Глава №25

Появление агента Стрекозы в кабинете психоневропатолога М.Г. Азбарагуза

Три дня и три ночи не отходил психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз от постели больного Толика Прутикова.

Одиннадцать врачей уже семь раз обсуждали опасное заболевание мальчика и не пришли ни к какому окончательному выводу.

И однажды, когда Моисей Григорьевич после очередного осмотра и изучения всевозможнейших анализов в большом бессилии упал на диван в своём кабинете, старший санитар Тимофей Игнатьевич посоветовал прямо-таки загробным голосом:

– Воздух надо из выдающегося человека регулярно откачивать или – ещё даже лучше – выпороть его надо.

– Ненаучно это, – еле слышно ответил Моисей Григорьевич. – Притом окончательный диагноз ещё не поставлен.

– Но выпороть-то никогда не вредно! Это вроде санобработки будет. Отец мой, ныне, правда, покойный, возьмёт, бывало, ремень, позовёт меня, а я у него самый любимый, самый послушный сын был, и скажет: «Хорошо ты, Тимофей, себя ведёшь, просто приятно на тебя посмотреть моим родительским глазам. Услада ты моему отцовскому сердцу. Но чтобы ты и впредь не испортился, давай-ка мы тебе небольшое наказание организуем». А слово отца – закон для сына. Получал я некоторую профилактическую порцию. Это и с воспитательной точки зрения полезно, а с медицинской – так тем более: кровь разгоняет, нервы успокаивает.

– Не могу же я в своём научном труде написать: рекомендуемый метод лечения – порка?!

– А вы и напишите по-научному. Не порка, а специальная санитарная обработка задней поверхности организма медицинским стерильным ремнём. Ясно, понятно и научно!

– Я готов поверить в то, – сдерживая чисто научное раздражение, сказал Моисей Григорьевич, – что рекомендуемая вами специальная санитарная обработка задней поверхности организма изредка может быть и полезна для здорового ребёнка. Но Толик болен! Опасно болен! Наконец, загадочно болен!

– Потому и заболел, что, когда был здоров, его ни разу санитарно не обработали! – убеждал старший санитар Тимофей Игнатьевич. – Сидит, извините за ненаучное выражение, балбес на постели, в зеркало уставился, сам собой любуется и всех дураками, даже меня, считает! А я бы зеркало у него отобрал, кормить бы перестал и выпорол бы!.. То есть, виноват, санитарно обработал… А почему воздух откачивать нельзя?

– Потому что деформируется кожа. Появятся глубокие морщины и складки. Оставьте меня.

Старший санитар Тимофей Игнатьевич, с сожалением глядя на очень взволнованного Моисея Григорьевича, проворчал:

– До того детей распустили, что не поймёшь, где психическое заболевание, а где – дурость обыкновенная. Всё оттого, что не применяют методов физического воздействия на организм. Вот смотрю я сейчас – после Толика Прутикова – на толстых и думаю: не сумасшедшие ли?

Настроение у Моисея Григорьевича, и без того нерадостное, вконец испортилось. Он прилёг на диван и неожиданно для себя крепко заснул. Сколько он проспал, неизвестно, но проснулся он так же неожиданно, как заснул. Моисей Григорьевич вскочил, забегал по кабинету, чувствуя, что его разбудила какая-то интереснейшая мысль. Он заставил себя сесть, сосредоточиться и чуть не вскрикнул; бросился в коридор, стремительно прошёл в соседнюю комнату, где находился Толик, открыл дверь и с порога заговорил:

– Итак, мы отказываемся лечить тебя! Ты, как мы и предполагали, болен острейшей формой мании величия – манией дутикой. Наши исследования показали, что ты являешься не выдающимся человеком, а зазнайкой. В недалёком будущем тебя, может быть, ожидает мучительная смерть. От беспрерывных раздуваний и отдуваний твой организм день ото дня слабеет. Кожа и внутренние органы вступили в стадию деформирования. Выпускай из себя воздух, становись нормальным! Иначе не доживёшь до начала учебного года.

Даже в коридоре слышно было, как возмущался Толик, как кричал, плакал, кому-то чем-то грозил.

