет на зимний зеленый, чем вызвал неодобрительный взгляд возницы.
      — Для вас они, может быть, и прекрасны, — заметил тот. — Франты вроде вас восхищаются красотой гор и предаются размышлениям о нимфах и сатирах, которые только и делают, что устраивают оргии в кустах! И вы говорите: «Прелестно!». У меня же от одного взгляда на лес не выходят из головы мысли о кровожадных разбойниках, поджидающих путников в засаде, и только и ждущих момента, чтобы наброситься и выпустить нам кишки. Нет, господин, не думаю, что в лесах есть хоть что-то хорошее.
 
      Они прибыли в Сиракузы, когда день перевалил за полдень. Зопирион расплатился с возницей и оставил Ахирама у своей домохозяйки.
      — Только взгляни на этого мышонка! Чумазый с головы до ног! Ты чудовище, — набросилась она на юношу.
      — Ну, так отмой ребенка и купи ему новую рубашку, дорогая Рода. Вот деньги, — ответил Зопирион.
      Удостоверившись, что с Ахирамом все в порядке, юноша отправился в Арсенал. У входа в здание он столкнулся с Алекситом из Велии и небрежно помахал ему рукой. И почти сразу на юношу налетел Архит и бросился его обнимать.
      — Когда ты не вернулся вместе с Сеговаком и Инвом, я уже был готов оплакивать тебя. Они так ничего и не рассказали мне. А что с тобой случилось?
      — Ничего особенного, так, небольшое похищение.
      — Малыша Коринны?
      — Да.
      — О боги! Да ты просто лиса, которая пролезет сквозь игольное ушко!
      — Можно и так сказать. А на обратном пути нас с ним чуть было самих не украли и не продали в рабство.
      — Клянусь всеми собаками Египта, расскажи!
      — Это слишком долгая история. Я подробно расскажу тебе вечером.
      — Не получится. Хозяин устраивает очередной праздник для жителей окраин острова. Нас он пригласил как образованных граждан. Несомненно, Дионисий хочет показать людям, что среди его окружения встречаются не только лазутчики и головорезы.
      — По крайней мере, хоть наедимся с дороги…
      — Как ты умудрился так легкомысленно поприветствовать Алексита? Ох, я понял! Ты же еще не знаешь, что он теперь твой новый начальник!
      — Что?
      — Да. Дионисий пришел к выводу, что Арсенал слишком велик и одного Драконта маловато, чтобы управлять им. Теперь у него есть двое заместителей. Алексит отвечает за исследовательские бригады, а Пирр за производство.
      — О, Зевс, Аполлон и Деметра! Ничего себе, какой прекрасный сюрприз ждал меня по возвращении домой! Уверен, что с одной попытки угадаю, как получил Алексит эту работу.
      Архит ответил коротким смешком.
      — Да падет в троекратном размере зло на голову злодея! Всем известно, что он любовник Драконта, и ни у кого не вызывает сомнений, что именно он предложил Дионисию его кандидатуру. Теперь Алексит думает, что бог сидит у него между ног. Но Дионисий достаточно прозорлив. Если Алексит справится с работой, то вряд ли будет иметь значение, насколько тебе или мне ненавистно находиться в его тени. А если нет, то вылетит отсюда независимо от его влияния на Драконта или еще кого-нибудь.
      — И ты уже имел с ним дело?
      — У нас уже было несколько стычек. Он пытается задеть меня. Я достаточно убедительно смеюсь в ответ. Однако мне это совсем не нравится.
      Зловещая мысль мелькнула в голове у Зопириона.
      — А как продвигается мой проект? — он оглянулся, стараясь отыскать глазами в огромном арсенале место, где должны были доделать его модель катапульты.
      — Думаю, тебе не понравится. Пойдем.
      В дальнем углу арсенала Зопирион обнаружил детали своей модели среди груды весел и корабельного бруса.
      — После твоего отъезда из Карфагена работы прекратили. Алексит заявил, что у него есть срочная работа для твоих плотников и отправил их на другие объекты. Я пытался довести состояние дел до сведения Филиста, но — Зопирион! Успокойся! Пифагореец не должен в гневе принимать решения!
      Зопирион стоял с горящими глазами, закусив губы и сжав кулаки.
      — Клянусь двенадцатью позами Кирены, они заплатят за все, а особенно грязный содомит с лицом младенца… — очень тихо сказал Зопирион.
      — Подожди! Успокойся! Дорогой Зопирион, подумай: хоть одним пальцем тронув Алексита, ты тут же оказываешься в дураках! Все твои брачные планы тут же рухнут!
      — Я доберусь до мошенника, кнут по нему плачет! И мне плевать, что со мной сделает Дионисий! — и, глядя прямо перед собой Зопирион бросился к двери, у которой недавно столкнулся с Алекситом.
      Но того нигде не было. Зопирион узнал лишь то, что новый помощник начальника арсенала отправился домой для подготовки к вечернему приему.
      — Давай и мы пойдем домой и тоже намоемся, — с явным облегчением предложил Архит.
 
      Они вернулись на остров, когда начало смеркаться. В здании магистрата собрался почти весь цвет Сиракуз. Вокруг них царила атмосфера почтительности, они с любопытством оглядывались. Среди них были и несколько мастеров Дионисия.
      Ближайшее окружение тирана присутствовало в полном составе. Были и доверенные лица вроде Филиста, жившие на острове и делившие с Дионисием трапезы. Жители Сиракуз за глаза называли их подхалимами или паразитами. На самом же деле Дионисий не давал им не минуты покоя, они постоянно выполняли разнообразные поручения тирана, занимали исполнительные должности в правительстве, разъезжали по посольствам и совали свои носы в дела простых сиракузян, у которых не было время для безделья. В сборище подхалимов входил тонкий и гибкий поэт, и некий тип со шрамом на лице, по всей видимости принадлежащий к преступному миру одного из крупных греческих городов, и коренастый человек, по всей видимости — крестьянин по имени Лифодем, которого таскали как мишень для разнообразных шуточек. Рядом с Дионисием стоял его брат Лептиний — наварх сиракузского флота.
      Люди из ближайшего окружения Дионисия разговаривали громко и самоуверенно. Обычные же жители Сиракуз, напротив, говорили, намеренно понижая голос, будто чего-то опасаясь, и, прежде чем сказать хоть слово, оглядывались вокруг. Среди них свободно расхаживал тиран. Его статная фигура заметно возвышалась над толпой. За ним шло только два телохранителя. Сама любезность, он чокался чашами вина с пришедшими на праздник людьми, задавал вопросы об их семьях и жизни в городе.
      Зопирион, глядя на проходящего мимо Дионисия, подумал, что в его облике было что-то странное: он держался необычайно прямо и выглядел слишком тучным. Неужели он успел так потолстеть за время недолгого отсутствия юноши? Загадка разрешилась сама собой, когда один из гостей, получив сильный шлепок по спине, в ответ игриво ударил тирана по груди. К удивлению гостей, раздался тихий звон металла, и Зопирион сразу же догадался, что под мантией у Дионисия была надета новая железная кираса.
      Наконец, юноша заметил Алексита. Тот стоял посреди небольшой компании. На нем была изумительная голубая туника с вышитыми на груди золотыми дельфинами. Длинные светлые волосы украшала лента в тон туники. Кораблестроитель что-то рассказывал, сопровождая повествование изящными, неторопливыми жестами. Во всем его облике сквозило чрезвычайное высокомерие.
      Зопирион, отставив чашу с вином, направился к Алекситу. Вслед за ним, успев схватить юношу за блузу, бросился Архит.
      — Зопирион! Не горячись! Подумай сначала! — громким шепотом пытался он угомонить друга.
      — Не волнуйся, старик! Я продумал тактику.
      Он подошел к Алекситу с выражением — он надеялся, что это было именно так — такого же чрезвычайного высокомерия, какое было написано на лице у велийца.
      — Возрадуйся, Алексит! — произнес он и поднял чашу. — Прими мои поздравления с продвижением по службе!
      — Спасибо, мой дорогой Зопирион. У великого архонта просто нюх на сведущих компетентных людей! Какое впечатление на тебя произвела Африка?
      — Очень пыльно. А как продвигается строительство твоих кораблей?
      Алексит оживился.
      — Приступили к изготовлению килей. Заходи как-нибудь на верфь, увидишь своими главами. Очевидно, что это просто прорыв в кораблестроении нашего века! Никому, кроме меня, не удалось достичь подобного результата. Клянусь Праматерью всех богов, мое имя прозвучит от Аминокла до Коринфа — имя изобретателя триремы!
      — Как ты их назовешь?
      — Четвертую — «Аретуза», а пятую — «Сиракуза».
      — Прекрасно, Алексит. Я так же отношусь к своим катапультам. Однако, когда я сегодня в полдень зашел в Арсенал, то обнаружил, что за все время моего отсутствия работа не продвинулась ни на йоту.
      — Неужели?
      — Да. Как новый руководитель исследовательских бригад ты должен был быть в курсе.
      — Конечно, я знал. Наши исследовательские проекты требуют все больше рабочих рук и материалов. Поэтому я установил систему приоритетов. Я очень сожалею, но ты ведь понимаешь, почему так получилось.
      — Нет, совершенно не понимаю. Всего лишь два месяца назад, когда я продемонстрировал архонту уменьшенную модель, он проявил к ней необычайный интерес и рекомендовал мне как можно скорее завершить разработку. Неужели он изменил свое мнение?
      — Мой дорогой, но после этого он доверил мне управление производством новых разработок. Так что теперь в мои обязанности входит расстановка приоритетов. И как только архонта перестанет удовлетворять то, как я управляю своим подразделением, он тут же сменит меня.
      — Побойся гнева ревнивых богов, Алексит. Увидимся позже.
      Зопирион повернулся. Архит с явным облегчением последовал за ним. Юноша некоторое время наблюдал за Дионисием, а потом направился к нему сквозь толпу, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Заметив Зопириона, архонт тут же сделал шаг ему навстречу и крепко пожал руку своей сильной рукой.
      — Добро пожаловать домой, Зопирион! — широко улыбаясь, произнес он. — Когда Инв сообщил мне, что тебя задержали личные дела, я испугался, что больше не увижу тебя. А что за дела? Несомненно, это связано с округлыми формами и золотыми локонами? — Дионисий подмигнул и шутливо толкнул в бок юношу.
      — Можно сказать и так, господин, — ответил Зопирион. — Прибыл ли кто-нибудь из найденных нами мастеров?
      — Сегодня прибыли двое. Я очень рад им и готов закрыть глаза на выдвинутые против них обвинения и поспешное бегство.
      — Я очень рад, что моя задержка на пару дней по личным делам не вызвала твоего неодобрения.
      Дионисий махнул рукой.
      — Не бери в голову. Человек, находящийся на руководящей должности — не просто рабочий, — должен обладать определенными степенями свободы и личного доверия. Естественно, он не должен злоупотреблять своими привилегиями. Тебе я полностью доверяю.
      — Тем более, архонт, мне очень жаль, что ты поменял свое мнение о моей катапульте. По приезду я обнаружил, что работа над ней не сдвинулась ни на йоту. Новый начальник, господин Алексит, перевел всех моих людей на другие объекты на том основании, что важность моего изобретения остается под вопросом. — Зопирион выдержал паузу. Дионисий молча и непроницаемо смотрел на него. Юноша продолжил.
      — Понимаете, господин, я старался изо всех сил. Но если ты не одобряешь моей работы над катапультой, тогда переведи меня на объект по собственному выбору. Совершенно неэффективно — дать мне работу и забрать средства для ее выполнения.
      — Хм… — произнес Дионисий. Пронзительным взглядом он оглядел комнату. Наконец, он увидел Алексита. Его голос больше походил на львиный рык. — О, Алексит!
      — Иду, господин, — бросился на зов велиец.
      — Что ты можешь сказать о прекращения работы над катапультой?
      — Я не прекращал ее, господин.
      — Но за целый месяц практически ничего не сделано! — заметил Зопирион.
      — Тише, о, юноша. Было ли сделано хоть что-то с момента отъезда Зопириона? — спросил Дионисий.
      — Не могу сказать, — ответил Алексит.
      — Не можешь сказать? И почему же? Разве ты не отвечаешь за все исследовательские разработки?
      — Я хотел сказать, что не давал приказа останавливать работу. Но на некоторых объектах, обладающих более высоким приоритетом, потребовались дополнительные рабочие руки. Но я предполагал, что оставшееся время эти люди станут уделять своим основным обязанностям.
      — Да волу ясно, что у них не останется свободного времени! — вмешался Зопирион.
      Алексит пожал плечами.
      — Я согласен, что это очень плохо, но вряд ли здесь есть моя вина. Я должен распределять людей и ресурсы по объектам, где они более всего необходимы. И если я неправ, о, архонт, я буду рад, если ты меня поправишь.
      Дионисий жестко посмотрел на обоих юношей.
      — Назначь катапульте наивысший — как у тебя он называется?
      —  Proterema— приоритет, господин.
      — Хорошо. Назначь наивысший приоритет, — сказал он и сурово обратился к Зопириону и Алекситу. — Послушайте оба. Мне, Дионисию, не нужны раздоры! Я требую от вас сотрудничества на всех уровнях. Здесь работает множество талантливых людей, а талантливым людям бывает нелегко сработаться друг с другом. Встречаются парочки, которые напоминают негашеную известь и воду. Вы должны быть выше мелких пакостей и обид. Вы должны работать как близкие друзья и надежные товарищи, независимо от того, что вы чувствуете на самом деле. В противном случае, ваше противоборство повлечет за собой мое неудовольствие. А это сразу же отразится на вас обоих. Вам понятно?
      Зопирион и Алексит утвердительно пробормотали что-то в ответ, и группа распалась. Каждый направился к ложу, на котором собирался возлежать во время пира.
 
      По пути домой Зопирион обратился к другу:
      — Я был настолько увлечен своими трудностями, что забыл расспросить тебя обо всем, что произошло с момента моего отъезда.
      — Они назначили меня помощником Драконта. Теперь я выполняю расчеты для всего Арсенала. Мой стол поставили на галерее неподалеку от его рабочего места. Следовательно, я вынужден не ссориться с Алекситом. Но работы там просто уйма. Некоторые из задач просто великолепны! К тому же, у меня остается время на собственные изобретения.
      — Какие?
      — Завтра увидишь.
      — Горю от нетерпения посмотреть… Кстати, за те несколько минут, в течение которых ты виделся с Ахирамом, мне показалось, что ты ему очень симпатичен.
      — Не стану отрицать: я легко нахожу общий язык с детьми. А как ты поступишь с ним дальше? Мы не можем постоянно оставлять его на попечении Роды.
      — Я думал отпроситься на несколько дней и отвезти его в Мессану.
      — Клянусь богами Олимпа, только не это!
      — Почему нет?
      — Во-первых, ты и так несколько дней отсутствовал без разрешения. Хозяин отнесся к этому весьма благосклонно, но если ты попросишь еще об одном одолжении, это не улучшит его отношения к тебе. Во-вторых, Алексит получил приказ вернуть тебе рабочих. Однако, если ты не будешь постоянно приглядывать за ними, он найдет тот или иной повод, чтобы снова перевести их на другие объекты. А во второй раз заполучить их назад будет гораздо сложнее. Ты публично осадил Алексита, и не нужно обладать даром видения сквозь стены, чтобы понимать: он воспользуется любой возможностью уничтожить твою защиту, если ты ему предоставишь хоть малейший шанс.
      — И что же мне делать? Парнишка только и мечтает увидеться с матерью.
      — Просто напиши Коринне. Ксанф — богатый человек и в состоянии прислать повозку за ребенком.
      — Но в этом случае я не увижусь с возлюбленной еще бог знает сколько времени!
      — Я знал, что у тебя на уме, — Архит хлопнул приятеля по плечу. — Но даже богам приходится мириться с необходимостью.
 
      На следующее утро Зопирион с удовольствием обнаружил на рабочих местах своих плотников. И не успел он дать им задания, как пришел посыльный от Драконта с сообщением, что глава арсенала хочет его видеть. По нахальной физиономии мальчишки Зопирион без труда определил, что разговор будет не из приятных.
      Вслед за пареньком он поднялся на галерею. Драконта на рабочем месте не было. Тогда юноша подошел к столу Архита, заваленному листками с цифрами. А рядом стояло сложное устройство, созданное из сосудов и труб.
      — Что это? Твое изобретение? — спросил Зопирион.
      — Если бы оно только заработало… — сказал Архит. — Хозяин говорил, что ему нужно сигнальное устройство, срабатывающее по утрам в определенное время. Ты слышал о клепсидре — водяных часах, — которыми пользуются в суде — кувшине с пробитым днищем? При его помощи они ограничивают время выступления — как только в кувшине закончится вода. А я пытаюсь создать клепсидру, которая будет еще и свистеть.
      В это время вернулся Драконт, и Зопирион поспешил к нему. Начальник арсенала встретил юношу сердитым взглядом.
      — Кто начальник арсенала? — зарычал он, как скрипучая дверь.
      — Ты, конечно же, господин.
      — А что же, тогда, клянусь Небесами, заставило тебя обратиться к архонту, предварительно не переговорив со мной? Ты что, хотел поцеловать Дионисия в задницу и получить продвижение по службе? Если… если… — захлебнувшись от ярости, он ударил кулаком по столу.
      — Прости, господин. Когда я увидел, что Алексит сделал с моим проектом, я был слишком зол и действовал необдуманно.
      — Только не надо мне рассказывать гадости об Алексите! Он хороший, яркий, трудолюбивый мальчик. Ты просто завидуешь ему, потому что продвижение по службе получил не ты, а он. А теперь убирайся. Эй, подожди! Куда ты?
      — Ты попросил меня уйти, господин.
      — К фуриям тебя! Ты думаешь, что, имея лучшее образование, можешь смеяться надо мной? Я тебе покажу! Я… Я…
      Драконт не находил слов. Некоторое время он пытался отдышаться. Наконец, он смог продолжить разговор в более спокойном тоне.
      — Понимаешь, господинЗопирион, у нас есть определенный распорядок. И люди должны ему следовать. Первое правило: ты не имеешь права обращаться к высшему начальству, предварительно не обсудив проблему с вышестоящим руководителем, потом с его вышестоящим и так далее.
      — Прекрасно понимаю, господин.
      — Тогда можешь идти.
      — Теперь я действительно могу идти?
      — Что?!.. Ты… Убирайся! — взревел Драконт и, ударив по столу, перевернул бронзовую чернильницу. Чернила потекли по бумагам, столу, на пол. Зопирион кубарем скатился со ступенек.
      Пришло время обеда. Друзья сидели у источника Аретузы и обедали хлебом с сыром.
      — Секрет кроется в давней вражде между Зопирионом и Алекситом, — говорил Архит. — В вокруг этого заключаются пари почти столько же времени, сколько длится эта вражда. Но после того, как в числе твоих врагов появился Драконт, то будут заключать пари уже на время, которое ты сможешь выстоять.
      — К черту всю вражду, ревность и интриги! Я просто стараюсь выполнить свою работу!
      — Послушай, в любой большой организации под каждым камнем сидит по скорпиону. Это закон природы. Вокруг вашей ссоры заключают пари только потому, что она получила широкий резонанс.
      — Послушай, Архит? Почему люди идут к тебе и делятся секретами, а ко мне — никогда?
      — Просто я похож на человека, с которым забавно обсудить последние слухи. Я толстенький весельчак, я всех знаю. Ты же, напротив, высокий, мрачный и серьезный. Ты ходишь с выражением крайней занятости на лице, как леопард на охоте. Ты находишься среди знакомых людей, даже не замечая их. А потом они идут ко мне со словами: «Клянусь Гераклом, что случилось с твоим приятелем-тарентийцем? Он что, зол на меня?» И мне приходится объяснять: «Вы понимаете, он просто относится к числу гениев, которые настолько увлечены собственными мыслями и идеями, что обычный материальный мир для них просто не существует». А потом я убеждаю их в том, что когда мне удается сбросить тебя с философских облаков, ты становишься просто расчудесным парнем.
 
      Великая ссора, тем не менее, совершенно неожиданно пришла к развязке. Несколько дней спустя после вспышки гнева старый Драконт тяжело заболел и слег в постель. По арсеналу бродили слухи, что он уже давно плохо себя чувствовал, чем и объяснялось его вспыльчивое поведение в последние четыре месяца. Несмотря на то, что он впоследствии протянул еще год, Драконт уже не мог работать в арсенале.
      На его место Дионисий назначил Лифодема — коренастого, больше похожего на крестьянина своего закадычного друга. Лифодем собрал работников арсенала и произнес перед ними речь.
      — Дорогие мои, не надо думать, что я начну важничать и чваниться. Меня назначили вашим новым руководителем. Я меньше вас знаю подробности состояния дел и технические детали проектов, над которыми вы работаете. Но тем не менее, я стою у истоков нашего дела дольше большинства из вас, наблюдал, как работает архонт и кое-что знаю. На самом деле, я не так глуп, как вам могло показаться. Довожу до вашего сведения, что мы, как никогда, собирается увеличить количество и качество производства. На этот счет у меня есть несколько идей. Я буду очень разочарован, если мы не увеличим вдвое выработку за то время, которое пройдет от посевов до нового урожая. А теперь, ребята, идите и работайте!
 
      В течение нескольких последующих дней работа над катапультой шла гладко. Всем хотелось выкроить часок из рабочего дня, чтобы посмотреть испытания бронированной колесницы. Ее изобретатель — Симон сын Кротона — невысокий щуплый человечек как раз показывал ее модель Дионисию в день, когда Зопирион впервые встретился с тираном. Колесницу, укрепленную железными щитами, было видно издалека на поле для стрельбы из лука, и выглядела она ужасающей и смертоносной. В нее была запряжена четверка лошадей.
      — И-я! — закричал Симон.
      Возница щелкнул кнутом. Лошади вытянули шеи, напряглись, натянулись ремни, но колесница не сдвинулась с места.
      — Вперед! Клянусь богом, гони их! — пронзительно кричал Симон, нетерпеливо приплясывая на одном месте. — Она должна поехать!
      Возница ударил хлыстом лошадей, и те удвоили усилия. Наконец колеса с большим трудом выползли из выбоин, в которых они увязли, и колесница медленно покатилась до следующего участка с мягким грунтом, на котором колеса тут же завязли. Ни крики, ни удары хлыста не смогли заставить лошадей сдвинуть ее хоть на шаг. Усталые животные, опустив головы, стояли как вкопанные.
      Дионисий прошелся вдоль колесницы, внимательно рассмотрел ее, проверил места, где колеса проваливались в землю, подошел сзади и попытался подтолкнуть плечом.
      — Мне кажется, ты недооценил свои способности, человек. Чтобы отвезти ее в нужное место не хватит и двенадцати лошадей.
      — Пожалуйста, богоподобный господин! — возопил Симон, хватая и целуя руку Дионисия. — Я ее переделаю, исправлю…
      Дионисий повернулся к нему спиной.
      — На слом ее, — по дороге с поля для стрельбы их лука бросил он Лифодему.
      И ушел. Зопирион вместе с остальными вернулся к работе. На следующий день он узнал, что ночью Симон повесился у себя в комнате.
      Несколькими днями спустя из Мессаны на повозке приехал брат Коринны, Главк. Его послали привезти племянника домой. По этому поводу Зопирион устроил праздник для Главка, Архита, Сеговака и Инва. Лучшее фалернское быстро развязало языки, и начались долгие рассказы об африканских приключениях.
      — Хотите услышать новую сплетню об архонте, которую еще мало кто знает?
      — Ну-ка! Я весь во внимании! — сказал Архит. Остальные тоже бросились упрашивать его рассказать. Немного подразнив друзей, он сказал:
      — Дионисий начинает подумывать о новой жене.
      — А что случилось с первой? — спросил Главк.
      — Дочерью Гермократа? Помните, что произошло лет шесть или семь назад во время его первой крупной кампании? Тогда карфагеняне осаждали Гелу, а он безуспешно пытался снять осаду. Аристократы-всадники посчитали, что он проиграл, и самое время покончить и с ним, и с его окружением, убив вожаков. Во весь опор они поскакали из Гелы домой, разграбили его дом и изнасиловали жену.
      — Абсолютно все? — переспросил Главк.
      — Может, не весь отряд — никто не считал. Как бы то ни было, бедняжка покончила с собой прежде, чем Дионисий вернулся с остатками армии.
      Сеговак прищелкнул языком.
      — Горестная история. Зачем мужчине нужно прибегать к насилию, если вокруг столько женщин, готовых отдаться добровольно?
      — А дальше, — продолжал рассказ Инв, — так как с тех пор он изредка общается с танцовщицами, я делаю вывод, что в любовных утехах он умерен, как пифагореец. Но теперь он увлечен идеей продолжения династии.
      — Они всегда об этом думают, — заметил Архит.
      — Таким образом, он хочет иметь законных детей, чтобы передать им власть в городе, а для этого нужна жена. Одного из преданных друзей он послал в Регий. Однако граждане Регия передали ответ, что если ему нужна жена из их города, то они могут предложить городского висельника.
      — Ого! — вырвалось у Зопириона.
      — Именно что ого! Но он редко дает выход гневу. Но, говорят, что с момента его прихода к власти он ни разу не позволил себе вспышки подобной той, в какую его вверг этот ответ. Он клялся всеми богами, что регийцы заплатят за это оскорбление, даже если для этого потребуется весь остаток его жизни. Думаю, теперь он ненавидит их даже больше, чем карфагенян.
      — Раз уж пошел разговор о близких друзьях, — сказал Зопирион, — вам ничего не известно, почему он назначил Лифодема начальником арсенала? Он не производит впечатление квалифицированного строителя.
      — Мне как раз недавно рассказали об этом, — ответил Сеговак. — У него есть огромные литературные амбиции. Он хочет писать великие пьесы и поэмы. Но замечу, что греческих поэтов даже сравнивать нельзя с кельтскими бардами. Послушали бы вы их сказания у горящего очага где-нибудь в Галлии… Но, тем не менее, Дионисий предположил, что если он сможет достать письменные принадлежности лучших писателей Афин — тех кто умерли или уехали — то боги ниспошлют ему вдохновение. Итак, он отправил Лифодема в Афины. Тому кое в чем повезло, и он нашел человека, у которого были ручка, таблички и арфа великого Еврипида, стол еще одного сочинителя — имени его не помню. Что-то вроде Э…
      — Эсхил? — предположил Зопирион.
      — Да, именно Эсхил. Итак, у него были вещи, принадлежавшие когда-то великим писателям, по крайней мере, он утверждал это, и господин Лифодем купил все, что смог.
      — И помогли письменные принадлежности вызвать желанное вдохновение? — спросил Архит.
      Сеговак пожал плечами.
      — Этого я не знаю. Как не слышал и того, что его честь выиграл хоть один из литературных призов в Старой Элладе. Очень жаль, что я сам не умею писать. Думаю, я смог бы написать такую поэму, по сравнению с которой все вирши ваших Гомера и Анакреонта показались бы вороньим карканьем над растленным трупом. Но они бы никогда не дали мне приз. Во-первых, потому что я чужеземец, во-вторых, потому что я бы сочинял по-кельтски и они бы ничего не поняли.
      — Никогда не поздно взяться за перо, — заметил Зопирион. — Будет время, заходи, я буду давать тебе бесплатные уроки письма.
      — Спасибо, возможно, я воспользуюсь твоим предложением. Итак, Дионисий был несказанно благодарен господину Лифодему и обещал, как только освободиться место, определить его на хорошую постоянную работу. Так и произошло.
      — Как дела дома? — чуть позже спросил Зопирион у Главка.
      — Она шлет тебе свою любовь, и, конечно, благодарит от всего сердца за спасение мальчика.
      — Да, но как идут переговоры о свадьбе?
      — Медленно. Наши отцы пытаются содрать шкуру с освежеванной собаки. Они торгуются по каждому пункту, как финикийские ювелиры.
      — О горе! Как бы мне хотелось поторопить их!
      Главк улыбнулся.
      — Один не может жить с женщинами, а другой не может жить без них! Моя сестра тоже полна беспокойства. Отец улыбается, и говорит то, что обычно говорят родители в подобных ситуациях. Молодежь нельзя предоставлять самим себе, иначе, подгоняемые страстью, они ударятся во все тяжкие, как глупые варвары.
 
