5. ПЛУТОВСКАЯ ЛУНА

Семь дней Конан и Джума изнывали под тяжелыми веслами красной галеры, которая держала путь вдоль берегов Сумеру Тсо, останавливаясь каждую ночь в одном из семи священных городов Меру: городах Шондакор, Тхогара, Авзакия, Исседон, Паллиана, Тхроана и — совершив круг по морю — снова в Шамбале. Хотя они и были чрезвычайно сильны, очень скоро беспрестанная работа изнурила их до предела. Казалось, их ноющие мускулы больше не способны действовать. Но неутомимый барабан и свистящий бич продолжали подгонять их.

Один раз в день матросы зачерпывали бадьями холодную солоноватую воду и окатывали ею измученных рабов. Один раз в день, когда солнце стояло в зените, рабы получали чашу с рисом и ковш с водой. Ночью они спали на тех же скамьях, где работали днем. Отупляющая монотонность тяжелой, нудной работы подтачивала волю и лишала мыслей, превращая гребцов в бездушных животных.

Это могло сломить кого угодно — только не юного киммерийца. Конан не склонялся под непосильной ношей судьбы, как апатичные мерувийцы. Непрерывная работа на веслах, жестокое обращение, унизительная грязь рабской ямы вместо того, чтобы ослабить его волю, служили пищей для его внутреннего огня.

Когда корабль вернулся в Шамбалу и бросил якорь в просторной гавани, Конан достиг пределов своего терпения. Было темно и тихо; новая луна — тонкий серебряный полумесяц — висела низко на западе, освещая все слабым призрачным светом. Скоро она должна была зайти. Такую ночь народы Запада называли ночью плутовской луны, потому что из-за слабого освещения она весьма подходила для разбойников с большой дороги, воров и убийц. Склонившись на весла, Конан и Джума притворялись спящими, а на самом деле обсуждали план побега с рабами-мерувийцами.

На галере ноги рабов не были закованы. Но на руках у каждого были наручники, соединенные цепью, и эта цепь была пропущена через железное кольцо, которое свободно скользило по веслу. Однако его скольжение ограничивалось лопастью весла с одной стороны и полосой свинца, оковывающей весло, с противоположной стороны. Эта полоса, прочно прикрепленная к веслу железным шипом, служила противовесом лопасти весла. Конан сотни раз проверял прочность цепи, наручников и кольца, однако они не поддавались даже его чудовищной силе, закаленной семью днями работы на веслах. Но все равно он грозным шепотом уговаривал товарищей-рабов устроить бунт.

— Если нам удастся стащить Гортангпо к нам вниз, — говорил он, — мы разорвем его на части зубами и ногтями. А у него при себе ключи от наших оков. Пока мы будем освобождаться от наручников, матросы перебьют некоторую часть рабов, но как только мы будем свободны, нас будет пятеро или шестеро на одного…

— Не говори об этом! — прошипел ближайший мерувиец. — Не смей об этом даже думать!

— Ты не хочешь освободиться? — изумленно спросил Конан.

— Нет! От одних только разговоров о таком насилии мои кости превращаются в воду.

— И мои, — сказал другой. — Наши тяготы и страдания предписаны нам богами как наказание за дурные поступки в предыдущей жизни. Противиться им не только бесполезно, но очень грешно. Прошу тебя, варвар, прекратить ужасные речи и смиренно принять свою судьбу.

Такое поведение было противно самому существу Конана. Джума тоже не был человеком, готовым безропотно склониться под ударами рока. Но мерувийцы отказывались их слушать. Даже Ташуданг, обычно болтливый и дружелюбный в отличие от других мерувийцев, умолял Конана не делать ничего, что разъярит надсмотрщика Гортангпо или навлечет на них еще худшую божественную кару, чем то наказание, которому боги их уже подвергли.

Разговоры Конана были прерваны свистом бича. Разбуженный голосами Гортангпо прокрался по сходням в темноте. Из нескольких подслушанных слов он заключил, что готовится восстание. Его бич взвился в воздух и опустился на плечи Конана.

Терпение Конана лопнуло. Стремительным движением он вскочил на ноги, схватил свободный конец бича и вырвал его из рук Гортангпо. Надсмотрщик закричал, призывая матросов.

У Конана по-прежнему не было способа снять железное кольцо с весла. Отчаяние вдохновило его. Конструкция весла ограничивала вертикальное движение его верхнего конца до высоты меньше пяти футов над палубой, на которой стоял Конан. Он поднял верхний конец весла так высоко, как было можно, взобрался на скамейку, согнулся и подставил плечи под весло. Затем чудовищным толчком мощных длинных ног он выпрямился. Весло сломалось в уключине с громким треском. Конан быстро снял кольцо с поломанного весла. Теперь у него было подходящее оружие: палица девяти футов в длиной с десятифунтовой свинцовой оковкой на конце.

