Глава №36

Лекция «Взрослый человек как результат развития ребёнка» и первые реплики из зала

(Главы № 36 и 37 написаны специально для взрослых, дети их могут не читать. (Примечание автора.))

Зал Дома политического просвещения был не просто переполнен, а ПЕРЕПЕРЕполнен. Полковнику Егорову пришлось стоять сжатым со всех сторон возбуждёнными, напуганными бабушками и дедушками, насторожёнными папами и мамами. Много было детей, но они как-то попрятались среди взрослых.

Психоневропатолог и учёный Моисей Григорьевич Азбарагуз долго пережидал гул зала и заговорил лишь тогда, когда гул этот утих.

– Меня не удивляет тот факт, – начал учёный, заметно волнуясь, – что на мою лекцию собралось такое значительное количество заинтересованных лиц. Дело здесь, конечно, не в моём более чем скромном имени, а в самой теме лекции. Итак, взрослый человек как результат развития ребёнка. Разработке этой трудной и благороднейшей в своей неблагодарности теме я посвятил всю свою научную сознательную жизнь. Как всякое научное открытие, работа моя встретила не только поклонников-сторонников, но и немало разнообразных противников.

Приступаю к изложению своих научных взглядов на ребёнка.

У некоторых из нас, родителей, а особенно у бабушек и частично у дедушек, неверный, ненаучный и, в конечном итоге, вредный для ребёнка взгляд на ребёнка.

Примерно ползала возмущённо прогудело.

– Мы всё время забываем, – повысил голос Моисей Григорьевич, – что ребёнок, пусть самого незначительного возраста, это уже человек и в недалёком будущем – взрослый человек. И если вы зададите мне вполне резонный вопрос: откуда берутся плохие люди, – я очень логично отвечу: в основном из плохих детей. Из Петеньки-лапушки образуется бандит с большой дороги, из Марусеньки-кисаньки, извините, опытная мошенница, из Васюленьки – крупнейший бюрократ и так далее. Я чуть-чуть сгущаю краски, но лишь для того, чтобы яснее выразить мысль. А кто всеми силами, сам того не замечая, иногда стремится к тому, чтобы дети выросли плохими?

МЫ!

Обычный пример: пятимесячный карапуз стукнул бабушку, простите, по очкам. А что говорит бабушка, как она реагирует на этот насильственный акт?

Из зала раздался восторженный голос:

– Ах ты, шалунишка ненаглядненький!

– Вот именно! – грозно сказал психоневропатолог и учёный Моисей Григорьевич Азбарагуз. – А это вовсе не шалунишка ненаглядненький, а хулиган пятимесячного возраста! Сдачи ему дать надо!

– Это младенцу-то?! – хором спросило примерно бабушек сорок.

– Он не только младенец, но и будущий взрослый человек! Бьющий бабушку по очкам безнаказанно в будущем способен и на убийство! Поймите это, иначе – крах воспитательной системы! Зал вздрогнул.

– Потрясающее наблюдение! Не все двоечники – жулики, но почти все жулики – бывшие двоечники! Далее! Почему бабушка в нашем свободном обществе находится чуть ли не в рабстве у внука или внучки?

– Это не рабство, а счастье! – крикнула бабушка из последнего ряда.

– Это не счастье, а безобразие! – ответил Моисей Григорьевич. – По моим научным подсчётам, которые, конечно, можно оспаривать, из ста плохих детей пятьдесят девять избалованы бабушками, одиннадцать – дедушками, пятеро – объединёнными усилиями бабушек и дедушек, двадцать – папами и мамами, и лишь двое испортились самостоятельно или по не известным науке причинам.

– Детство должно быть радостным и счастливым! – прогремел чей-то дедский голос.

– Не только детство, – ответил Моисей Григорьевич, – но и вся жизнь человека должна быть радостной и счастливой. А вы знаете, кто из взрослых страдает больше других? Как раз те самые, которых избаловали в детстве.

Папа Юрий Анатольевич непроизвольно вздохнул на весь зал, на него зашикали со всех сторон, а он нахмурился.

