Глава 16

— Как вы заметили, Ватсон, дело не представляло особого труда, — довольно потирая руки, начал Холмс, когда мы возвращались в кэбе из Скотланд-Ярда. — В сущности, это было обычное, я бы даже сказал, банальное дело, еще раз доказавшее нам одну простую истину: преступный мир есть не что иное, как цепь, звенья которой неразрывно связаны друг с другом. Таким образом, потянув за одно из них, мы неизбежно явим свету второе, третье и так далее. «Дело Блэквуда» — не сомневаюсь, что именно под таким названием оно войдет в ваши анналы — дело о похищении пятидесяти шести фунтов стерлингов вылилось в дело об отравлении старого лорда, в дело о похищении пирамиды Хеопса, в дело о международных аферах американских бизнесменов… Для меня все было ясно с самого начала, но вы, Ватсон… Как бы вам подоходчивей объяснить…

Холмс с сомнением поглядел на меня, вздохнул и начал набивать трубку. Когда табак начал вылезать через мундштук, Холмс опомнился.

— Ах да, дело, — он несколько раз кивнул. — Начнем, ну хотя бы с того, что привидений не бывает. Я никогда не мог понять вашего страха перед призраками. То ли дело я. А на вас, мой милый Ватсон, в ту ночь в замке было просто стыдно смотреть. Помните, мимо нас прошло нечто белое? Так вот, это нечто отбрасывало тень, припоминаете? Теперь, дражайший Ватсон, назовите мне хотя бы одного призрака, который позволил бы себе ее отбрасывать. Ну? Я еще пытался обратить на это ваше внимание, когда вы так невежливо заткнули мне рот. Да-да… Мне сразу стало ясно, что это самый обычный человек. В том, что это Грегори, я никогда не сомневался. Его следы на навозной куче — той самой, куда мы так ловко сбросили химеру, — лишний раз подтвердили мою догадку.

— Холмс, а это были не ваши следы? — осторожно спросил я.

— О! Какая прозорливость! И как всегда к месту! — раздраженно проговорил Холмс. — Повторяю для бестолковых: там были следы сапог. Но не просто сапог. Подошва левого была подбита крестом! Крестом! Помните, Грегори говорил, что применяет это народное средство против привидений?

Я отвел глаза. Теперь я точно знал, чьи следы обнаружил Холмс.

— Ясно, что по этой куче лазил Грегори, — продолжал Холмс. — Но раз химера развалила кучу ночью, значит, Грегори взбирался на нее уже после нашего прихода.

— А зачем ему это понадобилось? Ведь куча так далеко от дорожки?

— Зачем, зачем! — взорвался Холмс. — Какое вам дело? Разве это хоть что-то меняет? Хотелось ему. И все. Возникает другой, более существенный вопрос: что он делал в замке? И я отвечу вам. Он ломал стену. Я вижу, вам опять неймется. Вы хотите спросить меня, зачем он ее ломал? Я отвечу и на этот вопрос. Он искал деньги.

— С тем же успехом он мог бы искать их в навозной куче, — сострил я, но до Холмса не дошло.

— Вы думаете? — пробормотал он. — Здесь что-то есть. Ну да об этом потом. А сейчас, Ватсон, вас, наверное, интересует, зачем он искал деньги?

— Нет, — сказал я с сарказмом. — Ни капельки.

Холмс позеленел.

— Вы с ума сошли, Ватсон! — заорал он. — Это ведь так интересно! — Он с бешенством взглянул на меня.

— Ну ладно, валяйте, — махнул я рукой и совершенно случайно попал Холмсу по уху. — Ой, извините.

Через несколько минут Холмс взял себя в руки.

— А деньги — понимаете? — деньги, — орал он, размахивая руками, — нужны были ему для того, чтобы отдать карточный долг! Понимаете? Долг! Д-о-л-г!!!

— Как вы сказали? — спросил я очень вежливо.

Холмс зарыдал.

— Ватсон, пожалуйста, помолчите хотя бы пять минут!

