— Ну что ж, я рада новым соседям, — заявила Джилли. — Но лучше бы они выбрали другую кисть.
      — Почему бы тебе не оставить записку с просьбой вернуть пропажу?
      — Возможно, я так и сделаю, — с улыбкой заверила ее Джилли. — Но в данный момент мне это не поможет. Придется снова тащиться в магазин. Ты зайдешь ко мне сегодня днем?
      — Я не задержусь здесь надолго, — кивнула Изабель. — А как Рубенс? Он не слишком тебя беспокоит?
      — Рубенс, — заявила Джилли, — как всегда, ведет себя примерно.
      Изабель проводила подругу и вернулась к окну. Усевшись на подоконник, она взялась за нераспечатанный пакет. Но сначала выглянула в окно. На этот раз она не стала любоваться берегом реки, а внимательно осмотрела улицу перед домом, ожидая увидеть темноволосого парня в белой футболке и джинсах. Но даже если Джон Свитграсс и притаился где-нибудь в «Joli Cceur», чтобы взглянуть на нее, он скрывался слишком тщательно.
      Изабель вздохнула и развернула оберточную бумагу. Внутри оказалась толстая тетрадь без заголовка и без фамилии автора. На три четверти она была исписана почерком, в котором Изабель мгновенно узнала руку Кэти, и, хотя в записях не были указаны даты, это был дневник.
      Перед Изабель возникла еще одна загадка, ведь Кэти никогда не имела привычки вести дневник — по крайней мере, в те годы, когда они жили вместе.
      — Если люди захотят узнать что-то обо мне, — говорила она, — им придется прочитать книги. Всё, что я хочу им поведать, содержится в моих сказках.
      Очевидно, она изменила свое мнение.

II

      С тех пор как Мариса заняла кровать Алана, ее не покидало чувство вины. Но, как всегда, переубедить его было невозможно. Воспитание не позволяло Алану поступить по-другому. Эта черта его характера одновременно привлекала и огорчала Марису. Ей хотелось, чтобы Алан хоть раз отступил от своих правил. Чтобы хоть на одну ночь забыл о приличиях и разделил с ней постель; она не стала бы настаивать на вечной верности. Несмотря на то как Мариса относилась к Алану, она еще не была готова снова решиться на серьезные отношения. Всё, что ей было нужно, — это провести ночь в объятиях мужчины, который бы о ней заботился. Который бы ее понимал.
      Но тогда это был бы уже не Алан, а у нее самой не хватало смелости пригласить его в постель, так что Мариса лежала на просторной кровати и прислушивалась сначала к шуму воды в ванной, а потом к скрипу диванных пружин под тяжестью Алана, пытавшегося улечься поудобнее.
      Мариса не надеялась уснуть. Голова была полна беспорядочных мыслей и переживаний. Без умолку гудели вопросы, на которые она была не в состоянии отыскать ответы. Что предпримет Джордж, когда поймет, что она окончательно порвала с ним? Что будет дальше с ней самой? Как отразятся на ее жизни отношения с Аланом? И чего бы она хотела от этих отношений? Когда она в конце концов научится сама управлять своей жизнью?
      Мариса сознавала, что разрыв с Джорджем — верный шаг, но этот поступок поставил ее в неопределенное положение. Если бы только Изабель не появилась на горизонте. Если бы она сама ушла от Джорджа хотя бы на неделю раньше, тогда ей хватило бы времени. А было ли вообще у нее время? Может, не нужно было так резко ставить этот вопрос и давить на Алана, пока она сама не определилась в своих чувствах? Может, для начала стоило разобраться в той путанице, в которую превратилась ее жизнь?
