Кафе «У Дарби»

Забегаловка была закрыта. За боковой дверью обнаружилась темная лестница, на её верхней площадке три двери вели в отдельные квартиры.

— Номеров нет, — заметил Карни. — Куда нам, как ты думаешь, Велма?

— Откуда мне знать?

В доме стояла тишина — только радио где-то приглушенно играло тихую танцевальную музыку.

Карни выбрал первую дверь слева и постучал.

Некоторое время ничего не происходило. Потом с лязгом начали отодвигаться засовы. Дверь открылась чуть-чуть, цепочка все ещё была накинута.

Изнутри просочился тусклый свет, женский голос произнес:

— Да?

— А мистер Лемарр Гамильтон здесь живет?

— Кто вы?

— Я хотел бы воспользоваться его услугами, если он не занят.

— Он спит.

— Я понимаю, уже поздно, но у меня большие неприятности, и очень нужна помощь мистера Гамильтона. Вы не могли бы его разбудить?

— Он этой ерундой больше не занимается.

— Я хорошо заплачу. Мне очень надо. Признаюсь вам, это дело жизни и смерти.

Глаз смотрел на него в щель не мигая. Дверь на секунду закрылась, потом широко распахнулась. Карни и Велма вошли.

Высокая худая женщина лет сорока в зеленом домашнем платье с цветочками и в старых шлепанцах закрыла за ними дверь и, недоверчиво нахмурившись, глянула на поздних гостей.

— Идите в гостиную, — сказала она им.

Квартира была узкой и длинной, как вагон поезда. Они прошли через кухню, потом через комнату, где кто-то спал на кушетке в углу. Штукатурка на потолке местами отвалилась, пахло плесенью и жиром для жарки, а вообще в комнате было чисто.

Они миновали короткий коридорчик. Дальняя комната была обставлена удобной, хоть и допотопной мебелью. Карни и Велма присели на диванчик и принялись ждать, разглядывая семейные портреты, развешанные по стенам.

В комнату, ссутулившись и склонив седую голову, вошел старик, тощий, почти изможденный, в мешковатых брюках и нижней рубашке.

Он без улыбки оглядел посетителей и опустился в кресло напротив.

— Вам что-то нужно от меня? — Голос был чистый и сильный и совсем не соответствовал наружности.

— Да, — сказал Карни. — Мне очень нужен ваш совет по поводу некоторых сверхъестественных явлений.

Старик изучающе смотрел на него черными глазами.

— Да, ваше… — Он улыбнулся. — Думаю, я знаю, кто вы, хотя не уверен, что знаю, как вас зовут.

— Джон Карни. У меня кое-какие дела в этом городе. Некоторые люди считают меня очень влиятельным.

— Полагаю, они правы. — Старик подался вперед, поставив локти на колени. — Чем я могу вам помочь?

— Мне нужна сила.

Некоторое время они сидели молча. Далекое радио перешло на зажигательные латиноамериканские мотивы.

— Сила всем нужна, — заметил старик. — Сила нужна, чтобы жить.

— Мне надо больше. Я сражаюсь с чем-то очень могущественным. Думаю, вы понимаете, о чем я. Они давно в городе, а сейчас наступают.

— Да, я понимаю.

— Я хочу сразиться с ними, я уже сражаюсь, но до настоящего времени не побеждал. Дайте мне оружие, хоть какое-нибудь.

— Оружие? — проворчал старик. — С оружием тут нечего делать.

— Это такая метафора… Мне нужна вся сила, которую вы можете вызвать, которую можете получить и передать. Какова бы ни была сила или её природа, я смогу с ней управиться.

Старик медленно выпрямился и откинулся в кресле, помолчал, потом ответил:

— Я ничего не могу передать. И принять не могу. И все происходит по-другому.

— А вы можете описать, как это происходит?

Старик покачал седой головой.

— Это не опишешь. Это надо чувствовать. Вы должны сами ощутить.

— Что ощутить?

Старик внимательно его разглядывал.

— Вы для этого не подходите.

— Нет?

— Нет, сэр. Не тот вы человек.

— Это из-за моего цвета кожи?

Молчание. Старик посмотрел налево, в окно, темнота в котором не мешала ему увидеть то, что он хотел.

