ИСАЙ ДАВЫДОВ
      ДЕВУШКА ИЗ ПАНТИКАПЕЯ
      Фантастическая повесть
      1.
      В институте я проклинал латынь. Мне казалось, что изучать римское право можно, и не зная языка, на котором говорили юристы древности. "К чему этот мертвый язык?" - не раз кричал я на занятиях. Дважды я уводил с семинаров по латыни почти всю группу. Mы уходили в кино, и потом я получал выговоры за отличную организацию этих культпоходов. Но репрессии декана меня не останавливали.
      Наш толстый и неповоротный латинист ненавидел меня, кажется, не меньше, чем я ненавидел латынь. Он принципиально не поставил бы мне больше тройки даже за самый блистательный ответ. А я счел бы себя оскорбленным, если бы получил по латыни больше, чем тройку. У меня неплохая память. Я кое-как усвоил латинские склонения и спряжения - они запоминались почему-то довольно легко. Но я жалел время на латынь. То, что задавалось, я прочитывал только один раз - достаточно!.. И поэтому на семинарах и экзаменах я отвечал коряво, дубово, мучительно вытаскивая из памяти нужные слова. Я получал свою заслуженную тройку и счастливо улыбался, как будто мне назначили повышенную стипендию. А толстый латинист, выводя мне отметку, усмехался и качал тяжелой лысой головой. У него была такая усмешка, как будто он знал о том, что произойдет через несколько лет.
      А сейчас я рад, что изучал латынь хоть так, рад, что запомнил из нее хоть что-то. Какие-то фразы, какие-то слова. Наверно, не знай я их, все, что произошло, - произошло бы не со мной, а с кем-то другим. А я уже не представляю себе, как можно было бы жить, если бы это произошло не со мной. Мертвый язык оказался не таким уж мертвым... Мы сидели с Витькой у костра. У обыкновенного костра, какие разжигают в дороге все путники. В пяти шагах от нас стоял взятый Витькой напрокат "Москвич". Мы ехали к морю. Ехали отдыхать. Вдвоем. Нам было весело с Витькой. Мы ведь старые друзья - еще с детства. Когда-то мы вместе бегали в первые классы московской сто двадцать шестой школы. Она стояла в глубине двора, за гостиницей "Пекин", возле площади Маяковского. Это была мужская школа. На переменах мы гоняли по коридорам пустые консервные банки, а после уроков дрались с местной шпаной и менялись марками. А потом наши классы переформировали, потому что снова стали вводить совместное обучение мальчиков и девочек. Мы с Витькой попали в разные школы и после этого уже только ходили друг к другу в гости.
      Через несколько лет разные институты с железной неумолимостью растащили нас в разные стороны, и мы не виделись бездну времени, и встретились вот только три месяца назад на улицах города, гдо оба живем и работаем уже около двух лет. Витька сейчас кибернетик. Он работает на оборону, засекречен с головы до пят, и поэтому неудивительно, что я ничего не знал о нем. А я - юрист. Витька не ходит в суд, и поэтому неудивительно, что он ничего не знал обо мне.
      Мы решили провести отпуск вместе. Мне показалось, что нам может быть скучно вдвоем, и я предложил взять с собой двух знакомых девчат. Витька отрицательно покачал головой.
      - Не стоит, - сказал он. - Когда станет скучно, - познакомимся по дороге.
      Витька - гений! Если бы он тогда согласился - все было бы не так.
      В общем, мы сидели у костра. У последнего костра перед Симферополем. Завтра мы должны были ночевать уже в ялтинском кэмпинге. Мы варили на костре суп из говяжьей тушенки и смотрели на звезды. Их было очень много на густочерном крымском небе. Мне показалось, что одна из звезд движется. Я даже не обратил на это особого внимания. Наверно, какой-нибудь очередной спутник. Их ведь сейчас полно над землей - и наших, и американских. Отсюда не разберешь, чей он и зачем он летит над нами. И, значит, не стоит ломать себе над этим голову. Надо просто наслаждаться южной ночью, и костром, и теплой землей, на которой можно растянуться. Не так уж часто приходится в нынешние времена нашему брату, горожанину, сидеть у костра... Мы доедали суп из тушенки, когда что-то темное и круглое бесшумно пролетело над нами.