      В конце концов Мариса заснула, и ей приснилось, что кто-то смотрит на нее сквозь окно в спальне. Она не могла разобрать, было ли это мужское или женское лицо, дружеское или враждебное. Возможно, таким образом подсознание воплощало ее страхи перед содеянным, а может, ночная муза выражала свое одобрение, и темные глаза обещали грядущее благополучие. Мариса точно знала только одно: утром, когда она проснулась, ни в кровати, ни за окном никого не было. Она встала с постели, снова надела рубашку Алана и вышла в гостиную, где несколько минут разглядывала спящего на диване хозяина квартиры, а потом отправилась на кухню варить кофе. Вернувшись в комнату с двумя чашками в руках, Мариса обнаружила, что Алан уже сидит в постели и спросонок щурится на свет. Судя по тому, как поднялась простыня между его ног, Мариса поняла, что сны не отличались строгостью.
      «Интересно, кто был с ним во сне, Изабель или я?» — задала себе вопрос Мариса.
      Алан покраснел и натянул на себя одеяло, но не отвел взгляда.
      «Это я снилась ему ночью», — решила Мариса.
      Такая мысль и обрадовала, и испугала ее. Она присела на край журнального столика перед диваном и поставила чашки рядом с собой. Алан протянул руку и сжал ее ладонь, но Мариса не поняла, хотел ли он снова выразить свое сочувствие, как накануне вечером, или собирался увлечь ее к себе в постель.
      «А как же Изабель?» — пронеслось у нее в голове, но мысль тут же испарилась, даже не заинтересовав Марису.
      Но Алан не успел выразить свои намерения, а Мариса не смогла определить, идет ли его порыв от сердца или от того, что находится между ног, потому что в этот момент раздался звонок в дверь. И Алан, и Мариса вздрогнули от неожиданности, их обоих охватило чувство вины, хотя на то не было никакой веской причины. Алан выпустил ее руки.
      — Я... э-э-э, я совсем не одет, — пробормотал он. Мариса не смогла удержаться от шутки:
      — Как, на тебе нет даже галстука?
      Алан слабо улыбнулся в ответ, и это помогло прогнать возникшую неловкость.
      — Хочешь, я открою дверь? — предложила Мариса.
      — Если тебе не трудно.
      Мариса направилась к двери, а Алан тем временем завернулся в простыню и скрылся в спальне. Мариса надеялась, что, кто бы это ни был, визит не займет много времени. Нерешительность вчерашнего вечера уже прошла, и она была намерена воспользоваться возникшей ситуацией. Но, когда она открыла дверь, на пороге стояли двое незнакомых мужчин. Оба были одеты в темные костюмы, казалось купленные в одном и том же магазине. Тот, что был ниже ростом, отличался копной черных волос и тонкой полоской усиков над верхней губой, что придавало ему сходство с любимцем женщин из фильмов сороковых годов. Его напарник был выше, с короткой стрижкой, широким плоским лицом и очень проницательными глазами.
      Тот, что пониже, протянул Марисе раскрытый бумажник, с полицейским значком.
      — Детектив Майкл Томпсон из полицейского департамента Ньюфорда, мэм, — представился он и кивнул на своего напарника. — А это детектив Роджер Дэвис. Мы хотели бы видеть мистера Алана Гранта, проживающего по этому адресу. Можем мы с ним поговорить?
      — Что происходит? — удивилась Мариса. — Что вам надо от Алана?
      — Вам не о чем беспокоиться, — заверил ее детектив. — У нас есть несколько вопросов к мистеру Гранту, и это всё.
      — Что за вопросы? — спросил Алан, появляясь позади Марисы.
      Он успел натянуть джинсы и рубашку, но еще не обулся.
      — Всего лишь обычные вопросы по поводу одного расследования, — сказал Томпсон. — Как только вы оденетесь, мы доставим вас в участок.
      — А вы не можете сказать, о чем собираетесь спрашивать?
      — Мы бы предпочли поговорить в участке.
      — Я поеду с тобой, — вмешалась Мариса.
      Судя по благодарному взгляду Алана, она поняла, что ему не хочется одному отправляться в полицию, с чем бы это ни было связано. И это придало Марисе уверенность.
      — Вы не возражаете, офицер? — спросил Алан. Оба детектива покачали головой.
      — Никаких проблем, сэр, — произнес Томпсон. — Вы не против, если мы подождем внутри, пока вы одеваетесь?
