Действительно, г-н Дельбрэй открыл мне совершенно новый Париж. Не думайте, что открытие это сопряжено с большими затруднениями. Нет, г-н Дельбрэй не устраивал никаких великокняжеских объездов. Он не водил меня ни в какие опасные или подозрительные места. Мы не посещали ни тряпичников, ни апашей и не имели надобности в наших прогулках быть сопровождаемыми сыщиком. Нам не приходилось гримироваться. Не требовалось никакого переодевания. У нас не было ни синих очков, ни привязных бород. Наши осмотры происходили белым днем и не требовали никаких подготовлений. Г-н Дельбрэй и я ограничились тем, что выходили вместе и сообща вкушали очарование Парижа, живописные стороны которого превосходно известны г-ну Дельбрэю.
      Действительно, никто лучше его не знает старинных улиц, старых домов, всех артистических и исторических достопримечательностей. Но он не только превосходный проводник, у него еще есть и свои "специальности". Он живой каталог мелких адресов. Он вам сейчас же ответит, где продаются всевозможные предметы лучшего свойства: где можно найти свежие "калиссоны" и самое тонкое фризское полотно. Что касается антикварных лавок, он знает их как свои пять пальцев. С тех пор как я следую его советам и он согласился взять на себя руководительство в моих поисках, я уже приобрела для своей квартиры на улице Гастон-де-Сен-Поль много хороших вещей, которых я без него не отыскала бы и которые он мне выторговал по дешевой цене. Напротив, он отговорил меня от некоторых покупок, которые мне хотели навязать по дорогой цене и которые были сомнительной подлинности. В конце концов, чтобы быть вполне откровенной перед Вами, он стал мне необходимым, и следствием этого явилось то, что мы почти ежедневно вместе завтракаем.
      Завтракаем мы по-товарищески, пикником, каждый за себя платит отдельно. Я поставила это условием наших трапез. Таким образом нам обоим гораздо удобнее. За завтраком мы обыкновенно вырабатываем программу действий на день. Каждый раз с веселым нетерпением я жду, что он мне предложит. Решив вопрос, мы отправляемся, пешком или на извозчике. Однажды, например, когда мне захотелось купить старинное стекло с радужными стенками, которые словно напудрены пыльцою стрекозиных крыльев, он повел меня в странную маленькую лавочку, где я нашла как раз то, что мне было нужно. Продавец этих хрупких и таинственных вещей живет на улице Сегье. От крайней узости улицы Сегье лавка кажется необыкновенно темной. Вероятно, в силу отдаленных подобий торговец одновременно минералог и набивщик чучел. Прямо какое-то колдовское занятие! Я уверена, что по вечерам его птицы обращаются в минералы, а минералы – в птиц. В витрине находилось несколько склянок радужного стекла, казалось, принадлежавших и минералам, и птицам. Во всем этом было какое-то колдовство, и потом, почему этот человек продавал свои заколдованные стекла по такой смехотворной цене? Г-н Дельбрэй гениально умеет покупать по случаю. Повторяю, Жером, я нашла человека, без которого мне трудно обходиться!
      Однажды, когда я купила у уличного букиниста довольно хороший, непереплетенный экземпляр сонетов Петрарки, г-н Дельбрэй обещал свести меня к переплетчику, который приведет книгу в порядок. Переплетчик этот, занятный итальянец из Сиены, обосновавшийся в Париже и живущий на улице Принцессы. Г-н Дельбрэй рассказал мне, что Нероли (фамилия этого сиенца) принужден был покинуть родину вследствие любовной истории в стиле Стендаля. Там должны были фигурировать яд и кинжал. У г-на Помпео Нероли действительно не очень покладистый вид, и, когда он действует своим шилом, я всегда вспоминаю о родном его кинжале.