Наконец он подался вперед и заговорил внешне спокойно, но с глубоко скрытым волнением:

— Нет, не из-за цвета. Из-за… опыта. Каждый рождается с каким-нибудь цветом, но каждый человек живет по-разному. Ведет себя по-разному, разное с ним случается. Он становится непохожим на остальных и по-своему смотрит на мир. Никто не может научить его, он и сам это знает. Он уже не может измениться, он таков, каков есть. Непохожесть становится такой же его частью, как цвет кожи, с которым он родился. И жизнь одного человека совершенно отлична от жизни другого человека. Она — его собственная. Никто с этим ничего не может поделать — просто каждому надо жить по-своему. У каждого своя боль, своя жизнь и свое страдание. Неважно, счастлив человек или печален. Жизнь — страдание. У каждого — своё. Надо принять это… и пользоваться этим, заставлять работать. Тогда у тебя что-то будет. Но опять-таки у каждого — своё. Никакого толку не будет, если один человек захочет отдать это другому. Это нельзя отдать. Надо иметь свое. И управлять им. — Старик опять откинулся на спинку кресла и тихо прибавил: — Не знаю, получится ли у вас.

— Я очень хочу научиться, — сказал Карни, пытаясь вложить в свои слова всю силу убеждения. — Я хорошо заплачу.

По-прежнему слышались латиноамериканские ритмы — крохотные барабаны конга, кастаньеты. Вдруг музыка стихла. В тишине снаружи раздался автомобильный гудок.

Карни прислушался, но больше ничего не услышал.

Велма тихонько спросила:

— Вы не возражаете, если я закурю, мистер…

— Пожалуйста, мисс.

Велма закурила сигарету, поискала пепельницу и нашла её на столике в торце дивана.

— Вы недостаточно страдали, — сказал старик.

— Может быть, — согласился Карни. — Не могу сказать, что жалею об этом, но это так. У меня много другого опыта.

— Да, сэр. Как знать, может, он тоже пригодится.

— Надеюсь. Как вы сказали, каждый человек отличен от остальных. Обстоятельства именно его судьбы лепят его характер, его натуру, и все изгибы и очертания принадлежат только ему одному, как его подпись или рисунок на ладонях. — Карни едва заметно усмехнулся. — Это я другими словами сказал то же, что и вы.

— Да, совсем другими.

— Есть страдание, которое приходит, когда слишком много повидал. Слишком много прожил. Слишком долго.

Старик кивнул:

— Да, я сам это знаю.

— Есть страдание, которое приходит, когда устаешь охотиться за удачей, когда уже ничто не может тебя удивить. Когда ты меняешь и меняешь все вокруг, пока не начинаешь забывать, с чего начинал. Это как музыка, которую исполняют слишком часто. Приходит неприятное чувство, может быть разочарование. И беспокойство. Вы смотрите в лицо огромному Ничто. Что все это значит, в конце концов, и когда наступит конец? Когда перед тобой разверзается бездна… нет, это слишком тяжело. Представьте, например, что ваша последняя сигарета сломалась. Вот вы проходите через роскошный бордель и оказываетесь на заднем дворе, засыпанном мусором. Подумайте… но, надеюсь, вы понимаете, о чем я. А? Страдание знакомо всем. Оно бывает только одного вида. Потому что, как вы сказали, жизнь и есть страдание. Это борьба — день за днем, минута за минутой. Сердце работает, стучит, не останавливаясь, днем и ночью — сложная машина, неподвластная нашему пониманию. Оно напрягается изо всех сил, а как только замрет хоть на миг, мы чувствуем, как жизнь утекает от нас. Мы так близко от небытия, всего в одном ударе сердца. Мы едим, работаем, развлекаемся, и все это — на тонком льду нашего бытия. Вот мы скользим, как обычно, а через миг летим в холодную глубину, откуда нет возврата. Вы понимаете, о чем я? Все дело в том, что власть, слава, богатство ни на йоту не ослабляют эту боль. И любовь не ослабляет, любовь — тоже страдание. Каждый из нас неизбежно один, и каждый в одиночку с ужасом осознает, что все это… ничего не значит. Ничего. Неважно, как ты собираешься это назвать, кто ты — атеист или религиозный фанатик, нигилист или романтик… — Карни перевел дух, уселся обратно на вытертый бархат дивана и, улыбнувшись, принялся обмахиваться шляпой. — Жарко здесь, правда?

