— Гаптен, я бы хотел поговорить со Свами Брахманандой, — сказал вдруг Андрей. — Это можно устроить?

— Со Свами? — Гаптен недоуменно посмотрел на Андрея. — А смысл? Он не будет нам помогать. Это абсолютно точно. Это даже не дело принципа… Я не знаю, как это сказать. В общем, он архитектор Баланса Силы. Он Его создавал, он потратил на Него всю свою жизнь, он, наконец, в Него верит. А мы все разрушили… Не знаю.

Когда Седьмая Скрижаль была найдена, Гаптен принял решение перейти на сторону Светлых. Это и нарушило Баланс Силы. Гаптен сделал это ради нас, ради Данилы, в которого он поверил. Он сделал это, искренне веря в возможность победы Света. Но сейчас факты говорят об обратном. Получается, что прав был Свами, который предостерегал Гаптена, просил не делать этого. Поступок Гаптена не остановил воплощение Тьмы, а Избранник вот-вот погибнет.

Формально, в этом виноват именно Гаптен. Ему следовало оставаться в рамках Баланса Силы. Тогда бы ни Темные, ни Светлые не имели бы преимущества, и не было бы этой войны. То, что Светлых стало больше, как оказалось, ничего не меняет. С нарушением Баланса Силы Темные получили полную свободу действий. Больше их не связывают никакие обязательства. И разумеется, они не будут стесняться в выборе средств.. Сейчас они просто устранят Избранника…

Время все ставит на свои места.

Свами любит повторять: «Мы знаем все, кроме будущего». Но именно он и сказал, что так будет. Значит, исход, действительно, был абсолютно очевиден и предрешен. Что же теперь делать Гаптену? Просить Свами, чтобы он принял Андрея? И по какому поводу?.. Из-за угрозы воплощения Тьмы! Безумие. Нет, Свами даже слушать его не станет. Он придерживается нейтралитета.

— Можно?.. — Андрей повторил свою просьбу, повторил мягко, аккуратно. — Один на один.

— Можно пробовать, — согласился Гаптен.

Нельзя было не понять, насколько трудно далось ему это решение.

Начались долгие переговоры о возможной встрече Андрея со Свами. Мы с Андреем в этих переговорах не участвовали. А информационной связи с Нью-Йорком пока не было. Поэтому мы отправились в свои гостевые комнаты.

— Андрей, можно у тебя посидеть? Мне было тяжело находиться одному. На сердце тревога.

— Конечно, — согласился Андрей.

Мы сидели в его комнате и молчали. Я думал узнать у него, как он собирается построить беседу со Свами. О чем будет с ним говорить. Но не решился.

— Андрей, а почему ты не попытался переубедить Данилу? — спросил я. — Ты бы ведь смог. Ты можешь. Я знаю.

Андрей печально улыбнулся:

— Не думаю. Да и потом, он же любит…

— Но он же заблуждается! — возмутился я. — Он заблуждается! Я уверен. Если бы он понимает, кто Нина на самом деле, он бы не смог полюбить ее. Просто не смог! Он не такой человек!

— Но он любит…

— Но разве нельзя что-то с этим сделать?! — я все еще надеялся — вдруг Андрей даст какую-нибудь идею, подсказку, зацепку, которая поможет нам вразумить Данилу.

— Анхель, даже если бы и можно было что-то сделать, я бы не смог.

— Не смог? — я оторопел.

— В жизни, Анхель, слишком мало жизни, — пожал мечами Андрей. — Понимаешь? Мы так живем — без эмоции. Без драйва, можно сказать. Без сильных чувств. Такое время. Современный человек перегружен информацией, она его давит. И поэтому мы почти не способны переживать счастье. Страх — да, боль — да, горе — да. А на счастье… На счастье у нас легкости не хватает. Тяжелыми мы стали, Анхель.

Современный человек — он как циста, как амеба, которая скрывается за жесткой кожурой от агрессивной внешней среды. Такая, знаешь, у нас внутренняя спячка… Мы инкапсулированы, зажаты. Мы словно умерли. Умерли и ждем своего нового рождения, новой, будущей жизни. В которой, мы мечтаем, все будет по-другому — свет, радость, вдохновение, любовь. Но будет ли, Анхель? Не иллюзия ли это?

