Повесть
 
      Лишь ветер осенний свищет между могильных плит.
      Юность страны на кладбищах сном беспробудным спит…
 
      И. Гиматов

      днажды в 95-м один стриженый солдат решил кардинально сократить срок службы, написал заявление – “доброволку” и отправился на Северный
      Кавказ. Война оказалась тяжелой, непонятной и нестерпимо долгой.
      Хотя день шел за два, отслужить быстрее не получилось. Зато здесь он встретил много хороших людей. Вместе с ними солдат месил грязь, глотал густые чеченские туманы, замерзал на постах, ввязывался в сомнительные предприятия, усыпал незнакомую землю стреляными гильзами и терзал ее гусеницами бронетехники.
      С тех пор, кажется, прошла вечность. Иногда тот солдат возвращается мыслями в прошлое и берется за карандаш. Писать оказывается нелегко.
      С чего начать? С того страшного боя, в котором им приказали расстрелять подбитую БМП с еще живым экипажем, чтобы машина не попала в руки противника? Или с невзрачного парня-снайпера, который убивал мирных жителей, добывая деньги для лечения престарелой матери? Мысли путаются, обо всем рассказать невозможно. Везде было одно и то же. Редкий день тогда обходился без стрельбы и смертей. В итоге рождается собирательный образ войны, но все равно портрет этой мерзкой старухи далек от оригинала.
      Лучше бы его не видеть совсем.
 
      В пункте временной дислокации мотострелкового полка царит неразбериха. Отчаянно газуют, выползая из капониров, танки и БМП, срывают горло офицеры, согбенные солдаты бегом таскают ящики с боеприпасами. Колотят по позвоночнику закинутые за спину автоматы, раскачиваются на потных шеях медальоны-“смертники”. Все охвачены нервной лихорадкой. После недолгого затишья в зоне ответственности полка произошло ЧП.
      Всему когда-нибудь приходит конец. Еще вчера ребята гадали, сколько продлится благословенное время расслабухи. Хотелось бы подольше, ан нет. Не судьба пацанам пожить спокойно. Хорошо еще, успели соскрести с себя грязь, привести в порядок потрепанную форму, достать курево.
      Замечаний по поводу внешнего вида никто не делает. Не до этого сейчас. Не в показушном, в действующем полку служат. Любой ценой
      “берут”, “удерживают”, “развивают” и “закрепляют”. А когда бегаешь под пулями, становится начхать на облепившую тебя мерзость, въедливую копоть, ободранное обмундирование и прожженный бушлат.
      Просто самим не хочется опускаться. Для того и ждут не дождутся передышки, чтобы человеком себя почувствовать.
      Среди скопления бараков, палаток, хозяйственных складов стоит автомобильная техника, увешанная простреленными бронежилетами с бурыми пятнами. Война прожорлива, как смрадная гиена. Она поедает людей в яростных лобовых атаках, обстрелах, засадах, жадно разрывает плоть, смакует кровь, пережевывает кости и не давится. Вот и полк является полком только номинально. Наверное, лишь два полновесных батальона наберется. Пополнения почти нет: сильно сказывается хроническая нехватка желающих служить. В новорожденной стране, вставшей на капиталистические рельсы, это в одночасье стало непрестижным. Продается и покупается все: заводы, высокие должности, военные билеты. Недокомплект в “армейке” наблюдается почти повсеместно. Приходится воевать теми силами, что есть. А это срочники после учебки, бесшабашные контрактники первого “чеченского” набора и кучка добровольцев из различных воинских частей. В особо тяжелых ситуациях пехоту выручают братья-десантники и спецназ. Элита наравне со всеми лезет в пекло и тоже безвозвратно теряет своих.
      Войне без разницы, кто ты. Накрывает саваном и крутых спецов, и новичков. Но последних все-таки чаще.
      Пока суд да дело, не обходится без несчастного случая. Правда, легкого. Без огнестрельных поражений и наездов бронетехники по шапке никому не достанется. В суматохе радист роняет свою станцию на ногу и выбывает из строя. Криворукого связиста меняют. Вновь назначенный радист плюется, медленно набивает подсумки автоматными рожками и гранатами. Радист всегда находится возле командира, хочешь не хочешь, а придется становиться целью для снайперов. Будь они неладны, хладнокровные агенты алчной вездесущей смерти.
