– Это не такое уж непреодолимое препятствие, – сказал я. – Ее новая семья, какой бы она ни была, просто потратит деньги на биомолекулярный синтезатор и запрограммирует его так, чтобы он производил белковый материал, который ей подходил бы. Мы, конечно, знаем, каково это – лопать эту бурду, любой, кто путешествовал за пределами земного пространства, знает про такую гадость, но она, может, и выживет, если ее будут немножечко любить и достанут ей кетчупа с Оранжереи, чтобы ей не было так муторно жрать баланду.

Дарла задумалась над моими словами.

– Да, надеюсь, что ты прав. Я уже к ней привязалась. Она такая теплая и открытая... кстати, ты занимаешь очень высокое место в ее пантеоне великих существ. Ты спас ее от побоев, и она навеки тебе благодарна.

Я вытер руки о рубашку.

– Ну, это пустяки, в день у героев таких приключений – тыщи. Спасать, понимаете ли, прекрасных девушек, визжать, как резаный поросенок, когда укусит противная тварь, падать в обморок, чуть не попасть под дуло пистолета, просто потому, что проявишь гордость вместо разума... мне бы надо тогда было просто уйти из-за стола Уилкса.

– Вот-вот, Джейк. Это весь ты. Глупый, но гордый.

– Спасибо. Но ты мне начала рассказывать про Читу и про то, почему она здесь.

– А разве я не дорассказала? Ах, да. Я сказала ей, что она может поехать с нами, и пока я упаковывала вещи, она исчезла. Когда я закончила паковаться, она вернулась с охапкой плодов и всего такого прочего. Я сунула эту зелень себе в рюкзак и...

– Она знает про биохимию?

– А? Нет, конечно, нет. Может быть, она путешествовала раньше. Может, ее племя время от времени мигрировало. Я не знаю.

– Мне-то казалось, они крепко сидят на родной почве.

– Тогда я не знаю, откуда она знала, что надо захватить с собой еду. Но я ее спрошу.

Я допил остатки кофе. Он был из хорошего зерна, выращенного на Нуова Коламбиа.

– Ты еще что-то говорила про настоящее имя Читы. Каким образом ей приклеили кличку легендарного земного шимпанзе?

– Это ее так прозвали люди в мотеле, – она иронически подняла брови. – Остроумно, правда? Подходит к общему стилю мотеля, как они полагали. Ты себе представить не можешь, насколько популярны эти книги Берроуза после... бог знает скольких лет... двести или около того? Как бы там ни было, ее настоящее имя винва-хах-вии-вахви. Она сказала мне, что это означает «мягкая зелень, там, где она спит». По крайней мере, так я передаю ее перевод. Ее перевод своими словами невозможно было понять.

– Ладно, понял. Отныне она Винни, и не более того.

Я встал и потянулся. Затекшие мышцы постепенно разрабатывались.

– Еще одно, – сказала Дарла.

– Насчет Чи... то есть, я хотел сказать, насчет Винни?

– Да. Это что-то насчет Сэма и тебя. Она сказала, что сперва не поняла, что такое Сэм, то есть что именно он из себя представляет, пока не поняла, что он... ну, дух, который пронизывает весь тяжеловоз, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Она сказала, что почувствовала в тебе нечто, что ей не понравилось.

Я пожал плечами.

– Ну и ладно. Человек, которого ненавидят детки и маленькие пушистые зверюшки, не обязательно должен быть весь такой плохой.

– Не говори глупостей. Она тебя просто обожает – я же тебе сказала. Нет, это что-то, что связано с тобой. Что-то случилось с тобой или случится... не могу сказать точно.

– Предчувствие?

Она пожевала нижнюю губу.

– Нет, – она покачала головой. – Нет, забудь насчет «случится». Она не этими словами говорила. Это не было предсказание, интуиция или что-то в этом роде. Это просто «нечто» «вокруг» тебя. Вот как она это описала. Единственное разумное высказывание, которое я от нее могла получить, что она не любит запаха твоей куртки, потому что он плохой.

Я понюхал подмышки.