      Все это придает г-ну Нероли необыкновенную симпатичность. Кстати, заметьте, как сознание того, что человек – итальянец, заставляет нас снисходительно относиться к подобного рода явлениям. Будь г-н Нероли французом, родом, например, из Эпарнэй, самая мысль о том, что он пырнул ножом какого-нибудь уроженца Шампани, нам была бы, скорей, неприятна. Но г-н Нероли – итальянец, г-н Нероли – сиенец, и история его сразу окрашивается романтизмом, приятным нашему воображению.
      Я думаю, Вы начинаете понимать, дорогой Жером, удовольствие и преимущество, которые мне приносит почти ежедневное общение с г-ном Дельбрэем. Благодаря ему я избавилась от одиночества, которое, в конце концов, начало меня несколько угнетать. Я нашла в нем очаровательного и легкого товарища с занятным и разнообразным разговором без педантизма. К тому же его замечательные познания для меня драгоценны. Так что вполне в порядке вещей, что мне нравятся частые встречи с г-ном Дельбрэем. Но страннее всего то, что г-н Дельбрэй так охотно согласился на такого рода отношения, как у нас с ним. Какую прибыль может он извлечь из этого?
      Я часто задавала себе этот вопрос. Я довольно долго думала об этом, и вот к каким выводам я пришла.
      Очевидно, прежде всего, что предупредительная любезность г-на Дельбрэя по отношению ко мне объясняется желанием доставить удовольствие г-же Брюван. Встретился со мною он у нее. Она меня ему поручила. И г-н Дельбрэй хочет с честью оправдать ее доверие. Но это объяснение недостаточно. К нему я прибавлю другое, дополнительное, которое мне пришло в голову теперь, когда я лучше узнала своего спутника. Жюльен Дельбрэй очаровательный молодой человек, очень культурный, одаренный, с умом пытливым, но досадная нерешительность не позволяет ему остановиться на какой-либо определенной жизненной цели. Эта неопределенность, происхождение которой точно мне неизвестно, отвратила его от всякой карьеры, всякой профессии. Жюльен Дельбрэй – человек праздный. Живое воображение, рисующее ему все возможности, заранее отвращает его от приведения в исполнение чего бы то ни было, по очереди показывая непригодность каждой, какую бы он мог предпринять, попытки. Таким образом, в тридцать четыре года Жюльен Дельбрэй перед жизнью все еще находится в выжидательном положении, что не может не причинять ему известной печали. Повторяю, г-н Жюльен Дельбрэй – человек праздный, но обладающий воображением. Отчасти этой праздности и обязана я любезностью, которую он мне выказывает. Я служу для него занятием.
      Конечно, Вы можете возразить, что одною праздностью нельзя вполне объяснить забот г-на Дельбрэя обо мне. Молодой человек его возраста может все-таки найти себе и другие развлечения, кроме роли гида и проводника по Парижу. К тому же нельзя допустить мысли, что у г-на Дельбрэя нет любовницы.
      А я как раз убеждена, что у г-на Дельбрэя нет любовницы, по крайней мере, в данную минуту; и я думаю, что теперешняя незанятость его сердца способствовала немного нашему сближению. Конечно, г-н Дельбрэй слишком чуткий человек, чтобы не заметить с самого начала нашего знакомства, что я никоим образом не искательница сентиментальных или других каких приключений. Он, со своей стороны, тоже не производит впечатления человека, который гоняется за любовными похождениями; но весьма возможно, что, если представится случай, он его не упустит. В этом, по-моему, и заключается исходная точка, которая поможет нам восстановить цепь причин, приведших, может быть независимо от его сознания, г-на Дельбрэя к тому, что он стал оказывать мне знаки внимания и заботливости, за которые, в конце концов, я ему весьма признательна. Таким образом, отметим: прежде всего желание сделать приятное г-же Брюван; затем допустим, что г-н Дельбрэй мало-помалу пристрастился к развлечению, доставляемому мною его праздности и не идущему вразрез с его склонностью к прогулкам; затем, по мере того, как он меня лучше узнавал, согласимся, что он почувствовал некоторое расположение к моей особе, без того, чтобы расположение это выходило из границ довольно нежной симпатии. Во всем этом любовь, собственно говоря, ни при чем. Между тем г-н Дельбрэй довольно красивый малый, следовательно, не лишен фатовства. Наверное, он рассуждает таким образом: "Ну что ж, погуляем с этой дамочкой! Это доставляет удовольствие г-же Брюван, и для меня не особенно скучно, так как, в сущности, она мне довольно нравится. Если, случайно, я ей тоже нравлюсь, это может обратиться в довольно приятное приключение. Если же дело примет другой оборот, я не буду ни огорчен, ни опечален. Я охотно примиряюсь и с настоящим положением дел. У нее, по-видимому, есть свойства, необходимые для дружбы, что довольно редко. Затем ей нравятся мои разговоры, мое общество; мне это льстит". Таким-то образом, готова держать пари, г-н Дельбрэй сделался усердным моим спутником, и потому мне хотелось описать Вам его немного подробнее.