И вот ты мне говоришь: «А давай мы лишим Данилу любви, потому что он не ту женщину любит!» А я слышу в твоих словах: «А давай запретим Даниле дышать, плохой вокруг него воздух!» Да какой бы он ни был, Анхель! У Данилы сейчас счастье! Странное, полное горечи и боли, страха и отчаяния, но счастье. Сильное, острое, жгучее. Жизнь! Как можно с этим бороться? Я не могу.

В том, что говорил Андрей, была правда. Ему удалось как-то очень просто и в то же время точно сказать обо всех нас. Да, мы боремся за Свет, мы думаем о светлом будущем, но счастливы ли мы? И сделает ли Свет нас счастливыми, дадут ли нам счастье Скрижали Завета, если мы сами не научились прежде жить и радоваться жизни?..

— Андрей, — Гаптен распахнул дверь. — Свами ждет. В зале Двадцати Четырех.

Андрей встречался со Свами Брахманандой в зале Двадцати Четырех. В том самом, в котором совсем недавно индус объявил о низложении Баланса Силы. Сеанс телемоста. Андрей и Свами разговаривали с экранами, с изображениями, находясь друг от друга за тысячи километров.

— О чем они могут так долго разговаривать?! Уже второй час! — спрашивал у меня Гаптен, буквально не отходя от дверей зала Двадцати Четырех.

Этот вопрос был риторическим. Я мог не отвечать.

Гаптен ужасно нервничал. Ходил взад-вперед по коридору, беспрестанно оглядываясь на дверь зала Двадцати Четырех. Как тигр в клетке. А я уже устал нервничать. Просто устал. Физически. Словно перегорел. Мы не знаем, что нам делать. Мы как будто парализованы. Как остановить воплощение Тьмы?.. Как спасти Данилу?..

Ощущение, будто сидишь в камере смертника и смотришь в окно, которое выходит во внутренний двор тюрьмы. А там чередой идут казни. Одна за другой. Сначала тебя охватывает ужас, паника, потом страх. А еще через какое-то время привыкаешь. Сидишь и спокойно ждешь. Сейчас дверь отворится, и тебя попросят на выход. Апатия.

— Андрей! — закричал Гаптен. Андрей вышел в коридор, закрыл за собой дверь и в изнеможении прислонился к ней спиной.

— Ну что?! О чем-то договорились? Он поможет — на перебой кричали мы с Гаптеном.

— Не поможет, — спокойно ответил Андрей.

Мне показалось, что я сейчас умру. Последняя надежда… Все.

— Но с Данилой все будет в порядке, — улыбнулся Андрей.

— Да?! Да?! — я готов был сойти с ума от счастья. — Правда?!

Немыслимое, невозможное! Случилось!

— А как? Как?! Что?! — принялся расспрашивать Гаптен.

В начале беседы Свами был настроен крайне недружелюбно. И сказал, что не хочет обсуждать сложившееся положение дел. Андрей удивился, почему, в таком случае, Свами согласился на эту встречу. Старик ответил, что исключительно из расположения к самому Андрею. Но говорить им, по большому счету, не о чем.

«Все происходит так, как и должно происходить, — сказал Свами. — Обсуждать последствия бессмысленно хотя бы потому, что они были известны заранее».

Свами всем все сказал. Каждый знал, на что шел. Закон Кармы никто не отменял. Каждое действие влечет за собой последствия.

«И если вы собрались бороться со Злом, вы Его встретите» — сказал архитектор Баланса Силы.

Андрей слушал старика, и со всем соглашался.

— Ну так как же? — беспокоился я. — Как вы договорились по поводу Данилы?

— Я ему честно признался, что я обращаюсь к нему по личному вопросу, — объяснил Андрей. — Я сказал ему, что Данила мой друг. Для кого-то, может быть, он Избранный, для кого-то еще кто-то. А для меня он просто друг. Человек, который мне очень дорог. И вообще, очень хороший человек. И вот этот хороший человек — не Избранник, а человек — попал в беду. Серьезную. Объяснил, в какую. Впрочем, Свами и так все знал.