А Моисей Григорьевич, очень заметно взволнованный, попросил принести из «комнаты смеха» городского парка культуры и отдыха зеркало. Знаете, бывают такие: смотрит в зеркало нормальный человек, а в зеркале – уродище, и человеку это, представьте себе, смешно. А смешно человеку, видимо, оттого, что он по сравнению с уродищем в зеркале – прямо-таки красавец из красавцев!

Когда Толик, накричавшись, наплакавшись и нагрозившись, уснул, обыкновенное зеркало, в которое он любил любоваться собой, заменили зеркалом из «комнаты смеха».

По научному замыслу Моисея Григорьевича больной должен был настолько испугаться своего отображения, поверив, что он такой и есть на самом деле, что ему, больному, захочется стать нормальным, – а это уже проблеск сознания!

Размышления учёного прервал старший санитар Тимофей Игнатьевич:

– Там к выдающемуся человеку посетители пришли. Старичок Николай Степанович Уткин и его внучка Ниночка. Сказывают, что подарочек ему принесли.

– Объясните им предельно вежливо, что сегодня к больному нельзя. Пусть приходят хотя бы послезавтра.

Повернувшись к дверям, Моисей Григорьевич упустил тот самый момент, когда Толик проснулся и начал быстро-быстро надуваться.

Увидев себя в зеркале из «комнаты смеха», он закричал:

– Это не я! Не я это! Я не это!

– Не воображай, не воображай, не воображай! – громко зашептал Моисей Григорьевич. – Не зазнавайся, не зазнавайся, не зазнавайся! Быстрее отдувайся! Отдувайся быстрее! Иначе смертельный исход! Исход иначе смертельный!

Толик с ужасом смотрел, как страшное существо в зеркале повторяло все его движения, вскрикивал:

– Не я! Не я!! Не я!!!

И потихоньку начал худеть.

– Быстрее! Быстрее! Ещё быстрее! – командовал Моисей Григорьевич. – Худей, отдувайся! Худей, отдувайся! Иначе – клиническая смерть.

Толик стал худеть всё быстрее и быстрее, и наконец Моисей Григорьевич воскликнул:

– Победа! ПОБЕДА! Научная ПОБЕДА! ПОБЕДА научной мысли!

– Какая победа? – удивлённо спросил Толик. – В чём дело?

Закрыв собой зеркало из «комнаты смеха», Моисей Григорьевич показал Толику на обычное зеркало и торжественно сказал:

– Иди, взгляни на себя. Ты совершенно здоров. При помощи научной мысли мы победили опаснейшую болезнь. Ты вновь стал нормальным ребёнком.

– А какой я был?

– Вот какой! – Моисей Григорьевич разложил перед ним ворох фотографий, на которых в разных позах красовался раздутый самомнением Толик.

Пока он, не веря своим глазам, рассматривал фотографии, санитары унесли зеркало из «комнаты смеха» и отправили его в городской парк культуры и отдыха.

– Теперь тебе ничего не грозит, ты снова будешь жить и учиться! – возбуждённо говорил Моисей Григорьевич. – Сейчас тебе необходим куриный бульон! Идём!

Собрав силы, Толик с трудом встал, пошатнулся, еле-еле удержался на ногах и нетвёрдыми шагами направился к дверям.

Моисей Григорьевич распахнул перед ним дверь своего кабинета и приказал изумлённому старшему санитару Тимофею Игнатьевичу:

– Порцию куриного бульона! Срочно!

– Чем же я болел? – спросил Толик. – Я ничего не помню.

– И очень хорошо. Значит, болезнь прошла бесследно. А ведь временами она казалась мне неизлечимой. Теперь же всё позади!

Старший санитар Тимофей Игнатьевич принёс бульон и сказал Толику:

– Тут тебе подарочек посетители просили передать. Шоколадную плиточку. Сами они послезавтра придут.

– Нет, нет! Сладкое потом! Сначала бульон!

Где-то раздался звук, похожий на пистолетный выстрел. Толик ничего не слышал, а Моисей Григорьевич насторожённо вытянул шею. Старший санитар Тимофей Игнатьевич быстро вышел.