      Итак, дорогой Жером, если до Вашего далекого Сан-Франциско дойдут слухи, что бывшая жена Ваша завела роман с французом, еще молодым, среднего роста, приличным, или Вас будут предупреждать, что их встречают вместе в самых различных местах Парижа, Вы будете знать, что думать о точном значении этих россказней. Признаюсь, что если бы герцогиня де Порник, г-жа Грендерель или г-жа Глокенштейн заметили меня в обществе г-на Дельбрэя, они отнеслись, может быть, к этому с меньшим доверием, чем Вы. Но герцогиня выезжает только в церковь, г-жа Грендерель – сама близорукость, а г-жа де Глокенштейн легко мне простила бы. Наоборот, она, скорей, не простила бы мне, что между мною и г-ном Дельбрэем ничего нет. Что же касается до Мадлены де Жерсенвиль, то мое поведение показалось бы ей верхом шарлатанства. Не быть любовницей человека, с которым выходишь три, четыре раза в неделю, который относительно молод, нисколько вам не противен, – это показалось бы ей вызовом здравому смыслу и величайшей извращенностью. Но я последнее время очень редко вижу Мадлену. У нее, наверное, голова занята какою-нибудь страстью. Ах, если б только она могла иметь продолжительную связь, можно было бы только поблагодарить Бога! Это предохранило бы ее от постоянных перемен, чем она лишает себя последнего уважения. Ваш друг
       Лаура де Лерэн.
 
       Г-ну Жерому Картье, Берлингем,
       Сан-Франциско (Соединенные Штаты)
      Улица Гастон-де-Сен-Поль
       Париж, 2 мая
 
      Дорогой Жером!
      Наконец я покинула мой нелепый отель "Манфред", распростилась с улицей Лорда Байрона и устроилась у себя. При слове "устроилась" не воображайте чего-нибудь в высшей степени комфортабельного, вроде Вашего берлингемского коттеджа. У меня совсем нет Вашей способности устраиваться, и я не способна на изобретательные мелкие выдумки подробностей, которыми Вы отличаетесь и которые придают столько удобства жизни. Так что, я уверена, Вы нашли бы мое жилище слишком примитивным и богемным. И все-таки, каково оно есть, в неоконченном виде, я неохотно согласилась бы с Вашей критикой, потому что, признаться, оно мне чрезвычайно нравится в своем беспорядке и сделанное на скорую руку. Конечно, окончательная обстановка еще не доведена до конца, но общий вид уже приятен, и я собрала уже несколько очаровательных старых вещей, которыми в большинстве случаев я обязана указаниям г-на Дельбрэя. Он заставил меня купить резные двери, которые я пристроила к своей спальне, прелестную маленькую люстру Людовика XVI, чистейшего вкуса, которая так красиво качается на потолке моего будуара; удивительный лакированный комод, которым я горжусь почти так же, как и элегантным шезлонгом, в котором я Вам пишу.
