Мари Провенцано, занимающаяся косметической обработкой и массажем кожи лица, написала мне множество писем о том, сколько пользы ей принесли мои книги и кассеты. Она уже несколько лет приглашала меня в свою студию на бесплатный косметический сеанс в знак благодарности. Непонятно, по какой причине я вдруг решил по пути из Майами домой сделать остановку у Мари и пройти первую в своей жизни процедуру лицевого массажа.
      Когда я устроился поудобнее в ожидании этого нового переживания, Мари сказала мне, что несколько лет назад перенесла слабый инсульт и чувствовала, что прослушивание моих кассет оздоровительным образом воздействует на нее. Мне было очень приятно слышать, какую роль я сыграл, помогая кому-то справиться с таким недугом. По ней никак нельзя было сказать, что она когда-то перенесла инсульт. Мари пояснила, что до инсульта она всегда была озабочена тем, чтобы стать «идеальным человеком». Она рассказала, как любила принимать гостей, но они наполняли ее жизнь стрессом, так как все должно было быть «как надо». Ее вечеринки были демонстрациями дорогих платьев и украшений, еды высшего гурманского качества, столовых приборов, отражавших ее оригинальность и вкус, которыми ей хотелось прославиться. Ей нравились комплименты, которые ей раздавали в такие вечера. Она сказала, что теперь понимает, оглядываясь назад, что много лет она была озабочена ложным пониманием смысла жизни, происходящим из ее привязанностей. Один из таких «идеальных» вечеров стал поворотным моментом в ее жизни.
      Вместо того чтобы раздавать комплименты, одна гостья сказала: «Мари, вы не устали от всего этого шоу, от необходимости все делать идеально?» Мари сказала мне, что тогда просто разрыдалась. Женщина подошла к ней, обняла ее рукой и два часа утешала. Они говорили о настоящей Мари, человеке, скрытом за всеми этими безделушками и модными обедами. Они говорили о том, как легко замаскироваться во внешней «дребедени», и о том, как одинок человек, ласкающий свои драгоценности, вместо того чтобы заглянуть в глаза и сердце своего брата-человека. Они говорили о том, как перенаправить энергию, чтобы служить другим и вернуться к той настоящей личности, запертой в тюрьме собственничества. Это было началом подлинной дружбы.
      Вскоре после этого Мари перенесла инсульт, и ее новая подруга помогала ей переступить через болезнь. Они вместе изучали литературу о любви и гармонии, и Мари начала преподавать в местном колледже курс по моим материалам. Сегодня в ее классе, который растет быстрее, чем она могла предположить, уже сорок пять слушателей. Она начинает занятия с описания того, как привязанности к вещам и собственности блокировали ее способность видеть красоту и радость межчеловеческих отношений. Каким образом вечер, начавшийся как очередной «идеальный» обед, изменил ее жизнь и привел к открытию возможности жить лучше и даже излечиться от последствий инсульта.
      Мари — один из самых счастливых и веселых людей, каких я когда-либо встречал. Ей ужасно хотелось поделиться этой историей преображения со мной, и она выпалила: «Я просто не могу поверить, что вы действительно здесь, в моей студии! Вы, мой гуру, человек, которого я слушала сотни часов, самолично здесь, передо мной». Я напомнил ей, что она научила меня не меньшему, чем я ее. Я сказал ей: «Гуру вы, а не я». Не только лицо мое горело после часа всех этих странных и чудесных гелей, кремов и массажа, сердце мое пылало тоже.
      Почему я пишу о Мари и о том, как она пришла к пониманию отрешенности? Отчасти потому, что история Мари, как мне кажется, могла бы послужить катализатором, который поможет другим познать всю пустоту привязанностей. Но еще и потому, что я верю, что просто плыву вместе с энергией, которая в тот день направила меня к Мари, чтобы потом я поделился ее историей с вами.
      Привязанность не всегда принимает форму обладания. Привязанность к вещам — общая нить, которая вьется через всю нашу культуру, опутывая людей узлами, из-за того что они фокусируются на обладании. Однако есть и другие важные привязанности, например, привязанность к мнениям других людей и к тому, как нас воспринимают другие.
      Я чувствую: слова, которые я пишу, текут свободно потому, что я отрешился от мнения других. Я просто позволяю словам литься, зная и веря, что они все будут такими, какими им должно быть. Я открыт для совершенствования, но я не могу думать об этом, пока пишу. Иначе мое внимание сместится на то, что мне следует делать, вместо того, чему я предоставляю возможность случиться.
      Написание книг, как и всякая другая человеческая деятельность, — это энергия.
