– Оставьте у меня Маргариту. Я так привыкла видеть ее при себе, что часто горько плакала, думая о той минуте, когда вы возьмете ее к себе.
      – Вы предупреждаете мое самое задушевное желание, – сказал рыцарь. – Мое положение… которое вы узнаете в последствии… не позволяет мне взять Маргариту к себе. Для меня будет великим счастьем знать, что она до своей свадьбы будет у вас.
      – Быть может, даже и после свадьбы, если бы вы согласились на тот план, об исполнении которого я каждый день молю Бога.
      – Какой же это план, сударыня?
      – У меня есть сын. Хотя ему только двадцать три года, он уже приобрел себе репутацию храброго рыцаря.
      –Это правда, – прервал Герард. – Флориан фон Гейерсберг прославился не по летам не только храбростью, но честностью, умом и военными дарованиями.
      – Не правда ли, сударь? – переспросила госпожа фон Гейерсберг, счастливая и гордая похвалами сыну. – А если б вы знали, как он добр, нежен, предан! Видя его рядом с Маргаритой, я столько раз говорила себе, что Бог точно создал их друг для друга.
      – Стало быть, – спросил рыцарь, – вы согласились бы на их брак?
      – Это самое заветное мое желание!
      – Вы согласились бы, чтобы ваш сын женился на сироте без состояния и без имени?
      – От всего сердца, мессир, и день этого брака, который соединил бы два самых дорогих мне существа, был бы самым счастливым днем в моей жизни.
      – Вы чудная душа, – промолвил растроганный рыцарь. – Что касается до меня, я соглашаюсь на этот союз с благодарностью и радостью. А сын ваш?
      – Он любит Маргариту, мессир, и любит давно. Вот уже скоро четыре года, как я заметила эту любовь. Маргарите было тогда пятнадцать лет, а Флориану шел двадцатый год. Если бы Маргарита была свободна, я ни на минуту не задумалась бы, но предписание бедной Эдвиги было слишком однозначно. По ее письму Маргарита не должна была располагать собой раньше восемнадцати лет и без согласия своего отца. Я позвала Флориана в свою комнату и рассказала ему все. «Маргарита доверена моей чести, – сказала я ему. – С твоей стороны было бы бесчестно воспользоваться ее молодостью, овладеть ее сердцем и внушить ей любовь к себе, любовь, которую отец ее, может быть, не потерпит». Флориан вздохнул, но сознался, что я права. Через несколько дней он опять пришел ко мне.
      «Матушка, – сказал он мне, – я чувствую, что у меня не хватит сил оставаться с Маргаритой и не высказать ей, что я ее люблю. Я ежеминутно боюсь изменить себе. Мне лучше уехать. Граф фон Цолнер, главнокомандующий христианской армии, посланной против турков, был другом моего отца; я отправлюсь к нему и попрошу его доставить мне возможность заслужить рыцарские шпоры. Если Бог благословит меня, я настолько прославлю свое имя, что отец Маргариты, кто бы он ни был, не постыдиться назвать меня своим зятем».
      – Честная душа! Достойный сын своей матери, – пробормотал рыцарь. – И вы отпустили его? – спросил он.
      – Одному Богу известно, сколько слез и страданий это мне стоило! – отвечала она, проводя платком по влажным глазам. – Но для дворянина есть нечто более священное, чем слезы матери: это честь! Долг требовал, чтобы Флориан удалился, и я первая настаивала на его отъезде. Это мой единственный сын, мессир! Не стану говорить вам, сколько я выстрадала за время его отсутствия. Но, слава Богу, мои мучения подходят к концу. Война кончилась, и Флориан в дороге: он скоро вернется ко мне.
      – А Маргарита? – спросил рыцарь.
      – Маргарита была еще ребенком, когда Флориан уехал от нас. Я, впрочем, – думаю, что она тоже любила его, потому что не прошло и года с его отъезда, как она стала грустить и задумываться. Благородные соседние владетели пробовали ухаживать за ней. Она всех их отвергала. Она любит – в этом я убеждена, и я не вижу, кого другого, кроме Флориана, она могла бы любить.
