I

Ньюфорд, июнь 1975-го

      Снежная зима давно осталась позади, но Иззи не без тревоги свернула на Стэнтон-стрит, ведущую к маленькому домику позади особняка, где находилась студия Рашкина. Она со страхом ожидала возвращения воспоминаний о банде подростков, но единственное, что возникло в ее мыслях, — это визит в полицейский участок несколько недель назад, когда пришлось перелистывать альбом с фотографиями преступников. Иззи внимательно, страницу за страницей, разглядывала портреты, но ни одно лицо не показалось ей знакомым. Вся эта процедура потеряла смысл после высказывания одного из детективов о том, что лишь малая доля таких расследований приводит к арестам и еще меньшая — к судебным разбирательствам.
      — Особенно неутешительны результаты в случаях проявления неоправданной жестокости, как произошло с вами, — продолжал детектив. — В девяти случаях из десяти жертва знает своих обидчиков. Не обязательно хорошо знает. Это может быть кто-то, кто в метро вытащил у вас мелочь из кармана, или соседский подросток, которого вы обидели, даже не сознавая этого. В таких ситуациях мы можем опираться хотя бы на мотив преступления. В вашем случае все версии ведут в тупик. А поскольку вас не ограбили, мы даже не можем вычислить нападавших по украденным вещам, например по приметным ювелирным украшениям. Мне очень жаль, мисс Коплей. Хотелось бы иметь более утешительные известия, но я только могу вас заверить, что дело не будет закрыто. Если появится что-то новенькое, я вам сообщу.
      Посещение полицейского участка нисколько не повлияло на ход расследования, зато подействовало на Иззи. Теперь вместо расплывчатых теней или, что еще хуже, лица Рашкина, у нее перед глазами стояла целая вереница неприятных личностей из полицейского альбома.
      Иззи неуверенно остановилась на повороте. Могло быть и хуже. По крайней мере, она избавилась от иллюзий. Но эта мысль не помогала прогнать ночные кошмары. Как же Рашель научилась справляться с последствиями нападения? Какие сны преследовали ее? Иззи еще раз глубоко вздохнула. Дальше откладывать возвращение к прошлому невозможно. Сегодня ей придется преодолеть свои страхи.
      Лето уже вступило в свои права, и виноградные лозы почти полностью закрывали стены. Вдоль дома яркими пятнами расцвели кусты желтых и сиреневых ирисов, каждая группа цветков укрывалась за частоколом длинных остроконечных листьев. Иззи немного помедлила, разглядывая окна второго этажа в надежде уловить хоть какое-то движение внутри студии, но напрасно. Весь дом выглядел покинутым — не полностью заброшенным, а просто нежилым.
      По мере приближения к зданию в памяти Иззи всплывали другие воспоминания. Еще более болезненные. Тропинка поворачивала и уходила под купол кленовых и дубовых ветвей. На этом месте она впервые как следует рассмотрела Джона — разговор в темноте у библиотеки не в счет — и поразилась его сходству с картиной «Сильный духом». Если бы он снова был здесь! Но на тропинке ни позади, ни впереди никого не было.
      Иззи приказала себе не думать о Джоне. Легче было сказать, чем сделать, но всё же стоило попытаться.
      Иззи поднялась по лестнице и подергала дверь. Заперто. Спустившись вниз, она заглянула под цветочный горшок. Ключ лежал там, как и было сказано в письме Рашкина.
      Значит, он и в самом деле уехал. Иззи снова поднялась по узкой лесенке, отперла замок и вошла внутрь. Помещение показалось ей незнакомым. Стены и потолок остались теми же, но из мастерской исчезли работы Рашкина, и от этого комната казалась огромной. На стенах висели только ее собственные картины, заботливо принесенные из кладовой первого этажа. Остались и два мольберта — ее и Рашкина — и длинный деревянный стол, тянущийся из одного конца студии в другой. На его поверхности стояли бесчисленные коробки, содержащие всевозможные принадлежности для рисования — тюбики с красками, кисти, растворитель, льняное масло и тому подобные предметы, все еще в магазинных упаковках. Под столом выстроились в ряд стопки чистых холстов, рамы, альбомы для эскизов, банки с гипсом и другие материалы. Мольберт Иззи остался на прежнем месте, рядом с ним, на маленьком столике, были заботливо разложены кисти, чистое полотно ожидало первого мазка краски. Мольберт Рашкина был оставлен пустым, как и столик рядом с ним.