      — Входите, пожалуйста.
      Детектив Томпсон прошел в гостиную и уселся на кушетке, а его напарник остановился у окна. Казалось, он ни на что не обращает особого внимания, но Мариса была уверена, что от его взгляда не укрылась ни одна мелочь. Подушки на диване. Смятая простыня на полу. Сквозь открытую дверь была видна незастеленная кровать в спальне. Мариса пожалела, что не нашла времени одеться и вышла к полицейским в рубашке Алана.
      — Мы не задержим вас надолго, — произнес Алан.
      — Никаких проблем, — ответил Томпсон. Мариса вслед за Аланом прошла в спальню, чтобы взять свою одежду. На пороге она задержалась, глядя, как Алан натягивает носки, сидя на краю кровати. Свои вещи она крепко прижала к груди и мысленно представила, что обнимает Алана, а он отвечает ей тем же.
      — Как ты думаешь, в чем дело? — спросила она.
      — Я не знаю. Но ничего хорошего ждать не приходится. Вряд ли они стали бы настаивать на посещении участка из-за неоплаченной парковки или еще какой-нибудь мелочи. Остается только радоваться, что нас не считают особо опасными, иначе полицейские не спускали бы с нас глаз, даже во время одевания.
      — Но ведь ты не совершил ничего плохого, правда?
      — Ничего, насколько я знаю, — покачал головой Алан.
      — Тогда почему...
      — Мы заставляем их ждать. Тебе лучше одеться.
      — Я знаю, — сказала Мариса. — Но у меня от всего этого мурашки по спине. Почему они не хотят сказать нам сразу, в чем дело? — Мариса нерешительно помолчала, потом задала еще один вопрос: — Ты ведь не думаешь, что это связано с моим уходом от Джорджа?
      Алан широко улыбнулся:
      — Нет такого закона, который запрещал бы уходить от мужа, если ты только не убила его перед этим.
      — Ха-ха.
      — Мариса, иди одевайся. Чем раньше мы придем в участок, тем раньше узнаем, что случилось.
      — Не понимаю, как тебе удается сохранять спокойствие.
      — Я не чувствую за собой никакой вины, — пожал плечами Алан.
      «Нельзя быть таким уверенным», — подумала Мариса. За несколько минут она припомнила все случаи ошибок правосудия, о которых ей приходилось слышать, и вообразила всевозможные ужасы, ожидающие их в участке. Только на прошлой неделе она прочла о мужчине, якобы изнасиловавшем свою племянницу. В суде он был признан невиновным — девчонка просто всё выдумала в надежде привлечь внимание своих родителей, — но, судя по статье, клеймо позора так и осталось на этом человеке, а его жена не выдержала судебного разбирательства и подала на развод. Мариса постаралась прогнать из головы тревожные мысли.
      — Пожалуй, я всё же оденусь, — сказала она наконец.
      — Всё скоро прояснится, — попытался успокоить ее Алан.
      Мариса кивнула в ответ.
      — Но если что-то произойдет — я хочу сказать, если меня решат задержать, — это ничего не меняет, ты можешь оставаться в квартире сколько потребуется.
      — Не хочу даже думать о такой возможности.
      — Просто имей это в виду, на всякий случай.
      — Прекрасно, — вздохнула она. — На всякий случай. Но этого случая не должно быть.
      — Я от души на это надеюсь.
      Внешне он выглядел вполне спокойно, но Мариса чувствовала, что в душе Алан встревожен ничуть не меньше ее. Тогда она выпрямилась и решила вести себя как можно увереннее. Если уж Алан, когда за ним явились из полиции, способен держать себя в руках, она тоже справится со своими нервами.
      — Ну что ж, мы вместе разберемся с этим делом, — сказала она.
      С этими словами Мариса скрылась за дверью ванной комнаты и собралась за рекордно короткое время, задержавшись только на мгновение, чтобы пройтись помадой по губам.

