Несмотря на свою всем известную смелость, трактирщик, не уважавший никаких властей, даже самого бургомистра, не выдержал спокойного и гордого взгляда старого незнакомца.
      – Эй, приятели! – вскричал он. – Вы не слышали, что мой слуга сказал вам?
      – Отлично слышали, – отвечал один из путешественников.
      – Так расплачивайтесь и уходите!
      – Мы хотим есть.
      – У меня ничего нет для вас.
      – Клянусь моим патроном – это неправда! Желательно мне знать, что значит этот запах из кухни, и зачем там жарится такая чудесная козлятина?
      – Все это уже откуплено.
      – Да, все, все, – подтвердил Франц, прятавшийся за своего господина.
      – Кроме котла с водой, надеюсь, – сказал Вальдемар, смеясь.
      Несмотря на лета этого человека, его лицо, серьезное и строгое, когда он задумывался, принимало подчас веселое и приветливое выражение, которое придавало ему особенную прелесть.
      Укрощенный этой улыбкой, но слишком упрямый, чтобы отказаться от своей мысли, Иеклейн собирался повторить незнакомцам свое приглашение удалиться, но Вальдемар сказал ему таким же добродушным тоном:
      – Любезный хозяин, если госпожа Гейерсберг хорошая христианка – в чем я не сомневаюсь – она не пожелает, чтобы из-за нее двое бедных купцов, как мы с кумом, провели ночь на дворе и с тощим желудком.
      Иеклейн начал настаивать и опять разозлился. Хотел ли он прибегнуть к насилию, имел ли он намерение напугать купцов – только он схватил длинный меч, висевший над камином.
      Один из путешественников тоже начинал сердиться. Он уже выхватил было свой безмерно длинный охотничий нож, который был у него спрятан под платьем, но товарищ сказал ему на ухо несколько слов, которые заставили его призадуматься.
      – И в самом деле, – пробормотал он, – что мне за дело до дерзостей этого чудака? Клянусь моим патроном, – сказал он вслух, обращаясь к Иеклейну, – у вас, молодой хозяин, странный способ привлекать к себе в трактир посетителей. Повесьте на место этот старый меч, который, вероятно, помнит времена Карла Великого, и соблаговолите нас выслушать. Нас с кумом пригласила сюда госпожа Гейерсберг.
      – Вас? – пробормотал Иеклейн, глядя на них с недоверием.
      – Да, нас.
      – А доказательство?
      – Вот оно, – отвечал Вальдемар, вынимая из кармана письмо, которое он развернул. – Вы знаете ее печать?
      – Разумеется!
      – Ну, так потрудитесь взглянуть на эту бумагу.
      Это была действительно печать госпожи Гейерсберг.
      Иеклейну ужасно хотелось заглянуть в письмо, но купец так сложил его, что трактирщик мог видеть только подпись и печать.
      – Дьявол вас задери! – вскричал разозленный Иеклейн. – Зачем вы мне не сказали раньше?
      – Да вы нам не дали слова сказать. Что же касается вашего посланника, то сомнительно, хватило ли бы у него ума понять наши объяснения.
      Хотя купец говорил совершенно добродушно, но в его тоне было что-то насмешливое и в то же время полное достоинства, и это невольно смущало трактирщика. Боязнь оскорбить госпожу фон Гейерсберг мешала ему наговорить дерзостей, что он, конечно, сделал бы во всяком другом случае, и потому Иеклейн отошел от них и отправился к мужику, который пил один на другом конце залы и спокойно смотрел на это происшествие.
      Уткнув нос в стену и нахлобучив шапку на глаза, этот крестьянин по-видимому не хотел показывать своего лица.
      Обрадованный, найдя на ком выместить свою досаду, Иеклейн хлопнул его по плечу и грубо сказал, чтобы он убирался.
      Крестьянин не отвечал. Он только отодвинул свою скамью и посмотрел на Иеклейна в упор.
      – Конрад, – пробормотал тот. – Конрад!
      – Молчи же, – сказал тот, надвигая шапку, как бы опасаясь быть узнанным купцами, к которым сидел спиной.
      – Когда ты вернулся?
      – Вчера; я побывал во всех окрестных кружках и нашел везде братьев, готовых помогать нам. А ты что скажешь, Иеклейн? Можно ли еще считать тебя членом бедного Конрада?