      Ралф Уолдо Эмерсон хорошо выразился по этому поводу: «Хороший писатель, может казаться, пишет о самом себе, но он следит одним глазом за нигыо Вселенной, которая проходит через него и через все остальное». Именно это я и делаю прямо сейчас. Я пишу о себе, но знаю, что я являюсь частью и вас тоже, хоть мы, возможно, никогда не встречались на физической плоскости. Эти слова текут через меня к вам. Я не владею ими, и вы ими не владеете, и чем меньше я привязан ко всему процессу, тем легче и приятнее он дается. Делайте то, что делаете для себя, не привязываясь к результату в эмоциональном смысле. Или, как сказал Карлос Кастанеда:
       Таким образом, человек знающий потеет и пыхтит, и если кто глянет на него со стороны, он выглядит, как обыкновенный человек, за исключением того, что «чудачество» его жизни находится под контролем… Его контролируемое чудачество принуждает его говорить, будто все творимое им имеет значение и заставляет его действовать в соответствии со своей значимостью, все же он знает, что это не так; поэтому, завершив свои действия, он удаляется на покой, и мысли о том, хороши ли его действия или плохи, срабатывали они или нет, его ни в коей мере не волнуют.
      Это трудно для многих из нас, потому что мы выросли в убеждении, что все делаемое нами имеет значение. Большинство из нас не держит чудачество своей жизни под контролем. Мы фокусируемся на мнениях других и потому не можем просто быть собой. Кастанеда и другие побуждают нас культивировать такое отношение, при котором мы предоставляем энергии течь через нас, никак не обсуждая ее, и в то же время участвуем в ней, как действительно имеющей значение, и способны затем, когда все закончено, отрешиться, предаться покою. Если это вам кажется парадоксальным и непоследовательным, это потому, что так оно и есть. Тем не менее, отрешенность поможет вам ценить то, что вы имеете, радоваться этому, а не беспокоиться о приобретении большего.
      Те же чувства я испытываю в отношении своих устных выступлений. Я уже много лет не пользуюсь шпаргалками, когда выступаю перед аудиторией. Когда я отказался от своих записей и стал говорить целиком по памяти, моя речь заметно улучшилась. Я не обеспокоен тем, чтобы нравиться аудитории, говорить правильно, вообще ничем. Перед выступлением я обычно полчаса медитирую и визуализирую, как все проходит гладко и как слушатели (и я сам) рады всему этому, ценят это. Отсутствие привязанности позволяет мне часами плыть над сценой, зачастую перед тысячами слушателей. Пока я нахожусь на сцене в этом состоянии, я нахожу себя в совершенно новой сфере бытия, в другом измерении. Время перестает существовать. Моя память становится феноменальной, как ни в какие другие минуты моей жизни. Слова текут без запинки и идеально складываются вместе.
      Когда я отказался от привычки к совершенствованию своих устных выступлений, парадоксальным образом в них как будто начало входить в некотором роде совершенство. Внутреннее возбуждение и нервозность перед выступлением суть проявления моего горячего желания оказаться в том волшебном пространстве, где я делаю то, что люблю, и позволяю себе просто быть, переживая энергию, текущую через меня без помех со стороны озабоченности результатом. Эта свободно текущая энергия — высочайшее место, которое я знаю в физической плоскости.
      В этих двух сферах моей жизни, где я делаю то, что люблю, пишу и говорю, я пришел к пониманию, что отрешенность от результата и от посторонних мнений является ключом, позволяющим мне плыть свободно и совершенно. Никаких репетиций, никакого волнения, никакого беспокойства — я просто позволяю себе быть собой без какого-либо вмешательства разума в какую-либо часть себя. Я где-то в глубине самого себя знаю, что оказываю влияние, но мне совсем не обязательно делать это. Я знаю: даже придание значения тому, что я делаю, — сознательное суждение, так как при самом глубоком анализе это не имеет значения, но я веду себя так, словно это действительно имеет значение. Однако закончив свою речь или книгу, я никогда не оглядываюсь назад. Я знаю, что дело сделано и что оно сделано так, как надо, независимо от мнения об этом других. Поэтому я перехожу к следующему делу, не задерживаясь привязанностью к тому, что уже сделано. Я учусь на прежнем опыте и перехожу к следующему проекту. Это новый проект тоже не имеет значения, но я действую так, будто имеет. Этот процесс предполагает, как сказал Кастанеда, контроль над чу-дачеством моей жизни. Чтобы добиться этого, надо просто быть собой, а не заставлять себя быть тем, кем нам следует быть по мнению других. Отрешитесь и на-слаждайтесь каждым моментом энергии, которая протекает через вас.
      Моя жена и дети — самые дорогие люди для меня, и я по-настоящему преобразил свое мышление по отношению к ним, отказавшись от множества привязанностей, прежде существовавших в моей жизни. Это для меня важная трансформация, которая придает нам новое осмысление любви и безмятежности.