      С тех пор как я в Париже, я в первый раз растянулась на шезлонге и позволила себе отдаться лени! Действительно, пять месяцев, как я веду бродячий образ жизни. Сегодня впервые я отдыхаю и наслаждаюсь тем, что сижу "у себя". Правда, только несколько дней, как у меня есть "дом". До сих пор я жила на улице, на этих дорогих парижских улицах, таких различных, оживленных, симпатичных, на улицах, которые кажутся улицами различных городов. Но сегодня я чувствую себя домоседкой. Я надела домашнее платье, велела поставить шезлонг к окну. Через стекло я вижу ясный кусок неба и большие деревья на набережной Дебийи. Сена протекает в двух шагах от меня. Стучат экипажи, идут прохожие. Я смотрю на них, нисколько не желая вмешиваться в их толпу. Сегодня я радуюсь, что мне ничего не надо делать, нет ни спешных выходов, ни визитов, ни прогулок, ни свиданий. Я довольна, когда подумаю, что весь день проведу наедине с собою. Мне кажется, что Париж меня интересует меньше, чем мои мечты.
      Сегодня, дорогой Жером, я размышляла о важных вещах. Вот почему я решила написать Вам. Мысли мне представляются более ясными, когда я стараюсь выразить их Вам на бумаге. В них получается известный порядок, которого иначе они не имеют и который небесполезен, чтобы мне разобраться в самой себе, так как покуда я не принадлежу еще к числу так называемых размышляющих натур. Как только я начинаю размышлять, я отдаюсь во власть прихоти воображения, тогда как, взяв перо в руки, я лучше рассуждаю об интересующих меня темах. С этою целью я поставила около себя маленький письменный столик. На всякий случай я приказала отказывать посетителям. Я никого не хочу видеть сегодня. Я хочу лицезреть перед собою только самое себя.
      Приготовления эти, не лишенные торжественности, указывают Вам, что дело идет о чем-то почти важном. Действительно, мой друг, у меня являются некоторые неясности, которыми я хочу с Вами поделиться. Вот уже четыре дня подряд в силу некоторых обстоятельств, не представляющих сами по себе интереса, я не видаюсь с г-ном Жюльеном Дельбрэем, и я замечаю, что мне от его отсутствия чего-то недостает. Вот это-то меня и беспокоит, дорогой Жером, и побуждает меня разобраться в самой себе.
      Не правда ли, Вам известно, какое дружеское, товарищеское отношение существует между мною и г-ном Дельбрэем и какого превосходного спутника для прогулок нашла я себе в его лице? Вы знаете, как я ценю это товарищеское отношение! Мне было бы очень трудно найти другого такого спутника. Так что Вы можете судить, как я была бы огорчена, если бы чувство симпатии, которое я чувствую по отношению к г-ну Дельбрэю, перешло в какое-либо другое чувство. Мы с ним на превосходной ноге, это установлено, и я ни за что на свете не желала бы никаких перемен в этом. Я очень дружески отношусь к г-ну Дельбрэю и хочу с его стороны только дружбы – больше ничего. Я была бы в отчаянье, если бы сюда примешалось еще что-нибудь, и меня смущает неполная уверенность в том, что это так и есть на самом деле.
      Я обещала быть откровенною с Вами, дорогой Жером. Вот что прежде всего удручает меня в этих рассуждениях. Если бы с первой моей встречи с г-ном Дельбрэем я почувствовала к нему что-нибудь, что можно было бы счесть за указание, я бы спокойно покорилась. Если бы я почувствовала, что г-н Дельбрэй решительно и бесповоротно должен стать моим любовником, я бы охотно допустила подобную случайность. Неизбежному нечего противиться, и я не сторонница бесполезной самозащиты и тщетных отступлений перед судьбой. Напротив, я считаю, что, когда рок дает нам указание, мы должны послушно следовать его приказу.
