Глава № 58

Папа Юрий Анатольевич овладевает искусством ведения домашнего хозяйства. Осложнения в семье Прутиковых в связи с приездом мамы

Мир и покой хотя всё ещё и не вернулись в семью Прутиковых, но дела в ней сейчас шли куда как лучше, если не учитывать того, что до сих пор Толик был в больнице, а мама на юге в санатории.

Перемены в семье в лучшую сторону начались с того дня, когда папа Юрий Анатольевич заявил торжественно и высокопарно:

– После долгих и мучительных раздумий, сопровождаемых глубокими переживаниями, я твёрдо решил в корне изменить свои взгляды на себя и на жизнь. Раньше семья жила для меня. Теперь я должен ей отплатить. Сейчас я буду жить для семьи. Одновременно буду положительным примером для сына.

– Большой принципиальный шаг вперёд делаешь, – одобрила бабушка Александра Петровна. – Овладел ты, Юра, наконец-то научным подходом к действительности.

– Я не знаю, как называется такой подход, но готовить пищу самостоятельно я научусь.

– Только переходи от слов к делу немедля, а то остынешь.

И папа Юрий Анатольевич от слов перешёл к делам – начал овладевать искусством качественного приготовления пищи на газовой двухконфорочной плите.

Не буду описывать все многочисленные случившиеся с ним мелкие, средние и крупные конфузы, которые он перенёс болезненно, но стойко.

«Книга о вкусной и здоровой пище» часто подводила Юрия Анатольевича, потому что была рассчитана на опытных хозяек, а он был начинающим хозяином. Однажды он, например, по всем правилам зажарил курицу, не вынув из неё ни зоба, ни внутренностей, не отрубив лапок и головы. Бррр – что получилось!

Но постепенно, консультируясь с Александрой Петровной и соседками, он кой-чему научился.

Настал день, когда в кафе он очень иронически сказал официантке:

– По всей вероятности, у вашего повара две бабушки.

– А почему вы так решили?

– Потому что он не умеет готовить. Такую бяку, простите, я могу сделать левой рукой на дырявой сковородке с прошлогодним маслом! – И, гордо подняв голову, Юрий Анатольевич вышел и больше ни разу не бывал ни в этом кафе, ни в других.

Дело не в том, что будто бы везде готовили плохо, а в том дело, что ему понравилось готовить. Вот так!

Конечно, времени на покупку продуктов и суету у плиты уходило немало. Но тут обнаружилось любопытное обстоятельство: ведь если делаешь много дел, получается, что у тебя много времени. Следовательно, для того, чтобы иметь как можно больше времени, надо делать как можно больше дел!

Однажды бабушка Александра Петровна, придя домой, обошла всю квартиру и, садясь за стол на кухне, очень удовлетворённо сказала:

– Если ещё и сына этому обучишь, я свою научную задачу могу считать выполненной.

– Ну а как суп?

– Душа больше желудка радуется. Только я в супе поджаренный лучок уважаю.

И они с Юрием Анатольевичем начали обстоятельно, со знанием дела обсуждать различные кулинарные тонкости.

Так вот и текла жизнь до приезда мамы. Она вернулась загорелой, помолодевшей, поздоровевшей и – недовольной.

– Представьте себе, я ни капельки не отдохнула, – заявила она, – ни на вот столечко не поправилась, почти не загорела и чувствую себя значительно хуже, чем до отъезда отсюда туда.

– Извини, – удивлённо сказал папа, – но твой внешний вид свидетельствует прямо о противоположном!

– Нельзя судить о человеке только по внешнему виду!

– Кормили, что ли, некачественно? – спросила бабушка. – Дождило? Или море недосоленное или пересолённое попалось?

– Там было много детей, – нервно объяснила мама, – и, представьте себе, у всех дети как дети. У всех бабушки как бабушки.

– А мамы как мамы там встречались? – сразу обиделась Александра Петровна.

– Я о другом! Все балуют детей, и дети растут нормальными! А я как вспомню… так весь загар сойдёт. Что с моим сынулей?

– Поправляется, – озадаченно ответил папа. – Уже принимает пищу, двигается. Немного разговаривает. Один раз рассмеялся.

