— И Петр не отпускает? — продолжил Женя.
— Не отпускает, — эхом ответила Кристина и уставилась куда-то в сторону.
— Понятно.
Женя имел удивительную способность — понимать тебя и не напрягать этим. Когда-то Кристина была буквально заворожена этой его способностью. Такт, деликатность, предупредительность были его биологическими чертами. Это как с интеллигентностью, которую нельзя воспитать, она или есть от природы, или ее нет вовсе.
Они встретились впервые лет пять назад, может быть, чуть меньше. Кристина как раз выходила из своего очередного штопора, вызванного уходом Руслана. Женя стал для нее своего рода отдушиной, глотком свежего воздуха. Он словно бы сказал ей: «Жизнь продолжается, Кристина. Жизнь продолжается».
Может быть, ему и не очень-то нужна была любовь Кристины. Может быть, он и не слишком-то ее хотел как женщину. Но его природная чуткость и странное для нашего времени стремление заботится о том, кто в этом нуждается, сделали свое дело. Он ухаживал, как и касался — едва заметно, но так, что все внутри переворачивалось от восторга.
В жизни Кристины это был, наверное, самый странный роман. Женя — любовник милостью небес. Он чувствовал женщин, словно бы сам был чуточку женщиной. Он знал, что они хотят услышать, а чего им никогда не следует говорить. Он знал, чего они желают, о чем думают, что чувствуют. И это было не теоретическое знание, это было ощущение момента. Каждый его поступок, каждый элемент его ухаживания всегда оказывался кстати, своевременен, а это особенно дорого.
Скольких женщин он выручил в трудную минуту? Даже трудно себе представить! А сколько сердец он разбил? И не сосчитаешь. Но обвинить его в этом было бы преступлением. В конце концов, он ведь никогда ничего никому не обещал, никогда не клялся ни одной из них в вечной любви. Его роль — роль доброго самаритянина: помогать страждущим и получать в качестве вознаграждения их выздоровление.
Он шел туда, где был желанен и был там так, что отпускать его никому не хотелось.
Иногда Кристине казалось, что Женя просто не может влюбиться, не способен на это чувство. Чтобы любить, нужно иметь что-то внутри, какой-то особенный надрыв, внутренний излом. Без этого — невозможно, без этого человек, словно манекен, он «нормальный», ему непонятно, почему чувство важнее прагматических соображений.
Да, чтобы любить, нужно быть ненормальным — чуть-чуть сумасшедшим, чуть-чуть несчастным, чуть-чуть отчаянным. Конечно, все эти качества проявляются лишь в какие-то минуты, лишь в момент зарождения и расцвета чувства. Но они должны быть!
У Жени ничего этого не было никогда. Он казался настолько мягким и податливым, настолько восприимчивым и предупредительным, что ломаться в нем, положительно, было нечему. А риск, безумие, страсть — все это и вовсе противоречили его образу.
Кристина несколько раз пыталась заставить его показать себя, проявить свою сущность. Она надеялась вылущить из него его мужественность, надавить на его внутренний стержень. Но все пустое. Он улыбался, смешил ее и пропадал… надо полагать, с другими женщинами, которым в эту минуту он был «нужнее».
Он всегда жил за счет женщин. Они или давали ему работу, или просто финансировали. Вот какая-то очередная спасенная им жертва несчастной любви подарила ему кафе. Его это не смущало, а если и смущало, то где-то глубоко внутри. А то, что у него внутри, он никогда никому не показывал. Может быть, там и не было ничего?
Пока Кристина не поняла Женю, она очень страдала. Но когда поняла, все встало на свои места. Он не мужчина в жизни, он мужчина момента. Момента прекрасного, чудного, даже завораживающего, но только момента. Он, как ночная бабочка, как мотылек-однодневка. Совместным может быть только времяпрепровождение, но не жизнь.
И как же странно было слышать от него этот вопрос: «Ты ведь любишь меня, Кристина?» Эта испрашивающая манера настолько не в его духе! У Кристины на миг возникло ощущение, будто бы она ослышалась.