– Вот что пишет в дневнике, – оживлённо продолжал Моисей Григорьевич, – Вася Терёхин, десяти лет: «Когда родители просят меня что-нибудь сделать, мне хочется умереть!» Далее! Избалованный с детства и во взрослую жизнь входит неприспособленным, и жену-то себе выбирает типа бабушки! Повторяю свой первый научный вывод: избалованность и ленивость детей может превысить все допустимые нормы, станет социальной проблемой, требующей немедленного разрешения. А готовы ли мы к этому, к разрешению?

– Говорите, пожалуйста, по-русски, – попросила старушка из первого ряда, – а то мне страшно, а вот отчего страшно, никак не пойму.

– Я говорю по-научному, – объяснил Моисей Григорьевич, – иначе я не умею, ибо я учёный. Коэффициент бесполезного действия детей на сегодняшний день в некоторых районах нашего города увеличился, а коэффициент полезного действия детей – соответственно снизился. Перехожу к самому главному. Что является основным врагом ребёнка, врагом номер один?

Зал так притих, словно он был не ПЕРЕПЕРЕполнен, а совершенно пуст. Бабушки насторожённо вытянули шеи, повернув к трибуне то ухо, которое лучше слышало. Дедушки же, наоборот, втянули головы в плечи, словно ожидая удара. Папы и мамы виновато и ободряюще улыбались друг другу. И даже дети в такой обстановке абсолютно присмирели.

Моисей Григорьевич продолжал:

– Мы, учёные, с древнейших времён отвечаем: основной враг ребёнка, враг номер один – это лень, lenia tunejadica. Я не буду останавливаться на чисто научной стороне данного вопроса. Постараюсь передать его сугубо практический смысл.

Лень особенно страшна тем, что мало кто считает её заболеванием и тем более очень опасным, часто неизлечимым. Тунеядство проникает в организм человека не известными медицине путями. Последствия таких заболеваний ужасны. Полная или частичная потеря трудоспособности, полная и особенно часто – частичная потеря умственных способностей. Функциональные расстройства всего организма. Больной Романов Алик, тринадцати лет. Привык часами сидеть неподвижно, поджав под себя левую ногу и размышляя о том, как бы и чем бы заболеть, чтобы не идти в школу. Левая нога немела, но ему было лень заменить её правой, и постепенно левая нога высохла. Сейчас Алик Романов используется в качестве экспоната в одном научном институте.

Просто невозможно в рамках небольшой лекции хотя бы перечислить разнообразнейшие виды заболевания ленью у детей. В моём научном труде их описано двести шесть.

Задумайтесь над этим! Известно, что сам ребёнок излечиться от тунеядства не может. Ему требуется большая помощь семьи, школы, всего общества.

Тунеядничество легче предупредить, чем вылечить. Довольно большая группа довольно известных западных учёных утверждает, что человек ленив по природе и практически лень неизлечима. Они, кстати, описывают случаи, когда дети родились уже ленивыми.

Мы придерживаемся обратной точки зрения, но отмечаем, что процент ленивых детей не снижается. Как ни странно, это особенно бросается в глаза, когда анализируешь данные по благоустроенным районам города. Получается, что чем больше бытовых удобств, тем ленивее ребёнок. Конечно, это не значит, что мы ратуем за свёртывание жилищного строительства, нет! Но мы за то, чтобы взрослые поняли опасность, которую несёт с собой заболевание ленью.

Мамы и папы! Бабушки и дедушки! Старшие братья и сестры! Близкие и дальние родственники! Вашим детям, внукам и внучкам, младшим братьям и сестрам грозит почти смертельная опасность! Все силы на борьбу с ленью! Помните: сегодня – милый ленивый карапуз, а завтра, может быть, мягко выражаясь, негодяйчик, которому лень быть хорошим человеком.

Напоминаю, хотя и предвижу, какой поток возражений посыплется на меня. Пусть я сгущаю краски, пусть я преувеличиваю. Но для пользы дела я утверждаю, что особая, негативная роль в привитии детям закоренелых навыков тунеядства принадлежит бабушкам, частично – дедушкам. А мамы и папы передоверили им детей, ссылаясь на занятость.

Тут все бабушки в зале ахнули, а дедушки возмущённо крякнули. Мамы и папы ободряюще улыбнулись друг другу. Дети удовлетворённо хихикнули.