      - Смотри! - крикнул Витька и задрал вверх голову.
      Я тоже задрал вверх голову и увидел, как очень большое черное пятно одну за другой глотает звезды и выплевывает их сзади.
      - Похоже на летающую тарелку, - сказал Витька.
      - Ты читал Мензела? - отозвался я. - Он доказывает, что летающие тарелки - это оптический обман.
      - Я, конечно, читал Мензела... - Витька усмехнулся и снова взялся за котелок с супом. - Но о летающих тарелках писал не только Мензел. А мы никого больше не знаем... По крайней мере, то, что мы сейчас видели, не похоже на оптический обман.
      Чай мы пили молча. Мы думали. Сейчас было над чем думать. Что-то большое и черное ведь действительно пролетело. И бесшумно. Не птица же!.. Когда мы уже укладывали в рюкзак пластмассовые кружки, Витька снова толкнул меня.
      - Смотри!
      Я быстро поднял голову. Черное пятно летело обратно. Такое же большое и бесшумное. Оно не было оптическим обманом я никогда не страдал галлюцинациями. Витька был прав, и ошибался, наверно, Мензел. Это была летающая тарелка. У нас ведь нет еще таких аппаратов, которые бы летали бесшумно.
      Она исчезла так же быстро, как и появилась, эта тарелка. Ни следа, ни звука, ни запаха. Пойди докажи, что видел ее! Тебя сейчас же стукнут по кумполу талмудом Мензела, и тем дело кончится. Не любим мы загадок. Нам надо, чтоб все было ясно и просто. Над загадками ведь приходится думать. А нам лень... Витька хотел загасить костер, но я остановил его;
      - Подожди. Пусть догорит сам. Когда-то еще нам придется сидеть у костра...
      Мы закурили, блаженно и неторопливо затягиваясь. Как немного, в сущности, нужно человеку для счастья! Костер в степи, котелок супа, сигарета...
      Легкий ветерок потянул над землей. Поле громадной, выше человеческого роста, кукурузы слева от нас задвигалось, зашуршало. Может, именно поэтому мы и не услышали, как прошел по кукурузе человек. Мы увидели его уже тогда, когда он вышел из зарослей. Тонкая, невысокая фигурка в спортивном костюме медленно приближалась к нам. То ли мальчишка, то ли девушка - в темноте не разберешь.
      Мы сидели молча, и ждали, и курили.
      Я почему-то подумал, что эта фигурка может быть связана с таинственным черным пятном, которое только что дважды пролетело над нами. Хорошо, если бы это было так - все какой-то путь к разгадке. Наверно, Витька думал о том же. Но мы ничего не сказали друг другу. Мы ждали и смотрели на приближающуюся фмгурку.
      Человек шел медленно. Он останавливался, смотрел на нас, делал несколько робких шагов и снова останавливался. Теперь уже было понятно, что это женщина - мальчишки смелее. И я чувствовал, что нам нужно сидеть и ждать. Если мы поднимемся навстречу - женщина может испугаться.
      И мы ждали - молча и терпеливо.
      Наконец, она подошла - стройная, тоненькая, обтянутая поблескивающим в свете костра спортивным костюмом. Она была молода - совсем девчонка. Она была черноброва и черноволоса. Но главное, - она, была красива. Черт возьми, я никогда в жизни еще не видел такой красивой девушки! Было в ее лице что-то величаво-спокойное, античное.
      Но, в общем, это была обыкновенная земная девчонка. Вряд ли она могла прилететь на этой бесшумной черной тарелке.
      - Ave, amici...1 - негромко, робко сказала она.
      Я усмехнулся и подумал: "Какая-нибудь заблудшая медичка. Щеголяет латынью... Ну, что ж, как вам угодно, синьорита..."
      Я поднял руку так, как поднимали ее для приветствия древние римляне, и вполне серьезно произнес:
      - Ave, Caesar, morituri te salutent! 2
      Я, конечно, хотел бы заменить "Цезаря" "девушкой". Но я забыл, как по-латински "девушка". Намертво забыл.