А потом я сказал, что знаю только одного человека, который может помочь мне. Этот человек — Свами. И еще я понимаю, что если Свами не поможет моему другу, ему — моему другу — уже никто не сможет помочь. И поэтому я обращаюсь к Свами с личной просьбой, по поводу моего друга, которому очень нужно добраться на другой континент, а есть большая опасность, что его убьют.

Я слушал Андрея и ничего не мог понять. Что именно из всей этой речи подействовало на Свами Брахмананду? Совершенно очевидные вещи. И я бы мог так сказать…

— Блеск! Замечательно! — воскликнул Гаптен. — Супер!

— Я чего-то не понимаю? — я недоуменно уставился на Гаптена. — Это фокус какой-то? Почему Свами согласился помочь?

— Анхель, проснись! — рассмеялся Гаптен. — Свами не может нам помочь. Мы Светлые, понимаешь? Он соблюдает нейтралитет. Он архитектор Баланса Силы! Он не может нас поддержать!

— Ну, и… — я продолжал с тем же недоумением смотреть на Гаптена.

— Ну, и… Андрей сказал ему: «Свами, уважаемый, у меня есть друг. И этот друг попал в беду. Помогите мне, пожалуйста! Я должен его выручить». Понимаешь, не Избранник, не Светлый, а его друг. Просто его друг/ Понятно?!

— Ах, да! Понятно! — до меня наконец дошло. — И как он собирается защитить Данилу?

— Да, кстати, — Гаптен обернулся и вопросительно уставился на Андрея. — Как?..

— Просто возьмет его под защиту, — объяснил Андрей. — Я бы даже сказал покровительство .

— Не сработает! — Гаптен в отчаянии хлопнул себя рукой по голове. Шумная радость мгновенно сменилась тревогой. — Темным наплевать на его покровительство. Собьют самолет ко всем чертям!

— А Свами собьют? — спросил Андрей и хитро подмигнул.

— Не понял? — Гаптен снова озаботился.

— Говорю: Свами они собьют? Если в самолете будет лететь Свами, собьют?

— Не может быть! — воскликнул Гаптен. — Да?! Правда?!

— Правда, правда… — Андрей сиял от радости.

— Я всегда знал! Я всегда знал, что он такой! — кричал Гаптен и прыгал вдоль всего коридора. — Я всегда знал! Великий Свами! Свами Великий!

— Да что вы радуетесь-то?.. — я совсем запутался. — Объясните мне.

— Анхель, Свами возьмет Данилу на борт своего самолета и сам доставит его в Нью-Йорк! Понятно теперь? Сам! А его-то Темные не тронут. Это точно!

Радость зазвучала у меня в душе тысячью серебряных колокольчиков. Я вдруг почувствовал себя самым счастливым человеком на свете! Самым счастливым! Мне хотелось прыгать от счастья, благодарить Андрея, качать его на руках и еще не знаю что! Я был счастлив! Мы были счастливы!

— Эй, друзья! — прикрикнул Андрей, глядя на наше эмоциональное безумство. — Приходите уже в себя! Что с Печатью-то будем делать? Надо как-то на троих решать. Данилы нет и не будет. Какие идеи?..

— Я думаю, надо все-таки понять, что там в этой Нининой книге, — предположил я.

— Анхель, нет никакой книги, — уверенно сказал Андрей. — Забудь.

— Как нет, откуда ты знаешь? — удивился я. — Свами сказал?

— Нет, не Свами, — Андрей отрицательно замотал головой. — Но разве это не очевидно? У нее какой-то другой план. Книга — это так, красивое прикрытие. Одно из многих в ее арсенале… Гаптен, кстати, а мы не можем попробовать наладить информационный канал через Нину? Очень бы хотелось знать, что у нее на самом деле в голове происходит.

— Уже пытались, — ответил Гаптен. — Безрезультатно. Попрошу, чтобы продолжили попытки. Вдруг смогут… И надо еще Данилу проинформировать, в какой компании он летит…

Гаптен ушел заниматься этими вопросами, а мы вернулись в центральный узел.

