Обе женщины удивленно посмотрели на него.
      — Почему? — спросила Мариса.
      — Я решил, что всё это мне приснилось. Утром поинтересовался у Изабель, живет ли кто-нибудь еще на острове, но она ответила, что никого нет. Всё происшествие показалось мне очень странным. Кроме того, Изабель тоже нервничала в то утро — подозреваю, что она всю ночь провела за работой в своей студии, и я побоялся снова испортить с ней отношения. — Алан повернулся к Роланде. — Тогда Изабель собиралась иллюстрировать сборник Кэти.
      — Собиралась? — спросила Роланда. — Разве она изменила свое решение?
      — Не совсем так. Вы не видели сегодняшних новостей?
      Роланда отрицательно покачала головой.
      — Сегодня ночью была убита Маргарет Малли.
      — Может, нам всё же стоит устроить торжество, — предложила она. — Знаю, что о мертвых не положено говорить ничего плохого, но без этой женщины мир стал определенно лучше.
      — Я с вами полностью согласен.
      — Но как смерть Малли может отразиться на выпуске сборника? — спросила Роланда.
      — Это событие несколько усложняет юридическую сторону дела. Например, как поступят в суде с апелляцией, направленной от имени Маргарет пару дней назад?
      Роланда нахмурилась:
      — Значит, она намерена стоять у нас на дороге даже после смерти. Господи, как я ненавижу эту женщину. Непостижимо, что у нее могла родиться такая замечательная дочь.
      — И это не единственная проблема, — добавил Алан. — Полицейские уверены, что Маргарет Малли убил я.
      — Вы шутите?
      — Нет, всё очень серьезно, — сказала Мариса. Кофеварка издала характерное бульканье, говорившее о том, что кофе готов.
      — Мы как раз возвращались из полицейского участка, когда встретили вас, — добавила она и встала, чтобы наполнить чашки.
      — Теперь мне понятен ваш возглас «Без комментариев», — вздохнула Роланда.
      — Журналисты поджидали нас на ступенях участка и устроили настоящий цирк, — кивнул Алан.
      — Им стоило посетить фонд сегодня утром, тогда они могли бы получить сенсационный материал, — сказала Роланда.
      Мариса поставила на стол чашки с кофе, а также сахарницу и пакет с молоком.
      — Что там произошло? — спросила она, наливая молока себе в кофе.
      — Держу пари, это было связано с Козеттой, — предположил Алан.
      Роланда кивнула. Она сделала глоток кофе, а потом пересказала историю своего знакомства с Козеттой.
      — Она так и сказала? — спросил Алан. — Что Изабель ее создала?
      — Она выразилась несколько иначе: «вызвала меня», но у меня осталось впечатление, будто девочка имеет в виду именно ее создание путем написания картины.
      Алан закрыл глаза, и перед мысленным взором сейчас же возникла хрупкая фигурка рыжеволосой девушки на фоне окна. Всплыли в памяти и ее слова:
       Я бы посоветовала тебе использовать в книге черно-белые рисунки... но, должна признать, я немного эгоистична и хотела бы увидеть несколько новых лиц. Я чувствую себя одинокой.
      Всё происходящее вполне могло стать сюжетом для одной из сказок Кэти, но, как только Роланда закончила рассказ, Алан, к своему удивлению, вспомнил о пожаре, сгубившем большую часть картин Изабель. А после этого события стиль ее творчества резко изменился. И она не могла или не хотела, как теперь понимал Алан, объяснить причину этой перемены. Теперь стало понятным ее настойчивое желание сохранить права собственности на все картины, которые будут написаны к новому сборнику.
      В то время как Алан мысленно расставил по местам большую часть кусочков головоломки, Мариса озадаченно тряхнула головой.
      — Прошу прощения, — произнесла она. — Но я не могу во всё это поверить. Это невозможно.
      — Вас там не было, — возразила Роланда. — На моих глазах лезвие ножа рассекло ладонь девочки. Но не показалось ни капли крови. А потом она просто исчезла из моей комнаты. А мои коллеги до сих пор обсуждают ее загадочное появление из воздуха в приемной фонда.