      Она улыбнулась, облегченно вздохнула и сказала еще какую-то длинную латинскую фразу, из которой я понял лишь слово-то же самое слово "amici" - друзья.
      "Здорово шпарит!" - подумал я и ответил еще одним латинским изречением, которое услужливо вынырнуло из глубин моей памяти;
      1 Здравствуйте, друзья! (лат.)
      2 Здравствуй, Цезарь! Идущие на смерть тебя приветствуют! (лат.) - клич гладиаторов.
      - Amicus Plato, sed magis amico veritas 1.
      Витька удивленно посмотрел на меня. Он ведь не изучал латынь и, видимо, даже не понимал, на каком языке мы говорим. Девушка перестала улыбаться и произнесла:
      - Narro, narro...2
      Я ничего не понял, и мне, в общем, надоела эта комедия. Я показал ей на место возле костра и "выдал" на чистейшем русском:
      - Садитесь, синьорита. Грейтесь. Вы из какого института? Медичка?
      Девушка удивленно поглядела на меня, Опустилась на траву и негромко сказала:
      - Non intellego 3.
      Эти слова я еще помнил. Потому что сам часто говорил их на семинарах и нагло усмехался при этом, глядя в слегка выпученные серые глаза латиниста. Поэтому я сейчас улыбнулся девушке и покачал головой.
      - Хватит ломать комедию, синьорита. Мы ведь не знаем латыни.
      Она смотрела на меня по-прежнему удивленно и уже немного испуганно и снова тихо сказала:
      - Non intellego.
      - Наверно, туристка, - сказал я Витьке и сыпанул всеми известными мне вопросами: - Парле ву Франсе? Шпрехен зи дойч? Ду ю спик инглиш?
      Сам-то я не знал ни одного языка. В школе я учил немецкий, в институте - английский и помнил сейчас лишь какие-то отдельные фразы и слова из того и другого.. Наверно, я знал их не намного больше, чем латынь. Витька, кажется, знал английский обстоятельно. На него-то я и рассчитывал.
      - Non intellego, - снова сказала девушка и добавила несколько других слов, из которых я уловил лишь "lingua latina" - "латинский язык".
      1 Платон мне друг, но истина дороже (лат.).
      2 Я расскажу, я расскажу...
      3 Не понимаю.
      "Да что она, сумасшедшая? - подумал я. - Разговаривать сейчас на латинском языке... Да кто это может?"
      Я был уверен, что даже наш толстый и лысый латинист не смог бы разговаривать на латыни. Одно дело преподавать, другое - разговаривать. Как говорят одесситы, - две большие разницы. Наша "англичанка" в институте как-то попыталась "пообщаться" с членами одной американской делегации. Они-то ее еще понимали... А вот она их!.. Только и повторяла; "Speak, please, slowly!.. Speak, please, slowly..." 1. И не рада была, что затеяла при нас этот разговор...
      "Кто же все-таки эта девчонка? - снова подумал я. - Неужели на самом деле иностранка? Жалкотакая красивая... Не успеешь как следует познакомиться - помашет ручкой, и - будь здоров, Вася..."
      Очень не хотелось верить в то, что она иностранка. Поэтому я еще раз настойчиво спросил ее:
      - А может, все-таки поговорим по-русски?
      И она снова ответила:
      - Non intellego.
      - Не понимает она русского, - огорченно сказал я Витьке. - Латынь понимает, а русский - нет.
      - А может, она кубинка? - сказал Витька и повернулся к ней. - Куба, синьорита, Фидель, си?
      Но девушка снова ответила - на этот раз грустно и подавленно:
      - Non intellego.
      "Как это не понимать таких слов? - подумал я. - "Куба" и "Фидель" на всех языках звучат одинаково... Кто же она?"
      Вдруг девушка заговорила сама. Она сказала какую-то короткую фразу, из которой я уже абсолютно ничего не понял. Даже латинских корней не уловил. Зато мне послышались в этой фразе древнегреческие окончания "гос", "лос"." Я не учил древнегре
      1 Говорите, пожалуйста, медленнее (англ.).
      ческого, но словарями-то иностранных слов пользовался... Однако это была уже какая-то явная чепуха - латынь, древнегреческий у современной девчонки...