Мартин повел Нину к себе. Дома у него уютно, спокойно. Можно посидеть, поговорить. Вообще, он был очень доволен. Очень. Сегодня день удался. Рядом с ним шикарная женщина — красивая, яркая, умная, со вкусом. И, судя по всему, состоятельная. Нина сказала, что зарабатывает все сама, но, как говорится в таких случаях, «только на жизнь». Богатой наследнице престарелых родителей особенно беспокоится не о чем.

Мартин точно знает, что Нина на него запала. Если женщина на тебя запала, это ведь сразу видно. И еще понятно, что это нормальная женщина. Мартин знает это абсолютно определенно — он нравится именно нормальным женщинам. Это как диагностический признак. Если он женщине нравится, значит, это женщина, что надо. А если она ведет себя капризно, глупо, чего-то от него хочет, чем-то не довольна — у нее проблемы.

Да и Мартин много раз в этом убеждался: если женщина его игнорирует, значит, что-то с ней не так, проблемы у нее. Он — умный, талантливый, душевный, решительный. У него есть все, что нужно нормальной, хорошей женщине. Что еще может быть нужно? Поэтому, если он женщине не нравится, это плохо характеризует саму женщину. Только и всего. А бегать за ними — вообще глупо. Правильные сами прибегут.

И вот Нина. Она увидела его — и сразу в глазах огонь вспыхнул, страсть. Конечно, после Сэма-то… По сравнению с ним Мартин вообще — находка! Сэм поверхностный. Он не может глубоко смотреть, анализировать. А как актер — он техничный. Сыграет все что угодно, любую роль. Потому что не проникает в суть роли, пьесы. Не понимает, что играет, зачем играет. И вечная улыбка превосходства на лице… Мартин его не уважает.

Или вот, например, Раймонд. Он парень-то неплохой. Но хилый. Все женщины, которые у него были (по крайней мере, те, которых знал Мартин), им помыкали. Он перед ними вечно распластается и ползает на брюхе. Находит какую-то уникальность и восхищается. В какой угодно! И даже чем дурнее баба, тем большую уникальность он в ней находит. Впрочем, и не мудрено! Мудрено то, что он ею восхищается…

Мартин бы эдакую дурь из нее просто выбил. Женщина не должна мужиком помыкать.

Это просто глупость. Порядок должен быть во всем. И понятно, что мужчина в семье — главный. А весь этот феминизм… Мартин относится к нему с пренебрежением. Он и к черным так относится, и к гомосексуалистам, и к феминисткам. Он хороший, нормальный техасский парень. На таких Америка держится!

Но он еще и талантлив… Если он захочет, он любые деньги сможет зарабатывать. Только ему не надо, ему искусство важнее…

— Послушайте, а что здесь у вас происходит? — Гаптен застыл в изумлении на пороге центрального узла.

Мы с Андреем просматривали очередной блок данных, полученных через информационную матрицу.

— Да вот, — развел руками Андрей. — Слушаем рассуждения Мартина о жизни… Что-то вроде классического — «о времени и о себе».

— Да, — подхватил я. — Потрясающее сомнение, при отчаянном желании не показаться самому себе выскочкой. И все это у него в голове крутится, крутится! Остановился бы хоть на минуту!

— В общем, нельзя сказать, что мы тут увлекательно проводим время, — улыбнулся Андрей. — Но пока это все, что у нас есть. А как у тебя?

— Пытаемся понять, как до Нины добраться. Пока не получается, — ответил Гаптен, подсаживаясь к столу. — А я захожу к вам и смотрю — что такое?! Ерунда какая-то. А это, оказывается, Мартин рассуждает… Кстати, а с кем сейчас Нина?

— Да вот же она, с Мартином, — я удивился, что Гаптен не заметил ее на экране.

— Она, что, молчит?.. — не поверил Гаптен.

Действительно, Нина вела себя как-то странно. До сих пор активная, напряженная, даже агрессивная, теперь она казалась чуть ли не шелковой. Что с ней случилось?

