ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Саша и опомниться не успела, так быстро за ней захлопнулось дверь. В последнюю секунду она заметила ужас на лице охранника. Казалось, он и не сомневался, что отворяет двери в лабиринт Минотавра. И только сейчас Саша поняла, что охранник предварительно не сделал обязательной вещи — он не посмотрел в глазок и не дал заключенному никакой команды. Впрочем, к охраннику у Саши имелись теперь и более серьезные претензии — в камере было абсолютно темно! Только мертвый свет звезд, мерцающих на черном небе

в маленьком окошке под самым потолком камеры, давал хоть какое-то ощущение пространства.

*******

— Потрудитесь включить свет, — громко сказала Саша, пытаясь сохранить хотя бы видимость самообладания.

Как она могла войти в камеру, видя, что свет не включен?! Господи, о чем она думала?! Саша мысленно выругала себя за глупость и опрометчивость.

— Ах да, свет... — из-за дверей послышался якобы сочувственный голос Юрия Анатольевича. — Конечно-конечно, сейчас дадим свет. Подождете минутку?..

После этого он неспешно обратился к охраннику:

— Пойди, братец, к рубильнику. Включи молодым людям свет. Темнота их почему-то не устраивает.

По коридору раздались быстрые шаги охранника, бегущего к выключателю на посту дежурного.

Саша стояла в темноте камеры, прижавшись к двери, едва сдерживая дрожь в ногах. Раньше она и не понимала, что значит «ни жива ни мертва». Она часто чувствовала себя «мертвой», очень редко «живой», но так, чтобы и то и другое сразу, — впервые. Саша слушала удары своего сердца, чувствовала, как струйки холодного пота сбегают по спине, и смотрела в темноту.

Нет, не смотрела. Она впилась в нее глазами, пытаясь разглядеть в ней этого страшного человека. В какое-то мгновение ей показалось, что она физически ощущает его дыхание. Совсем рядом, на своем теле — животное, хищное, голодное дыхание. Он обнюхивал ее, как зверь, изучающий будущую жертву. Плавные, выверенные движения. Саша почувствовала его запах — глубокий, будоражащий, пряный — и задрожала всем телом.

Саша готова была закричать. Но только ее крик стал подниматься от живота к глотке, как вдруг свет зажегся и на миг даже ослепил Сашу.

В продолговатой камере в трех-четырех метрах от нее, скинув с себя синее тюремное одеяло и опустив ноги с кровати, сидел мужчина. Смуглый, темноволосый, абсолютно голый, абсолютно спокойный, абсолютно... красивый.

От неожиданности Саша поперхнулась и закашлялась. Вышло как-то очень по-дурацки, но справиться с собой Саша уже не могла. Она кашляла и кашляла, закрывая рот обеими руками и отворачиваясь в сторону. Видимо, она инстинктивно ждала, что этот мужчина, наконец, смутится и начнет одеваться. Но все тщетно, он не двигался с места.

А взгляд Саши, заходящейся в нервном кашле, вдруг стал непослушным. Нет, она не хотела смотреть на этого человека, пока он не оденется. Но это получалось как-то само собой — ее взгляд предательски падал на обнаженное тело заключенного. Она отворачивалась, но взгляд снова возвращался к его телу,

Саша воровала недозволенную ей красоту.

— Вам помочь? С вами все в порядке? — спросил он через некоторое время и поднял на Сашу глаза.

Сашу обдало жаром. Бархатный, укутывающий голос. Теплый, словно одеяло из тончайшей верблюжьей шерсти. Глубоко посаженные, большие, с хищным прищуром темно-синие светящиеся глаза, каких не бывает. Длинные выгнутые ресницы под густой линией черных, как смоль, бровей. Пронзительный, пронзающий взгляд.

— Да, в порядке, спасибо, — еле выговорила Саша, продолжая надсадно откашливаться. — Оденьтесь, пожалуйста...

— Зачем?

— Я должна провести допрос, — объяснила Саша.

— Не буду вам в этом препятствовать, — заверил ее мужчина.

— Ну так оденьтесь! — разозлилась Саша и закашлялась еще больше.