      - Что она сказала? - спросил Витька.
      - Не понял, - ответил я. - Это, кажется, даже не латынь. Это похоже на древнегреческий.
      И, повернувшись к девушке, я ответил ей ее же словами:
      - Non intellego.
      И увидел, что после моих слов глаза ее стали еще более грустными.
      - Рома? Италия? - вдруг спросил ее Витька.
      - Ita, ita, Roma! - Девушка обрадованно улыбнулась Витьке, и я заметил, что у нее красивые, ослепительно белые зубы.
      Конечно, Витька - гений. Наверняка она итальянка. Как я сразу не сообразил? Какая-нибудь ревностная католичка, которая знает латынь, как свои пять пальцев. Они ж там молятся на латыни... Девушка смотрела на Витьку. Она ждала, что ом скажет что-нибудь еще. Но Витька не знал ни итальянского, ни латыни. Он ничего не мог сказать ей. Говорить должен был я. А у меня вертелась на языке лишь одна фраза - на этот раз уже чисто профессиональная, юридическая. И я сказал эту фразу:
      - Audiatur et altera pars! 2
      И девушка немедленно повернулась ко мне и с ожидающей улыбкой приоткрыла губы.
      Она готова была меня выслушать. но что я мог сказать ей? Я ведь, по существу, тоже не знал латыни.
      Я забыл даже то, что с грехом пополам сдавал на тройку. Я мог только, как попугай, произносить вызубренные изречения и не мог составить ни одной вразумительной фразы.
      1 Да, да, Рим1 (лат.)
      2 Выслушай и другую сторону.
      Я протянул ей пачку сигарет. Может, она курит? Она взяла эту пачку осторожно, как что-то незнакомое и непонятное, оглядела ее со всех сторон и тихонько положила на траву.
      - Audio, - сказала она.
      Я понял. Мы когда-то спрягали этот глагол. Она сказала: "Я слушаю". А что я мог сказать ей?
      И вдруг - о счастье! - я вспомнил, что мне приходилось когда-то зубрить "Памятник" Горация. Наш толстый латинист не принимал зачета у тех, кто не знал "Памятник". Хочешь не хочешь, а зубри...
      - Экзегй монументум, эрэ перэнниус, - затянул я, - регалйкве ситу, пирамид альтиус, квод нон ймбер эдакс, нон аквйль импотенс поссит дйруер аут иннумерабилис аннорум сериес эт фуга темпорум...
      Я читал "Памятник" уверенно, бойко, без запинки, хотя не смог бы так же бойко и без запинки перевести его. Значение многих слов забылось. Помнилось лишь их звучание.
      Девушка слушала меня и улыбалась. Потом тихо сказала:
      - Horatius Flaccus...
      Я решил, что момент подходящий. Я показал рукой на Витьку и назвал его имя:
      - Виктор.
      Затем я прикоснулся рукой к своей груди и назвал себя:
      - Михаил.
      Затем я протянул руку к девушке и произнес латинское слово, которое еще помнил:
      - Nomen!
      Она поняла. Она улыбнулась и негромко повторила:
      - Виктор... Михаил.
      Потом она показала рукой на себя и сказала:
      - Корнелиа...
      - Корнелия, - повторил я и улыбнулся ей. И Витька тоже улыбнулся и повторил:
      1 Имя.
      - Корнелия...
      Главное было сделано - знакомство состоялось. Теперь дело было за небольшим - узнать, как она здесь оказалась и что собирается делать дальше. Я взял лежащую возле Корнелии на траве пачку сигарет, вытащил одну, закурил и стал мучительно перебирать в уме немногие из запомнившихся мне латинских слов, пытаясь найти среди них подходящие. Но подходящих почему-то не находилось. Корнелия с любопытством следила за моими движениями. У нее был такой взгляд, будто она впервые видела, как закуривают сигарету.
      "Странная девчонка!" - подумал я и решил, что проще всего было бы спросить у нее, где ее друзья, то есть, те, с кем она приехала. Слово "друзья" я знаю. "Где" - кажется, ubi... Есть такое изречение:
      "Ubi bene - eadem patria" - где хорошо, там и родина. Значит, осталось слово "твои" или "ваши". Ага: "мой" - meus, "твой" - tuus. Зубрили когда-то и это. Итак...