— Но она же под всех всегда подстраивается, — пожал плечами Андрей. — Вы что, не заметили?

Мы с Гаптеном переглянулись.

— Ну правда, — Андрей выглядел обескураженным. — С Раймондом она трагична. Все навзрыд, все с истерикой, со слезами. Это все для Раймонда. С Сэмом Нина, наоборот, холодна — жесткая, агрессивная. Он сам, как Нарцисс, и она с ним — как Нарцисс. Даже с Клорис она была другой — такой восторженной барышней. А с Мартином молчит, сидит тихо. Мартину того только и надо.

— Постой, — прервал его Гаптен, — но ведь она постоянно говорила: «Я люблю себя! Я люблю себя!» Как это сочетается одно с другим?.. Я сейчас послушал тебя — действительно, она, как хамелеон, под всех подстраивается. Но это странно для человека, который любит себя… Разве нет?

— Это просто ее манипуляции, — вставил я. — И, конечно, она делает это в каких-то своих целях. Непонятно, правда, в каких, но понятно, что для себя. А раз так, то, конечно, она себя любит! Вне всякого сомнения. Я здесь не вижу никакого противоречия, Гаптен.

— Нет, Анхель, она себя не, любит, — возразил Андрей. — Она совсем себя не любит! Разве так любят?! Она вся напряжена. Страдает, мучается. Постоянно играет кого-то. И ведь совсем одна, совсем. Мне ее даже жалко. А вам нет?..

Нам с Гаптеном не было ее жалко. В себе я уверен, а то, что Гаптену не жалко, я понял по выражению его глаз. Но мы не стали уточнять свое отношение к Нине. Андрей и так все поймет. А сейчас лучше путь он сам говорит.

— Любить себя — это стремиться к счастью. Желать себе счастья. А для этого вокруг тебя должны быть люди, которые тоже счастливы. Тот, кто любит по-настоящему, как надо, окружает себя счастливыми людьми. И, главное, он делает их такими. А иначе — как? И теперь посмотрите на Нину… Нет, она себя не любит, совсем, — Андрей с грустью обвел глазами экран. — Вот что она со всеми ними делает? Зачем?.. За всей этой суматохой, мне кажется, мы не заметили главного. Это ей угрожает опасность. Ей!

Я был поражен. Слова Андрея подействовали на меня странным образом. Действительно, она же абсолютно несчастна. Все, что мы знаем о Нине, свидетельствует именно об этом. Но наш страх за Данилу настроил нас против нее. Наше нежелание делиться с ней своим другом застало нам глаза. И ведь она поступает так со всеми. Она ведет себя ужасно, и в результате ее никто не любит, ее ненавидят. И ей плохо от этого, ей ужасно плохо!

— Так ей влюбиться нужно,.. — прошептал я.

Гаптен посмотрел сначала на меня, потом на Андрея:

— Данила?..

— Я люблю тебя, Мартин, — шептала Нина и гладила его по волосам. — Я люблю тебя.

Мартину было приятно это слышать. Он становился пунцовым, чувствовал, что щеки его краснеют, и испытывал в связи с этим неловкость.

— У меня никогда не было такого любовника, — Нина прижималась к нему всем телом и чуть не плакала. — Ты меня чувствуешь. Ты делаешь это так… У меня нет слов… Я люблю тебя, Мартин!

Мартин, действительно, хороший любовник. Он считает, что секс — это искусство. И чтобы достичь успеха в этом искусстве, необходима особенная наблюдательность. Подсматривая за женщиной, за тем как она себя ведет, как говорит, как прикасается к своему телу, Мартин с точностью определяет, что именно нужно сделать, чтобы отправить ее на вершину блаженства.

— У меня странное желание, Мартин, — Нина поднимается над ним, закрывая свою обнаженную грудь простыней. — Я впервые захотела ребенка. Я подумала, как это, наверное, замечательно — иметь ребенка от тебя…

Мартин точно знает: если женщина хочет от тебя ребенка, значит, она тебя любит. И вообще, она нормальная женщина. Женщина должна думать о ребенке и о муже. Ей больше не нужно ни о чем думать. Лишнее. Мартину, кстати, тоже уже хочется детей. Он представляет себе, как он будет их воспитывать. Он научит их жить правильно. Они вырастут хорошими людьми. Такими, как Мартин.