– Ужас! Какой кошмар! – прошептала мама. – Разве я виновата, что все силы и время отдавала чужим детям? Но почему другим детям достаточно одной бабушки, и больше они ни в чём не нуждаются?.. О, ты, мама, вернулась к своим обязанностям? – спросила она, попробовав суп.

– Это моя работа, – скромно сообщил папа.

– Не смеши меня.

Александра Петровна и Юрий Анатольевич переглянулись и промолчали, ничего не стали ей объяснять. Она с курорта, устала, пусть, отдохнёт, придёт в себя.

Но в тот же день в семье начались осложнения. Узнав о научной регистрации ленивых и склонных к лени детей, мама предельно возмутилась:

– Какая бесчеловечная нелепость! Неужели мы должны и бедного Толика за… это… регистрировать?

– Да, это наш долг и спасение, – ответил Юрий Анатольевич, сразу приготовившись к тяжёлому разговору. – Неверным воспитанием мы искалечили ребёнка и…

– Кто искалечил? Я лично его почти не воспитывала. Это вы с бабушкой довели ребёнка второй раз до областной психиатрической больницы!

– Хорошо, мы с бабушкой. Тогда ты нам и впредь не мешай его воспитывать.

Не буду передавать этого длинного и действительно тяжёлого для всех разговора, который всё равно ни к чему не привёл – каждый остался при своём мнении.

Особенно была недовольна мама. Тоном, не терпящим даже самого маленького возражения, она заявила:

– Теперь моя очередь воспитывать сына. Я лучше вашего знаю детей, не первый год работаю в школе с большим контингентом учащихся.

Такого решения никто не ожидал, может быть, и сама мама, а поэтому оно вызвало сначала сильное недоумение, а затем не менее сильную растерянность.

– Решение твоё, мягко говоря… – пробормотал Юрий Анатольевич, – несколько… непродуманно. Ты просто не в курсе дела. Мальчика надо лечить личным примером.

– Ах, пожалуйста, не учите меня, учительницу, как надо воспитывать детей! – презрительно воскликнула мама. – Это смешно! – Она попробовала иронически рассмеяться, но ничего из этого не получилось.

Глава №59

Визит Фонди-Монди-Дунди-Пэка к генералу Шито-Крыто и неожиданный результат этого визита

Генерал Шито-Крыто сидел один в своём огромном кабинете и думал своей огромной, без единого волоска головой. Как ни странно, он ещё и предавался переживаниям. Он сидел и жалел, что приёмная пуста, нету там офицера Лахита. Конечно, он был проныра, каких свет не видел, предатель был тоже несусветный, денежки любил пуще жизни, в руках врагов оказался по жадности. Проклясть бы его и забыть!

И всё же он был помощник, живой человек, с ним всегда надо было быть начеку, полаяться с ним можно было, сейфом в него запустить можно было, зная, что он всё равно увернётся.

Талантливый был негодяй!

А талантливых негодяев становится всё меньше и меньше. Как прекрасно погиб в верхних слоях атмосферы фон Гадке! Напугал весь мир! Когда он сообщил, что летит с большой бомбой и вот-вот шарахнет её в место наибольшего скопления детей, со всех аэродромов мира взлетели самолёты, чтобы что-нибудь сделать с фон Гадке! Вот молодец! Вот образцовый подлец!

Остался генерал Шито-Крыто один-одинёшенек. Кого ему взять в помощники, когда кругом одни им самим воспитанные предатели и доносчики?! Офицер Лахит, царство ему небесное, считал страх одной из форм уважения, а эти просто боятся его, своего шефа, без всякого к нему уважения.

Разрешив себе попереживать ещё восемь минут – а переживания он считал бездельничанием, – генерал Шито-Крыто встал и заговорил совершенно мрачным голосом:

– Делаю разбор своих ошибок. Меня преследуют неудачи. Одна за другой. Другая за другой. Потом другая за одной и так далее. Ошибки мои – следствие недостаточной трудоспособности. Я ещё очень мало работаю. Ем два раза в неделю, например, по целых полчаса каждый раз. Буду есть только один раз в две недели, чтобы не тратить время на принятие пищи и чтобы не тратить силы на её переваривание.