Страшный удар кулака Конана пришелся по голове выпучившего глаза надсмотрщика. Череп треснул, как дыня, забрызгав скамьи мозгами и кровью. Конан выпрыгнул на шканцы, чтобы встретить атаку матросов. Внизу тощие коричневокожие мерувийцы скорчились на скамьях, шепча молитвы своим дьяволам-богам. Только Джума последовал примеру Конана — сломал свое весло в уключине и освободил кольцо.

Матросы тоже были мерувийцами — слабыми, ленивыми фаталистами. Им никогда не приходилось противостоять восставшим рабам; они не представляли, что такое вообще может случиться. Меньше всего они ожидали оказаться лицом к лицу с крепким юным гигантом, вооруженным девятифутовой палицей. Тем не менее они приближались довольно храбро, хотя ширина шканцев позволяла им атаковать Конана только по двое.

Конан двинулся вперед, размахивая палицей. Его первый удар сбросил матроса вниз на скамьи со сломанной правой рукой. Второй удар уложил следующего матроса с проломленным черепом. Какой-то матрос попытался ткнуть Конана в грудь пикой. Киммериец вышиб пику из его руки, а его следующий удар смел со шканцев вниз сразу двоих противников. У одного были расплющены ребра, и он своим телом столкнул второго.

Позади Конана наверх выбрался Джума. Обнаженный торс кушита в неясном лунном свете блестел, словно полированное черное дерево. Его весло обрушилось на приближающихся мерувийцев как коса. Матросы, неспособный противостоять двум таким монстрам, не выдержали и бежали, спасаясь, на палубу. Там их офицер, который только что проснулся, выкрикивал какие-то бестолковые команды.

Конан наклонился над телом Гортангпо и обыскал его пояс. Он быстро нашел ключ от всех наручников на корабле и освободил от наручников себя и Джуму.

Запела тетива лука, над головой Конана просвистела стрела и вонзилась в мачту. Два освободившихся раба не стали ждать продолжения схватки. Спрыгнув вниз, они протолкались мимо скорчившихся гребцов к борту, перепрыгнули через него и исчезли в темных водах гавани Шамбалы. Им вслед полетело несколько стрел, но в слабом свете заходящей молодой луны лучники могли стрелять лишь наугад.

6. ТОННЕЛИ СУДЬБЫ

Два человека выбрались из моря и стали всматриваться во мрак. С их обнаженных тел капала вода. Они плыли, похоже, несколько часов, ища способа проникнуть в Шамбалу незамеченными. Наконец они нашли отверстие для сточных вод в каменной стене древнего города. У Джумы все еще было с собой сломанное весло, которым он сражался с матросами. Конан оставил свое на корабле. Время от времени слабый блик света проникал в тоннель для стока вод из забранного решеткой отверстия в городской мостовой над ними, но свет был таким слабым — тонкий серп луны уже скрылся за горизонтом — что темнота в тоннеле оставалась непроницаемой. Итак, в почти кромешной темноте двое друзей пробирались по грязной воде в поисках выхода из этих подземелий.

Огромные крысы с визгом убегали от них, когда они шли так по каменным коридорам под улицами города. Во тьме огоньками светились глаза крыс. Одна из тварей цапнула Конана за щиколотку, но он схватил ее, раздавил в руках и швырнул труп ее более осторожным собратьям. Они тотчас устроили драку, визжа над добычей. Конан и Джума прибавили шаг, двигаясь вперед по тоннелям, которые изгибались и ветвились.

Секретный проход обнаружил Джума. Скользя одной рукой по сырой стене, он случайно зацепил потайной замок, и изумленно фыркнул, когда часть стены подалась под его пальцами. Хотя ни он, ни Конан не знали, куда ведет проход, они направились туда, так как он вел наверх. Они долго взбирались по нему и наконец вышли к еще одной двери. Им пришлось долго шарить ощупью во тьме, пока Конан не нашел засов и не отодвинул его. Дверь под нажатием открылась со скрипом сухих петель, два беглеца переступили порог и застыли.

Они стояли на богато украшенном балконе, битком набитом статуями богов или демонов. Балкон находился в огромном восьмиугольном храме. Высокие стены храма выше балкона закруглялись внутрь и смыкались, образуя восьмигранный купол. Конан вспомнил, что видел этот купол возвышающимся над домами города, но он тогда не задавался вопросом, что находится внутри.