      – Спрашивали ли вы ее о причине ее грусти?
      – Да, но она всегда избегала ответа. Я заметила, что это ее огорчает, и перестала расспрашивать.
      – Я понимаю ее скрытность, – сказал рыцарь. – Бедная сирота без имени – она, вероятно, считала преступлением мечтать о браке с наследником Гейерсбергов.
      – Я так и думала. Несколько раз я была готова высказать ей всю правду, но я думала, что если в последствии наши мечты будут разрушены волей ее отца, то лучше и не укреплять их в душе Маргариты.
      – Вы поступили как осторожная и умная женщина, – сказал он, – и эти дети будут обязаны вам своим счастьем. О, если бы моя бедная Эдвига могла видеть все это!
      Пока госпожа фон Гейерсберг вела такой разговор с рыцарем Герардом, Маргарита пошла к Марианне.
      – Пойдем же в мою комнату, поболтаем с тобой, – сказала она ей.
      Как только молодые девушки вошли в комнату, Марианна тщательно затворила дверь; Маргарита взяла свою бывшую подругу за обе руки и дружески спросила ее, счастлива ли она в своем новом положении.
      – Да, конечно, сударыня, – отвечала Марианна, подавляя вздох.
      – Ты говоришь это как-то не совсем искренно. Пожалуйста, будь со мной откровенна!
      – Не знаю, счастливая ли я, – продолжала Марианна, – но я могу вам поклясться в одном, что не оставлю этого трактира, хоть давайте мне золотые горы!
      – Я думаю скорее, что ты не оставишь владельца этого трактира? – сказала Маргарита весело. – Так ты по-прежнему любишь своего двоюродного брата?
      – О да, и я чувствую, что всегда буду любить его. – Когда же ваша свадьба?
      – Не знаю, – сказала Марианна, и лицо ее приняло грустное выражение.
      – Да ведь она должна была быть в нынешнем году?
      – Да… но…
      – Но что же?
      – Иеклейн все еще не назначил день, а я сама не смею заговорить об этом.
      – Можно подумать, что ты его боишься.
      – Я всего больше боюсь рассердить его… Я так люблю его!..
      Маргарита сдвинула свои хорошенькие брови.
      – Это дурно с его стороны, очень дурно, – проговорила она. – А к тебе он не изменился?
      – Он все такой же, да, да, – прошептала молодая девушка с такой нерешительностью, которая не укрылась от беспокойного взгляда ее подруги.
      – Ты меня обманываешь, – сказала Маргарита, сильно сжимая руку молодой девушки, которая потупила глаза. – Ты обманываешь меня, Марианна; кому же ты можешь довериться? Разве я-то тебе не все доверяла? Милая моя, не плачь и говори мне правду: Иеклейн изменился к тебе, не правда ли? Я так и думала!
      – Почему же?
      – Мне говорили об этом, – сказала Маргарита с оттенком замешательства. – Мне говорили, что он страшно вспыльчив и не умеет ценить сокровища которое Бог ему послал.
      – Не судите его слишком строго, сударыня, – живо прервала Марианна, – Иеклейн вспыльчив, но у него доброе сердце… Он такой смелый и красивый!
      Маргарита хотела было отвечать, но остановилась.
      – Я не хочу огорчать тебя, не хочу дурно говорить о том, кого ты любишь, – продолжала она, – но скажи мне откровенно, думаешь ли ты, что будешь с ним счастлива?
      – Не знаю, – отвечала Марианна. – Но хорошо знаю только то, что предпочитаю быть несчастлива с ним, чем счастлива с другим.
      Проговорив это, она не могла сдержать свои слезы, Маргарита нежно привлекла ее к себе, и Марианна припала головой к плечу своего друга.
      – Вы, верно, считаете меня очень глупой? – пробормотала Марианна.