— Если вы не перестанете кашлять, — ответил он, — я буду вынужден проверить, нет ли у вас в горле инородного тела и не надо ли его аспирировать...

Краем сознания Саша представила, что сейчас этот голый, красивый, как божество, мужчина встанет, подойдет к ней и начнет проводить какие-то манипуляции с ее телом. Приступ животного ужаса. Она поперхнулась еще раз, и кашель внезапно прекратился, словно выключился.

— Пожалуйста, оденьтесь, — попросила Саша.

— Вы просите? — он улыбнулся.

Саша запаниковала, физически, где-то внутри, даже не под ложечкой, а еще ниже. Словно у нее в животе сотни маленьких бабочек затрепетали крыльями. Люди не должны так улыбаться, это нечестно, неправильно. Это жестоко! Это обезоруживает, обнажает, лишает сил. Они не должны этого делать! Саша обмякла.

Его чувственные губы открыли ряд жемчужно-белых зубов. Он весь светился изнутри, бессовестно наслаждаясь ее смущением. Ямочки на слегка впалых щеках. Тонкие складки кожи, от прищуренных глаз сбегающие к выступающим скулам. Волевой и при этом необыкновенно изящный подбородок — квадратный, с такой же ямочкой.

Понимает ли он, что делает с ней?..

— Да, я прошу, — из последних сил вымолвила Саша.

— Я оденусь, — он снова улыбнулся с лукавством хищника и поднялся с кровати. — Да вы не стойте там, присаживайтесь.

Он показал Саше на единственный стул рядом с прикрепленной к стене небольшой столешницей. Саша, словно под гипнозом, пытаясь не смотреть на его безупречное тело, сделала три необходимых шага и положила папку на стол. Ноги подкашивались. Она хотела подвинуть стул, чтобы не находиться так близко к заключенному, но оказалось, что стул неподвижен, привинчен к полу.

Вздрогнув, Саша села и закрыла глаза — просто, чтобы не смотреть... И вновь вокруг нее это прежнее чувство, только гораздо сильнее! Она чуть не задохнулась! Животное, хищное дыхание голодного зверя — прямо у нее под одеждой. Плавные, выверенные движения... и запах — глубокий, будоражащий, пряный.

В ужасе открывая глаза, Саша жадно схватила воздух и захлебнулась им...

*******

Он одевался, не сводя с Саши глаз. Он ловил каждое ее поползновение украдкой взглянуть на его красоту. А эти поползновения были, потому что Саша больше не принадлежала себе. Нельзя было не смотреть на него, нельзя было не любоваться тем, как он одевается. В сущности, он лишь натянул на голое тело штаны арестантской робы и сверху облачился в рубаху-куртку.

Но важно ведь не что, важно — как. А это «как» было виртуозно — грация, плавность, сила и энергия. Как он двигался! Если бы на эту мистерию можно было смотреть вдоволь, то Саша, наверное, умерла бы с голода, не найдя в себе сил оторваться от столь завораживающего зрелища. А если бы у нее спросили, во что он был одет, она бы, не сомневаясь, сказала — в королевские одежды.

— Так лучше? — он стоял в полутора метрах от Саши — в штанах и незастегнутой куртке на голое тело.

— Нет, — ответила Саша, подумав, что его лица, обнаженной груди, открытых запястий с щиколотками, рук и босых стоп вполне достаточно, чтобы свести ее с ума.

— Нет?.. — снова улыбнулся он.

— В смысле — да! — выпалила Саша, поняв, что сморозила непозволительную глупость — правду. — Эээ... Давайте начнем.

Саша проявила чудеса расторопности и даже не рассыпала бумагу, лежавшую в папке.

Глядя на нее, он рассмеялся.

— Я кажусь вам смешной? — спросила Саша.

— А вы? — улыбнулся он.

— Хорошо, — Саша не ожидала такого ответа и даже не поняла его, смутилась, но тут же снова взяла себя в руки. — Оставим это. Ваши фамилия, имя, отчество...

Саша занесла ручку над соответствующей графой «Дела».

— Имя — это слово о вещи, — ответил заключенный. — А слово — это продукт сознания. О чьем сознании вы меня спрашиваете? О моем, о сознании моих биологических родителей, о сознании общества, определившего меня в эту тюрьму? О чьем? Может быть, о вашем?

