Часть вторая

— Тьма уничтожила Сама Себя?! — удивился я, глядя на экран и не веря происходящему. — У них что, ничего теперь не состоится?

— Что-то мне не особенно в это верится, — протянул Данила. — Ощущение, что с каждой минутой там становится все хуже и хуже.

— Все показатели зашкаливают, — тихо сказал Гаптен, проглядывая столбцы цифр на небольшом экране рядом с пультом. — Никогда такого не было…

— Я, может быть, задам дурацкий вопрос… — Андрей откинулся на спинку кресла и посмотрел на нас так. словно проспал полфильма и теперь живо интересуется у присутствующих, о чем, собственно, идет речь. — Кто-нибудь здесь знает, что такое «Тьма»?..

— Тьма… — начали, как по команде, мы трое — я. Гаптен и Данила.

Сказали и переглянулись. Вышло глупо. Мы так бодро взялись отвечать… Но что именно мы можем сказать?! Ничего.

— Послушайте, там творится какое-то безобразие, — Андрей показал на большой экран, — это очевидно. Но безобразие — это еще не Тьма. Насколько я понимаю… Что такое Тьма?

— Это прозвучит странно, но мы не знаем ответа на этот вопрос. — сказал Гаптен.

— А что «темные» говорят? — спросил Андрей.

Судя по всему, наши попытки бороться с Тьмой, без малейшего представления о том, в чем именно она заключается, казались Андрею комичными.

— Темные не говорят ничего определенного, — ответил Гаптен. — Мне кажется, что они сами не знают. Они живут ощущением разрушения. И борются со Светом без всякой цели. Просто им претит созидательное начало. Тьма для них — что что-то вроде мечты.

— Но эти печати?.. — уточнил Андрей. — Всадники Тьмы? Они придадут Тьме какую-то форму? Об этом же говорили на Встрече Двадцати Четырех?..

— Да, об этом, — подтвердил Гаптен.

— Ну, и что это может быть? — развел руками Андрей. — Теоретически?

— Индейцы верят в существование злых духов. Может быть, Священное Копье способно оживить каких-то злых духов? — предположил я. — Некие сгустки отрицательной энергии?

— Злые духи?.. Нет, Анхель, — возразил Данила. — Я думаю, что это какие-то «общечеловеческие» вещи (в кавычках, конечно). Жестокость, ложь, ненависть, страх… Тьма, если она воплотится, проявится в человеке, а не в каких-то там оборотнях. Да ты посмотри сам, они же фашисты. Зачем еще какие-то оборотни?!

— Гаптен, а твое мнение? — спросил Андрей.

— Мне трудно ответить, — покачал головой Гаптен. — Я все время был на стороне партии нейтралитета. Партии Баланса Силы. И я привык думать, что Тьма — это отсутствие Света. Что у нее нет прямого определения. Что она определяется от обратного.

— То есть, — сказал Андреи, — ты не можешь сказать: «Тьма — это…». Вы привыкли, говорить: «Тьма — это не Свет». Да?

— Да, — подтвердил Гаптен.

— Понятно, — Андрей обхватил, голову руками и погрузился в задумчивость. — Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что.

Мы напряженно уставились на Андрея, слов но из нас четырех он один был каким-то особенным специалистом по Тьме. Глупо. Но казалось, что только он и сможет сейчас правильно проанализировать ситуацию.

— Власть — страшная штука, — сказал Андрей через пару минут.

— Власть? — переспросил Данила.

— Ну, да. Если совсем просто пойти — Копье Власти, первый всадник Апокалипсиса — «вышел как победоносный, и чтобы победить», и эти все о власти говорят. Может быть — власть?..

— Первая печать — о власти? — Гаптен уставился куда-то в сторону, словно надеясь что-то припомнить. — Было пророчество Темных, что Тьма даст миру…

«Переспишь с Ильзе, выпьешь ее девственной крови, и она тебя кончит. Как паучиха… Па-у-чи-ха…»

Отто механически прокручивал в голове пункты Устава. Так, стоп! Он же ничего не нарушил. Он не нарушил ни одного правила. Правила священны. Как хорошо, что есть правила! Да! Отто не нарушил правил. Он сделал то, что приказал ему Старший. У него не было возможности доложить о странном поведении Старшего. Он выполнял приказ. Он следовал правилам. Это не может быть ошибкой. Правила предполагают любой вариант развития событий. Случившееся должно было произойти…

Отто вскочил на ноги и выбежал на улицу.