– Я заканчиваю, – устало оказал Моисей Григорьевич. – Не сомневаюсь в нашей победе. Не сомневаюсь я и в том, что наши уважаемые бабушки ещё много сделают в нелёгкой борьбе с детской ленью. Не отстанут от них и дедушки, и мамы с папами. Мы окажем народу огромную помощь, если сообща примемся за полное искоренение лени у детей.

Объявили перерыв.

Такой поднялся галдёж, словно учеников школ двадцати пяти одновременно выпустили на большую перемену в один двор.

Полковник Егоров разыскал Моисея Григорьевича, крепко пожал ему руку, проговорил:

– Вы начинаете великое дело. Кстати, для сведения, вам надо знать, что некоторые иностранные разведки начинают готовить агентов прямо-таки чуть ли не с грудного возраста.

– Вот видите! – с жаром воскликнул Моисей Григорьевич. – Шпионы оценили значимость ребёнка, а иные бабушки упорно почитают своих внуков и внучек лапушками да кисаньками вплоть до призыва в армию или даже во время учёбы в институте.

– У меня к вам вопрос. Агенты, которых мы задержали у вас в больнице, они не пытались увидеть Толика Прутикова?

– Они за этим и пришли. Но я не разрешил.

– Спасибо, это ценные сведения, – поблагодарил полковник Егоров. – К сожалению, не имею возможности дослушать диспут. Дела. Достанется же вам от бабушек!

– О, ради науки я готов на любые муки!

Глава №37

Взволнованное, временами даже нервное обсуждение лекции М.Г. Азбарагуза

Когда после перерыва Моисей Григорьевич появился на сцене, в зале сразу наступила какая-то тревожная тишина, прерываемая глухим ворчанием дедушек и вздохами бабушек. Папы и мамы никаких звуков не издавали. Дети с интересом примолкли.

Первой к трибуне взбежала бабушка из первого ряда и торопливо заговорила:

– Ничего я почти не поняла. Ничего я почти не разобрала. А то, что я всё-таки ухитрилась понять, и то, в чём я с трудом разобралась, это ужасно. Вредно. Чу-до-вищ-но! Предположим, всем детям грозит лень. Прекрасно! То есть, наоборот, плохо. Но при чём здесь мы, бабушки?! Вы возвели на нас клевету и напраслину. Пусть это научно, но нечестно и несправедливо!

Все бабушки заулыбались и согласно закивали головами.

– По-вашему, получается, – ещё торопливее продолжала бабушка из первого ряда, – что мы воспитываем только лентяев. Но кто тогда воспитывает, например, Героев Советского Союза? Тоже мы, бабушки!

И под бурные аплодисменты бабушек она гордо села на своё место в первом ряду.

Вторым на трибуну поднялся очень высокий дед с очень короткой бородкой и сказал:

– Хорошо, что наука взялась за бабушек. Они – это действительно большая сила, но и зло тоже значительное. Простой арифметический подсчёт наглядно показывает, что на сегодняшний день бабушки пока воспитывают больше лентяев, чем Героев Советского Союза! Шумите, шумите сколько вам угодно! – обратился он к бабушкам в зале. – Истину вам всё равно не заглушить! А истина заключается в том, что внуков мы балуем, подходим к ним с заниженными требованиями. Мне известны случаи, когда молодые люди в возрасте девяти-десяти лет не умеют правильно намазывать масло на хлеб, хотя есть умеют здорово. Я беру на себя обязательство: из двух имеющихся у меня внуков хотя бы одного вырастить настоящим человеком. Чего и вам желаю.

– Я не знаю, зачем нас сюда пригласили? – всхлипывая на весь зал, спросила бабушка из последнего ряда. – Не нужна мне ваша трибуна! Я буду говорить правду со своего места! Зачем нас сюда позвали, я спрашиваю! Чтобы обидеть нас и наших чудесных, замечательных, удивительных внуков и внучек? А за что? Я считаю, что ребёнок должен расти здоровым. Вот моя основная задача. По-вашему же, получается, что ленивый, но здоровый ребёнок хуже, чем трудолюбивый, но, извините за выражение, рахитик. Где логика? Может быть, в этом есть наука, но логики, я считаю, нет! – Она помолчала, чтобы унять слёзы, уняла их и заговорила дальше: – Я кормлю, родители и школа обязаны воспитывать. Я обожаю своего внука и не стыжусь этого чувства. В нём смысл моей жизни. И мне совсем не трудно намазать ему хлеб маслом! Я это делаю с радостью и удовольствием. Лишь бы ел! У меня ещё далеко не всё, но от волнения я больше говорить не в состоянии.