Саша нахмурилась. Из-за волнения и растерянности она не поняла ни единого слова:

«Почему он не отвечает на вопрос прямо? — подумала Саша. — И если это действительно так умно, как звучит, почему он так красив... Господи, о чем я думаю?!»

— Наверное, пока я здесь, меня зовут № 63-22, — сказал тем временем заключенный, улыбнулся и пожал плечам. — Глупо в этих стенах именовать меня как-то иначе. Моя фамилия — код этой тюрьмы. А мое отчество — номер решения о моем заключении. Я думаю так.

Закрасневшаяся Саша зачем-то вписала в соответствующие графы набор цифр — ПСТ 87/6, № 63-22, № 119-23Р.

— Ну вот, вы все сами обо мне знаете! — покачал головой 63-22.

— Дата рождения? — спросила Саша, прочитав соответствующую надпись в начале следующей строки бланка.

На вид ему было лет двадцать пять. Хотя, на самом деле, наверное, около тридцати, может быть, тридцати три.

— Я не помню точно, — 63-22 запустил руку в свои абсолютно черные волосы, коротко стриженные, но уже ложащиеся друг на дружку вьющимися локонами. — Около полугода.

— В смысле?.. — Саша, как завороженная, смотрела на движение его руки.

— Узнайте дату у моего папы — № 119-23Р...

— Это черт знает что! — пробормотала Саша. — Образование и профессия...

— Образование — мое собственное, профессия... — 63-22 на секунду задумался. — Я изучаю Данте.

— Это позволяет обеспечить себя средствами к существованию?

— Никогда об этом не задумывался, — ответил 63-22. — Данте должен кого-то кормить?..

— Но вы же должны что-то есть? — Саша качнула головой,

— У меня никогда не было с этим проблем, — вполне серьезно ответил 63-22.

— И на какие средства? — Саша качнула головой еще сильнее. — Вы подрабатываете где-то? Может быть, моделью... не знаю...

— Нет, ни в коем случае. Фотография меня убивает, я на ней мертвый.

И вдруг Саша поняла, наконец, причину своего состояния — своей растерянности, паники, безумия. Она и прежде видела красивых людей. Но она никогда не видела таких красивых, какими они бывают на обложках журналов. Раньше у Саши была иллюзия, что где-то они живут эти красивые люди, которые снимаются для журналов и рекламы, для кино и телевидения.

Но однажды, работая над одним громким делом, ей пришлось познакомиться с целым ворохом суперзвезд и супермоделей. И все они были чудовищно некрасивы в жизни! Работа гримеров, специалистов по свету и просто «магия пленки» делали их божествами. Но в жизни — они были серыми, ничем не примечательными птахами. Даже некрасивыми. Впрочем, ничего странного — человек не идеален.

И что же случилось сейчас? Идеальный образ, возможный только на фотографии, только благодаря краскам, ретуши, освещению, воплотился и стал явью. 63-22 был живой, ожившей картинкой. И, наверное, поэтому все, происходящее вокруг Саши, казалось ей сейчас ненастоящим.

— Вам не разрешают здесь книги? — неожиданно для самой себя спросила Саша.

— Нет, не разрешают, — пожал плечами 63-22.

— Хотите, я посодействую, чтобы вам разрешили «Божественную комедию», — предложила Саша.

— В этом нет необходимости, — ответил 63-22. — Я помню ее наизусть.

Саша мысленно представила себе толстенный том из «Библиотеки всемирной литературы». Еще девочкой, живя у бабушки, собиравшей эту серию книг, Саша попыталась взяться за «Божественную комедию». Труд оказался неподъемным — длинно, скучно, непонятно. Как можно помнить это наизусть?..

— И что же вы изучаете, если итак помните Данте наизусть? — Саша недоверчиво посмотрела на 63-22.

— Я изучаю его безумие, — ответил он.

*******

— Ладно. Хорошо, — Саша совершенно растерялась. — Вы знаете, в чем вас обвиняют?

— Нет, — ответил 63-22 и пожал плечами так, словно бы его это и не интересует.

— В доведении до самоубийства.