– Ну что же, говорят, что если тебе твои друзья об этом не скажут, то кто же сможет сказать?

Она закатила глаза к небу.

– Джейк!

– Прости. Но все-таки то, что она сказала, довольно расплывчато.

– Да, наверное. Но она-то была так уверена.

– Что она почувствовала, наверное, была моя устойчивая аура развратничества и дебоширства.

Дарла хихикнула.

– Ты хочешь сказать, твоей жизни, полной фантазий. Я случайно знаю, что ты недалек от монаха в этих вопросах. Ты даже не попробовал меня поцеловать.

– Не попробовал? Ну что же...

Я взял ее за плечи и притянул к себе, впившись в эти сочные губы совсем не монашеским поцелуем хорошего дорожного качества. После первой секунды она стала целовать меня в ответ. (Мне кажется, я ее удивил). Мы занимались этим еще долго.

Когда дело зашло настолько далеко, насколько могло при этих обстоятельствах, мы разжали объятия. Дарла немедленно начала ритуал приведения себя в порядок: пригладила волосы, поправила одежду, проверила, как ее губная помада, в искаженном зеркальце блестящей коробки с сахаром. Лицо ее было на веки вечные с макияжем, даже в самые худшие времена. В ней была определенная сосредоточенность, собранность и спокойствие – это привлекало меня, должен признаться. Обратите внимание: она была спокойна, но не холодна. Прекрасное самообладание. В ней не было никаких глупостей – но зато было хорошее чувство юмора, – никаких лишних движений, никаких колебаний. Я чувствовал, что она не может сказать ничего даже отдаленно нелепого или глупого. То, что сдерживало ее, было не интеллектом, а, скорее, опытом, житейским опытом, выучкой, искушенностью – хиповостью, что ли, если использовать такое древнее слово. Она была ветераном Космострады, но на ней не было потрепанности. Мне трудно было сказать, сколько ей лет: где-нибудь от девятнадцати до тридцати. Но в ее глазах сверкала особенная мудрость, это были глаза, которые видели больше, чем рассказывали об этом. Если использовать еще одно старое выражение с земли, то она многое повидала. Да, она многое повидала.

– Не хотел бы вмешиваться в неподходящие моменты, – осторожно объявил Сэм по внутренней связи, – но, ребята, что-то впереди.

Я пошел вперед. Мы продолжали гнать к горному кряжу, который теперь возвышался над горизонтом, словно серо-коричневая масса с легким левым краем. Это были покрытые снегом вершины. Они были похожи на формы с пудингом, которые день простояли на жаре, а украшения из взбитых сливок растеклись и засохли.

Какая-то старая телега волоклась перед нами и потом свернула на обочину, поскольку у нее, как мне показалось, были какие-то механические закавыки. Группа людей собралась возле машины на обочине.

Когда я поравнялся с ними, я инстинктивно затормозил, как я обычно делаю, когда вижу поломку на дороге. Однако недавние события с Моной настолько меня перепугали, что мне пришло в голову даже проехать мимо. Но нет. Один из пассажиров поломанной колымаги умоляюще замахал рукой – бородатый мужчина в просторном одеянии, которое смахивало на сутану. Я совсем съехал с дороги на всякий случай, переехав один из мостиков, которые были перекинуты через высохший ручей.

– Ну ладно, придется попробовать нюхнуть то, что они здесь называют воздухом, – сказал я неохотно. – По слухам, тут качество воздуха почти соответствует мировым стандартам. Сэм, на этих людях были респираторы или дыхательные маски или что-нибудь в этом роде?

– Нет, но возьми с собой баллончик углекислого газа. Очень легко перевентилировать легкие под таким сильным физическим напряжением. По-моему, у тебя в бардачке несколько штук валяется.