      – Я все тот же, – отвечал Иеклейн, избегая пристального взгляда крестьянина.
      – Неужели? Ну, я чуть-чуть было не усомнился в этом. Черт возьми! Братец, ты странно доказываешь расположение крестьянам, – прибавил он, показывая, как будто бьет кого-нибудь палкой.
      – Всякий себе господин, – сказал Иеклейн. – Я имел полное право прогнать гуляк, которые беспокоили меня шумом.
      – Скажи-ка, Иеклейн, хороша госпожа Маргарита фон Эдельсгейм, воспитанница госпожи фон Гейерсберг?
      – Ну… да… да, – пробормотал видимо смущенный Иеклейн. – К чему эти расспросы?
      Конрад посмотрел на него подозрительно.
      –Да так, – отвечал он наконец. – Впрочем, я не за тем пришел сюда, чтобы толковать о таких пустяках. Выслушай меня: теперь кое-кто из наших, из наших главных начальников, собрались у Вильгельма.
      – У Фридриха Вильгельма?
      – Да, ведь его дом рядом с твоим. Мы рассчитывали собраться у тебя, но я вижу, что об этом и толковать нечего. Братья хотят поговорить с тобой и узнать, какую молодежь ты навербовал.
      – Сегодня я не могу отлучиться… Завтра…
      – Завтра мы все разойдемся и будем продолжать свое дело.
      – Я совершенно окончил свое, – сказал Иеклейн, – вся наша молодежь готова восстать со мной.
      – Так иди.
      – Приду потом!
      – Я забыл сказать, что Сара хочет что-то сообщить тебе о том, что тебе, кажется, дороже свободы родины!
      – Что такое?
      – Чего же ты покраснел? Значит, догадался?
      – Стало быть, и черная колдунья тоже вернулась?
      – Да, уже дня три. Узнав от Вильгельма, что ты ожидаешь госпожу фон Гейерсберг и прекрасную Маргариту, она сказала, что хочет немедленно переговорить с тобой. Кажется, твой соперник вернулся.
      – Мой соперник! – вскричал Иеклейн, и глаза его засверкали. – Мой соперник!
      – О, дурак, дурак! – проворчал крестьянин. – Хочет любить благородную барышню и удивляется, что у него нашелся соперник!
      – Кто тебе сказал, что я люблю благородную барышню? Это ложь!
      – Ложь? Так, стало быть, ты изучать архитектуру ходишь около замка и беспрестанно носишь хозяйке самую лучшую рыбу, самую вкусную дичь и самые сочные плоды в долине?
      – Это моя кузина Марианна посылает благородным дамам подарки, в знак признательности за их доброту к ней.
      – Не она ли также просит тебя относить эти подарки? Ах, бедная, бедная Марианна, а как она тебя любит!
      – Довольно! – резко прервал трактирщик. – Не люблю я, чтобы совались в мои дела, и если б не ты, а кто другой вздумал говорить так…
      – Так что?
      – Я бы убил его, – отвечал Иеклейн глухим голосом. – Да, убил бы! Есть минуты, когда убил бы родного брата, если бы он мог залезть в мою душу… Я знаю, что ты скромен и умеешь давать хорошие советы, Конрад, но ты слишком любишь трунить. Если хочешь, чтобы мы остались друзьями, не говори со мной об известном предмете, не то, клянусь тебе всеми дьяволами преисподней, ты дорого поплатишься за свои слова!
      – Пойдешь ты со мной или нет? – спросил Конрад спокойно.
      – Кто тебе сказал, что я шляюсь около замка?
      – Сара.
      – Почем она знает?
      – Мало ли что она знает!
      – Она мне скажет, – сказал Иеклейн, взявшись за шляпу и заткнув за свой кожаный пояс охотничий нож.
      – Куда же ты? – спросила Марианна, удивленная, что он уходит в то время, когда гости должны приехать.
      – Я ухожу на минуту с ним. Через четверть часа я буду здесь.
      – Несчастная Германия, – проворчал Конрад, выходя вслед за пылким юношей. – Не легко браться за твое освобождение с такими начальниками! Но когда Бог покровительствует делу, оно удается, несмотря ни на что.