Внизу, у одной из восьми стен, огромная статуя стояла на постаменте из черного мрамора лицом к алтарю, расположенному точно в центре помещения. По сравнению со статуей все остальное в храме казалось крошечным. Статуя возвышалась на тридцать футов. Балкон, на котором стояли Конан и Джума, находился на уровне пояса фигуры. Это был гигантский идол из зеленого камня, который был похож на нефрит — хотя никогда люди не находили настоящий нефрит такой огромной массой. У него было шесть рук. Глазами на хмуром лице служили невероятной величины рубины.

Напротив статуи на противоположной стороне храма стоял трон из черепов, такой же, как Конан видел в тронном зале дворца в день прибытия в Шамбалу, только меньших размеров. Жабообразный маленький бог-король Меру восседал на троне. Когда Конан перевел взгляд с головы идола на голову правителя, ему показалось, что он уловил чудовищный намек на сходство между ними. Он вздрогнул, и кожа его покрылась мурашками от смутного ощущения космических тайн, которые скрываются за этим сходством.

Римпоуч участвовал в церемонии. Шаманы в алых робах рядами стояли на коленях вокруг трона и алтаря, распевая древние молитвы и заклинания. Позади них, вдоль стен храма, несколькими рядами сидели, скрестив ноги, на мраморном полу, другие мерувийцы. Судя по богатству их драгоценностей и богато украшенным, хотя и скудным, одеяниям, это были высшие чины и аристократы королевства. Над их головами мерцали и коптили сотня факелов, закрепленных в кольцах, вделанных в стену вокруг балкона. На полу помещения, расставленные квадратом вокруг центрального алтаря, стояли светильники — масляные лампы на подставках, горящие богатым золотым пламенем. Четыре огня трепетали и сыпали брызгами.

На алтаре между троном и колоссом лежало нагое гибкое белое тело юной девушки, привязанное к алтарю тонкими золотыми цепями. Это была Зосара.

Низкое ворчание родилось в горле Конана. Его горящие глаза засверкали голубым огнем, когда он увидел ненавистных ему короля Джалунга Тонгпа и Великого Шамана, колдуна-жреца Танзонга Тенгри.

— Возьмем их, Конан? — шепнул Джума, показав белые зубы в озаренной бликами полутьме. Киммериец утвердительно заворчал.

Это был праздник новолуния, и бог-король венчался с дочерью короля Турана на алтаре перед многорукой статуей Великого Пса Смерти и Ужаса, Демона-Короля Ямы. Церемония происходила согласно древним ритуалам, предписанным в священных текстах Книги Бога Смерти. Безмятежно предвкушая завершение брака со стройной длинноногой туранкой, божественный монарх Меру развалился на троне из черепов. Закутанные в алые одежды шаманы бормотали древние молитвы.

И тут церемония была прервана. Два нагих гиганта свалились непонятно откуда на пол храма: один — ожившая бронзовая статуя героя, второй — могучий и грозный воин, чье мощное тело казалось вырезанным из черного дерева. Шаманы застыли, оборвав песнопения, когда эти два завывающих дьявола ворвались в их ряды.

Конан схватил один из светильников и бросил его в толпу шаманов. Они бросились врассыпную, вопя от боли и ужаса, когда загорелась тонкая ткань их одежд, и они превратились в живые факелы. Три оставшихся светильника быстро последовали за первым, сея огонь и замешательство повсюду в храме.

Джума рванулся к возвышению, где сидел король, с ужасом и изумлением взирая на все происходящее своим здоровым глазом. Тощий Великий Шаман встретил Джуму на мраморных ступенях, занеся для удара магический посох. Но у черного гиганта в руках все еще было сломанное весло, и он ударил им, вложив в удар всю свою страшную силу. Эбеновый посох разлетелся на сто кусков. Второй удар настиг колдуна-жреца и отбросил его, скорченного, умирающего, в хаос шарахающихся, визжащих, пылающих шаманов.

Затем пришла очередь короля Джалунга Тонгпа. Ухмыляясь, Джума поднялся по ступенькам к перепуганному маленькому богу-королю. Но Джалунга Тонгпа уже не было на троне. Он стоял на коленях перед статуей, воздев руки и распевая молитву.

В то же время Конан добрался до алтаря и склонился над смертельно испуганной нагой девушкой, которая извивалась, пытаясь освободиться. Легкие золотые цепи были достаточно крепки, чтобы удержать ее, но они не могли противостоять силе Конана. С ворчанием он уперся ногами в пол и принялся за одну цепь. Звено мягкого металла растянулось, открылось и соскочило. Затем последовали остальные три цепи, и Конан обнял всхлипывающую принцессу. Он повернулся… Но тут на него упала тень.