III

      Было уже позднее утро, а Роланда всё еще сидела у своей кровати и смотрела на спящую Козетту. Лишь один раз за всё это время она спускалась вниз, чтобы отменить назначенные на утро встречи и приготовить кофе. С тех пор прошло больше часа. Кофе давно был выпит, а Козетта всё еще спала — если это можно было назвать сном. Роланде никак не удавалось отделаться от воспоминаний о том ужасном моменте, когда девочка провела ножом по своей ладони; острое лезвие глубоко проникло в плоть, но рана не кровоточила. Совсем не кровоточила. Она просто закрылась, как закрывается молния на сумке. Раз, и готово.
      Но это невозможно. То, что было, не могло происходить на самом деле. Но она видела это собственными глазами, и теперь мир утратил свою надежность. Раз случилось такое, ничему на свете нельзя доверять. Твердый деревянный настил пола под ногами пошатнулся, стены задрожали, воздух загустел от света, приобретшего плотность. Даже пылинки в солнечных лучах кружились не так, как раньше. Всё изменилось.
      «Вот как получается, — размышляла Роланда, глядя на свою гостью. — Ты думаешь, что находишься в безопасности, наслаждаешься привычной обстановкой, а потом что-то врывается в твою жизнь, и всё вокруг становится чужим и незнакомым». И дело вовсе не в спящей на кровати девочке, а в том, что с этого момента все предметы и явления перестали быть знакомыми и понятными. Вероятно, именно в таких случаях люди говорят о прозрении, хотя Роланда так и не поняла, что именно ей посчастливилось увидеть. Она просто осознала, что мир вокруг перестал быть привычным и безопасным. Понятие правды оказалось неоднозначным. Любая истина допускает множество вариантов, и все они верны.
      — Ты испугана? — Роланда увидела, что Козетта открыла глаза, и их сияющий приветливый взгляд обращен на нее. Она перестала воспринимать девочку как потенциальную подопечную фонда, нуждающуюся в пристанище и пище. Роли переменились, и теперь она считала Козетту равной, обе могли многому научить друг друга.
      — Я больше не понимаю, кто я, — призналась Роланда. — Теперь всё изменилось. И всё стало возможным.
      Козетта села в постели и передвинулась поближе к изголовью, чтобы прислониться к спинке кровати.
      — Кроме счастья, — произнесла она.
      — Что ты имеешь в виду?
      — Я хочу стать настоящей.
      — Ты говоришь как Пиноккио, — улыбнулась Роланда.
      — Кто такой Пиноккио?
      — Маленькая деревянная кукла из сказки. Он тоже хотел стать настоящим мальчиком.
      — И у него получилось?
      — Не сразу, но получилось.
      Козетта нетерпеливо наклонилась вперед:
      — Как он это сделал?
      — Это всего лишь сказка, — сказала Роланда.
      — Но все мы — только сказки. Мы существуем, пока люди помнят нас и сказки, в которых мы живем. Без этих историй мы исчезнем.
      — Я полагаю, это можно сказать обо всех нас, — задумчиво произнесла Роланда.
      — Но, если ты настоящая, — не унималась Козетта, — твои истории имеют большее значение. Меньше вероятности, что их забудут.
      — Я ничего об этом не знаю. Для многих людей персонажи книг и фильмов кажутся более реальными, чем окружающие их люди.
      — Как кукле удалось стать настоящей?
      — Я уже не помню точно, — вздохнула Роланда. — Кажется, это было связано с условием стать примерным мальчиком, совершать добрые дела. Еще там была фея, но, боюсь, я путаю книгу с диснеевским фильмом. Я помню фею из фильма, но не могу сказать точно, была ли она в книге. А в кино именно фея помогла кукле превратиться в мальчика.
      Козетта жадно ловила каждое слово.
      — Интересно, согласится ли Изабель нарисовать для меня такую фею?
      — Тебе не нужна никакая фея, Козетта, — сказала Роланда. — Ты и так настоящая.
      — Я не вижу снов. И во мне нет крови.
      — Может, так лучше?
      — Ты не понимаешь, каково это чувствовать себя такой... такой пустой внутри.