      – Что, брат, не хочется воевать? – подзуживают его остающиеся товарищи. – Если что, не забудь радиостанцию уничтожить. Чтобы духи наши переговоры не прослушивали.
      – Да пошли вы! – отмахивается радист. Разобравшись с боеприпасами, он любовно протирает компакт-кассеты, заворачивает их в белую тряпочку и прячет за пазуху. Радист – уважаемый всеми ди-джей местного пошиба. Будет время, порадует пацанов музыкой. Она здесь – великое благо. Помогает отвлечься от окружающего гнета.
      Происходит замена и по врачебной части. Сорокапятилетний майор-медик оказывается с похмелья. В таком же нехорошем состоянии и медбратья.
      Спирт вроде не пропадает, откуда они достают выпивку – непонятно.
      Злостных нарушителей дисциплины сажают в яму. Очень удобно: закрыл решетку на замок, и часовых можно не приставлять. Арестантам при этом не позавидуешь. Днем солнышко жарит, ночью – холод собачий.
      Здесь залетчиков продержат день или два, а потом выпустят. Надо же кому-то присматривать за больными, которых из-за плохой воды набралось полбарака.
      Майор порывается выполнять долг, клянется, что к обеду будет в норме, но его не слушают. Даже прошлые заслуги не засчитывают в оправдание. Пьяные и похмельные на войне только увеличивают собственные потери. С месяц назад двое бойцов, набравшись в пикете паленой водки, геройствовали на бруствере, шмаляли почем зря в сторону духовских позиций из автоматов, обе “мухи” туда же разрядили. Нормальные, испытанные ребята, а тут развезло и переклинило их после недавней преисподней, откуда полк вышел с большими потерями. Пока начальство разбиралось в причинах стрельбы на переднем крае, прилетела мина, и солдаты досрочно отправились домой в цинковых гробах. Отцы-командиры, конечно, стараются вылавливать сивуху, но пьяные “подвиги” с трагическим финалом нет-нет, да происходят.
      Медицинской подготовки у солдат никакой нет, только жгуты на прикладах намотаны. Но этого недостаточно. Случись что серьезное, ни себе, ни ближнему помочь не смогут. Иной раз даже промедол нормально вколоть не получается. То игла согнется, то капсулу шприц-тюбика проткнуть забудешь. Раз такое дело, сопровождать колонну отряжают санинструктора Ксению. “Отстегнут” потом на безопасном удалении от места стычки.
      Девушка славится добрым нравом и исключительной старательностью. В беспросветной чеченской мгле умудряется создать для окружающих какое-то подобие уюта и тепла. По всему видно, хорошей хозяюшкой будет. У нее ладная фигура, приятное лицо и черные-черные глаза, полные некой тайны. В полк пришла недавно, но уже стала всеобщей любимицей. Воздыхатели изыскивают шоколад, другие сладости, стараются найти к ней подход. Мысли военнослужащих, в общем-то, понятны. Не каменные истуканы, чай. Однако счастливчиков, добившихся благосклонности Ксении, пока не наблюдается.
      Наконец, колонна сформирована. Бойцы рассаживаются на броне. По единодушному мнению, лучше получить очередь из кустов, так хоть есть шанс выжить, чем оказаться в братской могиле при подрыве. На убитых механиков-водителей и наводчиков-операторов насмотрелись достаточно.
      Минные дуэли здесь идут полным ходом. Российские военнослужащие щедро, размашисто устанавливают минно-взрывные средства против боевиков, боевики – против российских военнослужащих. Смертоносные
      “сюрпризы” засовывают даже под трупы, а уж про дороги и говорить нечего.
      Дается команда на выход. Ощетинившийся стволами транспорт с лязгом трогается. Сначала укатывает БМП с головным дозором.