— Ну что же, — я демонстративно посмотрел на часы, — начинайте.

— Этот Грегори сразу показался мне подозрительным. Когда я наводил о нем справки в «Золотом Клипере», его партнеры по бриджу заметили вскользь, — Холмс вытер слезы, — что играют «по одному». Сначала я не придал этим словам особого значения, решив, что это какая-то новая разновидность бриджа — ну, где каждый играет сам с собой, в одиночку. Но впоследствии, после длительных размышлений, я понял, что слова «по одному» означают «по одному фунту за очко». Это много. А как гласит теория вероятности — есть, есть такая теория, Ватсон, нечему тут глупо улыбаться, — она гласит, что постоянный выигрыш есть явление маловероятное и практически не наблюдаемое. Если, конечно, игра ведется честно. Один крупный проигрыш по такой ставке приведет к финансовой катастрофе и никаким заработком его не покроешь. Правда, ходили слухи, будто Грегори хранит крупную сумму в банке, но слухи не подтвердились. Я обошел все лондонские банки и ни в одном из них не обнаружил вклада на имя Грегори Блэквуда…

— Во-первых, банки есть не только в Лондоне, — перебил я Холмса. — А во-вторых, ни один порядочный банк не дает справок о своих клиентах.

— …а следовательно, — продолжал Холмс как ни в чем не бывало, — оплата проигрыша была ему не по карману. И вот Грегори проигрался. Я знаю это наверняка, я верю в теорию. Он просто не мог не проиграться. По законам и обычаям «Золотого Клипера» долг необходимо уплатить в течение месяца. Но денег у Грегори не было. С этого-то все и началось. Грегори знал, что по завещанию отца ему полагается половина состояния…

— Не надо ля-ля, Холмс, — снисходительно заметил я. — Уж завещание-то я помню прекрасно. Там этого не было.

— Этого не было в последнем варианте завещания, — торжественно произнес Холмс. — В первом же варианте все состояние делилось между братьями поровну — Хьюго Блэквуд никогда не скрывал этого. Потому-то и был так поражен наш друг Дэниел. Не меньше был поражен и Грегори. Правда, по его лицу никто бы этого не смог угадать. Кроме меня, разумеется. Тем не менее, Грегори был просто ошарашен. И не даром, поскольку, зная лишь о первом варианте завещания, он решил отравить отца, чтобы получить наследство и разделаться с долгами…

— Кстати, Холмс, — лениво заметил я, — пять минут уже истекли.

— Чтобы отравить человека, нужен яд, — хладнокровно продолжал мой друг. — Но у Грегори не было денег даже на это. И он пошел на крайнее средство. Да, Ватсон, это он украл деньги у Дэниела, он ограбил родного брата. Он — и никто иной. Хотя, помнится, вы пытались подозревать слуг, леди Джейн и даже самого беднягу Дэниела. Да-да, не отпирайтесь, Ватсон, память у меня феноменальная. Такая идиотская мысль могла прийти только в вашу голову…

Минут десять Холмс объяснял воображаемой аудитории всю абсурдность моих суждений, необычную ограниченность моих познавательных способностей, общую тупость и, вдобавок, недоразвитость моей центральной и периферийной нервных систем. Потом он спохватился и вернулся к своим рассуждениям.

— Семнадцатого октября, воспользовавшись тем, что в гостевом зале Блэквуд-холла никого не было, Грегори влез на шкаф и, один за другим, вытащил все пятьдесят шесть фунтов стерлингов. Затем он пошел в аптеку и купил яд. Подсыпать его отцу не составило особого труда — Грегори часто приходил навещать его и нередко оставался с ним наедине. Но тут он совершил ошибку, которая его и погубила. Он оставил бокал со следами яда на месте преступления. А я, как вы помните, нашел его. — Холмс самодовольно улыбнулся.