— Меня обвиняют в том, что кто-то другой не захотел жить? — улыбнулся 63-22.

— Но люди могут не хотеть жить по разным причинам, — протянула Саша.

— Но это их причины...

— Послушайте, — Саша посмотрела ему в глаза, и ее голос дрогнул. — Вы же просидите здесь всю жизнь, если вас так и не обвинят официально. А если вы дадите против себя показания, то тогда...

— Что тогда? — 63-22 задал этот вопрос спокойно, уверенно.

Было очевидно, что ответ его не интересовал, он хотел, чтобы сама Саша его услышала.

— Это 110 статья УК, — запинаясь, начала она. — Доведение до самоубийства. Срок от трех до пяти лет, в зависимости от обстоятельств — наличие угроз или только издевательства...

— Вам самой не смешно? — перебил ее 63-22.

— А почему мне должно быть смешно? — Саша смутилась.

— Вы можете представить себе человека, который способен мне отказать? — 63-22 вдруг посмотрел на Сашу с жалостью.

Потом он взял свое «Дело» и ткнул в него пальцем. В месте, куда он указывал, значилось: «Фамилия: ПСТ 87/6. Имя: № 63-22. Отчество: № 119-23Р». Саша тупо рассматривала эти буквы и цифры, выведенные ее собственной рукой, и чуть не плакала.

Да, она понимала, что это бред. Но так же ясно Саша понимала и другое — скажи он ей написать это заново, в каком угодно документе и с какой угодно целью, она сделала бы это опять и опять, не задумываясь.

Отсканировано : http://www.gifik.narod.ru/ :: Библиотека сайта : http://ki-moscow.narod.ru/

Если бы он сказал: «Мне никто никогда не отказывал». Саша бы не поверила его словам. Но когда он указал ей на ее собственное согласие — нелепое, абсурдное, бессмысленное — других аргументов не требовалось. Он действительно обладает неведомой, бесконечной властью. Кто же он?!

Саша снова посмотрела на эти графы... Глупо, глупо! Ужасно глупо! Голова закружилась, и почему-то вспомнился Серый: «Саша, ты веришь в Бога? Это неправильно. Посуди сама. Если тебе плохо, тебе Бог нужен. А если у тебя есть все, что тебе надо. Тебе нужен Бог? Нет, не нужен. Значит, Его нет».

— Вы хотите сказать, что у вас может быть все, что вам надо? — Саша склонила голову на бок. — И поэтому нет нужды...

Она хотела сказать, что нет нужды доводить кого-либо до самоубийства. «Зачем желать кому-то смерти, — рассуждала Саша, — если он готов выполнить любое твое желание?» Но на ее устах было совсем другое — «и поэтому нет нужды в Боге». Впрочем, последнее слово она так и не произнесла. Не смогла.

В ответ 63-22 только молчал и смотрел на Сашу. От его взгляда — испытующего, искушающего — волны возбуждения прокатывались по всему ее телу. Она дрожала.

— Да, в этом проблема, — сказал он вдруг. — Мне не нужен Бог.

Саша оцепенела — 63-22 прочел ее мысли!

— Ну ладно, — Саша взяла себя в руки. — Вам не нужен Бог. Пожалуйста. Но мне нужны доказательства. Вы дадите против себя показания?

В глубине души Саша надеялась, что 63-22 сейчас откажется. И она — Саша — сбежит, бросит все и сбежит. Пока еще есть силы. Исчезнет и больше никогда не увидит этого ужасного человека. Человека, обладающего такой магической властью над ней. Все к этому шло, он должен был отказаться! Но 63-22 молчал.

Он не отвечал ни да ни нет. Встал, прошелся по камере и остановился у окна. Саша уже перестала с собой бороться, это было бессмысленно — она бесстыдно любовалась им. Ловила каждый его шаг, каждый жест, поворот, наклон, малейшее движение головы. Впрочем, нет, она даже не любовалась, она боготворила его.

Высокий, стройный, исполненный неведомой силой, он смотрел в черное ночное небо, мерцающее тысячью звезд. Казалось, он разговаривал с ними. В какой-то момент Саше даже почудилось, что он оттуда, что он сошел с неба.

— Вы просите меня об этом? — спросил вдруг 63-22.