      — Прямо перед картиной, — добавил Алан.
      — Да, — задумчиво кивнула Роланда. — Как раз там, где я увидела ее впервые. Вы полагаете, что картина каким-то образом притягивает ее?
      — Портрет может быть для нее своеобразным якорем. Если только мы сочтем ее рассказ правдивым.
      — Ну пожалуйста, — взмолилась Мариса. — Вы же не можете принимать эту историю всерьез?
      — Я вполне уверена в том, что происходило у меня на глазах, — сказала Роланда.
      — А я доверяю своим ощущениям, — добавил Алан. — В этой девочке было нечто странное, и это сразу бросалось в глаза. Именно поэтому я отмахнулся от загадочного происшествия и предпочел считать его сном. Так проще. А теперь рассказ Роланды немного объясняет поведение Изабель после пожара в доме на острове и гибели всех ее полотен.
      — Я не улавливаю связи, — пожаловалась Мариса. Но Роланда поняла:
      — Если картины дают этим... не знаю, как их назвать... дают им возможность жить в нашем мире, тогда в случае повреждения или уничтожения полотен...
      — Тогда существа, вызванные к жизни этими полотнами, могут погибнуть. Кроме того, между ними и картинами существует какая-то связь, как в романе Оскара Уайльда.
      Мариса беспомощно переводила взгляд с Алана на Роланду и обратно.
      — Это же смешно. Мы говорим о реальной жизни, а не о волшебных сказках.
      — Я понимаю, что всё это кажется странным, — сказал Алан. — Но тебе не приходилось встречаться с Козеттой. И ты не можешь понять, каково было общаться с Изабель и Кэти в прежние времена. Тогда в воздухе всегда витало ощущение магии.
      — Это просто ностальгия, — с улыбкой возразила Мариса.
      Алан тоже улыбнулся в ответ:
      — Я понимаю, что в воспоминаниях прошлое часто предстает в ином свете, но здесь совсем другое. Я чувствуюэто.
      — А я верю своим глазам, — добавила Роланда.
      — Не могу сказать, что знаю ответы, — снова заговорил Алан, — но должен вас заверить, что мы соприкоснулись с какой-то тайной.
      — Вы можете и не знать ответов, — продолжила Роланда, — но вы знакомы с человеком, который обязан их знать.
      Алан кивнул:
      — Это Изабель. Мы должны обо всём спросить у нее.
      — Ты знаешь, где она остановилась? — поинтересовалась Мариса.
      — Я не знаю, но Джилли должна быть в курсе.
      — Джилли Копперкорн? — уточнила Роланда.
      — Мы все знакомы уже много лет, но в последние годы Изабель поддерживала связь в основном только с Джилли.
      — У тебя есть ее номер?
      Алан кивнул. Он направился к телефону, и уже через пять минут все трое вышли из квартиры и отправились в новую студию Изабель в «Joli Cceur».

IX

      На поиски Серьезного Джона у Козетты ушла целая вечность и еще чуть-чуть. И не только потому, что Джона было нелегко разыскать, хотя так оно и было. Джон никогда долго не задерживался на одном месте, он всегда находился в движении, как ветер. И всегда оставался печальным и серьезным. Иногда бывал мрачным, как и сама Козетта. Случалось, что он доводил ее до бешенства, когда на каждый ее вопрос отвечал своим вопросом. Он был самым старшим из них, самым сильным и самым энергичным. Козетта тоже считала себя энергичной, но ей было далеко до Джона.
      Итак, поиски Джона давались нелегко. Тому была еще одна причина: черно-белая девчонка сильно напугала Козетту. Из опасений снова наткнуться на эту неприятную личность, она уже не бежала по середине тротуара, а придерживалась тенистых аллей или узких проходов. В тех случаях, когда приходилось пересекать безлюдные открытые пространства, Козетта неслась стрелой и старалась смотреть сразу во все стороны. В такие мгновения она чувствовала себя маленькой лесной мышкой, заметившей на лугу тень от крыльев ястреба.