Он изумленно глянул вверх и вспомнил слова Ташуданга: «Когда он призывает своего отца, бог приходит!»

Теперь он понял всю глубину ужаса, который скрывался за этими словами. Ибо, возвышаясь над ним в освещенном факелами полумраке, гигантский идол из зеленого камня шевелил руками. Алые рубины, которые служили ему глазами, смотрели вниз, на Конана, и в них светился разум.

7. ПРОБУЖДЕНИЕ ЗЕЛЕНОГО БОГА

Волосы встали дыбом у Конан на загривке, и он почувствовал, как кровь в его жилах обратилась в лед. Со стоном Зосара спрятала лицо у него на груди и обхватила его за шею. На черном возвышении, на котором стоял трон из черепов, Джума тоже замер, сверкая белками глаз. Суеверные ужасы его обитавших в джунглях предков поднялись в нем.

Статуя оживала.

Неспособные шевельнуться, они смотрели, как статуя из зеленого камня медленно, со скрипом подняла одну гигантскую ногу. С высоты тридцати футов на них злобно уставилось огромное лицо. Шесть рук задвигались резко, толчками, сгибаясь как лапы чудовищного паука. Статуя накренилась, перемещая свой колоссальный вес. Одна огромная ступня опустилась на алтарь, на котором только что лежала Зосара. Каменный блок треснул и раскрошился в пыль под тоннами ожившего зеленого камня.

— Кром! — выдохнул Конан. — В этом безумном месте даже камень оживает и двигается! Уходим, девочка…

С Зосарой на руках он спрыгнул с возвышения на пол храма. У него за спиной раздался зловещий звук скрежета камня о камень. Статуя двигалась.

— Джума! — заорал Конан, дико оглядываясь в поисках кушита. Чернокожий все еще оставался неподвижен, скорчившись у трона. На троне крошечный бог-король указывал жирной, унизанной драгоценностями рукой на Конана и девушку.

— Убей, Яма! Убей, убей, убей! — верещал он.

Многорукий колосс остановился и принялся всматриваться в темноту глазами-рубинами, пока не увидел Конана. Киммериец почти обезумел от первобытных ночных страхов своего варварского племени. Но, как это бывает со многими варварами, страх толкнул его в бой с тем, что вызвало этот ужас. Он опустил девушку на пол и оторвал от пола мраморную скамейку. Мускулы его чуть не лопались от напряжения, но Конан зашагал навстречу возвышающемуся над ним чудовищу.

— Нет, Конан! — завопил Джума. — Прочь! Он видит тебя!

Конан уже был рядом с чудовищной ступней шагающего идола. Каменные ноги уходили вверх, как колонны огромного храма. С искаженным от усилий лицом Конан поднял над головой тяжелую скамью и бросил ее в ногу статуи. Она ударилась о каменную щиколотку колосса. Удар был чудовищен. От мраморной скамьи во все стороны полетели куски, поднялось облако каменной пыли и крошева. Конан шагнул еще ближе, снова поднял скамейку и швырнул ее в ногу гиганта. На этот раз скамья разлетелась на множество кусков. Но нога статуи была лишь выщерблена, а не повреждена серьезно. Конан отпрянул, когда колосс сделал еще один могучий шаг к нему.

— Конан! Берегись!

Вопль Джумы заставил его взглянуть вверх. Зеленый гигант наклонился. Конан заглянул в рубиновые глаза. Как странно смотреть в живые глаза бога! Они были бездонно глубоки. Взор Конана погрузился в их скрытые тенями глубины и тонул, тонул бесконечно — красные миллионолетия времени, лишенного мысли. А в самой глубине этих кристаллических бездн таилось холодное нечеловеческое зло. Взгляд Конана встретился с взглядом бога, и юный киммериец почувствовал, как ледяное оцепенение сковывает его. Он не мог ни шевельнуться, ни подумать…

Джума, завывающий от первобытного ужаса и ярости, распрямился как пружина. Он видел, как колосс тянет каменные руки к киммерийцу, который стоял неподвижно, словно погруженный в транс. Еще один шаг — и Яма раздавит парализованного воина.

Чернокожий был слишком далеко от них, чтобы вмешаться, но его отчаянная ярость требовала выхода. Не раздумывая, что делает, он схватил бога-короля, который тщетно завизжал и задергался, и швырнул Джалунга Тонгпа в его адского родителя.