Он даже не повернулся к ней.

— Да, — тихо ответила Саша.

— Ты уверена?.. — снова спросил 63-22.

«Нет» — вертелось на языке, буквально прыгало с языка. Нет, Саша не хотела никаких доказательств! Никаких. Она вообще ничего не хотела о нем знать. Ничего! Она хотела... Она хотела... Она хотела умереть. От его рук, его губ...

— Не слышу, — голос 63-22 стал жестким.

— Да, — прошептала Саша.

— Хорошо, — 63-22 повернулся к Саше, и она обмерла. — Если ты хочешь доказательств, добудь их. Я расскажу одну историю, если найдешь разгадку, получишь свои доказательства. Если захочешь других доказательств, тебе придется поискать их в другой истории. Но помни, если ты не найдешь их, — 63-22 пронзил Сашу взглядом, — ты умрешь. Главное вовремя остановиться. Согласна?..

— Да, — одними губами ответила Саша.

*******

«В меня влюбилась девушка, — начал свой рассказ 63-22. — Думаю, можно поверить мне на слово, я не давал ей к тому ни малейшего повода. Кроме, разве одного — я был тем, кто я есть, то есть самим собой. Девушку звали Татьяна, и ей было, насколько я помню, около двадцати. Милая, невзрачная, со стеклянными глазами.

Пригожим летним днем я сидел на скамейке в парке. Смотрел на тихую гладь пруда, на крякающих уток и думал над восьмой песнью «Чистилища». Таня проходила мимо и спросила меня, сколько сейчас времени. Я ответил. Она улыбнулась, поблагодарила и пошла дальше. Через несколько минут я увидел, что она идет обратно.

— Вам не скучно? — спросила она, сияя, как медный таз.

Дурацкий вопрос! Почему мне должно быть скучно?! Если человек один — это еще не значит, что ему скучно. "Скорее, ему может быть скучно, если он с кем-то. Ведь скука — это, когда тебе не о чем думать или тебе мешают это делать. Возможно, впрочем, некоторые люди просто не хотят думать?..

— Нет, отнюдь, — ответил я.

— А я хотела пригласить вас на встречу нашего «братства», — юная леди или не поняла моего ответа, или не захотела принять его во внимание. — Я думаю, это может быть вам интересно...

С чего она решила, что мне могут быть интересны собрания ее «братства»? Не знаю. Никакие идеи не способны объединить людей, это иллюзия. По-настоящему объединяют только страх и ненависть. Все прочие ассоциации — культурные, идеологические, религиозные — профанация. Попытка отдельных субъектов казаться лучше.

— Мы встречаемся, чтобы говорить о Боге, — продолжала Таня, оказавшаяся изрядной болтушкой. — Ведь Бог присутствует в жизни каждого человека, но человек Его не замечает. Люди страдают именно из-за этого. Они не находят времени для молитв, не думают о том, что Бог для них делает, и не умеют быть Ему благодарными...

Это надо же... «Бог присутствует в моей жизни». Кто может знать это?! Вера избавляет людей от чувства ущербности — вот причина, по которой люди верят. Одним нравится думать, что все грешны, поэтому они могут не переживать из-за собственного греха. Другие повторяют, как заклинание, что Бог — это Любовь, и поэтому не так страдают от недостатка настоящей любви в собственной жизни.

— Бог — это Любовь, — сказала Таня, чего, в общем-то, и следовало ожидать. — И я хочу, чтобы вы тоже узнали об этом, прикоснулись к Его благодати и стали счастливы...

Как можно стать счастливым?.. Счастье — это внутреннее состояние цельной личности. Нельзя стремиться к следствию, не пожелав прежде его причины. Если вы хотите насытиться, вам следует желать пищи, а не сытости. Если вы хотите счастья, вы должны желать собственной цельности, а не искать «вторую половину» — в виде Бога или любовника.

— Пожалуйста, приходите! — почти взмолилась Таня.

— Вы просите? — удивился я.

— Да! — Таня подтвердила свою просьбу.

Этим же вечером я был на собрании ее «братства». В помещениях бывшего дома культуры — его холлах и фойе, в зале и на сцене — кружились пестрые хороводы. Сотни людей в едином порыве смеялись, пели и молились.