      Козетта обошла весь город с севера на юг и с востока на запад, а потом наткнулась на Джона, сидевшего на ступенях пожарной лестницы всего в двух кварталах от того места, где она начала свои поиски. «Вот так всегда», — печально подумала про себя Козетта, но в душе так обрадовалась, что не высказала ни малейшего раздражения.
      — Я тебя повсюду искала, — сказала Козетта. Потом она увидела неподалеку в куче хлама пустой ящик и подтащила его к подножию лестницы. — Никогда еще не тратила на это так много времени, — добавила она, усаживаясь на свое импровизированное сиденье.
      — Я был здесь, — ответил Джон, пожимая плечами.
      — Теперь и я это вижу.
      На этот раз Джон ничего не ответил, а продолжал сосредоточенно разглядывать что-то на горизонте.
      — Происходит нечто ужасное, — сказала ему Козетта.
      Джон, не глядя на нее, кивнул.
      — Я знаю, — произнес он. — После нашего вчерашнего разговора я начал прислушиваться к разным слухам и сплетням.
      — Кто-то еще стал вызывать людей из прошлого, — рассказала Козетта.
      На этот раз Джон повернулся:
      — Ты его видела?
      — Ее. Джон, она совсем бесцветная, то есть черно-белая. И мне кажется, что эта девчонка собирается меня убить.
      — Я слышал, что их несколько. Но единственный, о ком я знаю, выглядел точно как я сам.
      — У тебя есть близнец?
      — Насколько мне известно, нет. Но я разговаривал с Изабель, и она сказала, что мы абсолютно одинаково выглядим.
      — Ты разговаривал с Изабель?
      — Недолго.
      Известие о том, что Джон и Изабель общались друг с другом после многолетней разлуки, немного отвлекло Козетту от мыслей о черно-белой девушке и исходящей от нее угрозы. Она ласково посмотрела в лицо Джона, потом вздохнула.
      — Она снова прогнала тебя?
      — Не совсем так.
      — Но всё же.
      — Да, — согласился Джон. — Она не предложила мне вернуться, по крайней мере так, чтобы я смог это сделать.
      — Джон, мне жаль, что я огорчила тебя прошлым вечером.
      — Я понимаю, что ты так не думаешь, — пожал плечами Джон.
      — Нет, — возразила Козетта. — Я на самом деле так думаю. Я действительно не понимаю, почему люди так переживают из-за любви. Но я не хотела тебя расстраивать. Просто так получилось. Я знаю, как сильно ты переживаешь из-за нее. И не твоя вина, что она заставляет тебя страдать.
      — Поначалу я считал, что так отношусь к ней только из-за того, что она вызвала меня в этот мир, — сказал Джон. — Я думал, что мои чувства объясняются волшебством, при помощи которого она открывает дверь между мирами. Казалось, я не могу относиться к ней по-другому. Потом я встретил Пэддиджека и узнал, что он тоже безраздельно предан Изабель, это только подтвердило мои предположения. Но затем Изабель вызвала множество других людей, и я понял, что ошибался. Некоторые любили ее, другие — нет, кому-то она была безразлична. Постепенно я стал понимать, что в моих чувствах повинно мое собственное сердце, а не чары Изабель. Но к тому времени было уже слишком поздно. Она больше не звала меня.
      — А ты не мог сам к ней прийти? — спросила Козетта.
      — Она прогнала меня, — повторил Джон.
      — Но...
      — Дело не в моей гордости, Козетта. Изабель больше не хочет меня. Она считает, что я не настоящий.
      Джон замолчал, а Козетта не могла найти слов. Она пошевелила ступнями в новых ботинках, потом оторвала выбившуюся нитку с рукава свитера.
      — А что тот человек, о котором тебе рассказывала Изабель, — наконец заговорила Козетта, — он и вправду выглядел точно как ты?
      Джон грустно улыбнулся:
      — По всей видимости. У него точно такой же внешний вид, но несколько зловещий характер.