— Еще бы! Такой известный пузырист как вы! Пузыролог! Пузырствующий пузыровед! Пузыроман! Величайший поэт! Музыкант! Остряк, каких мало! Каких очень мало! Каких лучше бы вообще не было! Какой вы умный! Как у вас еще башка не лопнула! От ума…

— Спасибо, дружище, — растроганно сказал Холмс. — Вы единственный, кто может по достоинству оценить все грани моего таланта. Итак, почему же старый лорд изменил завещание? Я уверен: до него дошли слухи о том, что его младший сын ведет крупную игру в карты. Старик не хотел, чтобы нажитое тяжким трудом состояние вылетело в трубу. И изменил завещание. Но, не желая разглашать семейную тайну, он придал ему форму, по которой невозможно было бы догадаться о причинах столь странного решения.

— Откуда же парализованный узнал, что Грегори играет?

— Вы плохо знаете леди Гудгейт! — отчеканил Холмс. — Ей известно все. Стоило Грегори встать на скользкую дорожку, и Хьюго Блэквуд сразу же узнал об этом. Да. Это она! Нет, не сомневайтесь! Не сомневайтесь! Не сомневайтесь!..

Перестав трясти головой, Холмс, успокаиваясь, минут пять раскуривал трубку. Затем он глубоко затянулся и продолжал:

— Итак, сэр Хьюго Блэквуд скончался. Завещание, а точнее, его последняя форма, разбило надежды Грегори на огромный капитал. Единственное, что досталось ему от отца, — небезызвестная вам книга. И у Грегори появилась новая надежда. Он решил, что в завещанной книге находятся деньги или же она сама представляет собой значительную ценность. Книгу должны были вручить ему только пятнадцатого ноября, а месячный срок уплаты долга уже истекал. Тогда, незаметно покинув зал, он взломал кабинет отца, нашел книгу и столь же быстро вернулся. Его минутного отсутствия никто не заметил. Позже, попрощавшись с нами и уединившись, он просмотрел книгу. Представляю себе его разочарование. Брошюра — такими увлекается леди Гудгейт — стоила не больше пяти пенсов и никаких денег в себе не содержала. Но зато между страницами он обнаружил вот это… — Холмс достал из кармана обрывок пергамента. — Видите? Это план замка. А вот здесь, на стене спальни, крестик. Грегори решил, что там замурован клад. Но после смерти отца замок переходил в собственность Дэниела и, соответственно, все, что в нем находится, тоже. Грегори знал об этом. Незаметно разрушить стену не представлялось возможным — на шум тут же сбежались бы слуги. И тогда в его голове созрел дьявольский план. Воспользовавшись тем, что, с легкой руки Дэниела, все вспомнили легенду о призраке замка Блэквудов, Грегори решил разыграть спектакль. Он спрятался в замке и ровно в полночь, натянув на себя старый пододеяльник, с гнусным завыванием отправился бродить по коридорам. Он достиг своей цели. На следующий день замок был пуст — если не считать нас с вами, — и Грегори беспрепятственно взломал стену. Но клада он не обнаружил!

Безаппеляционность тона Холмса вывела меня из себя:

— Откуда вы знаете? Вы что, светили ему?

Холмс отечески похлопал меня по плечу.

— Разбирая пузырьки, любезно подаренные мне нашим другом Дэниелом, я заметил, что один из них завернут в пергамент, подобранный в кабинете покойного. Интуиция подсказала мне, что два имеющихся куска составляли некогда одно целое. Смотрите, Ватсон!

С этими словами Холмс вытащил из кармана второй кусок и, соединив его с первым, протянул мне. Два обрывка образовали целый лист. На втором куске какой-то невежда написал кривым почерком: «Смит замени бривно где крест».

— Вы поняли, Ватсон? Это всего-навсего план строительных работ. А второй кусок пергамента Грегори, видимо, обронил, похищая книгу… — Холмс довольно потер руки. — Итак, и эта последняя надежда Грегори рухнула. Что бы вы сделали на его месте, Ватсон?

— Я бы утопился в Темзе.