      Иззи не спеша прошлась по мастерской. Острое чувство одиночества и утраты охватило ее в опустевшем помещении. Впечатление заброшенности стало еще сильнее. Изменился даже воздух — закрытые окна не пропускали свежий ветерок, и еще в комнате не хватало привычных запахов краски и растворителя.
      На рабочем столе лежала записка, в которой Рашкин почти повторял то, что уже сообщил в письме. Кроме того, он уведомлял, что плата за помещение, свет и телефон будет регулярно поступать во время его отсутствия.
      Но где же он сам?
      В этом весь Рашкин. Он объясняет только то, что находит нужным.
      В самом конце записки был постскриптум, в котором художник в случае необходимости предлагал Иззи связаться с адвокатской конторой «Ольсен, Сильва и Чизмар», телефон которой он тоже оставил. Иззи задумчиво перечитала название конторы и спустилась вниз в поисках телефона. Сняв трубку, она набрала номер галереи «Зеленый человечек».
      — Привет, Альбина, — сказала она, как только на ее звонок ответили.
      — Иззи! Рада тебя слышать. Как ты себя чувствуешь?
      — Намного лучше. Сегодня хочу приступить к работе.
      — Это здорово.
      — Я тут кое о чем размышляла. Ты помнишь предложение о покупке «Сильного духом»? Не можешь ли назвать мне контору, через которую оно поступило?
      — Дай подумать. Что-то вроде Сильвера и кого-то еще. Если бы я услышала, я бы точно вспомнила.
      — Может, Сильва? — спросила Иззи. — «Ольсен, Сильва и Чизмар»?
      — Да, точно. А в чем дело? Ты же сказала, что не собираешься ее продавать?
      — Я и сейчас не собираюсь. Просто наткнулась на одно имя, и оно напомнило мне об этом предложении.
      Иззи перевела разговор на другую тему и вскоре распрощалась с Альбиной. Затем она осмотрела жилые комнаты, но там было еще меньше признаков присутствия хозяина, чем наверху. Осталась только мебель, кухонная утварь и немного консервов. Все остальное исчезло. Ни набросков, ни эскизов. Никаких личных вещей. Словно здесь никто никогда не жил.
      Вернувшись в студию, Иззи распечатала несколько заклеенных коробок и выложила на стол их содержимое. На свет появились коробки с пастелью, углем, карандашами, баночки с фиксажем и прочие припасы. Казалось, что у Иззи свой собственный художественный магазин прямо в студии. Только это не ее студия, а Рашкина. Но хозяин уехал, уничтожив все следы своего пребывания.
      Иззи снова медленно осмотрела комнату. Почему он уехал? Почему оставил ей все эти принадлежности? Почему представители его адвокатской конторы пытались купить ее картину, в то время как сам Рашкин настаивал на ее уничтожении? Не может быть, чтобы он решился выбросить такую сумму только ради исполнения своей прихоти.
      Иззи тряхнула головой. Нет, Рашкин сказал совершенно определенно, что только она сама может отправить Джона обратно. Она вызвала его в этот мир, и его судьба находится в ее руках.
      Иззи прошла к окну и села на диван, не отрывая глаз от того места, где осенним утром встретилась с Джоном. Всё бессмысленно. И появление существ, называемых Кэти ньюменами, и исчезновение Рашкина, и ее ненамеренная ссора с Джоном...