— Конечно, я люблю тебя, Женя. Мы ведь друзья, — сказала она через минуту.
А разве нет? Разве у нас какие-то другие отношения?! — Кристине вдруг вспомнился тот вечер, когда она впервые узнала, что Женя, кроме как с ней, встречается параллельно еще с двумя девушками.
— Ты уж не замуж ли меня сватаешь? — Кристина чуть было не потеряла дар речи и дико расхохоталась.
— А что такого? — Женя не понял ее реакцию.
— «Что такого»? Ты спрашиваешь — «что такого»? Женя, ты в своем уме?! У тебя температуры нет?
— Ладно, хорошо. Я пойду, если ты не возражаешь, — растерянный, он встал со своего места и пошел к двери.
Мысли Кристины путались. За последние три дня трое мужчин, которым она посвятила всю свою жизнь, чью любовь или хотя бы понимание она ждала все эти годы, вдруг решились брать ее штурмом. Как раз тогда, когда она приняла для себя решение — «все, кончено, завязываем с любовными коллизиями».
И на сей раз Данила точно знал место. Нам оставалось только добраться до него, причем как можно скорее. Удача не подвела нас, и мы были в этом кафе меньше чем через четверть часа. «Ты не видишь Женю?» — спросил я, когда мы вошли внутрь.
«Нет, не вижу», — протянул Данила.
В кафе было несколько женщин, большинство совсем молодые, несколько — чуть старше тридцати. «Не может быть!» — прошептал Данила..
— «Что?!» — я встрепенулся и посмотрел в сторону, куда указывал взгляд Данилы.
Чуть слева от нас за небольшим отдельно стоящим столиком сидела женщина, та, которую мы видели прошлым вечером. «Что вы встали посреди дороги?!
Дайте пройти!» — пронеслось в моей голове. Кристина!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Мы с Данилой переглянулись. Целую неделю мы искали этой встречи, столько узнали об этой женщине…
И что теперь? Подойти, спросить: «Как дела?»
Да и так ли уж мы много знаем о ней, если до сих пор даже не догадывались, что она беременна?! А может быть, это и не она, просто совпадение…
Мы стояли в нерешительности, не зная, то ли уйти, то ли остаться.
«Э-эх, была не была!» — прошептал Данила и направился к женщине, в которой мы узнали Кристину.
*******
— Кристина, добрый день! — Данила, видимо от нерешительности, пропел эту фразу, словно мальчик из церковного хора.
— Кто вы?! — женщина посмотрела на нас с удивлением и настороженностью. —разве мы знакомы. — И да, и нет, — ответил Данила, чувствуя, что никаких более подходящих объяснений своим действиям ему не найти.
Секунду я раздумывал. Можно, конечно, сказать ей, что мы два товарища (один — что-то вроде российского Ильи Муромца, другой — мексиканский шаман), которым дано задание вселенского значения — спасти нашу цивилизацию от неминуемой гибели. А подошли мы к Кристине, чтобы выяснить содержание Скрижали Завета, которую в ее существе запрятала Тьма.
Исход такого обращения представлялся мне следующим — шесть месяцев в российской психиатрической больнице с диагнозом «шизофреническое расстройство личности», и последующее постановление суда, запрещающее нам когда бы то ни было приближаться к Кристине ближе, чем на два километра. Она слишком серьезная женщина, чтобы поверить во весь этот «бред».
Можно было начать сначала — рассказать все, что случилось с Данилой и со мной, а потом попытаться объяснить Кристине ее роль в происходящем. Но станет ли она нас слушать? Вряд ли. Стало понятно, что надо идти на абордаж, или — все, пропали. В голове пронеслась фраза, произнесенная женщиной в магазине одежды…
— Мы ваши ангелы, Кристина, — сказал я без тени смущения или сомнения.
Повисла долгая пауза, и вдруг Кристина расхохоталась.