Помпы высосали из кабины хороший воздух и плохой впустили. Заметьте, вы, земляне: ничто не может сравниться с первым вдохом инопланетной атмосферы, причем неважно, насколько она близка к земной. Странные запахи поражают больше всего. Странные инертные газы, которые никогда не предназначались для человеческого обоняния, бродят по вашим носовым мембранам в сапогах с шипами. В лучшем случае, вы просто станете кашлять или давиться рвотой. В худшем – потеряете сознание и придете в себя в дыхательной маске, которую какая-нибудь добрая душа нашлепнет вам на физиономию, если повезет, но атмосфера Голиафа совсем не такая плохая. В ней был словно след полного запаха и разлагающихся фруктов, странная комбинация, если не сказать еще сильнее, но фруктовый запах немного смягчал медицинский, по крайней мере, делал его переносимым. Однако в поле зрения не было ни одного фруктового дерева. С плохой стороны, был в воздухе какой-то щекочущий в носу элемент, раздражитель какой-то что ли, который постоянно заставлял чувствовать себя так, словно вот-вот чихнешь, а все не чихалось. Но... по-моему, можно привыкнуть ко всему, к чему угодно. На самом деле, чем дольше я дышал этой дрянью, тем менее противной она мне казалась, тем меньше я замечал все ее недостатки. В этом воздухе было очень приличное содержание кислорода, хотя под несколько высоковатым давлением. Может быть – не стану говорить более уверенно – можно привыкнуть к тому, чтобы прогонять через легкие такой вот суп.

С таким воздухом я еще мог жить. Вот жара-совсем другое дело, я к ней не был готов, даже после Оранжереи. Я открыл люк, и это было похоже на то чувство, которое испытываешь, когда открываешь дверцу духовки. Одни разговоры о сухой жаре и влажной, только коэффициент мучений от той и от другой никак нельзя применить к тому, что чувствуешь тут. Было просто страшно жарко, и это все, что можно в таком случае сказать. Жара меня просто подавила. Планета терзала мои ноги своим притяжением, солнце стало поджаривать мне кожу в соусе обильного пота.

– Дарла! Брось мне свой зонтик, пожалуйста! И поскорее!

Она так и сделала, и я открыл его и наставил на скворчащее жаром небо.

Я медленно прошел через мостик, на миг остановившись, чтобы осмотреть один из придорожных столбиков, обрушившихся в канаву. Я не рисковал наклоняться вниз слишком далеко, чувствуя, что могу потерять равновесие и упасть.

Меня встретил черный человек. Он был не совсем чернокожий, скорее шоколадный, высокий, с округлыми плечами, очень тощий. Большая рука с длинными пальцами совершенно поглотила мою.

– Привет! Очень мило с вашей стороны остановиться и мне помочь. Я не думал даже, что вы остановитесь.

Акцент у него был британский, манеры очень приятные. После того, как я назвался только именем, он ответил:

– Я Джон Сукума-Тейлор. Крайне неподходящее место для всяких поломок и аварий. Жара почти доконала нас. Это слишком напоминает мне об Африке. А я прожил в Европе большую часть своей жизни. И это мне очень нравилось.

– А почему же вы уехали? – спросил я, получилось слишком грубо. Что поделать, мне было жарко!

Он принял это за шутку.

– Иногда я и сам себе задаю этот вопрос! – он фыркнул.

– Извините. Я не хотел задать этот вопрос так грубо, как он прозвучал.

– Не беспокойтесь. Кое-кто из наших готовы пооткусывать друг другу головы. Жара всех нас окончательно доконала. Мы попали в весьма неприятную заварушку. Как вы думаете, можем мы вас просить помочь нам?

– Естественно. А что стряслось?

Мы пошли обратно к колымаге, которая стояла на домкратах, причем весьма ненадежно. Колымага была старьем из старья, но в свое время ее построили, чтобы она развивала большие скорости и брала хорошие повороты. У нее был хороший бампер вокруг всего корпуса, чтобы она не могла перевернуться, и это приводило к тому, что под нее трудно было подлезть. Встроенные домкраты едва-едва ее держали, особенно в таком притяжении. Любой человек, которому взбрело бы в голову под нее забраться, рисковал бы тем, что много тонн металлолома с низким клиренсом приземлились бы ему на грудь. Чтобы устранить такую вероятность, многие пассажиры подкладывали под края машины мешки, наполненные землей. Землю брали лопатами из ближайшей конусообразной кучи, одной из многих на равнине. Поблизости не было никаких крупных камней, которые могли бы облегчить задачу. Работа шла медленно.