      — Возможно, — согласилась Роланда. — Но я считаю, что ты придаешь большее значение тому, что люди чувствуют, чем тому, как они поступают. Многие проживают всю свою жизнь с ощущением незавершенности и пустоты в сердце.
      Но Козетта не была расположена слушать такого рода объяснения.
      — Я тоже буду совершать хорошие поступки, — сказала она. — Мы все будем заниматься только добрыми делами. А потом, когда Изабель нарисует для нас фею, мы станем настоящими. Красная птица забьется в груди, мы будем видеть сны, и наши раны будут кровоточить, как и у вас.
      — Но...
      — Надо поскорее найти Изабель и попросить ее. — Козетта встала на кровати и принялась пританцовывать, подпрыгивая на пружинах и хлопая в ладоши.
      — Спасибо, Роланда! — крикнула она. — Спасибо тебе.
      — Не волнуйся так сильно, — начала Роланда, поднимаясь на ноги. — Это всего лишь...
      Но ее слова были обращены в пустоту. Гостья исчезла, оставив только легкое движение воздуха, заполняющего внезапно освободившееся пространство. Роланда, открыв рот, уставилась на опустевшую кровать.
      — Это всего лишь сказка, — тихо договорила она.
      Снизу послышались крики, сопровождаемые стуком входной двери. Роланда подошла к окну и выглянула как раз в тот момент, когда Козетта выскочила на тротуар. Слова девочки снова зазвучали в голове Роланды:
       Все мы— только сказки.
      Роланда стояла и смотрела вслед Козетте, пока хрупкая фигурка не растворилась в толпе, а потом не спеша спустилась вниз. В приемной стоял гул возбужденных голосов.
      — ...прямо из воздуха, я клянусь...
      — ...выглядела совершенно как...
      — ...просто невозможно...
      Роланда остановилась у входа и среди всеобщего волнения сотрудников и детей чувствовала себя так, словно находилась в центре урагана. Она посмотрела на картину «Дикарка». Нет сомнений, что только Козетта могла позировать для этого полотна. Нет сомнений, что мир вокруг изменился и никогда не станет прежним.
      Надо поговорить с Изабель Коплей. Роланда решила выяснить, откуда появилась Козетта, почему из пореза на ее руке не течет кровь, почему, обладая плотностью и весом, она не считает себя настоящей.
      Шауна заметила стоящую у двери Роланду и окликнула ее по имени, но та даже не обратила внимания на сотрудницу. Роланда, не говоря ни слова, поднялась в свою квартирку, переобулась и накинула куртку, потом сунула бумажник в маленькую сумочку и повесила ее на плечо. Не пускаясь ни в какие объяснения, она вышла на улицу.
      Роланда пошла в том же направлении, что и Козетта, но вскоре поняла, что не знает, куда идти. Остановившись у первой попавшейся телефонной будки, Роланда перелистала справочник в поисках номера телефона и адреса Изабель Коплей, но не обнаружила там никакой информации. Она немного подумала и начала искать сведения об Алане Гранте. Роланда запомнила номер телефона, но решила поговорить с Аланом лично; она хотела посмотреть ему в глаза, прежде чем решить, стоит ли объяснять, какая причина привела ее к порогу его дома.
      По дороге к Уотерхауз-стрит Роланда поймала себя на том, что задается вопросом: а способен ли видеть сны мистер Грант? Настоящий ли он? Или он тоже, как и Козетта, вышел из какой-нибудь сказки в таинственном прошлом? Насколько Роланда помнила, этот человек ничем не отличался от всех остальных людей, но до вчерашнего вечера ей и в голову не могло прийти приглядываться к людям с этой точки зрения.

IV

      Изабель прочитала первые двадцать страниц дневника и закрыла тетрадь. Ее мозг отказывался воспринимать такое количество неожиданной информации за один раз. Она прижала дневник к груди и подошла к окну. Вид из студии быстро становился привычным. Река Кикаха, соседние здания, изломанная линия крыш на противоположном берегу и лоскутное одеяло домов и двориков, простиравшееся от кромки воды до самого горизонта. Еще несколько дней, и можно будет рисовать этот пейзаж по памяти.