— Поняла, это первоапрельская шутка с запозданием на несколько месяцев! Кто вас прислал, интересно мне знать? Ха-ха-ха! Нет, постойте! Тут где-то должна быть скрытая камера! Угадала?!
— Нет, не угадали. Мы ваши ангелы, — повторил я, отдавая должное ее выдержке и чувству юмора.
И снова напряженное молчание. Я вглядывался в ее лицо, пронзительные, одухотворенные глаза в окружении тонких, изогнутых ресниц. Какая она красивая! Нет, у нее не было красоты женщины с глянцевой обложки. Кристина была прекрасна иначе, своим существом.
Во всем ее образе читалась внутренняя сила и одновременно с этим та слабость, которая и делает женщину женщиной.
Кристина производила впечатление абсолютно уверенного в себе человека. Но за всей этой ее броней стояло нечто большее, нечто другое. Ей отчаянно недостает надежного плеча, человека, которому она могла бы доверить свою жизнь. Нет, выше того — нежного человека, которому она могла бы доверить свою жизнь!
Женщины сильны от природы. Природа возложила на них священную обязанность продолжать человеческий род. Но быть сильной через силу — этого от женщины потребовало наше общество. Мы любим говорить — «человек», и теряем главное. Мы забываем о душе и сущности пола. Но именно они, взятые вместе, и составляют подлинную жизнь.
— Ладно, хорошо. И что понадобилось ангелам в этом забытом богом месте? — Кристина вдруг посмотрела на нас серьезно.
— Ангелы приходят, чтобы помогать, — ответил Данила.
— Я произвожу впечатление человека, который нуждается в помощи? — Кристина пронзила нас своим испытывающим взором.
Господи, сколько в ней было достоинства!
— Все люди нуждаются в помощи, — сказал я. — Можно мы присядем к вашему столику?
— Да, можете присесть, — судя по всему, Кристина не особенно обрадовалась моей просьбе. — Только не надо общих фраз. На них жалко и времени, и сил.
— Это не общая фраза, — Данила продолжил мою мысль.
— Вы так полагаете?.. — Кристина внимательно посмотрела на Данилу. — Допустим. Но давайте все-таки конкретно. Я беременна девочкой и не хочу ее рожать. Чем вы можете мне помочь?
— А почему вы не хотите рожать? — удивился Данила.
— Вот, видите! Это все общие слова — «помощь», «все нуждаются в помощи». А когда дело доходит до конкретной проблемы, сразу начинается — «почему?», «зачем?», «с чего вы взяли?», — ее голос стал жестким. — Для меня это проблема. Большая проблема. Вам даже не понять, какая это для меня проблема.
Впервые в жизни я поставлена перед фактом, и ничего не могу с этим сделать. Понимаете, вы, я ничего не могу с этим сделать. Я приговорена. Это как смерть, это неизбежность. Ты вынужден это принять, ты не можешь это контролировать. Тебя словно бы нет, ты словно умер. Все, закончим на этом маскарад. Ангелы…
Сказав это, глядя нам прямо в глаза, ошарашив нас, она встала со своего места и быстрым шагом направилась к выходу. Мы были буквально парализованы. Ни я, ни Данила не смогли среагировать должным образом — что-то сказать или сделать.
Стеклянная дверь кафе жалобно звякнула, джип, припаркованный у входа, взревел, выкатился на проезжую часть и исчез в неизвестном направлении.
Оторопевшие, растерянные, мы остались сидеть в кафе.
Нужно было что-то решать, что-то придумать. Все, что случилось с Кристиной за последнее время, превратило ее в оголенный нерв.
Она так долго ждала, что все эти мужчины ответят ей взаимностью, поймут и оценят ее…
Теперь это произошло, и она ощутила отчаяние.
Всему свое время… И оно упущено.
То, что этим «кавалерам»
нужно было сделать вчера, сегодня уже не имеет никакого смысла.
Они потеряли прекрасную женщину, а мы сейчас, может статься, потеряем Скрижаль Завета.