      Механ-контрактник там бодрый, ездить по-взрослому еще в Грозном научился, потому и не сожгли его до сих пор. С места берет так, что десант едва не падает. Затем идет остальная бронетехника, разбавленная одной зенитной установкой. Без этого скорострельного агрегата в бою никак. Выдает свыше двадцати выстрелов в секунду.
      Минута работы – и у противника все в дырках. Захватить исправную зенитку – голубая мечта духов. С ней можно и против легких
      “коробочек” бороться. Дырки в броне должны получаться не хуже, чем в укрепленных строениях. Чего уж там надеяться на тонкостенное железо, если “зушка” бетонные столбы легко срезает.
      Уходящих крестит духовный наставник из Ставропольской семинарии
      Николай. Священника обдают облака удушливой пыли, но иерей не сходит с обочины. Что ему эта пыль? Люди навстречу непредсказуемой судьбе идут, в геенну огненную. Он поднимает глаза к неподвижному серому небу и едва шевелит губами:
      – Уповаю на милость Твою, оборони ратников от пуль да осколков вражеских, дай силу и мужество им…
      Вместе с полком Николай прошел не один горячий участок, отпел множество погибших, он знает, чем может быть чреват каждый день, каждый час на этой немирной земле. Православных в боевых порядках федеральных сил подавляющее большинство. Но к его молитвенной защите прислушиваются и мусульмане в погонах. Здесь есть ребята из
      Татарстана, Башкирии. Бог един, рассуждают они. Может и спасет в черный час.
      Начальник колонны находится в одной из бэшек, он нервничает и без конца курит. Сигареты самые дешевые, без фильтра, других здесь нет.
      Тяжелые они, никотинового эффекта хватает надолго. Но сейчас не тот случай. Есть отчего волноваться. Вышли наобум, наудачу. В идеале стоило провести предварительную разведку маршрута и иметь пару вертолетов огневой поддержки над головой. Чувство надежности, когда сверху прикрывают Ми-24, не передать словами. Двигаешься по трассе король королем, а вся нечисть заранее разбегается, чтобы в клочья ее не разнесли.
      Но когда тут придерживались всех правил военного искусства? Бывало, ходили на штурм укрепрайонов, а вместо этого сами оказывались в окружении, где и сидели бестолково, озабоченные собственной охраной и выживанием. Да и время, как всегда, не терпит. Один из населенных пунктов, за которые отвечает полк, перешел в руки противника.
      Товарищи по оружию блокированы в административных зданиях, ведут тяжелый бой. Село кишит боевиками. По последним данным, они выгоняют из домов местных жителей и теснят их на центральную площадь.
      Не иначе, будут хвалиться своей силой и обещать страшные муки
      “предателям”, сотрудничающим с федеральными властями.
 
      Павлик аккуратно наводит снайперку на цель, шмыгает от волнения носом. Тайга смотрит на гибкую тоненькую фигурку, двигающуюся по пыльной дороге, и ждет развязки. Сейчас грянет рукотворный гром, маленькая фигурка дернется и рухнет. Будет мучиться, гадает Тайга, или сразу умрет? Цель – это местная девушка. Наверняка со вкусом одетая и красивая. Очень хочется увидеть ее лицо, но отсюда не получается: слишком далеко.
      – Куда лучше пальнуть? – лихорадочно спрашивает совета Павлик. – В голову?
      – Промажешь ведь, – усмехается Тайга. – В корпус бей. Выстрела два-три, чтоб с гарантией.
      Они лежат в наблюдении, где-то за полкилометра от линии своей обороны. Вторые сутки уже лежат, забыли, видать, о них. Или на базе стряслось что. А девицу Павлик присмотрел еще раньше, когда остатки их мотострелкового полка окопались на этой проклятой земле.
      Нехорошее дело задумал сейчас напарник, но Тайга ему не мешает. Хотя может выбить юнцу зубы и опустить почки, чтоб не подставлялся зря.
      Но старый контрач терпит. Как бы там ни было, Павлик со всеми его закидонами лучше врагов. А они здесь – в любом обличье.
      Волки-оборотни… Держаться надо вместе на этой паскудной войне, рассуждает Тайга, авось и поживем еще на белом свете.