Они повторяли то же, что я уже слышал сегодня от Тани: «Бог — это Любовь! Мы прикоснулись к Твоей благодати, Господи, и счастливы! Мы возносим Тебе свои молитвы, и наши сердца поют! Аллилуйя, аллилуйя!»

Таня не оставляла меня ни на секунду. В очередном хороводе она шепнула мне:

— То, что мы встретились с тобой — не случайно! Это знак! Я чувствую в тебе огромный потенциал любви! Но ты закрыт! Открой себя для любви!

— Ты действительно просишь меня об этом? — спросил я у Тани.

— О да, конечно! — ответила она. — Я готова любить тебя всем сердцем, всю жизнь. В каждом человеке есть Бог! Любить человека — это любить в нем Бога! Любовь обожествляет! Любовь — это великий дар, от которого нельзя отказываться! Если она приходит, мы должны открыть себя ей навстречу! Так мы открываем себя Богу!

Она говорит и говорит, не переставая. Она влюблена, она хочет, чтобы я взял ее. Но зачем она говорит о моей любви? Зачем она говорит обо мне? И наконец, зачем она приплетает к своей физической страсти Бога?

Таня просила, и я был с ней. Я был с ней, потому что она желала этого. Она же рассказывала мне о любви — о нашей любви. Она рассказывала мне о счастье — о нашем счастье. Она рассказывала мне о Боге — о нашем Боге...

И я сказал ей то, что сказал. И она нашла причину умереть. Она покончила с собой, как вы выражаетесь. Что я сказал и какой была ее причина? Ответь на эти вопросы, и у тебя будут доказательства».

*******

Саша вышла из камеры на подгибающихся ногах. В этих четырех стенах, ей казалось, она провела вечность.

У нее «ничего не было» с 63-22. Она не прикасалась к его губам своими губами.

Он не дотронулся до нее даже кончиком своего пальца. Но почему-то у нее было полное ощущение,

что она — «его женщина». О чем они говорили? Что он ей рассказывал? Саша не помнила.

Кем он был? Что он с ней делал и как? Саша не понимала. Осталось только чувство.

Чувство полной, безраздельной, физической растворснности в нем,

в заключенном номер 63-22. Может быть, она сошла с ума? Да, из камеры вышло две Саши.

Одна — существующая на периферии сознания едва заметной тенью —

прежняя, знающая, каким чудовищным несчастьем может обернуться роман с заключенным.

И другая — глупая, но счастливая дура — женщина, которая отчаянно хочет жить,

потому что совершенно не боится умереть.

*******

— Ну, как вам наш Люцифер? — бодро поинтересовался скучавший до сих пор в коридоре Юрий Анатольевич.

— Люцифер? — не поняла Саша. Юрий Анатольевич слегка прищурился:

— А он вам как-то иначе представился?

— Он мне никак не представился, — ответила Саша. — А почему Люцифер? Разве так людей называют?

— Он что, и про Данте вам не рассказывал?.. — недоверчиво покосился на Сашу Юрий Анатольевич.

— Про Данте рассказывал, — пожала плечами Саша и почему-то улыбнулась. — Может быть, пойдем?..

Они отправились к выходу. Те же двери-решетки, те же охранники, те же формальности и условности. Но совершенно другое чувство. Сашин страх сменился содроганием, странным, необъяснимым трепетом. Ужас, смешанный или даже связанный с восхищением. И еще радость, какая-то совершенно дурацкая, бессмысленная радость.

— Вы хотите сказать, что он отождествляет себя с одним из героев «Божественной комедии»? — спросила Саша Юрия Анатольевича по дороге.

— «И был так дивен, как теперь ужасен, он, истинно, первопричина зол!» — Юрий Анатольевич нараспев процитировал Данте. — «Божественная комедия», «Ад», песнь тридцать четвертая, строфы тридцать пятая и тридцать шестая.

Саша посмотрела на него, как на умалишенного, и чуть не рассмеялась:

— Вы это серьезно?

— Абсолютно, — воодушевился Юрий Анатольевич. — Это же целая история!

— В смысле?