– Можно вопрос? – Никто и не заметил, как на сцене оказалась такая маленькая старушка, что её самой не было видно за трибуной, а виднелась лишь чёрная шляпка с белым перышком. – Кто тут боится, что мы не умеем воспитывать? Кто тут сеет слухи, что мы выращиваем только лентяев? Наука, оказывается, боится. Вот так новость! По-научному получается, что не будет ленивых детей, зато появятся ленивые бабушки. К этому, оказывается, нас наука призывает. Интересно, что мы будем делать, если нам запретят все силы и здоровье отдавать детям?

– На заданные вопросы отвечу я! – Это заявила бабушка Александра Петровна. Она серьёзно прошла через зал, поднялась на сцену, встала рядом с трибуной. – Ленивая бабушка – понятие такое же неестественное, как, например, идеальный ребёнок. Я полностью признаю все научные претензии в наш адрес. По-моему, современная бабушка состоит из нескольких частей. Она и нянька, и прачка, и повар, и так далее. Но сколько бы профессий она ни совмещала, своей собственной, личной полнокровной жизни у неё нет. Бабушки годами не ходят в театры, не участвуют в художественной самодеятельности, совершенно не занимаются спортом. Поэтому я дома объявила забастовку под лозунгом: хватит! Не могу я забыть и о том, что своим сверхзаботливым отношением я довела внука до болезни. И вот вам результат моего освобождения: недавно внук научился наливать суп в тарелку совершенно самостоятельно. Я доведу его до того, что он суп и варить научится! Долой ленивых внуков и да здравствуют свободные бабушки!

Диспут длился до глубокой ночи. Сначала выступали по одному и выходили к трибуне, но затем, чтобы дать возможность выступить всем желающим, стали говорить по нескольку ораторов сразу и с мест. Выступали бабушки и дедушки. Папы и мамы долго отмалчивались. Первым из родителей выступил Юрий Анатольевич.

Он сказал:

– Не оспаривая научных выводов уважаемого лектора, позволю категорически не согласиться с ним в части бабушек. Нельзя всех бабушек стричь под одну гребёнку. Бабушки бывают разными. Я считаю профессию бабушки одной из самых почётных и – прошу учесть! – незаменимых. Большинство из них бескорыстно и старательно выполняет свой исторический долг. – Он переждал восторженные аплодисменты и продолжал: – Все мы, родители, со временем превратимся кто в бабушек, кто в дедушек. Сейчас мы мучимся с детьми, а в будущем нам предстоит терпеть внучат. Но мы же совершенно не подготовлены к тому, чтобы стать полноценными бабушками и дедушками. Словом, во весь рост встаёт проблема прабабушек и прадедушек. Что я хочу этим заявить? Слава бабушкам и дедушкам, которые ещё немало поработают в качестве прабабушек и прадедушек!

Когда все совершенно устали и пора было заканчивать прения, на трибуну поднялась учительница Зинаида Петровна. Тут зал примолк.

– Как опытный педагог, – сказала учительница Зинаида Петровна, – я считаю прослушанную мною лекцию совершенно антипедагогичной. Утверждение, что наши дети находятся будто бы в какой-то опасности, нелепо и вредно. Товарищ учёный не знает жизни, оторван от неё. Конечно, ещё встречаются ленивые дети, но в целом-то наша жизнь прекрасна и удивительна, как сказал поэт. Никто этих слов пока не отменял. И уверять, что наши дети воспитываются неправильно, – значит клеветать на большую армию учителей, сводить на нет благородную работу школы. Товарищ учёный просто не в курсе дела. Мы не против деятельности бабушек и дедушек, но нам важнее поднять сознательность родителей. Многие из них не ходят даже на родительские собрания. А это нам очень мешает. Ждём, дорогие родители, вас в школе!