      Из всего рассказанного видно, что Иеклейн Рорбах был не слишком-то любезным трактирщиком. Немалым счастьем для «Золотого Солнца» было, что его хозяин проводил три четверти дня вне дома. Марианна, постоянно старавшаяся, сколько возможно, поправлять глупости своего брата, поспешила подойти к путешественникам. Подойдя к ним, под предлогом, чтобы спросить, не нужно ли им чего-нибудь, она сделала все возможное, чтобы загладить впечатление выходки Иеклейна.
      – Оставим все это, – сказал путешественник, называвшийся Вальдемаром Шлоссером, – у вас, моя красотка, такие ласковые глазки и такая приветливая улыбка, что на вашу гостиницу невозможно сердиться. Вы, кажется, ожидаете благородную даму, которая, очень любима в округе?
      Говоря это, он встал и отвел Марианну в сторону, так чтобы его товарищ не мог слышать их разговора.
      – О, да, сударь… И она вполне этого стоит, клянусь вам. Она благодетельница бедных и несчастных. Если б вы знали, сколько добра делают госпожа фон Гейерсберг и госпожа Маргарита… Я это знаю лучше всех: ведь я прожила у них больше восьми лет.
      – Как так?
      – Мой отец был в услужении у господина фон Гейерсберга. Когда я осталась сиротой, госпожа фон Гейерсберг взяла меня в замок и воспитала при себе.
      – Она, кажется, очень богата?
      – Не так-то богата, как следовало бы. Ее муж был, как и она, слишком добр и доверчив. Он попался в руки мошенников, которые стакнулись с его управляющим и украли у него значительную долю состояния. В настоящее время госпожа фон Гейерсберг ведет процесс с одним из этих плутов; если она проиграет, ей придется продать часть своих земель.
      – У нее, кажется, двое детей?
      – Один только сын, рыцарь Флориан. Он также добр, как его мать, и также храбр, как отец. Вот уже два года, как он уехал воевать с турками и говорят, что он там прославился. Его ждут назад со дня на день.
      – Так госпожа Маргарита не дочь госпожи фон Гейерсберг?
      – Нет, господин, это дочь ее кузины, которая умерла в чужих краях; будь Маргарита родной дочерью госпожи фон Гейерсберг, она не могла бы любить ее нежнее, чем теперь.
      – Вы, кажется, очень к ним привязаны?
      – О, да! – вскричала она с чувством. – Я бы охотно умерла за госпожу Гейерсберг и госпожу Маргариту.
      Едва она договорила, как старый купец, которого этот разговор по-видимому особенно интересовал, быстро повернулся к своему товарищу. Он поймал пристальный взгляд Георга, устремленный на Марианну с очевидным намерением.
      Вальдемар слегка нахмурил брови и отошел на несколько шагов. Он уже собирался предложить молодой девушке еще несколько вопросов, но ей пришлось уйти от него навстречу незнакомцу, который только что вошел.
      На вошедшем был старый кожаный кафтан, а сверху куртка из грубого сукна, довольно широкая и стянутая в талии широким поясом из желтой кожи, на котором висел длинный меч и охотничий нож. Весь этот наряд и длинные сапоги из бурой кожи были покрыты пылью и доказывали бедность.
      Вновь пришедший был, вероятно, из числа тех искателей приключений, которые так часто встречались в то время и предлагали свои услуги владетелям, достаточно богатым, чтобы содержать их.
      – Оглохли вы что ли, в этом трактире? – сказал он тоном, выражавшим в то же время и природное добродушие, и мгновенную вспышку нетерпения. – Вот уже четверть часа, как я стучусь, и никто мне не отворяет и не берет у меня лошадь, Я уже хотел ее вести с собой сюда.
      При звуке этого голоса, не похожего на грубый голос наемного солдата, Георг, младший из купцов, привстал с удивлением со скамьи.
      – Что там такое? – спросил старый купец.
      – Ничего, государь, ничего, господин, – быстро продолжал он, видя, что его товарищ сдвинул брови при слове «государь».
      Но в то же время он не спускал глаз с вошедшего.
      Пока оба купца переговаривались между собой, Марианна объясняла всаднику, что не может приютить его на эту ночь.
      Говоря это, она всматривалась в лицо незнакомца, как будто стараясь разъяснить какое то сомнение. Всадник заметил это и, оборотясь спиной к купцам, приподнял капюшон, мешавший различить его черты.