      А насколько ненамеренной была эта размолвка? Может, честнее было бы признаться, что она исчерпала предел его терпения и Джон тоже захотел расстаться? Возможно, он и в самом деле ни разу не обманул ее, но какое будущее может быть у отношений, построенных на сплошных загадках и недомолвках? Когда один из них не имеет прошлого? Когда один из них не был даже рожден, а был вызван другим при помощи волшебства?
      Спустя некоторое время Иззи взяла со стола альбом для эскизов и кусочек угля и вернулась к окну. Она стала машинально рисовать открывающийся из окна вид, предоставив мыслям кружиться в голове, пока они не стали путаться между собой. Бесконечные вопросы превратились в своеобразное заклинание и уже не требовали ответов. Наконец ее мозг полностью сосредоточился на рисовании.
      «Я больше не стану задавать вопросы, — решила Иззи. — Ни одному человеку. Пусть на них отвечает мое творчество».
      Она отложила альбом, взяла пачку угля и встала перед мольбертом. Вскоре на холсте появился черновой набросок. К тому времени, когда небо за окнами начало темнеть, пейзаж на мольберте проступил совершенно отчетливо. Иззи прибралась, вышла, заперла за собой дверь и положила ключ в карман. По дороге она перекусила в ресторанчике, а потом отправилась на одну из вечеринок, которыми славилась Уотерхауз-стрит, где выпила слишком много спиртного. Но не пошла домой, а позволила какому-то поэту, двумя годами моложе ее самой, увести себя к нему в квартиру и уложить в постель. В свои двадцать лет она чувствовала себя почти старухой.
      Около четырех утра Иззи проснулась от неприятного чувства, что за ними кто-то наблюдает. Она села на кровати, осмотрела незнакомую комнату, подошла к окну. Спальня находилась на третьем этаже, и снаружи не было ни деревьев, ни пожарной лестницы, ни даже лоз дикого, винограда.
      Иззи не стала возвращаться в постель. Она оделась и прошла в ванную комнату. Найти флакон с аспирином не составило труда, и она приняла сразу три таблетки, запила стаканом воды, а потом вышла из квартиры поэта и отправилась домой на Уотерхауз-стрит.
      В постель поэта Иззи не вернулась, зато через два дня переспала с его лучшим другом.

II

Ноябрь 1975-го

      На второй персональной выставке Иззи в галерее «Зеленый человечек» было выставлено семнадцать картин, и все они были проданы.
      — Теперь я абсолютно уверена, что мы назначили за них слишком низкие цены, — сказала Альбина вечером, когда она, Алан, Кэти и Иззи отправились праздновать это событие.
      Они сидели в ресторане «Рыжий лев» у окна, выходящего на Ли-стрит. Магазины уже закрылись на ночь, но даже в этот промозглый осенний вечер по тротуарам шли многочисленные пешеходы. Богемная молодежь, заезжие туристы и местные жители возвращались в свои дома или, наоборот, направлялись на вечеринки и концерты. В потоке людей Иззи заметила высокую женщину с львиной гривой золотисто-красных волос. Она прогуливалась с грацией пантеры, легкий хлопковый жакет, несмотря на сырость и холод, был расстегнут снизу доверху. Мужчины, очарованные ее красотой, оборачивались вслед, но не замечали сужающихся кверху длинных ушей, на которых пробивались завитки рыжеватой шерсти. Впрочем, на улице было достаточно темно, а золотисто-рыжие волосы почти полностью скрывали уши женщины.
      Иззи закончила картину и вызвала появление этого ньюмена за два дня до открытия выставки. Картина еще не имела названия, но при виде идущей по улице женщины Иззи решила назвать полотно просто «Грация». Она уже пожалела, что изобразила женщину прислонившейся к одному из каменных львов библиотеки, а не в окружении праздной толпы на Ли-стрит.
      — Я в самом деле сожалею об этом, — сказала Альбина.
      Иззи потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что последние слова обращены именно к ней. Алан улыбнулся.