      – Нет, не могу, – вздыхает Павлик и откладывает снайперку.
      Сволочь! Собрался стрелять, так стреляй! Баба была как на ладони!
      Тайга хватает винтовку, прижимается к потному наглазнику прицела.
      Надо прекращать этот цирк с охотой за сокровищами. Но уже поздно, девушка скрывается в железном павильоне автобусной остановки.
      Павлик тихо воет и бьется лбом об сухую окаменевшую землю.
      – Все равно я тебя сниму, – шепчет он. – Рано или поздно сниму, слышишь?
      – Ладно, – успокаивает его Тайга. – Потом девчонку застрелим, когда обратно пойдет.
      Напарник немного оживает. Его лицо светлеет от надежды.
      – Правда? – недоверчиво, как ребенок, спрашивает он. – Может, сам ее замочишь? А я сбегаю потом, жмурика обчищу.
      Павлик говорит о золотых украшениях, которыми якобы увешана девица.
      Напарник Тайги хоть и смахивает на ненормального, но по части обогащения далеко не промах, ничем не гнушается. Наверное, за крупинкой драгметалла даже в могилу залезет. На полевой базе его нычка уже полна всякой ценной мелочевкой. Если жив останется, миллионером на гражданку вернется.
      – Так и быть, – соглашается Тайга. – Сам ее убью, если у тебя кишка тонка.
      Предвкушая добычу, Павлик растягивает губы в идиотской улыбке и благодарно трясет Тайге руку. Потом прячет дурную голову за вещмешок с продовольствием и налаживается покемарить.
      Девушку с остановки забирает ржавый “ПАЗик”. В автобусе полно народу. То ли беженцы это, а может, на базар все в одночасье собрались. Тайга отщелкивает магазин СВД, выбрасывает все патроны и заново его снаряжает. Не хватало еще облажаться, когда время стрелять придет.
 
      На марше возникает задержка. У колодца, что находится на развилке с брошенной шашлычной, стоят старенькие “Жигули”. Машину и водителя уже проверили пацаны с головной БМП. Все чисто, никаких тебе
      “произведений” подрывника или оружия с боеприпасами. Тут же машет руками, умоляя остановиться, славянская женщина. Начальник дает
      “добро”, и колонна замирает. Он спрыгивает на землю и идет разбираться.
      Выясняется, что легковушка сломалась. А женщина ищет сына, еще в декабре попавшего в плен под Хасавюртом. Добрые люди сказали, что его увезли в горы, но перед этим пленного держали в том населенном пункте, куда движется колонна.
      Женщина показывает подошедшим мотострелкам фотографию, плачет.
      Карточку прислал сын после принятия присяги. Фото просто отличное, снимал профессионал. Парень серьезен, в новенькой, еще не обмятой форме, белый подворотничок торчит ровно на толщину спички. Почему-то эта деталь сразу бросается в глаза. Видать, сержанты в его части хорошо молодых воспитывали. Приехать на присягу мать не смогла, уж больно далеко. Кто же знал, что все так получится? Теперь она отправилась в куда более долгий и тяжелый путь. Впереди неизвестность, но она мать, она верит в лучшее.
      Гражданских лиц брать в военную колонну запрещено. Однако сердце начальника не выдерживает, да и правила нарушать не впервой. Он слышал о горькой судьбе того подразделения из полка Внутренних войск. Духи перегородили дорогу женщинами и стариками, пошла толкотня и разоружение солдат, так и перетаскали по одному человеку к себе.
      Несчастную мать определяют в БМП к санинструктору. На обочине находят две фанерки, на которых жирно выводят гуталином: “Не стреляйте! Здесь мирные жители”. Импровизированные аншлаги крепятся на обоих бортах боевой машины. Враги, они хоть и уроды отъявленные, но тоже люди, до сих пор такие объявления срабатывали.