— Мартин, почему ты молчишь? — на лице Нины испуг.

— А что мне тебе сказать, Нина? — удивляется Мартин. — Я тебя тоже люблю.

Странная тень пробегает по лицу Нины. Она поворачивается к окну, смотрит в темноту ночи и прислушивается к шуму дождя.

— Раймонд, это ты?! — Сэм удивлен и испуган, но старается выглядеть беззаботным.

Раймонд стоит на улице напротив дома, где живет Мартин, и смотрит наверх, в его квартиры.

— Сэм?.. — Раймонд испуган и удивление меньше Сэма, но, в отличие от него, и не пытается казаться благодушным. Он понимает, что это почти невозможно, даже с опытом двух театральных школ за плечами. — Что ты здесь делаешь?..

— А ты? — рассмеялся Сэм. — Вероятно, мы делаем здесь одно и то же.

— Да? — Раймонд прищурился. — Не уверен.

— А если я тебе скажу, что я устал от Мартина, как ты на это среагируешь? — Сэм посмотрел Раймонду в глаза — пристально, испытующе.

— Я тоже устал от Мартина, — Раймонд едва заметно кивнул головой.

— Ну, вот я и говорю, что мы делаем здесь одно и то же…

— Сэм, но ты ведь не любишь Нину, — у Раймонда вдруг резко усиливается зуд, ему жжет руки, шею, бока. — Скажи мне, правда, не любишь?

— Нет, не люблю, Раймонд. Но еще больше я не люблю Мартина.

— Да, вероятно, ты прав, — согласился Раймонд. — Мы делаем здесь почти одно и то же… А ты знаешь, что в студии Клорис центральное окно открывается?

— Да, — оживляется Сэм. — Там есть небольшая кнопка, темно-синяя. Она управляет штырьком, который фиксирует окно в закрытом состоянии. А если убрать эту кнопку, то окно будет казаться закрытым, однако при малейшем надавливании оно выпустит человека…

— Некоторым людям не мешает прогуляться, — Раймонд словно случайно бросает взгляд на окно в квартире Мартина.

— Совершенно с тобой согласен, — кивает головой Сэм.

— Тогда до завтра? — спрашивает Раймонд.

— До завтра, — кивает головой Сэм.

Они жмут друг другу руки и расходятся.

— Господи, что же она наделала?.. — я вдруг понял, что происходит сейчас в Нью-Йорке. — Что же она наделала?.. Что она наделала?..

Она играет с этими мужчинами. Просто забавляется, как кошка со стайкой серых мышат. Она вмешалась в их Судьбу от скуки, от безделья своей одинокой души. Без всякой цели или намерения.

Ей просто скучно жить. И вот она решила узнать, как эти люди будут реагировать на ее выходки. Она вошла в их жизнь лишь для того, чтобы развлечься… Но судьба человека священна…

Искушения бывают разными. Бывают, видимо, и такие. И вот эти двое — Сэм и Раймонд — не выдержали уготованного им испытания. Из обычных добропорядочных граждан они превратились в страшных, безумных монстров.

Сейчас два товарища стоят под окном третьего и обсуждают то, как они с ним расправятся. Причем эти двое понимают друг друга с полуслова. Словно речь идет об обычном для них занятии. Это чудовищно.

— Я больше не могу, — тихо говорит Андрей. — Это какой-то абсурд… Гаптен, я начинаю верить в эти твои «сгущения». По-настоящему! Они все сошли с ума. Честное слово! Я могу объяснить каждый их шаг, каждый поступок — причины, мотивации, обстоятельства. Но это по отдельности. А вместе… Вместе это какая-то адская машина! Запущенная одним единственным человеком… Разве такое может быть? И ради чего?..

— Послушайте, — бледный, уставший Гаптен смотрел на нас с Андреем поблекшими, словно остывшими глазами. — Я знаю, что Данила меня бы не одобрил. Но, все-таки, может быть, мы предпримем какие-то активные шаги?