      Я очень люблю свою жену, но знаю, что никоим образом не обладаю ею. Я нутром понимаю, что она идет своим путем и что ее брак со мною — часть ее путешествия. Я признателен, что мы разделяем большую часть жизни друг друга. Мне понадобилось некоторое время и несколько горьких разочарований в отношениях с другими людьми, чтобы насладиться опытом любви к женщине без какого-либо контроля над ней. Я могу позволить человеку, которого люблю, просто быть собой, даже если это диаметрально противоположно тому, кем являюсь я, или тому, кем бы я предпочел ее видеть.
      Для меня это и есть квинтэссенция брачных отношений на уровне сознательной любви. Способность отказываться от суждений о том, как, по нашему мнению, следовало бы вести себя любимому нами человеку, и любить человека таким, какой он есть, — ценное упражнение по отрешению. Отказ от суждений означает уважение потребности любимой и ее права идти своим путем в соответствии с ее собственными внутренними директивами без моего непрошенного вмешательства. Он означает также почитание своих потребностей и своего права чувствовать то, что я чувствую, без оценок правильности или неправильности своих чувств. Это называется безусловной любовью к себе и своей любимой. Безусловная любовь не требует того, чтобы один из нас был «прав», а другой «неправ». Когда вы сильно привязаны к потребности судить кого-то, вы определяете тем самым не его, а себя самого.
      Мыс женой очень отличаемся друг от друга. Во многих отношениях я бы назвал нас противоположностями. Любовь часто так и приходит, позволяя нам иметь в любимом человеке те качества, которыми мы сами не отличаемся. Мы едва ли влюбляемся в тех, кто обладает идентичными с нами качествами. Возможно, это связано с тем, что мы и так уже знакомы с таким образом жизни и находить его в другом человеке кажется излишним. Я перестал осуждать отличия и бороться с ними и вместо этого напоминаю себе быть признательным за новый аромат, который моя жена каждый день вносит в мою жизнь. Мы нежно и игриво признаём, что мы не обязаны нравиться друг другу всё время и даже не обязаны понимать друг друга. Это качество привносится во взаимоотношения отрешением от собственничества. Оно позволяет нам ценить противоположные, «странные» качества друг в друге. Когда у меня возникает потребность обратить ее в свою веру, я напоминаю себе, что полюбил эту женщину такой, какой она была. Влюбившись в нее, я не говорил: «Если бы у нее была иная точка зрения, я любил бы ее больше». Именно такой «безусловный старт» позволил нашей любви цвести и расти. Если меня гложет потребность изменить жену в каком-то смысле, я ищу внутри себя, как это касается меня, и нахожу облегчение от потребности изменить ее, когда обнаруживаю, что именно этой черты я лишен. В других ситуациях я признаю, что меня внутренне коробят ее взгляды и действия, но способен мгновенно переключаться и любить ее за это, а не пытаться посредством внутреннего диалога сделать ее неправой.
      Я обнаружил, что действуя таким вот образом в браке, я все более автоматично веду себя точно так же в отношениях со всеми другими людьми. Из своего личного опыта я знаю, что всякая привязанность к своей правоте автоматически определяет только меня и абсолютно ничего не говорит о других. Я, наконец, понял, что другие люди тоже стремятся быть такими, какие они есть, независимо от моего мнения о них. Это позволяет мне просто быть собой в отношениях с другими. Никаких осуждений, никакой злобы, никакой враждебности — просто быть.
      С тех пор как я стал ограничивать свое стремление делать других неправыми и соответственно себя правым, мне гораздо легче быть с людьми, которые видят жизнь иначе, чем я. Когда я соскальзываю в суждения, я нахожу себя гораздо более доброжелательным и спокойным в отношении себя самого. Я позволяю себе эту вспышку внутреннего гнева на мимолетное мгновение и — вновь парадокс: когда я позволяю чувству злобы быть, оно обычно уходит. Если оно упорствует, я непредвзято исследую эту проблему. Как ни странно, став более отрешенным, я оказываю большее воздействие на людей, которые плохо относятся к другим или ведут себя предосудительным образом. Моя отрешенность от потребности быть правым застает их врасплох, и они сразу видят, что я не собираюсь набрасываться на них из-за того, что они решили действовать или мыслить по-своему.
      Миролюбивый человек, не привязанный к обращению других или к потребности доказывать их неправоту, может гораздо лучше помочь другому обрести конструктивное доброжелательное поведение, нежели человек, который осуждающе и гневно требует перемен от других.
      Недавно в клубе, где я играю в теннис, несколько человек устроили злобную дискуссию. Они разделились в отношении к расовой проблеме: одна сторона критиковала некую этническую группу, а другая критиковала первую за отсутствие сочувствия и любви. Один человек остановился и сказал: «Уэйн, а что ты думаешь? Я никогда не видел, чтобы тебя волновали эти вещи. Ты должен иметь свое мнение».