(Я, автор, умоляю вас, читатели, обратить внимание на данный факт. Вот почему мерзавец, негодяй – сами подберите все бранные, но справедливые слова – редко бывает ленивым? Они, эти безобразники, всё действуют и действуют, а мы, в общем-то хорошие люди, часто занимаемся всякой ерундой…)

Генерал Шито-Крыто продолжал говорить самому себе:

– Я буду стойко переносить все заминки и неудачи, то есть не буду опускать руки перед бедой, впадать в истерики, падать от дикой злобы в обмороки. Теперь только я один знаю план операции «Братцы-тунеядцы» полностью. У врагов просто не хватит времени подготовиться к борьбе со мной. Но и медлить тоже нельзя. Если враги успеют зарегистрировать лентяев, наша задача значительно усложнится. Тогда они поймут всю меру опасности, нависшей над ними, и начнут усиленно действовать. Дай бог, чтобы регистрация лентяев у них затянулась! А я вот-вот, с минуты на минуту, с секунды на секунду отдам приказ о начале операции.

Закончив говорить, генерал Шито-Крыто снова стал прежним – грозным, хитрым, подлым, ловким, каким и был, пока его чуть не сломали следовавшие одна за другой неудачи. Он снова полностью был готов на самый трудный труд, на самую огромную и разнообразную деятельность на страх всему человечеству.

Он тут же приступил к делам как ни в чём не бывало, не подозревая, что где-то недалеко, прямо-таки поблизости, ему готовится очередная, но на этот раз почти смертельная неприятность.

Ведь в кабинете врача Супостата всё ещё сидел Фонди-Монди-Дунди-Пэк и говорил:

– Я уверен, что если бы ты был способен соображать более или менее здраво, я бы вскоре оказался на свободе, а в руках у тебя – сорок тысяч в хорошей валюте.

– Пойми, что во время наичрезвычайнейшего наивоеннейшего положения, – убеждал его собеседник, – никто не выпускается с территории «Гроба и молнии» без личного разрешения шефа и не в его машине. Ликвидируются все виды пропусков и пароли. Да и куда тебе спешить? Я спрячу тебя в подвал с медикаментами и…

– И обязательно предам при первом удобном случае! – добавил, усмехаясь, Фонди-Монди-Дунди-Пэк. – Безвыходных положений не бывает. Ведь я всё равно найду выход.

– Ты просто сумасшедший! Кстати, хочешь я устрою тебя в сумасшедший дом? А? Условия там у нас сносные, куда лучше, чем в карцере.

– Не мели чепухи. Мне нельзя ждать. Да и сорок тысяч в хорошей валюте долго ждать не будут. Ты думаешь, я не найду кого-нибудь, кто без раздумья возьмёт их? А?

Упоминание о деньгах, и особенно о том, что они могут достаться другому, совершенно вывело врача Супостата из всякого равновесия. Он закричал своим толстым голосом:

– А я тебе ни на грош не верю!

– Веришь. Иначе бы ты уже сто раз разделался со мной. Однажды ты со страху уже пытался выдать меня, – говорил Фонди-Монди-Дунди-Пэк, хотя на душе у него было тревожно и мрачно до того, что хотелось махнуть рукой и хлопнуть дверью. К тому же он боялся. Он боялся, что больше не вернётся обратно. Туда, где ждали его так называемые утренние и так называемые вечерние зорьки. Туда, где его не будут ловить. Там он сам будет ловить ершей и окуней.

Он сказал:

– Прощай, бывший приятель. С тобой каши не сваришь. Мне остаётся одно – уничтожить шефа. Тогда в суматохе я, может, и смогу выбраться отсюда и без твоей помощи, трус ты последний.

– Ты… ты… ты… – Врач Супостат шарил руками в столе, ища то ли оружие, то ля сердечное лекарство. – Ты соображаешь?.. Уничтожить шефа… это… этим не шутят!

– Я и не шучу. Давай расстанемся мирно, – предложил Фонди-Монди-Дунди-Пэк. – Я незаметно выйду из твоего кабинета, и ты тут же забудешь обо мне. Словно я там, в расплющенном гробу. А я обещаю забыть тебя.

– Ого! Вот это вэригутно! Вот это о’кейно! – Врач Супостат вскочил, но тут же обалдело выпучил глаза. – А сорок тысяч в хорошей валюте?