      Воспользовавшись заминкой, солдаты хватают пластиковые бутылки, канистры и нагло, без разрешения, кидаются к колодцу. Старшие по званию не возмущаются. Самим хочется свежей, живой воды, а не той коричневатой жидкости, что доставляют раз в неделю на базу в замызганных автоцистернах. Ее обеззараживают кипячением и пантоцидом, но желудки все равно не выдерживают. Водитель-частник, везший русскую женщину, из местных, поэтому он благоразумно ретируется подальше от служивых. Схватят еще по подозрению в пособничестве партизанам, пропадешь с концами.
      Неожиданно ни с того ни с сего у источника начинается избиение.
      Здоровенный боец, воспользовавшись столпотворением, сбивает с ног молодого парня и со всей мочи несколько раз пинает упавшего. Кто-то стреляет из пистолета в воздух. Офицеры живо разгоняют кучу-малу.
      Хватит, попили водички, раз поведение хромает. Пострадавшего солдата зовут Ильдар, и ему плохо. Кажется, у него повреждены ребра.
      – Кто тебя избил, Фахрутдинов? – допытывается командир.
      – Не могу знать, – отвечает тот. – Лица не запомнил.
      – Найду этого обуревшего, на “губу” отправлю! – кипит лейтенант. -
      Дурачье ненормальное! Вам же вместе в бой идти!
      Ильдар кривится от боли, но обидчика не выдает. В конце концов
      Фахрутдинова уводят к санинструктору.
      – Ладно, друг, – улыбается ему один из сопровождающих, Рафа. – Не переживай. Проучим мы как-нибудь этого бугая.
      В десантном отсеке БМП теперь трое пассажиров: Ксения, женщина-попутчица и Ильдар. Скарба внутри бэшки – печек там, шмотья разного, палаток – никакого нет. Жить можно.
      Колонна трогается. Водитель из местных с облегчением вздыхает и возвращается к “Жигулям”. Похлопывает свою ласточку, обеспокоенно теребит репу. День что-то не задался. Заработать семье на пропитание не смог, не посмел взять с русской женщины, ищущей пленного сына, денег за оборванную поездку. Да еще и застрял вдали от дома. Где тут сейчас буксир найдешь?
 
      Ксения дает пострадавшему болеутоляющее средство, накладывает давящую повязку на корпус. Прикосновения ее рук будоражат, но в то же время и дарят блаженное спокойствие. Пахнет духами из далекого, почти сказочного мира. Ильдару становится лучше, насколько это вообще возможно после того, как тебя покатали по земле тяжелыми армейскими ботинками.
      – Что не поделили? – заботливо спрашивает Ксения. – Вроде трезвые все. Из-за чего подрались?
      – А-а-а, – уклончиво тянет Ильдар. – Сам не понял, как это произошло.
      Он украдкой рассматривает девушку. Да, Ксения – настоящая красавица.
      Этого у нее не отнять. Нравится всем. Только как простым солдатам завести знакомство с такой эффектной особой? Некоторые, обжегшись, со зла не дают ей прохода, отпускают похабные реплики. Больше всех досаждает Ксении тот самый здоровяк. Как-то Ильдар не выдержал и велел ему заткнуться. Детина рассвирепел, но от расправы над срочником тогда его удержали приятели-контрактники. Не захотели устраивать побоище: рядом кучковались пацаны из татарского землячества.
      Ксения перебирает медикаменты и перевязочные материалы. Потом будет некогда. Как пойдет стрельба, к ней начнут доставлять раненых. И тут нужно действовать быстро, о каждом иссеченном, истекающем кровью позаботиться, приободрить. Одни солдаты будут слушаться, другие – брыкаться и рваться обратно в бой, кричать, что всех гребаных душков сейчас порвут. Шоковое состояние – оно такое. Ей говорили, что наибольший урон здесь наносит минометный и гранатометный огонь. К сожалению, так оно и есть, осколочные ранения стали бичом каждого столкновения с противником.
      Женщина достает из своего узла какую-то выпечку и протягивает ее спутникам:
      – Вот, угощайтесь.
      Это чебуреки. Плоские треугольные пирожки с начинкой из мяса с луком. Ильдар быстро проглатывает свою порцию. Уж очень вкусно, хоть и на мясе местные кулинарные дарования сэкономили. Еще бы таких, штуки три-четыре… Ксения же ест аккуратно, стараясь не ронять крошки. На ее запястье поблескивают часики с витым браслетом. Глядя на молодежь, женщина грустно улыбается:
      – Не страшно, дочка, на войне-то?