      К началу Мемактериона готовая катапульта стояла в Арсенале. Не желая прилюдно потерпеть неудачу в испытаниях, Зопирион попросил рабочих помочь ему испытать ее рано утром в выходной день. Они выкатили катапульту на улицу и поставили у края поля для стрельбы из лука. Зацепив крючком тетиву огромного лука, они при помощи лебедки, установленной на конце бруса с желобом, начали натягивать ее, палец за пальцем. Механизм трещал от напряжения. Профимион — мастер по изготовлению луков — тревожно смотрел на свое огромное произведение.
      Наконец, тетиву оттянули за защелку. Зопирион потянул рычажок, поднимающий защелку, и закрепил тетиву. Рабочие начали ослаблять лебедку, и как только шнур повис достаточно свободно, Зопирион отцепил крючок от тетивы и положил одну из стрел в желоб. Стрела представляла собой обычное копье, к древку которого приделали три бронзовых пера-стабилизатора, как у обычной стрелы. Юноша подвинул стрелу назад, чтобы ее конец коснулся тетивы.
      — Не знаю, насколько далеко может выстрелить катапульта, — обратился юноша к одному из подмастерьев. — Ганнон, беги на дальний конец поля: будешь предупреждать об опасности всех, кто гуляет поблизости.
      — А что, если копье попадет прямо в меня? — спросил мальчик.
      — Будь готов спрятаться за мишенями.
      Подмастерье убежал.
      — А не почувствуешь ли ты себя идиотом, если после принятых мер предосторожности копье улетит не дальше твоего носа?
      — Вот это-то мы сейчас и узнаем. Все готовы? Стреляю!
      Зопирион резко повернул вперед рычажок. Защелка опустилась, высвободив тетиву. Скрипнули деревянные детали. Катапульта вздрогнула, как струна арфы, а в это время дротик уже летел над полем, со свистом рассекая воздух.
      — Храни нас Валетудо! — закричал Сеговак. — Неужели эта штука может долететь чуть ли не до Карфагена?
      Дротик начал снижаться и упал на землю далеко за рядом мишеней на дальнем краю поля.
      — Клянусь священным тетрактусом, она пролетела расстояние в три плетра! У тебя есть еще копье?
      — Архонт собирался присутствовать при втором выстреле, если первое испытание пройдет удачно. Сеговак, почему бы тебе не сходить к хозяину и лично сообщить ему об этом? Воины во дворце будут вести себя без тех дерзких выходок, которые они позволяют по отношению к нам, гражданским.
      Подошел подмастерье с побледневшим лицом.
      — Господин Зопирион! Неужели тебе понравилось, что эта штука пролетела прямо у меня над головой и напугала меня до смерти?
      Вернулся Сеговак вместе с Дионисием и телохранителями архонта. Тиран любезно поприветствовал присутствующих. Рабочие снова зарядили катапульту. И снова устройство с треском выпустило стрелу.
      — О фессалийские ведьмы! — пробормотал телохранитель и нарисовал в воздухе знак, предохраняющий от дурного глаза.
      — Зевс всемогущий! — вырвалось у Дионисия. — Вижу, что у тебя есть еще одно копье. Повтори выстрел, я хочу убедиться, что это не случайность.
      Катапульта выстрелила в третий раз. Дионисий обошел машину и осмотрел со всех сторон, ощупывая и постукивая по деталям и задавая вопросы.
      — Ты можешь изменять дальность полета? — завершив осмотр, спросил он.
      — Нет, господин. Ее следует устанавливать на определенном расстоянии от мишени, — ответил Зопирион.
      Дионисий задумчиво поглаживая бороду.
      — Слишком узкая область применения, — заключил он. — Понимаешь, мой дорогой Зопирион, я полагаю, что ты совершил прорыв в военном искусстве с тех пор, как бронзовые мечи заменили железными. Тем не менее, с точки зрения массового производства, твоя катапульта меня не устроит до тех пор, пока не появится возможность варьирования дальности полета. Но с твоим гением ты с легкостью преодолеешь и эту трудность.
      И, прочитав разочарование на лице Зопириона, он добавил:
      — Но с этого момента твоя заработная плата возрастет до двух с половиной драхм в день. И я доведу до сведения ответственных лиц, что ты должен получать по первому требованию необходимые материалы и рабочих. У тебя будет наивысший — опять забыл это слово — приоритет.
      Дионисий похлопал Зопириона по плечу и пожал ему руку.
      — Но подобный успех требует ужесточения мер безопасности. Как только завершится строительство нового дома, ты со своей командой переедешь на Ортигию, где в основном и живут мастера. У меня нет никакого желания, чтобы тебя похитили шпионы финикийцев! Мне рассказали о том, что случилось с тобой на обратном пути из Карфагена, — добавил он.
      — Вы правы, господин. Достаточно одной попытки. Во второй раз удача вряд ли улыбнется мне.
      Следующую декаду Зопирион провел в раздумьях. Несмотря на то, он делал эскиз за эскизом новой катапульты, ни один из них его не устраивал. В глаза бросались два очевидных способа варьирования диапазоном. Во-первых, изменение угла, под которым вылетает копье. Во вторых — изменение расстояния, на которое оттягивали тетиву перед выстрелом.
      Первый способ был прост для решения с точки конструкции механизма: надо было просто поворачивать вокруг горизонтальной оси лук с прикрепленным к нему брусом с желобом. Но вся конструкция становилась тяжелее, шире и выше. Второй способ — изменение расстояния, на которое оттягивали тетиву — помогало избежать трудностей, возникающих в первом случае, но здесь требовалось хитрое конструктивное решение.
      Наконец, Зопирион нарисовал чертежи для нескольких моделей, используя для них альтернативные схемы. На одной поворачивался лук. На другой вместо одного было три защелки, установленных на брусе с желобом одна за другой. На третьей был установлен массивный бронзовый механизм защелки, который мог свободно скользить по брусу и при помощи лебедки его можно было оттягивать назад.
      Но в это время в Арсенале начались трудности. Лифодем претворял в жизнь довольно странные идеи по организации труда. С одной стороны он разделял — или перенял — ненависть Дионисия к финикийцам. Однако Дионисий не старался выказывать их в присутствии четырнадцати мастеров, которых в Карфагене нанял Зопирион. Тиран изо всех сил пытался поддерживать с ними теплые отношения. Но Лифодем, со своей стороны, обращался с финикийцами чрезвычайно грубо. В глаза он мог называть их «вероломными, трусливыми, подлыми грабителями». По утрам же встречал их насмешками:
      — Эй, Азраель, ты случайно на днях не сжег младенца?
      Или:
      — А вчера ты, случайно, не надул вдову или сиротку?
      Или:
      — Ну как, пытали пленников?
      Финикийцы низко кланялись с кислыми натянутыми улыбками. Спустя некоторое время двое из них исчезло. Узнав об этом, Дионисий пришел в ярость, так как он был уверен, что они вернутся в Карфаген и расскажут там о разработках нового оружия. По всей видимости, у него произошел серьезный разговор с Лифодемом, потому что последний изменил манеру общения с оставшимися финикийцами.
      Лифодем не упускал возможности вмешиваться в детали разрабатываемых проектов. Несмотря на то, что его познания в технике были не больше, чем познания Зопириона в ворожбе этрусков, он постоянно суетился, сыпал идеями и настаивал, что их нужно было моментально и все сразу применять на практике. На следующий день он возвращался, отменял предыдущие распоряжения и придумывал новые. Один проект за другим зависали на грани остановки, а их мастера отчаивались выполнять непрактичные и часто противоречивые распоряжения.
      Алексит и Пирр с несчастным видом бродили по арсеналу, пытаясь выполнять свои обязанности. Они делали попытки обуздать энтузиазм Лифодема и защитить мастеров проектов от необходимости внесения поспешных поправок, которых требовал начальник Арсенала. Яростные споры возникали между Лифодемом и мастерами, между мастерами как таковыми и между Лифодемом с одной стороны и Алекситом и Пирром с другой. Дня не проходило, чтобы до ушей Зопириона не долетали с галереи крики и удары кулаком по столу. Несмотря на яростную ненависть к Алекситу, Зопирион начал проникаться симпатией к кораблестроителю. По крайней мере, последний был в состоянии отличить плохого мастера от хорошего.
      Однажды Лифодем появился в Арсенале с темнокожим стройным человеком среднего роста с узким, будто вырубленным топором лицом. На нем было надето шерстяное платье, доходящее до колен и подпоясанное ремнем. На голове была надета вязаная шапочка с длинным хвостиком. Блестящие черные волосы до плеч были аккуратно завиты и уложены. А борода также завита и напомажена. В руках он держал палку с резным набалдашником из слоновьей кости в виде маленького дракончика.
      Проходя мимо Зопириона, Лифодем представил ему гостя.
      — О Зопирион, познакомься с Туриа из Вавилона.
      Тот прикоснулся к носу набалдашником палки и произнес по-гречески, но с сильным акцентом.
      — Да принесут тебе мир божественные звезды, сынок!
      — Это наш новый ученый, — сказал Лифодем. — На востоке придумали универсальную науку, в основе которой лежат знания о звездах. Послушай, парень, теперь для нас нет ничего ненаучного! — он самодовольно улыбнулся, захихикал и подтолкнул локтем Зопириона.
      — А чем будет заниматься господин Туриа? — спросил Зопирион.
      — Будет делать переворот на нашем производстве, вот что. Мы будем обращаться к нему, когда возникнет надобность в выборе места для запуска нового проекта, для определения его приоритета, определения, чей чертеж лучше. Понимаешь, он будет выходить на крышу и спрашивать ответа у звезд. А потом составит гороскоп и расскажет, как лучше использовать преимущества и оккультные влияния различных светил.
      За обедом, когда юноша, как всегда, направился к источнику Аретузы, Архит с изумлением взглянул на него.
      — Что случилось? Ты выглядишь нездоровым.
      — Именно так. А ты видел нового вавилонского волшебника?
      — Нет. А что случилось?
      Зопирион рассказал ему. Архит схватился за голову.
      — Нет! Отец Зевс! Этого не может быть!
      — Ха-ха, это ты так думаешь. Скажи мне, Архит, почему большинство высших исполнительных должностей занимает банда жуликов, дураков или невежд?
      Архит задумался.
      — Пожалуй, ко всем это не относится.
      — Да что ты! Ты же знаешь…
      — Нет, просто так кажется. Многие, вроде Пирра, достаточно сведущи. Просто когда у власти оказывается жулик или дурак, то у окружающих его людей появляется слишком много проблем. К примеру, рабочие или рабы, которые на первый взгляд совершенно безобидны. Их добродетели — если таковые имеются — вряд ли потерпят существенные изменения, а свои недостатки они скрывают под страхом наказания. Но дай ему хоть немного власти, и увидишь, что получится. Достоинств не стало больше, но появляется безнаказанность, с которой они начинают следовать своим порокам. К тому же, при выборе между пороком и добродетелью следовать первым гораздо приятнее.
      — Я сыт по горло заслуживающим особого внимания идиотизмом, — взвился Зопирион. — Я надеялся поскорее продвинуться в своей работе и получить возможность просить архонта об отпуске для поездки в Мессану. Но, после того как толстокожий создал такой хаос, мне кажется, что об этом можно забыть.
 
      Три дня спустя Лифодем собрал мастеров на в углу Арсенала. Когда они выстроились в линию, он показал рукой на Туриа и торжественно произнес:
      — Мы собираемся провести реорганизацию размещения бригад в соответствии с новыми научными принципами, предложенными нашим новым научным консультантом. Все бригады должны перейти на новые места в соответствии с этим планом. Всем понятно? — Он показал огромный кусок папируса. — При новом расположении каждая разработка будет вестись на месте, наиболее благоприятном с точки зрения оккультной эманации звезд.
      Кто-то взвыл. Покраснев от гнева, Лифодем оглядел собравшихся.
      — Кто это сказал? Кто это сказал? Клянусь Гераклом, любой, кому не по нраву научные методы, при помощи которых мы организовали нашу работу, может прыгнуть в источник Аретузы. Я здесь начальник, а вы будете делать то, что вам скажут. А теперь отправляйтесь на места и начинайте переносить оборудование в соответствии с планом.
      — Прямо сейчас? — раздался голос из толпы.
      — Да, прямо сейчас. Что ты хотел, Павсаний?
      — Господин Лифодем, не могли бы вы подсказать, как мне передвинуть наковальню, которая весит десять-двадцать талантов и привинчена к полу? — спросил кузнец.
      Лифодем хмуро рассматривал чертеж.
      — На плане указано, что ее нужно передвинуть только на несколько локтей. Вряд ли такое небольшое расстояние повлечет за собой большие изменения. Пусть стоит где стоит, по крайней мере, до момента, когда мы передвинем остальных.
      Вслед за ним и другие кузнецы начали требовать, чтобы их тоже оставили на старом месте. И когда они получили разрешение Лифодема, другие мастера тоже начали упрашивать начальника остаться на старом месте. Но Лифодем топнул ногой.
      — Клянусь Зевсом! — взревел он. — Все, за исключением кузнецов, должны переехать на новые места, указанные на плане. Отговорки не принимаются. Если не хотите потерять работу, приступайте к выполнению.
      Мастера начали расходиться по местам, возмущаясь себе под нос. В Арсенале поднялся страшный шум: рабочие приступили к исполнению приказа и начали переносить вещи на новые места. И сразу же начались трудности. Кузнецы, получившие разрешение не переезжать, как выяснилось, занимали места, на которые должны были переехать другие бригады. И те не могли начать переезд до тех пор, покуда кузнецы не освободят его и, следовательно, не могли освободить место для других бригад.
      Начался ужасный переполох. Люди обливались потом, спорили, угрожали друг другу, вопили и во весь голос взывали к различным богам. У некоторых бригад дело дошло до драки, рабочие бросались друг на друга с кулаками, пинками, таскали друг друга за волосы, так что мастерам приходилось разнимать драчунов. Когда село солнце, и половина намеченной работы не была выполнена.
      На следующее утро, когда рабочие арсенала собирались на работу, меж них прошел шепоток: «Не будем ни за что браться без личного приказа Толстокожего».
      Спустя некоторое время в арсенале вместе с Туриа появился Лифодем. От злости сжав кулаки, он со всей силы легких закричал на людей, спокойно сидящих на вещах или кучах материалов. При встрече с яростным взглядом Лифодема они отводили глаза или смотрели в никуда. Наконец, начальник арсенала подскочил к одному из мастеров.
      — Эфрон! Почему ты не переезжаешь на новое место? — крикнул он.
      — Не могу, господин, потому что его занимает бригада Поллиса.
      Лифодем подошел к Поллису и повторил вопрос.
      — Не могу, господин. Там находится группа Хилоса.
      — О боги Олимпа! Вы же взрослые люди, почему вы не можете сами решить такую простую задачу! — закричал Лифодем. — Архонт не выносит беспорядка! Если это мятеж, то вас всех повесят! — и он выскочил на улицу, а вслед за ним и вавилонянин.
      Рабочие и мастера расслабились, там и здесь начали возникать беседы, кто-то начал играть в кости. Прошел час, и в дверях арсенала появились Дионисий и Архит. При виде их все присутствующие поднялись.
      — Всем вольно! У меня для вас несколько объявлений, — сказал Дионисий. — Во-первых, Лифодем — начальник арсенала — отправлен в краткосрочный отпуск. В последнее время он много работал, и это плохо сказалось на его здоровье. — раздавшиеся было возгласы одобрения быстро затихли. — Во-вторых, помощник начальника арсенала господин Алексит по его личной просьбе переведен на верфи, так как там он сможет принести гораздо больше пользы, чем на настоящей должности. В-третьих, на его место назначается Архит из Тарента. И последнее. Консультанта по особым вопросам господина Туриа — великоговавилонского ученого по неотложному делу срочно вызвали в Афины. Он не имеет возможности остаться с нами.
      Многие лица расплылись в широких улыбках, и даже губы Дионисия дрогнули.
      — В течение следующих нескольких дней до момента, когда Лифодем вернется к своим обязанностям, работой Арсенала будут руководить Пирр и Архит. В случае возникновения разногласий они будут советоваться с Филистом. А теперь займитесь переездом на старые места.
      — Дионисий допустил одну ошибку — полностью не избавился от Толстокожего. Я предложил было это сделать, но он достаточно резко попросил меня замолчать, — сказал за завтраком Архит Зопириону.
      В течение последующих нескольких дней работа шла достаточно гладко. Зопирион пришел к выводу, что только две из его маленьких моделей — с несколькими защелками и с передвижным бронзовым механизмом-защелкой — достаточно убедительно проявили себя, и необходимо выполнить эти модели в полную величину. Но в один прекрасный день в начале Гамелиона , Зопирион поднял глаза и увидел перед собой отдохнувшего и поправившегося Лифодема. А рядом с ним стоял Архит.
      — Привет, старина Зопирион! — сказал начальник Арсенала. — Как продвигается работа над маленькими катапультами?
      — Все в порядке, господин.
      — Знаешь, я не имею определенного представления об этих устройствах. Не покажешь ли мне схему твоей работы?
      Зопирион дал пояснения к принципам работы моделей.
      — Мне понравился вон та, где поворачивается лук и брус с желобом, — поджав губы, произнес Лифодем. — Почему бы тебе не выполнить ее в полную величину?
      — Потому что в этом случае увеличив вес и размер мы не добьемся большего результата.
      — Тем не менее, она мне больше нравится, потому что в этом случае ты полностью натягиваешь лук, а следовательно, стрела будет попадать в цель с наибольшей силой. Когда ты стреляешь из обычного лука на близкое расстояние, то не направляешь его в небо, а просто натягиваешь слабее, согласен?
      — Но, господин, я…
      — Возражения не принимаются. Выполни в полную величину именно эту модель катапульты. А об остальных забудь навсегда.
      Зопирион, почувствовав, что самообладание куда-то ускользает, набрал полные легкие воздуха и собрался было горячо возразить, но заметил, что Архит подмигнул, пробормотал свое согласие.
      Чуть позже он загнал Архита в угол и потребовал объяснений.
      — Что, клянусь именем Собаки, ты придумал, когда позволил ему снова лезть не в свое дело! Он погубит проект, это видно невооруженным глазом.
      Архит в ответ озорно улыбнулся.
      — Ой, я даже не знаю. Возможно, он оказался прав.
      — Но это глупо…
      — Он не так глуп, как хочет казаться.
      — Да, конечно же, нет. Он еще глупее! Но перестань шутить! Скажи лучше, в чем дело! Если это очередная выходка вроде звездочета, то я возвращаюсь в Тарент.
      — Не волнуйся, я его обработаю. — сказал Архит. — Пусть твои люди начинают работу. Приступайте к строительству опорных рам для двух моделей, которые ты выбрал. Начните переделку уже готовой большой катапульты. Как только работы продвинутся настолько, что станет заметна разница, я приведу его, покажу их и смогу убедить его изменить свое мнение.
      — Изящный трюк, если только все получится так, как ты сказал. Он был прекрасным учителем, который мог запросто превратить здравую идею в полную чушь.
      Прошел облачный Гамелион, с дождями и буйными ветрами. Новые катапульты постепенно обретали задуманные формы. Наконец, настал день, когда Архит привел Лифодема.
      — Мне казалось, что я приказал тебе выполнить в полную величину модель с поворачивающимся луком, а об остальных забыть? А теперь я вижу: оба желоба зафиксированы. Что ты скажешь в свое оправдание?
      — Позволь мне объяснить все, господин, — вмешался Архит. — Все это время Зопирион постоянно советовался со мной. Мы начали делать катапульту с поворачивающимся луком, но неожиданно возникли технические трудности. Мы…
      — Какие же технические трудности?
      — Сейчас поясню, — и Архит заговорил совершенно серьезно, сопровождая слова выразительными жестами. — Проблема заключается в том, что когда вращающаяся модель приближается к этой штуковине, поворотный механизм перекрещивается с как бишь его?.. с этой штукенцией, и выбрасывает эту ерундовину с места. Единственная возможность предотвратить параллакс — этот прибамбасик, который предохраняет эту хрень от выравнивания. Итак, с какой бы стороны мы не пытались решить проблему, результат был всегда одинаков: катапульта не работает. Ты успеваешь за ходом моих рассуждений?
      Лифодем в раздумье почесал бороду.
      — Да… я понял, что ты хочешь сообщить. Забавно, но об этом я как-то не подумал. Одно могу сказать: парочка таких замечательных и толковых парней обязательно должна найти решение и обойти возникшие трудности.
      — Мы и пытаемся. Клянусь священным тетрактусом, как мы стараемся! Но покуда мы думаем, нельзя терять рабочее время. Вот мы и решили переделать вращающуюся модель в модель с зафиксированным желобом. Если работает не самый лучший вариант, то ничего не остается делать, как именно его показать архонту. Но как только мы решим эту проблему, то сразу же вернемся к варианту с вращающимся луком.
      — Прекрасно! Хотел бы я видеть всех своих строителей столь же благоразумными, как вы. Желаю отличной работы!

      Пасмурным днем в начале Элафеболиона рабочие из бригады Зопириона выкатили на поле для стрельбы из лука. Несмотря на то, что Архит пришел поглядеть на испытания, вряд ли кто еще обратил на них внимание. Жители Ортигии давно привыкли к экспериментам Зопириона.
      Сначала Зопирион дал команду рабочим установить старую катапульту, на которой он установил три защелки одну за другой. Рабочие оттянули тетиву до самой дальней защелки, зацепили тетиву и отсоединили от лебедки. Зопирион нажал на спусковой рычаг. Катапульта с грохотом выпустила стрелу, и она, издав пронзительный свист, улетела к дальнему краю поля на расстояние, приблизительно равное длине полета стрелы, выпущенной катапультой с одной защелкой.
      Далее последовала команда зарядить катапульту на среднюю защелку. Испытание прошло без происшествий. Но когда рабочие зарядили ее на ближнюю защелку, то выяснилось, что спусковой рычаг установлен очень неудобно: Зопириону пришлось нагнуться над рамой катапульты и в таком положении нажимать на него. Когда он нажал на рычаг и тем самым высвободил тетиву лука, то потерял равновесие и упал на катапульту. Мгновение спустя выстрела подбородок Зопириона оказался на том же месте, где только что разрезала воздух тетива лука.
      Юноша выбрался из катапульты и пощупал ссадину.
      — Упади ты на один удар сердца раньше, старик, и твоя голова, подобно стреле, полетела бы над полем, — произнес Архит.
      — Такой способ использования головы ничем не хуже любого другого, — огрызнулся Зопирион и отправил рабочих заряжать вторую катапульту. Он приподнял крючки, расположенные спереди тяжелого бронзового механизма-защелки, размером и формой напоминающего кирпич. Крючки по форме напоминали клешни краба. А на противоположной стороне механизма было проделано отверстие, к которому была привязана веревка, другим концом намотанная на лебедку. В верхней части был установлен спусковой рычаг.
      Рабочие начали вращать ворот лебедки, оттягивая назад вдоль желоба катапульты механизм защелки и тем самым, натягивая тетиву. От напряжения лук дрожал и звенела тетива. Ручка лебедки была приделана к храповому колесу, которое можно было зафиксировать при помощи предохранителя. Когда Зопирион увидел, что механизм защелки оттянули достаточно далеко, он поставил лебедку на предохранитель. Веревка лебедки оставалась туго натянутой, удерживая тетиву. Зопирион положил в желоб стрелу, приладил ее к тетиве и взялся за спусковой рычаг.
      — А его нужно оттянуть назад. Вот так! — сказал он.
      Он нажал на рычаг, но ничего не случилось. Рычаг не опускался. Защелка не срабатывала.
      Зопирион нажал сильнее, но безрезультатно.
      — Проклятый механизм заело. Осторожно… — сказал Архит.
      — Да в преисподнюю его! — закричал Зопирион, с силой нажимая на рычаг.
      Крючки сломались. Лук неожиданно дернулся, выстрелил, полетела стрела. И в то же время вследствие внезапного освобождения тетивы в воздух подбросило механизм защелки, все еще привязанный к лебедке. С глухим звоном он ударил по голове Зопириона. Звезды посыпались у него из глаз…
      Когда юноша пришел в себя, он лежал на спине около катапульты. Архит мокрой губкой протирал ему лоб. Когда зрение окончательно вернулось к нему, Зопирион увидел, что вокруг него с тревожным видом стоят люди из его бригады.
      — Ч-что случилось? — спросил он.
      — Тебя ударило при отдаче катапульты, чего я и боялся, — пояснил Архит, смачивая лоб друга. — Твой крепкий череп целехонек, зато ты заработал шишку размером с яйцо грифона. Видно, боги тебе помогают, если до сих пор твоя катапульта никого не убила.
      Зопирион со стоном сел.
      — Такое ощущение, будто сам Геракл ударил меня!
      — Тебе лучше взять выходной. Ребята, закатите машины обратно в арсенал.
      К вечеру Зопирион был уже на ногах, однако содрогался от боли при резких движениях. С Архитом у него завязался долгий спор. Друзья сидели в своей комнате. Зопирион придерживался точки зрения, что следует продолжить разработку катапульт с несколькими защелками, предназначенных для стрельбы с различной дальностью полета стрелы. Архит же ратовал за катапульту с передвижным механизмом защелки — аналог того, который несколько часов назад ударил по голове его лучшего друга. Жаркий и громкий спор разгорелся до такой силы, домохозяйка была вынуждена постучать им в дверь.
      — Мальчики? Спорьте между собой, но я не хочу вас слушать! — прокричала она.
      С широкой улыбкой на лице Архит отпер дверь.
      — Ничего страшного, дорогая Рода, не пугайся! Мы и сейчас лучшие друзья.
      — А к чему весь этот крик?
      — Тебе не понять полет строительной мысли. Просто различие взглядов на некоторые технические аспекты. Никак не могу довести до понимания моего толстокожего друга, что архонта никогда не устроит… ну… ладно… не бери в голову. Спокойной ночи!
      Архит закрыл дверь и снова повернулся к Зопириону.
      — Неужели ты не понимаешь, насколько ты глуп? Осталось всего ничего: либо использовать более толстое копье вместо стрелы, либо снабдить ее фланцами…
      Зопирион покачал головой.
      — Послушай, старик, у меня раскалывается голова и я не очень хорошо соображаю. Я целый год как невольник пахал на Дионисия, практически без отдыха. Почему бы мне не отпроситься у него дней на десять?
      Архит сжал губы.
      — Вот теперь, наконец, у тебя появился здравый смысл. К чему иметь друзей среди высших мира сего и не пользоваться этим?
      — Согласен. Скажи ему, что мне нужно заняться собой и немного подумать.
      Архит рассмеялся.
      — Он будет уверен, что ты будешь думать над его проблемами, но я-то уверен в обратном. А тебе лучше сообщить в Мессану о своем скором приезде.
      Пятнадцатого Элафеболиона Зопирион приехал в дом Ксанфа в Мессане. Не успел он войти в дом, как Коринна бросилась в его объятия. Главк хлопнул его по спине, а малыш Ахирам — теперь его переименовали в Херона — пританцовывая, скакал вокруг него, ожидая, когда же друг обнимет его.
      После обеда, когда женщины удалились, Зопирион обратился к Ксанфу.
      — Как продвигается сватовство?
      Ксанф похлопал себя по бороде.
      — Рад сообщить тебе, что все идет прекрасно. С твоим отцом мы наконец пришли к единому мнению.
      — Значит, я могу рассчитывать на скорую свадьбу с Коринной?
      — Конечно можешь, примерно через год.
      — Почему примерно через год?
      — Самое благоприятное время для свадьбы, и это всем известно — в полнолуние Гамелиона. Но он прошел два месяца назад.
      — О, Зевс Олимпийский! Неужели ты хочешь сказать, что мне придется ждать до следующей зимы?
      — Именно так, дорогой Зопирион. Как всякий разумный отец, я желаю своим детям только добра. Желаю счастья, а его можно достичь единственным образом: соблюдая правила.
      — Почему… почему ты хочешь отложить мою свадьбу только на основании глупых суеверий?
      Главк изо всех сил делал знаки Зопириону замолчать, но перевозбужденный юноша не обращал на них никакого внимания.
      — Суеверия? — взревел Ксанф. — Так ты называешь священные традиции, оставленные нам нашими предками, суеверием? Послушай, неверная собачья морда! В моей семье я не хочу видеть распутного еретика!
      — Но я… но если…
      — Спокойной ночи, господин! — Ксанф тяжело поднялся на ноги, и, мучаясь отдышкой, вышел во двор.
      — Ну, смотри, что ты наделал, — сказал Главк.
      — Я просто сказал, что хотел, — ответил Зопирион.
      — Сказал, что хотел! Клянусь Небесными близнецами, все кончено! Мне очень жаль, ты был бы отличным зятем.
      — Спасибо. Что же мне делать, Главк?
      — Подожди до утра, и униженно попроси прощения.
      — Значит, я должен ползать вокруг него на коленках, как какая-нибудь жаба, вылезшая из-под камня, и рассказывать старику, что я на самом деле верю в его благополучные дни и дурные предзнаменования?
      — Совершенно верно. Я не говорил, что это доставит тебе удовольствие или что это единственное средство. Но я не вижу иного способа вернуть Коринну.
      Зопирион глубоко задумался. Главк извинился и вышел. Юноша сидел в неярком свете поднимающейся луны, завернувшись в плащ до подбородка. Вдруг раздался негромкий шорох. Из темноты, также завернутая в плащ, появилась Коринна. Зопирион рассказал ей печальную историю.
      — О, мой дорогой! Ну почему ты не пропустил эти слова мимо ушей, бросив какое-нибудь безобидное замечание? Или не придумал бы собственную примету или суеверие? — сказала она.
      Зопирион застонал.
      — Да потому что, дорогая, я — наиглупейший из всех ослов. Что касается ума, то я — неплохой строитель. Но когда дело заходит до отношений с людьми, то здесь я настолько же некомпетентен, насколько Лифодем сведущ в конструировании.
      — Послушай, Зопирион, человек должен уметь обходить такие ситуации!
      — Знаю, но иногда мне кажется, что я вряд ли смогу этому научиться. Если кто-то говорит ерунду, я встаю и говорю ему об этом прямо и привожу логичные доказательства. Кто угодно подтвердит, что таким образом невозможно завоевать симпатии окружающих. Неужели ты до сих пор хочешь выйти за такого толстокожего?
      — Я прекрасно знала тебя, когда говорила, что хочу за тебя замуж.
      Он сделал шаг к ней, но она ускользнула.
      — Нет, мой дорогой!! Если ты приблизишься ко мне, то бог знает, чем все может кончиться.
      — Ой, не думай…
      — Говори тише! Если родители застанут нас за разговором без сопровождающих, отец вышвырнет тебя за порог прежде, чем ты успеешь хоть слово вымолвить. Обещай же: несмотря ни на что, ты завтра попросишь у отца прощения.
      — Я… я… ох, отправить бы в преисподнюю брачные контракты, родительские переговоры, приданое и церемонии! А может, просто сбежим?
      — Что?! Ты предлагаешь мне вступить, подобно простолюдинам, в гражданский брак?
      — Ну… о… да. Видимо, я предложил именно это. Надеюсь, я не обидел тебя?
      — Нет, не очень. Мало чем можно шокировать женщину, дважды потерявшую мужа. На самом деле, мне было даже приятно услышать лишнее подтверждение тому, что ты хочешь взять меня в жены не из-за приданого. Но я люблю отца и не хочу обижать его. К тому же, дорогой, ты не заглядываешь далеко вперед.
      — О чем ты?
      — Наш поступок привел бы в ярость и твоего отца тоже.
      — Да пусть их. Мы будем выше предрассудков.
      — Значит… Дай мне подумать… не могу точно выразиться, — она присела, подперев ладонью подбородок. Зопирион же буквально поедал ее глазами.
      — Ты думаешь: с поддержкой семьи или без нее я смогу предоставить ей хорошие условия жизни. Так почему бы не взять то, чего я так хочу, и к черту их всех? Разве не так?
      — Да, конечно.
      — Но ты даже не предполагаешь, какие мерзкие сюрпризы способны приготовить нам боги. Мы живем в мире, где полно страшных опасностей, неудач и несчастных случаев. Каждый год до нас доходят известия или о вспышке чумы в том или ином крупном городе, или о разрушительном землетрясении в другом, а третий разграбили, а жителей порезали или угнали в рабство. Каждый год кто-то из друзей или близких погибает от рук разбойников, или попадает в рабство, или встречает смерть на поле боя или умирает от болезни. И ты наверняка думаешь: в фаворе у Дионисия ты как за щитом у Афины. Но кто может предсказать будущее? У Дионисия руки по локоть в крови…
      — Не уверен. Он выдающийся государственный деятель…
      — Возможно, и выдающийся. Но суди по делам, а не словам. И все станет ясно. Возможно, не пройдет и года, и ты погибнешь в жаркой переделке. А что будет со мной, если я отвернусь от собственной семьи? Или представь, что Дионисия свергли или убили. Даже если тебе удастся покинуть Сиракузы, то, порвав с семьей, тебе будет некуда возвращаться. Нужно беречь гавани, в которые мы можем пристать. Женщина не может не думать об этом. Женщина не может бороздить внутреннее море, и жить на средства от случайного заработка. Пожалуйста, попробуй помириться с отцом!
      — Сделаю все, что от меня зависит. Тот, кто сказал, что мужчины практичнее женщин, не в силах отличить гору от гриба.
      — Не нужно на самом деле вставать на колени. Скажи ему, что от удара по голове у тебя слегка затуманился разум.
 