В заключение выступил психоневропатолог и учёный Моисей Григорьевич Азбарагуз. Он ответил на многочисленные вопросы и сказал, в частности, следующее:

– Я утверждаю и буду продолжать утверждать, что бабушки и дедушки уже сыграли свою историческую роль в развитии общества и должны уступить дорогу самим детям. Современная наука требует от современного ребёнка ранней самостоятельности. Мы разработали овод научных рекомендаций, которые помогут добиться того, чтобы уже в возрасте трёх-четырёх лет ребёнок был вполне сознательным и самостоятельным. И главное: если мы как можно быстрее не осознаем всю опасность наступающей лени, не примем мер для борьбы с нею, наплачемся. Спасибо за внимание.

Семья Прутиковых шла домой молча. Толик хотел спать и на каждом шагу спотыкался.

– Интересно, – у самого дома сказал папа, – на лекцию вы нас сводили, Александра Петровна. Спасибо. А что же мы будем сейчас есть?

– Чаю попьём, – неестественно весёлым и громким голосом отозвалась мама. – На ночь есть вредно.

– Знаю, знаю! – сразу рассердился папа. – Утром окажется, что и завтракать вредно! Хорошо ещё, что спать не вредно!

– Чаю попьём! Чаю попьём! – уже совершенно неестественным и весёлым голосом повторила мама. – Пить чай – это очень полезно.

– Особенно без заварки и без сахара, – со счастливым смехом сказала бабушка. – Никто ведь не догадался в магазин сходить, а я была занята.

– Уважаемая Александра Петровна, – сквозь зубы выговорил папа Юрий Анатольевич, – вы можете не заботиться обо мне. В конце концов, я вам чужой человек. Но я отец вашего внука! Я муж вашей дочери! Неужели это не даёт мне права потребовать к чаю без заварки и без сахара хотя бы бутерброд с колбасой?

– Я очень хочу есть, – зевая, сказал Толик. – Мне не уснуть на голодный желудок.

– Видите, уважаемая Александра Петровна, до чего вы довели ранее вами любимого внука! – воскликнул папа.

– Ссориться при ребёнке непедагогично, – сказала бабушка. – Я вот позавчера в Доме санитарного просвещения слушала лекцию «Ранний склероз у детей». Лектор прямо заявил, что ссоры родителей угрожают ребёнку сердечно-сосудистыми заболеваниями. В таких случаях рекомендуется вместо ссор заниматься спортом.

И всё-таки лекция Моисея Григорьевича, как потом выяснилось, оказала на семью Прутиковых определённое влияние.

Глава №38

Фон Гадке хворает, трясётся и принимает важное решение

Господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер фон Гадке очень хворал. Он очень захворал сразу, как вернулся от генерала Шито-Крыто. Ведь впервые в жизни не фон Гадке обманул, а его, фон Гадке, обманули. Ведь впервые в жизни не фон Гадке сподличал, а ему сделали подлость, да ещё самым подлым образом! Как говорится, вор у вора дубинку украл, да ещё язык показал!

Фон Гадке согласился быть высоким гостем низенького роста у генерала Шито-Крыто потому, что рассчитывал его надуть и выманить у него хотя бы парочку шпиончиков. Надеялся фон Гадке и денежек выпросить, а может, и орден с несколькими медалями, да и гавриков своих продать.

А что получилось?

Смертельное обязательство получилось!

Лежать было неудобно, потому что санитары крепко-накрепко привязали фон Гадке верёвками к кровати. Дело в том, что, когда он вспоминал о своём недавнем визите в «Гроб и молнию», его так трясло от злости, что он слетал с кровати и больно и долго стукался об пол головкой и другими частями своего тельца. А привязанный, он трясся вместе с кроватью и, по крайней мере, не ушибался, только что-то в головке встряхивалось, и он некоторое время ничего не соображал.

Шпионить за самим собой?! Это чудовищно, мерзко, глупо! У самого себя красть секретную документацию – это издевательство! Да и своими гавриками он был огорчён безмерно. Правда, драка – не самое главное в их профессии, тем более, что шпиончиков было двадцать восемь штук!

И всё же это – поражение. Значит, гаврики нуждаются в серьёзном усовершенствовании. А серьёзно усовершенствовать их будет уже генерал Шито-Крыто или фон Гадке для генерала Шито-Крыто.

Тут его, то есть господина оберфобергогердрамхамшнапсфюрера, так тряхнуло от злости, что кровать опрокинулась, и он оказался под нею.

Надо учесть, что фон Гадке, как всякий малорослый недомерок, любил окружать себя огромнейшими вещами, и кровать он себе потребовал размерами со штрафную футбольную площадку.