      - Ubi tuus amici sunt? - спрашиваю я.
      Кажется, я говорю что-то не так - "tuus" ведь склоняется. Но, видно, Корнелия понимает меня, хотя и улыбается моей ошибке. Она поднимает руку и говорит только два слова:
      - Longe sunt.
      Я знаю эти слова, Я ведь учил еще и английский. Long длинно, далеко. Значит, ее друзья далеко. Но где далеко - на небе? Может, и впрямь эта девчонка прилетела на летающей тарелке? Но только откуда она знает латынь? Ведь не на латыни же говорят жители Венеры... И почему она знает Рим? Чепуха какая-то! М*ожет, она просто сумасшедшая? Не похоже. Нет! Надо вносить полную ясность! Эх, дьявол! И за что я тогда так не любил латынь?..
      Я снова выискиваю в своей памяти слова. Наверно, по-английски я сказал бы это сразу: "When did you Tome in the USSR?" - "Когда вы приехали в СССР?" Но как сказать это по латыни? Там ведь и слова-то такого нет - "СССР". И даже слова "Россия" там нет. Слишком уж допотопный язык!..
      "Veni, vidi, vici..." - услужливо подсказывает мне память. - "Пришел, увидел, победил..." Ага! Veni! Это то, что надо! Вопросительные слова по-латыни часто начинаются с "qu". "Quen", что ли? Нет! Не то... Ага - "quando!" До чего ж глубоко в памяти сидят нужные вещи! Сразу и не докопаешься. Вот у Витьки в электронных машинах это просто; все, что машина запомнила, - сейчас же и к услугам. А тут ройся, ройся в своих извилинах!.. Итак, значит...
      - Quando venisti in Soviet Union?
      Она отвечает быстро и, как мне кажется, обрадованно:
      - Quod "Soviet Union" est?
      Она произносит это очень естественно и просто, как будто в ее вопросе нет ничего особенного. А ведь я понимаю ее вопрос. Quod - это "что". Она спрашивает, что такое Советский Союз. Об этом может спросить только либо сумасшедший, либо существо с другой планеты. Но она не похожа на сумасшедшую. Совершенно не похожа. И она не похожа на существо с другой планеты. Она слишком земная и говорит на земном, хотя и древнем языке. И все же она не знает, что такое Советский Союз, хотя находится в нем. И не знает слов "Куба" и "Фидель". Но знает слово "Рим". Странно! Очень странно все это! Однако сейчас ей нужно ответить, И снова память выталкивает зазубренные слова, которые дают мне ключ. "Terra incognita" - неизвестная земля. Это-то я знаю! Как часто латинист говорил это про меня! Что, мол, для меня латынь - terra incognita... Ладно!.. Сейчас "неизвестную" можно отбросить. Мне нужна "земля". Еще бы вспомнить слово "эта"!
      "Hie, haec hoc, iste, ista, istud", - выскакивают вдруг заученные некогда местоимения. Ура! Эврика!
      Я обвожу рукой вокруг себя - широко, вольно - и говорю:
      - Terra ista Soviet Union est! Советский Союз, - добавляю я для большей ясности по-русски. - Россия.
      Она чему-то очень грустно улыбается и произносит:
      - Terra ista regnum Bosporus fuerat 2.
      Да, я согласен с ней: когда-то здесь, в Крыму, было Боспорское царство. Когда-то страшно давно, еще до древней Руси, до Рюрика и Олега. Кажется, еще в период древней Греции и древнего Рима. Я запомнил это царство, потому что в нем было грандиозное восстание рабов под руководством Савмака. Рабов, которые победили и создали свое, справедливое государство. Хотя и ненадолго... Когда-то я делал семинарский доклад о правовых актах вождей рабских восстаний. Было там несколько фраз и о Савмаке. Но ничего больше о Боспорском царстве я не знал. Почему она вдруг вспомнила про него? Как это можно - знать Боспорское царство и не знать Советского Союза? Что она за человек? Откуда она взялась? Из какого-нибудь кургана вылезла?.. Откуда... Откуда... Как это по латыни?.. "Unde", кажется... А может, не "unde"... Ну и что? В крайнем случае, она скажет свое "поп intellego".