      На следующее утро Зопирион завтракал за одним столом с Ксанфом и его семьей, вел себя молчаливо и очень вежливо. Когда завтрак был закончен, он обратился к Ксанфу.
      — Можно мне поговорить с вами наедине?
      — Я так и думал, — изрек Ксанф. — Всем выйти из комнаты!
      — Милостивый государь. Во-первых, я хочу извиниться за свои грубые, случайно вырвавшиеся слова. Понимаешь, на самом деле я уважаю традиции наших предков…
      И Зопирион начал многословные пояснения и извинения, балансируя на грани между раболепными просьбами и вызывающими высказываниями, внутренне презирая самого себя. Круглое, с отвисшим двойным подбородком лицо Ксанфа было как каменное. Но тут во двор выбежал Херон.
      — Кто хочет поиграть со мной в мячик? Дорогой Зопирион, покидай со мной мячик!
      Его слова растопили суровый взгляд Ксанфа. Он вздохнул.
      — Во имя безопасности своего внука я сменю гнев на милость. Но, тем не менее, я не позволю сыграть свадьбу раньше, чем через десять месяцев.
      — Нужда — жестокий учитель. Но нельзя ли нам по крайней мере совершить обряд обручения?
      — Да, это можно. Сколько времени ты пробудешь в Мессане?
      — Дней пять-шесть.
      — Тогда назначим торжество на вечер перед твоим отъездом.
 
      Стена вокруг Мессаны не претерпела существенных изменений и стояла все так же полуразрушенной. В таверне у Кулона было как всегда многолюдно. Греческий капитан рассказывал очередные новости.
      — …Деркилид, стратег Спарты в Азии, заключил союз с Персами и вторгся во Фракию: там варвары непрестанно совершали набеги на греческие города, расположенные вдоль побережья полуострова. Спартанцы выгнали фракийцев с полуострова и построили вокруг него стену. Теперь он под надежной защитой. Перерезов участников одной из группировок, принимавших участие в гражданской войне, спартанцы восстановили мир во фракийской Гераклее. А у себя на родине они разработали план свержения Пирра. Афиняне приговорили к смерти философа Сократа по обвинению в развращении молодежи и пропаганде в городе странных богов. Персы выбрали Конана Афинского своим адмиралом…
      К Зопириону сквозь толпу пробирался невысокий человечек неопределенной наружности, и когда он подошел поближе, юноша сразу же узнал его.
      — Асто! Отважный мореход, как ты поживаешь?
      Асто поклонился.
      — Клянусь благосклонностью богов Ханаана, о, господин Зопирион, дела идут хорошо. Теперь у меня собственный корабль. А ты как?
      — Работаю строителем у Дионисия.
      — Неужели? Значит, будем часто видеться: хозяин предложил мне плавать по маршруту Мотия — Сиракузы.
      — Как ты добрался до Мессаны? Я думал, что все торговые корабли поставили на зимовку.
      — Так оно и есть. Я приехал верхом на муле.
      — Ты? Моряк!
      — Да, и наиглупейший осел из всех, кого ты видел. Мои хозяева дал мне поручение купить корабельный лес. А что за слухи ходят вокруг Дионисия?
      — Какие слухи?
      — Что он собирается завоевать весь мир, как греческий Кир, что он собирается превратить Сиракузы в величественный город, превосходящий Афины и Вавилон вместе взятые, что, оставаясь наедине сам с собой он мучается от страха перед возможным покушением. Есть ли в подобных сказках хоть зерно истины?
      Зопирион пожал плечами.
      — Хозяин не доверяет мне своих политических планов.
      — А ты, что ты делаешь для него?
      — Ну, я работаю над новым изобретением… — с энтузиазмом начал было Зопирион, но опомнился и прервался на полуслове. — Я.. … предложил ему… внести некоторые усовершенствования в систему оборонительных сооружений города.
      Асто улыбнулся.
      — Значит, люди говорят правду: Дионисий принуждает тех, кто на него работает, не раскрывать секретов своей деятельности. Ну, будем надеяться, что его планы, каковы бы они ни были, не повлекут на наши головы новых разрушений.
      — Я абсолютно уверен: этого не случится. Во многих отношениях он — блестящий правитель.
      — Я тоже надеюсь. Но ты знаешь, что иногда случается с великими мира сего. Мы для них как насекомые в руках мальчишки, у которых он отрывает лапки и крылышки. Прошлой осенью, когда я был в Карфагене, там перед Советом выступал один человек. Он представился финикийским строителем, который работал на Дионисия, но сбежал из-за плохого обращения. Он принес известия о фантастическом оружии, при помощи которого Дионисий собирается победить ханаанцев. Стрелы, выпущенные из него, могут долететь из Сиракуз до Карфагена! А военные галеры размером с город и прочие чудеса! Мне очень интересно есть ли на самом деле почва для подобных рассказов.
      — Это просто ерунда! Мы просто следим, чтобы в городе было достаточное количество обыкновенного оружия, и все. А что случилось дальше с беглецом-строителем?
      — Совет принял следующее решение: из-за очевидного вымысла этого рассказа его признали греческим шпионом, которого послал Дионисий, чтобы посеять страх в сердца жителей Карфагена и ослабить республику. Короче говоря, его казнили.
      Зопирион спрятал свои чувства за медленным глотком вина.
      За несколько оставшихся дней он несколько раз подолгу прогуливался и разговаривал с Коринной, но в обязательном присутствии одного из членов семьи. В последний вечер перед отплытием Ксанф устроил обещанное торжество. После того, как гости — чудовищно скучные и невыносимо занудные, как показалось Зопириону — насытились, под густыми и длинными вуалями из женских апартаментов вышли Коринна и ее мать. Ксанф встал со своего места и, держа в одной руке свиток папируса, а другой дочь за руку, произнес:
      — Я, Ксанф, сын Главка из Мессаны, настоящим свидетельствую, что между мной и этим молодым человеком — Зопирионом, сыном Мегабаза из Тарента, в настоящее время проживающим в Сиракузах, и его семьей, достигнуто соглашение о женитьбе его на мой дочери Коринне. У меня здесь три копии соглашения о помолвке, потому что его участники проживают в разных городах. Зопирион прочитал контракт, сверил все его копии и убедился в том, что они идентичны, и зафиксировал подписью свое согласие со всеми приведенными в нем условиями. В этом контракте оговорена сумма денег, которую я даю за своей дочерью в качестве приданого, список вещей, украшений и других предметов собственности, которые она берет в приданое, а также сумма, которую выделит молодоженам отец Зопириона, многоуважаемый Мегабаз.
      — О, Зопирион, именами Зевса, Геры, Артемиды, Аполлона, Афродиты и Деметры и других богов и богинь, в знак обещания отдать тебе в законные жены мою дочь Коринну в день, благополучный с точки зрения добрых примет для заключения брака и в соответствии с условиями, описанными в соглашении, я отдаю тебе ее руку.
      Зопирион взял руку Коринны и сказал:
      — О, Ксанф, именами Зевса, Геры, Артемиды, Аполлона, Афродиты и Деметры и других богов и богинь в знак обещания взять в законные жены твою дочь Коринну в день, благополучный с точки зрения добрых примет для заключения брака и в соответствии с условиями, описанными в соглашении, я беру у тебя ее руку.
      Гости зааплодировали.
      — Поцелуй ее! — сказал подвыпивший гость.
      Услышав подобную непристойность, Ксанф нахмурился. Гости выпили за здоровье молодых, и Коринна с матерью удалились на женскую половину дома. Выпивка и разговоры продолжались несколько часов — они тянулись еще долгое время после того, как Зопирион успел от них устать — пока, наконец, последний гость не покинул гостеприимный дом и не отправился восвояси в сопровождении слуги, освещавшего дорогу при помощи зажженной с одного конца куска просмоленной веревки.
      Следующую ночь Зопирион провел в Катане, расположенной у подножья величественной Этны. Пять лет назад это был цветущий греческий город. Но Дионисий предложил его жителям переехать в Сиракузы. Они отказались, Тиран подкупил правителя города, и тот позволил войти в город армии Дионисия. Всех жителей, за исключением архонта и его ближайшего окружения, продали в рабство.
      Он передал город мятежным кампанским наемникам в качестве оплаты за их труды. Жертвы массовой продажи в рабство не смогли вернуться домой. Даже Инв не мог организовать их выкуп, потому что ни одному из богатых граждан города не удалось избежать рабства, и некому было собрать деньги.
      Катана и сейчас жила, но сильно изменилась. Городская стена во многих местах была разрушена. На грязных улицах было полно покрытых шрамами, неумытых ветеранов-кампанцев и их неопрятных женщин, звучала оскская речь, а чужеземцев провожали настороженными взглядами. Чумазые ребятишки играли на кучах мусора или приставали к чужеземцам, прося милостыню.
      Зопирион устроился в городской таверне, а потом отправился на рынок за продуктами, из которых хозяин гостиницы должен был приготовить ему обед. Мальчишка-сутенер схватил его за рукав и на ломаном греческом принялся расхваливать симпатичную чистенькую сестричку.
      В доме Ксанфа Зопирион мучительно страдал от сдерживаемых пылких желаний. Теперь он снова почувствовал, как в нем поднимается страсть. Кровь глухо стучала в висках. Он уверял себя в страстной любви к Коринне. Ни одна другая женщина вряд ли способна заинтересовать его. Однако оказалось, что это не совсем так. Ни один из методов пифагорейской школы не помогал. Скрытое в нем животное сметало все барьеры, требуя свободы, любви, физического освобождения. Мальчишка снова потянул его за плащ, и Зопирион вошел вслед за ним в небольшую дверь домика на одну комнату, стоящего на узкой улочке.
      Блудница — пухлая, крепко сбитая жизнерадостная девица из племени сикулов — с радостью занялась своей работой.
      — Ты ведь собирался на рынок? — Когда все было закончено и Зопирион приводил себя в порядок, спросила она. — Я готовлю лучше, чем тот неряха, который работает в таверне. Если принесешь достаточно продуктов, чтобы хватило и нам с братом, я смогу приготовить отличный обед.
      — Буду очень рад, — ответил Зопирион.
      Спустя несколько минут он принес продукты. Юноша уселся на крошечный стул и принялся наблюдать, как она ставит медные кастрюли на небольшой очаг. В комнате помимо стула, кровати, сундука и умывальника ничего не было. Тут и там сквозь огромные дыры в штукатурке просвечивали кирпичная кладка стен.
      Зопирион то и дело задавал вопросы хозяйке. Она немного говорила по-гречески, а он — по-оскски. Последний был схож с сикульским, поэтому, не прилагая особых усилий, они понимали друг друга.
      — Меня зовут Дукетия, — почесываясь, сказала она. — Я из семьи крестьян из Гербесы. Когда мы работали на полях землевладельца, на нас напали солдаты Дионисия: они двинулись в атаку на наш город, а мы оказались у них на пути. Мы не успели спрятаться в городе. Когда меня поймали, я шла по воду отдельно от всех остальных. Три всадника завели меня в рощицу и изнасиловали.
      — До этого я не знала мужчин и с ужасом думала о том, что будет. Поначалу было немного больно и страшно. Но когда заканчивал третий всадник, я начала получать удовольствие. Когда я попросила еще, они засмеялись и с виноватым видом сказали, что если бы могли, то уважили бы мою просьбу. Я обозвала их слабаками: подвели меня к самой грани и так разочаровали. Наконец, один из них ускакал в рощицу и вернулся с товарищем, и с его помощью я получила, что хотела.
      — Они хотели увезти меня с собой и продать, но я сумела ускользнуть. А когда Дионисий снял осаду с Гербесы, я вернулась в город. В нашем доме уже жила другая семья, и они захлопнули дверь у меня перед носом, а потом угрожая камнями и палками выгнали меня из города. А о своих близких с тех пор я ничего не слышала.
      — А потом я прибилась к торговцу и около года колесила с ним по дорогам. Когда я жила в Гербесе, я не знала о существовании проституции и с удивлением обнаружила, что мужчины должны платить мне за то, что доставляет мне самое большое удовольствие. Когда неподалеку отсюда мой торговец умер от лихорадки, я решила осесть в этих местах и заняться делом. Мальчишка, которого я называю «братом» — тоже сирота. Не могу сказать, что у нас все так просто. Мы часто голодаем. Но все-таки работать приходится гораздо меньше, чем с мотыгой на винограднике с рассвета до заката.
      — А ты когда-нибудь беспокоишься мыслями о будущем? — спросил Зопирион.
      — Иногда. Представляю день, когда я состарюсь, и мне придется выйти замуж за какого-нибудь кампанского кабана и остепениться. Но к чему беспокоиться по этому поводу, если еще время не пришло? Ну, как тебе обед?
      — Превосходно, — соврал Зопирион.
      Она начала убирать со стола.
      — Может, еще покувыркаемся?
      — Клянусь Гераклом, Дукетия, ты лишила меня сил еще в прошлый раз! У меня же не три яйца!
      — Ой, да ладно! Такому сильному и молодому господину не составит труда и два раза в день!
      — Я не знаю… Я начал думать о работе…
      — Для разнообразия ты мог бы подумать и о моей работе, это гораздо веселее! Ну, пожалуйста! Я уступлю тебе за полцены. Мне нужны деньги, чтобы заплатить колдунье за средство, предохраняющее от беременности.
      Она села к юноше на колени, начала целовать, ласкать, приспустила с плеча платье. И вскоре они были в постели. Когда он закончил, Дукетия резко удовлетворенно вздохнула.
      — Вот за что я люблю мужчин! Фыркают и бьют копытом, словно крепкие черные быки!
      Со смешанным чувством Зопирион возвращался в гостиницу. С одной стороны, он ощутил гордость и уверенность в собственных силах. С другой стороны, несмотря на то, что с позиции эллинской морали в его поступке не было ничего предосудительного, он был не в ладах сам с собой. Его не покидала смутное ощущение, что он должен был хранить верность Коринне несмотря на то, что они пока не были женаты. К тому же, он нарушил нормы этики пифагорейца. Божественный Пифагор говорил об умеренности в любви — «не более, чем это необходимо для данного человека». Однако Зопирион не проявил сдержанности.
      Но вскоре эти раздумья с легкостью вытеснил стремительный поток мыслей о проекте. И именно их он имел в виду, что обдумывает детали своей работы. Однако во время обеда, когда он предавался воспоминаниям о встрече с Дукетией, неожиданно его осенила схожесть формы сексуального взаимодействия и аналогичного механизма катапульты. Все больше и больше эта идея занимала его разум — фантастическая, а может, непрактичная, но ее стоило записать.
      Он ускорил шаг. В таверне не оказалось ни вощеных табличек, ни папируса или пергамента. Пришлось купить свежевыструганную доску. Он полночи просидел, склонившись над ней в тусклом свете лампы, покрывая желтую древесину заметками и рисунками, и закончил, только когда на ней не осталось места.
      Зопирион планировал прибыть в Сиракузы к полудню следующего дня. Но когда он подъехал к Мегарам Гиблейским — крепости, относящейся к Сиракузам, и примкнувшей к ней грязноватой деревеньке, построенной на руинах когда-то прекрасного города, начал моросить дождь. Дощечка, на которой юноша делал записи, лежала в повозке, и, опасаясь, что дождь смоет записи, он постучался в дверь хижины. Несмотря на то, что обычно Зопирион стеснялся просить приюта у незнакомцев, но мысль о возможности потерять ценные записи придавала ему сил.
      Дверь с треском отворилась.
      — Что вам нужно? — раздался голос из-за двери.
      — Мне бы хотелось переждать дождь. Пожалуйста…
      — Убирайся, бродяга! — дверь захлопнулась, и Зопирион услышал, как с лязгом задвигают засов.
      Дождь, казалось, не собирался прекращаться. Возможность прятаться всю ночь под седлом тоже не доставляла радости. Как результат попытки заснуть около стены запросто могло бы оказаться перерезанное горло. Завернув доску в плащ, он положил ее в повозку и направился к крепости.
      Как только юноша показал идентификационный диск Арсенала, его сразу же пустили внутрь. Начальник стражи предложил ему переночевать в крошечной нежилой комнате, в которой он провел бессонную ночь, мучаясь от укусов блох. Прямо за дверями двое солдат о чем-то громко разговаривали. Разговор по-оскски перешел в громкий спор, они выпили, поссорились, началась драка, потом они помирились, еще немного поболтали и принялись нестройными голосами распевать крестьянские песни.
 
      На следующий день ближе к полудню Зопирион с доской на плече появился у стола Архита на галерее Арсенала.
      — Ты приехал позже положенного, старик, да еще и выглядишь как бродяга… Именем Собаки, что это такое?
      — Не трогай ее, а то все размажешь. Здесь записано решение проблемы с катапультой.
      — Ты шутишь?
      — Совсем нет. Если хозяин скажет хоть что-то о моем отсутствии без разрешения, вот доказательство того, что все это время я на него работал. Видишь вот это?
      — Вижу угольные каракули. Каков их смысл?
      Зопирион схватил лист папируса и начал покрывать его быстрыми, уверенными штрихами.
      — Вот, смотри. Ведь никто не утверждает, что здесь должен быть только один желоб?
      — Думаю, нет.
      — Ну, тогда у нас будет один фиксированный желоб, как на предыдущих моделях. В нем должна быть большой, глубокий паз. Вот так. А по нему будет скользить другой, передвижной желоб. Назовем его «салазки». Получаем комплексную конструкцию. На заднем конце будет встроен механизм защелки либо ползун. На верхней поверхности салазок будет вырезан неглубокий паз для стрелы. А снизу он будет закреплен таким образом, чтобы не мог вылететь при выстреле.
      — Когда мы выдвигаем салазки вперед до упора, крючок защелки — назовем его «палец» — зацепляет тетиву. Трос лебедки привязан к механизму защелки. Наматывая трос на лебедку, мы оттаскиваем назад механизм защелки, салазки и тетиву одновременно. Когда салазки оказались сдвинуты на необходимое место, мы устанавливаем в паз стрелу и опускаем «палец». Тетива высвобождается и выбрасывает стрелу. После этого мы раскручиваем лебедку, передвигаем салазки на исходную позицию «вперед до упора» и начинаем все сначала.
      — А как ты удержишь салазки нужном для выстрела положении?
      — При помощи гликерного колеса у рукояти лебедки и предохранителя, как у модели с передвижной защелкой.
      Архит посмотрел на друга.
      — Клянусь Землей и всеми богами, это лучшее решение! По-моему, ты убил сразу трех зайцев! Просто великолепно! А откуда появилась такая идея?
      — Она появилась, когда я… я… на обратном пути шел по дороге.
      — Возможно, тебе и раньше следовало заняться прогулками по Сицилии, если это так на тебя действует! — нахмурился Архит. — Но мне кажется, у нас скоро начнутся проблемы.
      — Что такое?
      — У нас связаны руки. Почти всех плотников перевели на верфи, чтобы ускорить производство гигантских галер Алексита.
      — Ну, так верни их! Ты же исполнитель!
      — Легче сказать, чем сделать. Необходимо представить Филисту петицию, но предварительно умудриться убедить в этом Лифодема.
      — Ох, а я и забыл! Где он?
      — Возможно, завтракает вместе с другими высокопоставленными лицами. Я найду…
      Раздался громкий унылый гудок, от которого у Зопириона зазвенело в ушах. Он раздался так неожиданно, что тот выронил свой карандаш.
      — О боги, что это?
      Архит расплылся в улыбке.
      — Знаешь, не только ты изобретаешь новое! — и он показал на сложное переплетение трубок и кувшинов, стоящую около его стола. Гудение стихло. Рабочие с пакетами с завтраком в руках начали выходить из Арсенала.
      — Так это твоя сигнальная клепсидра? — удивился Зопирион.
      — Да. Хозяину она настолько понравилась, что он дал мне задание устанавливать для гудка в полдень, вечером на время завершение работ и утром, на рассвете. Мне сообщили — конечно, неофициально — что на следующем пиру в Арсенале меня удостоят одной из медалей.
      Архит аккуратно отмерил стаканом с делениями нужное количество воды и перелил ее в верхний кувшин.
      — Но если твое изобретение заработает, оно будет иметь гораздо большее значение. Встретимся в конце перерыва, а я попробую обработать этого богом обделенного идиота.
 
      Лифодем внимательно слушал пояснения Зопириона. Наконец, он вскинул голову.
      — Не принимаю. У тебя будет скользить тут, скользить там, а где-то посередине будет копье…
      — Нет, нет! — запротестовал Зопирион. — Нижний желоб будет жестко зафиксирован, а верхний будет двигаться вдоль него взад и вперед.
      — Значит, вместо копья будет двигаться желоб? Значит, во врага ты будешь стрелять желобом?
      — Позволь, я объясню все сначала, — ответил Зопирион, прилагая неимоверные усилия, чтобы сдержаться.
      После того, как он трижды объяснил устройство механизма, трижды перерисовывал схему, Лифодем вынес свой вердикт.
      — Я все-таки не понимаю. Думаю, что мы снимем этот вопрос.
      — Что ты имеешь в виду?
      — Если это слишком сложно для меня, значит, будет слишком сложным и для простого солдата. Я знаю, что не обладаю столь выдающимися способностями, как вы, образованные гении, но люди, которым предстоит пользоваться твоей катапультой, еще в меньшей степени разбираются в технике. И если я не понял ничего, то ставлю последнюю драхму на то, что и они не поймут.
      — Господин Лифодем, я и не жду от солдат, чтобы они с первого взгляда разобрались в устройстве катапульты. Но на самом деле она не столь сложна, сколь незнакома. Трудность состоит только в том, чтобы раздобыть плотников для ее строительства, — сказал Зопирион.
      — У нас не хватает рабочих рук. Я пытался снять людей с верфи, но там свободны только разнорабочие. Если я нахожу опытного специалиста, то сразу находится дюжина мастеров, которым он просто необходим. И тебе необходимо предоставить убедительные аргументы, чтобы в первую очередь получить рабочих. А ты мне показываешь какие-то сложные навороты, которые не будут работать, да к тому же не найдется ни одного солдата, способного научиться управлять твоей катапультой. И плюс ко всему стоимость такого устройства неимоверно возрастет из-за высокой сложности. А Архонт достаточно ограничен в средствах.
      — Ну и что тогда?
      — Если ты вернешься к модели с вращающимся луком, то я мог бы рассмотреть этот вопрос и, скорее всего, нашел бы способ помочь тебе.
      — Нет!
      — Почему нет?
      — Я уже прошел через это. Существует множество способов решить задачу разными способами. И, клянусь богами, я нашел наилучший! И ставлю мою последнюю драхму, что я прав. Если после этого ты захочешь посмотреть на катапульту с вращающимся луком, я сделаю ее для тебя. Но я не отступлюсь от самого многообещающего решения до тех пор, пока на деле не опробую!
      — Значит, будешь работать без плотников. Я не намерен переводить с важных объектов рабочие руки для строительства слишком сложной игрушки, которая разлетится на куски при первом же выстреле!
      — Мой дорогой Лифодем! Если ты дашь мне возможность построить катапульту в полную величину, то получишь ответ на все вопросы. То, что этот механизм жизнеспособен, станет понятно… всем, — сжав губы, с трясущимися от гнева руками ответил Зопирион.
      — Ты хочешь сказать, что станет понятно даже такому полуграмотному мужлану вроде меня? — гримаса исказила лицо Лифодема, и последнюю фразу он уже кричал. — Да? Это ты хотел сказать? Так смотри же, господин Гений, весь твой так называемый интеллект развратил тебя донельзя! Последнее слово должно оставаться за практиками, такими как я. Именно поэтому я твой начальник. Ты думаешь: ты чертовски умен, потому что учился в школе? Если бы ты обладал хоть каплей здравого смысла, то не создавал бы устройств, которые сразу же идут на слом! Ты похож на глупца Симона с его бронированной колесницей весом в двадцать талантов!
      — Но…
      — Замолчи, раб, собачья морда! — завопил Лифодем. — Как ты смеешь перебивать, когда я говорю с тобой…
      — Клянусь богами, мне не заткнет рот наиглупейший из ослов вроде тебя…
      — Господа, господа, — вскричал Архит и бросился разнимать взбешенных мужчин.
      Их голоса слились в один яростный рев. От этого шума все, кто был в Арсенале прекратили работу. Кузнецы оставили остывать на наковальнях куски железа и бросились на галерею, где Архит озабоченно пытался предотвратить драку между Зопирионом и Лифодемом.
      И как раз в это время в Арсенал прибыл Филист в сопровождении секретаря. Увидев, какое представление идет на галерее, он рассердился и с большим трудом захромал вверх по лестнице. Как только Филист появился в поле зрения драчунов, те мгновенно перестали кричать друг на друга и одновременно обратились с пылкими речами к начальнику. Зопирион пытался объяснить принцип действия своего механизма, а Лифодем буквально визжал от ярости.
      — Этот юный всезнайка невежественен и не подчиняется субординации! Сжечь его! Сжечь его! Сжечь его!
      Филист, опершись на палку с головой дракона, подождал, пока оба не замолчат.
      — Зопирион, ты собираешься строить небольшую модель или в полную величину?
      — В полную величину, господин. Я разрешил большинство технических проблем, и чтобы не терять время…
      — Построишь небольшую модель в масштабе 1:3. Лифодем, проследи, чтобы у него был по крайней мере один хороший плотник. С вас обоих снимается штраф в размере заработной платы за один день за безобразное поведение и за омерзительное представление, которое вы тут разыграли перед рабочими. В следующий раз наказание будет строже. До свидания.
      Он повернулся и начал медленно, опираясь на палку, спускаться по ступенькам. Зопирион и Лифодем обменялись последними репликами, и юноша отправился на первый этаж, готовый приступить к работе.
      На пологих склонах холмов Сицилии сначала распустились, а потом завяли цветы. Весна проходила день за днем, близилось лето. Зопирион завершал работу над уменьшенной моделью, выполненной на основе обыкновенного лука. Испытания прошли удовлетворительно, за исключением одного: механизм защелки постоянно заедало. После долгих подгонок при помощи молотка и ножовки, добавив новые детали и изменив общую схему, он наконец довел до ума и этот неподатливый механизм.
      Однажды юноша проводил испытания своей модели на поле для стрельбы из лука и делал карандашные пометки на желобе, чем вызвал неподдельный интерес Архита.
      — Что ты делаешь, дружище?
      — С их помощью я смогу узнать, на какое расстояние улетит стрела, — пояснил Зопирион.
      — А почему отказался от идеи делать пометки на гликерном колесе лебедки?
      — Трос лебедки со временем растягивается, поэтому метка на гликерном колесе будет неточно указывать дальность полета.
      — Это твое детище, старик, и у меня и в мыслях нет примазываться к твоей славе. Однако…
      — Что однако? Если у тебя есть предложение, мне хотелось бы его выслушать.
      — Мне кажется, гораздо удобнее заменить неуклюжее гликерное колесо прямой бронзовой зубчатой рейкой, установленной в желобе. Салазки оттягивают назад. В это время предохранитель-собачка — крик-крак — будет щелкать по зубьям, пока ты не остановишь салазки в положении, соответствующем необходимой дальности полета стрелы. Потом ослабляешь лебедку, и…
      — Я понял, понял! При таком решении отпадают все проблемы, связанные с постепенным растяжением троса. Конечно, и другие элементы конструкции тоже со временем претерпевают изменения. Растягивается тетива лука, да и сам лук начинает испытывать усталость после большого количества выстрелов.
      — Но ты избавляешься по крайней мере от одной переменной величины. Почему бы тебе не попробовать?
      — Я попробую. К тому же, нет необходимости строить новую модель. Зубчатую рейку и предохранитель-собачку я могу установить и на старой.
 