Тут не сдержался даже Фонди-Монди-Дунди-Пэк и показал бывшему приятелю большой палец, выразительно просунутый между указательным и средним.

– Без денег я тебя не отпущу! Без денег я тебя не отпущу! Руки вверх! – И врач Супостат вытащил два пистолета, один больше другого. – Деньги! Гони монету!

Фонди-Монди-Дунди-Пэку всё это надоело. Он закурил, мысленно ругая врача Супостата самыми последними словами. Вот уж действительно: свяжешься с дураком – сам соображать разучишься.

– А если, – предложил он, так как ещё не разучился соображать, – я добьюсь отмены наичрезвычайнейшего наивоеннейшего положения? Тогда ты, толстая твоя голова, ухитришься мне помочь?

– Ты меня абсолютно не интересуешь! – грубо рявкнул врач Супостат, уже действительно потервший способность сооражать, размахивая пистолетами. – Как мне получить деньги?

– Никак ты их не получишь, – брезгливо ответил Фонди-Монди-Дунди-Пэк, решительно вставая. – Аоиведерчик! Я иду уничтожать шефа. Сиди и не чирикай. Учти, что любым словом против меня ты навредишь только себе.

И он со спокойным и невозмутимым видом направился к дверям, а вслед ему неслось:

– Стой, стрелять буду! Стой, стрелять буду!

Едва за ним захлопнулась дверь, врач Супостат, как, впрочем, и рассчитывал Фонди-Монди-Дунди-Пэк, схватил телефонную трубку и прохрипел в неё:

– Шефа…

– Кто это? Чего надо? Быстро!

– Шеф… это я… Су… су…

– Супостат, что ли?

– Так… это… точно…

– Чего тебе, тунеядец? Быстро!

– Я не знаю… как… как сказать… не знаю…

– Тогда пошёл вон!

– Подождите, шеф, подождите! Нечто важное… катастрофическое… вас сейчас это… ну…

– Если ты быстро, в трёх-четырёх словах не скажешь ничего путного, я засажу тебя в карцер с крысами на двадцать с половиной суток! Кормить будут только мышами!

– Вас сейчас убьют! – заорал врач Супостат и с телефонной трубкой от страза залез под стол.

– У тебя что, мозги заплыли жиром? – тоже заорал генерал Шито-Крыто, но уже почти в психическом расстройстве.

– ЫХ-три нуля идёт убивать вас! У него много денег! Сорок тысяч в хорошей валюте! Я боюсь за вас, шеф! Прошу учесть, что я честно, хотя и трусливо, предупредил вас! Надеюсь получить по заслугам.

– Получишь, получишь по заслугам, немедленно получишь! – Генерал Шито-Крыто швырнул трубку на рычаг и приказал в микрофон: – Охрана! Врача Супостата, этого толстого пьяницу, в карцер с крысами на сто одни сутки! В меню только мышиное мясо!

Дверь открылась, и в кабинет вошёл Фонди-Монди-Дунди-Пэк, неторопливо приблизился к столу и сказал:

– Чао-мао, шеф. Вот мы и встретились ещё раз. Видимо, в последний.

Генерал Шито-Крыто, хрипло хрюкнув, вскочил, схватился правой рукой за грудь (пистолет он носил у самого сердца), покачнулся, хрипнул, но уже без хрюка, и осел в кресло, и замер, как бездыханный.

– Слаб ты нервами, оказывается, стал, – облегчённо вздохнув, произнёс Фонди-Монди-Дунди-Пэк и закурил. Курил он медленно, словно наслаждаясь каждой затяжкой, а на самом деле дым был горьким, в горле першило, и бывший ЫХ-000 просто пытался хоть немного унять волнение. Но ему было ещё и радостно: ни разу в жизни не работал он так рискованно и удачно, как вот сейчас.

Он включил рацию, настроился на нужную волну и начал передавать в эфир, не сводя глаз генерала Шито-Крыто:

– Щука… щука… я молодой рыбак… срочно готовь удочку… щука… щука… я молодой рыбак… срочно готовь удочку… Приём.

Из эфира полетел ответ:

– Молодой рыбак… молодой рыбак… я щука… я щука… удочка готова… удочка готова… Приём.