*******
— Что будем делать? — спросил я у Данилы.
— Анхель, это какой-то тупик, — Данила бормотал себе под нос. — Что мы можем ей сказать? Она переживает самые тяжелые дни в своей жизни. Какое ей дело до спасения мира?! Она бы, скорее, согласилась его погубить…
Кожей я ощущал, как духи темных сил сгрудились рядом и теперь двигаются вокруг нас по все сужающейся спирали. Если мы теряем хотя бы одну Скрижаль, мы теряем все. Даже шесть не окажут своего действия, нужны все семь, только вместе они будут иметь силу. Тьма не случайно рассеяла Скрижали Завета между разными людьми. В этом ее замысел — рассеять и уничтожить.
Сильные, но отчаявшиеся люди — лучшее место для сокрытия тайны Спасения. Они пронесут свою боль с честью. Они ни с кем ею не поделятся. Им не станет легче. Сильный человек постоянно над пропастью, всегда в зоне риска. Его внутренняя сила — это его рок. Если бы он знал Скрижали Завета, то эта сила была бы, верно, его даром. Но сейчас, когда Дух Жизни слабеет день ото дня, этот «дар» — жестокое наказание.
Вдруг Данила поднял голову и прислушался. За соседним столиком, который отделяла от нас небольшая перегородка, шел оживленный разговор. Там сидели мужчина и женщина. Мы не видели их лиц. Но, судя по всему, он давал ей интервью.
— Тогда такой вопрос, — быстро и весело тараторила девушка. — Вот вы написали в своей книге, что внутренняя сила человека — это не награда, не подарок, или как там?.. А бремя. Знаете, это парадоксальная мысль!
— Нет, не бремя. Ответственность, — мужчина отвечал своей собеседнице спокойно и доброжелательно, словно бы разговаривал с ребенком.
— Ну, не бремя. Неважно. Ответственность, — быстро согласилась девушка. — Но почему?
— Каждый из нас один на один со своей жизнью. Как мы ее проживаем — зависит от нас. Но ведь важно еще и кто мы. Кто мы внутри. Понимаете?
Допустим, вы устроены просто и незамысловато. Ваше сознание — лишь калька с общественных представлений, сборник банальностей и расхожих сентенций. В вас нет внутренней силы и нет чувства постоянной борьбы. Что ж, наверное, это неплохо, ведь в этом случае вам гарантирована спокойная и счастливая жизнь. Вы будете плыть по течению, приспосабливаться. И никогда не узнаете, что такое настоящая душевная боль.
Но свою сущность, как и родителей, не выбирают. Может статься, что вы по-настоящему уникальны. Вы вынуждены думать, потому что не можете иначе. Наконец, внутри вас — сила и боль. В такой ситуации ваше счастье превращается в мечту, в мираж, рассеивается на глазах и пропадает. Вы ведь не станете плыть по течению, не сможете бесконечно переступать через себя. Вы будете испытывать потребность делать что-то, что кажется вам важным.
Иными словами, вы неспокойны, вам заказано тихое, безоблачное и непритязательное счастье. Почему? Потому что вы — заложник той силы, которую дала вам Жизнь.
Жизнь выбирает тех, на кого она может положиться. Она выбирает тех, кто сможет вращать Ее колеса. В противном случае, инерция погубит Жизнь, и Она это знает. Среди нас есть те, кто едут в телеге, а есть те, кто эту телегу толкает. Если тебе многое дано, то с тебя многое и спросится. Другой отвечает только за себя, что, впрочем, уже немало, но ты отвечаешь и за других, а это уже тяжелая ноша.
— Очень интересная мысль! — воскликнула девушка забавным, покровительственным тоном.
В ответ ее собеседник только рассмеялся — тихо, по-доброму. И вся эта ситуация представилась мне необычайно трогательной. Он рассказывает ей о вещах, которые, быть может, она не в силах ни понять, ни осмыслить. Но он делает это так, словно бы верит — эту истину должен знать каждый. И он поймет ее, когда наступит его срок.