      Это насильственное и решительное положение дел нисколько меня не оттолкнуло бы. Я никогда не давала зарока не любить, если представится случай. Я молода и не имею никакого основания обрекать свое сердце на бездействие. Для женщины свободной, как я, завести любовника – поступок совершенно естественный; но если дело идет о любовнике, то я хочу, чтобы роковой этот персонаж предстал передо мною во всей своей деспотической величественности. Лишь в таком виде любовь приемлема, и я требую, чтобы она овладевала мною с неотразимою силою. В конце концов, я думаю, что и все женщины такого же мнения. При таких условиях любовь преодолевает все наши сомнения, уничтожает всякие рассуждения. Больше того, она не позволяет нам предвидеть стеснения, связанные с нею, зло, которое она может нам причинить. Благодаря такого рода ослеплению, любовник представляется нам существом в маске, в покрывале, таинственным, ночным, как в древнем мифе о Психее: он уже не любовник, он – сама любовь. Тут есть что-то безличное.
      Но чтобы человек, раньше чем сделается любовником, был просто знакомым господином, это мне кажется совершенно недопустимым! По-моему, тут есть что-то смешное. Как! Моим любовником сделается человек, недостатки и привычки которого мне известны, о котором я составила свое мнение и которому любовь будет служить только одним из маскарадных костюмов? Какой бы чувственный или чувствительный костюм он себе ни присвоил, он все-таки останется господином таким-то, о котором мы имеем свое мнение и который более или менее мог бы быть нашим другом! Какое прискорбное смешение понятий! Не останется ли и в любовнике досадных следов этого друга? Недостаточно ли этого, чтобы все испортить? Послушайте, я не могу себе представить любовника иначе как в виде непредвиденного победителя. Никогда я не соглашусь принять за такого друга, которому удалось добиться роли, для которой он не создан. Он всегда будет только хитрым захватчиком!
      Таково мое мнение, дорогой Жером, относительно этого важного сюжета. Из всего этого Вам ясно, что г-н Дельбрэй далеко не соответствует требованиям, которые я предъявляю к случайности, и тем не менее, повторяю, я не могу избавиться от беспокойства насчет самой себя. Женщины так полны противоречий! Но успокойтесь, я еще не дошла до того, чтобы спрашивать, возможно ли, рано или поздно, сделаться мне любовницей г-на Дельбрэя. Ничего еще не произошло ни с моей стороны, ни с его, что бы позволяло мне задавать подобный вопрос. Весьма вероятно, как я уже писала Вам в одном из писем, что, если бы я предложила себя г-ну Дельбрэю, он не отказался бы от такой поживы. Во мне нет ничего особенно отталкивающего, но я не могу предположить, чтобы г-на Дельбрэя особенно занимала мысль о подобной возможности. Он ни минуты не переставал обращаться со мною с дружеской почтительностью. Никогда он за мною не "ухаживал". Я склонна думать, что в дружбе, которую он мне выказывает, заключается известная доля благодарности за то, что я немного развлекаю его в его обычной меланхолии… Мне кажется маловероятным, чтобы он чувствовал ко мне влечение, хотя это признание можно отнести и на счет моей скромности. Нет! Г-н Дельбрэй сознательно ни при чем в тех беспокойствах, о которых я Вам говорила и которые он причиняет мне, сам того не зная.