      Пошел третий год девяносто пятой Олимпиады, когда Эфикл был архонтом Афин. Склоны холмов снова обрели коричневый оттенок: их опалило жаркое сицилийское лето. Обжигающие южные ветры поднимали облака пыли, и от этого солнце казалось диском из горной меди, будто сошедшим с потолка пещеры Сафанбаал. Пыль покрывала с ног до головы рабочих Арсенала, будто они специально извалялись в пудре.
      — Твой механизм с зубчатой рейкой и собачкой работает превосходно, — рассказывал Зопирион Архиту. — Но пришлось установить пару реек по обе стороны желоба и, соответственно, пару собачек на ползуне. При одиночной рейке в результате несбалансированной отдачи выходит из строя весь механизм.
      — Превосходно. А теперь, полагаю, ты ожидаешь, что я буду откручивать яйца Лифодему до тех пор, пока он не выделит тебе плотника для постройки модели в полную величину, не так ли?
      После этого начались долгие споры, крики и ругань с Лифодемом, которые так ни к чему и не привели.
      — Дорогой Геракл! Ну почему архонт не хочет отправить куда подальше этого непроходимого тупицу с дипломатической миссией? — взмолился Зопирион.
      Архит пожал плечами.
      — Такова человеческая природа, мой мальчик. В любой организации найдется по крайней мере один такой Лифодем. Если нам удастся от него избавиться, то на его месте может оказаться еще менее подходящий для этой должности человек.
      — Хотел бы я на него посмотреть!
      — Попридержи язык, а не то боги дадут тебе то, о чем просишь.
      Наступил Боэдромион. Зопирион продемонстрировал окончательный вариант катапульты Дионисию. Зопирион в течение года постоянно проводил стрельбища на поле, поэтому мало кто из жителей Сиракуз обращал на них внимание. Однако тиран наблюдал за испытаниями катапульты с неподдельным интересом.
      — Выстрел на один плетр… — командовал он. — Превосходно! А теперь выстрел на плетр с половиной…
      — У тебя все получилось, Зопирион. Ты можешь сделать для меня пятьдесят таких машин? — По завершении испытаний произнес он.
      — Если у меня будут люди и материалы, то, безусловно, смогу.
      — У тебя все будет. С этого момента ты переводишься в производственный отряд под управлением Пирра. Не забудь одеть свою лучшую тунику на следующий симпосиум для мастеров, который состоится через три дня. И, наконец, как только появится возможность, я подниму твое жалование.
      — Спасибо, господин.
      — Да, я хотел сказать еще что-то… Как быстро ты можешь завершить постройку нескольких катапульт?
      — «Несколько» — понятие неопределенное, о, архонт. Но за месяц я смогу сделать пять или шесть штук.
      Дионисий запустил пальцы в лохматую бороду.
      — Для стрельбы из этого оружия необходимы специально обученные солдаты.
      — Да, господин! Солдат потребуется обучить, так сказать, в процессе.
      — Сколько человек должно быть в расчете катапульты?
      Зопирион задумался.
      — Судя по испытаниям на поле, их должно быть восемь-десять. При необходимости стрелять и заряжать катапульту можно и вдвоем, однако будет низкая частота выстрелов. К тому же нужны люди для передвижения и поворота катапульты, наведения на цель и способных сменить заряжающих в случае усталости.
      — Тогда возникает еще один вопрос: как осуществить перевозку нескольких катапульт на большие расстояния?
      — Зевс Олимпийский, господин! Я как-то об этом не подумал! Сейчас прикину: машины весят примерно восемь-десять талантов. Это слишком тяжело для обычной повозки.
      — К тому же выводу пришел и несчастный Симон, — заметил Дионисий.
      — Именно так. Думаю, их можно будет перевозить на низко посаженных четырехколесных подводах, запряженных быками, иначе они могут перевернуться.
      — Обсуди этот вопрос с мастером по подводам из Арсенала и приступай к производству. И еще: кто-то должен стоять во главе расчетов. Пока не построено несколько катапульт, начнем с одного расчета. Кого ты можешь порекомендовать на пост командира?
      Зопирион задумался.
      — У меня есть храбрые солдаты, хитроумные философы, красноречивые поэты, однако нет людей, совмещающих в себе качества солдата и механика, что как раз и требует новое оружие. Мне совершенно не нужно, чтобы многообещающую машину испортил какой-нибудь несведущий дурак.
      Зопирион едва удержался от реплики в адрес Лифодема.
      — Ну, так кого бы ты предложил? Не хочешь взять на себя эти обязанности?
      — Нет, господин.
      — Ты проходил военную подготовку?
      — В Таренте я был на сборах дружины народного ополчения. Вполне знаком с военным искусством и не надену наголенники раньше кирасы. Я смогу принять участие в сражении, если придется защищать родной город. Однако мне не хватает амбиций, чтобы стать наемным солдатом.
      — Ты, несомненно, умен. К тому же, твои таланты сослужат мне в Арсенале большую пользу. Но кто тогда, если не ты?
      — Я знаком с очень немногими солдатами. И только одного я знаю достаточно хорошо: это направляющий главного отряда Сеговак.
      — Кельт, которого я посылал с вами в Карфаген? Хороший солдат, хотя и неумерен в выпивке. Разве варвару может понравиться то, к чему необходимо приложить извилины?
      — Сеговак неоднократно поражал меня живостью ума, способностью приспосабливаться к обстоятельствам и не смешивать дело с любовью к виноградной лозе.
      — Тогда испытаем его. Возрадуйтесь!
      — Интересно, когда он думает поднять мне жалованье? — когда тиран отошел подальше, поинтересовался Зопирион у Архита. — Я собираюсь жениться, и нашел бы деньгам хорошее применение.
      Архит рассмеялся.
      — Думаю, ты их получишь, когда лошади научатся играть на флейте. Многие из нас долгое время тешились обещаниями Дионисия, пока не потеряли надежду.
      — И ты тоже?
      — Конечно! Он уже давно пообещал мне, что я буду получать по три драхмы в день, однако не спешит с выполнением. И Алексит уже не первый день предается размышлениям на ту же тему. Остается только радоваться, что, по крайней мере, мы не работаем в долг, а это периодически случается с его солдатами.
      — Раз уж речь зашла об Алексите, то очевидно, по завершении строительства великих галер освободится несколько плотников. На какую работу их направят?
      — Я не знаю. Пойдем, прогуляемся на верфи и посмотрим.
      Вдоль берега Великой гавани, простираясь на целую лигу, стояли стапели, причем большинство из них были крытые. По приблизительным подсчетам Зопириона их было около двухсот. Некоторые стапели пустовали: их корабли недавно были спущены на воду. На других стояли триремы на разных стадиях завершения. На одних не было ничего, кроме киля. На других — киль и шпангоуты, подобно скелетам лежащего на спине древнего чудища. На третьих работа продвинулась до обшивки корпуса досками из леса со склонов Этны.
      На самом краю длинного ряда на самых крупных стапелях стояли «Сиракуза» и «Аретуза». Последняя — пятерка — была наиболее интересной и современной.
      Когда Архит и Зопирион приблизились к кораблям, друзья столкнулись с Алекситом, который о чем-то спорил с рабочим. Когда кораблестроитель заметил посетителей, то к величайшему удивлению Зопириона, расплылся в широкой улыбке.
      — Возрадуйтесь! — громко произнес он, пытаясь перекричать визг пилы и стук молотков. — Вы еще не видели моих милых любимцев? Позвольте, я покажу вам…
      Алексит повел друзей показывать корабли. Они забирались на лесенки и маневрировали между шпангоутами, а он тем временем разворачивал перед ними теорию кораблестроения. Зопирион дважды ударился головой о шпангоуты.
      — Когда ты планируешь закончить строительство? — поинтересовался Зопирион, когда у него перестало звенеть в ушах.
      — «Сиракуза» будет спущена на воду в следующей декаде. Потом останутся небольшие доработки — постройка кают и настил палубы. Для завершения второй галеры потребуется несколько месяцев. А почему тебя это интересует?
      Зопирион рассказал о необходимости постройки пятидесяти катапульт.
      — Ого! Ты рассчитываешь получить плотников, освободившихся по завершении строительства «Сиракузы»? — переспросил Алексит. — Ну что ж, могу пообещать тебе их всех. Однако, некоторые из них мне понадобятся на «Аретузе», да и на других верфях на них положили глаз. Однако, будь уверен, несколько человек ты получишь.
      — Если ты поименно назовешь тех, кого согласен мне передать, то со списком в руках я буду иметь лучший вид в глазах Пирра, нежели просто взывая: «Людей, дайте людей!».
      — Отлично. Буду рад помочь. Конечно, если это не в ущерб моему проекту.
      — Скажи мне, Алексит, почему больший корабль будет готов гораздо раньше меньшего? Здесь явное противоречие.
      — Приказ от хозяина. Он хочет, чтобы «Сиракуза» была готова и прошла испытания к концу Мемактериона. Он хочет понравиться своей невесте.
      — Что? — в один голос воскликнули Архит и Зопирион.
      — Разве вы не слышали? Он уговаривает локриан отдать за него дочь одного из олигархов. По этому случаю он хочет произвести впечатление, послав за ней самый большой корабль. Есть и другая новость, от которой у вас волосы встанут дыбом: одновременно с этим он хочет взять в жены девушку из Сиракуз — Аристомаху, дочь Гиприна.
      — Женится сразу на двоих? Как персидский царь! — удивленно воскликнул Зопирион.
      — Именно так. И когда кто-то из ближнего окружения попытался сказать ему о незаконности подобных действий, в ответ он заявил: «Послушай, мой дорогой! В Сиракузах нет иного закона, кроме моего слова — слова Дионисия». Он гораздо храбрее меня. При всех своих способностях я не в силах удовлетворять сразу двух женщин.
      — Очевидно, постоянство не в его вкусе, — заметил Зопирион. — Каждый месяц он убеждает нас в необходимости защищать все эллинское. Но двоеженство никак не свойственно эллинам.
      — Ох, не знаю, что и сказать, — вступил в разговор Архит. — Был же когда-то царь Спарты… У этого парня и имя было какое-то длинное. Да ты помнишь, Зопирион, ты же читал историю…
      — Анаксандрид! Только он взял вторую жену по настоянию Оракула. Его жена не могла иметь детей, а он не хотел с ней разводиться, — пояснил Зопирион.
      — И почему же? — спросил Алексит.
      — Потому что любил ее, — ответил Зопирион. Алексит презрительно усмехнулся.
      — Но вышло так, что обе жены произвели на свет наследников, и началась обычная борьба за трон. Одним из его сыновей был небезызвестный Дор, который урвал себе большую часть — это было лет сто назад. Неужели архонт пошлет свой лучший корабль в середине зимы?
      — Очевидно, так. Я не буду рисковать жизнью. Дионисий утверждает, что отдаст приказ своему капитану заходить в гавань только с попутным ветром. Если им повезет, дорога в один конец не займет больше двух дней.
      — Был рад увидеться, Алексит, да хранят тебя боги. Мы должны вернуться к работе, — сказал Зопирион.
      — Вот забавно! — заметил Архит по пути в Арсенал.
      — Что именно?
      — Как только я определил для себя место Алексита в числе своих злейших врагов, он начал вести себя так мило и полезно, будто мы никогда и не спорили.
      — Разве ты никогда не слышал о дружбе, которая угасает на расстоянии? Думаю, с враждой может произойти то же самое. Люди постепенно забывают привычку постоянно думать об этом. Но, тем не менее, я очень рад, что нам больше не нужно работать бок о бок с господином Алекситом. Он из тех, кто может быть очаровательным, когда занят собственным делом. Но попробуй обойди его хоть в чем-то! Тогда пеняй на себя!
 
      На следующий день, когда Зопирион завтракал, как обычно, у источника Аретузы, перед ним в начищенной до блеска кирасе и шлеме, украшенном гребнем, появился Сеговак.
      — Чтоб тебе пусто было, дружище Зопирион, — хмуро прорычал он.
      — Почему?.. За что?..
      — За то, что порекомендовал меня как лучшего солдата, какой только мог выйти из кельтских лесов! — хмурое выражение лица сменилось улыбкой. — Если быть до конца честным, мне было крайне неприятно. Когда архонт вызвал меня и спросил, не хотелось ли мне стать командиром расчета катапульты, я подумал: «Интересно, о чем бы подумали мои благородные предки, увидев меня не в гуще битвы с мечом и копьем, а стоящим на расстоянии десяти лиг от места сражения и нажимающим на крошечный рычажок? Копье летит в человека, который стоит так далеко, что выглядит не больше москита! Наверное, им было бы очень стыдно за меня. И, посули мне хоть все золото Персии, я был готов отказаться. Но Дионисий сказал, что как только производство катапульт наберет силу, он переведет меня в или, возможно, даже в стратеги. Вот я и призадумался. Если я всего лишь направляющий и получаю скромное жалование со множеством обещаний, то в чине по меньшей мере жалованье мне обеспечено. Плюс обещания. Короче, я согласился. Но есть одна помеха, грозящая рухнуть нашему грандиозному плану.
      — И какая же?
      — Я не умею ни читать, ни писать. Дионисий считает, что это непременное условие для его на случай, если придется прочитать приказ стратега, стоящего слишком далеко, чтобы услышать его голос.
      — Я предлагал тебе приходить ко мне и брать уроки. А теперь ты просто обязан это сделать.
      — Горе мне, скоро вообще ничего не останется от храброго кельтского воина!
 
      На ближайшем симпосиуме, устроенном в честь мастеров, Зопириону вручили золотую медаль. Годом раньше он принял бы ее с восхищением, и юношу распирало бы от гордости. И теперь он был рад получить награду, но он чувствовал радость вперемешку со зрелой иронией. Зопирион принял бы медаль с радостью, как гарантию обещанной прибавки к жалованию, насколько это возможно. Но это было не так. Ему вручили медаль, но обещанное повышение оставалось только на словах. В случае крайней необходимости золото потянуло бы на сотню драхм. На эти деньги можно протянуть около года.
      Три последующие месяца Зопирион сражался со своими катапультами. Оказалось, что проблемы, возникающие на производстве, сильно отличаются от трудностей разработки экспериментальной модели. Теперь он как ястреб отслеживал некачественные материалы или нерадивых работников. Научился проводить для каждой катапульты серьезные испытания: две одинаковые на первый взгляд машины могли по-разному проявлять себя в работе.
      В Мемактерионе была спущена на воду, оснащена и укомплектована командой «Сиракуза». Беглым взглядом Зопирион заметил Алексита. Тот стоял на квартердеке нового корабля, изрыгая проклятия на головы гребцов, работающих не в такт. Гребцы — выносливые профессионалы, с мозолистыми руками и крепкими мускулами — получали солидное жалованье. Но как видно, наличие крепких мускулов никак не связано с мозгами. Оказалось, что научить их грести по-новому на необычном корабле — задача не из легких. Люди привыкли к триремам, и от одного вида судна с пятью рядами весел их сковало ужасом. Они то и дело ударялись спинами или задевали за весла соседей.
      «Сиракуза» плавала взад и вперед по гавани, пока Алексит не убедился, что гребцы слаженно работают веслами, не хуже, чем на обычной триреме. Тогда он устроил гонку в присутствии Дионисия. Пятивесельная «Сиракуза» выиграла у обычной триремы. И, несмотря на то, что обошла последнюю только на длину своего корпуса, кораблестроитель заслужил похвалу архонта и медаль.
      На следующем пиру для строителей Дионисий расхаживал среди гостей, то и дело обмениваясь любезностями с кем-нибудь из них.
      — Как продвигается производство? — поравнявшись с Зопирионом, спросил он.
      — Гораздо лучше, господин. Теперь каждые десять дней мы выпускаем по одной катапульте.
      — Почему так много времени ушло на раскачку?
      — Проблема состояла в ведении рабочих в курс дела и налаживании поставок качественных материалов. В результате недостатка то одного, то другого у нескольких первых катапульт были выявлены недостатки, и их пришлось разобрать. Кстати, о, архонт, у меня скоро свадьба.
      — Поздравляю, о Зопирион.
      — И тебя вдвойне, господин.
      Дионисий, испытующе посмотрев на Зопириона, разразился одним из своих редких смешков.
      — Дело принципа, мой мальчик! И что только не сделаешь для моих любимых Сиракуз? Если ты хотел напомнить мне об обещанном повышении заработной платы, то в течение нескольких месяцев я найду возможность выполнить свое обещание.
      — Я буду тебе очень признателен, однако не об этом я хотел сказать.
      — А о чем?
      — Я слышал, что ты собираешься в следующем месяце послать «Сиракузу» в Локры.
      — Да, я хочу привезти сюда свою невесту — Дорию дочь Ксенета.
      — Моя возлюбленная живет в Мессане, это как раз по пути… — и юноша рассказал о настойчивом желании Ксанфа устроить свадьбу в этот счастливый день.
      Тиран почесал лохматую бороду.
      — Очень интересная идея. Мы могли бы высадить тебя по пути в Локры, а на обратном пути забрать. Очень красиво! Кроме того, ты уже не будешь сходить с ума от любви настолько, чтобы забыть вернуться к назначенному сроку. Такое с тобой уже было. Но есть некоторые трудности.
      — Какие же, господин?
      — Я хочу справить свадьбу в полнолуние Гамелиона. Поэтому в этот день твоей свадьбы нам не удастся высадить тебя в Мессане: к этому времени Дория должна быть в Сиракузах… Подожди, у меня идея! По-моему, четвертое гамелиона не менее удачно для заключения брака, чем пятнадцатое. А если мы высадим тебя за пару дней до четвертого и заберем спустя два-три дня? Это устроит нас обоих, — и тиран расплылся в улыбке, радуясь собственной находчивости.
      — Благодарю тебя, господин! Я напишу об этом отцу моей возлюбленной!
 
      Так и случилось. Четвертого гамелиона Зопирион стоял рядом с Коринной в ее родном доме. Каждый из них отрезал прядь волос и сжег их на семейном алтаре. Они разломили медовый пирог, и оба съели по половинке, а гости — друзья Ксанфа — спели им венчальные песни. Вечером после праздника они вышли на улицу. Началось шествие с факелами. Главк правил свадебной колесницей, в которой находились Зопирион и Коринна. Возница направил лошадей к дому одного из друзей Ксанфа, которого последний уговорил предоставить на один день жилище новобрачным.
      — Будет просто до безумия, — пояснил Ксанф. — пройдем шествием по городу и снова вернемся домой. При этом обычай окажется соблюден.
      Когда Зопирион и Коринна под дождем из зерен и оливок съели на пороге дома друга Ксанфа ритуальную айву и, наконец, закрыли за собой дверь, невеста откинула вуаль. Они долго смотрели друг на друга и без всякой на то причины разразились хохотом.
      — Слава богам, что этоуже позади! — в один голос сказали они.
      — Не пойти ли нам на кровать, дорогая? — спросил Зопирион.
      — Почему бы и нет? Мы и так ждали достаточно долго.

      На протяжении зимы и весны Зопирион руководил строительством катапульт. В Арсенале постоянно наращивали темпы производства. Производство оружия достигло невероятных масштабов: мастерские кузнецов и плотников стояли на месте Сиракузского рынка, территориях вокруг храмов и палисадниках богатых домов. На улицах Ахрадины не вызывали удивления люди, несущие связки стрел, дротиков и копий, связки пращей. Тиран рыскал повсюду, проверял, одних хвалил, а других разносил в пух и прах. Привычные дела жителей Сиракуз постепенно замирали: город вытягивал все силы в гигантском порыве. Только золотых дел мастер трудился не покладая рук, занятый производством медалей, венков, и корон для лучших мастеров Дионисия — победителей соревнований в изготовлении оружия.
      Зопирион поселился с женой и приемным сыном в небольшом домике, снятом в Сиракузах. Архит, по настоянию тирана перебрался на Ортигию. Зопирион избежал переезда на остров только из-за того, что дом для семейных мастеров не был достроен. Дионисий тоже начал супружескую жизнь со своими двумя женами, которых он вместе поселил на женской половине дворца.
      — Такое впечатление, что он управляется со своими женами с той же эффективностью, как и со всем остальным, — заметил Архит за чашей вина во время обеда в доме Зопириона. — Говорят, он развлекает их обеих, и женщины преданы ему, несмотря на их… необычный статус.
      — Интересно, как это у него получается? — поинтересовался Зопирион. — Они спят все трое в одной постели или соблюдают очередность?
      Архит засмеялся, покачивая на колене малыша Херона.
      — Хозяин мне не рассказывал, а с женщинами я его никогда не видел. Я тебе только пересказал слухи, которые рассказывают за спиной у архонта. Ортигия жужжит об этом как растревоженный улей. И последнее: чрез несколько дней состоится общий Совет Сиракуз.
      — Зачем?
      — Не знаю. Но думаю, Дионисий выступит с речью, в которой напомнит горожанам о необходимости вовремя заплатить налоги и не забыть пристегнуть к поясу меч на случай атаки грязных финикийцев.
      — Или объявит о своем решении отправиться в поход на них. За последнее время он несколько раз спрашивал меня о том, как продвигается строительство катапульт. Думаю, архонт сгорает от нетерпения.
      — Это полностью подтверждает некоторые слухи, — сказал Архит. — Очень многие сиракузяне — и не только члены старого правительства — давно мечтают о самоопределении. Их никак не устраивают разговоры Дионисия об «управляемой демократии». Многие, опасаясь убийства или похищения, сбежали на финикийские территории, расположенные в западной Сицилии — это единственное место, где они недоступны для его агентов. Слухи об организации так называемой «политической партии в ссылке» приводят хозяина в неописуемую ярость. А как продвигаются твои катапульты?
      — Не так хорошо, как хотелось бы. Иной раз меня доводила до бешенства разработка этих машин, но я не предполагал, что производство еще хуже! Когда наконец выбиваешь строевой лес или бронзу, то оказывается что некоторые рабочие заболели, или их перевели на другой объект, или они просто исчезли. Когда бригада в полном составе готова приступить к работе, оказывается, что материалы растащили другие строители, и опять ничего не выходит. А когда наконец-то собраны воедино и люди, и материалы, то наступает выходной, и опять невозможно приступить к работе.
      — В этом вся жизнь, старик. А сколько катапульт уже готово?
      — Сегодня мы испытывали восемнадцатую, не считая неисправных, которые пришлось разобрать. Но не о катапультах я больше всего переживаю.
      — А о чем же?
      — Как ни глупо звучит, предметом моего беспокойства явились снаряды. Ты, наверное, полагаешь: если в Арсенале налажено производство таких сложных машин, как катапульта, то, несомненно, проблем с такой ерундой, как стрелы для нее, возникнуть не должно. Однако даже здесь не обошлось без разногласий.
      — Ой-ой!
      — Понимаешь, стрела для катапульты — не совсем обычное копье и не совсем обычная стрела. Это снаряд, обладающих свойствами их обоих. Мастера по стрелам, как и мастера по дротикам, требуют, чтобы эту работу поручили именно им, а в случае отказа угрожают остановить производство. Вряд ли они решаться бастовать, они слишком боятся Дионисия, но саботировать могут запросто. Я надеялся заняться разработкой новой, усовершенствованной катапульты, но все рабочее время уходит на чертово управление — уговариваю, угрожаю, подлизываюсь и успокаиваю множество взрослых детей, чума на их голову!
      — Теперь ты понимаешь, что значит быть начальником, — заметил Архит.
      — К слову о финикийцах, знаешь кого я сегодня встретил? — сказал Зопирион.
      — Кого же?
      — Капитана Асто, старого друга с «Муттумалейна». Он появился в городе — первый рейс на Сиракузы в новом сезоне.
      — Мне бы хотелось познакомиться с ним. Судя по всему, он хороший человек.
      — Я хотел пригласить его сегодня к нам, — Зопирион бросил взгляд на кухню, где Коринна мыла тарелки и понизил голос. — Ты знаешь, как Коринна относится к финикийцам. — На этой почве мы повздорили впервые в супружеской жизни. Я убеждал ее, что нелогично осуждать беднягу после того, как он был добр к нам на «Муттумалейне». Но ни к чему хорошему это не привело. Если бы я был мужем — истинным эллином, я должен был бы сказать: «Женщина, ты обслужишь моего гостя, и не перечь мне по пустякам!» Но у меня как-то не получается вести себя с ней подобным образом.
      — Дружище, тебе следовало бы хорошенько подумать, прежде чем начать спорить, да еще так эмоционально. Пытаться логикой повлиять на чувства также бессмысленно, как и охота на льва с мухобойкой. Но я не говорю, что это невозможно. Могу порекомендовать отличную методу.
      — Ну же, господин Всезнайка, и как ты собираешься изменить чужое мнение?
      — Во-первых, необходимо понравиться оппоненту. Думая, что ты хороший парень, он готов принять и твои идеи. Здесь логика просто чудовищна, но так работает разум смертных.
      — Хорошо тебе говорить об этом, когда ты постоянно излучаешь обаяние, как борец — масло. Но Коринна не примет мою точку зрения только потому, что она моя любимая жена. У нее своя голова на плечах. Возможно, если бы у нас был большой дом, с отдельной женской половиной и слугами, которые выполняли бы грязную работу, все было бы иначе. Она просто не встретилась с моими гостями.
      — Ты вполне можешь позволить себе побольше, чем этот, — оглядываясь по сторонам заметил Архит. — Я не говорю, что твой дом не хорош. Разве твой отец по случаю свадьбы не оставил тебе немного денег?
      — Пока я получил только первую часть суммы, и не хочу бросать на ветер свой скромный капитал.
      — Да, ты соберешься потратить деньги, только когда рак на горе свистнет.
      — Да, мои достоинства весьма непривлекательны: бережливость, аккуратность, умеренность, усердие… Люди часто обладают очарованием, но редко когда и тем и другим. Боюсь, боги наделили меня только характером.
      Архит усмехнулся.
      — По-твоему, я беспутный обольститель?
      — Нет, ты — одно из редких исключений — благословенный, боги наделили тебя и тем и другим.
      — Хорошо сказал, старик! По этому поводу следует выпить. За богов, по чьей милости мы рождены свободными, а не рабами, мужчинами, а не женщинами, эллинами, а не варварами!
 
      Жители Сиракуз собрались на рыночной площади. Солнце поднялось над Ионийским морем, окрасив алым лучами Маленькую гавань и осветило город. Яркий свет заиграл на узких улочках, на крышах крытых красной черепицей домов, оранжевым цветом окрасил белые стены домов. Дионисий, в надетой поверх туники железной кирасе, взошел на помост, возвышающийся на рыночной площади. Лучи утреннего солнца ярко-алыми огненными бликами играли на его кирасе, сверкали на шлемах и кирасах солдат из охраны архонта, двойным кольцом опоясывающей помост, сияли на отполированных бронзовых статуях, установленных по периметру рынка, и раскрашивали в оттенки розового их мраморные постаменты.
      — О, жители Сиракуз! Когда-то я предупреждал вас об угрозе, наступающей с запада. Рассказывал о грязных стяжателях, с горящими глазами трясущимися пальчиками перепроверяющих таблички со счетами, которые строят немыслимые козни, целью которых стоит уничтожение нашей прекрасной греческой цивилизации.
      — Опять одно и тоже, — прошептал Зопирион на ухо другу.
      После обычной напыщенной тирады в адрес финикийцев, Дионисий перешел к разговору о несправедливости: нельзя позволить этому сброду управлять греческими городами восточной Сицилии.
      — …при виде варваров, сжигающих младенцев, дерзко захвативших власть и управляющих эллинами — эллинами! — у богов, несомненно, наворачиваются на глаза слезы стыда и обиды за нас! Эллины! Единственная достойная цивилизация на Земле! Раса, избранная богами! Просветители всего мира! Мы не можем допустить подобной гнусности, мы должны исправить чудовищную ошибку! Кто, если не мы?!
      Дионисий сделал паузу, выждав, пока его клакеры не устроят бурную овацию.
      — И по этой причине я, Дионисий, послал так называемому совету Карфагена требование немедленного и единовременного освобождения греческих городов. Несмотря на то, что моя петиция была составлена весьма учтиво, совет отверг ее с оскорблениями и насмешками. Так какие же политические средства остались в нашем распоряжении?
      — Полемос! Полемос! Полемос! — разразились клакеры.
      А вслед за ними и многотысячная толпа начала в один голос требовать:
      — Война! Война! Война! — все громче и громче кричали люди, пока не шум не стал просто оглушительным.
      Наконец, Дионисий поднял руку, призывая народ к молчанию.
      — Теперь все понятно! — когда толпа затихла, прошептал Зопирион на ухо Архиту.
      — О мой народ! Ты сказал свое слово! — закричал Дионисий. — И я, твой вождь, не могу не подчиниться.
      — Возможно, борьба будет тяжелой. Враг, хоть и малодушен, но достаточно хитер и вероломен. Если перетрусившие карфагеняне сами не в состоянии взять в руки оружие, у них достаточно денег, чтобы собрать огромное наемное войско из нумидийцев, лигуров, иберов и прочих варваров.
      — Но, несмотря на опасность и возможные жертвы, мы должны победить! Карфаген ослаблен чумой и будет не в состоянии защитить свои сицилийские города. Слава будет великой, а добыча еще больше! Ио Эллинам! Ио Сиракузам!
 