      Изабель вздохнула. На глаза навернулись слезы, в груди возникла ноющая боль, но в целом она чувствовала себя лучше, чем в то утро, когда получила запоздавшее письмо Кэти.
      Нельзя прятаться от проблем, твердила она себе. Неважно, как ты себя чувствуешь. Вопрос заключался в том, насколько можно доверять запискам Кэти. На самом ли деле она писала честно, как обещала, или снова рассказывала одну из своих историй, на этот раз выдавая ее за реальность, а не за вымысел? Изабель внимательно осмотрела простой переплет тетради. Она провела по обложке пальцами, ощупывая каждый сгиб и каждую царапину, появившиеся на дневнике после долгого пребывания в сумке Кэти. Нет, на самом деле ее волновал только один вопрос: действительно ли Кэти была влюблена в нее? Эта мысль показалась абсолютно чуждой — но не настолько, как могло бы быть, если бы Кэти призналась в своем чувстве в то время, когда они жили на Уотерхауз-стрит. В записях совершенно точно было изложено отношение Иззи к этому вопросу в те дни. Но с тех пор она изменилась. Даже стала носить другое имя. Иззи превратилась в Изабель. Иззи была убежденным приверженцем двуполой любви, а среди знакомых Изабель немало геев. Во многих вопросах Изабель, несмотря на консервативный стиль жизни, была более терпимой, чем Иззи. Изабель...
      Она и сама не понимала своих чувств. Любовь к Кэти была гораздо сильнее, чем то, что она когда-либо испытывала по отношению к мужчине, и даже после смерти Кэти эта любовь не исчезла. Несмотря на то что у нее ни разу не возникло мысли о физической близости, Изабель всегда с удовольствием рисовала соблазнительные формы Кэти, частенько в трудные минуты искала утешения в ее объятиях, и сама обнимала ее, они, рука об руку, прогуливались по вечернему городу, целовались при встречах и на прощание. Но ведь они были подругами. Изабель любила Кэти и восхищалась ею. Она испытывала неподдельную радость при виде входящей подруги, очень скучала по ней, когда переехала жить на остров, но и эти чувства проистекали из их дружбы. Они были лучшими подругами. Так где же кончается дружба и начинается любовь? И есть ли вообще какие-то нюансы, различающие чувства близких людей?
      Если бы Кэти была жива, она спросила бы у нее. Но Кэти умерла. Она ушла... и оставила ее одну...
      Долго сдерживаемые слезы наконец брызнули из глаз Изабель подобно летнему ливню. Она уронила дневник на пол и подтянула колени к подбородку. А потом уткнулась лицом в джинсы и плакала до тех пор, пока ткань не промокла насквозь. Наконец рыдания немного утихли, перешли в тихие всхлипывания, и она оглянулась в поисках носовых платков, но не нашла их и обошлась длинной полоской туалетной бумаги от рулона в ванной комнате. Изабель высморкалась раз, другой, потом подняла голову и уставилась на свое отражение в зеркале — покрасневшие и припухшие глаза, мокрый нос, горящие щеки.
      «Портрет художницы в обнимку со своим отчаянием», — подумала она про себя и отвернулась.
      Так всегда случается, когда погружаешься в прошлое. Тогда настоящее выходит из-под контроля. Изабель вспомнила, как однажды Кэти высказалась по этому поводу. Хотя это и противоречило ее сказкам и даже записям в дневнике.
      — Не стоит копаться в своем прошлом, — сказала тогда Кэти. — Это заставляет тебя уходить внутрь, а когда ты возвращаешься, то каждый раз становишься всё меньше и прозрачнее. Если часто уходить, можно совсем исчезнуть. Мы предназначены для того, чтобы оставить прошлое позади и быть такими, какие мы сейчас, а не такими, как были когда-то.
      А как же незаконченные дела, оставшиеся в прошлом? Изабель знала ответ Кэти: «Вот из-за таких мыслей у нас процветают психиатры, а в книжных магазинах полно литературы по психологической самопомощи».