*******
— Ты слышишь? — шепнул мне Данила. Я утвердительно кивнул головой.
— Хорошо, я записала, — деловитым тоном сказала девушка за перегородкой. — Тогда такой вопрос… В чем смысл жизни? Ведь зачем-то мы живем?
Данила чуть было не прыснул со смеху. Право, подобный вопрос выглядел, по меньшей мере, забавным, если не глупым. Но что ответит на него этот странный человек? Мы напряглись и продолжали слушать.
— Я думаю, что на ваш вопрос должен быть простой и понятный ответ. Понимаете, он слишком важен для того, чтобы Вселенная заготовила к нему сложную отгадку. Но я также уверен и в другом: мы не должны знать своего конкретного предназначения.
— Не должны знать своего предназначения?! Как так? Почему же?! — девушка была в недоумении.
Напряжение за нашим столиком достигло максимума.
— Это общее правило. Когда ты знаешь свою цель, ты пытаешься выбрать кратчайший путь. Но двигаться напрямик не всегда правильно.
В жизни же и швее нет прямых дорог. Жизнь сложна, а мы видим только одну небольшую ее часть.
Если ты знаешь свою цель, ты начинаешь торопиться, выбираешь неверный путь, спотыкаешься, оступаешься, злишься. И, в конце концов, отказываешься от своей цели, испытываешь разочарование.
Цель делает тебя хищником, но именно хищнику хуже всех. Он, как вечный студент, постоянно сдает экзамен на «аттестат зрелости». Незавидная доля…
— Как же быть? Как же идти к своей цели, если ты не знаешь, что она из себя представляет? — недоумение девушки достигло такой степени, что она чуть не заплакала.
— Это проще, чем вы думаете! — ответил мужчина. — Весь вопрос в том, доверяете вы Жизни или нет. Некоторые люди ведут себя так, словно бы они знают о Жизни больше, чем Она сама о себе знает. Они говорят: мы должны поступать так-то и так-то, потому-то и потому-то.
Но это даже смешно, ведь Жизнь не играет в игры! Она продолжает себя, и для Нее это работа. Тяжелая каждодневная работа. Для выполнения этой работы Она постоянно дает всем нам задания. Вот сегодня, например, Она дала вам задание взять у меня интервью. А мне — дать вам это интервью. Вопрос только в том, насколько хорошо мы с ними справились.
Изо дня в день мы получаем такие задания. И важно не содержание твоего задания, а то, как ты его выполнил. Кто-то делает это спустя рукава, кто-то не делает вовсе. Кто-то, напротив, старается изо всех сил. Кто-то пытается найти необычное, оригинальное решение. Все участвуют в этом, так или иначе. И каждый получит то, что заслуживает. Хотя, конечно, результат — он один на всех.
— А есть какие-то рецепты, чтобы хорошо справляться с этими заданиями? — спросила девушка.
— Есть и рецепт. Звучит он так: не должно быть никаких рецептов, — рассмеялся мужчина.
— Ну, здрасьте… — озадачилась его собеседница.
— Да, не должно быть рецептов. Если появляется рецепт, то пропадает искренность, а без искренности ничего не получится. Когда ты делаешь что-то с задней мыслью, ты уже не можешь делать это, используя себя целиком. Твои возможности ограничены. Ты как бы рассеиваешь себя, теряешь целостность и силу целого.
Впрочем, мы часто не замечаем свои «задние мысли». Мы не хотим признаться себе, что мы не столько заняты самим делом, сколько получением прибыли. Причем любой — физической, психологической, материальной.
Иногда получение прибыли может быть делом. Это так. Но тогда и нужно заниматься получением прибыли. Если же это отношения с другим человеком или даже любовь к нему, то такой «задней мысли» просто не может быть.
Данила внимательно посмотрел мне в глаза. Казалось, что этот незнакомый нам человек не дает никакого интервью, а говорит непосредственно о нас и для нас.