      Толпа начала расходиться, и Зопирион с Архитом повернули к Ортигии и Арсеналу. Через час, когда Зопирион начал работу, к нему пришел Архит.
      — Я слышал, что среди черни формируются отряды: они собираются перерезать полукровок-финикийцев. Тебе лучше быть дома, если придется защитить семью.
      — Ты не поможешь мне?
      — Конечно. Подожди, я захвачу свой меч.
      Улицы Сиракуз, прилегающие к мосту на Ортигию, были необычно пустынны. Двери и окна были плотно закрыты. Издалека, то громче, то ослабевая, доносился приглушенный гул. Друзья пошли быстрым шагом, тихо переговариваясь и с опаской поглядывая на глухие стены по обе стороны улицы.
      Когда они завернули за угол, рев зазвучал с новой силой. Из-за следующего угла в растерзанном платье, потеряв на ходу тапочки, тяжело дыша и размахивая руками, выскочил финикиец. Вслед за ним с воем, выкрикивая угрозы и потрясая ножами и дубинами, неслись горожане. Архит с Зопирионом прижались к стене. Орда преследователей пронеслась мимо, не обратив на друзей никакого внимания: горящие безумные глаза, бороды в пене.
      Оставшись одни, Зопирион и Архит переглянулись.
      — Надо поторопиться. Судя по настроению толпы, бог знает, что может случиться.
      Друзья прибавили шаг, но спустя некоторое время их внимание привлек запах дыма и потрескивание пламени.
      — О, Зевс Олимпийский! Эти безумцы готовы поджечь город! — воскликнул Зопирион.
      Перед небольшим домиком в центре квартала с плотно закрытыми окнами и дверями собралось человек сто горожан. Некоторые из них поджигали факелы и бросали на крышу. Яркое пламя уже охватило ее, дым клубами пробивался сквозь щели ставень.
      Дверь распахнулась, и на улицу выскочил молодой человек. Одно мгновение, и толпа с ревом бросилась на него. Отразив лучи солнца, сверкнули ножи. Поднялись и опустились дубинки. Толпа отхлынула назад и полукругом окружила место происшествия. Дверь снова распахнулась, и из дома выбежала женщина. Толпа снова сомкнулась, в безумии нанося смертельные удары. А потом вышел маленький мальчик. Его, как и родителей, забили до смерти. Последней появилась старушка. Но не успела она сделать и шага, как разъяренная толпа растерзала и ее.
      Некоторые участники избиения с воем и пеной на губах устремились прочь, подхватив обрубленные руки и ноги и во все стороны разбрызгивая кровь. Один из них, будто мяч, пнул лежащую на мостовой голову. Другие ринулись в пылающий дом, чтобы успеть ухватить хоть какое-нибудь добро прежде, чем рухнет охваченная огнем крыша.
      Появился отряд наемников Дионисия. Они подошли к обезумевшей толпе и пиками оттеснили ее от горящего дома. Не обращая внимание на расчлененные тела, они встали в ряд и принялись тушить пожар, передавая ведра с водой по цепочке из ближайшего фонтана.
      Друзья пробились сквозь толпу и поскорее пошли к дому Зопириона. По пути им то и дело попадались искалеченные тела, лежащие в лужах крови.
      — Помедленнее, старик! Нельзя переходить на бег, а то обезумевший сброд примет нас за спасающихся бегством!
      Улица, на которой стоял запертый дом Зопириона, была пуста. Зопириону пришлось стучаться и звать жену, пока наконец, Коринна не открыла им дверь. Друзья поскорее зашли в дом. Дверь закрылась, и прихожая погрузилась в полумрак. Трепещущая Коринна приникла к мужу. Херон не отходил от матери, задавая бесконечные вопросы. Архит отвел его в сторону и начал рассказывать интересную сказку. Зопирион достал из сундука меч.
      Неожиданно раздался нетерпеливый стук в дверь.
      — Кто там? — спросил Зопирион.
      — Это я, Асто! Именем ваших богов, впустите меня!
      Зопирион на мгновение застыл в нерешительности. С одной стороны, он без вопросов открыл бы дверь финикийцу, который принадлежал к числу его друзей. С другой стороны, он боялся подвергнуть опасности своих близких.
      — Это капитан Асто. Если я не открою дверь, его убьют. В противном случае, за ним могут прийти… — нерешительно взглянув на Коринну, произнес он.
      — Впусти его! Пусть зайдет! Быстрее!
      Зопирион открыл дверь. Асто, весь в поту и тяжело переводя дыхание, проскользнул внутрь. Не успел юноша закрыть дверь, как послышался рев приближающейся толпы. Зопирион быстро захлопнул дверь и задвинул засов.
      — Быстро в дальнюю комнату! Спрячься под кроватью. — резко бросил Зопирион.
      Раздались оглушительные удары в дверь.
      — Открывайте! Мы знаем, что он здесь! Открывайте, а не то мы подожжем дом! — вопили из-за двери.
      Архит, побледнел и взялся за рукоять меча.
      — Мы должны открыть дверь, или они нас поджарят. Возможно, нам удастся убедить их поискать финикийцев в другом месте.
      Сердце Зопириона было готово выскочить из груди, когда он, обернув руку плащом, наподобие щита, широко распахнул дверь и встал на пороге с мечом в руке. Архит, также держа меч наготове, встал рядом с ним.
      — Что вам нужно? — спросил Зопирион. Его голос прозвучал особенно низко и резко.
      Те, что стояли в первых рядах, при виде мечей отпрянули назад.
      — Вы прячете грязного финикийца! Мы видели, что он зашел сюда! Отдайте его нам! — раздался голос из толпы.
      — Финикиец? Что за ерунда! Здесь нет никаких финикийцев!
      — Услышав шум, мы приоткрыли дверь и выглянули на улицу. Вы же видели, как мы ее закрывали. Ваш финикиец убежал туда, — и он указал направление.
      — Тогда, клянусь Гераклом, мы хотим сами убедиться в этом!
      — Вы в своем уме? — возмутился Архит. — Разве вы не знаете, кто мы? Мы ведущие мастера архонта, а в доме хранятся его секретные устройства.
      Аргумент подействовал, внеся раскол в свору преследователей. Одни говорили: да, это государственные служащие. Другие утверждали обратное и настаивали на необходимости обыска.
      Зопирион то и дело поглядывал на улицу. Если бы там показался Сеговак со своим отрядом! Но ничто не указывало на приближение подмоги. Сеговак наверняка находился в поле, проводя учения с расчетом катапульты.
      Худой юнец в поношенной одежде и взглядом, как у дохлой рыбы, толкался в последних рядах.
      — Вперед! Чего вы боитесь! Мы знаем, что хапуга у вас! И вообще, не карфагенский ли он шпион? В любом случае, у них есть, что грабить Вперед! Идите же! — не унимался он.
      Поддаваясь его уговорам, люди в последних рядах напирали на стоящих перед ними, а те все более плотным кольцом приближались к двери. В свою очередь, Зопирион с Архитом начинали размахивать мечами перед лицами стоящего в первых рядах сброда, алчущего крови и добычи. Отшатываясь назад, они напирали на задние ряды. Толпа у заветной двери постоянно колебалась, подобно морскому прибою. Все это время Архит пытался уговорить погромщиков удерживая их от безрассудных действий.
      Наконец, Зопириона осенило.
      — Коринна! Ты знаешь, где лежит мое разжигающее огонь стекло? Принеси его!
      Вскоре она вложила стекло мужу в левую руку. Он приложил его к левому глазу и закричал юному агитатору из последнего ряда:
      — Эй ты, рыбий глаз! Да, ты, в голубой рубашке!
      — Ты мне?
      — Да, тебе! Ты не верил, что у нас есть секретные изобретения? Взгляни, это одно из них. С его помощью я могу наводить порчу. Хочешь посмотреть, как он работает?
      И Зопирион уставился сквозь линзу на смутный образ юнца. Тот с криком отпрянул.
      — Не смей наставлять его на меня! Клянусь Зевсом, я убью тебя, если ты не прекратишь! Убери его от меня! — вопил юнец и, схватившись за первого попавшегося разбойника, попытался спрятаться у него за спиной. Тот вырвался, и, в свою очередь, спрятался за юнца. Перепуганный юнец бросился улепетывать по улице, уворачиваясь от наводящего порчу взгляда и выкрикивая угрозы и непристойности. Несколько, очевидно, не самых умных мерзавцев в испуге побежали следом.
      — За мной! Я знаю дом, в котором абсолютно точно живут финикийцы! И там есть, что грабить! — закричал один из оставшихся, и пошел прочь. За ним последовало несколько человек.
      Хулиганы, собравшиеся у двери дома Зопириона, постепенно расходились — кто группами, кто по одному, с опаской поглядывая на Зопириона и его стекло. Вскоре все ушли.
      Все кончилось благополучно, и друзья вернулись в дом. Оба устало опустились на стулья, Архит вытер пот со лба.
      — Обычно я не пью по утрам, но сегодня… — произнес Зопирион. — А, дорогая, спасибо. Налей и Архиту. Херон, передай папе лампу.
      Зопирион поднес сосновую щепку к раскаленным уголькам очага, подождал, пока она загорится и зажег лампу.
      — Мы были на волосок от смерти, — пробормотал Архит. — Клянусь Серебряным Яйцом, мне еще никогда не было так страшно с тех пор, когда мы воровали сливы, попались старому Пелею и он спустил на нас огромного пса.
      Зопирион погладил Коринну.
      — Ты проявила мужество, позволив Асто войти в дом. Особенно если учитывать твое отношение к финикийцам.
      — Асто? Я о нем совершенно не думала!
      — Неужели?
      — Я подумала о его семье в Мотии. Я знаю, каково быть одинокой вдовствующей женщиной с ребенком на руках.
      — О, милостивые господа, все спокойно? Мне можно выйти отсюда? — раздался из спальни жалобный голос.
      — Нет, будь там, где сидишь. Мы позовем тебя, когда все окончательно успокоится. Сынок! Отнеси Асто чашу вина. Нет сомнений, она как никогда поддержит его.
      День прошел в томительном ожидании. То и дело раздавался стук ставней: люди выглядывали на улицу и тут же запирались снова. Временами казалось, что все спокойно. Однако снова и снова вдалеке раздавался или рев беснующейся черни — то ближе, то дальше. Где-то с громким треском горели дома. Над городом плыли густые облака дыма: то витыми кольцами, то резкими полосами.
 
      Далеко за полдень улица эхом отозвалась на новые звуки: помимо обычного шума толпы послышался лязг воинских доспехов и оружия. Зопирион посмотрел в щелочку в ставнях. Отряд наемных воинов гнал перед собой разгулявшуюся чернь. Какой-то разбойник замешкался и с ворчанием повернулся к одному из солдат, тот вскинул копье, и нанизал на него, как на вертел тело мерзавца.
      Зопирион заприметил великолепные бронзовые усы.
      — Сеговак! — распахнув окно настежь, закричал он.
      — Да, Зопирион, дружище! Еще немного, и в городе будет безопасно, как в детской, — направляясь к дому Зопириона, сказал Сеговак. — Архонт приказал навести здесь порядок, даже если и придется порезать парочку-другую негодяев, чтобы научить их выполнять обязанности гражданина.
      — Очень жаль, что ты не пришел утром, когда они пытались ворваться в мой дом!
      — А зачем им это понадобилось? Ты такой же грек, как и оливковое масло!
      — Мы спрятали одного старого друга, — сказал Зопирион и добавил громким шепотом: — Асто из Мотии!
      Сеговак широко улыбнулся.
      — Ни слова. Я ничего не слышал, ты ничего не говорил. А мне пора догонять отряд. Удачи вам!
      Сеговак ушел.
      — Выходи, Асто! — позвал Зопирион.
      Из дальней комнаты появился взъерошенный Асто, в из растрепанной бороды торчали хлопья пыли. Моряк упал на колени, прикоснувшись лбом к полу, и поцеловал руку Зопириона, выражая вечную благодарность. Потом он повернулся к Архиту.
      — О, поднимись с колен! Простая благодарность не требует сложного выражения. Давай лучше поразмыслим, как тебе безопасно добраться до дому.
      — Сначала он должен стать эллином, — сказал Зопирион. — Сними-ка финикийскую шапку, Асто. Я одолжу тебе хитон. Моя одежда будет тебе длинновата, да кому какое дело. Волосы придется подстричь. Да, и необходимо снять серьги. Нам придется их перепилить?
      — Нет. Их можно просто снять.
      — Где твой корабль? — спросил Архит.
      Асто развел руками.
      — Не знаю, о, благородные господа. Стоял в Маленькой гавани. Но у нас есть распоряжение от компании: в случае возникновения беспорядков сняться с якоря и выйти в море, не дожидаясь задержавшихся членов экипажа.
      — Сходим в гавань и убедимся собственными глазами. Если корабль ушел, тебе придется отправиться в очередное долгое путешествие верхом на муле.
 
      Следующим утром переодетый эллином Асто верхом на муле отправился в западную, финикийскую часть Сицилии. Зопирион убедился, что его друг без приключений выехал за пределы Сиракуз, поэтому в Арсенале он появился только к обеду. Посыльный от Дионисия передал ему указание архонта без промедлений прибыть во дворец.
      Тиран сидел за длинным столом во внутреннем дворе и вместе с секретарем и Филистом изучал разложенные на столе свитки папируса и вощеные таблички.
      — Присаживайся, о Зопирион. Как продвигается производство катапульт? — поинтересовался Дионисий.
      — Завершаем двадцатую: осталось несколько последних штрихов.
      — Что-то не похоже на обещанные к этому сроку пятьдесят.
      — Делаем как можно быстрее, как позволяют обстоятельства. В прошлом месяце удалось построить… сейчас вспомню… шесть.
      — А сколько ты можешь сделать за три месяца?
      — При настоящей скорости производства — восемнадцать. По мере повышения квалификации рабочих возможно увеличение этой цифры до двадцати.
      — Если я дам тебе достаточно рабочих, ты сможешь за это время построить тридцать катапульт?
      — Возможно. Однако для этого необходимы не только дополнительные рабочие руки.
      — Почему же?
      — Мне понадобится дополнительные площади в Арсенале: новым рабочим необходимо место для работы и, конечно, дополнительные материалы. К тому же, возникнет некоторая задержка в связи с необходимостью вводить в курс дела новых рабочих. Думаю, немногие имеют опыт работы с такими сложными устройствами. Достаточно трудно убедить их необходимости придерживаться точных размеров: отдельные части должны соответствовать друг другу.
      Дионисий взглянул на Филиста.
      — Не думаю, что проект Динона — огромный щит на колесах — будет завершен с достойным результатом. Его можно закрыть, и передать Зопириону место, которое занимает сейчас бригада Динона.
      — Да будет так, — сказал Дионисий, кивнул секретарю и повернулся к Зопириону. — Назначу тебе в помощники Абдаштарфа из Африки. Кстати о финикийцах. Я слышал, у тебя вчера были кое-какие неприятности?
      — Ничего серьезного, господин. Но думаю, в городе были произведены большие разрушения, — пораженный быстротой, с какой архонт узнает о том, что происходит с его подчиненными.
      — Не больше, чем можно было ожидать. Такое случается во многих городах на Сицилии. Естественная зачистка.
      — Можно мне задать вопрос, касающийся вашей политики?
      — Спросить можешь. Но я подумаю, стоит ли мне отвечать.
      — Почему ты так долго ждал и послал солдат ликвидировать беспорядки далеко за полдень? Погибло множество невинных. Кроме того, жители Сиракуз поджигали дома финикийцев, и остается только благодарить богов за то, что не было ветра: в ветреный день мог бы выгореть весь город.
      Дионисий почесал бороду.
      — Позволь мне сказать, что я думаю о тебе, Зопирион. Я знаю: есть философы, которые полагают, что человек произошел — эволюционировал — от низших животных. Судя по тем качествам, которые наблюдаю вокруг себя в некоторых людях, это истинная правда. Ваш усредненный человек обладает стремлением к добру, хочет быть храбрым, жертвовать собой ради других и так далее. Но его также переполняют безнравственные и эгоистичные побуждения: сорвать мгновенное удовольствие, обидеть слабого, воровать, пытать и убивать. В некоторых ситуациях человеком управляет лучшая половина, в некоторых — худшая. Почему армия, долго и храбро сражавшаяся, в последующем сражении поворачивается спиной к противнику и улепетывает, как стая зайцев? Потому что люди исчерпали свой заряд храбрости и начинают следовать животному инстинкту самосохранения, спасая любой ценой собственные жизни.
      — Далее. Как ты понимаешь, я крепкой рукой управляю Сиракузами. И многого жду от них: соблюдения гражданских правил и порядка в мирное время, мужества, стойкости и дисциплины в военное. Но я знаю, что не находящие выхода их отрицательные импульсы все время растут, как давление в кузнечных мехах, если закрыть сопло. Но этим импульсам необходимо давать выход, или они найдут выход сами по себе, раньше или позже, в той или иной форме. И для меня гораздо лучше, если они выльются на головы нескольких никчемных финикийцев, но не разорвут мои меха. Время от времени людям необходимы подобные встряски, в результате которых удовлетворяются их животные инстинкты. Так перемешивает грязь с водорослями вдоль всего побережья Сицилии.
      — А то, что в клочья растерзали множество ни в чем не повинных безобидных людей, не имеет никакого значения?
      — Не совсем так. Великий правитель не может позволить себе думать о судьбе отдельных личностей. А я, Дионисий, отношу себя именно к таковым. Ты будешь с этим спорить?
      — Нет, господин, — решительно ответил Зопирион, однако я подумал: «дорогой Геракл! Разве может этот парень ожидать от меня иного ответа? Я же полностью в его власти!»
      — Итак, если правитель не будет принимать тех или иных решений только из-за того, что их последствия могу привести к смерти или причинить вред, он никогда ничего не добьется. Он не достигнет славы. Более того, инертность его действий вызовет ответную реакцию: резко возрастет противодействие, и в результате ему все-таки придется вступать в борьбу. Только жертв в этом случае окажется значительно больше. И еще: большинство убитых во время вчерашних беспорядков — чужеземцы. Следовательно, отношение к ним будет иное, чем если бы порезали эллинов.
      — Ваша проблема — проблема ученых людей — в том, что вы слишком много путешествовали и учились. Образование и странствия ослабляют свойственную человеку преданность своему городу и народу.
      — Если бы моя преданность своему городу соответствовала твоим словам, то я должен был остаться на родине. Это касается и остальных мастеров. И тогда, мой господин, некому было бы работать на тебя.
      — Истинно так. Но, так или иначе, мы оказались здесь, и нам обоим следует извлечь из сотрудничества максимальную выгоду. Но меня ждут другие дела, о Зопирион. Что касается катапульт, ты в курсе моих пожеланий. Постарайся выполнить их наилучшим образом. Возрадуйся!
 
      В выходной Зопирион пересек мост, соединяющий Ортигию с основной частью острова и направился к Арсеналу. В огромном здании никого не было, за исключением стоящих у входа часовых. Юноша планировал еще раз проверить катапульты и обдумать возможности ускорения темпа работ. На дальнем конце Арсенала, где раньше были сложены материалы для постройки кораблей, освободили место для готовых катапульт. Зопирион прошелся вдоль ряда смертоносных машин, пощипывая тетиву и проверяя спусковые рычаги. Он ощутил легкую гордость за свое изобретение. Наверное, похожее чувство охватывает поэта, когда он видит свое творение записанным чернилами на листе папируса.
      Подойдя к концу ряда, он заметил на одной из катапульт нечто странное: на брусе с желобом были нарисованы под ровным углом желтые полоски. Создавалось впечатление, будто их недавно начертили превосходной кистью. Но когда юноша подошел ближе, у него замерло сердце: не желтая краска, а свежие надпилы обезобразили брус катапульты. Небольшие кучки опилок под каждым надрезом молчаливо подтвердили его подозрения.
      Испорченная катапульта стояла третьей от конца. Зопирион поспешно бросился к двум последним. Их тоже подпилили. Но в отличие от надрезов на предыдущей машине, надпилы были более глубокие, и их было больше. Похоже, что вредитель либо устал, либо испугался и не завершил задуманное.
      Кровь ударила ему в голову, и обезумев от ярости, Зопирион бросился к Архиту: он жил здесь же, на Ортигии в доме для холостых рабочих и мастеров. В ответ на неистовый стук в дверь и громкие крики друга, в дверях появился Архит. Завернувшись в одеяло, он позевывал спросонья и протирал глаза.
      — Клянусь всеми Собаками Египта! Даже в выходной невозможно выспаться!
      — Пойдем со мной! Какой-то грязный содомит крутился у моих катапульт. Три уже испорчены!
      — Зевс всемогущий! Подожди минутку, я оденусь.
      Спустя полчаса Зопирион и Архит подошли к Арсеналу в сопровождении Пирра, Лифодема, Филиста, Дионисия и телохранителей тирана. Они внимательно изучили испорченные катапульты.
      — О, Зевс, порази этих грязных негодяев! — взревел Дионисий. — Вы не проверяли Арсенал? Может, кто-то спрятался за бухтами веревок?
      Никто не совершал никаких проверок. Тогда Дионисий повернулся к телохранителям.
      — Вы двое, проверьте каждый дюйм этого здания. Телесин — первый этаж, Вертико — балконы.
      — Но, господин, — начал было один из телохранителей.
      — Забудь о моей безопасности! — отрезал Дионисий. — Приступай к выполнению!
      — Шпионы Карфагена, тебе так не кажется? — повернулся он к Филисту.
      — Я знаю, чьих рук это дело, — вмешался Лифодем. — Наверняка здесь не обошлось без гнусных финикийских строителей, которых ты нанял, хозяин. Почему ты их не утопил?
      — Повешу, если они того заслуживают. Почему ты так уверен, Лифодем?
      — Все знают, насколько вероломны эти ублюдки. Естественно, что их симпатии — на стороне Карфагена. Налицо и мотив, и средства для осуществления преступления. Что же еще нужно?
      — Для вынесения приговора одних подозрений недостаточно. Хорошие мастера представляют для меня слишком большую ценность, чтобы казнить их только на основании подозрений. Ты видел, чтобы они что-нибудь подпиливали?
      — Нет, но я уверен, что они это сделали. У них была причина…
      — Ты видел хоть одного из них выходящим из Арсенала с пилой в руке? Нет? Но предполагаешь, что один из них непременно виновен? А как же остальные? Если бы вредительством занялись все десять строителей, ущерб был бы в несколько раз большим.
      — Давайте обсудим то, что знаем из первых рук, — после некоторого раздумья заключил Дионисий. — В затянувшемся споре невозможно отыскать истину. Зопирион, что ты можешь сказать о своем помощнике?
      — Абдаштарфе? Лучшего вряд ли найдешь. Он ненавидит Карфаген не меньше, чем вы: карфагеняне обложили его родной город непосильной данью.
      — А что ты скажешь об остальных, Пирр?
      Пир пожал плечами.
      — Они ничем не отличаются от остальных мастеров. У кого-то получается лучше, у кого-то хуже, но все трудятся добросовестно. Ни один из них не дал мне оснований для подозрений.
      — Да все они гнусные! — закричал Лифодем. — Вы как малые дети! Неужели вы не понимаете: проклятые содомиты только и ждут случая поджечь Арсенал, верфи или весь город. Если их до сих пор не поймали, то только потому, что они слишком умны. Держатся в стороне, а мы и успокаиваемся, проявляем беспечность и даже не подозреваем их. Катапульты — их проба пера, начало. Увидите, на что они способны! И запросто улизнут. Утопить подлецов, и…
      — Абдаштарфа ты утопишь только через мой труп! — взвился Зопирион.
      — Конечно! Ты на его стороне, потому что ты сам не настоящий эллин! В тебе течет персидская кровь, вот ты и защищаешь варваров…
      — О, архонт! Если ты по-настоящему хочешь выиграть войну, тебе лучше избавиться от человека, который занят исключительно срывом работы арсенала! Его участие в производстве приносит больше вреда, чем диверсии всех шпионов, вместе взятые! — взмолился Зопирион.
      — Кто это?
      — Лифодем! Он сводит всех нас с ума с момента, когда ты назначил его начальником Арсенала. Ты прекрасно знаете: он привел вавилонского звездочета и на десять дней сорвал нам работу. Он пытался заставить меня запустить в производство модель катапульты, когда я был уверен в превосходстве другой модели. Он делает наоборот все, что только можно сделать наоборот. А в свободное время презрительно насмехается над строителями, потому что мы, в отличие от него, не неграмотные невежи…
      — Ах ты собачья морда, расхититель гробниц! — заорал Лифодем и со всего размаху ударил кулаком Зопириона. Спустя мгновение противники дубасили друг друга, сопровождая удары руганью. Зопириону было легче дотянуться до противника, и он был моложе. Однако крепкий Лифодем не спускал ему ни единого удара.
      — Разнять их! — приказал Дионисий телохранителям, которые только что вернулись после осмотра Арсенала. Отложив в сторону копья, они подошли к дерущимся сзади и, заломив им руки, растащили в разные стороны.
      — Каждому из вас драка обойдется в сумму двухдневного жалованья, — сказал Филист.
      Зопирион и Лифодем, тяжело дыша, продолжали изрыгать проклятия в адрес друг друга.
      — О, Архонт, позволь мне сказать, — вступил в разговор Архит.
      — Говори Архит. Мне кажется, тебе, в отличие от других, удается держать голову холодной.
      — Я просто хотел заметить, что разговор о саботажнике ни к чему не приведет. Им может оказаться кто угодно: карфагенский шпион или финикийский строитель; но также и греческий мастер, позавидовавший успеху Зопириона; рабочий, боящийся потерять место; житель Сиракуз, настроенный против войны с финикийцами или тот, кому не нравится твое правление. Возможно, мы никогда не узнаем правды, если только ты не веришь в оракулов.
      Дионисий улыбнулся.
      — С политической точки зрения очень выгодно, когда каждый человек убежден в моей вере в него, и абсолютно все уверены в моей вере в бога. Ну, как, достаточно остыли мощный Гектор и стремительный Ахиллес, чтобы их можно было отпустить?
      Солдаты отпустили Зопириона и Лифодема. Драчуны молча потирали синяки и ссадины.
      — Раз уж вам так нравится драться, я дам вам шанс, — произнес Дионисий. — Назначаю обоих на должности при штабе во время грядущего похода на Мотию. Лифодем будет фрурархом, в его обязанности будет входить наблюдение за питанием войск. Зопириона — советником по строительным вопросам, большей частью связанным с катапультами. Обоим присваиваю звания стратега Доспехи получите в оружейной. С вас будет удержана часть жалования в счет уплаты за них. Итак, Зопирион, факт порчи катапульт отразится на производстве в целом?
      — Третью еще можно починить. Остальные придется разобрать на запасные части. К счастью, вредитель не попортил ползуны — их производство наиболее трудоемко.
      — Ты сможешь к концу Мунихиона построить пятьдесят машин?
      — Уверен, что сделаю сорок. Насчет остальных такой уверенности нет. Однако при достигнутой скорости производства количество готовых катапульт не является ограничивающим фактором.
      — О чем ты?
      — Не хватит повозок, на которые мы их устанавливаем. Учитывая темпы их производства, к Мунихиону будет готово только двадцать пять штук.
      Дионисий запустил пальцы в бороду.
      — А почему ты не сказал об этом раньше?
      — Я не знал, что ты собираешься все катапульты перебросить в западную Сицилию, да к тому же так скоро! Кроме того, мастер повозок мне не подчиняется.
      — Даже мне не всегда удается учитывать все тонкости, — кивнул Дионисий. — Ну что ж, расширяй производство. Лишние катапульты мы установим на стены Сиракуз для защиты города. А у Арсенала поставим двойную стражу. Мастер по повозкам переводится в твое подчинение. Попытайся ускорить и их производство. Лифодем приступит к исполнению новых обязанностей: займется сбором съестных припасов для грядущей кампании. Филист, собери всех воинов, стоявших в карауле у Арсенала начиная со вчерашнего дня. Они ничего не знают, возможно, придется немножко припугнуть. Но в любом случае караульных необходимо допросить. Возрадуйтесь! Зопирион, останься! Мне нужно с тобой поговорить.
      Участники разговора разошлись. Дионисий, а следом за ним Зопирион и телохранители, вышли из Арсенала. Дионисий расспросил часового, но тот ничего не видел. Тиран направился к источнику Аретузы.
      — Правитель не может брать в расчет возможность случайной диверсии, как полагает твой друг Архит. Возможно, он прав, и мы никогда не найдем преступника, однако я все-таки попытаюсь. — Дионисий ударил кулаком по ладони. — Но каким образом? Преступник не удосужился оставить на месте преступления свой кошелек. В данный момент мне нужны даже больше, чем сведущие военные строители, надежные методы обнаружения лазутчиков и заговорщиков. Так как я не очень верю в сверхъестественные силы, я готов использовать любые средства… — он повернулся к Зопириону и прищурившись, пристально посмотрел на него. — Как я слышал, в Африке ты общался с ведьмой и получил определенный опыт?
      — Да, господин. Я провел в ее пещере один день и одну ночь.
      — Давала ли она тебе понять, что может нам помочь?
      — Нет господин, не давала. Однако она произвела неизгладимое впечатление на финикийцев, пришедших на ее сеанс.
      — И как ей это удалось?
      Зопирион рассказал архонту о невинных уловках Сафанбаал: о подброшенных в огонь квасцах и рыбьих чешуйках, приклеенных к потолку пещеры.
      … И когда участники сеанса задавали ей вопросы, она давала такие же уклончивые ответы, что и большинство наших оракулов. Помнишь, как Дельфийская Пифия пророчила царю Крезу:
 
Если Крез перейдет реку Галис,
Падет сильное царство…
 
      Однако она так и не уточнила, какое именно царство падет. Участники сеанса сами же и совершали ошибки, большую часть времени они отвечали на собственные вопросы. Когда Сафанбаал в раздумье замолкала, простаки сами подсказывали ей. Они даже не пытались подвергнуть сомнению ее уловки. Людям хотелось верить.
      — Хм, — Дионисий потянул себя за бороду. — Значит, эффективность пророчеств твоей ведьмы заключена не в пророчестве как таковом, а в том смысле, который вкладывают в ее слова те, кому она предсказывает?
      — Именно так, господин.
      — То же самое относится и к правителям, например, ко мне. Конечно, не во всеуслышание.
      — Ты хочешь сказать, что, возможно, ты и не найдешь надежного метода выявления шпионов или конспираторов. Однако, если граждане Сиракуз поверят в его существование…
      Дионисий даже пальцами прищелкнул.
      — Ты выбросил три шестерки! — и повернулся к телохранителям. — Ребята, отойдите от нас на десять шагов! Мне нужно поговорить с ним наедине. — И снова повернулся к Зопириону.
      — Если мой народ считает, что я обладаю такой силой, то виновные либо выдадут себя необдуманными действиями, либо, по меньшей мере, воздержатся от совершения очередного акта вредительства. Ты это хотел сказать?
      — Я не сомневаюсь в этом, о, архонт. У финикийцев есть поговорка: на воре шапка горит.
      Дионисий засмеялся.
      — Дружище Зопирион, а хотел бы ты, ничего не делая, получить фунта серебра?
      — Ну, почему бы и нет… … деньги всегда кстати…
      — Особенно для такого бережливого, как ты. Под ничегонеделаньем я подразумевал не более, чем твое молчание. Для большинства эллинов это задача гораздо более сложная, чем прогулка по раскаленным докрасна лезвиям мечей. Но ты-то не обычный эллин. Ты сможешь?
      — Да, господин.
      — Отлично! Готовься к следующему пиру в честь строителей, который состоится… дай подумать… через шесть дней.
 
      Зопирион и Архит сидели на берегу источника Аретузы.
      — Неужели ты на самом деле готов вступить в армию?
      — Думаю, да. Это реальный шанс расширить кругозор мастера.
      — Только постарайся, набираться опыта где-нибудь в тени, чтобы не потерять собственное тело.
      — Так ты меня не одобряешь?
      Одобряю? Я думаю, что ты сошел с ума!
 
Война никогда не выбирает плохих людей,
Но навеки уносит хороших…
 
      К чему рисковать проливать кровь за чужой, а не за родной город, да еще под предводительством тирана, а не при самоуправлении горожан?
      — Мне кажется, что нет большого риска находиться при штабе архонта. К тому же катапульты будут стоять вне зоны досягаемости обычных луков.
      — До тех пор, пока Дионисий не скажет: «Стратег такой-то убит. Стратег Зопирион, займи его место и веди его отряд вверх по осадным лестницам!» Кто тебе сказал, что Дионисий будет стоять в тылу? В Сиракузах он осторожен до безумия, носит железную кирасу, ходит в сопровождении телохранителей, а всех его посетителей обыскивают. Но, говорят, что на поле боя он герой!
      — Судьба человека во власти богов!
      — Более того, божественный Пифагор тебя бы не одобрил. Что ты имеешь против несчастных бедолаг Мотии?
      — Ничего, но не думаю, что мое присутствие добавит им хоть каплю опасности. Что же мне делать, Архит? С Дионисием не поспоришь.
      — Думаю, ты мог бы потихоньку собраться и вместе с семьей тихонько сбежать из Сиракуз и вернуться в Тарент. Ктесий в опале, так что с этой стороны осложнений не предвидится.
      — Трусливый совет! А в твои планы входит побег?
      — Мне нельзя, — ответил Архит.
      — Почему же нельзя?
      — Пока я не уговорил отца Клеи выдать ее замуж за меня.
      — Ах, влюбился!
      — Смотрите, кто заговорил! Но если серьезно, неужели твоя голова способна повернуться в сторону сражающихся?
      — Думаю, мне пойдет шлем с плюмажем. Но я иду в армию только с желанием сделать карьеру. В любом городе захотят заполучить военного строителя, работавшего в штабе у Дионисия в одной из кампаний.
      — Ну что ж, твоя судьба, твой выбор. Однако я все-таки думаю, что ты пожалеешь. Ты не можешь представить все возможные злоключения.
      — Например, что меня убьют? Но нельзя не использовать свой шанс…
      — Нет. Я о другом. Если ты выживешь, то у тебя появится шанс оказаться среди приближенных к Дионисию.
      — И что в этом плохого?
      Архит улыбнулся.
      — В этом случае тебе придется слушать бесконечные декламации Дионисия — он сочиняет весьма посредственные поэмы — с выражением искреннего восторга!
 