      — Она стала слишком преуспевающей художницей, чтобы обращать внимание на болтовню плебеев вроде нас, — промолвил он. — Иззи, я прав?
      — Ха-ха.
      — В следующий раз, — продолжала Альбина, — я назначу более высокие цены.
      — Да, — восторженно воскликнула Кэти. — На очередной выставке картины должны оцениваться в два-три раза дороже. Перед нами шедевры, которые в один прекрасный день заставят людей почтительно склонять голову.
      — Перестаньте, пожалуйста, — взмолилась Иззи, пытаясь под столом толкнуть Кэти ногой, но одновременно заливаясь краской смущения.
      Кэти отдернула ногу, и удар Иззи пришелся по ножке стола.
      — Ну-ну, — сказал Алан. — Великий Ван Гог не стал бы так себя вести.
      — Только потому, что он давно умер, — заметила Кэти. — Разве ты не помнишь историю?
      — Неужели он уже устарел? — насмешливо удивился Алан.
      — Он в любом случае остался в прошлом, — сказала Кэти. — А вот звезда нашей belleИззи только восходит.
      Несмотря на явные насмешки друзей, Иззи не могла не радоваться успеху выставки. Все картины были проданы. Пришедшие художники, которых она знала только по их произведениям, подходили к столику, чтобы поздравить ее. Такая удача несколько пугала Иззи, ведь представленные картины не были самыми лучшими из ее работ. Ни одно полотно, которое вызвало появление ньюменов, не было выставлено, а все они намного превосходили городские пейзажи и зарисовки. Это не означало, что в другие работы она вкладывала меньше труда и вдохновения, чем в картины-переходы; просто те, которые вызывали появление ньюменов, отнимали у нее больше душевных сил. Проданные картины были совершенными с точки зрения техники. Картины-переходы возбуждали в душе особые чувства, которым она не могла найти определение.
      — В отличие от твоих так называемых друзей, — снова заговорила Альбина, — я говорю вполне серьезно. Мы должны самым тщательным образом пересмотреть уровень цен на твои произведения, выставляемые галереей.
      Иззи ненавидела разговоры о бизнесе. Она просто пожала плечами, что ее ни к чему не обязывало.
      — Как скажешь.
      — Тогда поговорим об этом позже, — успокоилась Альбина.
      — И правильно, — воскликнула Кэти, поднимая свой бокал. — Сегодня мы будем только праздновать. За Иззи и ее дальнейшее процветание!
      Иззи вспыхнула от смущения, а Алан и Альбина присоединились к тосту Кэти. Люди за соседними столиками с улыбкой посматривали в их сторону.
      — За моих друзей, — сказала Иззи, чокаясь своим бокалом с остальными. — За вас и ваши успехи.
      — Аминь, та belleИззи, — рассмеялась Кэти.
      После ужина они пили кофе и Альбина снова вернулась к разговору о картинах Иззи, которые вызвали появление ньюменов.
      — Я и не думала, что после выставки в твоей студии остались завершенные полотна, — сказала она.
      — Нет ничего такого, что я хотела бы продать, — ответила Иззи.
      — Но Джилли говорила, что ты выполнила серию портретов сказочных персонажей — что-то вроде того, над чем она сама работала одно время, но только не такие нереальные, как у нее.
      — Да, — кивнула Иззи. — Но это всего лишь мой эксперимент.
      — Я бы на твоем месте внимательно просмотрела эту серию. Чем скорее мы сможем выставить твои следующие работы, тем лучше. Было бы непростительно глупо не воспользоваться благоприятным моментом.
      — Да, я понимаю.
      Иззи выглянула в окно на Ли-стрит. Поток пешеходов уже поредел. Джорди, брат Кристофа, заканчивал выступление на тротуаре напротив овощного магазинчика. По обеим сторонам от него двое гитаристов ждали своей очереди выступать на уличной сцене. На противоположной стороне под аккомпанемент цимбал перед немногочисленной группой запоздалых прохожих выступал мим. Ньюмен «Грации» уже давно скрылась из виду, других существ с картин Иззи тоже не было видно.