Не успел Толик допить бульон, как вдруг дверь распахнулась, в кабинет вскочила девочка в голубом платье с пистолетом в одной руке и с чёрной сумочкой – в другой. Девочка приказала:

– Руки вверх! Ни с места! Стреляю без предупреждения!

Она закрыла дверь на ключ.

– Позвольте, позвольте, позвольте! – возмутился Моисей Григорьевич. – Я тебя, маленькая негодница, научу вести себя…

Девочка подпрыгнула к нему и ударила его рукояткой пистолета в живот.

Психоневропатолог рухнул на пол.

Толик схватил тарелку (больше под рукой ничего не было), но успел лишь приподняться со стула. Девочка оглушила его ударом рукоятки пистолета по голове и забралась на подоконник.

Глава №26

Шпионы помогают ловить шпионов

– Остановите машину! Остановите машину! – попросил Фонди-Монди-Дунди-Пэк. – Или у меня что-то с головой, или с глазами, или… но…

Машина остановилась, и полковник Егоров предположил:

– Вполне возможно, что солнцем напекло. А в чём дело?

– Мне показалось… но этого быть не может… Я видел генерала Батона!

– То есть бывшего генерала Батона? – внешне невозмутимо спросил полковник Егоров. – Ведь он разжалован в рядовые. Где же вы его видели?

– Около больницы… вот сейчас проехали… Полковник Егоров снял с рычага трубку, заговорил:

– Я «пятнадцатый». Оперативную группу к областной психиатрической больнице. Остановиться у магазина «Электротовары». – И приказал шофёру: – Разворачивайтесь, к больнице!

– Не может быть, что я ошибся, – нервно бормотал бывший ЫХ-000. – Я его слишком хорошо знаю. Не за мной ли они прибыли?

– Сейчас разберёмся. Рыбку вы ловить научились. Теперь и шпионов ловить научитесь.

Машина остановилась.

У подъезда больницы разговаривали старик с небольшой козлиной бородкой и девочка в голубом платье с чёрной сумочкой в руках.

– Это Батон! – дрожащим голосом выговорил Фонди-Монди-Дунди-Пэк. – А девочка, верно, с площадки молодняка. С ней осторожнее.

– Спокойнее, спокойнее, никуда они не денутся, если это они. – Полковник Егоров снял трубку. – Я «пятнадцатый». У подъезда больницы старик и девочка. Будьте наготове. Если побегут, действуйте самостоятельно. Если я сниму кепку, сразу ко мне. С девочкой осторожнее.

(Неудобно мне, рядовому запаса, годному только к нестроевой службе, критиковать полковника, но как автор я имею право сделать ему замечание. Полковник Егоров очень любил всё делать сам и часто рисковал своей жизнью. Вот меня и спросят: почему я разрешаю ему это делать? А я отвечу, что я за него не отвечаю. Он полковник, я рядовой, ему виднее).

Полковник Егоров вышел из машины и, делая вид, что рассеянно смотрит по сторонам, направился к подъезду больницы.

Шёл он вразвалочку, засунув руки в карманы, даже зевнул два раза – сразу видно: устал человек, идёт к себе домой.

И никогда бы ничего бы не заподозрил в такой обстановке бывший генерал Батон и агент Муравей, а в данный момент дедушка Николай Степанович Уткин. Идёт к ним человек в резиновых сапогах – рыбак или охотник – чего тут особенного?

Зато младший сержант Стрекоза, она же внучка Ниночка, которую с малых лет воспитывали как злобного зверька, сразу унюхала опасность и зоркими глазами разглядела, кто остался в машине. Она раскрыла сумочку, где лежал пистолет.

Муравей шепнул:

– Закрой ты… сумочку!

– Иди к машине, – шепнула она, – там ЫХ-три нуля. Стреляй без предупреждения! Иди, тебе говорят!

И тут не выдержали нервы у Фонди-Монди-Дунди-Пэка. Он понял, что сейчас будут стрелять, и решил, что опасность грозит полковнику Егорову. ЫХ-000 выскочил из машины, и Стрекоза, не целясь, выстрелила.