      В этом Изабель могла согласиться с подругой, но ей не становилось легче. Ее настоящее оказалось неразрывно связанным с незавершенными делами в прошлом. Это касалось не только Кэти. Еще были ньюмены. И Джон. И Рашкин.
      Но Кэти — как можно было так долго общаться с Кэти и совсем ее не знать? Изабель почувствовала себя в той же ситуации, что и героиня сказки Кэти «Тайная жизнь». Там тоже был дневник, он был оставлен танцовщицей Алисией, когда та ушла от своей подруги Мэри, не объяснив причин разрыва. Но, в отличие от Кэти, Алисия не умерла, а дневник не пропал из виду на пять лет. В «Тайной жизни» Мэри, вернувшись домой, обнаружила его на журнальном столике; Алисия специально оставила его там, чтобы подруга прочитала записи.
      Изабель никогда не нравилась эта история, и не только потому, что ее героями были женщины-любовницы. Хотя в то время это ее несколько смущало. Ей не нравилось, что Алисия намеренно подбросила дневник. На его страницах Мэри обнаружила совершенно незнакомую женщину. Многие вещи оказались выдуманными Алисией, но не все.
      — Ты не поняла, — ответила Кэти, когда Изабель выразила свое недовольство. — У Алисии не было другой возможности высказать свои мысли. Мэри просто не слышала ее. Ничто из того, что она прочитала, не оказалось для нее неожиданностью. Она просто никогда не обращала на это никакого внимания. Она раз и навсегда определила для себя, кто такая Алисия, а то, что потом выходило за рамки этого образа, просто отвергалось. Разрыв произошел из-за того, что Мэри уже любила не Алисию, а ту женщину, с которой когда-то познакомилась.
      Возможно, и с дневником Кэти произошла та же самая история? Может, ключ к разгадке был на виду все те годы, пока они жили вместе, а Изабель, как и Мэри, не могла изменить своего представления о Кэти? А может, эту историю Кэти написала специально, чтобы привлечь ее внимание?
      «Хватит, — сказала себе Изабель. — Эти мысли не имеют ничего общего с незавершенными делами. Это просто копание в прошлом. Если так продолжать, можно стать невидимкой. А может быть, я уже невидима?» Изабель перевела взгляд на картину и дневник, всё еще лежавшие у окна. В данный момент она старательно сводит себя с ума, и больше ничего. Надо с кем-то поговорить. К своему удивлению, в первую очередь она вспомнила об Алане. Она еще не знала, какие сюрпризы таит в себе непрочитанная часть дневника, но решила показать тетрадь Гранту, как бы ни смущали ее некоторые из записей. Кроме всего прочего, Алан должен знать, что представляет собой Маргарет Малли. Если всё это правда. Если дневник не стал очередной попыткой Кэти переделать мир по своему желанию — изменить мир, чтобы он не изменил ее саму.
      Изабель закрыла тетрадь и положила ее в сумку. Прежде чем она разрешит Алану прочитать записки Кэти, она возьмет с него обещание сохранить в тайне содержимое дневника. Изабель вовсе не хотелось читать историю жизни Кэти в газетах или слышать о ее предполагаемом издании в «Ист-стрит пресс».
      Собравшись, она проверила наличие ключей в кармане и открыла дверь студии. Дверь распахнулась, но Изабель застыла на пороге, едва выглянув в холл. Там ее поджидал еще один посланец из прошлого. Темноволосый, черноглазый, одетый в белую футболку и джинсы, с той же серьгой в виде птичьего перышка в левом ухе. Джон Свитграсс. Единственным отличием от его прежнего облика был браслет из переплетенных лент на правой руке, еще более потрепанный и выцветший, чем се собственный. Почти призрак того браслета, который она сделала; и его появление в ее жизни тоже наводило на мысль о призраках.
      Кто сказал, что для охоты нужны как минимум двое? Кристоф Риделл или Джилли. Тот, кто охотится, и тот, за кем охотятся. Такова история ее жизни.