      – К несчастью, моя бедная Марианна, я не имею права обвинять тебя, – ответила Маргарита, – потому что моя глупость еще хуже твоей. Ты, по крайней мере любишь человека, который должен жениться на тебе, который тут, возле тебя, которого ты видишь каждый день… А я все еще помню того, кого, вероятно, никогда больше не увижу, и который своим поведением заслужил только мое презрение и ненависть!
      – Стало быть, сударыня, вы еще любите графа Людвига?
      – К несчастью, Марианна. В этом я могу признаться только тебе одной, тебе, нашей верной поверенной, снисходительному свидетелю наших свиданий. Ты знаешь, как я плакала, когда, не сказав мне ни слова, не уведомив меня о своем отъезде, он перестал приходить на место наших обычных свиданий и окончательно пропал. Ты знаешь, как я клялась забыть неблагодарного, который даже и не подумал написать строки на прощание и в объяснение той, которая так любила его! Ну, Марианна, это были напрасные слезы, напрасные клятвы! Когда я одна, я все думаю о нем, только о нем; мне чудится, что он опять стоит передо мной на коленях, клянется мне в любви… Он говорил ведь это так искренно! Подчас мне думается, что он не мог оставить меня таким образом, что с ним случилось что-нибудь, какое-нибудь ужасное несчастье… и тогда я не знаю, чего мне желать: чтобы он умер, оставаясь верным мне, или, чтобы жил для другой женщины.
      Последние слова были заглушены рыданиями.
      Марианна не могла устоять против этого горя.
      – Граф жив, – сказала она, крепко сжимая обе руки Маргариты. – Он жив, и любит вас по-прежнему.
      – Ты видела его? – вскричала Маргарита, бледнея от волнения.
      – Да, сударыня!
      – Где он? Что он говорил тебе?
      – Он в Бекингене.
      – Быть может в этом доме?
      – Ну да, он сказал мне, что рискует жизнью, чтобы еще раз увидеть вас, и что не уедет, не поговорив с вами.
      – Но что же значило его отсутствие, это необъяснимое молчание?
      – Граф здесь, сударыня, одна только комната отделает его от нас. Отпереть ему?
      – Нет, нет, – промолвила Маргарита, – я не должна его видеть. При том, может ли он оправдать свое поведение? Нет, не надо!
      Но выражение радости, ярко засветившееся в ее глазах, но ее дрожащий и взволнованный голос так ясно отвечали «да», что для Марианны не было сомнений.
      Однако она еще не решалась.
      – А что, если он не виноват? – продолжала Маргарита, будто про себя, и ее умоляющий взгляд досказал ее мысль.
      Потом, застыдившись своей слабости, она закрыла обеими руками свое заплаканное лицо.
      В это время Марианна побежала отпереть дверь, соединявшую обе комнаты. Она хотела пройти через вторую комнату, чтобы войти туда, где должен был быть граф Людвиг, но она еще не успела сделать и двух шагов, как граф бросился к ногам Маргариты.
      Молодая девушка вскрикнула, и в этом крике к удивлению примешивалось столько разнообразных чувств, что не было возможности уловить преобладающее.
      – Я был в соседней комнате и все слышал! – вскричал он. – О, благодарю Маргарита, благодарю, что ты не разлюбила меня несмотря на то, что все говорило против меня!
      – Это нечестно, граф! – вскричала Маргарита, смущенная, что выдала свою тайну. – Впрочем, вы ошибаетесь, я не говорила…
      – О, умоляю вас, – перебил Людвиг умоляющим и глубоко взволнованным голосом, – умоляю вас Маргарита, не отнимайте у меня единственного светлого луча, который освещает мою печальную жизнь! Я очень несчастлив, Маргарита, так несчастлив, что, клянусь вам, я постарался бы как можно скорее покончить со своей жизнью, если бы вы отняли у меня вашу любовь. Клянусь небом, злая и не заслуженная судьба отняла у меня честь, состояние и угрожает моей жизни, Маргарита. Приезжая сюда, я знал, что рискую головой… И тем не менее я здесь.