      – Меня мальчишки защищают, – сердечно отвечает Ксения. – А я им доверяю.
      Женщина отворачивается. Провожая сына в армию, она больше всего боялась разгула дедовщины. Тогда о ней трезвонили на всех углах.
      Солдаты молодого пополнение, не выдерживая издевательств, бежали, расстреливали своих мучителей, вешались, вскрывали вены, литрами поглощали соленую воду и глотали иголки с гвоздями.
      А потом из телевизора и радио посыпались неизвестные доселе слова:
      “сепаратисты”, “зачистка”, “спецоперация”, “восстановление конституционного порядка”. И оказалось, что есть вещи страшнее распоясавшихся дедов и дембелей. Да, в казармах остервенело дрались на нунчаках и дужках от кроватей, отбирали продукты и деньги, заставляли на себя работать, били молодых в кровь, порой и вгоняли в инвалидность, но намеренно не убивали. В Чечне же заполыхала война, оттуда пошли скорбные рейсы с “грузом 200”, госпитали в стране наполнились покалеченными людьми с поврежденной психикой и ранней сединой.
      Мать снова плачет. Ильдар стискивает зубы. Чем тут поможешь?
      Машинально ощупывает “именную” гранату. Нет уж, если прижмут капитально, в плен он не сдастся. Дело нехитрое. Собрался с мыслями, выпрямил усики, вытащил чеку, отпустил прижимной рычаг. И гуд бай,
      Америка! Быть бы только в сознании. Ксения приобнимает женщину за плечи и старается успокоить.
      У девушки тоже есть мама, переживающая за свою кровинку. Пишет регулярно письма, просит беречься, а еще лучше – перевестись в формирование, стоящее в центральной части России. Но как Ксения может оставить воюющих сослуживцев? Предательство получится, по-другому не назовешь. Нельзя бросать людей, которым и так тяжело приходится без медицинской помощи. Поэтому она всегда отвечает, что пробудет здесь столько, сколько потребуется.
      Колонна идет споро. Дорога пока позволяет.
 
      Монотонный шум и проплывающий мимо однообразный пейзаж берут свое.
      Незаметно мысли улетают в доармейское прошлое. Были бы дико уставшими, так еще бы и прикорнули на ходу. Даже несмотря на опасность обстрела или превращения в лепешку под гусеницами. Когда организм вырубается от нехватки сна и нагрузок, отключается и сознание. На постах для профилактики командиры накрывают спящих плащ-палаткой и принимаются душить. Жестко, но действенно. На броне же начальство может только раздавать подзатыльники.
      По чьей злой воле здесь собралось столько разных людей? Вот, например, бывший студент. А сейчас – 19-летний пулеметчик, прошедший огонь и воду. Его дважды, после липких от крови атак-отступлений, заочно хоронили. И каждый раз он выбирался в расположение своих сил.
      Глаза у него закрыты. Может показаться, что спит, обнимаясь с ПК. Но нет, составляет в уме письмо на родину. Или вот новичок. Это его первый боевой выход. Сразу заметны неприкаянность и некоторая растерянность в незнакомой ситуации. Да и натянутая улыбочка выдает с потрохами. Оно и понятно. Скоро произойдет самый настоящий бой, где кого-то из них могут ранить или даже убить. С отрешенным лицом, сжимая в зубах дымящуюся сигарету, покачивается ветеран-контрактник.
      Человек, успевший повоевать еще до Чечни, сущий дьявол. В одном из окружений, когда готовился прорыв и замаячил вопрос о добровольце-смертнике, он, не задумываясь, вызвался пойти на
      “переговоры” к главарю духов, заминированный по полной программе.
      Потом говорил, что отмазал таким образом молодежь, которой еще жить да жить.