– Все, что я могу вам сказать, – сказал Сукума-Тейлор, беспомощно разводя руками, – это то, что машина просто отказала, вот взяла и отказала. Мотор заглох, и она остановилась посередине дороги, да еще тут, где нет никакой помощи. Несколько из наших людей отличаются талантом к механическим работам, но никто из них пока не смог как следует понять, что же с ней такое. Мы вытащили несколько сидений и попытались добраться до мотора изнутри, но болты, которые держат кожух мотора, не отвинчиваются, а у нас нет никаких мощных инструментов.

– Как плохо... именно так и надо было бы добраться до нутра такой штуковины. Лезть под нее – никакого толку. Но все зависит от того, чем колымага приболела.

– Я тоже так думаю. Приборы мониторинга мотора все еще действуют, но они ничего особенного не говорят. Для меня, по крайней мере.

– Дайте-ка я взгляну, – сказал я. – Пока я этим занимаюсь, я бы предложил вам убрать эти мешки с песком из-под бампера и подложить их под оси. Если колымага все-таки упадет, бампер все равно погнется.

Крупный чернокожий мужчина нахмурился.

– Вы знаете, вы абсолютно правы, – он устало покачал головой. – Невежество так мешает в жизни! Особенно когда речь идет о машинах.

– Тут оно может оказаться просто смертельно, – я доплелся до люка.

Приборы ничего мне не сказали, поскольку они были без малого просто игрушечными огоньками. Никакого следа от плазмодиагностической системы, даже пусть эта махина когда-то была торговым грузовиком.

Сукума-Тейлор аккуратно спустил в люк свое длинное тело и сел возле меня.

– Что-нибудь нашли? – спросил он с надеждой.

– Нет, немного пока. Похоже на то, что у вас в полную силу работает передатчик, но кроме этого я ничего не могу сказать по таким приборам. Она заводится?

– Да, но мотор никак не хочет работать. Все остальное вроде в порядке.

– Угу. Ну что же, это может быть все, что угодно, если потеря плазмы – это весьма серьезно. Я тогда здесь на месте ничего поделать не смогу.

– Я этого и боялся, – смущенно сказал Сукума-Тейлор.

– Вам повезло в одном смысле. Эти старые фургоны пока среди тех немногих корыт, построенных на земле, которые еще бегают по Космостраде. Мой тяжеловоз сделан на другой планете, но построен по заказам земли и с учетом требований человека. Поэтому я хорошо знаком с таким оборудованием. Однако я все-таки не механик. Тут надо быть специалистом.

– Все, что вы сможете сделать, Джейк, будет оценено по достоинству.

– Ладно, попробую.

Я промокнул лоб уже влажным рукавом.

– Не помню, пользуются ли эти старые колымаги источниками ионного газа. Если так, то вам нужна щепотка титана в топливе. Иначе между импульсами у вас будут всюду проскакивать нейтральные частицы. Я забыл, есть там такой источник или нет. Какое топливо вы используете?

– Дейтерий-тритий высокой пробы.

– Ага, так я и думал. Мой тяжеловоз ездит на двойном топливе. Более новая конструкция.

– А-а-а...

– Когда вы в последний раз заправлялись?

Африканец почесал в затылке.

– Вы знаете, не помню. Мне кажется, этих вещей надолго хватает, чуть ли не на вечность.

Продолжая свою линию, я вытащил тостер и спросил:

– Отвертка у вас есть?

Сукума-Тейлор завопил, чтобы принесли отвертку, и один из пассажиров, молодой восточный юноша, принес ее. Я взял отвертку, открыл панель приборов, засунул туда тостер и прочел результаты. Конечно.

– Я понял, в чем ваша беда, – сказал я, ставя панель на место. Естественно, она не желала становиться туда, где только что так крепко сидела. Я попытался впихнуть ее силой, но ничего не получилось.

– Правда? – он был потрясен.