Фонди-Монди-Дунди-Пэк передохнул от подкатившей к горлу острой радости и ответил:

– Щука… щука… вас понял… щука… вас понял… Конец.

Теперь оставалось самое главное и самое опасное. Он включил микрофон и сказал:

– Срочно шофёра к шефу.

Итак, генерал Шито-Крыто неподвижно сидел в кресле, бывший его агент ЫХ-000 встал перед столом, и как только шофёр вошёл в кабинет, Фонди-Монди-Дунди-Пэк громко сказал:

– Слушаюсь, шеф! Немедленно еду, мы успеем, не беспокойтесь. У нас в запасе полчаса. – И, повернувшись к шофёру, приказал: – Быстро, быстро! Должны успеть! На аэродром!

Последние слова он договаривал уже в машине.

Ух… всё в порядке. Удочка, то есть самолёт, ждёт его.

«Прощай, „Гроб и молния“, бывшая „Тигры-выдры!“. Прощай, бывший мой шеф господин генерал Шито-Крыто! – думал Фонди-Монди-Дунди-Пэк. – Я больше не агент. Я просто рыбак. Больше меня ловить не будут. Я буду ловить рыбку большую и маленькую».

Он устало развалился на сиденье, взял телефонную трубку, попросил:

– Шефа.

Телефонистка ответила:

– Шеф в госпитале. Инфаркт. Кто спрашивает?

– Когда шеф выздоровеет, передайте ему от меня привет.

– От кого?

– Он знает.

– Простите, а что с шефом? – спросил шофёр.

– Разрыв сердца. По-научному – инфаркт. Это от переутомления.

…А утром Фонди-Монди-Дунди-Пэк уже спрашивал полковника Егорова:

– Когда я смогу поехать на рыбалку?

Глава № 60

Выздоровление Толика Прутикова

Психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз перед тем, как выписать из больницы Толика Прутикова, принял его родителей и бабушку у себя в кабинете и заговорил довольно суровым голосом:

– Мальчик абсолютно здоров. Более того, он стал значительно лучше, чем был до заболевания. Теперь его отличает высокая степень сознательности и полное понимание своих жизненных обязанностей.

– Нужно его регистрировать или нет? – поспешно спросила мама.

– Я бы даже не стал задавать такого вопроса, – очень строго ответил Моисей Григорьевич. – Мальчик нуждается в постоянном медицинско-научном контроле. Всё теперь зависит от вас. Будет в семье трудовая обстановка – мальчик вырастет психически здоровым.

– Позвольте, простите, – растерянно пробормотала мама. – Я что-то не совсем допонимаю. Вернее, даже не понимаю. Вы его вылечили или нет?

– Мы его вылечили, – ответил Моисей Григорьевич, – но организм мальчика предрасположен ко всем заболеваниям, связанным с ленью. Спасёт Толика, повторяю, только трудовая обстановка в семье.

– Будет, будет такая обстановка! – заверила бабушка. – Я за неё отвечаю.

Дома Толик с удивлением смотрел, как папа Юрий Анатольевич возится у плиты, ловко накрывает на стол, а мама безуспешно пытается ему помочь.

– Вот отдохну денёк, – сказал Толик, – и все вместе будем трудиться.

– Зачем – все? – поразилась мама. – Доктор сказал, чтоб обстановка была трудовая. И речи не было о том, чтобы всем трудиться. Папа всё прекрасно умеет делать! А ты под моим руководством начнёшь готовиться к новому учебному году.

– Да я всё успею! Я в больнице научился супы и компот варить! Картошку с колбасой жарить умею и чай заваривать!

– Это всё пока ни к чему, – авторитетно заверила мама. – Будем воспитываться по плану. Сначала добьёмся. высокой успеваемости и примерного поведения на уроках и в перемены. Доверьтесь мне. Ведь у меня большой опыт обучения и воспитания детей.

– Меня больше не надо воспитывать, – сказал Толик, – я теперь сам всё понимаю, честное слово! Моисей Григорьевич, знаете, как надо мной потрудился? Всю дурь из меня вытащил! – Он рассмеялся. – Всю дурь, кроме одной. Контрразведчиком я всё равно стану!