      Теперь нужно признаться Вам, дорогой Жером, при каких обстоятельствах зародилось у меня беспокойство насчет чувств, внушаемых, может быть, мне г-ном Дельбрэем. Как-то раз г-н Дельбрэй предложил мне пойти осмотреть мастерскую одного из его друзей, скульптора Жака де Бержи. Г-н де Бержи очень талантлив, и мысль об этом посещении меня очень занимала. Так что я охотно приняла предложение. Г-н де Бержи живет на Тернах в большой мастерской. Я сразу пришла в восторг, как только вошла туда вместе с г-ном Дельбрэем. Статуэтки, которые лепит г-н де Бержи, действительно прелестны. Он как царь целого племени глиняных куколок, но куколок, оживленных жизненной грацией. Все положения, все линии женского тела представлены с тончайшим и поддиннейшим искусством. Г-н де Бержи восхитительный художник и вместе с тем джентльмен с безукоризненными манерами. Когда мы вошли, он лежал на диване и курил толстую сигару. Г-н Дельбрэй уверяет, что это – один из приемов работы г-на де Бержи и что в кольцах дыма ему рисуются формы, которые он впоследствии осуществляет. Как бы там ни было, г-н де Бержи очень любезно прервал свое трудовое куренье, чтобы показать нам свои статуэтки. Я ходила взад и вперед по мастерской; когда же я обернулась, чтобы высказать г-ну де Бержи свое восхищение по поводу статуэток, которые особенно мне нравились, я заметила, что он что-то набрасывает карандашом в свою записную книжку. Очевидно, через складки моего платья приученный глаз г-на де Бержи угадывал положения моего тела и быстро запечатлевал его рисунок. При этой мысли я покраснела и вдруг почувствовала неловкость. Как, несмотря на одежду, глазам г-на де Бержи я представлялась как бы нагой!
      Неловкость у меня перешла в раздражение. Г-н де Бержи сделал вид, что ничего не заметил, и спокойно положил записную книжку снова в карман. Я рассердилась на артистическую нескромность г-на де Бержи и дала ему это почувствовать тем, что сократила свой визит. Через несколько минут я и г-н Дельбрэй откланялись. Мы шли рядом по авеню. Я думала о маленьком случае, только что происшедшем. Во всяком случае, говорила я себе, может рассердить, когда позируешь против воли для г-на де Бержи; если бы еще, по крайней мере, это было для г-на Дельбрэя! Я посмотрела на г-на Дельбрэя. Мысль, что он мог бы меня видеть "без покровов", нисколько не была мне неприятна. Впечатление было краткое и неопределенное, но что оно значило? Значит, г-н Дельбрэй не был для меня безразличен?
      Продолжая идти, я рассматривала его с непривычной внимательностью. Мне показалось, что я его никогда не видела, так я к нему привыкла. Внезапно он представился мне совсем по-новому. Как, значит, вот он какой! Пользуюсь случаем описать Вам его.
      Г-н Жюльен Дельбрэй уже не молодой человек, раз ему тридцать четыре года, но это не мешает ему иметь, что называется, приятную внешность, не будучи Адонисом или Антиноем. Лицо его не безобразно и может считаться симпатичным. Оно состоит из черт, ничем сами по себе не выдающихся, но вместе производящих благоприятное впечатление. Наружность г-на Дельбрэя не останавливает на себе внимания, но раз это внимание по тем или другим причинам остановилось на нем, оно будет удовлетворено, если оно не чрезмерно требовательно. К тому же у г-на Дельбрэя красивые глаза, что для мужчины главное. Внешний вид у него приличный. Прибавлю, что у г-на Дельбрэя отличные манеры.
      Он умеет войти, выйти, поздороваться, держаться в обществе. Во всех своих действиях он производит впечатление крайне благовоспитанного человека. В данном случае хорошее воспитание было привито к тонкой и чуткой натуре. Г-н Дельбрэй умеет хорошо вести разговор. Он образован, ласков, услужлив и мил.
      Вот, кажется, все его достоинства, дорогой Жером. Их редко можно встретить соединенными в одном лице, и наличность их в г-не Дельбрэе объясняет, почему я тотчас же его оценила и почему с самого начала нашего знакомства он внушил мне дружеское доверие. Ничего не могло быть естественнее, что я к нему привязалась и дорожила его обществом. Одиночество, в котором я жила, способствовало близости, быстро между нами установившейся. Тем не менее мысль, которую я в себе открыла насчет его, нельзя было объяснить симпатией и чувством благодарности. Очевидно, во время сцены у г-на де Бержи произошло что-то, что, если Вы хотите, мы назовем "новым фактом". Остается узнать: тем, что я испытала, обязана ли я своему собственному почину или я только поддалась отраженным ударом внезапному чувству, пробудившемуся у г-на Дельбрэя по отношению ко мне?