– Ага. У вас топливо кончилось.

– Как! Вы шутите!

– Нет. Просто перегорел показатель уровня топлива.

Африканец хлопнул себя по лбу.

– Вот черт. И после всех наших мучений и ползанья под машиной... – Он высунулся из люка и прокричал: – Люди! Оставьте то, что делаете! Наш друг показал нам, какие мы глупцы. – Он снова повернулся ко мне. – Старина, простите, что побеспокоили вас. КАКАЯ КЛАССИЧЕСКАЯ тупость с нашей стороны!

– Да это в принципе может... ух-х-х!.. случиться с каждым. Помогите-ка мне вот с этим, ладно?

Мы общими усилиями затолкали панель на место. Прорези для болтов, эти вредные существа, естественно, не хотели выравниваться по прорезям для гаек. Я протянул ему шурупы, и он недоумевающе на них посмотрел.

– Я вот что хотел спросить, – спросил я небрежно, – вы что, какая-то религиозная группа?

Он просиял.

– Да! Мы телеологисты. Церковь телеологического пантеизма. Вы про нас слышали?

Человек, который гордится своей религией, заслуживает того, чтобы им восхищались.

– Нет, не слышал.

– Э-э-э. Ну хорошо, так мы как раз телеологисты и собираемся заселить эту планету. Мы как раз направляемся в Максвеллвилль.

Мы вышли наружу. Всего в этой компании было семь человек, не считая африканца, который, как я предположил, и был главой. Четверо из них – женщины, принадлежащие к разным расам. Одного из них, из оставшихся мужчин, я принял за австралийского аборигена.

– Для колонии вас тут не так уж и много.

– А мы передовой отряд. Остальные из нас потом появятся следом, по нашим стопам. Мы ответвляемся от коммуны на Хадидже, в конечном итоге мы надеемся перетянуть всех на Голиаф. Наше присутствие на Хадидже вызывает... м-м-м-м... досаду.

– Понятно. Вы собираетесь здесь завести хозяйство?

– Надеемся. – Сукума-Тейлор сказал мне, когда мы стояли и смотрели, как его люди опустошают мешки с песком и вытаскивают их из-под машины. – Собственно говоря, нам пообещали дать землю...

Со стороны одной из конических куч донесся вопль, который прервал наши рассуждения. Мы повернулись и посмотрели в ту сторону. Один из мужчин, который перекидывал землю лопатой, лежал на земле неподалеку от кучи. Он сражался с чем-то, что, по-видимому, схватило его. Его сотоварищ колотил это странное существо лопатой. Мы рванулись – вернее, попытались рвануться при повышенной силе тяжести – к этой группе.

Существо оказалось животным в полметра длиной, в металлическом на вид панцире, разделенном на отдельные сегменты. У него были клешни, как у краба, но на каждой лапе таких клешней было не по две, а больше. Три отдельных элемента были специально расположены природой для хватания и резания. Существо схватило щиколотку человека, который лежал на земле, в тесную хватку. Еще страшнее было увидеть, что в другой лапе существо сжимало лезвие, острое и блестящее, и им старалось раз за разом проткнуть ногу человеку. Тот, в чьих руках была лопата, отказался от попытки избить существо плоской стороной и стал пользоваться лопатой, как рубящим инструментом. После десятка ударов ему удалось разрубить существо надвое. Передняя половина продолжала сражаться. Подбежало несколько человек, и мы все одновременно постарались ухватиться за это страшное существо. Мы разодрали скотину, словно вареного рака. Я увидел, как еще один человек, тот самый австралийский абориген, сумел оторвать то щупальце, которое размахивало лезвием, ценой кровоточащего пореза на ладони.

Мне достался в драке боковой член этой твари, и я стал его рассматривать. То, что оказалось на вид чем-то вроде чеканного металла цвета меди, было обернуто вокруг мягкой, резинистой кожи существа. Миниатюрная броня. Собственно говоря, металл и был весьма похож на медь, может быть, с легким добавлением жести. Может, бронза. Броня была прикреплена чем-то вроде липкого черного клея, который показался, когда я отодрал броню от ноги. Кожа была песочного цвета, мягкая. Я стоял и сосредоточенно изучал ее.