      Теперь она частенько замечала своих ньюменов в толпе людей, всегда издали, порой лишь уголком глаза, и до сих пор никто не приблизился к ней так, как это сделал Джон. Иззи казалось, что они интересуются ею не меньше, чем она интересуется ими, но что-то препятствовало их сближению. Иногда ей казалось, что это Джон попросил их держаться от нее подальше. А может, они считали, что Иззи будет расспрашивать о нем? Как только представится случай поговорить, она непременно всё объяснит и заверит, что сыта по горло общением с Джоном. Она больше и не думает о нем.
      Иззи с трудом удержалась, чтобы не проверить, не вырос ли у нее нос от такой откровенной лжи.
      — Иззи?
      Пытаясь привлечь внимание к своим словам, Альбина тронула ее за рукав. Иззи слабо улыбнулась и сосредоточилась на своей подруге.
      — Извини, я немного отвлеклась.
      — Я говорю всё о тех же картинах — о твоем эксперименте. Мне очень хотелось бы на них посмотреть.
      Иззи покачала головой.
      — Иногда я рисую картины просто для себя, — попыталась она объяснить. — Если все выставлять на продажу, ничего не останется. Невозможно будет сравнить последние работы с более ранними. Мне нравится думать, что эти несколько картин останутся в студии, что не придется объяснять, как и почему они появились и что я хотела выразить в этих полотнах. Это просто произведения, на которые я могу взглянуть в любой момент, оторвавшись от мольберта и... Я не могу объяснить. Наверно, я к ним уже привыкла.
      — Мне кажется, я тебя понимаю, — задумчиво произнесла Альбина. «Может, и так», — подумала Иззи. Может, и в самом деле ее слова имели смысл для тех, кто не знал о существовании ньюменов и о том, как они появились в этом мире. Но единственным человеком за столом, кто мог уловить скрытый смысл ее путаных объяснений, была Кэти. И в самом деле, она улыбнулась в ответ и подмигнула Иззи.

III

      Две недели спустя после вечеринки в «Рыжем льве», вернувшись в квартиру после работы в студии, Иззи обнаружила на своей постели толстый почтовый конверт. От волнения при виде знакомого почерка Рашкина у нее участился пульс.
      Почему? Почему он решил написать после нескольких месяцев молчания?
      Она взяла конверт и поискала обратный адрес. Его не было. Штемпель на конверте был настолько смазан, что определить место отправления было невозможно, но, судя по почтовым маркам, письмо было написано внутри страны, так что автор мог находиться где угодно между Атлантическим и Тихоокеанским побережьем. А может, и в самом Ньюфорде. После долгих размышлений Иззи всё же распечатала письмо. Внутри находился лист плотной бумаги, исписанный рукой Рашкина, а на каждом кусочке свободного пространства пестрели чернильные зарисовки. С первых же строк Иззи поняла, что это рецензия на ее выставку в галерее «Зеленый человечек». Рашкин ее посетил. И одобрил работы. Но...
      Во время чтения Иззи кивала головой на его критические замечания и вспыхивала от удовольствия при каждом одобрительном слове. Как бы удачно ни прошла выставка, Иззи знала, что в некоторых картинах есть недочеты — ничего конкретного, на что она или кто-либо из посетителей могли бы с уверенностью указать. Просто она была убеждена, что в нескольких картинах что-то не так, но не могла определить, что именно. Каждую из таких картин Рашкин подверг тщательному разбору и подсказал, где она ошиблась и как избежать таких неудач в будущем.