      Что ни говори, а прошлое у ребят-срочников было разным. В нем хватало и расстройств, и воодушевлений. Но одинаково приятным по сравнению с настоящим. Хотя и сейчас терпимо. Грех жаловаться: руки-ноги целы, голова на плечах сидит, кормежка есть. О чем еще мечтать? Можно, конечно, представить себе светлое будущее, которое наступит после осточертевшей войны, но об этом лучше пока не загадывать. Сглазишь еще. Беда рядом ходит, а смерть за спиной стоит.
 
      Тайга следит за дорогой уже несколько часов. Никакого движения, все спокойно. На однополчан, сидящих в тылу, никто не покушается. Раз так, надо пожевать. Он вскрывает жестянку с тушенкой, зачерпывает штык-ножом гущу из хрящей и редких мясных волокон, медленно жует.
      Пригоршнями отправляет в рот сухари, запивает все это дело теплой водой из помятой фляги. Увлекшись чревоугодием, чуть было не пропускает прибытие знакомого “ПАЗика”.
      Получив толчок сапогом, Павлик выныривает из объятий Морфея. Тайга показывает в сторону остановки:
      – Ну что, не передумал?
      – Что ты? – удивляется тот. – Как можно передумать? Ты только шлепни ее нормально.
      Девушка идет обратно. В прицел Тайга видит ее лицо и даже забывает, где находится. Как будто и не было трех месяцев войны, трех месяцев повального сумасшествия. Милое лицо, ясные глаза, черные волосы, выбивающиеся из-под косынки. Красавицу уже можно выдавать замуж. За него, старого сорокалетнего контрача, она вряд ли пойдет. А вот с
      Павликом вполне могли бы составить пару, потому как ровесники. Около двадцати обоим. Но не составят, застрелит он ее сейчас, невестушку местную. Э-э-эх!
      Тайга останавливает перекрестие прицела на левой стороне девичьей груди. Плавно давит на спуск. И не понимает, что происходит. Пуля попадает местной жительнице в живот. Он пытается добить несчастную.
      Но выходит еще хуже. Следующие две пули попадают ей в бочину, почти отрывают руку.
      – Какой урод намудрил с оптикой?! – орет Тайга и в сердцах швыряет винтовку в Павлика. Она разбивает ему губы и падает на землю. Это уже не оружие. Теперь из этой снайперки только салют в честь всех усопших отдавать.
      Павлик нисколько не обижается. Как завороженный, он смотрит на бьющееся в пыли тело, спокойно сплевывает кровь, хлопает Тайгу по плечу:
      – Прикрой, братан, – просит он. – Я мигом.
      – Давай, – кривится от злости Тайга. – Только пристрели ее сначала, чтоб не надрывалась зря.
      Павлик хватает винтовку и бежит к их жертве. Девушка страдает недолго. Напарник приставляет дульный срез к ее виску, а дальше от головы мало что остается. Тайга смотрит, как Павлик суетится вокруг тела, вспоминает девичьи глаза. До этой паршивой войны, может быть, и пожалел бы такую красоту губить. А сейчас словно переродился.
      Плевать на все. Нечего тут жалеть местных, российским солдатам тоже не всем суждено отсюда выбраться. Павлик стаскивает тело в кювет, скребет лопаткой щебень, пытается засыпать убитую.
      Тайга снова берется за жестянку с тушенкой, приступает к прерванной трапезе, выливает в глотку остатки влаги из фляжки. Все-таки надо было воды побольше брать.
      – Смотри, что надыбал! – хвастается юный мародер по возвращении. -
      Нехило, а?
      Золотые сережки с красными камушками, цепочка с кулоном, два колечка. “Улов” действительно неплохой.
      – Собираем манатки! – распоряжается Тайга. – Хорош здесь вылеживаться. Еще вчера должны были нас сменить. А насчет девчонки…
      Если всплывет убийство, говорим, что угрожала нам гранатой. У нас этого добра немеряно. Отделаемся как-нибудь.
      – Да-да, конечно, – поддакивает Павлик, любовно перебирая цацки.
 
      Впереди – опасный участок, прикрываемый взводным опорным пунктом внутренних войск. Укрепление стоит на господствующей высотке. При виде ВОПа с российским триколором на флагштоке у солдат теплеет на душе. Они не одиноки на чужой настороженной земле. Здесь свои, если что – помогут.