      – Какая неосторожность! – вскричала Маргарита. – Уезжайте, уезжайте скорее!
      – Я слишком много выстрадал вдали от вас; теперь у меня не хватает духа удалиться!
      – Однако два года назад у вас на это стало духа, – промолвила Маргарита в грустном раздумье.
      – К несчастью это было необходимо, клянусь вам! Опоздай я часом – враги схватили бы меня.
      – По крайней мере вы могли бы написать мне.
      – Я это и делал.
      – Как? Вы писали ко мне?
      – Несколько раз.
      – Я не получала ни одного письма. Куда же они девались, Боже мой! – вскричала Маргарита тревожно. – С кем вы посылали их ко мне?
      – Первые я посылал со своим слугой, Иоганном, честным малым, на верность которого я мог смело положиться. Он клал их в дупло старого дуба, в конце вашего парка, как мы, бывало, делали в более счастливое время.
      – Я каждый день осматривала это дерево; никогда я в нем ничего не находила.
      – Два раза Иоганн возвращался ко мне без всякого ответа, хотя долго поджидал его. В третий раз он вовсе не вернулся.
      – Что же с ним случилось?
      – Бог его знает! Я сперва думал, что ему надоело следовать за таким, как я, и что он покинул меня. Теперь же я боюсь, не убили ли моего верного слугу.
      – Дай Бог, чтобы это было одно предположение! – сказала Маргарита, сложив руки. – А другие письма?
      – Я посылал их с разными посланными. Одни должны были, как Иоганн, класть их в известное место. Другим было приказано всеми силами стараться дойти до вас.
      – Ну, и что же?
      – Ну, одни возвращались без всякого ответа, другие вовсе не возвращались.
      – Боже мой! Боже мой! – промолвила Маргарита. – Что все это значит? Кто же мог стараться разлучить нас?
      – Не падает ли ваше подозрение на кого-нибудь из рыцарей, которые ухаживали за вами, и которых вы отвергли?
      – Нет, между ними нет никого, – повторила она, после минутного размышления. – Никто из рыцарей, обращавших на меня внимание, не мог бы решиться на такое подлое и гнусное дело!
      – Если Иоганн не вернулся ко мне, значит его убили! – возразил граф.
      – Постойте, – сказала она, – я припоминаю: год назад… нет… меньше, но почти год… в ноябре… в парке нашли следы крови… да, возле стены, и недалеко от старого дуба. Стали разыскивать, но садовник объявил, что это лисица заела тут какую-нибудь птицу.
      – Мой бедный Иоганн! – промолвил граф. – Он как раз в ноябре пустился в то путешествие, из которого не возвратился. Я ему сказал, что он непременно должен поговорить с вами и отдать вам письмо из рук в Руки. Он, вероятно, поджидал вас в парке, и какой-нибудь убийца… О, мой добрый, мой верный слуга, кто бы тебя не убил – горе ему!
      – Я помню еще, – продолжала Маргарита, – что два или три раза я замечала крестьян, следивших за мной с особенным вниманием. Сначала я думала, что это просто зеваки, которых так много в деревне, или какие-нибудь бедняки, выжидавшие моего ухода, чтобы стащить какое-нибудь полено или связку колосьев… Теперь я убеждена, что это были шпионы.
      – Вероятно, – сказал граф.
      – Но однако, с какой же целью могли следить за мной? – продолжала она. – У меня ведь нет врагов! Но ваши враги, Людвиг, которые преследуют вас своей ненавистью, неужели вы думаете, что им нужно…
      – Увы, я их не знаю, – прервал граф с отчаянием, ударяя себя в лоб. – То-то и ужасно в моей судьбе. Вот уже четыре года, как меня преследует таинственная ненависть, которая сначала угрожала моей жизни, а потом чести. Но я вижу только результаты этой ненависти, а доискаться ее причины не могу.