      — Иззи, — заговорил Джон. — Мы давно не виделись.
      Она не хотела, чтобы в ее глазах появилось отчуждение. Она не хотела соблюдать дистанцию. Изабель жаждала прижаться к нему, рассказать, как она сожалеет о том далеком вечере. Но в памяти всплыл рассказ Джилли. В его глазах Изабель не заметила и намека на подлость, но это не значит, что ее там не было, она могла скрываться под нежностью обращенного на нее взгляда.
      — Который Джон передо мной? — только и смогла спросить Изабель.
      По лицу Джона пробежала тень, но было ли это раздражением или болью, она не знала.
      — Почему ты думаешь, что я не единственный? — спросил он.
      — А почему ты решил, что вас не может быть двое?
      — Вероятно, я напрасно пришел сюда, — со вздохом произнес он.
      Джон повернулся, чтобы уйти, но Изабель окликнула его и позвала назад. Он остановился в нерешительности, но всё же снова посмотрел на нее, и Изабель увидела на его лице печаль. Джон молча прикоснулся пальцами к браслету, сплетенному ее руками много лет назад.
      — Для чего ты пришел? — спросила Изабель.
      — Не для того, чтобы спорить с тобой.
      — Но и не для того, чтобы помочь, иначе этот разговор состоялся бы несколько лет назад.
      — Ты приняла такое решение. Ты прогнала меня.
      — Я была напугана. Я не сознавала, что делаю. В ту ночь я видела тебя во сне. Тебя и Пэддиджека.
      — И оставила нам вот это, — сказал Джон, поднимая вверх руку с браслетом. — Но было слишком поздно. Иззи, ты прогнала меня, но я и так должен был уйти. То, что происходило между нами, не могло продолжаться, пока ты думала, что сотворила меня.
      — Но это так и есть. Картина...
      — Картина дала мне возможность появиться в твоей жизни. Ты всем нам дала эту возможность. Но это не значит, что ты нас создала. В прошлом, в нашем мире, мы уже существовали.
      Изабель не захотела продолжать этот давний спор:
      — Тогда почему ты пришел сегодня?
      — Я должен тебя предупредить. Всё начинается снова.
      — Ты говоришь о моем творчестве? — Джон кивнул.
      — Но я даже еще не начала ни одной картины.
      — Это неважно. Занавес между твоим миром и моим уже вздрагивает от нетерпения.
      — Неужели это так плохо, если я вызову кого-то еще? — спросила Изабель. — Я сознаю, на что иду. На этот раз я буду осторожной. Я не допущу, чтобы кто-нибудь снова погиб.
      Джон долгое время молча смотрел на нее. Но как Изабель ни старалась, она ничего не смогла прочесть в его глазах.
      — Рашкин тоже возвращается, — сказал наконец Джон. — И на этот раз он не один.
      — Еще один Джон, — кивнула Изабель.
      — О чем ты говоришь?
      Ей пришлось повторить рассказ Джилли о том, что произошло утром в ее квартире.
      — Он может выглядеть точно так же, как я, — сказал Джон. — Но это всё же не я.
      — Так это Рашкин вызвал его?
      — Это ты сможешь спросить у самого Рашкина, когда снова встретишься с ним.
      — Я не хочу его видеть. Никогда.
      — Тогда почему ты приехала? Почему собираешься снова вызывать кого-то из нас в этот мир? Ты должна была знать, что это привлечет внимание Рашкина.
      — Я делаю это в память о Кэти.
      Изабель рассказала о предложении Алана и о художественной студии для детей. А потом задала еще один вопрос:
      — Джон, как ты выжил? Картина «Сильный духом» погибла в огне. Я думала, что вы не можете существовать, если картина уничтожена
      — Моя картина не погибла.
      Изабель заглянула в его глаза в поисках признаков лжи, но их там не было. Ни во взгляде, ни в чертах его лица, нигде. Так и должно быть. Это ведь Джон, а единственное, чего он не может, так это солгать. Однажды она не придала значения его словам, во второй раз этого не случится.