      Козетта не спеша обдумала это известие. Если кто-то вызывает человека, абсолютно похожего на Джона, значит...
      — Получается, — предположила она, — что Изабель нарисовала еще один твой портрет?
      Только когда она это сделала? У Козетты давно вошло в привычку регулярное посещение студии Изабель. Она делала это отчасти из любопытства, чтобы посмотреть, как продвигается работа, отчасти для того, чтобы прихватить с собой тюбик краски, карандаш, кисть и тому подобные мелочи. Она не видела нового портрета Джона. Изабель несколько лет вообще не писала портретов.
      — Это не Изабель, — сказал Джон. — Это Рашкин. А в той девчонке, которую ты видела, не было заметно его манеры письма?
      Козетта вздрогнула. Джон прав. Как только она заметила черно-белую девчонку, она сразу же подумала о Рашкине.
      — А они тоже могут нами питаться? — спросила она. — Как он?
      — Не знаю. Вряд ли. Но они могут притащить нас к нему.
      — Ты говорил, что он способен навредить нам только через наши картины или в снах Изабель.
      — Я не могу знать всего, — резко ответил Джон.
      — Не бесись.
      — Извини. Я не бешусь. Я просто... напуган.
      У Козетты что-то заныло в животе. Если уж Джон боится, наверно, все они обречены. Придется умереть, так ни разу и не увидев сон.
      — Можем мы что-нибудь сделать, чтобы остановить его? — тихо спросила она.
      Козетта ненавидела свой страх. Она хотела быть смелой, но это было так трудно. Одно воспоминание о темном человеке вызывало у нее желание свернуться в клубок и спрятаться где-нибудь далеко-далеко. Может, смелость, как и возможность видеть сны, присуща лишь людям с красной птицей в груди? Козетта никогда не задумывалась над этим, но раз даже Джон боится...
      — Мы могли бы убить его, — произнес Джон. Козетта удивленно посмотрела на своего друга. Она была не в силах даже представить себе убийство. Не могла вообразить, что кто-то решится навек успокоить птицу, выпустить из тела кровь и сны. Даже из тела такого чудовища, как Рашкин.
      — А ты... тебе приходилось убивать? — спросила она.
      Джон помолчал, потом медленно кивнул.
      — Я даже не знаю, смогла бы я на такое решиться или нет, — засомневалась Козетта.
      — Но они хотят убить нас.
      — Знаю, но...
      — Они хотят причинить зло Изабель. И всем нам. Тебе и мне. Розалинде и Энни Нин. Базилю и Пэддиджеку. Всем, кто еще остался. Вы больше не сможете собираться на лужайке, чтобы потанцевать и спеть песни. И никто из нас никогда не получит возможности увидеть сны. Мы все исчезнем.
      В глазах Козетты мелькнуло любопытство.
      — Ты бывал на острове? — спросила она. — Ты видел, как мы танцуем?
      — И даже слушал сказки Розалинды, — подтвердил Джон. — И наблюдал, как ты рисуешь. А еще я читал стихи Базиля и слушал песни Энни.
      — Тогда почему ты не показывался? Почему не подходил к нам?
      — Я думал, что помешаю вам.
      — Пэддиджек часто говорил, что встречал тебя в лесу, но я считала, что он сочиняет, как обычно. Ты же знаешь, он иногда рассказывает странные истории только потому, что хочет на самом деле, чтобы так и было.
      — Я помню. — Мимолетная улыбка мелькнула на его лице, но через мгновение он снова стал серьезным. — Я готов пожертвовать своей жизнью ради него, ради любого из вас и уж тем более ради Изабель.
      — Даже если ты иногда чувствуешь себя чужаком? Даже после того, как Изабель тебя прогнала?
      — Всё это не может изменить моих чувств, — сказал Джон. — Сознание вашей безопасности позволит мне легче переносить мое изгнание.
      — Но ты никогда не был изгнанником.