Он схватился за плечо и упал с криком:

– Не отпускайте её!

Муравей, не ожидая приказания, поднял руки вверх и сказал в сердцах:

– Фарата ыра! (Какая дура!)

Полковник Егоров с товарищами скрылись в подъезде вслед за Стрекозой.

Протягивая руки для наручников, Муравей бормотал:

– Нон агента, ава… (Не агент, а…)

Фонди-Монди-Дунди-Пэк сразу, так сказать, после рыбалки угодил в больницу.

А Муравей сидел в машине и болтал:

– Нисколько не жалею, что попался. Всё равно родители меня домой не пускают. До генерала при Шито-Крыто мне не дослужиться. Зато сейчас он лопнет от злости. Представляю его физиономию, когда он узнает, что его любимая Стрекоза влопалась! Правда, живой вам её не взять. В крайнем случае, она сама себе глотку перегрызёт.

Раздалось несколько выстрелов.

– Стреляет она здорово, – продолжал болтать Муравей, – и патронов у неё достаточно. Не завидую я вашим работникам.

Здание оцепили. Все ходы и выходы были перекрыты. Стрекоза остановилась на карнизе между двумя окнами на высоте четвёртого этажа, прижавшись спиной к стене.

– Чего я только в жизни не видел… – говорил полковник Егоров, – но вот девочку-шпиона… Хоть глазам своим не верь. Сейчас всё спокойненько обдумаем. Давайте, как на рыбалке, – не дёргать и не дёргаться.

Моисей Григорьевич сидел на диване, постепенно приходя в себя, и бормотал:

– Вот это удар… вот это кошмар… сумасшедший дом, а не психиатрическая больница…

Полковник Егоров отдавал приказания:

– Установите на подоконнике радиодинамик. Подключите микрофон… Приведите арестованного… Моисей Григорьевич, вам лучше уйти отсюда. А тебе, Толик, везёт на шпионов, они вокруг тебя так и бегают.

Когда Моисей Григорьевич и Толик ушли, ввели Муравья.

– Господин генерал, – обратился к нему полковник Егоров, – передайте вашей очаровательной напарнице наше предложение сдаться. Я пытался с ней говорить, но она или не слышит, или не желает отвечать. Объясните ей, что её положение совершенно безвыходно.

– К сожалению, я всего-навсего бывший генерал, а ныне я просто агент Муравей и нахожусь под командованием младшего сержанта Стрекозы, чтоб ей пусто было, между нами говоря. Она ни за что не сдастся. Она и не знает, как это делается, зачем и вообще, что это такое. Она будет отстреливаться до последнего патрона. А последний всадит в себя, да так метко, что тут же испустит свой шпионский душок.

– И всё-таки поговорите с ней. Вот микрофон.

Батон заговорил (привожу дословный перевод):

– Стрекоза, благодаря твоей тупости и глупости, и психопатству, мы попались. Слава богу, я в наручниках, и на душе у меня благодать. Кончай базар, бросай пистолет, иди сюда, и всё будет в порядке. Дадут фруктовки.

В ответ Стрекоза раскричалась (ругательства не перевожу):

– Хрычто фуренти! У меня достаточно патронов! Айм добл найн! Пусть только высунутся! Ферг морг гарди! И чтоб я больше не слышала твоего гнусного голоса, предатель! Эссенто аро фаг! Я должна и в тебя влепить пулю, барритиг финик долдо!

Она ещё долго кричала, голос часто срывался на визг, и Батон морщился и виновато смотрел на полковника Егорова, так как ничего не мог разобрать. Наконец Стрекоза умолкла, будто задохнулась от злобы.

Выслушав перевод, полковник Егоров проговорил:

– Ругается она здорово. А сколько времени она может простоять вот так на карнизе?

– Теоретически – пока не умрёт. Практически – недели полторы, чуть больше. Живой её всё равно не взять, поверьте мне. Я эту публику знаю, сам работал на площадке молодняка. Зачем она вам?