Оказавшись придавленным этой огромнейшей кроватью, фон Гадке сразу перестал трястись и правильно сделал, а не то его бы расплющило насмерть. А сейчас ему расплющило только губы, да нос свернуло набок, и дышать было почти невозможно. Не было возможности и позвать на помощь.

Следует знать, что люди, которые любят другим причинять боль, сами боли не выносят. А уж как поиздевался над людьми фон Гадке во время последней большой войны! Он их и собаками травил, и газами отравлял, и голодом и холодом морил, и расстреливал, и вешал. Особенно любил он издеваться над детьми, хорошо понимая, что, если они будут хорошо себя вести, из них вырастут замечательные люди, которые его, фон Гадке, и ему подобных в порошок сотрут. И он всё сделал для того, чтобы они не выросли.

Детей он до того ненавидел, что собственных сыновей или дочерей у него никогда не было.

Лежал он, придавленный кроватью, и удивлялся, что всё ещё дышит, хотя дышать было почти невозможно. В головке даже мысли были. Какая ему разница – кому служить? Тому ли командованию, этому ли? Важно, что – командованию, и важно, что против людей и особенно против детей. Вот и будет он служить (если, конечно из-под кровати живым санитары вытащат) не начальнику Центрхапштаба барону Барану, а начальнику «Гроба и молнии» генералу Шито-Крыто. Хе-хе, как говорится!

Внезапно он почувствовал, что головка его постепенно расплющивается и он начинает умирать. И, теряя сознаньице, господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер по кличке Дядя Съем яростно пожалел о том, что без него людям жить будет безопаснее, а он так и не успел сделать человечеству величайшую пакость.

К несчастью для человечества, именно в этот самый момент пришли санитары, освободили фон Гадке, подождали, пока он не придёт в себя.

– Дайте мне укол, чтоб меня не трясло! – завопил он, увидев в зеркале свою сплющенную головку, расплющенные губы и свёрнутый набок нос. – Дайте мне сто уколов, а то я совсем разобьюсь!

Ему всадили четырнадцать уколов, и фон Гадке с блаженством вытянулся на невероятных размеров постели. Трясти его больше не трясло, только ножки часто дёргались да уши больно шевелились и вытягивались.

Ну что ж, он будет служить генералу Шито-Крыто. Предать своё родное начальство – тоже очень приятно, а работа останется прежней, а денежек будут платить больше, а пакость человечеству он всё-таки сделает.

– Но! Но! – закричал фон Гадке. – Но-о-о-о!

Но ведь и генерал Шито-Крыто может его, фон Гадке предать! Как говорится, за милую душу и с истинным наслаждением! А что нужно делать для того, чтобы тебя кто-нибудь не предал? Надо срочно, хе-хе, предать того, кто может предать тебя!

От этой прекрасной мыслишки на душонке у фон Гадке стало светло и радостно. На мгновение даже закружилась от счастья сплющенная головка. Сладостная истома разлилась по тельцу. И страх прошёл. Нет, не собирается господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер фон Гадке умирать, а собирается он – предавать!

И, освободившись от страха, из-за которого, кстати, и совершаются многие предательства, фон Гадке потребовал еды. На голодный желудок, если вы помните, он соображал совсем худо. Из-за голода он и подписал своё смертельное обязательство генералу Шито-Крыто. (А ел он много ещё и потому, что до сих пор надеялся хоть немного, да подрасти!)

Фон Гадке глотал пищу и бормотал:

– Пре…дам! Про…дам! Пре…про…дам!

Но в предательстве, как во всяком другом деле, одного желания мало, требуется ещё и умение. Фон Гадке по опыту знал, что многие были бы горазды предать, даже знали, кого предать, а вот как – не ведали.

И он думал: а как же пре-продать генерала Шито-Крыто?

В головке фон Гадке медленно возникала ма-а-аленькая мыслишка, такая ма-а-а-алюсенькая, что он не мог её уловить. Постепенно мыслишка росла, росла и часа через четыре заполнила всю фонгадскую головку целиком. Головка отяжелела.

Фон Гадке перестал есть. Сердечко сладко заныла от нахлынувшей на него невероятнейшей подлости.