— Отто! — раздалось сзади.

— Кто здесь?.. — Отто обернулся; из сумрака под свет уличного фонаря вышел человек. — Мориц, ты?! Что ты тут делаешь?

— За тобой пришел, — ответил Мориц и улыбнулся.

— Как ты узнал, что я здесь? — Отто задрожал всем телом.

— Приставлен я к тебе, — Мориц продолжал улыбаться.

— Ты?! Ко мне?! Нет… — прошептал Отто и попятился назад.

Вихрь мыслей пронесся у него в голове.

— Да шучу я! Шучу. Просто прогуливаюсь. Не спится. Случайная встреча…

— Черт! — закричал Отто. — Так не шутят, Мориц! Так не шутят!

— А что такого? — не понял тот. — С тобой, вообще, все в порядке?..

— Да, со мной все в порядке! Со мной все в полном порядке! Но так не шутят, Мориц! Так не шутят!

Отто бессмысленно подпрыгивал на месте, словно под ним были раскаленные угли.

— Ладно, ладно. Прости. — В голосе Морица звучали примирительные интонации. — Прогуляемся?..

— Прогуляемся?!

Отто бессмысленно хватал ртом воздух. Ему хотелось все бросить и бежать отсюда. Со всех ног, как можно быстрее — прочь, скрыться, спрятаться, переждать! У него пятки горели. Но это дом Ильзе. Мориц, конечно, об этом не знает. Но что, если он все-таки что-то заподозрит? Нельзя выдать себя. Нельзя. Нельзя.

— Да, — едва выговорил Отто.

Mориц среднего роста, коренастый. Волосы с рыжиной. Без особых примет. У Морица есть теория. Можно сказать, он ею даже знаменит. Рассказывает ее всем. Например, Отто узнал о ней в первый же день своего знакомства с Морицем.

Жизнь неизбежно заканчивается смертью — это общеизвестный факт. Но по теории Морица, жизнь не заканчивается, она убивает человека. И если ты умираешь «естественной смертью» — ты раб. Если совершаешь самоубийство, ты — господин.

Мориц решил убить себя до тридцати трех лет.

За глаза Морица называли или сумасшедшим, или придурком. Отто не понимал, как такой человек вообще мог оказаться в Ордене. И в глубине души ненавидел Морица. Великая идея власти становилась в устах Морица шутовской.

Сейчас они медленно шли по Бергассе. Отто — Старший. Мориц — младший. Но Отто не по себе. Он обтер лицо и увидел на своей руке кровь.

«Мориц заметил, что я в крови, или нет? — Отто искоса посмотрел на Морица и начал судорожно просчитывать ситуацию. — Не видит? Темно? Притворяется? Как он здесь оказался? Совпадение? Куда он меня ведет?»

— Похоже на морг, правда? — спросил вдруг Мориц.

— На морг? — от неожиданности Отто подавился глотком воздуха и закашлялся.

— Да. Словно по моргу идем. Мир — мертвый. Совершенно. Людям нужны герои, а героев нет. А без героев нет жизни. Всегда были герои. Христос — герой. Моисей с Давидом — герои. И Будда с Мухаммедом. Герои были всегда. Геракл, Одиссей, Ахилл, Александр Македонский…

История мира — это история героев. Герой — сердце цивилизации. Он дает ей силы, вдохновляет людей. Он — олицетворение смысла и цели. А сейчас героев нет. И поэтому мир — мертвый. Ты не знаешь, почему сейчас нет хотя бы просто великих людей? Каких-то авторитетов…

— В каком смысле — нет? — не понял Отто. — Какая-то твоя новая теория?

— Нет, не теория. Просто я так думаю. Вот мы идем с тобой по Вене. Это город великих людей. Здесь жили Моцарт, Бетховен, Гайдн, Шуберт, Штраус. И это ведь я только музыкантов перечисляю. А сколько писателей, философов, ученых, государственных деятелей?.. И не сосчитаешь. Они — как античные боги. А кто сейчас здесь живет? Никто. Олимп опустел.

Отто затрясло от наивной глупости Морица. Он показался ему в эту секунду настоящим юродивым, вырожденцем. Гадким. Позором арийской расы.

Мориц позволил себе рассуждать о вещах, недоступных его мелкому, поверхностному уму!