— Что ты имеешь в виду? — не понял Андрей.

— Мы можем захватить любого из этих людей — Нину, Раймонда, Мартина, Сэма. Даже Клорис, если понадобится. Технически нет никаких препятствий. У нас здесь только моральные ограничения. Но ведь война — это война! И люди, которые оказались в зоне этого сгущения, они ведь не контролируют сами себя. Они невменяемы, правда! И Андрей правильно говорит — каждый из них по отдельности хороший и милый человек. С недостатками, может быть, со своими какими-то слабостями… Но разве они виноваты в том, что оказались в зоне сгущения?! Может быть, правильно все-таки их как-то… того… Вывезти из зоны?

— Сгущение… — прошептал Андрей и с тяжелым сердцам посмотрел на Гаптена.

И я понял его.

— Гаптен, — сказал я, — ты послушай, что ты говоришь. И я, кстати, то же самое говорил про Данилу: захватить, чтобы уберечь. Это Тьма нас на это толкает. Мы испытываем панику, ищем спасения и, в результате, делаем как раз то, что Тьме и было от нас нужно! Вспомни, что Источник Света сказал Даниле на Байкале! Он сказал: «У Тьмы нет силы». Мы даем ей силы, Гаптен. И когда я сейчас смотрел на все это, я понял, в чем дело. Тьма пытается нас запутать, сбить с толку, запугать. И все это — лишь с одной-единственной целью: поставить нас на сторону Тьмы под видом борьбы за Свет!

— Да, да, — Гаптен обхватил руками голову. — Ты прав. Вы абсолютно правы. Это провокация. Господи! Но что же нам делать, Господи! Смотреть и ждать?! Смотреть и ждать?!

— Я думаю, — сказал Андрей, — проблема в том, что мы ищем внутреннюю логику этой Печати. Мы пытаемся понять ее рассудком. А она безрассудна. В ней нет никакой внутренней логики. Она захватила нас всех. Действительно, вы подумайте! Во-первых, что случилось с Данилой. Во-вторых, что предлагаем и обсуждаем мы с вами. В-третьих, что происходит там, в самом Нью-Йорке. Это какой-то ад! Здесь нет логики. Нет здравого смысла. Только, вот, одна проблема.

— Какая, Андрей? Ты понимаешь, какая?! — мы с Гаптеном буквально взмолились, надеясь услышать подсказку, которыми обычно так богаты рассказы Андрея.

— У нее должен быть мотив. Понимаете? Из-за чего-то же это все началось…

— Я должен попытаться войти в ее сновидение… — сказал я.

— Но это может быть опасно! — возразил Гаптен, он очень испугался. — Ниной овладевает Тьма! С каждой минутой! Анхель, ты собираешься войти в астральное поле сгущения Тьмы! Это может быть очень опасно!

— Гаптен, там Данила… И если я этого не сделаю… Я все понимаю. Ты прав. Но я должен.

— Спокойно ночи! Пусть тебе приснятся хорошие сны… — сказал Мартин и повернулся на другой бок, к стене.

— Спокойной ночи… — ответила Нина, глядя в потолок. — Только вот сны мне никогда не снятся. Никогда.

— Человеку всегда снятся сны, — Мартин звучно зевнул. — Просто некоторые люди их не помнят. Просто им снятся плохие сны, и они вытесняет их в бессознательное. Известный механизм. Спи. Хороших тебе снов.

Нина странно посмотрела на Мартина, на его голую, грузную спину. И снова подняла глаза к потолку. Он сказал ей, что у нее плохие сны? Это прозвучало так, будто бы она сама — плохая… Да как он посмел?! Кто — он? А кто — ОНА! Нет, Нина не любит его! Нет. Ей почудилось. Он отвратительный.

Нина закрыла глаза.

Она стоит по щиколотку в воде. Темно. Холодно. Ветра нет. Даже легкого дуновения. Никаких признаков жизни. Нина обернулась: сзади нее отвесный песчаный обрыв. Посмотрела перед собой — бескрайнее, необъятное море. Нина делает шаг вперед и оказывается уже не по щиколотку, а по колено в воде.