      – Кто заставляет вас бежать, скрываться? Кого вы оскорбили? В каком преступлении вас обвиняют?
      Граф колебался. Глубокая тоска выразилась на его лице.
      – Не спрашивайте у меня этого, – сказал он наконец, – потому что я вам этого не могу сказать. Это ужасное преступление… О, Маргарита, клянусь вам небом, которое над нами, Богом, который нас видит и судит, моим вечным спасением, нашей чистой и святой любовью – клянусь вам, я невиновен!
      Эти слова, вырвавшиеся из груди графа, были, действительно, криком истины. Если бы даже Маргарита и не любила его, она не могла бы сомневаться в искренности его энергичного признания.
      – Бог свидетель, что я никогда не сомневалась в вас в этом отношении, друг мой. С первого дня, когда я увидела вас, когда мы с Марианной нашли вас утром в крови, возле мельницы, на лужайке, могли ли вы заметить когда-нибудь, что я в вас сомневалась, Людвиг?
      – Нет, нет! – вскричал он. – О, я как сейчас вижу, как вы обе остановились передо мной, вижу, как вы обтирали кровь с моего лица и перевязали мои раны. Помню и то, как вы потом чуть не каждый день ходили ко мне в избушку старой Лисбеты… С каким нетерпением я ожидал вашего прихода! Как я радовался когда слышал ваши шаги! Какой это был восторг когда ваша рука касалась моего лба, чтобы узнать, есть ли у меня жар! Вы меня приняли, ходили за мной, как за братом, а между тем вы и имени моего даже не знали. С каким восторгом я вспоминаю, как я вышел первый раз в парк, вечером, как я опирался на вашу руку, как вы говорили со мной ласковым, милым тоном! О, Маргарита, мой добрый ангел, честная доверчивая душа, как я вас люблю, как вы мне дороги!
      – Правда ли это? – нежно прошептала молодая девушка. – Правда ли это?
      – Клянусь вам всем святым!
      – Я тоже очень вас люблю, верьте мне, друг мой! Только сила моей любви могла заставить меня скрывать нашу тайну от моей благодетельницы, от моей второй матери. Как часто мне приходилось краснеть, когда она говорила о моей откровенности! Сколько ночей я проплакала, как меня мучила совесть!
      – О, не произносите этого слова, Маргарита! За что могла мучить вас совесть? Ваше наивное доверие, ваша ангельская чистота охраняли вас лучше, чем материнская бдительность… Пусть только настанет благословенный день, когда я буду в состоянии поднять голову и просить вашей руки у госпожи фон Гейерсберг, и вы увидите, что изо всего того, что происходило между нами, вам не придется скрыть от нее ни одного часа, проведенного со мной; ни один из наших разговоров не заставит вас покраснеть.
      – Правда, Людвиг, вот за что я вас люблю… О, если бы вы знали, как я страдала, как я плакала в течение двух лет вашего отсутствия! В глубине души, однако, я все-таки надеялась. Мне казалось, что если бы вы полюбили другую, Бог сжалился бы надо мной и взял бы меня к себе.
      – Любить другую! – вскричал Людвиг с жаром. – О, нет, Маргарита! Вы одна дали мне понять, что такое любовь! Я люблю только вас, и никогда не любил никого другого…
      – А Зильду Марианни? – вдруг произнес какой-то голос со странным выражением.
      Маргарита и Людвиг быстро оглянулись. Марианна, караулившая дверь на крыльцо, тоже оглянулась. Возле влюбленных стояла высокая женщина, закутанная в длинный, черный плащ. Капюшон из той же материи, как плащ, почти совершенно скрывал ее лицо. Что-то вроде черной маски, очень тонкой и плотно прилегавшей к коже, охватывал ее черты, но делал их совершенно неузнаваемыми.
      – Черная колдунья! – вскричали в один голос Маргарита и Марианна, опускаясь на колени; они была тем более испуганы этим явлением, что не могли понять, каким образом вошла черная колдунья.
      Граф инстинктивно схватился за меч.