Герои есть всегда. Герои — это те, кто стоит выше тебя. Они — герои. Они смогли стать выше тебя, и уже поэтому они — герои.

А история мира — это не история конкретных людей, это история систем. В системе же главное — порядок, чтобы всем все было понятно. Если порядка нет, наступает хаос и дальше — гибель. Сейчас в мире, действительно, нет порядка. Но если вызвать панику, а потом дать испуганным людям железную руку порядка, то все встанет на свои места.

— Ну, что значит — «никто»? — сказал Отто, хотя и не хотел продолжать этот разговор. — Разные люди живут в Вене. Разные…

— В Вене живут люди по имени «Никто», — четко проговорил Мориц, он словно спорил с Отто, что само по себе странно и против правил. — Я умру, ты умрешь — умрут «Никто». Я даже не уверен, что кто-нибудь будет нас оплакивать, а уж помнить — точно никто не будет. А если так — кто мы?.. Мы — никто.

Да и как нам быть «кем-то», если все с рождения всего боятся? Родителей своих боятся. Воспитателей, учителей — боятся. Просто старших. Авторитетов. Священников. Чиновников. Полицейских. Все всех боятся. А трус — он «никто». Вот и живут — «никто», и умирают «никто». Из страха в страхе, из праха в прах…

— А если мы умрем за великое дело? — Отто посмотрел на Морица, как на умалишенного, — презрительно, дерзко, с плохо скрываемым чувством отвращения.

— Если люди — никто, какое у них может быть великое дело»? — весело рассмеялся Мориц. — Или ты думаешь, что три завтрашних взрыва и кража музейного экспоната — это великое дело?..

— Что ты такое говоришь, Мориц?! — Отто оторопел, ему вдруг стало невыносимо жарко. — Ты меня проверяешь?! Мою благонадежность? Да?!

— Нет, — Мориц недоуменно покачал головой. — Зачем?..

— Ну, я не знаю, зачем… — Отто был словно в каком-то ступоре. — Просто тебе сказали…

— Нет, Отто. Мне ничего не говорили.

— А ты не боишься, что я тебя выдам? — Отто абсолютно растерялся. — Я же должен доложить о твоих высказываниях…

— Мертвец очень испугался! — расхохотался Мориц. — Ой-ой-ой! Как страшно!

— Мертвец?! Ты хочешь сказать, что ты — мертвец?!

— Да. А ты разве не знал? — Мориц удивленно воззрился на Отто. — Я думал, что всем это известно… Нет?

— Что известно?! — заорал Отто. — Что ты покойник?! Ты в своем уме?..

— Но я сегодня подписал бумагу… — протянул Мориц.

— Все сегодня подписали бумагу! О том, что ты покойник, там не было сказано ни слова!

— Нет, — уверенно сказал Мориц. — «Все» не могли подписать мое предсмертное письмо. Как?..

— Это не твое предсмертное письмо! — Отто, не понимая, как Мориц может быть настолько тупым, окончательно вышел из себя. — Это общее заявление о том, что мы все обязуемся принять участие в казни отступника. Если такой появится…

— Странно, — Мориц пожал плечами. — Ты о другой бумаге говоришь.

— О другой?..

— Я же тебе объясняю: я подписал свое предсмертное письмо. Как бы завтрашним днем. Мне его Ханс продиктовал. Признание, что это я все организовал — и взрывы, и кражу, и убийства. Мол, меня никто не любит, а это неправильно. И вот — нате вам — моя месть человечеству. В общем, получилось письмо психопата.

И я говорю Хансу: «Ханс, пожалуйста, можно я подпишусь — „Никто"“. Это ведь правда! Я — Никто! А он мне: „Нет, нельзя. Нужны твои имя и фамилия“. Я говорю: „Но почему нет? Поймут ведь, по почерку!“. Но он все равно запретил. И мне теперь никак не успокоиться. Словно ноет что-то в груди…

«Ты никогда не думал, что хорошие новости — самые плохие?» — Отто вспомнил слова Вильгельма.

Какие «хорошие новости» он имел в виду? То, чго Мориц согласился принять на себя все предстоящие грехи Ордена? То, что он подписал соответствующую бумагу?!

«Из нас всех только Морицу на свою жизнь наплевать, — говорил Вильгельм. — Отдаст кому хочешь, по первому требованию. Даже спрашивать не будет — зачем? почему? с какой стати? Помрет, и спасибо скажет. Хороший человек. Дурак только». Циничные слова Вильгельма вдруг показались Отто страшными.