      Тогда Марианна увидела прекрасное лицо с благородными и правильными чертами, со светло-голубыми, замечательно блестящими и выразительными глазами, с ослепительно белыми зубами, придававшими особенную прелесть улыбке рыцаря.
      Молодая девушка вдруг остановилась среди начатой фразы.
      – Господин граф… – прошептала она.
      – Молчи! – сказал он ей торопливо. – Не называй меня по имени… Если бы кто-нибудь узнал, что я здесь, мне прямо из этого трактира пришлось бы идти на плаху.
      Марианна в ужасе всплеснула руками.
      – Да обо мне-то нечего говорить, – продолжал он. – Будем говорить о ней, о той, кого я буду любить до последней минуты. Правда ли, что Маргарита приедет сегодня вечером?
      – Кто вам это сказал, господин граф? – спросила Марианна, по-видимому чрезвычайно смущенная.
      – Я знал, что участь Маргариты должна скоро решиться, потому что в этом месяце ей минет восемнадцать лет. Я не мог свыкнуться с мыслью, что в это время буду далеко от нее. Я вернулся с опасностью для жизни. Мне захотелось еще раз взглянуть на нее, сказать ей, что я все еще люблю ее, спросить, продолжает ли она любить меня? Два дня я бродил вокруг Гейерсберга и не видал Маргариту. Наконец один крестьянин, которого я посылал расспросить прислугу, сказал мне, что обе дамы уехали в Вюрцбург по делам госпожи фон Гейерсберг, и что на обратном пути они будут ночевать в твоем трактире. Я поспешил сюда. Теперь ты узнала меня, Марианна, и неужели ты, наша кроткая и верная поверенная, прикажешь мне уезжать.
      – К несчастью, господин, мне иначе нельзя! – прошептала она. – Я здесь не хозяйка, а мой брат запретил мне принимать сегодня кого бы то ни было.
      – Убей меня Бог, если я уйду отсюда! – сказал он решительно. – В настоящую минуту мой кошелек очень отощал, но все равно. Скажи брату, что я готов заплатить сколько угодно за последний угол в этом трактире. Я не пожалею последнего червонца, не пожалею продать свое оружие, лишь бы увидеть Маргариту!
      – Я боюсь, что госпожа Маргарита не захочет говорить с вами, господин граф. Она так сердита на вас! Как же можно было уехать, не предупредив и не объяснив ей причины вашего отъезда?
      – Я написал ей три длинных письма.
      – Она не получила ни одного, господин граф, а то она, конечно, сказала бы мне об этом.
      – Клянусь тебе, я писал ей! – вскричал он с таким выражением, в искренности которого нельзя было усомниться.
      – Я верю вам, господин граф; но это двухлетнее отсутствие…
      – О! Марианна, если б ты знала, какая роковая судьба тяготеет надо мной!.. Если б ты знала, как много я выстрадал вдали от нее!
      – Госпожа Маргарита также много плакала, господин граф, – промолвила молодая девушка тоном упрека.
      – О, увидеть ее еще раз, увидеть ее на минутку, – сказал рыцарь, – увидеть, как радость засветится в ее чудесных глазах, поклясться ей на коленях, что она всегда была моей единственной мечтой!.. Не выгоняй меня отсюда до приезда Маргариты, Марианна, не то я подумаю, что ты уже не такая добрая и сострадательная, как прежде, и что ты не знаешь, что значит любить!
      – Я слишком хорошо знаю это, – сказала, она с грустной улыбкой, – но что же мне делать? Как только мой брат вернется, он выпроводит вас волей-неволей!
      – Это мы еще посмотрим! – промолвил дворянин, хватаясь за меч.
      – Ради Бога, господин граф, не прибегайте к насилию; мой двоюродный брат – жених мой; я люблю его, и его жизнь мне дороже собственной.
      – Ну, – продолжал граф с жаром, – предположи на минуту, что вы были два года в разлуке, и что тебе пришлось бы уехать, не повидавшись с ним: каково бы тебе было? Как бы ты страдала?
      – Правда, – проговорила девушка, будто про себя, – госпожа Маргарита тоже сильно страдает.