      — Козетта, ты не понимаешь. Ты очень похожа на Изабель. Да и все остальные тоже. Вы поете, танцуете, рисуете и сочиняете сказки. А у меня только один талант. Я охотник и воин. Когда Изабель не захотела меня больше видеть, я решил, что и среди вас мне нет места. Но я всё же присматривал за вами и пытался защищать.
      — Так вот как ты провел все эти годы?
      — В основном. А еще я пытался овладеть изящными искусствами. — Печальная улыбка тронула его губы. — Но в этом я не преуспел.
      — И я тоже, — вздохнула Козетта. — Я имею в виду рисование. Чтобы чего-нибудь достичь, нам нужна красная птица.
      Джон покачал головой:
      — Красная птица даст тебе возможность делать то, на что способны Изабель и Рашкин — вызывать других в этот мир. Для успехов в живописи она не нужна.
      — Значит, ты просто ни разу не посмотрел на мои рисунки вблизи.
      — Козетта, тебе не хватает терпения, красная птица тут ни при чем.
      Козетта опустила голову, чтобы он не мог видеть ее глаза.
      — Всё это теперь не имеет значения, — сказала она, не поднимая головы. — Темный человек вернулся.
      — Я не позволю ему тебя обидеть, — заверил ее Джон. — Я уже сказал, что готов отдать жизнь ради вас. И я возьму его жизнь взамен.
      Козетта выпрямилась и посмотрела в его глаза:
      — Я пойду с тобой.
      Она сама удивилась своим словам, поскольку осознала, что говорит правду. Козетта не стала смелее, чем прежде. Более того, ее страх только усилился. Но она была уверена, что выполнит свое обещание. Изабель и друзья были ее семьей. Их связывали более тесные узы, чем кровь и сны. И она готова была на все ради их безопасности.
      — Скажи, это правда? — спросила она с надеждой. — То, что говорит Розалинда? Что мы настоящие?
      Джон кивнул:
      — Отсутствие крови всего лишь делает нас другими.
      — Если бы мы не были настоящими, мы бы не заботились друг о друге, правда?
      Джон задумчиво помолчал.
      — Мне кажется, именно это и делает нас настоящими, — наконец сказал он.
      Джон встал и отряхнул ладонями джинсы.
      — Как мы отыщем темного человека? — спросила Козетта.
      — Изабель будет знать, где он находится. Когда он уезжал, он оставил в ней частицу своей души. Она подскажет Изабель, где его искать.
      Джон и Козетта закрыли глаза и сосредоточились на своей связи с Изабель. Спустя мгновение Козетта в тревоге открыла глаза и заметила такое же выражение на лице Джона.
      — Она уже нашла его, — сказала Козетта.
      — Или он нашел ее, — мрачно произнес Джон. Вся храбрость Козетты исчезла без следа.
      — А нам действительно придется его убить?
      — Мы должны попытаться, — ответил Джон. — Хотя на самом деле я не уверен, что кто-нибудь из нас может его убить. Он — создатель, а создатели всегда обладают над нами некоторой властью, даже если не они вызвали нас в этот мир. Только Изабель способна его убить.
      Козетта разочарованно покачала головой:
      — Изабель никому не может причинить зла.
      Джон окинул ее странным взглядом, а потом, не останавливаясь, чтобы посмотреть, следует ли за ним Козетта, пустился бегом по переулку, направляясь на север — к частично выгоревшим, частично разрушенным домам той части Ньюфорда, которая носила название Катакомбы. После минутного колебания Козетта побежала за ним.

X

      Находящаяся на другом конце города Изабель была напугана не меньше Козетты, но по другой причине. Она не имела ни малейшего представления, куда увозят ее похитители и что ждет ее впереди. Она знала наверняка только то, что в этом замешан Рашкин и перспектива новой встречи с ним пугала Изабель больше всего остального.
      Когда-то давно Рашкин сказал ей, что малодушие — такое же преступление, как и все остальные.