      - Unde venisti? 3 - спрашиваю я.
      Видимо, я не ошибся. Видимо, Корнелия поняла. Она снова показывает рукой на небо и коротко отвечает:
      - Inde veni.
      - Что она говорит? - спрашивает меня Витька. - Чего ты от нее добился?
      - Она говорит, что пришла оттуда. - Я показываю головой вверх. - Что там у нее друзья. Она не знает, что такое Советский Союз, но помнит, что здесь когда-то было Боспорское царство. Все это кажется мне бредом, Витька... Самым настоящим бре
      1 Эта земля - Советский Союз.
      2 Эта земля была Боспорским царством.
      3 Откуда ты пришла?
      дом. Может, она сбежала из сумасшедшего дома?
      Витька искоса глядит на Корнелию, усмехается.
      - Не похоже. У больных не такие глаза. И потом в сумасшедших домах наверняка нет таких стильных спортивных костюмов. Их, кажется, нет даже в наших магазинах.
      Я внимательно смотрю на ее костюм. Он тонкий, почти черный и шелковистый. Какие-то неуловимые серебристые нити поблескивают в нем. Я гляжу на ее ноги. Они обуты в очень странную обувь. Я еще ни разу не видел такой обуви. Это какие-то литые, плотно обтягивающие ступню боты с небольшими широкими каблучками. Эти боты сделаны не из резимы и не из полиэтилена, а из какого-то совершенно неизвестного мне материала. И на них нет никаких застежек. Непонятно, как снимают и надевают эту обувь.
      - Посмотри на ее боты, - отвернувшись, говорю я Витьке. Таких бот я тоже не видел в наших магазинах.
      Витька смотрит, И кивает.
      - Тут все не так просто, - произносит он. - Если сопоставить ее слова с тарелкой, которую мы видели, и с теорией относительности, то может получиться не такой уж и бред...
      - Ты думаешь, она прилетела?
      - А почему бы и нет?
      - Но ведь во времена Боспорского царства не было космических кораблей!
      - На Земле не было, - уточняет Витька. - А где-то, может, и были.
      - Думаешь, она прилетала на Землю раньше?
      - Аллах ее знает... Может, прилетала... А может, и не она, а ее предки... И язык, может, они изучили... Тут сразу не сообразишь...
      - Почему же тогда эти космонавты прислали к нам именно девушку?
      - А может, у них матриархат?
      Витька улыбается.
      Корнелия беспокойно переводит взгляд с Витьки на меня и с меня на Витьку, Она понимает, что мы говорим о ней. Она, видимо, хочет понять, что мы говорим. Но ей, конечно, трудно это понять. Даже просто невозможно, если только на самом деле она из всех земных языков знает одну латынь.
      - Слушай, Витька! - Меня вдруг осеняет. - В Симферополе наверняка отыщется хоть один знающий латинист. В педагогическом или в медицинском... Кто-нибудь должен быть! Мы его завтра найдем и выспросим у Корнелии все, что можно. Лады?
      - Это единственный выход. - Витька пожимает плечами. Если только она до завтра не сбежит от нас.
      - Ее нужно покормить, - говорю я. - И уложить спать в машине. От заботливых не сбегают.
      Витька послушно лезет в рюкзак, достает кружку, ложку, пачку печенья и сахар.
      - Может, что-нибудь посолиднее? - спрашиваю я.
      - Вряд ли она сейчас очень хочет есть, - возражает Витька. - Поставь себя на ее место... Сейчас важен, так сказать, символ.
      - Доставай и для нас кружки, - говорю я. - Она не будет одна.
      - Это ты прав. Хорошо, хоть не вылили чайник...
      Через пять минут во всех трех кружках уже наяит чай теплый и сладкий.
      Я протягиваю одну кружку Корнелии. Я не могу вспомнить, как по-латински "пейте". Я протягиваю ее молча.