– Их много!

Я поднял голову. Пока мы боролись с первым существом, множество их выскочило из той самой конусообразной кучи. Они выскакивали из нее, как капли лавы из вулкана, соскальзывая по крутым бокам конуса, кое-кто из них безумно кружился на солнце, но некоторые сразу установили, что нападать надо именно на нас, и они полетели навстречу, а лезвия сверкали на солнце. В одно мгновение их оказалось на месте около сотни.

Мы отступили к автобусу. Я сжег одного, который рванулся на нас с таким видом, как самурай, когда рвется в бой, крича «банзай!». Он вращал лезвием, а в глазах горела чистая лютая ненависть. После этого в пушке осталось на два выстрела. А эти все наступали. На нас шла волна. Двоих я застрелил, третьего затоптал в грязь, но сперва он пронзил мне щиколотку и ущипнул до крови за левую икру другим щупальцем. Я поднял его оружие. Это был меч, другого слова тут не найдешь, неправильной формы и довольно грубо сработанный, словно та же броня, но у него было острое лезвие, с которым надо было считаться. Щиколотка стала пульсировать болью.

Существа передвигались очень быстро. Они уже отрезали нам путь отступления к автобусу и вверх по мостику. Мы только могли отступать параллельно автостраде.

– Мы, кажется, потревожили их гнездо, – сухо заметил Сукума-Тейлор.

– Ты хотел сказать, их казармы, да?

Мы побежали, на миг схватки один на один прекратились. Они не отставали от нас, когда мы отступали, и, оглянувшись, я с изумлением увидел, что они выстраиваются в ряды для организованного преследования.

Что-то просвистело мимо меня.

Я услышал вопль и оглянулся. Чернокожая женщина лежала на земле, схватившись за затылок. Мы бросились назад, и я наклонился над нею. Снаряд оставил на коже ее головы кровавую рану. Рядом я увидел нечто блестящее и нагнулся. Это был кусочек мягкой меди величиной с виноградину. На более близком расстоянии девушка могла бы получить и более серьезную рану. А так она отделалась просто легкой контузией. Я посмотрел на море ползущего на нас металла в поисках источника артиллерийской атаки. Из того, что я видел, они стреляли в нас из орудия, похожего на пращу, которым управляли три существа. Двое держали концы длинной эластичной ленты из черного материала, возможно, какая-то разновидность того же вещества, из которого они делали клей для своей брони, а третий оттягивал середину ленты назад метра на три. Сила отдачи от ленты была вполне достаточна, чтобы превратить ее в грозное оружие.

Еще один шарик прожужжал мимо моего уха. Артиллерия надвигалась, прыгая огромными скачками вперед после каждого выстрела. Я помогал нести девушку, которая почти потеряла сознание. Кругом не было никакого подходящего места для укрытия, только другие гнезда-конусы. Жара была такая, что она перестала просто оглушать меня – она вытягивала прочь мои силы. Остальные выглядели так, словно вот-вот упадут, теперь никто из них не потел, потому что все жидкости тела достигли кожи и испарились. Они слишком давно находились на открытом воздухе. Во мне все еще был пот, но кран, что называется, был вовсю открыт. Чувство полета и нереальности навалилось на меня – это действовала гипервентиляция.

Сэм как раз разворачивался.

Пехота пошла в атаку. Они легко настигли нас, поскольку наше отступление тормозила девушка. К тому времени, когда мы на ходу более или менее привели ее в себя и поставили на ноги, они напали на нас. Девушка снова упала.