      — Вся разница состоит в том, — объяснял он тогда, — что оно совершается постепенно. Мы не предпринимаем никаких действий, а просто уступаем собственной трусости. Изабель, мы живем в таком мире, где малодушие приветствуется, но мы называем его компромиссом. Всё дело в названии. Мы говорим, что не стоит поднимать шум. Мы не отстаиваем свои убеждения только потому, что боимся кого-то побеспокоить. Неважно, идет ли речь об искусстве или о борьбе с несправедливостью, но девять человек из десяти позволят не считаться с собой, поскольку они слишком запуганы, чтобы выразить свое мнение.
      — Но откуда же, по-вашему, людям набраться такой смелости? — спрашивала Изабель. — Мы все выросли и живем в этом мире. И если не постараемся ладить друг с другом, то воцарится настоящий хаос.
      — Кому нужен мир, в котором надо быть трусом, чтобы ужиться с соседями?
      — Но мир не состоит только из черного и белого, — возражала Изабель.
      — Согласен, но он мог бы быть таким, если бы мы перестали поступаться своими принципами. Мы должны противостоять злу, где бы его ни встретили.
      — Наш мир совсем не такой, — не соглашалась Изабель. — И люди в нем не такие. Как можно стать настолько смелым, если даже те, кого мы считаем лучшими, стараются избежать противостояния?
      — Не надо уступать, — ответил Рашкин. — Если ты уверена в правильности своих поступков, зачем тебе идти на компромисс?
      — Но...
      — Занимаясь искусством, мы обязаны не уклоняться от истины. Мы должны поклясться самим себе. Любое так называемое преимущество, которым обладает зло, может быть обращено против него. Наш мир далеко не идеален сам по себе. Нам придется сделать его таким.
      Рашкин всегда оставался верен своим идеалам, но цена его приверженности была слишком высока. Изабель не раз размышляла об этом, наблюдая за тем, как он живет: в полном одиночестве, без друзей, наедине со своим творчеством.
      Кэти тоже была верна своим идеалам, но, в отличие от Рашкина, в случае необходимости была готова пойти на компромисс. И всё же некоторые вещи оставались для нее священными. Несправедливость в любом ее проявлении, например. Или ее творчество. Кроме того, Кэти создала Детский фонд и отдавала ему много сил, на собственном примере демонстрируя принцип четырех китов, необходимых для успешной общественной работы, — деньги, содействие, советы и утешение. Каждый должен дать то, что может. Если нет времени для работы, значит, необходимо пожертвовать средства.
      Кэти ни за что не оказалась бы в подобной ситуации. Они вместе с Иззи прошли курс самообороны, и вот когда Изабель впервые в жизни грозила нешуточная опасность, она сдалась. Кэти бы так не поступила. Она ударила бы обидчика ногой в живот и постаралась вырваться, а не сидела бы неподвижно в машине, увозившей ее в неизвестном направлении.
      Изабель вздохнула. К несчастью, она непохожа на Кэти.
      Автомобиль свернул на обочину у явно необитаемого многоквартирного дома, и Скара заглушила двигатель.
      — Конечная остановка, моя сладкая, — произнесла она.
      Изабель пробрала дрожь.
      «Я еще могу постоять за себя, — подумала она, когда Биттервид вытаскивал ее с заднего сиденья. — Надо бороться. Но какой в этом смысл?»
      Теперь Изабель узнала местность: они находились в Катакомбах. Обширный район был расположен недалеко от центра города и состоял из покинутых домов, выгоревших павильонов и заваленных булыжником участков земли. Улицы заросли сорняками и превратились в узкие тропинки, частично заваленные мусором и брошенными машинами. Пустынные мостовые и покинутые дома служили пристанищем для обездоленных жителей Ньюфорда, опустившихся на самое дно общества. Этот участок занимал несколько квадратных миль к северу от Грейси-стрит и, судя по виду, вполне мог быть частью Белфаста, Бронкса, восточного Лос-Анджелеса или Детройта.