      Коринна с возмущением выслушала новости о новом назначении Зопириона. Она бросилась ему на шею с плачем, что его могут убить. Муж пытался убедить ее в обратном.
      — Но на это время мы с Хероном останемся одни! Ты не можешь уехать, оставив нас в незнакомом городе, где мы практически никого не знаем, и без мужчины, который мог бы в беде позаботиться о нас.
      — Вы можете переехать на Ортигию. Офицеры отправятся в поход, и там наверняка найдутся свободные квартиры. Уверен, что смогу обо всем договориться с архонтом.
      — Дорогой Зопирион, ты не понимаешь. Ортигия защитит нас от внешнего врага, но там полно грубых чужеземных солдат. А кто будет защищать меня от них?
      — Большинство наемных воинов примут участие в кампании. Дорогая, ты всегда сможешь рассчитывать на Архита.
      — Да, я знаю, что он твой друг. Но он слишком толстый и при возникновении беспорядков от него мало пользы.
      — Ты бы удивилась, если бы увидела его в сражении!
      — Ну, хорошо. А почему бы тебе не отправить нас домой в Мессану до окончания военных действий? По крайней мере, я жила бы среди близких.
      Зопирион нахмурился и задумался.
      — Я знаю, там ты была бы счастлива. Но… Ты хотя бы раз видела стену Мессаны?
      — Я часто гуляла по ней. И что?
      — Ты заметила, что она полуразрушена?
      — Однажды я на ней растянула лодыжку.
      — Она сложена из обветшалого кирпича, а не крепкого камня. Но даже если бы стена была сложена из камня, она слишком низкая и узкая и вряд ли выдержит достаточно серьезную осаду. При современных методах ведения боевых действий, ты с равным успехом могла бы спрятаться в открытом поле. Ты пытаешься скрыться в развалинах, а угодишь в самое пекло.
      — Но Мессана ни с кем не воюет…
      Они спорили всю ночь. Зопирион был категорически против отпускать Коринну с ребенком в Мессану, а она с не меньшей решительностью отказывалась дать обещание не просить отца послать за ней сопровождающего. В течение нескольких последующих дней к пылкой любви, лежащей в основе их отношений, примешивался сильный привкус горечи: они оба обладали сильной волей и собственным мнением.
 
      На очередном симпосиуме для мастеров, когда наступило время награждения, неожиданно громко прозвучал голос Дионисия:
      — Вы прекрасно знаете Зопириона из Тарента, ярчайшую звезду в короне наших гениев-изобретателей. Я был уверен, что изобретение катапульты — достижение, триумф, способный озарить своим светом целую жизнь. Однако Зопирион превзошел сам себя. Его последнее божественное озарение подарило нам метод, посредством которых правитель может выявить всех шпионов, вредителей и заговорщиков.
      Дионисий широко улыбнулся и медленно обвел взглядом собравшихся.
      — Естественно, я не собираюсь раскрывать секреты этого уникального метода. Замечу только: он удивительно прост. Любой из вас хлопнул бы себя по лбу и удивился, что сам не додумался. О, Зопирион, подойди ко мне, Дионисию, и получи награду — один фунт серебра — сто только что отчеканенных драхм!
      Зопирион, придав лицу загадочное выражение, направился через зал к Дионисию. Архонт ослабил тесемки мешочка с деньгами, зачерпнул горсть серебряных монет и со звоном высыпал обратно. Монеты, мерцали в свете ламп, как крошечных металлический водопад.
      Несмотря на то, что последовали аплодисменты, вполне соответствующие награде, юноша ощутил легкое беспокойство. Вышло так, что не один, а несколько мастеров смотрели на товарищей с явным беспокойством.
      На следующий день в Арсенале появился отряд наемников. Предводитель останавливался и по очереди задавал вопрос всем строителям и бригадирам. Наконец, очередь дошла и до бригады по производству катапульт.
      — Вы видели сегодня Алексита из Велии?
      — Нет.
      — Вы видели его после вчерашнего пира для мастеров?
      — Нет.
      — Не говорил ли он вам о своем намерении уехать?
      — Я вообще не разговаривал с ним. А для чего все эти расспросы?
      — Приказ ничего не рассказывать, — ответил предводитель.
      Чуть позже Зопирион встретился с Архитом. Последний, как всегда, был в курсе всех событий.
      — Совершенно верно, старик, он удрал. Скорее всего, после вчерашнего симпосиума собрал деньги и драгоценности и сбежал, спустившись по веревке с городской стены. Думаю, теперь совершенно ясно, кто подпилил твои катапульты.
      — Неужели, несмотря на любезные речи, его снедала жестокая зависть?
      — Очевидно, да. Попытаюсь воссоздать ход событий: по слухам, Дионисий отказался санкционировать постройку больших кораблей Алексита. Они не оправдали себя. Их преимущества перед обычными триремами не покрывают дополнительных затрат на строительство. Глубоко разочаровавшийся Алексит не смог пережить твой успех. И однажды ночью, изрядно выпив, он решился привести в исполнение свои планы. Попасть в Арсенал для него не составило большого труда: нужно было проскользнуть мимо одного единственного поста…
      — И счастливого пути! Интересно, куда он отправился?
      Архит пожал плечами. Возможно, отправится в Карфаген, Афины или бог знает куда. Наверняка переполнен прекрасными идеями и готов дать по яйцам любому, кто встанет у него на пути. Он достаточно разумен, чтобы обходить стороной города, на которые простирается власть Дионисия. Послушай, может, и ты вынашиваешь злобные планы?
      — Только не я! Конечно же, сначала я был в ярости. Но если подумать, он не причинил мне особого вреда. К тому же, какой смысл беспокоиться из-за подобных людей? Гораздо больше я переживаю из-за хода выполнения моих проектов и уровня жалования. А на врагов у меня просто нет времени.
      — Значит, никакой непримиримой вражды или вечной междоусобицы? Интересно, к какому типу эллинов ты сам себя относишь? Если бы все эллины думали как ты, мы бы правили миром!
 
      Капитан Зопирион легким галопом приближался к заливу Мотии. По обочинам дорог, окаймляющих поля и виноградники, пышно распустились цветы. Юноша подъезжал к Мотии со стороны Акраганта и Селинунта. Его путь лежал вдоль южной части побережья. Вдоль берега возвышались огромные нагромождения известняковых глыб. Ветер и дожди предали им фантастические формы: наполовину погребенными в земле черепами давно вымерших чудовищ поднимались они над равниной.
      Большую часть пути Зопириону пришлось провести в седле. В дорогу он надел легкие кожаные сапожки для верховой езды. Поверх плотной туники была надета кираса из многослойного льняного полотна: слои были прошиты, проклеены и специальным образом отформованы. Несомненно, она хуже защищала от копий и стрел, но была гораздо легче бронзовых лат пехотинцев. Позади стратега трусили два мула: на одном сидел нанятый на время военных действий слуга, а другой был нагружен поклажей Зопириона, щитом и оружием.
      За поворотом дороги с левой стороны открылся вид на спокойные воды залива. За ним далеко на горизонте, виднелись поросшие редким кустарником дюны Эгифалийского полуострова. Вдоль побережья большого острова, где лежал путь Зопириона, большими отдельными группами стояли несколько сотен палаток. Дионисий собрал здесь основные силы, готовясь к разрушительному набегу на финикийские земли западной Сицилии. Залив буквально кишел пузатыми торговыми судами: одни причаливали к берегу, другие, закончив отгрузку, неспешно шли на веслах или под парусом. На берегу рядами лежали триремы. Их прочно привязали и закрепили при помощи клиньев, чтобы они не перевернулись или не соскользнули в воду.
      Слева в центре залива возвышался над водой остров Мотия. На таком расстоянии можно было разглядеть только хмурые стены да верхние этажи высоких зданий. К северу от острова узкая полоска косы соединяла Мотию с большой землей. Зопирион увидел, как по ней в обе стороны, будто муравьи, передвигались крошечные точечки. Когда юноша подъехал поближе, крапинки, постепенно вырастая, превратились в людей, которые несли в обе стороны различные грузы. Жители Мотии успели почти полностью разобрать дамбу, соединяющую остров с берегом. А теперь по приказу Дионисия солдаты из его войска методично подносили к разрушенной части дамбы корзины с кирпичом и грязью, укрепляли ее и возвращались за новыми материалами.
      Зопирион подъехал к большой палатке главнокомандующего. Ее раскинули в северной части бухты. Недалеко от берега работала бригада плотников. Далеко разносились удары топоров и визг пил: шло интенсивное строительство передвижных осадных башен и стенобитных орудий — таранов. Строительные войска рыли траншеи в поисках свинцовых водопроводных труб, по которым в Мотию поступала чистая питьевая вода. Трубы были проложены по дну залива. На берегу Зопирион нашел Лептиния, который следил за ремонтом дамбы, и передал ему приказы тирана.
      — …триремы нужно как можно быстрее спустить на воду, чтобы достойно встретить флот Гимилка. Всех трудоспособных людей следует направить на ремонт дамбы. Ее следует в несколько раз расширить, чтобы по ней смогли проехать осадные машины. Каждый человек должен получить корзину или любую другую тару для переноски земли.
      Дионисий, удивительно похожий на своего брата, Дионисия, широко улыбнулся. Зопирион уже давно составил о нем мнение как о хорошем добросердечном человеке, в котором полностью отсутствовали свойственные Дионисию напористость и холодная страсть к власти.
      — Хорошо сказано, Зопирион. Но сегодня уже поздно начинать спуск кораблей. Займемся ими завтра утром, — ответил Лептиний. — А что касается корзин, то я просто ума не приложу, где можно достать такую уйму корзин за столь короткий срок.
      — А что, если один будет грузить камни и песок на щит, а двое других займутся переноской? — предложил Зопирион.
      — Превосходно! Мой брат не ошибся, определив тебе должность, на которой ты должен искать средства и способы решения различных проблем. Спокойной ночи!
      Зопириону пришлось устроиться в одной палатке с несколькими стратегами, расположенной неподалеку от ставки главнокомандующего. Оставив слугу распаковывать багаж и передав лошадь рабу-конюху, юноша отправился пешком в расположение войск артиллерии. Из Сиракуз выехали тридцать три катапульты на специальных повозках, три из которых так и не смогли закончить путешествие: у двух сломались повозки, а третья сломалась, когда повозка опрокинулась. Предполагалось, что они должны будут подъехать с некоторым опозданием. Однако Зопирион был почти уверен: возницы постараются найти любые причины, чтобы задержаться в пути и приехать по завершении военных действий.
      — Где стратег Сеговак? — обратился он к воину.
      — В той большой палатке, — показал тот.
      Зайдя в палатку, Зопирион увидел Сеговака: он сидел на койке в обнимку с бутылью вина. Кельт поднял на друга затуманенный взгляд.
      — Клянусь рогами Кернунна, это мой старый друг Зопирион! Как дела у храброго тарентийского парня, такого красивого и одетого в великолепные доспехи?
      — Я ужасно устал, ты не мог бы…
      — Конечно, конечно! Наливай! Или нет, давай я тебе налью. В палатке редко когда удается насладиться утонченной беседой со старым другом., — Сеговак икнул. — И вот ты здесь. И видишь перед собой солдата в полностью разобранных чувствах. Уже который день я сижу на заднице: безделье абсолютное. Не удивительно, что приходится коротать время за бутылкой вина.
      — Да, полный крах!
      — Да уж точно! Но… Я думал, что ты сопровождаешь архонта в опустошительном набеге на земли проклятых финикийцев. Каким ветром тебя занесло к нам?
      — Прибыл с донесением для Лептиния. А Дионисий приедет завтра.
      — Удалось ли ему взять города, как он и планировал?
      — Нет. Он снял осаду Интеллы и во главе войска идет сюда. Дионисий узнал, что суфет Гимилк ведет на помощь Мотии карфагенский флот.
      — Этот парень атаковал Сиракузы? Здесь ходят разные слухи, вплоть до того, что он взял город и перерезал всех жителей.
      — Нет. Гимилк совершил лишь набег на гавань Сиракуз. Пустил на дно немало торговых кораблей, но даже не пытался высадиться на берег. Потом зашел на переоснастку и ремонт в Карфаген, а теперь держит курс сюда. А как дела с катапультами?
      — С ними все прекрасно, чего нельзя сказать о людях. Мне бы хотелось провести несколько практических занятий стрельбы по мишеням, однако в бухту нам нельзя стрелять, чтобы не расходовать понапрасну снаряды, а по направлению к берегу стрелять тоже нельзя из опасения случайно зацепить наших солдат. У тебя есть какие-либо приказы на этот счет?
      — Все приказы предназначались Лептинию. Однако тебе стоит узнать о распоряжении, имеющем к тебе непосредственное отношение. Архонт хочет поставить катапульты вдоль берега между стоящих у причала трирем в узкой части входа в залив. Он хочет установить половину на этом берегу, а другую — у Агифаллоса.
      — Хм, — Сеговак дернул себя за ус. — Ты случайно, не принес для меня приказа в письменной форме?
      — Нет. Все у меня в голове.
      — Ты хочешь сказать, что долгие вечера, которые можно было посвятить любовным утехам с белокурыми красотками или провести за стаканом доброго вина, я корпел часы над странными значками, своим видом напоминающими рыболовные крючки, вилы или клопов, и теперь могу прочитать приказ, а ты так просто передаешь его мне!
      — Не унывай, дружище, ты очень скоро найдешь применение полученным навыкам чтения и письма! Думаю, тебе стоит привести свой отряд в состояние готовности, но клянусь Герой, не нужно до получения приказа от Лептиния передвигать катапульты. Дионисий придает слишком большое значение, кто и кому передает приказы. Он постоянно говорит о необходимости соблюдать субординацию.
 
      На следующее утро подул южный ветер из африканских пустынь, покрывая все — людей, животных, палатки — толстым слоем пыли, вздымая огромные волны у входа в залив. На расстоянии полета стрелы ничего не было видно. В результате до наступления темноты, когда на дороге вдоль побережья появилось войско Дионисия, на воду были спущены только три триремы.
      Впереди, то и дело посылая лошадей в галоп, заставляя их делать курбеты и караколи, с пронзительными криками, ехала легко вооруженная конная разведка. За ней двигалась многотысячная кавалерия Дионисия. Тиран ехал во главе войска на огромном черном жеребце: будто божество в отполированной до блеска железной кирасе и ниспадающем алом плаще. Обычная лошадь не выдержала бы тяжести его доспехов. Поговаривали, жеребца контрабандой привезли из Персии, где такие лошади были специально выведены для могучей кавалерии Бессмертных.
      Вслед за кавалерией под звуки флейт шла пехота. Ее составляли жители Сиракуз и дружественных Дионисию городов Сицилии, тысячи наемников-варваров — сикулы луканцы, кампанцы, самниты. Здесь был даже батальон переодетых в брюки кельтов из долины Пада , лежащей в отдаленной северной части Италии: характерные свисающие по бокам рта усы, в руках — огромные щиты в форме эллипса, за плечами — связки дротиков, на поясе — длинные мечи.
      Дионисий старался по возможности вооружать отряды наемников так как принято у них на родине, понимая, что воин будет гораздо увереннее сражаться в бою с детства знакомым оружием, нежели пусть более совершенным, но чужим, греческим. За длинными рядами пехоты в кильтах и блестящих шлемах с плюмажами, показался тысячный отряд кавалерии.
      Пережидая полуденную жару в тени палатки главнокомандующего, Зопирион оказался невольным свидетелем того, как Дионисий сердито выговаривает брату за недостаточное количество спущенных на воду кораблей. Были слышны и правдивые ответы Лептиния. Юноша сходил перекусить вместе с другими предводителями и вскоре вернулся. Несмотря на ужасную усталость после долгой дороги, долгое время он никак не мог заснуть. В голове одна за другой кругами проносились идеи по усовершенствованию катапульт, тоска по семье и сомнения по поводу правильности принятого решения о поступлении на военную службу к Дионисию.
      Когда заиграли подъем, Зопириону показалось, что он даже не успел заснуть. Когда он вышел из палатки, многие взволнованно смотрели и показывали в сторону горы Эрикс, на вершине которой на фоне утреннего неба пламенело алое зарево. Дионисий — воспоминание пришло к Зопириону одновременно с тянущим ощущением в животе, которое он обычно чувствовал перед сражением — приказал зажечь на горе сигнальный костер в случае появления флота Гимилка.
      В течение нескольких последующих часов стратеги носились по расположению войска Дионисия, как борзые на охоте. Как и все приближенные к тирану полководцы, Зопирион передавал приказы и поручения по цепочке, по возможности успевая отвечать на вопросы, связанные с катапультами.
      Катапульты установили между триремами на береговой линии. Чуть позже по команде Дионисия сотни критских лучников и балеарских стрелков, вооруженных пращами, с оружием наготове стояли на палубах военных кораблей тирана.
      — Они идут! Вон проклятые финикийцы! — возбужденно указывая в море, закричали солдаты.
      На горизонте показался частокол мачт флота Гимилка, будто фантастическая изгородь, раскачивающаяся в такт движениями волн. Наконец над горизонтом появились и корпуса кораблей.
      Флотилия медленно приближалась, постепенно увеличиваясь в размерах. У наблюдателя с берега создавалось впечатление, будто у каждого из идущих прямо на него кораблей с каждой стороны ритмично поднимаются и опускаются в воду только три весла. Пересчитав мачты, Зопирион определил, что Гимилк ведет около сотни галер — примерно половина от числа военных кораблей Дионисия. Но, несмотря на неимоверные усилия солдат и моряков тирана, которые в такт монотонной песни рывками тянули на веревках корабли, большая часть греческих судов беспомощно лежала на берегу.
      Карфагеняне подходили все ближе. Дионисий в сопровождении стратегов галопом пронесся вдоль берега бухты и выехал на Агифаллос. Тиран раздраженно выругался увидев, как финикийские корабли, разорвав строй, начали погоню в открытом море за греческими торговыми судами. Некоторые шли под парусом, другие стояли на якоре на мелководье. Так или иначе, но финикийцы переловили их всех: одних протаранили и пустили на дно, а других взяли на абордаж и угнали, перерезав экипажи и выбросив за борт изувеченные тела.
      Сотни обнаженных греческих моряков, успевших броситься в море с уходящих на дно или захваченных врагами кораблей, вплавь достигли полосы прибоя и, пошатываясь, выходили на берег.
      Солнце поднималось все выше. Карфагенские корабли, будто стая разумных сороконожек, собрались вместе. Взметнулись сигнальные флажки, над водой разнеслись звуки горнов. Построившись огромным прямоугольником десять на десять, флотилия двинулась к выходу из залива.
      — Порази их Зевс! — восседая на огромном скакуне, взревел Дионисий. — Если бы наши корабли были спущены на воду, мы могли бы окружить их головную колонну и уничтожить противника, подобно тому, как эллины разбили персидский флот при Саламисе.
      Бухта резким изгибом закруглялась к северу, и под прикрытием полуострова Агифаллоса, карфагенский флот перестроился в колонну, чтобы миновать узкий выход из бухты. Оставшиеся в бухте торговые суда Дионисия под парусом и на веслах медленно шли на север, держа курс к дальней части залива позади Мотии. А тем временем несколько сиракузских трирем построились в линию, защищая свои торговые корабли от приближающегося врага.
      — Они думают, что на середине канала мы не сможем достать их орудиями с берега, — глядя из-под ладони на финикийский флот, заметил Дионисий. — Но дадим им урок. Зопирион, отправляйся к катапультам. Когда сочтешь нужным, пусть стреляют.
      Пустив лошадь в галоп, Зопирион поскакал к узкой части залива, где установили половину катапульт. Юноша достиг расположения военных кораблей и машин.
      — Всем тихо! Приготовиться к стрельбе! Да замолчите же вы! Приготовьтесь к стрельбе! — подняв руку, закричал Зопирион.
      Мимо проплывали карфагенские корабли. До Зопириона доносились звуки сигнальных флейт — это старшины подавали сигналы: кораблям — соблюдать боевой порядок, а экипажам — быть наготове в ожидании сюрпризов.
      — Огонь! — резко опуская руку, пронзительно закричал Зопирион.
      Заиграла труба. Послышался треск тетивы, свист стрел, жужжание пращей: в воздух взметнулась туча снарядов. Некоторые не смогли достичь цели. Другие попалив ближайшие корабли.
      Потом одна за другой начали стрелять катапульты. Дротики взмывали высоко в воздух и с пронзительным свистом опускались на финикийцев. Некоторые упали между кораблями, достигнув середины канала. И эхом им вторили катапульты с другого берега: начали стрелять орудия на большой земле. Расчеты катапульт заряжали смертоносные машины во второй, потом в третий раз.
      Над волнами разнесся сигнал горна. Гребцы на карфагенских кораблях остановились. Корабли с поднятыми веслами замерли на месте. Взмыли сигнальные флажки. С корабля на корабль громко прокричали команды. Под градом дротиков греческих катапульт галеры стали медленно разворачиваться: весла на одной стороне загребали в сторону, противоположную веслам на другой стороне. Взбаламучивая воду, суда медленно поворачивались на месте.
      Снова резко зазвенели тетивы, раздался треск катапульт. Финикийцы один за другим начали выходить из залива. В ряды весел на многих кораблях стали неровными, щербатыми: часть гребцов погибла во время смертоносных ударов катапульт. Зопирион поднял руку. Луки, пращи и катапульты перестали стрелять. Тысячи солдат, стоявших наготове во время обстрела, разразились бурными аплодисментами.
      Группы людей на берегу, занятых спуском трирем на воду, удвоили свои усилия. Карфагенский флот встал полукругом на выходе из гавани, развернувшись носами кораблей к каналу.
      — Они надеются, что мы бросимся прямо им в пасть! — проревел Дионисий. — Мы численно превосходим их в соотношении два к одному, но в этой ситуации невозможно реализовать наше преимущество. Геракл! Как бы нам вывести двести кораблей в открытое море так, чтобы их по одиночке друг за другом не уничтожили вражеские суда? — холодный стальной взгляд тирана скользил по лицам стратегов.
      — Можно перетащить корабли по суше. У основания полуострова есть достаточно узкое место… — сказал Зопирион.
      — А как мы защитимся от неприятеля, чтобы он не уничтожил наши суда по одному во время спуска на воду?
      — Вдоль берега можно поставить катапульты. Страх карфагенян перед катапультами значительно превышает их реальную опасность, так как они впервые встречаются с подобным оружием.
      — Отлично! — открыв зубы, губы Дионисия растянулись в узкую улыбку. — Юноша! Передай приказ Лептинию и останься с ним, помогая в работе.
      Весь вечер и целую ночь солдаты сицилийской армии перетаскивали корабли через узкий перешеек в основании Агифаллоса. Каждый корабль на веревках тянули несколько тысяч человек. Несмотря на то, что они достаточно легко скользили по илистой болотистой почве, солдаты по колено увязали в грязи. Немало поскользнувшихся и упавших во взбаламученную грязь людей погибло, не успев увернуться от надвигающихся тяжелых судов, подмявших под себя из распростертые тела.
      На рассвете около сотни греческих трирем вышли в открытое море. Однако там не осталось и следа от карфагенского флота.
 
      И вот, в разгаре сицилийской жары, не щадившей ни осажденных, ни осаждающих, наступил четвертый год девяносто пятой Олимпиады, когда Саундиад был архонтом Афин. Осада Мотии продолжалась. Брешь в дамбе была наконец заделана, да и сама дамба стала значительно шире.
      Последние этапы работ оказались наиболее тяжелыми, так как их приходилось выполнять непосредственно под стенами Мотии. Здесь в залив выступала естественная терраса, к востоку от нее находились главные городские ворота. На ней Дионисий планировал установить осадные машины.
      Денно и нощно люди носили на дамбу песок и камни, расширяя ее. Днем приходилось ходить по двое: один нес корзину с песком, а другой держал над головами щит, защищаясь от возможного обстрела со стен Мотии. На ближайшем к городу участке дамбы лежал множество тел погибших солдат Дионисия. Каждую ночь на большом острове проводили массовые кремации, и над лагерем осаждающих разносился тяжелый запах горелого мяса.
      Если неудачная попытка Гимилка освободить Мотию и лишила горожан мужества, вида они не показывали. День и ночь на работающих под стенами города греков сыпались снаряды. Обстрел греков продолжался даже под ответным огнем катапульт, установленных на дамбе. Время от времени над храмом Ваала Хаммона поднимался дымок: предавали огню очередного отпрыска одной знатных финикийских семей. И каждый раз при виде этого дыма Зопириона охватывала радость. Хотя бы одного ребенка ему удалось избавить от такой страшной участи. Однако в то же время его охватывало беспокойство за свою семью. Он надеялся, что у них хватило здравого смысла остаться в Сиракузах.
      Наконец, по дамбе повезли огромные осадные машины Дионисия — башни и тараны. Под непрекращающимся обстрелом в течение нескольких дней их одно за другим катили к стенам Мотии, поворачивали направо и закатывали на террасу. А там снова разворачивали и устанавливали передом к стене осажденного города.
      Звуки горна ознаменовали начало нового этапа в осаде. К стене придвинули два стенобитных орудия. В башне на колесах был подвешен на цепях к потолку крепкий таран. Мощными ударами этих таранов начали разбивать каменную кладку. День и ночь — бум — бум — разносились звуки тяжелых ударов. Казалось, будто два сумасшедших бога немного не в такт колотят в космические барабаны. Как только люди в башни начинали уставать, их сменяли другие.
      Жители Мотии обрушивали на крыши башен огонь, камни и тяжелые бревна. То и дело башни загорались. Тогда солдаты Дионисия откатывали их назад, тушили огонь и чинили. И сразу же подкатывали к стене, и атака продолжалась.
      Наконец, стена перед одной из башен поддалась и рухнула в облаке пыли и с пугающим грохотом, зацепив саму башню. Запели трубы. В проем ринулись пехотинцы в бронзовых кирасах, наголенниках и шлемах с гребнем. На них дождем посыпались снаряды. Многие солдаты попадали, корчась от боли или безвольно осев — убитыми на месте. Но сзади подходили все новые и новые воины. Жители Мотии и их греческие наемники встречали нападавших щитом к щиту, кололи копьями, рубили мечами и топорами, бились в рукопашную. Снова и снова защитники города отражали атаки нападавших.
      Тем временем люди Дионисия лопатами или просто голыми руками расчищали проход, оттаскивая обрушившиеся камни от стены. Потом поддалась стена перед вторым орудием, и завязалась еще одна кровавая схватка.
      Мало помалу солдаты Дионисия укрепляли свое преимущество. Кирками, ломами и лопатами они расширили пролом в стене, обрушили часть стены над проломом, оттащили назад тараны и подкатили две осадные башни. Они представляли собой две деревянные башни на колесах высотой шестьдесят футов — выше высотных зданий Мотии — и достаточно узкие, чтобы могли проехать по извилистым улочкам города. Опасно раскачивающиеся башни катили сотни обливающихся потом солдат. Их защищали от вражеских факелов и тиглей зеленые кожаные покрывала, приколоченные гвоздями к тыльной стороне башен.
      Но им не удалось проникнуть далеко в город, так как жители соорудили на улицах баррикады. Греческие солдаты принялись расчищать завалы перед застрявшими башнями. Другие бросились в дома по обе стороны улицы, срывая доски, которыми были заколочены двери и окна. С верхних этажей осадных башен перекидывали доски на крыши и в оконные проемы верхних этажей домов. По ним бежали в дома сиракузские солдаты. Но жители Мотии из своих укрытий бежали им навстречу. Где-то на середине доски завязывалась схватка, и враги с грохотом падали на мостовую. Схватки завязывались и на крышах домов, в комнатах и коридорах зданий, на лестницах.
      Шаг за шагом атакующая сторона захватывала город, однако цена, которую пришлось заплатить, вселяла страх: счет числа убитых шел на тысячи.
      Дионисий установил порядок с заходом солнца прекращать битву. И теперь, когда жители Мотии привыкли к такому ходу дел, обрушил на них внезапный ночной штурм. Для этого использовались ранее захваченные дома, а также воины ворвались в город через дюжину брешей в стене.
      Защитники города, потеряв надежду, искали защиты в храмах или прятались в домах. Другие, понимая, какая участь им грозит, перерезали горло женам и детям, и в приступе последней ярости бросились в схватку, чтобы умереть на поле боя и унести с собой хотя бы несколько вражеских жизней. На улицах города шла кровопролитная битва.
      Дионисий в сопровождении стратегов вошел в город сквозь одну из брешей в стене и увидел, как его опьяненные кровью солдаты режут всех подряд: стариков, женщин, детей.
      — О чем думают эти идиоты? Интересно, как мне расплачиваться с ними за войну, если не останется пленников на продажу? Остановите их немедленно! — взревел Дионисий, повернувшись к полководцам. — Пройдите по улицам и передайте приказ: «Именем Дионисия прекратить все убийства!»
      Зопирион вместе с остальными стратегами пытался остановить резню. Но, несмотря на их громкие крики «Остановить убийства», все было тщетно. Солдаты не обращали на них никакого внимания и продолжали бить, пытать и уничтожать.
      Громко выкрикивая приказ, Зопирион направился в закрепленную за ним часть города. По пути он высматривал Абариша — дворецкого Илазара, так сильно влюбленного в греческую философию, который — если только он остался в живых — должно быть успел проверить эти идеи на практике. Так и не остановив кровопролития и отчаявшись найти Абариша среди живых или мертвых, Зопирион вернулся к Дионисию. Подошли и остальные полководцы.
      — Идите снова. Но на этот раз кричите финикийцам, чтобы они спасались в греческих храмах! — распорядился тиран. — Идите и кричите: «Финикийцы! Спасайтесь в греческих храмах!»
      Дионисий повернулся к начальнику своих телохранителей.
      — Агафий! Расставь людей всех греческих храмов. Пусть они защищают финикийцев, которые попытаются найти там спасение. Прикажи им громко выкрикивать мой приказ, когда они пойдут по городу. Финикийцы! Спасайтесь в греческих храмах!
      — А как же ты, господин? — спросил Агафий.
      — Я сам позабочусь о себе. Обойдусь и без тебя.
 