      Витька так же молча протягивает ей печенье. Она берет и то и другое и благодарит нас взглядом. Мы пьем чай молча и не спеша. Корнелия смотрит на нас и тоже пьет его молча и неторопливо. И мне кажется, что она не просто пьет его, а пробует как незнакомый, совершенно незнакомый напиток. Кончив пить, она опускает кружку и говорит:
      - Grato 1.
      1 Благодарю.
      Я не помню этого слова, но понимаю его. Ведь до сих пор в Италии говорят; "Грацио, синьор".
      Витька подносит к ее кружке чайник, чтобы налить еще, но Корнелия улыбается и закрывает кружку ладонью.
      "Нужно спросить ее, что она собирается делать дальше, думаю я. - В конце концов она вовсе не обязана ехать с нами в Симферополь. У нее могут быть какие-то свои планы. Как это будущее время?.. Quod fueris... - что будешь ты... Делать... Как же это по латыни "делать"? Ага: facio, feci, factum... A вот инфинитив?.. Впрочем, леший с ним, с инфинитивом! Не на экзамене... Спрошу так!"
      - Quod fueris feci? - говорю я Корнелии.
      Она еле заметно улыбается. Видно, я все-таки ошибся. Но она поняла вопрос. Это главное.
      - Vivere, - отвечает она.
      "Vivere", - медленно соображаю я. - "Vivo" - живу. "Жить!" Что ж, это очень даже неплохая программа!
      - Какие истины она тебе еще открыла? - интересуется Витька.
      - Я спросил, что она собирается делать, - объясняю я. Она ответила, что собирается жить.
      - Спроси еще ее - где?
      - Попытаюсь...
      Слово "где" я уже употреблял - ubi. Значит: Ubi fueris... где будешь ты...
      - Ubi fueris vivere? - спрашиваю я.
      И немедленно получаю ответ:
      - Inter hominum vivere.
      - Среди людей, - вслух перевожу я Витьке этот ответ Корнелии.
      - Она неглупая девчонка. - Витька усмехается. - И не болтлива... Лаконизм у нее истинно древнеримский.
      Витька медленно поднимается, идет к машине и, открыв заднюю дверку, залезает внутрь. Я догадываюсь, что он вытаскивает одеяла. На сей раз нам придется спать на земле...
      А Корнелия следит за Витькой. Она смотрит на него любопытно и настороженно. И на голубую машину, которую Корнелия, видимо, только сейчас заметила, она тоже смотрит настороженно.
      Наконец Витька выкидывает на траву два одеяла, подушку и старый ватник, который должен сегодня служить подушкой кому-то из нас. Выбравшись из машины, Витька говорит мне:
      - Тащи ее сюда.
      Я встаю и жестом приглашаю Корнелию к машине. Девушка поднимается и идет рядом со мной. Она идет вроде спокойно. Но я чувствую, что вся она напряжена и чего-то боится. Она почему-то не верит нам, хотя, видимо, и хочет и старается верить. Несмотря на то, что она с самого начала назвала нас друзьями, мне кажется, она все время ждет от нас какого-то подвоха, какого-то коварства. Но она явно не хочет показывать нам это свое недоверие. Видимо, понимает, что оно не заслужено и потому - обидно.
      Мы подходим к машине. Витька уже откинул переднее сиденье, и в машине сейчас широкая, удобная кровать. Сзади, в углу, лежит подушка. Витька показывает Корнелии на эту кровать, объясняет жестами, как открываются и закрываются дверцы.
      Корнелия забирается в машину, открывает и закрывает дверцы сама. Она все поняла и благодарит нас улыбкой и коротким, звучным словом "grato".
      Мы с Витькой отходим от машины, и Корнелия сама захлопывает дверцу. Мы расстилаем одеяла возле покрывающихся пеплом головешек костра, и я сворачиваю себе под голову стеганку. Затем мы долго лежим молча и курим. И стараемся не смотреть в сторону машины. Мы смотрим на звезды, и я снова вижу, как одна из них неторопливо и прямо движется среди других. Конечно, это может быть наш или американский спутник. Но это может быть и корабль, на котором остались друзья Корнелии, Кто они? Откуда? Почему они не спустились вместе с ней на Землю? Неужели завтра мы узнаем все это?