      Конечно, можно оказать сопротивление похитителям, можно убежать. Но куда? Непосвященным Катакомбы казались бесконечным лабиринтом, по вымощенным булыжником улочкам можно было плутать без конца. Да и большинство обитателей этих мест представляли не меньшую опасность, чем ее похитители: наркоманы, алкоголики и просто потерявшие человеческий облик бездомные бродяги. Все они давно утратили всякое представление о милосердии, каждое лицо выражало только алчность и отчаяние.
      И вновь Изабель предпочла уступить. Она позволила двум сопровождающим отвести ее в здание. Для этого пришлось преодолеть завалы осыпавшейся штукатурки и горы мусора, а потом протиснуться между сорванными с петель створками дверей. Стены повсюду были покрыты фрагментами граффити и другими следами присутствия необузданных подростков. Внутри воздух оказался спертым и затхлым, с примесью зловонного запаха мочи и гниющих отбросов. Полная противоположность ее жилищу на острове Рен. А также явный контраст по отношению к мирам, созданным кистью человека, к которому ее вели.
      Изабель увидела его в углу комнаты на втором этаже, на лежанке из пачек газет и нескольких одеял. Рашкин показался ей меньше ростом, каким-то усохшим и съежившимся. Исчез сутулый и некрасивый учитель. Ничего не осталось даже от тролля. Теперь он стал похож на экзотическое насекомое, вытащенное из-под коры гниющего дерева под яркие солнечные лучи. Немощный, одряхлевший старик, с трудом поднявший голову, когда Биттервид и Скара ввели Изабель в комнату. Но в глубине его глаз всё так же горел неистребимый огонь, превосходящий голодное пламя во взорах его ньюменов.
      — Пришло время отплатить за мое добро, — произнес Рашкин. Даже его голос изменился — из глубокого и звучного он стал пронзительно-скрипучим.
      — Я ничего вам не должна. — Рашкин устало покачал головой:
      — Ты должна заплатить мне за всё, и я заставлю тебя это сделать.
      Изабель слишком хорошо знала, что ему от нее нужно. И всё же не хотела в это верить.
      — Джон был прав, — сказала она. — Прав во всём. Вы и в самом деле питаетесь моими ньюменами.
      — Ньюмены, — повторил Рашкин. — Интересное определение. И очень подходящее. Сам я никогда не беспокоился о том, как их называть.
      — Я не стану этого делать.
      Рашкин махнул рукой в сторону Биттервида и Скары:
      — Тогда они убьют тебя.
      — Даже если я соглашусь, они всё равно меня убьют. Я услышала довольно много из их разговора по дороге сюда.
      При встрече с Рашкиным страх Изабель уступил место гневу по отношению к бывшему учителю. Она смотрела на него и вспоминала десятки жестоких смертей, языки пламени, поглощающие одновременно холсты и плоть. Тогда она поклялась себе никогда больше не писать картин, позволяющих ньюменам совершать переход из прошлого в современный мир. И она держала свое слово. А тех, кто выжил, и тех, кого она еще вызовет из небытия, Изабель намерена защищать даже ценой своей жизни. То, на что она никогда не решилась бы ради себя, она готова была совершить ради погибших в огне и ради тех, кто еще может погибнуть по воле этого чудовища.
      — Я могу дать слово, что ты окажешься в безопасности, — заверил ее Рашкин. Он постарался спрятать голодный блеск своих глаз и придать лицу выражение искренности, которому Изабель не поверила ни на секунду.
      — Только до тех пор, пока снова не понадобится моя... магия.
      Рашкин опять покачал головой:
      — Как только я восстановлю свои силы, я найду себе нового ученика. Ты больше никогда меня не увидишь.
      — Нового ученика? — поразилась Изабель.
      Сама мысль, что она может позволить ему и дальше распространять смертоносное зло, ошеломила ее. Но Рашкин, то ли намеренно, то ли по ошибке, отнес ее удивление на другой счет.
      — Я сомневаюсь, что мы сможем продолжать работать вместе, — сказал он. — Кроме того, я уже научил тебя всему, что знаю.
      Изабель окинула его полным презрения взглядом.