      Начальник колонны решает оставить Ильдара и женщину на попечение вэвэшников. Ему не нужна лишняя головная боль. Травмированного бойца заберут позже, а женщина доберется до нужного села после наведения там порядка. Солдат с сожалением выбирается наружу. Какого приятного общества лишился!
      – Будь аккуратнее, – наставляет его Ксения. – Избегай резких движений, лучше полежи.
      – Спасибо, – кивает Ильдар. – Еще увидимся. До встречи!
      Лейтенант сопровождает его в периметр. Ильдар оглядывается вокруг и не находит ничего нового. Ему приходилось бывать на таких объектах.
      Этот ВОП мало чем отличается от своих собратьев, разбросанных по территории мятежной республики. Он также рассчитан на круговую оборону и зиждется на закрытых огневых точках автоматчиков и пулеметчиков. Брустверы и блиндажи замаскированы дерном, затянуты маскировочной сетью, подходы заминированы и перекрыты проволочным заграждением. Кроме того, “точка” усилена расчетами ЗУ-23 и АГС-17.
      Позиции обложены крупными камнями и изношенными покрышками. Резина связана между собой проволокой “четверкой” в три нити, чтобы не разлеталась при попаданиях из крупнокалиберного оружия.
      Одним словом, на шару ВОП не взять. Обороняющиеся мигом дадут отпор, покрошат за милую душу, потерь не оберешься. А ночью так вообще к опорному пункту лучше не подходить без оповещения. В темноте могут и своих забросать пулями и снарядами, не разобравшись.
      Еще на “точке” имеется БТР. Машину вэвэшники доработали. Это уже неожиданно. На бортах колесного чудовища – кустарные противокумулятивные решетки из арматуры, за которыми ящики с песком.
      Какая-никакая, а дополнительная защита от партизан-паскудников, то и дело ищущих цель для своего ПТУРа или гранатомета, не помешает.
      – Как дальше? – интересуется начальник войсковой колонны у капитана в выцветшем кепи. – Пройти сможем без задержек?
      Вообще-то погоны у всех пустые, знаков различия нет. Ни к чему форсить звездочками под прицелом. Офицеры – желанная цель духов.
      Выбил наглухо руководство – считай, бой выиграл. Случается, прибегает от соседей взъерошенный пацан и начинает искать и крыть матом идиотов, пуляющих по его людям. О том, кто перед тобой, узнаешь только после представления. “А ты кто такой вообще?” “Я кто?! Так вас и растак!” “Извините, товарищ лейтенант, не признали”.
      Командир вэвэшников, судя по всему, тертый калач. Высокий, жилистый, в видавшей виды афганке. На лбу и скулах следы от хороших ожогов, их даже загар не берет. За плечом – сильно поцарапанный автомат со спаренными магазинами.
      – Есть несколько больших воронок, но их более-менее засыпали. Можно проползти.
      – Что еще можешь сказать?
      – На подходе к селу сходите с центральной дороги, – советует капитан. – Там наверняка посадили засаду и утыкали все фугасами.
      Спокойно войти вам не дадут. Разделяйтесь и втягивайтесь туда с околиц. На обратном пути тоже не расслабляйтесь, будьте начеку.
      Они еще не знают, но обратной дороги уже не будет. Армейская колонна исчезнет, растворится в недрах этой вонючей чеченской войны.
      Улыбающиеся молодые лица останутся только в памяти выживших друзей, да на пленках дешевых китайских “мыльниц”. Похоронки на ребят уже заполнены судьбой.
      Скоро все оборвется. Мечты, надежды, страхи и желания многих людей превратятся в пустоту. Пока же мотострелки, пользуясь скоротечной остановкой, азартно меняются с контингентом ВОПа продуктами. У вэвэшников оказываются свежая зелень и репчатый лук, за них дают консервы. Те, кто не сталкивался с нехваткой витаминов, не поймут происходящего ажиотажа. Кто-то кружит вокруг прихорашивающейся