— Данте помещает Люцифера в сердцевину мира, — принялся чуть ли не взахлеб рассказывать Юрий Анатольевич. — Красивейший из ангелов восстал против Бога и был низвергнут. Падая, он пронзил земную твердь и, застряв в центре земли, превратился в ледяную глыбу. И это место — место, где располагается проход между Адом и Чистилищем.

— Вы это мне к чему рассказываете? — Саша грешным делом решила, что несчастный тронулся рассудком.

— Послушайте! — возбужденно продолжил Юрий Анатольевич, когда они вышли из здания тюрьмы. — По Данте, загробный мир состоит из трех царств — Ада, Чистилища и Рая. В Аду, который устроен концентрическими кругами, уходящими воронкой вниз, находятся души грешников, не раскаявшихся в своих грехах.

В Чистилище, которое, напротив, расположено поднимающимся вверх уступами, обитают души грешников, покаявшихся в своих прегрешениях. Здесь они искупают свою вину и ждут прощения. Чистилище венчает земной рай, где можно проститься с грехами, обрести благодать и вознестись в Рай небесный. Последний состоит из девяти небес, которые венчаются десятым — местом, где обитают Бог и ангелы. Но это уже не так важно...

— Вы хотите сказать, что важно что-то из вышесказанного?.. — Саша перебила рассказчика, не зная, как ей на все это реагировать.

Ей так тяжело было слушать этого сумасшедшего. Ей так хотелось сейчас ни о чем не думать, никого не видеть. А просто смотреть и смотреть на звездный купол неба. На вселенную, которая во всем этом бреду, в этом ужасе открылась ей вдруг сладостным, упоительным чувством любви. Зачем он мешает ее счастью?.. Хотя бы просто помечтать...

— Оставьте свой скептический тон! И придите же в себя! — взвизгнул Юрий Анатольевич. — Вы знаете, как попасть из Ада в Чистилище?!

— Что?! — Саше показалось, что она ослышалась.

— Путь лежит через Люцифера!

— А-а-а... Ну понятно. Вы не знаете, где мои вещи и куда меня определили на ночь?..

— Через пах Люцифера! — заорал Юрий Анатольевич, словно и не слышал ее вопроса. — Путь из Ада в Чистилище лежит через половые органы Люцифера! Слышите вы меня! «Там, где бок, загнув к бедру, дает уклон пологий... Челом туда, где прежде были ноги... Вот путь, чтоб нам из бездны зла спастись». «Божественная комедия», «Ад», песнь тридцать четвертая, строфы с семьдесят шестой по восьмидесятую.

Саша остолбенела. Она только сейчас поняла — это не литературоведческий экскурс, Юрий Анатольевич говорит с ней вполне серьезно!

Вы понимаете теперь, что с вами происходит бесновался Юрий Анатольевич. — Дура! Ты бы посмотрела на себя! Ты же втрескалась в него по уши! Два часа с ним провела, а у тебя уже глаза осоловевшие!

— Подождите-подождите... — Саша уставилась на Юрия Анатольевича, словно только что впервые его увидела. — Вы думаете, вы поймали Люцифера? Настоящего?!! «Вот путь, чтоб нам из бездны зла спастись»? Да вы с ума сошли!

Саша принялась хохотать — безумно, надрывно, в крик. Ее трясло, всю — от макушки до мизинца на ноге. Она хохотала от ужаса. От дикого, животного ужаса. И вдруг, не видя дороги, рванулась с места. Не зная, куда бежать, она, словно встревоженная птица, бросилась наугад — обратно к зданию тюрьмы.

— На его совести десятки смертей! — буквально заскрежетал ей вслед Юрий Анатольевич. — Десятки! И ни одного доказательства! Ни одной улики! На моих глазах следователи — двое здоровых мужчин, старшие офицеры, почтенные главы семейств — тронулись рассудком и покончили с собой!

Саша остановилась и обернулась:

— Они, что, тоже в него влюбились?

— Да!

— Да вы с ума сошли! Не может быть... Бред какой-то! — Саша снова порывалась бежать — куда угодно, но кругом стены охраняемой зоны; приступ отчаяния, едва сдерживаемые слезы. — И почему вы мне сразу не сказали?!