      Его проницательность ошеломила Иззи. Ей нравилось работать самостоятельно — занятия в мастерской Рашкина теперь отличались той же свободой, которой раньше она обладала в студии-теплице профессора Дейпла, а наличие необходимых материалов, оставленных Рашкиным, давало дополнительное преимущество. Но временами она скучала по своему бывшему наставнику. Не по тому злобному старику, вокруг которого приходилось ходить на цыпочках во время приступов плохого настроения. Но по тем благополучным временам, когда забывалось всё плохое. По тем дням, когда Рашкин мог подойти к ее мольберту и указать на ошибки или она сама обращалась к нему со своими проблемами, а он помогал справиться с трудностями советом или инструментами.
      «Теперь всё не так, — подумала Иззи, прижимая письмо к груди. — Как странно, и Рашкин, и Джон исчезли в одно и то же время. Интересно, когда он был на выставке? Где он сейчас? Когда вернется?»
      В письме не содержалось ответов ни на один из этих вопросов. Тон послания был вполне доброжелательным, но его темой являлись только выставленные в галерее картины, ничего больше. Никаких известий, никаких вопросов о ее жизни или самочувствии. Но Иззи всё равно не смогла бы написать ответ, поскольку ни на конверте, ни внутри не было обратного адреса.
      Иззи вздохнула. В этом отношении Рашкин был похож на Джона. Они оба предпочитали скрытность.

IV

Февраль 1976-го

      В четыре часа утра Иззи дрожала от холода посреди улицы. Температура опустилась намного ниже нуля, а резкий ветер, пронизывающий улицы старого города, опровергал все предсказания метеорологов. Иззи оделась для клубной вечеринки и совсем не задумывалась о погоде, собираясь большую часть ночи провести в теплом помещении и такси. Теперь оставалась только пожалеть о том, что соображения практичности уступили требованиям моды. Ноги совершенно окоченели в ботинках на тонкой кожаной подошве. Спрятанные под мышками руки не так страдали от холода, но колени под короткой юбкой посинели от морозного ветра, а ушам и носу грозило настоящее обморожение. Надо было остаться в теплой постели, покинутой не больше часа назад, но нет, она должна была подняться и пойти домой, как поступала всегда. Вот только она совсем упустила из виду, что после посещения многочисленных баров осталась почти без денег. Не хватило бы даже на автобус или метро, не говоря уже о такси. Не было даже монетки, чтобы позвонить кому-то, например Алану, и попросить в долг. Хотя она всё равно вряд ли отважилась бы на такой звонок. Еще три часа назад, перед тем как отправиться на квартиру того, кто ее позвал, она бы, может, и решилась, но тогда она была слишком навеселе и ей очень не хотелось одной ложиться в постель. Способность рассуждать трезво пришла позже, когда Иззи проснулась в чужой спальне и просто должнабыла пойти к себе домой.
      Может, стоит когда-нибудь переспать с Аланом? Тогда, чтобы попасть домой, ей придется лишь перейти через улицу. Но Иззи слишком нравился Алан. Она не могла просто лечь с ним в постель, а потом прервать всякие отношения, а продолжительной связи она явно не желала. Алан — ее друг. Если довести дело до постели, рано или поздно он уйдет из ее жизни, и тогда она потеряет лучшего друга, как когда-то потеряла Джона.
      «Только не надо поддаваться сентиментальным воспоминаниям», — подумала Иззи и с привычной легкостью прогнала мысли о Джоне из головы.
      К тому времени, когда Иззи добрела до дома, она так дрожала, что с трудом попала ключом в замочную скважину. Но всё же она справилась. Переступив порог квартиры, она увидела, что Кэти до сих пор сидит с книгой.
      — Я думала, что замерзну насмерть, — еле выговорила Иззи, стуча зубами от холода.
      — На плите есть горячий чай.
      — Нет, — тряхнула головой Иззи. — Я от него буду всю ночь бегать в туалет. Осталось что-нибудь в той бутылке виски, которую принес Кристоф?
      — Пойду посмотрю.
      Кэти вышла на кухню, а Иззи сбросила с себя промерзшую куртку и ботинки и устроилась на подушках рядом с тем местом, где до этого сидела Кэти. Она отыскала там шерстяную шаль и накинула ее себе на плечи.