— Гениально, Ватсон! Видимо, он решил сделать именно это. Лучше всего топиться в Темзе бросаясь с моста…

— А купаться — прыгая с парапета, — заметил я.

— И Грегори пошел на мост, — продолжал Холмс, игнорируя мой выпад. — Его намерение несколько поостыло при виде плещущегося и кувыркающегося в волнах мистера Наполеона. К тому же, в самый последний момент он вспомнил о письме, переданном ему вечером, в день похорон. Бегая в пододеяльнике по замку, он так и не удосужился его прочесть. Благодаря нашему другу мистеру Наполеону…

— Вашему другу, — поправил я.

— …у нас в руках оказался обрывок этого письма. В нем, как вы помните, неизвестный, имя которого начинается с буквы «М», угрожал Грегори разоблачением. Напрашивается вопрос…

— У кого напрашивается? — поинтересовался я. — Если вы решили, что у меня, то жестоко заблуждаетесь.

— У меня! — заорал Холмс. — У меня напрашивается вопрос!.. Какой же у меня напрашивается вопрос? — Холмс замолчал, пытаясь что-то вспомнить. — Ладно. Нам надо было убедиться… Мне, мне надо было убедиться, — поспешно добавил он, заметив, что я собираюсь что-то сказать. — Мне надо было убедиться, что на мосту действительно был Грегори. Это было нетрудно сделать. Поднявшись на мост и пройдя пару раз туда и обратно, я обнаружил, что он весь испещрен следами сапог с выбитым крестом.

— Да что вы говорите! — мне стоило большого труда сохранить серьезное выражение лица.

— Да, да, уверяю вас, так оно и было. Теперь спрашивается, кто же был тот «М», который написал письмо?

— Митридат Евпатор? Александр Македонский? Марк Аврелий?

— Монтигомо Ястребиный Коготь! — заорал Холмс. — Маргарита Наваррская! Замолчите вы когда-нибудь?!

— Да, — сказал я. — Когда-нибудь.

Холмс вытер пот со лба.

— Когда-нибудь, Ватсон, — сказал он, — вы сведете меня с ума.

— Итак? — спросил я, подбадривая Холмса. — На кой черт вам был нужен этот… на букву «М», если вы и так уже выяснили, что преступником был Грегори?

— Вы не правы, Ватсон. Мне еще не все было ясно.

— Неужели?

— Да-да. Я надеялся, что разыскав «М», мы получим неопровержимые улики против Грегори. А потом мы могли бы арестовать его за попытку шантажа — это, как вы знаете, дело подсудное… Итак, перво-наперво я решил установить личность написавшего письмо. С этой целью я внимательно изучил чернила, которыми оно было написано. Как вы знаете, я великолепно разбираюсь в чернилах. Поэтому для меня не составило большого труда определить, где были куплены эти. Представьте себе мое удивление, когда я обнаружил, что чернила купили в лавке напротив кладбища, где похоронен Хьюго Блэквуд! И тут меня осенило.

— Как обычно, — подтвердил я.

— Я вспомнил священника! Преступник Грегори — неизвестный «М» — священник, забегавший в кладбищенскую сторожку написать записку во время похорон Хьюго Блэквуда, — помните, сторож говорил о нем, — и… вновь преступный мир! Я вспомнил, вспомнил, где видел того священника раньше. Кольцо замкнулось! Я понял, что письмо написал именно он! Больше некому!

— Да, я понимаю. Ведь это единственный человек в Англии, умеющий писать…

— Помните, мой поединок с профессором Мориарти? — не слушая меня, голосом провинциального трагика произнес Холмс. — Мою смертельную схватку с этим гением преступного мира? Помните, как меня едва не поглотила зловещая пучина Рейхенбахского водопада? Помните, как… — он хотел еще что-то прибавить, но не нашел слов и сбился с торжественного тона. — Так вот. У профессора было два сообщника. Один из них, полковник Моран — о нем вам известно — после гибели профессора швырял в меня каменные глыбы. Второй — о нем я в свое время умолчал — камней не бросал. Он сидел на противоположной скале и показывал, куда надо бросать. Это и был Фрэнк Моррел.