      Сколько я ни думала, ничто в поведении г-на Дельбрэя не позволяло мне заключить, что он испытывает ко мне что-нибудь, кроме дружбы. Следовательно, перемена идет с моей стороны, и это затрудняет предпринятое мною исследование. Гораздо легче заметить, что вас любят, чем признаться, что вы сами полюбили. К тому же я задаю себе вопрос, насколько мне важно осветить этот второй пункт. Только что это мне казалось необходимым, сейчас кажется мне гораздо менее полезным. Может быть, в повороте моих мыслей заключается известная трусость? Может быть, не признаваясь в этом себе, я нахожу более приятным пребывать в положении выжидательном? Не испытываем ли мы, женщины, удовольствия ощущать, как вокруг нас бродит любовь? Вопреки тому, что я только что говорила, мы не так уже гонимся за неистовым и резким появлением любви, особенно если она пробуждается в нас. Зачем мне лишать себя развлечения, в сущности безобидного? Если мое чувство к моему другу Жюльену Дельбрэю слишком нежно, зачем его формулировать? В конце концов, если я и признаюсь, что оно налицо, уверена ли я, что у меня достаточно смелости запретить его себе? Подобное чувство придает окраску и оттенки существованию.
      Если оно сделается слишком настойчивым, всегда можно найти способ его удовлетворить. И такой простой способ, дорогой Жером! Он состоит в следующем: снять платье, спустить на пол рубашку и провести несколько часов в кровати с другом, который вам понравился. Это не Бог весть какое событие, и не следует придавать ему большего значения, чем оно имеет. Притом, в конце концов, едва ли я дойду до таких крайностей, тем более что обстоятельства скоро позаботятся разлучить меня с г-ном Дельбрэем. Действительно, идет разговор о том, что вначале июня г-н Дельбрэй отправляется в довольно дальнее морское путешествие по Средиземному морю с г-жою Брюван и Антуаном Гюртэном. Доктора усиленно советуют для здоровья г-на Гюртэна морской воздух. Они утверждают, что одиночество при движении и однообразии морской жизни окончательно его вылечит. Г-н Гюртэн согласился попробовать это средство, скорее дорогое, так как г-жа Брюван наняла для поездки своего племянника отличную яхту. Г-н Дельбрэй принял предложение участвовать в этом путешествии. Итак, через месяц г-н Дельбрэй уедет естественным путем, и вместе с ним исчезнет легкое беспокойство, которое он мне причиняет. Когда он вернется (это будет летом), меня, вероятно, не будет в Париже, так как я собираюсь провести несколько недель у Г-жи Глокенштейн в ее замке Гейлигенштейн. Потом я немного пробуду в Герэ у Жерсенвилей. Осенью я снова встречусь с г-ном Дельбрэем не без удовольствия и не буду по поводу его писать Вам писем вроде этого, которое мне кажется несколько смешным.
      Не находите ли Вы, дорогой Жером, что мои планы продиктованы самим благоразумием? Благоразумие посетило меня во время писанья этого письма. Я Вам уже говорила, что для того, чтобы разобраться в себе, нет лучшего средства, как запечатлевать свои мысли на бумаге! Если случится что-нибудь новое, я сообщу Вам, раз Вам заблагорассудилось сказать мне, что переписка эта Вам не докучает. Меня она занимает бесконечно. Я нахожу ее довольно пикантной. Не смешно ли, в самом деле, что после пятилетнего супружества, причем мы не очень-то занимались друг другом, развод вдруг создал близость на расстоянии, менее всего неожиданную? Но к чему удивляться? Разве жизнь не соткана из противоречий? Примем же весело в ней участие и свою часть.
 

Дружественно Ваша