      Когда наступил рассвет, несколько тысяч выживших жителей Мотии большими группами сидели на полу в греческих храмах. У каждого храма стояла бригада телохранителей Дионисия, защищая ворота, ведущие внутрь. Вокруг болтались солдаты, с награбленным добром в руках и изрыгая угрозы. Их взгляды пылали страстным желанием продолжить кровопролитье.
      Глаза Дионисия были красны от недостатка сна, тем не менее, в железной кирасе и алом плаще выглядел величественно. Тиран прошелся по улицам, усыпанным безжизненными телами, и теперь его плащ был испачкан кровью и дымом. Его полководцы еле держались на ногах от усталости. Горели некоторые дома. Часть стратегов пытались, правда почти безуспешно, организовать из воинов пожарные бригады.
      Большинство солдат практически не поддавалось организации. Забыв о воинской дисциплине, они носились по городу в поисках добычи, ломали и выбрасывали из окон верхних этажей домов не понравившуюся им мебель и домашнюю утварь, тем самым создавая опасность для проходящих под окнами людей. Другие слонялись у ворот греческих храмов, однако не решались вступить в открытое противоборство с отрядами телохранителей Дионисия, защищавших жителей Мотии.
      Лица воинов были искажены жаждой крови. Дионисий прекрасно понимал, что жизнь граждан Мотии, спасшихся на территории греческих храмов, висит на волоске.
      — Если я не придумаю, как усмирить сукиных детей, то они перережут моих пленников. А они мои! — пробормотал тиран.
      — Всех греческих наемников, сражавшихся на стороне Мотии, приказываю отделить от остальных пленников, связать и отвести на большую землю!
      К полудню пленные греки — окровавленные, голодные и в одних рубахах и связанные — стояли длинными рядами на берегу неподалеку от начала дамбы. Вокруг них беспокойно ходили солдаты Дионисия — грязные, с блуждающими дикими глазами люди разных народностей.
      Над ними возвышался сидящий на огромном скакуне Дионисий.
      — … жители Мотии, какими бы подлецами они ни были, сражались за собственные жизни. Но этигнусные изменники, эллины-перебежчики, эти чудовища и отцеубийцы — они не заслуживают легкой участи, — говорил тиран. — И мы должны преподать урок раз и навсегда всем эллинам, предложившим свое оружие непримиримым врагам Эллады. Мой приказ: придать их смерти!
      Солдаты встретили слова Дионисия неистовой овацией, ударяя оружием по щитам. Они начали глумиться над пленниками, радостно взирая на их мучения и агонию. В этот день вдоль берега вставали крест за крестом. К заходу солнца все пленные греки были распяты на крестах, умирая долгой и мучительной смертью.
      Что касается солдат Дионисия, то к ночи их жажда крови, боли и смерти была удовлетворена. Они спокойно присоединились к своим отрядом, отмыли в заливе кровь и грязь, вычистили и сложили оружие. Кто-то напился и горланил песни, кто-то играл в кости на захваченную добычу, а кто-то спал, как усталое животное, завернувшись в плащ. Многие собрались у лагерных костров, слушая истории и песни, будто добропорядочные миролюбивые граждане, которым в жизни не доводилось распять пленника.
      А тем временем в поверженной и изрядно порушенной Мотии шел торг: пленника за пленником предлагали работорговцам.
      Часовые прокричали о конце первой вахты. Зопирион шел вдоль длинного ряда крестов, выделявшихся на фоне звездного неба, и в который раз задавался вопросом: а правильно ли он поступил. У него было не больше иллюзий о смерти, чем у большинства людей его жестокого времени. Он знал, что кровавая бойня, свидетелем которой он явился, была полной противоположностью учению Пифагора. Но что он мог сделать для предотвращения резни либо во избежание личного присутствия? Если бы он последовал совету Архита и отказался от предложенного Дионисием назначения, то было бы убито еще большее число финикийцев: он был единственным из полководцев Дионисия, кто мог передать приказ о спасении в греческих храмах на финикийском языке.
      В сущности, что еще мог сделать Дионисий? Лиши солдат зрелища массового убийства, и они самовольно уничтожили бы еще большее количество пленных. По правде говоря, мученики, висящие на длинном ряду крестов были наемными солдатами, и такой конец — нормальное завершение их профессиональной карьеры. И более того, думал Зопирион, его как наемного воина, в конце пути может ждать такая же участь. Вздрогнув, он завернулся в плащ и повернул к своей палатке.

      Дионисий построил армию на равнине за мысом Племирион к западу от Сиракуз. Несмотря на потери в сражениях, возвращение союзных сицилийских войск в родные полисы и оставленные во взятых городах контингенты войск, под его знаменами оставалось около пятидесяти тысяч человек. Один дивизион составляли жители Сиракуз, другой — наемники различных народностей. Они стояли длинными ровными рядами, и солнце играло на наконечниках копий, ветер раздувал на шлемах плюмажи из конского волоса.
      Дионисий произвел смотр своих солдат, выразил им слова благодарности — кратко: он прекрасно понимал, что солдаты истосковались по дому — и приказал жителям Сиракуз сложить оружие. Оружие оставляли с громким лязгом. Многие складывали связки копий и щиты на телеги. Зопирион верхом на лошади стоял чуть позади Дионисия.
      — Почему они складывают оружие, когда до Сиракуз еще так далеко? — шепотом спросил он у пожилого полководца.
      Офицер фыркнул.
      — Иногда, мой мальчик, твой ясный ум не заметен. Повсюду полно предателей, недовольных или агитаторов. Интересно, а чего можно ждать от нескольких тысяч человек, входящих в город с оружием в руках?
      — Ох.
      Получив разрешение, Зопирион побежал домой, полный страха, Коринна все-таки уехала в Мессану. Однако она была дома и встретила его с распростертыми объятиями, как будто они и не ссорились. После радостной встречи, когда Коринна и Херон повисли у Зопириона на шее, наперебой задавая вопросы, юноша обратился к приемному сыну.
      — Херон, не хочешь до обеда поиграть на улице?
      — А ты поиграешь со мной, Зопирион?
      — Не сегодня. Мне нужно кое-что обсудить с твоей мамой.
      — Тогда я останусь с вами. Я так тебя люблю!
      — И я тебя люблю, мой дорогой Херон. Но мне нужно побыть наедине с твоей мамой.
      — Почему, папа?
      — Не бери в голову. Взгляни, вот тебе новенькая маленький медный обол. Сходи на рынок и купи себе сладкой воды, игрушку или что захочешь. Только не возвращайся до заката.
      — Нет, я хочу поиграть с тобой.
      — Или ты уходишь, или садишься учить алфавит!
      — У меня нет никакого желания сегодня учить алфавит.
      — Тогда иди. И забери свою монетку.
 
      Зимой запасы оружия постоянно росли, хотя и не так быстро, как раньше. Зопирион снова приступил к работе в Арсенале и позвал Сеговака, Архита и помощника Абдашарфа обсудить особенности новой конструкции катапульты.
      — Если лебедку установить чуть дальше, ребятам будет проще работать с ней: не придется стукаться костяшками пальцев о раму, — сказал Сеговак.
      — А эти растяжки толще, чем нужно. Можно сделать ее не такой тяжелой… — предложил Архит.
      — Да понравится это господину Зопириону, но господин Профимион предложил увеличить дальность полета, укрепив лук сухожилием, как делают скифы…
      Как и предсказывал Архит, Зопирион оказался включенным в круг близких друзей Дионисия. Однажды вечером он и Архит, как и остальные, проводили вечер за чашей лесбосского вина в андроне дворца Дионисия под внимательными взглядами телохранителей тирана. Дамокл, тонкий и гибкий поэт, один из самых откровенных льстецов, превозносил достоинства и величие патрона, когда в комнату с письмом в руке вошел Дионисий.
      Гости встали.
      — Наконец, друзья мои, я получил из Неаполя письмо от Лифодема. Несомненно, оно касается закупок зерна для следующей кампании.
      — Хвала богам, о, Дионисий, это превосходно! — выкрикнул Дамокл.
      Дионисий взглянул на поэта и озадаченно сдвинул брови.
      — Если я еще не открывал письма, откуда же тебе известно, плохие там новости или хорошие?
      Это замечание никоим образом не вывело Дамокла из равновесия.
      — Клянусь богами, Дионисий, какой великолепный упрек! У тебя на все готов ответ! Скорость мысли, свойственная богам, и прекрасно подвешенный язык — несомненно, ты самый выдающийся, удачливый и счастливейший из смертных! Если, конечно, ты на самом деле смертен.
      — Спроси это у кирасы, которую я ношу, — ответил Дионисий. — Боюсь, утверждение о моем бессмертии можно проверить. Что касается счастья, почему бы тебе не поменяться со мной местами?
      — Ох, нет, господин! — возопил Дамокл. — Неужели смертный решится занять место бога? Человек не может забраться на небо или жениться на Афродите. Мое собственное ничтожество только подтверждает абсурдность — нет, нечестивость — подобных идей.
      — Когда-нибудь тебе придется ощутить все радости моего положения — сказал Дионисий. — Тогда возможно, ты перестанешь болтать о моем неописуемом счастье. Как продвигается работа над новой моделью катапульты, Зопирион?
      Зопирион рассказал.
      — Попытайся закончить модель к концу Антестериона. Карфагеняне взволнованы, и собираются отомстить за понесенное прошлым летом поражение. Мы должны опередить их.
      Вечером того же дня Зопирион обсудил новость о грядущей кампании за ужином с Архитом и Коринной. Оба советовали ему убежать в Тарент. Но мучительные раздумья и отвращение к войне, возникшее в нем после падения Мотии, постепенно ушло. Он отказался.
      — Если я покину службу Дионисия после первой же кампании, то создастся впечатление, что он разочаровался во мне и отправил в отставку уволил. К тому же подобные кампании достаточно безопасны для стратега. На этот раз будет несколько небольших осад, — аргументировал Зопирион свой отказ.
      — Эх, старик. Боюсь, теперь ты и Дионисий смотрите в одном направлении, — заметил Архит.
      — Не во всем! И замечаю его уловки. Однако не могу не согласиться, что в ряде случаев горожане управляют городом значительно хуже, чем личность, подобная Дионисию.
      — Прекрасно, что тебя волнует твоя карьера. Но мне казалось, что семья должна стоять на первом плане, — вмешалась Коринна. — Пока ты вместе с ним гоняешься за славой, мы подвергаемся опасности.
      — Хорошо, хорошо. Обещаю по завершении кампании покинуть службу. Я просто хочу упрочить свою репутацию, и все.
      Всю последующую декаду Сиракузы будоражили слухи о стремительной подготовке карфагенян к войне. Зопириона и Архита пригласили на очередной обед для узкого круга приближенных к архонту. Тиран расхаживал среди гостей в длинном платье из королевского пурпура и с золотой короной на голове. При виде такого величественного зрелища кое-кто из гостей даже присвистнули от изумления.
      — Твое одеяние, господин, подтверждает мои давние подозрения о том, что ты не человек, а божество! — произнес Дамокл.
      — Хм, — фыркнул Дионисий. — Если бы так считали жители Карфагена, мои проблемы исчезли бы сами по себе. Понимаете, друзья, до поры до времени я не хотел появляться в таком наряде перед жителями Сиракуз. Для них я должен был оставаться просто архонтом, в обычае которого республиканская простота во всем, даже в одежде. Но теперь, когда в моей власти находится почти вся Сицилия, мне захотелось поэкспериментировать с символами монархии. Разве мог Великий Царь держать в повиновении многочисленные народы Персии, если бы он вместе с простолюдинами расхаживал по улицам Вавилона и шутил и болтал с чернью? Вряд ли.
      — Так как продвигается подготовка карфагенян к войне? — поинтересовался один из гостей, когда собравшиеся возлегли на ложа.
      — Насколько я знаю, это скорее слухи, нежели факты. Однако мне сообщили, что Гамилк собирает повести на Сицилию миллионную армию.
      Некоторые из гостей тревожно переглянулись. Дионисий снял корону и почесал голову: очевидно, она натирала ему.
      — Но каждый солдат знает, какие строятся безумные предположения, когда разговор заходит о величине вражеской армии. — добавил тиран.
      — Все правильно, господин. Даже Геродот, чью историю я читал, приписывает Ксерксу во время нападения на Элладу армию в миллион восемьсот тысяч человек. Просчитав запасы продовольствия и транспорт, зная организацию Персидской державы, Ксеркс, скорее всего, обошелся десятой частью указанного количества — я имею в виду реальных воинов.
      — Я верю, что слухи в подобных случаях сильно преувеличены, — ответил Дионисий. — Какова бы ни была численность вражеской армии, мы должны ускорить нашу подготовку. Возможно, придется выступить в течение ближайшей декады.
      — Ах, нам ничего не страшно, когда нас ведет Дионисий, — вставил Дамокл. — Дионисий один превосходит миллион простых солдат. Как мы счастливы наслаждаться лучами твоего счастья!..
      Дионисий пристально воззрился на Дамокла. Тот замолчал, и улыбка медленно сползла с его лица. Затем Дионисий медленно поднял глаза на пространство над ложем поэта.
      Вытянув шею, Дамокл проследил взглядом направления взгляда повелителя. От увиденного его лицо побледнело, а кубок со звоном упал на пол. С потолка на одном конском волосе свисал меч. Он висел прямо над ложем Дамокла. Похолодев от ужаса, поэт не отрывал от него глаз.
      — Однажды я предупредил тебя, Дамокл: если ты опять забалабонишь о моем счастье, я дам тебе вкусить, что значит быть правителем, — повысив свой звучный голос, произнес Дионисий. — Теперь ты знаешь. Козни и интриги висят над моей головой подобно этому мечу. Дома — противники и изменники, за рубежом — ссыльные и внешние враги находятся в постоянной готовности убрать меня со сцены — поверхности Земли.
      — В любом народе найдутся люди недовольные и полные ненависти к правителю, будь он умен как Сократ, благороден как Перикл или удачлив, как Кир Великий. Ничто, кроме собственной власти, не может удовлетворить их. Так как место для правителя только одно, завистникам остается только разочарование. Видимо, боги милостивы ко мне, если я правлю на этой земле не первый десяток лет, и до сих пор меня не убил тот, кому я доверяю, и не растерзала меня жаждущая перемен разъяренная толпа. А теперь можешь сойти с ложа, Дамокл.
      Дамокл сполз с ложа на залитый вином пол со скоростью заползающего в нору осьминога. Величественно. Дионисий поднялся, взял у стражника копье и легко ударил по волосу, на котором висел меч. Тот тяжело упал, глубоко вонзившись в обивку ложа. Дионисий вытащил меч и вернул оружие стражнику. Никто не смог ни пошевелиться, ни вымолвить.
      — Придется чинить порез, — спокойно произнес Дионисий, ощупывая порез на ложе. И вернулся на свое ложе.
      Дамокл поднялся на ноги. Его туника была вся в пятнах алого вина. С красным лицом, голосом, в котором сквозила сдавленная ярость, он заговорил:
      — И все-таки, богоподобный господин, никто не принуждал тебя становиться… … архонтом.
      — Неужели? Ты разве можешь назвать того, кто лучше меня смог управлять Сиракузами в это смутное время?
      — Н-нет, господин. Я… ах…
      — Или возможно, тебе более по душе полная демократия в Сиракузах?
      — Я… я никогда об этом не думал.
      — Ну что ж, я поделюсь с тобой своими мыслями о демократии. Демократия — прекрасная форма правления, однако, она имеет смысл только тогда, когда она в руках людей, достаточно сведущих, чтобы ей пользоваться. Афиняне достаточно успешно практиковали эту форму правления в течение ста лет, потому что они сами были дисциплинированны и ставили обязанности гражданина выше личных эгоистичных устремлений. Но такое встречается не часто. Демократия предполагает, что каждый гражданин рожден мудрым, благоразумным, дальновидным, справедливым и альтруистичным. Однако, на самом деле все обстоит иначе.
      — Иногда глобальный кризис вроде Персидской войны на какое-то время толкает людей к высотам добродетели. Однако раньше или позже, они все равно скатываются к обычному свинскому состоянию. Слушают демагогов, обещающих им благополучие, для достижения которого не нужно прикладывать усилий, безопасность без необходимости вооружаться, бесплатные городские службы. А потом они с удивлением обнаруживают: оказывается, они бессильны и беспомощны, а враг стучится в ворота.
      — Я не украл демократию у Сиракуз. Вы, именно вы сами позволили ей умереть, потому что не любили ее больше собственных страстей, прихотей и амбиций. Я защитил вас от захвата политиканами изнутри и внешними врагами снаружи. Но одновременно с этим я не в силах предоставить вам демократию. Согласен, Дамокл?
      — Прошу моего архонта простить меня, — сухо произнес Дамокл. — Я неважно себя чувствую.
      — Можешь переодеться. Но подумай дважды, прежде чем назвать меня счастливым. Возрадуйся!
      Небо было ярко-голубым, а земля под иссушающими лучами солнца — коричневой. Сиракузская армия вновь возвращалась домой. На этот раз Дионисий не разоружал горожан на подступах, но без остановки повел их прямо в город. Он не боялся восстания, ибо каждый знал об огромной армии Карфагена и дезертирстве союзников Сиракуз. Они знали о перспективе долгой и скучной осады столь же безнадежной, как и атака афинян восемнадцатилетней давности.
      Зопирион вернулся пешком с левой рукой на перевязи. Сдав дела, он тут же бросился домой. В доме почти ничего не было, а на голом полу лежал листок папируса.

      От Коринны ее любимому мужу, с приветом:
      Отец послал за мной и Хероном Главка с повозкой. Я уезжаю с ним. Ты знаешь, что мне ужасно страшно оставаться одной без тебя в незнакомом городе. Архит помог мне отвезти нашу мебель на хранение в Ортигию. Надеюсь на воссоединение нашей семьи по окончании смертоносной войны. Прощай.

      Держа папирус дрожащими руками, Зопирион не отрывал взгляда от письма. Выругавшись и хлопнув дверью, забыв об усталости, он быстрым шагом направился на Ортигию. Архит сидел за столом на галерее в Арсенале.
      — Почему ты позволил ей уехать? — стиснув зубы, спросил Зопирион.
      — Мой дорогой мальчик, как мне было остановить ее? Силой? Чтобы предотвратить это и приехал ее брат. Я повторил им все твои аргументы о полуразрушенных стенах Мессаны, но они не произвели на них никакого впечатления. Она привыкла жить в семье, и когда ты уехал, она чувствовала себя слишком несчастной. А что случилось с твоей рукой?
      — Простой ожог. Жители Сегесты устроили внезапную ночную вылазку и подожгли половина лагеря. Погибло множество лошадей, в том числе и моя. А что, клянусь Аидом, мне теперь делать?
      — Откуда мне знать? Я пытался отговорить тебя. Береженого бог бережет…
      — Давай, упрекай: я же тебе говорил…
      — Да, но не собираюсь повторяться. А как война? Нас разбили?
      — Нет, если не считать отступления при Сегесте. Но Гимилк высадил в Панорме стотысячное войско. По слухам — трехсоттысячное. Союзники, поверив слухам, побежали назад защищать родные города. Лептиний собирался было потопить карфагенский флот, но их галеры отвлекли его внимание, и основной транспорт сумел ускользнуть. Однако кое-что ему удалось. Тем не менее, Гимилк собрал под свои знамена войска из финикийских городов Сицилии, и финикийцы получили перед нами численное преимущество два к одному. Поэтому Дионисий перешел в оборону.
      — А где армия Гимилка?
      — По слухам, он вернул финикийцам Мотию. Надеюсь, с контингентом наших войск он поступил лучше, чем мы с ними. Архит! Если бы ты оказался на месте Гимилка и контролировал восточное побережье Сицилии, то какой дорогой двинулся на Сиракузы?
      — Думаю, через южную часть острова. А ты беспокоишься о Мессане?
      — Да. Но знаешь, Гимилк стянул значительные силы к Панорму — на северном побережье. А путь по северной дороге лежит как раз через Мессану… Думаю, мне лучше посоветоваться с архонтом.
      Зопирион отправился во дворец. Уже давно стемнело, когда его допустили к архонту. Дионисий сидел за столом, заваленном свитками, бумагами и табличками. В неярком свете стоящей на столе лампы лицо его выглядело утомленным.
      — Что случилось, Зопирион? Только быстро, — спросил тиран.
      — Я никогда не обращался к вам за помощью, не так ли?
      — Ты так редко ко мне обращался, что мне немного неловко. Так о чем ты просишь?
      — Я хочу знать, какой дорогой Гимилк идет на Сиракузы.
      Дионисий, несмотря на усталость, проницательно всмотрелся в лицо Зопириона.
      — Ты думаешь, я знаю?
      — Кто может знать, как не вы?
      — Он движется северной дорогой по направлению к Мессане, — после некоторого раздумья ответил Дионисий. — Мессана. Твоя жена оттуда родом, я прав? Неужели она вернулась туда?
      — Да, господин. Я хочу поехать за ней. Старая полуразрушенная стена Мессаны не выдержит натиска карфагенян.
      — Тебе нельзя ехать.
      — П-почему нельзя?
      — Во-первых, ни к чему хорошему это не приведет. Гимилк уже в Пелорисе, это на расстоянии дневного перехода от Мессаны. Я почти уверен, что он прибудет туда раньше тебя. Во-вторых, ты мне нужен здесь. Дай подумаю… — Дионисий порылся в свитках папируса. — Вот список дел, которые тебе необходимо выполнить. Ты должен изучить оборонительные сооружения города и указать места для установки катапульт. Завтра в это же время жду тебя со списком.
      — Но, господин, я должен увезти жену из этой ловушки!
      — У нас всего несколько дней на подготовку к осаде не менее сложной, чем афинская, — вскричал Дионисий. — И ты отвлекаешь мое внимание своими личными проблемами? Примись за разработку катапульт, и никакой ерунды! Ты солдат. Если покинешь город, то навлечешь на себя мой гнев. А теперь уходи.
      Сжав кулаки, Зопирион с трудом сдерживался. Несмотря на полное неумение притворяться, слишком многое было поставлено на карту, чтобы позволить себе прямо высказать то, что накипело на душе.
      — Ладно, ладно, господин. Все будет сделано наилучшим образом, — пробурчал он.
      Покинув Арсенал, он решил зайти за советом к Архиту. Но потом он решил, что лучше этого не делать. Если его поступок повлечет за собой гнев тирана, то не стоит впутывать своего друга.
      Час спустя он покинул Сиракузы. Когда он объяснил стражнику, что он оправляется в Мегары Гиблейские для проверки защитных сооружений по приказу архонта, тот пропустил его за ворота. Солдату и в голову не пришло, насколько странным было для штабного офицера в доспехах покидать город на обычной повозке.
 
      Две лошади, пусть и не боевые кони, резво тащили повозку. Зопирион погонял их, как мог и не останавливался, пока позволяла темнота. Остановившись на выгоне, где лошади могли пастись, он заснул прямо в повозке. Не успело взойти солнце, как он снова мчался по дороге, и так ехал целый день, не останавливаясь, и утоляя голод взятой в дорогу буханкой хлеба. От Катаны до руин Наксоса — сицилийского города, разрушенного Дионисием семь лет назад — а потом слева показался массивный силуэт угрожающе дымящейся Этны.
      К полудню следующего дня он добрался до Мессаны. По дороге шли беженцы с усталыми испуганными лицами и узлами за спиной. Несколько раз он останавливался и расспрашивал о карфагенском войске, но ответы получал самые разные.
      — Ох, я уверен, что они взяли город…
      — Нет, когда я уезжал, их не было видно…
      — Мы решили уехать, не дожидаясь приближения врага, однако некоторые, веря в предсказание оракула, остались в городе…
      — Они прямо за нами…
      Зопирион поехал по дороге вдоль берега, огибающей подножия холмов Посейдона. Все больше беженцев встречалось ему на дороге. Погоняя лошадей, он пытался ехать галопом, в надежде не упустить время. Несмотря на грубые крики Зопириона, беженцы не спешили сойти с середины дороги, глядя вперед безжизненным взглядом, и освобождали путь только в самый последний момент.
      Наступил полдень. Беженцы, которых встречал на пути Зопирион, в страхе бежали по дороге. Другие карабкались по склонам холма. Никто не останавливался и не отвечал на расспросы. Но тарентиец неумолимо ехал по направлению к городу. Если ему удалось избежать рабства на «Судеке», думал он, то почему это не может повториться? Шанс все-таки оставался.
      За очередным поворотом дороги показался отряд кавалеристов, они приближались на полном скаку — худые, темнокожие воины в кильтах, окрашенных киноварью плащах из козлиных шкур и тюрбанах из меха диких кошек. У каждого за спиной висел большой колчан, из которого торчало несколько дротиков. Завидев Зопириона, они ринулись в его сторону, низко пригнувшись к холкам лошадей.
      Зопирион потянул поводья в тщетной попытке развернуть повозку. Но дорога была слишком узкой, на этом участке она пролегала между склоном холма и берегом моря. Лошади, подав назад, чуть не опрокинули повозку. Тем не менее, Зопириону почти удалось развернуться, когда его настигли темнокожие всадники.
      С воинственными криками они окружили его, потрясая копьями. Один схватил под уздцы одну лошадь, а второй — другую.
      Зопирион выпрыгнул из повозки. Над его головой со свистом разрезало воздух копье. Другое с металлическим звоном отскочило от его шлема. Юноша не захватил в дорогу ни щита, ни копья, он не собирался вступать в схватку и планировал путешествовать налегке. Однако встать против множества всадником с мечом в руках было равносильно самоубийству. Вместо этого он подбежал к ближайшей лошади, схватил воина за ногу и резко толкнул вверх.
      Всадник упал в придорожные кусты. Зопирион приготовился запрыгнуть на спину лошади: нумидийцы ездили без седла. Однако, когда юноша положил ей руки на спину, животное резко подпрыгнуло и, как заяц, рванулось вперед. Зопирион покатился по земле. Прежде чем он успел подняться, на него навалилось несколько человек.
      Они поставили пленника на ноги при помощи кулаков, тычков и уколов остриями копий. Удары были болезненными, но не наносили увечий. Юноша с удивлением раздумывал, почему они оставили его в живых, когда среди всадников появился карфагенский стратег. Сидя на лошади, он размахивал боевым топором и что-то кричал по-нумидийски. По его жестам Зопирион понял, тот приказывал «Взять его живым».
      С радостными возгласами нумидийцы отобрали у пленного шлем с гребнем, меч, кинжал, кошелек, полотняную кирасу и сапоги и поделили между собой добычу. Пока двое связывали ему руки, остальные развернули повозку по направлению к городу. Бросив Зопириона в повозку, они повернули к Мессане.
      Повозку конвоировали карфагенский стратег и три нумидийца. Двое вели лошадей, а третий ехал рядом с Зопирионом, держа наготове копье на случай, если пленник вздумает дернуться.
      Другой нумидиец галопом поскакал на юг.
      Стратег нагнулся к Зопириону.
      — Кто ты? — спросил он на ломаном греческом.
      Зопирион открыл рот и не смог вымолвить ни слова. Его сковал ужас, ярость, смятение и чувство вины. Он ругал самого себя самым бесполезным, неловким, неразумным ослом…
      — Кто ты? — повторил командир.
      Зопирион сглотнул, икнул и, наконец, заговорил по-финикийски.
      — Я Зопирион из Тарента, о, господин.
      Гиппарх ответил ему также по-финикийски.
      — Из наемников Дионисия?
      — Да, господин.
      — Тогда скажи мне, именем Ваала Хаммона, почему ты оказался среди бела дня на своей повозке в гуще карфагенского войска? Я могу понять, если бы ты был верхом. Но это безумие…
      — Я надеялся спасти жену и сына. Они были в Мессане.
      — Тогда понятно.
      — Я хотел увезти их на повозке. Вижу, ты спас меня от этих варваров?
      — Какой толк от еще одного мертвеца? На рынке за тебя можно выручить приличные деньги, часть из которых по праву принадлежит мне. И тебе повезло: ты не расстался со своей жизнью, учитывая, сколько наших положили вы — лживые греки-мужеложцы.
      — Вы взяли Мессану?
      — Конечно, грек! Она пала сегодня утром. Некоторые горожане пытались противостоять нам, но проломить их слабую стену было также легко, как молотком убить комара.
      Зопирион огляделся. Перед ним открылась равнина. Поля и виноградники кишели солдатами: они маршировали, тренировались, ставили палатки, валяли дурака и спорили из-за добычи. Здесь были карфагеняне с серьгой в ухе и золоченых чешуйчатых кирасах, иберийцы в пурпурных блузах, черных плащах, узких штанах, маленьких круглых черных шапочках и с висящими на боку парой коротких кривых сабель. Здесь были закованные в бронзу греки, ливийцы в шлемах с плюмажами из страусиных перьев, закутанные в покрывала гараманты. Отдельно ютились на подстилках группы черных воинов, вооруженных копьями — жителей далеких пустынь — со щитами из носорожьих шкур, и курчавыми шапками волос, подстриженных самым невероятным образом. Мимо легким галопом пронеслись всадники. За ними проехала колонна скифских колесниц.
      Вокруг стояли тысячи и тысячи палаток, подобно морским волнам заполонив Мессанскую равнину. Над морем палаток с жалким видом возвышалась щербатая стена города. Над Мессаной поднимался дым. В городе догорали разрушенные здания. Далеко разносился грохот: солдаты Гимилко рушили стены домов.
      Офицер, взявший в плен Зопириона, передал его другому офицеру, в обязанности которого входило наблюдение за длинными рядами закованных в цепи пленных. Время от времени приводили очередных пленных. Если новоприбывший, независимо от пола, оказывался слишком стар, командир делал знак стоявшему неподалеку солдату. Тот ударял пожилого пленного боевым топором по голове. Пока пара чернокожих солдат относили мертвые тела на огромный погребальный костер, расположенный на расстоянии полета стрелы, другие солдаты заковывали в цепи оставшихся в живых.
      Пленники стояли с опущенными головами. В таком же унынии несколько часов подряд стоял с ними и Зопирион. В поисках знакомых лиц он постоянно вглядывался в длинные ряды пленных и неустанно твердил себе о собственной никчемности, никудышности… И как же теперь ему удастся спасти Коринну? Попасть в рабство и жить рабом? Рабство, как и смерть, было частью обычного хода вещей. Как и от смерти, никто от него не застрахован. Но аристократу, как и герою, просто невозможно оказаться в рабстве: он должен пасть на поле боя или лишить себя жизни. Однако Зопирион не сумел сделать ни того, ни другого. В голове крутились слова Поэта.
 
В день когда человека встречает удел раба,
Половина его мужества забирает всевидящий Зевс.
 
      И, усугубляя печальный удел, покупатель может поставить на теле клеймо или выколоть татуировку, на манер финикийских рабовладельцев. Подобно большинству эллинов, почитающих культ тела, и несмотря на страстное желание умереть, Зопирион с отвращением думал о нанесении клейма, обрезании и любом другом членовредительстве.
      Всего один раз в течение долгого дня пришел слуга с бадьей воды и ковшом. Он поил пленников так беспечно, что большая часть драгоценной влаги, стекая по подбородкам, проливалась впустую. Пленники томились в ожидании: длинная череда закованных в цепи дюйм за дюймом приближалась к невольничьему рынку.
 