— Да, — улыбнулся ему старик. — Да, сэр. — И он рассмеялся низким хриплым смехом.

Потом медленно поднялся и вышел из комнаты.

Велма загасила сигарету, достала из сумочки маленькое зеркальце и проверила, как лежит губная помада. Убрав зеркало, она глянула на Карни.

— Что у него такое есть, что тебе нужно?

— Может быть, и ничего.

— Мне надо выпить. — И она стала возиться, зажигая другую сигарету.

— Может, хозяин угостит.

Карни взял у неё из рук коробок спичек и дал ей прикурить. Огонек отразился в её глазах. Затягиваясь, она смотрела на него. Карни, перегнувшись через неё, бросил спичку в пепельницу.

— У тебя такое волевое лицо, — заметила она.

— Я дорого заплатил за каждую свою морщинку.

— Очень интересное лицо… Тебе кто-нибудь говорил об этом?

— Не так прямо.

— Я могу многое узнать о человеке по его лицу.

— И о чем рассказывает тебе моё?

— Оно странное. Необычное. Ты много повидал, много пережил. — Она глубоко затянулась и выпустила дым в воздух. — Никто про тебя всего не знает. Ты все носишь в себе.

Он кивнул.

— Психологом не работала случайно? Профессионально излагаешь.

— Думаешь, я шучу? Я знаю тебя — я вижу.

— Может быть. — Он кивнул головой в сторону двери. — А что тебе говорит лицо старика?

Она отвернулась и пожала плечами.

— Старый. Устал от всего.

Карни бросил шляпу на столик у дивана.

— Жарко здесь. Или у меня лихорадка.

Вернулся старик — с бутылкой и матерчатым мешком в руках. Поставил бутылку на стол и принялся, теребя тесемку, развязывать мешок. Развязав, сунул руку внутрь, пошарил, извлек темный шишковатый предмет и вручил его Карни.

Тот взглянул на предмет. Это был не то корешок, не то сучок, почти черный, необыкновенно твердый для дерева и вообще для растения.

— Корень святого Иоанна?

— Хм. Нет, сэр. Это Черный Бенджамин. Такое вряд ли где найдешь.

— Пожалуй.

— Я неделю провел в лесу, выслеживая его. Его надо выслеживать. Ты вертишься, думаешь, что знаешь, где он, а он уже исчез, испарился. Я выкопал его и принес домой, и он сидел здесь и сох. Он был злой, как черт, что я его выкопал. Не хотел он выкапываться. Не хочет он, чтобы его видели.

— Значит, он разумный. Он думает.

— Ну да. Он знает. У него свой ум, у Черного Бена.

Старик ещё порылся в мешке и вытащил какой-то серый булыжник. Карни взял камень и принялся разглядывать. Он был очень тяжелый и казался обломком чего-то большего.

— Дай-ка угадаю. Метеорит?

— Да. Так его называют. Небесное железо. Я нашел его сорок… нет, сорок пять лет назад. Просто на земле. Сидел и ждал, когда я его найду.

— Железо-никелевый, — заметил Карни. — Частично оплавлен.

Старик опять полез в мешок и на сей раз вытащил несколько камней поменьше, корешки, веточки белены и печеночника, кусочек кости — разные талисманы.

Карни внимательно рассматривал каждый из них и складывал в карман.

— Спасибо вам, — сказал он, сложив все.

— Но это тебе не поможет, если у тебя не будет моральной силы. Сила у тебя в душе.

Карни взял бутылку — стекло было старым и темным, этикетка отсутствовала. Он вытащил пробку и понюхал.

— Я принесу стакан.

— Не надо. — Карни понюхал ещё раз и приложился к бутылке. Потом глотнул и закашлялся.

Старик с удовлетворением смотрел на него.

— Боже! — Карни с трудом отдышался.

Старик усмехнулся.

— Забористое. — Карни пригляделся к бутылке. Она была полна на три четверти. — Яблочная водка?

— Нет.