      Я ответил: «Я сижу здесь и шлю вам всем свою любовь. Если бы и вы могли сделать это в отношении друг друга прямо сейчас, вам бы не пришлось сейчас спорить о том, кто кого должен любить». Они остановились и посмотрели на меня как на немного тронутого, но хоть на несколько этих мгновений перестали поносить друг друга.
      Этот подход — любить всех, даже тех, кто кажется таким чуждым, начался с моего брака и затем расширился вовне. Когда ты в мире с самим собой, становится все легче и легче быть непредвзятым. Такого рода внутренний мир больше помогает внешнему миру, чем если вы станете еще одним волком в бесконечной междоусобице, возникающей из-за отсутствия уважения к отличиям других.
      Я обнаружил, что мне легче быть правильным родителем, с тех пор, как по-настоящему понял и принял слова Халиль Джибрана в его «Пророке»:
 
       Ваши дети — не ваши дети.
       Они сыновья и дочери желания Жизни к себе самой.
       Они приходят через вас, но не от вас,
       И, хотя они с вами, они принадлежат не вам.
 
      Это мощное послание отрешенности для всех нас. Ничто не уводит наших детей дальше от нас, чем проявление нашего убеждения, что мы каким-то образом владеем ими лишь потому, что мы большие, а они маленькие. Уметь научить их ответственности и при этом не быть лично привязанным к результату — серьезная задача. Я люблю своих детей настолько, насколько вообще возможно любить кого-то. Я не задумываясь отдал бы жизнь за любого из них. Я уверен в этом. Однако я не привязан к их успеху или неуспеху в жизни. Каждый из них знает, что я не собираюсь переживать нервный срыв или портить любой из текущих моментов своей жизни из-за того, что они не справились с домашним заданием, или пришли домой поздно, или совершили одну из тех тысяч вещей, которые делают или не делают молодые люди. Я учу их быть ответственными и словом, и делом. Я учу их ценить себя, представляя им отца, который делает то же, и побуждая их, насколько возможно. Я не буду эмоционально или духовно привязываться к решениям, которые они принимают, двигаясь по своим жизненным путям. Они должны жить своей жизнью. Я так или иначе не могу сделать этого за них. Они учатся брать на себя ответственность, которая довольно часто узурпируется родительской привязанностью.
      Когда мы предоставляем нашей энергии течь через наших детей и не препятствуем им, навязывая свою волю, они становятся более ответственными. А почему нет? Им не приходится ни с кем сражаться. Им не приходится упрямиться, чтобы доказать, что вы не можете управлять ими.
      Моя отрешенность не означает, что я безразличен. Я очень заботлив. Я настолько заботлив, что позволяю им идти своим путем, направляя их то тут, то там, помогая им принимать ответственные решения, хваля их, когда они поступают правильно, наско. i ько это возможно, и всегда напоминая себе, что я не владею ими, они сами владеют собой.
      Мой личный рост на этом пути отрешенности привел меня туда, где страдание вычеркнуто из моей жизни. В своих отношениям к другим, к самому себе и накоплению хлама я выучился тому, что чем менее я привязан к определенному результату, тем в большей степени я позволяю энергии просто течь через меня и наружу, куда ей надо.
      Отрешенность — важный фактор в устранении страданий и во «вскармливании» чувства внутреннего мира. Иметь вещи в жизни чудесно, но потребность в них — это привязанность. Иметь любовь к людям феноменально, и вечно ценить и прославлять их каждый день, но владеть или управлять ими — привязанность. Если вы в данный момент страдаете, я могу гарантировать, что вы связаны какого-то рода привязанностью к определенному ходу событий.
      Отрешенность — единственный способ избавления от страданий, как объясняется в следующем пассаже из «Бхагавадгиты»: «Умиротворения может достичь лишь тот, кого не беспокоит непрерывный поток желаний, подобный рекам, впадающим в вечно наполняемый, но всегда спокойный океан. И нет мира тому, кто стремится удовлетворить свои желания».
      Океан всегда наполняется, однако он всегда спокоен, если не считать небольших поверхностных возмущений. Мы тоже можем быть постоянно открыты для нового роста и оставаться спокойными, если сами не предпочитаем волноваться по поводу всего, что постоянно входит в наше сознание. Пертурбации вызываются нашей привязанностью к идее, что вещи каким-то образом должны быть иными, нежели они есть. Наше страдание, какую бы форму оно ни принимало, вызывается разумом — разумом, который настаивает на своих предпочтениях и не позволяет другим быть просто такими, какие они есть.
 

Наши самые распространённые привязанности