Сначала он упомянул тех, кого выбирает Жизнь, желая на них положиться. Он словно бы говорил о Кристине. Им будет больно и тяжело, но жаловаться стыдно — тебе многое дано, а потому и спрашивается с тебя многое.
Потом он говорил о нашей с Данилой поспешности. О нашем желании достичь своей цели, готовности идти напролом, о нашем заблуждении, будто бы мы знаем все и, главное, как. Так что теперь нам уже не казалось странным, что мы упустили Кристину.
Мы думали не о ней, а о Скрижали, мы шли не помочь Кристине, а за Скрижалью. Мы не были искренними в своем поступке, и поэтому потерпели неудачу. Прибыль показалась нам на миг важнее человека. А когда тебе кажется, что некая вещь важнее человека, ты неизбежно терпишь неудачу.
*******
Ну, хорошо. Я все поняла, — самоуверенно резюмировала журналистка. — Последний вопрос. Хотела спросить вас про любовь. Когда я прочитала вашу книгу про мужчин и женщин, я была потрясена! Такой необычный взгляд на эти вещи! Но почему вы говорите, что любовь — это болезнь?
— Я говорю, что любовь становится болезнью, — голос мужчины зазвучал тише.
— Ну, хорошо. Почему она становится болезнью?
— Как вам это объяснить… — мужчина задумался. — Помните русские сказки, которые заканчиваются словами: «И я на той свадьбе был, мед-пиво пил…»
— Да, конечно.
— Какое препятствие стоит в них на пути главного героя?
— Ну, по-разному, там, — девушка напряженно сосредотачивалась. — У одного — Кощей Бессмертный, у другого — Змей Горыныч… Или какой-нибудь царь-самодур, баба-яга…
Вы перечисляете символы препятствий, их художественные образы. А суть препятствия в чем?
— Ну, я не знаю…
— В сказке героя обязательно ждет перерождение. Внешне это всегда происходит по— разному. Он, например, был жестоким, бессердечным и эгоистичным. А в конце сказки перерождается — становится добрым, внимательным, чутким и отзывчивым.
Иногда перерождение прямо пальцем показывают. Например, Иван прыгает в котлы с водой студеной, кипяченой… Кажется, он должен погибнуть. Но гибнет только прежний Иван, Иван-дурак, а на свет появляется новый, настоящий Иван, Иван-царевич.
Наконец, во многих сказках перерождение показывается образно. Главный герой или превращается в животное или, напротив, ждет обратного перерождения в человека. И это не только в русских сказках. Подобные сюжеты встречаются по всему свету, причем и в религиях. Вспомнить хотя бы египетского бога Ра или Будду, переродившегося в момент своего просветления. Христос перерождается…
— Ну, а причем тут любовь? — журналистка, чувствовалось, напрягалась, наконец, не вытерпела и перебила своего собеседника.
Любовь?.. — на секунду мужчина задумался. — Это как смерть. Понимаете? Человек как бы теряет, отдает себя. Он словно гибнет, но не умирает. Он перерождается для новой жизни. Любовь — это опыт смерти и воскрешения. Так должно быть, но так не случается.
— Не случается? — переспросила девушка.
— Нет, не случается, — в голосе мужчины снова появилась какая-то тоска. — Люди разучились любить. За любовью современного человека всегда стоит желание какой-то выгоды. Мы не любим другого человека, мы любим свое желание в нем. Мы обманываем себя. Наша любовь лишена искренности, спонтанности. В ней нет ничего настоящего, только аллюзия, только изображение, подражание…
— Вы в этом так уверены? — в словах девушки сквозило недоверие.
— А вы — нет? Современный мужчина относится к женщине двумя способами. Или как к проститутке — то есть хочет ее, но не испытывает к ней уважения. Или же, напротив, как к матери, то есть уважает ее, но при этом недвусмысленно смотрит на других женщин. В таких условиях женщина просто не может быть Женщиной! Потому что Женщина — не мать и не проститутка, она Женщина.