      В конце концов, если мы не найдем в Симферополе латиниста, я куплю словари и учебник по латыни и сам выспрошу обо всем Корнелию. Ради того, чтобы нормально поговорить с ней, стоит выучить латынь. Эх, учил бы я ее, когда мне положено было это делать! Может, уже сейчас я знал бы то, чего не знает еще ни один человек на земле!..
      2.
      И вот мы уже мчимся по шоссе к Симферополю. Корнелия сидит рядом с Витькой и жадно глядит вперед и по сторонам. Я сижу сзади. На коленях у Корнелии небольшой белый ящичек с мягкой ручкой и закругленными углами. Он похож на пластмассовый. В нем нет ни трещинки, ни щели. Непонятно, как он открывается и открывается ли вообще. Этого ящичка не было у Корнелии, когда она подошла к нашему костру. У нее ничего тогда не было в руках. Видимо, она оставляла его где-то на поле с кукурузой. Видимо, она выходила за ним ночью из машины, когда мы с Витькой спали. Что может быть в этом ящичке? Должно быть, об этом думаю не только я. Витька тоже несколько раз искоса поглядывает на этот белый ящичек. В небольшом зеркальце, которое прикреплено над ветровым стеклом машины, мне хорошо видны чуть усмехающиеся карие Витькины глаза. Мы иногда обмениваемся с ним взглядами, пользуясь этим зеркальцем.
      Корнелия не замечает нашего немого разговора. Она удивленно и жадно смотрит на серую ленту шоссе, на встречные и попутные машины, на поля и дома, которые проносятся мимо. Неожиданно она поворачивается ко мне и спрашивает:
      - Quo vehimus?
      "Qui pro quo", - вспоминаю я. - Кто куда. Значит - куда... Наверно, едем... Как ответить ей? В город? "Urbs, urbis..." Отсюда и "урбанизм".,.
      - Pro urbe, - отвечаю я.
      Видимо, я опять что-то напутал, потому что Корнелия чуть заметно усмехается. Но все-таки она понимает. И благодарит своим коротким "grato". Машина несется дальше, обгоняя грузовики и автобусы, и солнце яростными лучами бьет в нас слева, и Корнелия жадно глядит вперед, а я почти неотрывно гляжу на Корнелию. Она очень нравится мне, эта девчонка, прилетевшая к нам не то из космоса, не то из древнего Боспорского царства. Кто бы она ни была, откуда бы она ни явилась-она очень нравится мне!
      Теперь, при свете дня, я вижу, что у нее голубые глаза. Вчера, у костра, они казались темными.
      Это очень редко бывает - черные волосы и голубые глаза. Может, именно поэтому Корнелия так необычно красива?
      Мы завтракаем в небольшом еще почти пустом пригородном кафе и снова садимся в машину и едем теперь уже не спеша, останавливаясь почти у каждого большого перекрестка и расспрашивая, как добраться до пединститута.
      Пединститут гудит. Идут приемные экзамены. У подъезда и в коридорах полно молодежи. Я вижу, как любопытно и удивленно глядит Корнелия на на всех этих озабоченных мальчиков и девочек с книгами. Она хочет понять, где мы находимся, и коротко спрашивает меня:
      - Schola est?l
      - Supеra schola est 2, - отвечаю я. Эти слова мне, слава аллаху, знакомы. В них не запутаешься.
      Я замечаю, что мальчики и деючки в коридорах глядят нам вслед. Вернее, не нам, а Корнелии. Мы с Витькой им неинтересны. А в Корнелии они инстинктивно чувствуют какую-то необычность.
      Мы, наконец, находим канцелярию и у задерганной секретарши пытаемся выяснить, есть ли в институте латинист и как его найти.
      1 Это школа?
      2 Высшая школа.
      Секретарша даже не сразу понимает, что нам надо. Она отвечает, что вступительных экзаменов по латыни в институте нет.
      Витька хохочет. Мне почему-то не до смеха, и я невольно тянусь в карман за сигаретами.
      - Вы успокойтесь, - миролюбиво говорит Витька. - Поглядите на нас. Мы ведь не похожи на абитуриентов. Нам нужно только узнать, где живет ваш преподаватель латинского языка, его адрес. Только адрес!