— А на вкус похоже. Но крепче. Яблочное бренди с соляной кислотой, не иначе.

— Тебе придется выпить побольше. Оно дает нужный настрой, укрепляет дух.

— Ладно. — Карни опять приложился к бутылке. На этот раз жидкость потекла по его пищеводу, как раскаленная лава по склону вулкана. Он хлебнул ещё, потом ещё. Глаза у него заслезились.

— Похоже, я скоро обрету этот настрой.

— Это тебе поможет.

— Не хотите со мной? — протянул ему бутылку Карни.

Старик покачал головой.

— Я не гожусь для этого. Слишком старый. Слишком немощный. Мне оно уже ни к чему. С ним надо осторожнее. Оно использует тебя так же, как ты его.

— Да?

— Оно тобой овладеет, если не будешь беречься.

— Могу себе представить.

— Да, сэр.

Старик сел и откинулся на спинку кресле.

— Моей внучке, — сказал он, — нужна работа. Не может устроиться.

— А какая у неё профессия?

— Она ходила в школу. У неё есть кое-какое образование. Колледж. Стипендию получала.

— Очень хорошо.

— Да нет, не хорошо. Она все бросила. Нашла себе приятелей, и теперь они ходят по кабакам, иногда всю ночь. Потом она спит весь день. Говорит, не может найти работу. Для цветных девушек нет хорошей работы. А стелить постели или драить полы она не желает.

— А писать она умеет?

— Да, сэр. У неё чудный почерк.

— Я не совсем об этом. В одной из моих компаний здесь, в Нижнем городе, есть место. Импортерам нужен человек, который писал бы брошюры и каталоги. Немного образования — вот и все, что понадобится.

— Эти люди… они цветные?

— Да.

Старик кивнул.

— Может, ей понравится. Она умненькая девчушка. У неё бы получилось.

— Ей самой придется печатать.

— Она умеет.

— «Замок-Импорт», Восточная Сто сорок пятая улица. Передайте ей, пусть она скажет там, что это я её прислал.

— Спасибо, сэр, — кивнул старик. Карни глотнул из бутылки. На этот раз питье показалось ещё более мягким.

— Мне начинает нравиться.

— Будет лучше и лучше.

— Надеюсь. — Карни поставил бутылку. — Где у вас ванная?

— В коридоре.

Дверь в ванную была приоткрыта. Карни распахнул её и остановился. На полу, перед унитазом, лежала девушка лет девятнадцати в светло-вишневом коротком платье для танцев. Её недавно рвало, и все вокруг было забрызгано.

Карни дотронулся до неё, веки её затрепетали, и она слабо застонала.

Появилась женщина, впустившая их в дом.

— Я её в постель не потащу. По мне, так пусть хоть всю ночь тут пролежит. И жить пускай тут остается.

Карни поднял девушку — она оказалась совсем легкой, — отнес в спальню, положил на большую кровать, накрыв найденным тут же пледом, и некоторое время разглядывал её лицо. Девушка была хорошенькая.

Он услышал, что сзади подошла Велма, и повернулся к ней; она отдала ему шляпу. В другой руке у неё была бутылка.

— Идем отсюда, — сказала она.

Карни вытащил пачку денег и протянул женщине. Она мрачно посмотрела на него, потом на деньги, но взяла их.

— Спокойной ночи, — сказал Карни, надевая шляпу. — Попрощайтесь за меня с мистером Гамильтоном.

Женщина молча кивнула.

Когда дверца машины открылась, Тони проснулся.

— Отдохнул? — спросила Велма, усаживаясь рядом с ним на переднее сиденье.

— Что, черт побери, подремать нельзя? — Он потер глаза.

Карни тоже сел в машину и захлопнул дверцу.

— Поехали к Вратам Ада.

Тони посмотрел, как Карни пьет из бутылки.

— Мы что, тащились в такую даль, чтобы контрабандной самогонки купить?

— А как же. Заводи тачку, обормот.

Посмеиваясь, Тони завел двигатель. В это время мимо проехала машина, и он проводил её тревожным взглядом.

— Это Риордан.