      Наконец, пришел черед Зопириона. С его запястий сняли цепи, а тунику — единственное оставшееся у него имущество — обернули вокруг головы. На помост его вывели два солдата, внимательно следивших за пленником, чтобы он не сбежал и не смог убить себя. Вокруг помоста также стояли солдаты. Зопирион посмотрел на полукруг торговцев и невольно вздрогнул.
      — Ты кто? — спросил ведущий аукциона на ломаном греческом.
      — Я Зопирион из Тарента, господин, — по-финикийски ответил юноша. Теперь приходилось внимательно обдумывать каждое слово. Он должен был произвести на покупателей впечатление, показать собственную ценность, чтобы не оказаться проданным на каторгу, например, в рудники. С другой стороны, нельзя было слишком важничать, чтобы не слишком взвинтить цену. В противном случае вряд ли его родным удастся выкупить пленника.
      — Что ты умеешь делать? — спросил ведущий. В его голосе послышались нотки заинтересованности. Было очевидно, что речь и манеры Зопириона произвели на него впечатление.
      — Я строитель. Могу проектировать и строить стены, оборонительные сооружения, верфи, доки, гидросооружения и военную технику.
      — Вы видите! — поворачиваясь к торговцам, вскричал аукционер. — Смотрите, какой прекрасный раб с крупными яйцами! И помимо всего человек умный, образованный. Сколько вы предложите за этот цветок Эллады?
      — Одну серебряную драхму, — сказал торговец.
      — Ерунда! — вскричал аукционер. — Посмотрите, он говорит по-финикийски, да еще с прекрасным тирийским акцентом. За одно это можно добавить еще драхму.
      — Одну драхму тридцать шекелей, — предложил другой торговец.
      — Хорошая шутка! Он тянет на десять драхм. Посмотрите на глаза, в которых светится ум! Скажи еще что-нибудь, парень, чтобы эти скупердяи еще раз убедились в твоем уме.
      — Если бы я был настолько умен, как ты говоришь, то не стоял бы перед вами, — ответил Зопирион.
      Слова юноши вызвали смех.
      — Драхма сорок шекелей, — сказал торговец.
      — Драхма пятьдесят.
      — Две драхмы.
      Несмотря на все усилия ведущего, торг шел медленно. Цену увеличивали, прибавляя по пять шекелей. Зопирион предполагал, что его продадут за две драхмы сорок пять шекелей толстяку с широким поясом, когда сквозь толпу протиснулась хрупкая знакомая фигурка.
      — Плачу три драхмы!
      Торговцы встретили появление капитана Асто хмурыми взглядами — появление чужака, покупающего прямо в армии, и тем самым лишающих их законной прибыли. Тем не менее, ведущий аукциона продал Зопириона моряку.
      Охваченный нахлынувшими чувствами, освобожденный и полный надежд, юноша сошел с помоста, надел рубашку и, не произнося ни слова, пошел вслед за Асто прочь с невольничьего рынка.
      — Я не могу освободить тебя здесь, о, благородный господин, потому что тебя могут снова поймать и снова продать. Я заберу тебя в Панорм, где я теперь живу. Там ты поживешь у меня до конца войны, а потом ты снова обретешь свободу, — мягко произнес Асто по-гречески.
      — Спасибо, дорогой друг, и спасибо богу, пославшему тебя. Ты случайно не видел мою жену среди пленных? Во время падения Мессаны она была там со своей семьей.
      — Нет не видел, но можем пройтись и убедиться собственными глазами.
      В течение часа они бродили по лагерю, просматривая каждую партию пленных. Однако ни Коринны с Хероном, ни членов семьи Ксанфа они не нашли.
      — Если их взяли в плен, то, скорее всего, уже продали, — в конце концов произнес Асто. Пора возвращаться на мой корабль, я надеюсь до наступления темноты добраться до хорошей гавани.
      — Как тебе удалось появиться так вовремя и спасти меня?
      — Я работаю с поставками для армии Гимилко.
      — При осаде Мотии взяли в плен кого-нибудь из твоих близких?
      — Нет, боги были милостивы. Я молился, и госпожа Танит послала мне сон, в котором советовала мне перевезти семью в Панорм. Это очередной раз доказывает сказанное мной о богах на «Муттумалейне», ты помнишь? Они в полной мере управляют миром, до самой мелкой песчинки, и смертным без них никак не обойтись.
      — Я запомню свою цену и верну тебе все до последнего шекеля, — ответил Зопирион.
      — И не думай об этом! Ты спас мою жизнь в Сиракузах, а я просто заплатил долг.
 
      Последующие месяцы Зопирион провел в доме Асто в Панорме, играя роль привилегированного слуги. Помня о том, что его окончательное освобождение зависит от доброй воли финикийца, Зопирион старался не злоупотреблять хорошим отношением к нему Асто и его близких. Но это оказалось не так-то просто: жена Асто, ревностная домохозяйка, была остра на язык. Зопирион же был неловок и то и дело зацеплял, роняли или разбивал всякие безделушки — лампу, блюдце, цветочный горшок.
      Когда друзья Асто и друзья друзей узнали о вычислительных способностях и навыках Зопириона, они стали обращаться к нему за помощью. Юноша был рад немного подзаработать. Во-первых, теперь он мог компенсировать или купить новые вещи взамен испорченных или разбитых старых, а также порадовать новыми безделушками хозяйку дома. Во-вторых, к моменту освобождения скопить средства на дорожные расходы.
 
      Шло время, принося новые сведения о войне. Гимилк пришлось обходить Этну с юга: после извержения вулкана стала непроходимой прибрежная дорога. Карфагенский наварх Магон разгромил флот Сиракуз, которым командовал Лептиний, а войско Карфагена окружило город. Дошли рассказы о неудачном восстании против Дионисия; о том, как Дионисий освободил и вооружил сиракузских рабов и как чума поразила осаждающих.
      Шел Метагитнион. Асто вернулся с известием об окончании осады. Карфагенское войско разбито, часть его уничтожена, часть обратилась в бегство.
      — Дорогой Геракл! Как это произошло? — воскликнул Зопирион.
      — Армия Гимилка была ослаблена чумой. Ваш тиран подготовил вылазку и неожиданно напал на карфагенские силы с берега и с моря. Он скакал впереди войска, будто одержимый демонами.
      — Когда разгром войска принял угрожающие размеры, Гимилк откупился от Дионисия тремя тысячами талантов, и тот позволил карфагенянам уйти по морю, оставив наемников на произвол судьбы. Сиракузяне встретили остатки войска. Одних убили, а других продали в рабство, за исключением иберов. Эти варвары так отважно защищались, что Дионисий присоединил оставшихся в живых к своему наемному войску.
      — Вижу, ты не слишком огорчился, — заметил Зопирион.
      Асто пожал плечами.
      — А почему я должен любить Карфаген? Ханаанцы всегда чувствовали на себе его тяжелую руку. Думаю, рука Дионисия в той же мере тяжела для сицилийских греков. Я надеялся, что закончится вражда двух могущественных правителей, и простые люди смогут вернуться к обычной жизни. Однако подвластные Карфагену африканские племена восстали, поэтому в Новом Ханаане вряд ли начнутся военные действия. Говорят, Гимилко, во искупление поражения и оставления на произвол судьбы наемных войск, до смерти заморил себя голодом… Итак, мой друг, когда ты собираешься покинуть нас?
      — Ты хочешь сказать, я свободен идти куда вздумается?
      — Ты мог уйти в любой момент, мы создавали видимость твоего рабства во имя твоей же безопасности.
      — Ты человек с открытой душой, Асто.
      Асто пожал плечами и развел руками.
      — Не хуже большинства, лучше немногих. Я составлю документ о твоем освобождении.
      На следующий день Асто привел шестерых друзей, чтобы они засвидетельствовали факт освобождения Зопириона. Документ был составлен на финикийском и греческом и переписан в двух экземплярах на пергаменте. Асто огласил по-финикийски содержание документа.
      «Я, Асто бен-Илрам, проживающий в городе Мачанаф (по-гречески Панорм), купил раба Зопириона бен-Мегабаза из Тарента за три карфагенских таланта и, так как означенный Зопирион выполнил для меня работы, намного превышающие его стоимость, выражаю свое желание в качестве оплаты за его услуги освободить означенного Зопириона от служения мне в качестве раба.
      Итак, я, Асто бен-Илрам, в соответствии с вышеупомянутыми услугами, выражаю письменное согласие передать означенного Зопириона в собственность высшего бога, Ваала Хаммона (по-гречески, Зевса), чтобы он служил ему верой и правдой до конца дней своих.
      В подтверждение моих слов, я, Асто бен-Алрам, прикладываю руку и подтверждаю это двадцатого дня месяца Аба, в году четыреста восемнадцатом со дня основания Карфагена, а также прикладывают руки означенный Зопирион и шесть свободных ханаанцев из Мачанафа. Копия этого документа будет передана в храм Ваала Хаммона в Карфагене, где будет вечно храниться в подтверждение факта его освобождения.
 
      Документ был подписан. Прозвучали слова поздравления, собравшиеся раскланялись, и Асто передал по кругу чаши с тяжелым сладким вином. Освобожденный Зопирион собрал свой скудный багаж.
      — У тебя хватит денег? — спросил Асто.
      — Спасибо, хватит. На деньги, которые ты любезно помог мне заработать вычислениями для твоих друзей, я могу добраться в любую точку Эллады.
      — Так куда ты отправишься? Будешь снова работать на Дионисия, безжалостного врага ханаанского народа?
      — Нет. Даже если бы он пригласил меня, я предпочел бы более тяжелый труд на менее взыскательного хозяина. Думаю, его неприязнь к ханаанцам вполовину меньше: вторая половина не более, чем игра на публику.
      — Что привело тебя к такому выводу?
      — Я долго думал о взятке, полученной от Гимилка за возможность ускользнуть. Если бы Дионисий на самом деле стремился изгнать с Сицилии всех финикийцев, он никогда бы не позволил карфагенянам так просто уйти. Следовательно, Карфаген ему нужен как пугало, чтобы удерживать в подчинении своих подданных.
      — Возможно, ты прав. Да, возможно, ты прав. Большая политика всегда выходила за пределы моего поля зрения. Но если не в Сиракузы, то куда?
      — Сначала я попытаюсь найти жену.
      — Да помогут тебе в этом боги! Ты можешь обратиться к Инву.
      — Потом я вернусь в Тарент в дом моего отца и займусь строительной практикой. Прощай, Асто!
      — Кто знает, может, боги когда-нибудь снова сведут нас.
      Они пожали друг другу руки, обнялись, и Зопирион решительно направился к берегу.
 
      Прошло много лет. Дионисий как и прежде крепко держал в руках Сиракузы, а после распространил свое влияние на большую часть Сицилии и южной Италии, организовывал государственные службы, покровительствовал искусству, состарился и умер. В Мунихионе-месяце, в первый год сто третьей Олимпиады , когда Наусиген был архонтом Афин, Архит, пятый раз избранный архонтом Тарента, склонился над столом в своем кабинете.
      На улице запоздалый весенний дождь поливал красные черепичные крыши. Комната была заставлена образцами и моделями различных устройств. Не обращая внимания на окружающих, Архит писал цифры и рисовал линии на вощеной дощечке: он исследовал законы геометрической прогрессии. У его ног возились четыре малыша, двое из которых были его внуками, а двое других — детьми слуг. Архит и в старости не изменил своей любви к детям. Когда дети подрастали, он давал им образование за свой счет.
      Вошел слуга.
      — О архонт! Пришел господин Зопирион с другом!
      — Пригласи их немедля! И не слова о нашем сюрпризе! — Архит показал на малышей. — И отнеси ребятишек к матерям.
      Архит тяжело поднялся и вперевалку направился во двор. Избегая выходить на середину двора, где поливал дождь, он через колоннаду прошел в переднюю. На полпути он столкнулся с друзьями.
      — Зопирион!
      — Архит! Помнишь Платона из Афин?
      — Конечно, я встречался с ним во время его первого путешествия на запад… дай подумать… около двадцати лет назад. Тогда люди обращались к Платону по имени, полученному от рождения. А, Аристокл, не так ли?
      Платон снял промокшую дорожную шляпу и стряхнул с полей воду. Ему было около шестидесяти лет. Среднего роста, коренастый и мускулистый, он был крепкий, но не такой тучный, как Архит. Густая, почти полностью седая борода покрывала грудь. Он легко улыбался, но редко смеялся. Говорил на чистом аттическом диалекте высоким резким голосом, сопровождая речь жестами, полными изысканного очарования.
      — Старина Архит! Ты стал еще толще, хотя не мне говорить об этом, — сказал он.
      — Входите, да снимите плащи. Мои слуги покажут тебе комнату. Как раз время обедать.
      — Если мы не вовремя… — начал было Платон.
      — Никоим образом, мой дорогой, никоим образом. В это время к нам всегда заходят люди. Но что привело тебя к нам?
      Архит привел гостей в кабинет. Слуга принес вино со специями.
      — Ты не поверишь, смерть Дионисия.
      Архит рассмеялся.
      — Бедный старик Дионисий! Всю свою жизнь он провел в борьбе. Я не имею в виду власть, но его литературное творчество. И когда он-таки получил в Афинах приз за трагедию, то заболел и умер. Ну и как тебе его пьеса?
      — «Выкуп Гектора»? Неплохо. Однако в тот год была не столь сильная конкуренция. В Афинах поговаривают, что он ускорил свой конец, буйно отпраздновав получение награды.
      — Мне что-то не верится. Он всегда отличался умеренностью, и одной оргии недостаточно, чтобы убить человека с его телосложением. Наверное, им овладел тяжелый недуг, и плюс ко всему возраст:
 
И черный жребий бросил в темноту
Удачливое лживое созданье…
 
      Но я тебя перебил.
      — Да. Я получил письмо от Диона — зятя Дионисия-старшего с просьбой приехать в Сиракузы и сделать философа из Дионисия-младшего.
      — О, человек! Твои труды будут напрасны! У него ветер в голове. Я буду сильно удивлен, если ему удастся не развалить лет за пять отцовскую державу.
      — Зопирион сказал мне то же самое. Но я не могу так сразу отказать Диону после того, как сам же проповедовал о том, что правитель должен быть и философом.
      — Желаю удачи, хотя не могу не заметить: ты взваливаешь на себя сизифов труд, — произнес Архит. — Мне казалось, что опыт общения с Дионисием-старшим должен был лишить тебя подобных иллюзий.
      — Старый разбойник имел твердые убеждения, тогда как юноша, — я надеюсь, — может оказаться более гибким. А что касается всего остального, то ты прекрасно справляешься с обязанностями философа-правителя. В Таренте лишний раз убеждаешься в возможности честной, просвещенной, конституционной республики.
      — Спасибо, о, Платон, но ты не знаешь всей правды, — рассмеялся Архит.
      — Что ты имеешь в виду? Ты хочешь признаться в крючкотворстве?
      — Нет. Я имел в виду совсем другое: я могу встать и произнести перед тарентийцами хорошую веселую речь. Я пересыпаю ее шутками. Выразительно привожу убедительные примеры. И тем самым убеждаю их в том, что я — честный, мудрый и бескорыстный лидер. Однако, им просто повезло, что я на самом деле обладаю этими качествами. Другой человек, — к примеру, Дионисий, — тоже может произнести прекрасную речь и собрать народ, однако он преследует эгоистичные цели. Когда я покину свой пост, каким образом тарентийцы смогут отличить нового Архита от нового Дионисия?
      — Думаю, вам следует ограничить число участвующих в выборах узким кругом лучших людей, исключив ремесленников.
      — Вроде меня? — кисло спросил Зопирион.
      — Ох, нет, нет. Я отношу тебя к мыслителям, а следовательно, к элите общества, невзирая на твои грубые материалистические интересы, — ответил Платон.
      — Благодарю тебя.
      — Передав власть ограниченному кругу богатых людей — так называемых «лучших людей» — вы не решите проблемы, — заметил Архит. — Эти господа, дорвавшись до власти, примутся подавлять и эксплуатировать простолюдинов, пока те не взбунтуются. Мне не надо объяснять тебе, насколько страшной может оказаться гражданская война.
      — Как было в Афинах. Там я получил непосредственный опыт разрушения демократии. Но меня удивляет, что ты, признанный во всем мире демократический лидер, так беспощадно препарируешь демократическую форму правления. Тогда какую форма правления на твой взгляд можно признать удовлетворительной?
      — Да нет, я не теряю надежд относительно демократии. Но для всего мира она в новинку. Только эллины, финикийцы и римляне пробовали ставить над ней эксперименты. Все очень похоже на машины Зопириона. Он может рассказать тебе о трудностях, которые ему пришлось преодолеть, прежде чем заработала первая катапульта. То же самое можно отнести и к новой форме управления. Она никогда не будет работать так, как она должна работать, по твоему мнению. Придется многое подправить, подпилить и обрубить, прежде чем система заработает.
      — А как ты собираешься подпиливать и подравнивать демократическую машину?
      — Во-первых, я думаю, что большинство — «базовая схема» — должно быть образованным. Люди часто спрашивают меня, зачем я так беспокоюсь и обучаю детей своих рабов. Понимаешь, у нас в Таренте либеральные законы о даче вольных и гражданстве. Когда-нибудь многие из этих детей станут полноправными гражданами.
      Аристокл-Платон пренебрежительно хмыкнул.
      — Неужели ты на самом деле думаешь, что простолюдины окажутся достаточно умными и порядочными для участия в самоуправлении?
      Архит пожал плечами.
      — Я не знаю, но пытаюсь найти ответ. Твоя проблема, друг мой, заключается в том, что на подобные вопросы ищешь ответы исключительно в области чистой логики. Но, поработав строителем, ты бы убедился: один эксперимент стоит двадцати теоретических выкладок.
      Архит повернулся к Зопириону с заговорщицкой улыбкой.
      — Скажи старик, как обстоят в Старой Элладе дела с военным строительством?
      — Ох, едва свожу концы с концами, — сказал Зопирион. Он был все так же высок и худощав, только шевелюра на макушке слегка поредела, да бороду тронуло сединой. — На востоке я добрался до Родоса, а на севере до Пеллы. Самый большой заказ я получил от афинян: на строительство пары стреляющих камнями катапульт. Так что «Сыновья Мегабаза» все еще скрипят.
      — Когда Зопирион говорит, что его предприятие пока держится на плаву, надо понимать, что он купается в деньгах, — вздохнул Архит. — Иногда я начинаю сожалеть, что не стал их компаньоном много лет назад, когда Зопирион и его брат предлагали мне это. Если бы я занялся строительством, а не такой ерундой, как политика, то, наверное, был бы богат.
      Платон расхохотался.
      — Да вы двое по сути своей закоренелые ремесленники-механики!
      — Мне кое-что рассказали, и думаю, тебя это заинтересует, — обратился Зопирион к Архиту. — Помнишь беднягу Алексита, строившего четырех-пятивесельные галеры для старика Дионисия?
      — Разве можно забыть о нем? — ответил Архит. — В других странах внутреннего моря пытались построить подобные корабли, однако, учитывая их высокую стоимость, успеха так и не добились.
      — Зато финикийский кораблестроитель с Кипра сделал одно открытие, компенсирующее увеличение размера корабля. Они используют один ряд весел. По размерам они значительно превышают обычные весла, но корабельщик посадил на скамьи по четыре-пять гребцов на каждое весло. Они вместе гребут одним веслом. Работает волшебно.
      — О горе! Ну почему мы не додумались до этого, когда были в деле? — вскричал Архит. — Но скажи мне, что за странную штуковину, завернутую в тряпку, ты привез в своем багаже? Это новая машина?
      — Моя новая портативная катапульта. Демонстрационная модель, которую я беру в путешествия. Хочешь взглянуть, как она работает?
      — Обязательно!
      Архит сделал знак слугам, и они на выложенный мозаикой пол положили перед Зопирионом странный сверток. Зопирион помог им развернуть его. Там оказалась катапульта длиной около шести футов. Ее конструкция позволяла сделать выстрел, держа ее в руках. В свертке лежали и несколько железных дротиков длиной в фут для маленькой катапульты и один шестифутовый деревянный дротик для стандартной катапульты.
      — Вы видите перед собой стрелу Геракла! Я пытался продать несколько катапульт спартанцам, но царь Архидам только разок взглянул и в ужасе отпрянул. «О, Геракл! Такое оружие способно лишить мужества кого угодно!» — закричал он.
      — Возможно, так оно и есть, — заключил Платон. — На корабле ты рассказывал мне о пророчестве Сивиллы из Кум, которое было сделано много лет назад. Она видела, как ты стреляешь из лука Геракла, и рушится мир. Старик Дионисий замышлял нечто подобное, когда нанимал людей для целенаправленного изобретения оружия. Одни боги знают, когда все это кончится. Когда-нибудь один из ваших коллег-строителей изобретет машину, которая на самом деле разрушит мир.
      — К счастью, мир слишком велик для простых смертных, — заметил Зопирион. — Однако стоит призадуматься. Что касается моей работы, ее вряд ли бы одобрил богоподобный Пифагор. Проблема в следующем: у меня сложилась устойчивая репутация ведущего военного строителя во всем Внутреннем Море. Поэтому мне приходится заключать большей частью военные контракты: катапульты, тараны, оборонительные сооружения и так далее. Я должен что-то кушать. Помните, об этом Протагор как-то раз напомнил своему хозяину Сократу, когда тот решил расплатиться с ним не деньгами, а лекциями.
      — Расскажи ему о нашей вертушке, — предложил Архит.
      — Да, Архит и я придумали одно изящное изобретение. Мы назвали его вертушкой. Вырезаешь винтообразный желобок в круглой палочке. Его можно использовать где угодно, к тому же в мирных целях. Однако никого не удается заинтересовать им.
      — Покажи мне, как работает твоя катапульта, — попросил Архит.
      — Мне не хочется портить твою штукатурку.
      — Не волнуйся. Стреляй в африканский щит из шкуры слона.
      Зопирион встал и направил на щит желоб катапульты на висящий на стене щит. Закругленный конец желоба он приставил к груди и слегка наклонился вперед. Салазки поехали назад, выдвигаясь в желоб и одновременно натягивая лук. Защелкали собачки на внутренней части желоба. Когда Зопирион выпрямился, машина была заряжена. Он положил в желоб железный дротик длиной один фут.
      — А вот так стреляет, — сказал он.
      Держа левой рукой катапульту и приложив к груди закругленный конец желоба, он дернул за рычажок на салазках. Зазвенела тетива, а стрела вонзилась в щит.
      Архит присвистнул. Платон заглянул за щит.
      — По крайней мере, — сказал Платон, — не стоит беспокоиться о щите: он уже не свалится на пол. Крепко же его пригвоздили!
      — Я придумал эту штуку для демонстраций, — продолжал Зопирион. — Однако в этот раз я ездил в Македонию. Македоняне смотрели на меня тупо, как стадо быков. Все, за исключением царевича Филлипа. Он еще совсем мальчик, однако, проявил огромный интерес к моим устройствам. Он поклялся, что однажды вооружит моими портативными катапультами целую армию, и назвал их назвал арбалетами. А ты над чем работаешь, Архит?
      — Большей частью занимаюсь математикой. Однако придумал один приборчик. — Архит показал на вертикальную трубочку, закрепленную на основании. В нижней части трубочка при помощи дыхательного горла журавля соединялась с кузнечными мехами, а в верхней — с горизонтальной трубкой длиной около двух футов. На ее конце сидела деревянная птичка.
      Архит наклонился, взялся за рукояти мехов, раздвинул их, а потом резким движением качнул. С шипением пошел воздух. Птичка пошевелилась. Трубка вместе с птичкой и начала крутиться, как спица колеса, а у птички затрепетали крылышки. Когда воздух перестал поступать, птичка начала останавливаться и, наконец, замерла.
      — Зевс Олимпийский! Как умно, Архит! — вскричал Зопирион. — Ну-ка, посмотрим, воздух идет по горлышку, потом по трубке, а потом выходит через дырочки в птичке… Нужно найти этому практическое применение. Интересно, а что если на галеру вместо гребцов поставить такие устройства, в снизу качать воздух…
      — О боги, что это? — испуганно воскликнул Платон. Из угла каюты, где стояло странное нагромождение кувшинов и трубок, раздался заунывный вой.
      — Значит, наступило время обеда, — сказал Архит и объяснил действие автоматического сигнала, придуманного для Дионисия-старшего.
      — Подобное устройство могло бы подавать сигнал о начале занятий, — сказал Платон. — Вы должны снабдить меня чертежом и описанием, и я смогу поторапливать медлительных учеников.
      За обедом Платон продолжил разговор.
      — Если разговор зашел о студентах, было бы здорово, если бы сейчас с нами оказался паренек из Стагейры — Аристотель. У него страстная тяга к познанию. Он все классифицирует, даже машины.
      — Ты говоришь о тощем всезнайке? Такой шепелявый? — переспросил Зопирион.
      — Именно о нем. Я позволил ему брать уроки у некоторых моих коллег. Он поклялся, что однажды станет философом, однако я сомневаюсь в наличии у него внутреннего озарения, — Платон поудобнее улегся на ложе и поставил локоть на подушку. Слуги забегали с подносами.
      — Ох, вижу, у тебя по прежнему все прекрасно, Архит! — сказал Платон.
      — У человека должен быть, по крайней мере, один порок, а чревоугодие — самый безобидный.
 
      Платон не отрывался от еды, поставленной на отдельный столик специально для него.
      — Можно тебя спросить, Архит, — немного утолив голод, спросил он. — По дороге сюда Зопирион рассказывал мне о приключениях своей юности, когда вы работали на Дионисия-старшего. Можно попросить его продолжить? Зопирион, ты остановился на случае, когда финикийский капитан освободил тебя из рабства.
      Зопирион вздохнул.
      — После того, как я покинул гостеприимный дом Асто, три года искал Коринну, останавливая поиск лишь для того, чтобы подзаработать денег строительным делом. Однако мне не удалось ее найти. По моей просьбе Инв тоже искал ее и так же безуспешно. Кстати, Архит, ты виделся с ним с тех пор?
      — Да, несколько дней назад он приехал в Тарент.
      — И как он?
      — Как обычно. Брюзжит, что это его последнее путешествие. Но даже не представляет, чем будет заниматься, если оставит свой бизнес. К примеру, мы с тобой, о Платон, можем заняться написанием философских трактатов об улучшении нашего жестокого и безнравственного мира. Однако Инв реализует это на практике.
      — Мне бы хотелось дослушать рассказ Зопириона, если ты позволишь, — попросил Платон.
      — Итак, с мальчиком — моим пасынком — все в порядке.
      — А где он? — спросил Платон.
      — В Карфагене, в доме отца. После падения Мессаны его продали в рабство, и работорговец спросил мальчугана, кто он и откуда. Ребенок — а он был очень сообразительным — сказал, что он — сын Илазара, строительного подрядчика из Карфагена. Работорговец, предвкушая выгодную сделку, связался с Илазаром и получил за него выкуп.
      — А что было дальше?
      — Парнишка вырос, женился, служил в армии Карфагена, а после смерти Илазара унаследовал его дело. Если бы он остался в Элладе, то стал бы известным атлетом: у него отличное тело. Однако в Финикии гимнастику и гимнастические состязания считают ребячеством.
      — Варвары, — пробурчал Платон.
      — Однако они со своей стороны, могут сказать про нас то же самое. Как бы то ни было, бывая в Карфагене по делам, я пару раз встречался с Ахирамом. Он с радостью встретился со своим отчимом, однако, совершенно не помнит наших приключений: в пещере у ведьмы и того, как мы едва избежали рабства. И почти не помнит свою мать.
      — Значит, похищение мальчика ни к чему не привело?
      — Я бы так не сказал. Если бы во время гражданской войны в Карфагене, которая началась после осады Сиракуз, он остался со своим отцом, то мог бы закончить свою жизнь в чреве Ваала Хаммона. Но он переждал это смутное время у работорговца. А когда снова наступили тяжелые времена и потребовались детские жертвы, он был уже слишком взрослым. Судя по всему, у богов есть план для каждой человеческой жизни.
      — А что случилось с членами семьи твоей жены? — спросил Платон.
      — Ее отец, Ксанф, умер от перенапряжения во время запоздалой попытки спастись бегством из Мессаны. Главк погиб, сражаясь с карфагенянами. Во время суматохи Коринна и ее мать потерялись. Ирена спряталась у родственников, но вскоре умерла. Говорят, сердце не выдержало. Ошибка Ксанфа заключалась в том, что он верил оракулу больше, чем собственному разуму. Почти всем жителям Мессаны, накануне осады покинувшим город, удалось спастись. Я тоже совершил ошибку, не послушавшись совета Архита, и не покинув службу у Дионисия после первой кампании.
      — А Коринна совершила ошибку, вернувшись в Мессану, — продолжил Архит. — А Дионисий был неправ, начиная военные действия, Гимилк совершил ошибку, взяв Мессану, и так далее. Пытаться искать виновных в каждом событии жизни отдельного человека не что иное, как бесконечные и бесполезные упражнения в философии.
      — А ты так и не женился вторично? — спросил Платон.
      — Нет. Меня никогда не покидала надежда, что я найду ее, хотя логика здесь отсутствует.
      Платон захихикал.
      — Ты действительно совершенно не эллин! Высший человек не позволит себе из-за подобных сантиментов отказаться от выполнения гражданского долга — родить законных детей…
      — Неужели? — неожиданно вспыхнув, прервал его Зопирион. — А как насчет Архинассы? Ты в течение долгих лет проповедовал о чистой духовной любви, а сам потерял голову из-за средних лет гетеры…
      Заметив, что Платон приходит в ярость, Зопирион замолчал. Архит, как ни в чем ни бывало, перевел разговор на его математические изыскания. Когда слуги вымыли и вытерли руки участникам обеда, Зопирион испытующе взглянул на Архита.
      — Послушай, старик, ты от меня что-то скрываешь.
      — Не понимаю, о чем ты!
      — Да нет же, я тебя знаю! И прекрасно вижу, что ты пытаешься скрыть улыбку. Как будто за сорок лет я не узнал тебя как облупленного! Выкладывай!
      Архит вздохнул.
      — Мне никогда не удавалось хоть что-то скрыть от тебя. Но ты прав, у меня для тебя есть сюрприз. — и он шепнул на ухо слуге.
      Спустя некоторое время открылась дверь, ведущая на женскую половину дома. Вошла Коринна, а за ней Клея, жена Архита. Несмотря на седину, Коринна держалась прямо, сохранилась и ее прежняя красота. Архиту и Клея не пришлось прикладывать усилий, чтобы подготовить ее к встрече. Накидка из тонкого желтого биссуса покрывала платье из прекрасного пурпурного полотна, а волосы венчала лучистая серебряная тиара. Открыв рот, Зопирион начал медленно вставать.
      — Инву в конце концов удалось ее найти в ткацкой мастерской на Кипре, в доме зажиточного горожанина, и по пути в Сиракузы привез ее сюда дожидаться твоего возвращения… — не мог сдержать радости Архит. И замолчал, видя, что никто его не слушает.
      Зопирион и Коринна медленно шли навстречу друг другу, и по щекам их текли слезы.
      — Коринна…
      — Зопирион…
      — Сколько лет прошло….
      — Почти тридцать лет…
      — Но у нас впереди еще есть время!
      — Да, дорогой.
      — Пойдем домой!
      Рука об руку, они вышли из комнаты. Клея поклонилась Платону и ушла на женскую половину. Архит смахнул слезы и повернулся к Платону. Тот стоял, задумчиво теребя бороду.
      — Так вот, я говорил о пропорциях, лежащих в основе геометрической прогрессии…