Так что и самой женщине приходится как-то подыгрывать мужчине, искать способы привлечь или удержать его. Может ли она смотреть на него глазами любви, когда у нее нет ощущения надежности, нет полноты чувства? Не может. Странно ли, что наступает момент, когда она разочаровывается? Любовь становится расчетом.
Женщина решается на обмен. Кто-то соглашается на секс, кого-то устроят деньги, кому-то достаточно эмоциональной поддержки. А какая-то женщина надеется, что у нее будет от любимого мужчины ребенок. Родившийся малыш станет свидетельством ее так и не разродившегося когда-то чувства.
Все, что мы называем любовью, превращается в обмен услугами. И это уже не любовь. Любовь — она как смерть…
— Вы уже говорили это, — девушка попыталась вернуть своего собеседника в русло заданного ею вопроса.
— Да, говорил. Понимаете, это как перед смертью, как в смерти… Исповедоваться, омыться, одеться во все белое. Эго символы конечно, но символы чистоты, внутренней очищенности, освобождения от своего «я», своего «эго». И без этой жертвы любви не может быть. Но это и не жертва вовсе, да и любовь — не узы. Подлинная любовь — это, напротив, освобождение.
Чтобы родиться заново, нужно умереть, а умирать страшно. Да и кто знает, будет ли после смерти новое рождение? Что там — пустота или новая жизнь? Неизвестно. И вот уже человек боится, цепляется за свою жизнь, за свою самостоятельность, за свое «эго». А в результате действительно умирает. Как в сказке про Конька-Горбунка: царь испугался прыгать в котлы, послал Ивана. Иван переродился, а царь сварился.
— Очень интересно вы рассказываете! Я вас прямо заслушалась! Такие все мысли, мысли! Глубокие! — молоденькая журналистка продолжала и продолжала сыпать своими неловкими комплиментами.
*******
Девушка говорила, мужчина молчал. А мы с Данилой принялись шепотом обсуждать услышанное.
— Это не случайная встреча, Анхель! — прошептал Данила.
— Нам нужно познакомится с этим человеком! — поддержал его я.
Мы словно по команде встали со своих мест и обошли перегородку. За столом никого не было. Мы растерянно огляделись по сторонам.
— Простите! — Данила окликнул официанта. — А тут только что сидела пара. Где они?
— Только что ушли, — учтиво ответил официант.
— Как ушли?! Мы же не видели, как они уходили! — удивился я.
— Они вышли через вторую дверь, — пояснил официант, указывая в противоположную часть кафе.
Там действительно был выход, а стеклянная дверь, потревоженная парой, только что покинувшей кафе, все еще продолжала раскачиваться из стороны в сторону.
Мы выбежали на улицу и осмотрелись. Среди сотен людей не узнаешь незнакомца…
«Данила, — сказал я по дороге домой, — теперь, когда мы видели Кристину, у нас есть возможность попасть в ее сновидение.
Может, попробуем? Вдруг она нас выслушает?»
— «В любом случае надо попробовать», — ответил Данила. Я не надеялся в одночасье обучить Данилу контролю над сновидениями, это могло потребовать времени.
Но у меня был план.
Я надеялся войти в его сновидение, и уже вместе с ним проникнуть в сновидение Кристины.
Я дал Даниле небольшие инструкции, а потом сам долго настраивался.
Задача была непростой. Я никогда не делал этого прежде.
Знал только, как эти переходы из сна одного человека в сон другого делал мой дед Хенаро.
*******
В своем сне я оказался на границе двух миров — между бескрайней пустыней и многовековым лесом, между пеклом палящего солнца и влажной темнотой сибирской ночи. Я долго смотрел на свое тело со стороны, потом обошел его кругом и проник вовнутрь. Оно стало меня слушаться.