Он выехал с парковки, прибавил газу, развернулся и понесся по улице, заставляя двигатель «Леланда» выть от перегрузки. Резко свернул налево за угол, пролетел квартал, не снижая скорости, вывернул вправо и чуть не столкнулся с идущей навстречу машиной. Взвыл гудок. Он резко выкрутил руль, выровнял машину и сбавил скорость, поглядывая в зеркало заднего вида.

— Надеюсь, они нас потеряли.

На всякий случай он ещё раз объехал вокруг квартала и снова глянул в зеркало. Глаза его расширились.

— Мадонна!

Он надавил на педаль газа, и двигатель машины взвыл.

— Где железяка? — спросил Карни.

— Сзади на полу.

Карни наклонился и, поерзав на сиденье, вытащил автомат и снял его с предохранителя. Он толкнул Велму, чтобы пригнулась, опустил стекло на задней дверце и выставил ствол.

Зеленый «Дюран-Роудмастер» ехал по встречной полосе, нагоняя их. Карни выпустил очередь в решетку радиатора.

Ответные выстрелы пробили заднее стекло. Карни пригнулся, выждал и снова выпрямился.

Потом вставил указательный палец в круглую пулевую дырочку на стекле и направил его на «Дюран».

Огонь, вылетевший из кончика его пальца, охватил машину.

«Дюран» замедлил ход; на блестящей краске плясало пламя. Но вот огонь начал скатываться с машины, превращаясь в дым, и скоро погас, не причинив автомобилю вреда. Огромный «Дюран» снова прибавил ход.

— У них тоже какие-то фокусы, босс!

— Заметил.

Тони свернул направо и резко нажал на тормоза; Карни влетел в спинку переднего сиденья. Впереди разгружалась длинная фура, перегородив проезд.

— Выходите! Бегите! — закричал Карни.

Тони дотянулся до заднего сиденья, подхватил автомат и, открыв переднюю дверцу, выпустил длинную очередь. Как раз в этот момент на него обрушился шквал пуль.

А Карни открыл заднюю дверцу, сполз на тротуар и, пробравшись между стоявшими у обочины машинами, спрятался за одной из них.

Он услышал приближающиеся шаги, вызвал обретенную силу и удивился, как её много.

— Карни!

Он узнал голос Симуса Риордана, который мог бы быть главарем мафиози, будь Твил итальянцем. Но поскольку Твил таковым не являлся, Риордан был лейтенантом, командиром демонов.

— Выходите, мистер Карни. Вы проиграли. Денги защитили нас так хорошо, что вы ничего нам не сделаете. Выходите. Даму мы не тронем. Она — одна из нас.

Карни встал.

Симус Риордан, высокий, рыжий, в твидовом пиджаке, вздрогнул, увидев в руках у Карни длинную трубку странного вида.

— Что это у вас?

— Базука.

— Что?

Карни показал, что это, нацелившись на «Дюран». Ракета, прошелестев, вылетела из ствола. Пока Риордан поворачивал голову, чтобы проследить за её полетом, «Дюран» превратился в огненный цветок. Ударная волна сбила Риордана с ног.

— Не очень хорошо они вас защитили. Риордан поднялся на колени, схватил свой автомат, но Карни успел подскочить и выбить оружие у него из рук. Потом изо всех сил въехал Риордану в солнечное сплетение.

— Не очень хорошо, Симус, мальчик мой.

Ещё удар. Риордан застонал.

— Тебя послали убить меня или поймать?

— Поймать и привезти.

Нога Карни нашла уязвимое место в паху Риордана.

— Убить тебя! — завизжал Риордан.

— Хотя этот ответ был получен под принуждением, я тебе верю.

Карни подошел к Тони. Большая часть пуль попала ему в ноги, а несколько угодили в грудь, но он ещё оставался в сознании.

— Мадонна, — сказал Тони, — меня убили. Странно, что не больно. Я всегда думал — как это…

Велма стояла на коленках на переднем сиденье, глядя на Тони.

— Ты в порядке? — спросил её Карни. Она кивнула и потянулась за чем-то.

— Вот, сохранила. — Она вручила ему бутылку.

Карни взял её, вытащил пробку и поднес горлышко к губам Тони.

— Выпей.

Тот глотнул и закашлялся.

— Ну прямо жидкий огонь.

— Терпи. Это спасет тебе жизнь.