      – Пожалей нас, Марианна. Возьми этот перстень и позволь мне остаться…
      – Нет, – резко перебила молодая девушка, отталкивая руку рыцаря, – нет, господин граф, оставьте этот перстень у себя. Все, что я сделаю, будет сделано из любви к госпоже Маргарите и потому, что я не могу видеть ваше горе.
      – Добрая Марианна!
      – Слушайте, господин граф, выйдите отсюда, как будто вы не могли добиться ночлега в нашем трактире… Где вы оставили свою лошадь?
      – У ворот во дворе; она привязана к столбу.
      – Хорошо. Отведите ее в поле, всего в двух шагах отсюда, первый поворот направо со двора. Посередине стоит большой сарай, где стоят сохи и тачки; оставьте там вашу лошадь. Потом приходите сюда; но возвращайтесь не через крыльцо, а по маленькой каменной лестнице, которая выходит во двор и ведет в первый этаж. Там вы найдете мою комнату, вот вам ключ от нее. Запритесь и ждите. Если госпожа Маргарита захочет и будет в состоянии говорить с вами, я приду вам сказать.
      – Как я тебе благодарен, Марианна! – сказал рыцарь с чувством.
      – И в самом деле, есть за что, – проговорила она, – потому что я Бог знает чему подвергаюсь для госпожи Маргариты и для вас! Ну, хорошо ли вы поняли мои наставления?
      – Да, но для большей безопасности повтори мне их.
      Она повиновалась.
      – Уходите поскорее, – сказала она, – я боюсь, чтобы Иеклейн не застал вас здесь. Сохрани вас Бог, господин граф.
      – Так как вы не хотите дать мне ночлега, я ухожу, – сказал он, возвышая голос так, чтобы слышали оба купца и служанки. – Что это за люди? – спросил он тихонько Марианну, которая провожала его до дверей. – Вот они остаются.
      – Им надо переговорить с госпожой фон Гейерсберг, которая приказала им придти сюда. Это купцы, так они по крайней мере называют себя; но я нахожу, что они не похожи на купцов.
      – Кажется, я где-то видел одно из этих лиц, – пробормотал граф.
      – Тем скорее вам следует удалиться, господин граф.
      – Твоя правда. Скажи госпоже Маргарите, что я люблю ее всей душой, и что, если она не захочет видеться со мной, я этого не переживу…
      Марианна затворила дверь за графом.
      Он прошел так называемые сени, о которых мы говорили, и вышел во двор. Была ночь, и темнота показалась молодому человеку тем непроницаемей, что он только что вышел из освещенной комнаты.
      Он взял лошадь за узду и повел ее по указанию Марианны. Потом он вернулся в трактир, снова перешел двор и вошел в первый этаж по лесенке, ведшей в комнату молодой трактирщицы.
      Он осторожно поднялся по лестнице и вошел в комнату Марианны. Он запер дверь на ключ и стал у окна в ту самую минуту, когда госпожа фон Гейерсберг и ее свита подъезжали к трактиру.
      Пока вся прислуга «Золотого Солнца» суетилась вокруг благородных дам, Георг подошел к своему товарищу. Последний казался чрезвычайно взволнованным и раздосадованным, что за ним наблюдают.
      – Извините, что я вас беспокою, господин, – сказал Георг заискивающим тоном, – но, если не ошибаюсь, этот рыцарь, который только что вышел, никто иной как граф Людвиг фон Гельфенштейн.
      – Людвиг фон Гельфенштейн! – повторил старик, как бы припоминая. – Людвиг фон Гельфенштейн! – проговорил он еще раз, но уже гневным голосом, достаточно доказывавшим, что воспоминания, вызванные этим именем, были не из числа приятных. – Как? Неужели этот изменник осмелился вернуться сюда?
      – Если я дам знать бекингенскому и гейльбронскому бургомистрам, – сказал Георг, – быть может найдется возможность поймать его и расследовать дело.
      – Твоя правда,– сказал Вальдемар. – Ступай к бургомистру. Возьми с собой наших людей, на подмогу страже, и пусть возьмут этого негодяя. Если иначе нельзя, то назови себя, но меня не называй ни в коем случае. Я хочу, чтобы пока мое присутствие в Бекингене оставалось неизвестным.
      Едва он договорил эти слова, дверь отворилась, и госпожа фон Гейерсберг вошла со своей приемной дочерью.
      Георг встал в самый темный угол, дал им пройти, потом поспешно вышел.

II