– Это уж наше дело. Будем ждать ночи. Приготовьте сетку, прожекторы и сирены. Вызовите ещё людей. Будьте предельно осторожны.

– И приготовьте крепкий мешок, – посоветовал Батон. – Если вы каким-то чудом схватите эту чёртову Стрекозу, без мешка вам придётся туго. Она ведь ещё и кусается и царапается. А уж как она дерётся… класс!

Глава №27

Драка гавриков и шпиончиков

Агент Стрекоза сообщила, что задание выполняется успешно: ЫХ-000 обезврежен, найден след Толика Прутикова, агент Муравей работает отлично.

Генерал Шито-Крыто удовлетворённо откинулся в кресле и даже прорычал свою любимую песенку:

Эх, если бы у него была возможность поспать! Ему бы не понадобилось мягкой постели: спать он может сидя, стоя и даже на ходу. Но спать нельзя! Надо работать, работать и работать! Иначе все мечты так и останутся мечтами.

План операции «Братцы-тунеядцы» почти готов. Вот он. Сто три толстенные папки. Скоро, скоро исполнится заветнейшая мечта генерала Шито-Крыто, мечта, исполнение которой когда-то началось с пустяка, когда он предал свою родную маму. Ха, скоро он предаст сотни, тысячи, миллионы мам!

Генерал Шито-Крыто от радости заподпрыгивал в кресле, выкрикивая:

– Ух! Ах! Эх! Ух! Ах! Эх!

Неизвестно как возникший в кабинете офицер Лахит выждал, когда начальство кончило подпрыгивать, и доложил:

– Шеф, в приёмной господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер!

– Просить! Сейчас он у меня попрыгает!

– Майль! – проорал ещё с порога фон Гадке. – Я прекрасно отдохнул! А как вы, господин генерал?

– О, я бы никогда не стал генералом, если бы позволял себе отдыхать! Это мне не положено. Столько дел! Тем более в момент пребывания вас у нас. Я вот тут сидел и напряжённо думал, как с наибольшей для себя пользой использовать ваш долгожданный визит к нам? Не упустить бы чего из вашего огромного опыта по работе и борьбе с детьми.

– Располагайте мной, моими знаниями и опытом как вам угодно. А я с глубоким интересом ознакомлюсь со всем, что вы сочтёте возможным мне продемонстрировать. Больше всего меня, конечно, интересует площадка молодняка. Мне так и не терпится сравнить ваших шпиончиков с моими гавриками.

– И мне не терпится сравнить наши кадры. – И генерал Шито-Крыто пригласил высокого гостя низенького роста следовать за собой.

Увидев любимого начальника, двадцать восемь шпиончиков подняли такой неописуемый гвалт-писк-рёв-вой с галдежом, что дежурный офицер на полторы минуты включил пожарный брандспойт. Под струёй холодной воды шпиончики присмирели.

Фон Гадке сказал с уважением:

– Содержите вы их замечательно. Но простите меня… – Он не сдержал откровенной усмешки. – Ваши шпиончики ещё слишком малы. Мои молодчики разделаются с ними в айн, то есть в один момент.

– Оччччччень сомневаюсь! – резко ответил генерал Шито-Крыто. – Я им никогда не говорю, что они маленькие. Они и не подозревают об этом. Согласны вы или нет помериться кадрами?

– Простите меня, но… я не понимаю…

– Зато я понимаю, господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер! Если вы боитесь за своих болванов, отменим драку. Вот и всё.

– Я боюсь за моих болванов, то есть гавриков?! – заикаясь от возмущения, крикнул фон Гадке. – Да мои болваны да ваших шпиончиков… да ваших шпиончиков да мои гаврики…

– Ваши условия! – рявкнул генерал Шито-Крыто.

– Поймите! Вы! Мои три гаврика из ваших двадцати восьми шпиончиков сделают двадцать восемь истерзанных трупиков!

– Тогда так им и надо. Значит, плохие экземпляры. Ваши категорические условия, повторяю?

– Какие могут быть условия? Пусть дерутся до победного конца. Выпускайте своих, а я своих. Ей гот, мне смешно!