      В это время всякий храбрый рыцарь охотнее встретился бы на дороге с десятью разбойниками, чем с одной колдуньей или колдуном.
      – Что нужно этой женщине? – вскричал граф угрожающим тоном, подходя к Саре, которая не двигалась с места.
      – Что нужно этой женщине? – медленно повторила колдунья. – Ей нужно, во-первых, не допустить эту молодую девушку поверить любовным клятвам, которые скоро будут забыты, подобно многим другим.
      – Никогда! – вскричал граф.
      – А что ты говорил Зильде Марианни?
      – Лжешь! Никогда ни одна женщина не внушала мне той святой и глубокой любви, которую я чувствую к Маргарите.
      – Осмелишься ли ты поручиться честью рыцаря, что никогда не клялся ни одной женщине в любви?
      Граф колебался.
      На лице Маргариты выразилось тяжелое страдание, и в глазах ее блеснули слезы.
      – Проклятая колдунья! – вскричал Людвиг с яростью. – Зачем ты сюда пришла? Избавь нас немедленно от твоего гнусного присутствия, или, клянусь тебе Богом, я отправлю тебя в ад, в объятия твоего патрона!
      – Побереги свой гнев и свои угрозы для врагов! – спокойно отвечала колдунья. – Вложи меч в ножны. Хоть люди и очень неблагодарны, но, может быть, ты все-таки раскаялся бы, что так дурно отблагодарил женщину, которая пришла спасти тебя.
      – Меня спасти?
      – Да, тебя! Когда ты входил в этот трактир, кто-то узнал тебя и пошел объявить бургомистру и страже которая ожидала в полумиле отсюда. Трактир уже оцеплен… Слушай: слышишь ли конский топот и звон оружия?
      – Да, да, – вскричала Маргарита, – бегите, Людвиг, бегите!
      Он с отчаянием махнул рукой.
      – Ну, хорошо, – вскричал граф, уступая мольбам молодой девушки, – но прежде скажите мне, Маргарита, позволите ли вы мне опять повидаться с вами и оправдаться в ваших глазах?
      – Никогда! – сказала она решительно.
      – Хорошо, – глухо проговорил граф. – Я остаюсь!
      – Я слышу шаги солдат, – сказала Марианна.
      – Ну, что ж? Пусть идут! Лучше умереть, чем жить, как я!
      – Да, – сказала колдунья, – да, я поняла бы, если б ты отступил перед смертью на ратном поле. Эта смерть – славная смерть, она оставляет по себе добрую память; но подумал ли ты о той смерти, которая грозит тебе здесь?
      – Подумал, – отвечал граф. – Неужели ты думаешь, что я стану ждать этой смерти? Клянусь, что они не возьмут меня живого!
      – Людвиг, Людвиг, бегите ради Бога! Бегите! – говорила Маргарита, у которой кровь застыла в жилах.
      – Увижу ли я вас?
      – Никогда!
      – Я остаюсь.
      – Ну, хорошо, да! Только бегите!
      Марианна, смотревшая на двор из окна своей комнаты, быстро вернулась к ним.
      – Все пропало! – проговорила она. – Солдаты стоят на маленькой лестнице и во дворе.
      В ту же минуту послышались тяжелые шаги нескольких человек, поднимавшихся по лестнице. Они остановились на площадке.
      По указу колдуньи, две другие женщины и Людвиг скрылись в средней комнате.
      Ты видишь, что бегство для тебя невозможно, – сказала колдунья графу. – В настоящую минуту враги твои обшаривают комнаты по ту сторону лестницы. Через минуту они будут здесь; ты окружен ими. Одна я могу спасти тебя.
      – Каким образом?
      – Увидишь. Но я сделаю это с условием.
      – С каким?
      – Поклянись, что ты навсегда откажешься от Маргариты.
      – Скорее умру! – вскричал граф с таким страстным и решительным выражением, что взволнованная Маргарита готовы была броситься к нему.
      В эту минуту раздался стук в двери первой комнаты.