Куда теперь идти — в выжженную пустыню или в лесную чащу? Мне приходилось выбирать между известным и неизвестным, между понятным и непонятным. Я раздумывал несколько минут. Пустыня напоминала мне мою родину, лесные чащобы взывали к моему предназначению. И я выбрал непонятное, незнакомое…
Мой путь лежал сквозь густой таежный лес. По дороге встречались поваленные деревья, огромные рвы. Я спотыкался, падал, но продолжал двигаться дальше. Вокруг — непроглядная ночь, холодно и влажно.
— Данила! Данила! — кричал я.
Он не отвечал, и потому я шел наугад. Через какое-то время моему взору открылась небольшая поляна. В центре нее стояла покосившаяся избушка, освещенная холодным светом полной луны. Приблизившись к ней, я заметил, что внутри движется небольшой огонек.
Я ускорил шаг, поднялся по скрипучим ступенькам почти развалившегося крыльца и дернул тяжелую дверь. Она еле держалась на проржавевших петлях, и потому от рывка буквально вывалилась на меня, издав пугающий грохот.
— Кто там?! — услышал я голос Данилы.
— Это я — Анхель! — ответил я.
— Проходи! — позвал Данила.
Свет шел откуда-то справа. Я сделал несколько шагов в темноте, потом нагнулся и через очень низкий дверной проем прошел в небольшую комнатку. На полу, рядом с печью, в свете тлеющей лучины сидел Данила.
— Где мы? — спросил я его.
— Мы в доме Схимника. Здесь жили хранители Скрижалей Завета. Сюда я должен был поспеть к сроку, и не успел. Теперь непреодолимой силой влечет меня в этот дом. Кажется, я назначен последним схимником, смотрителем места — поруганной святыни, храма, который покинули Боги, — на последних словах Данила горько улыбнулся. — Мне заповедана роль смотрителя кладбища…
В голосе Данилы звучала тоска. Смертельная мука и боль снедали его сердце. А я ведь и не догадывался, как сильно он переживает из-за своей ошибки. Если бы он сразу послушался знаков, то, вероятно, наше положение не было бы сейчас столь плачевным. Возможно, человечество не потеряло бы Скрижали. Но сделанного не воротишь. Впрочем, пока остается хоть какая-то надежда, нужно двигаться дальше.
Тут я задумался. Я вспомнил прежний рассказ Данилы. Дом схимников сгорел в страшном лесном пожаре! Следовательно, мы не могли быть в нем. Более того, память Данилы не могла воспроизвести, реконструировать этот дом, ведь он его никогда не видел! Для воссоздания образа он должен был знать какие-то детали, хоть что-то! Но он не знал ничего!
Кому-то, возможно, это и не покажется странным, но не мексиканцу. Я понял, что мы находимся в необычном сне. Это сон-символ! Такие сны редко даются человеку, но если он получает подобный сон, это знак. В этом сне многое может решиться.
*******
— Данила, ты помнишь Кристину? — спросил я.
Мне было важно понять, находится ли в этой части Данилиного сна информация о предыдущем дне.
— Кристину? — Данила задумался.
— Да, в ней первая Скрижаль Завета! — я попытался навести его на мысль.
Прошла секунда, другая, потом третья. Напряжение росло. Мне показалось, что время тянется бесконечно. И я уже готов был отчаяться, как вдруг Данила поднял голову и посмотрел на меня глазами человека, вспомнившего что-то необыкновенно важное:
— Да, да! Я помню! Я помню Кристину! Мы так долго искали ее!
Я подсел к нему, взял за руку и сказал:
— Данила, сейчас нам надо будет сосредоточиться и удерживать в своем сознании образ Кристины. Это поможет нам попасть в ее сон.
— Как скажешь, Анхель! Конечно!
У меня отлегло от сердца — первый этап прошел удачно. Сейчас, если мы оба сможем сконцентрироваться на образе Кристины, то попадем в ее сон. Только бы она спала сейчас!
Время опять потянулось с черепашьей скоростью, словно бы увязло в какой-то трясине. Я сосредотачивался на образе Кристины, и Данила сосредотачивался, но попасть в ее сон нам так и не удалось. Может быть, я что-то не так делаю?!