— Мориц, ты завтра себя убьешь? — еле выговорил Отто.

— По всей видимости, да, — спокойно, мягко, с какой-то даже нежностью в голосе сказал Мориц.

— И тебе не страшно?..

— Страшно, что все неправильно. А больше ничего не страшно, — ответил Мориц, потом посмотрел на Отто и добавил: — Только ты никому не передавай этого. Ладно?..

Отто был смущен, но не этой стоической готовностью Морица к смерти (возможно, и сам Отто завтра погибнет). Его смутило то, что Мориц готов отдать жизнь абсолютно бесцельно. Он не думает о своей жизни как о жертве, которую он приносит высшей идее . Он умирает, следуя какой-то бредовой, выдуманной им же самим теории…

— Что неправильно, Мориц?.. — оторопел Отто. — Что неправильно?!!

— Да все неправильно, — Мориц пожал плечами. — Вот ты на меня кричишь… Ты думаешь, это правильно? Да? Потому что ты Старший? А мне плевать, что ты Старший. И что ты на меня кричишь — мне тоже плевать. Потому что я уже умер. Я тебе это сказал, а ты даже не услышал. Не услышал, потому что и тебе на меня плевать. Все неправильно.

Ты говоришь: «Мы умрем за великое дело». Глупость это. Каждый умрет сам за себя. Смерть — дело сугубо личное, частное. Это жизнь — она общая. Вот ты смотришь на меня с ненавистью, и мне больно. А умрешь ты — как будешь смотреть?.. Никак. И мне будет ни тепло, ни холодно. Это мы живем вместе, а умирать будем врозь. Неправильно, что нам друг на друга наплевать. Неправильно.

Я хотел хоть сколько-нибудь правды написать в своем письме, хоть чуть-чуть, хоть самую малость. Это ведь мое письмо, предсмертное. А я — никто. Ты так думаешь, Ханс так думает, все так думают. Вы думаете, что я — никто, ничтожество. Почему же я не могу написать этого? Жалко вам? Все неправильно.

Или вот сегодня, например, меня назначили руководить группой. Я ее собрал. Посмотрел на этих головорезов, в глаза им посмотрел. Знаешь, они понимают, кого нужно ненавидеть, — арабов, цыган, черных. Но ведь они ни во что не верят. Вообще. У них за душой ничего нет. Только злость, и все. Я и отказался, а Ханс сказал: «Ладно. Тогда бумагу пиши». Теперь я умру. Много чего неправильно…

— Но ты ведь сам этого хотел! — взревел Отто.

Он просто осатанел от мысли, что кто-то думал назначить Морица руководителем одного из штурмовых отрядов. Бред какой-то!

— Ничего я такого не хотел, — улыбнулся Мориц. — Вступил в Орден, потому что Ильзе люблю. А Ильзе никого не любит и не полюбит никогда. Она королевой хочет быть, и все. Какой мне смысл жить? Вот и умру. Как бы ради Ильзе. Как в романах — рыцарь за даму. Хоть сколько-нибудь осмысленный поступок… Красивый.

Сознание Отто складывалось, словно нью-йоркские башни-близнецы: «О чем он говорит? Он вступил в Орден ради Ильзе?.. Он любит Ильзе?.. Он что, не собирался умирать?! Его теории — это такой прикол?!»

Перед глазами Отто промелькнула сцена в кафе — Ильзе, бросающаяся на Альфреда. Сцена в такси — «Дай я вылижу твои ноги!». Ванная…

— Ты любишь Ильзе? — Отто произнес эти слова буквально по слогам.

— Да.

Мориц сказал это «Да» и смотрит на Отто. Взгляд тяжелый, долгий, обреченный — «Ну?.. Что?..»

Отто держит этот взгляд и вдруг совершенно отчетливо понимает: «Он знает!» Мориц знает, что Отто только что спал с Ильзе.

«Просто прогуливаюсь. Не спится. Случайная встреча…» Как он посмотрел тогда на Отто! Словно удостовериться хотел! Да, Мориц все знает!

— И неправильно, что вы верите Хансу, — Мориц говорит это спокойным, чуть сдавленным голосом. — Он вас уберет, всех по одному. А сам смоется с копьем. Чего в этом правильного?