      – Отворите, отворите! – кричал грубый голос.
      – Слышишь? – проговорила тихо колдунья, обращаясь к неподвижно замершему графу. – Жизнь или смерть – выбирай!
      – Жить для нее или умереть! – отвечал Людвиг, не спуская глаз с Маргариты.
      Колдунья в бессильном гневе начала ломать руки, но выражения ее лица нельзя было видеть под маской.
      – Отворите же! – послышалось снова у дверей. Маргарита и Марианна бросились на колени перед Людвигом, умоляя его дать обещание, которого требовала колдунья.
      – Нет, – сказал он с грустной улыбкой, поднимая их, – Слово дворянина должно быть священно, и я не могу обещать того, чего не могу и не хочу исполнить.
      – Довольно, – проговорила Сара, с усилием сдерживая свой гнев. – Я вижу, что должна быть благоразумнее тебя, и спасу тебя, несмотря на твое упрямство. Дай мне только одно обещание, которое тебе не трудно будет исполнить. Поклянись мне, что через девять дней ты придешь ко мне.
      – Где тебя найти?
      – В моей хижине, на большом болоте. Каждый из здешних крестьян покажет тебе туда дорогу.
      – Хорошо, приду.
      В эту минуту вооруженные люди, поднявшиеся по малой лестнице, начали также стучаться в дверь комнаты Марианны.
      – Идите обе к дверям и под каким-нибудь предлогом уговорите солдат подождать одну минуту.
      Марианна подбежала к двери, своей комнаты; Маргарита отправилась к двери, выходившей на главную лестницу. Когда они возвратились после разговора с солдатами, Людвига уже не было.
      – Он спасен, – сказала Сара девушкам, смотревшим на нее со страхом и удивлением. – Послушайте, Маргарита, – продолжала он, – если любовь ваша истинна, если вы в состоянии пожертвовать ею для спасения его жизни – откажитесь от него навсегда. Вы молоды, прекрасны, богаты и уважаемы. Есть много других блестящих рыцарей, из которых каждый будет счастлив получить вашу руку. Обещайте мне забыть графа Людвига, и я вам клянусь, что все несчастья его скоро прекратятся.
      – Как это может случиться? – спросила Маргарита.
      – Что вам до этого?.. Отвечайте скорее, торопитесь! Глядите, дверь скоро уступит их усилиям… Участь графа Людвига в ваших руках: решайте, должен ли он умереть или достигнуть такого высокого положения, о каком только возможно мечтать человеку. Выбирайте!
      Маргарита колебалась. В то время как она хотела что-то ответить, дверь, выходившая на главную лестницу, сорванная с петель усилиями солдат, упала с ужасным шумом. Вскрикнув от испуга, Маргарита и Марианна, закрыли лица руками.
      В тоже время и дверь, выходившая в другую комнату, уступила в свою очередь. Солдаты устремились с обеих сторон в комнату, где находились молодые девушки, которые, подняв головы, инстинктивно искали глазами колдунью.
      Но ее уже не было в комнате.
      Девушки, сложив руки, с ужасом смотрели друг на друга. Наконец Маргарита, успокоившись насчет участи графа Людвига, выпрямилась с достоинством.
      Она приблизилась к вооруженным людям, обыскавшим напрасно три комнаты, и гордо спросила их:
      – По какому праву вошли вы сюда? Кто дал вам смелость ворваться силой в мою комнату?
      – Благородная дама, – отвечал один из старых воинов, – мы повинуемся приказаниям, которые нам были даны; мы ищем рыцаря, о котором нам сказали, что он здесь.
      – Но теперь, когда вы уже убедились, что его здесь нет, – возразила Маргарита, – удалитесь!
      В эту минуту Герард, в сопровождении баронессы Гейерсберг, показался на пороге. Увидев его, начальник отряда приведен был в сильнейшее изумление и, по знаку, которым ему повелевалось удалиться и хранить молчание, вышел со своей удивленной стражей.

III