Король пролетел по воздуху и приземлился на мраморные плиты перед идолом. Оглушенный падением маленький монарх дико озирался вокруг своим здоровым глазом. Затем он испустил чудовищный вопль, когда ступня титана накрыла его.

Треск ломающихся костей отдался эхом в звенящей тишине. Нога бога скользнула по полу, оставляя широкий кровавый след. Согнувшись в поясе, гигант нагнулся и потянулся к Конану, но вдруг замер.

Руки из зеленого камня с растопыренными пальцами остановились, не окончив движения. Багровый огонь, горевший в рубиновых глазах, погас. Огромное многорукое тело с дьявольской головой, которое еще мгновение назад жило и двигалось, снова обратилось в неподвижный камень.

Быть может, смерть короля, который вызвал этот адский дух из ночного мрака неведомых миров, прекратила действие заклинания, которое удерживало Яму в идоле. Или, быть может, смерть короля освободила волю дьявола-бога от власти его земного родственника. Какова бы ни была причина, в тот миг, когда Джалунг Тонгпа превратился в кровавое месиво, статуя вновь стала неподвижным камнем, лишенным жизни.

Чары, которые сковывали ум Конана, тоже исчезли. Юноша тряхнул головой, проясняя мысли. Он осмотрелся. Первым, что ему пришлось осознать, была принцесса Зосара, которая бросилась ему в объятия, истерически рыдая. Когда Конан сомкнул вокруг нее бронзовые руки и почувствовал легкое прикосновение ее черных шелковистых волос, в его глазах зажегся новый огонь, и он рассмеялся глубоким гортанным смехом.

Джума бежал к ним через весь храм.

— Конан! Все мертвы или бежали! В загоне позади храма должны найтись лошади. У нас есть шанс покинуть это проклятое место!

— О да! Клянусь Кромом, я буду рад отряхнуть с ног пыль этой дьявольской страны, — проворчал киммериец, сдирая одеяние с мертвого тела Великого Шамана и закутывая в него нагую принцессу. Он подхватил ее на руки и понес, чувствуя тепло и нежность гибкого юного тела, прижавшегося к нему.

Через час они уже далеко обогнали возможную погоню. Они остановили лошадей и стали высматривать, куда повернуть на развилке дорог. Конан посмотрел вверх, на звезды, поразмыслил и махнул рукой:

— Туда!

Джума поднял бровь.

— На север?

— Ну да, в Гирканию. — Конан рассмеялся. — Ты что, забыл, что мы должны еще доставить эту девушку к ее жениху?

Лицо Джумы выразило еще большее удивление, чем прежде. Он видел, как Зосара обвила шею его товарища тонкими белыми руками, с какой радостью она склонила голову ему на плечо. К ее жениху? Джума покачал головой. Ему никогда не понять киммерийцев. Но он последовал за Конаном и повернул лошадь к Горам Талакма, которые возвышались стеной, отделяющей колдовскую страну Меру от ветреных степей Гиркании.

Через месяц они прибыли в лагерь Куджалы, Великого Хана кочевников-куйгаров. Они выглядели совсем иначе, чем когда выезжали из Шамбалы. В деревнях на южных склонах Гор Талакма они обменяли звенья золотых цепей, которые оставались на запястьях и щиколотках Зосары, на одежду, подходящую для перехода через снежные горные перевалы и ветреные степи. На них были шапки, плащи из овечьих шкур, штаны из грубой шерсти и крепкие сапоги.

Когда они предъявили Зосару ее чернобородому жениху, хан приказал воздать им почести и наградить их. После пиршества, которое длилось несколько дней, он отправил их обратно в Туран с золотыми дарами.

Отъехав на порядочное расстояние от лагеря хана Куджалы, Джума заметил:

— Хорошая была девушка. Не понимаю, почему ты не оставил ее себе. И ты ей нравился.

Конан ухмыльнулся.

— Верно, нравился. Но я еще не собираюсь бросить походную жизнь и осесть на месте. А Зосара будет гораздо счастливее среди драгоценных камней и мягких подушек Куджалы, чем разъезжая со мной по степям. В степи палит солнце, свирепствуют морозы, могут напасть волки — да и люди, что гораздо хуже. — Он хмыкнул. — Кроме того, хотя Великий Хан этого еще не знает, у него скоро появится наследник.

— А ты откуда знаешь?

— Зосара сказала мне перед расставанием.

Джума усмехнулся и пробормотал что-то на своем родном языке.

— Никогда впредь не стану недооценивать киммерийцев!