      — А, понимаю, — продолжал Рашкин. — Ты думала, что была единственной. Это не так. Многие были до тебя, моя дорогая, и еще одна ученица после тебя. Ее звали Жизель. Хорошенькая француженка и очень, очень талантливая. Я встретил ее в Париже, и, хотя город сильно изменился, работа с ней сделала мое пребывание там вполне сносным.
      — А что... что с ней произошло?
      — Она умерла, — ответил Рашкин, склонив голову и вздохнув. — Она убила себя. Подожгла студию и сгорела вместе со всеми картинами. — Рашкин показал рукой на двух ньюменов, которые привели к нему Изабель. — Только эти двое избежали страшной участи, и то благодаря моему вмешательству. Бог свидетель, их спасение далось мне нелегко.
      У Изабель похолодело внутри. Она вспомнила, как два года назад, сидя утром за кухонным столом, читала статью об этом бедствии. Весь творческий мир был потрясен случившимся несчастьем, но она переживала его особенно тяжело из-за пожара, уничтожившего ее собственные картины.
      — Жизель Маршан, — тихо произнесла она всплывшее в памяти имя художницы.
      — Значит, ты знакома с ее полотнами. Своим умением работать со светом и тенью она могла дать сто очков вперед самому Рембрандту. В тот день мы утратили великий талант.
      Изабель с ужасом взглянула на Рашкина:
      — Вы убили ее. Вы уничтожили ее и всех ее ньюменов. Это вы разожгли огонь, погубивший и художницу, и студию.
      — Я совершенно не причастен к этому пожару, как и к тому, который уничтожил твой дом.
      — Имейте смелость хотя бы признаться в своих преступлениях.
      — Ты несправедлива ко мне. И если уж мое слово теперь для тебя ничего не значит, посмотри на меня внимательно. Неужели я способен обречь самого себя на такое существование? Она была склонна к самоубийству, а все плоды нашей совместной работы пали жертвами этого желания. Теперь я вынужден просить милости у своей бывшей ученицы.
      — Нет, — сказала Изабель. — Огонь — ваших рук дело, как и тот, который уничтожил мою студию.
      — Я не поджигал твой дом, Изабель.
      — Тогда кто же?
      Рашкин окинул ее многозначительным взглядом:
      — Ты и в самом деле ничего не помнишь?
      — О чем?
      — Это ты подожгла дом, Изабель, — со вздохом ответил он.
      Услышав эти слова, Изабель отшатнулась от своего учителя. Если бы не Биттервид, она бы выбежала из комнаты, но он схватил ее за руку и вернул к лежанке Рашкина.
      — Ты всегда обладала даром истолковывать правду в свою пользу, — сказал Рашкин. — Но я даже не думал, что ты так безоговорочно веришь собственной лжи.
      — Нет, я бы никогда...
      Изабель закрыла глаза, но перед ее мысленным взором заплясали объятые пламенем фигуры. Она вновь услышала рев огня, треск горящей плоти, почувствовала ужасные запахи дыма и поджаренного мяса. Только это не был запах мяса, приготовленного для еды.
      — Единственное, что отличает тебя от Жизель, — снова заговорил Рашкин, — это то, что она принесла в жертву не только свои картины, но и себя.
      — Нет! — закричала Изабель. Она оттолкнула Биттервида и бросилась на колени рядом с ложем Рашкина. Теперь их лица оказались на одном уровне. — Я знаю, чего вы добиваетесь, но это больше не сработает. Вы не заставите меня поверить своей лжи. Никогда.
      — Прекрасно, — ухмыльнулся Рашкин. — Можешь оставаться при своем мнении.
      Изабель отлично понимала, что он просто издевается над ней, но не стала обращать на это внимания. Она стиснула зубы и выпрямилась. Спокойно. Молча. Не сводя с него глаз.
      — И всё же тебе придется заплатить мне долг, — произнес Рашкин.
      — Я не стану этого делать, — покачала головой Изабель. — Я не буду вызывать людей и обрекать их на смерть.