Ни у кого из нас не было огнестрельного оружия в рабочем состоянии, но мы отбивались чем только могли: обеими лопатами, домкратом, различными орудиями, оказавшимися под рукой. Я колотил их зонтиком, пока он не разлетелся на кусочки, потом стал отбиваться от них своими сапогами одиннадцатого размера, военными сапогами колониальной милиции, жалея, что не надел сегодня высокие сапоги этой марки. Никому из нас не удавалось легко отделаться. Справа от меня упал мужчина, потом женщина. Я увидел, как Сукума-Тейлор лягает этих тварей, пока одна из них не ухватила его за ногу и не стала резать ее своим лезвием. Он закричал, развернулся и побежал, а существо висело на его ноге. Он попробовал сбросить его пинком, однако оно продолжало держаться мертвой хваткой, и ему пришлось упасть и только так бороться с ним.

Существа столпились над первой упавшей женщиной, той, которой в голову попал медный снаряд. Она страшно пронзительно вопила, но никто не мог к ней пробраться. Я попытался было продвинуться вперед, пиная этих тварей, раскидывая их в стороны, но я не мог пройти ни шагу. Один заполз мне на ногу сзади, и я почувствовал обжигающую боль в бедре. Я оторвал животное прочь и откинул его. Я отступил назад и споткнулся о частично погруженный в землю кусок металла, вероятно, колышек от палатки. Не тратя времени на размышления, кому же это пришла в башку такая блажь разбивать лагерь прямо в сердце ползучего ада, я вытащил колышек и стал размахивать им на врагов, что не дало практически никаких результатов, кроме того, что вышибленные лезвия полетели из нескольких щупальцев, а враги не могли слишком близко наступать. Я отступал и размахивал, отступал и размахивал, и у меня не было времени повернуться и посмотреть, где Сэм. Я слышал, что он приближается.

В конце концов нападающие несколько смешали ряды передо мной, и я поднял взгляд. Сэм ехал через мост, раздавливая и приминая живой ковер брони и тел. Звук был такой, словно он ехал по куче яиц и металлолома.

Что-то скользнуло у меня между ног. Это было существо из конуса, но оно появилось сзади. Я резко развернулся кругом. У нас в тылу была вторая армия, и она успешно надвигалась на нас. Что-то в этих существах выглядело слегка по-иному, и я понадеялся, что это другая армия, на наше счастье, возможно, враждебный сосед первой. Похоже было на то, что так оно и есть, поскольку напавшие на нас совсем от нас оторвались и отступили на короткое расстояние, ожидая, когда первая волна ударных войск с другой стороны минует нас и достигнет их. Мы стояли посреди военных действий, глядя на то, как горстка самоубийц из напавшей армии рванулась на вражеские ряды. С ними было покончено очень быстро: их разодрали на кусочки и оставили судорожно дергаться остатками жизни на песке. Эти малые, почти символические нападения, казалось, были прелюдией к главной атаке. Героически? Глупо? Может быть, в этом была какая-то своя цель.

Нас осталось пятеро. Три тела лежали в кипящей массе тел и брони странных существ.

– Эй, вы все! – завопил я. – Стойте смирно!

Как только я успел это сказать, восточная армия атаковала. Мы стояли, словно быки моста в бешено бурной реке. Несколько тварей остановились, чтобы принюхаться к моим ногам, прежде чем они рванулись вперед.

Сэм двигался к нам, прорезая линию боевых действий. Дарла открыла люк и нацелила свое ружье на землю.

– Не надо! – закричал я. – Дружественные войска!

Я сделал знак выжившим, чтобы они следовали за мной, пока я аккуратно пробирался между кишащими везде наступавшими солдатами. Наконец я добрался до машины и протянул руку вверх, чтобы Дарла помогла мне забраться внутрь. Я скользнул на водительское сиденье и помог остальным залезть. Сукума-Тейлор был последним, и мне странно было видеть его в живых. Я откинул водительское сиденье на место, забрался в него и загерметизировал кабину.

Вел тяжеловоз Сэм. Мы развернулись и рванулись к дороге. Голова моя откинулась на иллюминатор.

Я увидел, как твари тащат прочь оторванную человеческую ногу.

Одна из женщин впала в истерику, но Дарла скоро нашла на нее управу, вкатив ей что-то из аптечки, что ее успокоило. Женщина обмякла и застонала.

Гипервентиляция прекратилась, и голова моя наконец опять прояснилась, но я закрыл глаза и не мог открыть их снова.