— Он что, плохо показывал? — с неподдельным интересом спросил я.

Холмс не ответил. Улыбнувшись и чуть прикрыв глаза, он отдался во власть каких-то далеких, доступных лишь ему одному, воспоминаний:

— Какие люди!.. Джеймс Мориарти, Себастьян Моран, Франклин Моррел… Какое время! А сейчас… Преступный мир уже не тот. Нет, не тот. Он вырождается. От трех «М» осталась только одна. Моррел. Фрэнк Моррел. «Любитель старины». Имеет семь судимостей за крупные кражи антиквариата и вооруженные ограбления. Тогда, в Швейцарии, он по какой-то причине не дождался конца поединка. Позже, с удовлетворением узнав из газет о моей мнимой гибели, он отправился в Египет, где провел несколько лет, присматриваясь к местным архитектурным памятникам. Остановив свой выбор на пирамиде Хеопса, он дождался подходящего момента и сделал свое черное дело… Кстати говоря, я никогда не сомневался, что это — дело рук Моррела… Дальше. Пустив полицию по ложному следу — помните заметку в «Таймс»? — Моррел привез пирамиду туда, где мы ее нашли, и, забросав углем, надежно замаскировал. После этого он переоделся священником и, добравшись до Лондона, отправился искать покупателя. Нашел он его довольно быстро — преступников как магнитом тянет друг к другу. Альберто Канетти, представитель компании «Объединенные перевозки», занимался в Лондоне отнюдь не объединением перевозок. На самом деле здесь он представлял интересы одного миллионера из Чикаго — назовем его… м-м-м…

— «М» уже было.

— Ну, тогда, допустим, «Н». Так вот, Канетти, а по сути дела «Н», скупал предметы старины и, как я уже говорил, военные тайны. Он мог купить все — от чайной ложечки до собора Святого Павла… Это был во всех отношениях подходящий покупатель — он бы заплатил не торгуясь. Назначив день сделки, Моррел отправился прогуляться по городу и, волею случая, оказался неподалеку от замка Блэквудов. Тут на него и наткнулся посланный за священником конюх. Недалекий Фред сгреб Моррела в охапку и потащил в кабинет умирающего. Экзотический способ, которым священник был доставлен к старому Хьюго, помог объяснить окружающим его странное поведение. Помните, Дэниел сказал, что святой отец от страха позабыл все молитвы? Нет, не в страхе тут дело…

— Но он же потом прекрасно отпевал лорда!

— Ватсон, а вы слышали, что он там орал во время отпевания? А? Ветер, дождь, гром. А махать руками особого ума не надо. Это даже вы сможете… Короче, волей-неволей, в кабинете лорда Моррел вынужден был выслушать исповедь Хьюго Блэквуда. И тут выяснилась удивительная вещь. Оказывается старик знал о том, что Грегори отравил его, но, видимо, был настолько измучен долгими годами болезни, что смотрел на смерть как на избавление. К тому же, он лишний раз убедился, что не зря изменил завещание.

Холмс разжег потухшую было трубку и продолжал:

— Теперь Грегори был у Моррела в руках. И ему в голову пришла блестящая мысль сделать Грегори подставным лицом. Хорошо зная нравы чикагских миллионеров и их подручных, Моррел понял, что от него могут очень просто избавиться, не заплатив ни гроша. Он подумал, что было бы неплохо передать Грегори все полномочия, а затем, спрятавшись неподалеку от условленного места, в случае необходимости помешать Канетти скрыться с деньгами и пирамидой. Этот негодяй решил остаться в замке, дождаться конца погребения и лично переговорить с Грегори. Но в день похорон его ждал страшный удар. — Холмс победно посмотрел мне в глаза. — В дверях замка он наткнулся на меня! Представляете, Ватсон? Думать, что я давно мертв и покоюсь на дне Рейхенбахского водопада, и — на тебе!..