Нина идет дальше и постепенно начинает понимать, что это не вода. Это какая-то жижа. Что-то плотное, густое, маслянистое, абсолютно черное. Словно нефть. У Нины начинается паника. Она делает последний шаг и перестает ощущать под ногами почву. Пытается плыть, взмахивает руками, но тщетно. Топкая жижа тянет ее вниз.

Мгновение — и Нина идет ко дну. Бесконечное падение в пустоту. Она задыхается, заглатывает жижу. Гадкое чувство. У Нины начинается рвота. Ее выворачивает наизнанку. Она продолжает падать. Жгучее, мучительное чувство безысходности. Она скована по рукам и ногам, она тонет!

— Нина! — страшный, идущий из глубины Голос. — Нина!

— Да! Да! — пытается кричать Нина.

— Нина, ты в утробе мира! Не сопротивляйся! — требует Голос. — Ты маленькая девочка! Ты совсем маленькая! Ты помнишь, Нина?!

— Да, я помню! Я помню! — отвечает Нина, чувствуя, что с каждой секундой дышать становится все труднее и труднее.

Масса черной жижи растет над ней с каждой секундой и давит на грудь. Не продохнуть.

— Ты понимаешь, что тебя не любят, Нина? Ты для них «сложный ребенок». Они не хотели тебя, а теперь отвергают. Им плохо и тяжело жить. Они не хотели тебя. Ты «сложный ребенок». Они отвергают тебя, Нина! Они считают тебя «взбалмошной» и «капризной». Они думают только о себе. Ты помнишь?!

— Да, да! — Нина начинает плакать.

Она не хочет вспоминать родителей, детство. Теперь ее душат еще и слезы. Давление изнутри, давление снаружи. Еще мгновение — и она не выдержит… Это невыносимо!

— Тебя никто не любит, Нина! Ты никому не нужна!

Мощный, тяжелый, глубинный Голос сотрясает вокруг Нины массу черной жижи. Она слышит этот Голос своей кожей, телом. Он со всех сторон.

— Да, да! — Нина плачет, давится жижей, ей хочется умереть.

— Нина, но почему ты сама не любишь себя?! — голос вокруг становится зычным. — Тебя никто не любит, Нина! Но ты нуждаешься в любви! Так люби себя! Люби!

— Да, я буду… Я буду… — Нина продолжает давиться отвратительной черной массой.

— Нина, ты достойна любви! Это говорю тебе Я! — резонирует Голос.

— Да…

— Нина, те, кто не любит тебя, недостойны жизни!

В черной массе проявилось три мужских черепа.

— Да!

— Нина, ты все сделала правильно! Теперь они сами себя погубят! Они убьют друг друга! Это твоя месть, Нина!

— Да!

— Нина, люби себя! Не дай им сделать себя несчастной!

— Да! Да! Да!

— Помни: твои несчастья в твоем детстве! Помни! Ты любишь себя! Помни! Никто не причинит тебе вреда! Помни! Только твоя страна, твое детство! Помни! Не подпускай к себе! Ты под моей защитой! Я спас тебя! Помни!

— Да, Катар! Да!

Нина вскакивает на постели и тут же, как подкошенная, падает на пол. Ее выворачивает наизнанку. Лишь с третьим залпом зеленой, скверно пахнущей рвоты ей становится чуть-чуть легче.

— Да, да, да… — шепчут ее губы.

У меня тоже была рвота. Я задыхался. Мне казалось, что я никогда не избавлюсь от этого ужасного чувства липкой, маслянистой жижи с привкусом смерти на моих губах. Андрей и Гаптен были рядом. Они помогали мне как могли. С трудом я приходил в себя. Но чувства, что этот кошмар закончился, у меня не было.

— Анхель, у нас для тебя две новости, — сказал Гаптен, когда я начал понимать, что вокруг меня происходит. — Хорошая и плохая.

— Давайте с хорошей, — попросил я.

Горло саднило, словно кто-то взял слесарный ерш с металлической щетиной и отполировал его изнутри.