– Вам смешно?! – генерал Шито-Крыто побагровел, посинел и, став совершенно зелёным, проговорил: – Вон там яма. Ваши болваны скидывают туда моих шпиончиков. Если скидают всех живыми или мёртвыми, вы победили со счётом двадцать восемь – ноль. Если мои шпиончики загонят ваших болванов в клетки и закроют на висячие замки, вы проиграли со счётом ноль – три. Драку не останавливать. Время драки не ограничивать. Ничьей быть не может.

– Прекрасно! Договорились! Замечательно! Зэргутно! О майн бог! Начинаем! – Фон Гадке в нетерпении переступал ножками, обутыми в сапожки разных цветов, и потирал ручки, одетые в разных цветов перчаточки. – Я вам не завидую! Я вас жалею!

– Я тоже вам не завидую, но зато сочувствую! Мы ещё не договорились о награде победителю.

– Вы платите мне полную стоимость трёх гавриков!

– Не согласен! Я плачу вам полную стоимость трёх гавриков в тройном размере! А если победят мои шпиончики, вы отдаёте мне своих болванов бесплатно.

Фон Гадке обомлел, ещё шире раскрыл свой широченный рот; длиннейшие фонгадские уши зашевелились, совиные глаза заморгали, и только острейший нос оставался неподвижным.

– Испугались? – очень насмешливо спросил генерал Шито-Крыто. – Я знал, что в последний момент вы струсите.

– Никогда! – Фон Гадке топнул ножкой, обутой в белый сапожок. – Ни за что! – Он топнул ножкой, обутой в чёрный сапожок. – Согласен на ваши условия! Начинаем! – Он достал из карманчика радиопередатчик и приказал: – Номер пятый, номер девятый, номер сорок седьмой, ко мне бегом марш!

А генерал Шито-Крыто подошёл к клеткам и спокойно заговорил:

– Слушайте меня внимательно. Дело пахнет крупной потасовкой и фруктовкой по бутылке на каждого. Сейчас сюда явятся три болвана-субъекта. Они вас будут жестоко бить и скидывать в яму с очень грязной и очень холодной водой. А вы должны их, субъектов-болванов, загнать в клетки и закрыть на висячие замки. Повторяю, каждый получит по бутылке фруктовки, а может быть и по котлетке.

Шпиончики взвыли от восторга.

На площадке появились три гаврика, рявкнули:

– Фиг майль!

– Сам фиг! – задразнились шпиончики. – Сам фиг!

– Дай им время разозлиться! – приказал дежурному офицеру генерал Шито-Крыто. – О ходе драки докладывать мне регулярно, но не слишком часто. Господин оберфобергогердрам… Дальше забыл! Я пошёл. У меня нет времени любоваться победой моих шпиончиков. Не желаю вам успеха. Всего вам наихудшего.

– Как хотите! Как хотите! – зло проверещал фон Гадке. – За последствия я не отвечаю. Готовьте вашим шпиончикам памятнички!

Шпиончики скулили от нетерпения, тряся дверцы руками и ногами.

– Приготовиться к потрясающей драке! – скомандовал дежурный офицер, а дежурные солдаты стали снимать с клеток висячие замки. – Милые детки, ждут вас котлетки! Будете ловки – ждёт вас фруктовка!.. Внимание… Ещё раз приготовиться к потрясающей драке, да-а-а… смотри у меня! Да-а… душа из тебя вон!

Ненадолго наступила абсолютная тишина. Шпиончики абсолютно затаили дыхание, и как только раздался выстрел из пистолета, с дикими воплями выскочили из клеток и бросились на гавриков.

На что же, по-вашему, рассчитывал генерал Шито-Крыто? Почему он так был уверен в победе своих питомчиков?

Во-первых, потому что гаврики – хоть это, может быть, и отличные автоматы-болваны, но всего-навсего только болваны, хотя и автоматы. А шпиончики – пусть хоть и плохие людишки, но людишки. Они хитры, подлы, боятся за свою шкурку, очень хотят есть и не хотят валяться, живыми или мёртвыми, в яме с очень грязной и очень холодной водой.