– Берегись… – свистящим шёпотом прошептал господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер. – Съем я тебя, генерал Шито-Крыто. Скушаю!

Глава №39

Прощание агента Муравья с младшим сержантом Стрекозой

– Я умираю, – еле слышным голосом сказал агент Муравей младшему сержанту Стрекозе, когда они вдвоём остались в камере. – Перед смертью я хочу кое-что сообщить тебе очень важное. Ты можешь отсюда убежать.

– Ври давай больше, хрыченто муррито!

– Перед смертью не врут.

– Все всегда врут! – отрезала Стрекоза. – Я бы тебя придушила, да есть у меня более важные дела. Чего тебе от меня надо, старниг фентих?

– Только не обзывайся, пожалуйста, и не ругайся! Здесь тебе не площадка молодняка, а серьёзное, солидное заведение… Я бы сам сбежал отсюда и даже тебя не предупредил бы, но неожиданно оказался при смерти. Если ты хочешь убежать, тебе надо притвориться, что ты заболела, – шептал агент Муравей прямо в ухо младшему сержанту Стрекозе. – Заболей и…

– А это что такое?

– Ах, ведь ты ни разу не болела. Ну… как это?.. Притворись почти мёртвой.

– Дохлой, что ли?

– Ну дохлой, по-вашему. Дыши громко-громко. И кричи: «Ах! Эх! Ох! Юх!» Тебя перевезут в другое помещение. Там и в дороге никого не кусай и не царапай, – наставлял агент Муравей. – Ночью спокойно вылезай в форточку. Охраны почти нет. Дежурные только у ворот. Если вернёшься домой, передай моим родителям, что я погиб достойно, хотя и в чине рядового.

– Достойно, достойно! – проворчала Стрекоза, подозрительно его разглядывая. – Подыхай и ни о чём не беспокойся. К твоим старикам я не пойду. Ненавижу всех стариков и старух… Откуда же ты, такой дурак, узнал, как можно сбежать?

– Во-первых, я не дурак! – обиделся Батон. – Во-вторых, если ты не перестанешь грубить…

– Заткнись! Скажи мерсибо, что я оставила тебя в живых, хотя у меня руки чешутся от желания при-и-идушить тебя. Как называется то помещение, куда меня перевезут, когда я притворюсь почти дохлой?

– Больница.

– Больница? – переспросила Стрекоза. – Это что, подыхальня?

– По-вашему, да! Перестань ты… эти ваши шпиончиковские словечки… тошнит от них культурного человека!.. Главное, повторяю, никого не кусай и не царапай. Ночью вылезай в форточку и – ап! – через забор. И ты на свободе!… Но, если тебя снова схватят, а я не умру, а сбегу, что мне делать?

Стрекоза пожала плечами, но ответила:

– Тебя сюда послали только для того, чтобы ты не вернулся, муссорро.

– Это же безобразие! – Батон даже не поленился сесть. – Я же бывший генерал! У меня заслуги! Ведь я принимал на работу этого выскочку Шито-Крыто! Я, к вашему сведению…

– Хватит! – оборвала Стрекоза. – Никого ты не интересуешь! Ни ты, ни твои заслуги! Последний раз спрашиваю: не врёшь?

– Дело твоё. Уговаривать тебя я не собираюсь.

В камеру вошёл полковник Егоров, спросил:

– Поговорили?

– Благодарю вас, господин полковник, – загробным голосом ответил Батон, – что вы изволили выполнить мою предсмертную просьбу… Я чувствую, что мой командир – младший сержант госпожа Стрекоза – тоже серьёзно болеет. Неплохо бы её отправить в подыхальню.

– Куда? Куда?

– То есть в больницу… Ей плохо, по-моему.

– Ах! Эх! Ох! Юх! – произнесла Стрекоза.

– О, да она действительно больна! – воскликнул полковник Егоров. – Немедленно отправить заключённую Стрекозу в больницу! – И когда её увели, он спросил: – Она согласилась?

– Только будьте начеку, – сказал Батон. – Она может улизнуть. Это же не человек, а шпиончик. И вообще, что за типы в нашей организации! Меня, бывшего руководителя, оказывается, посылали сюда на верную, то есть запланированную смерть. И учтите, господин полковник, что я выполнил ещё одну вашу просьбу.

– Это была не просьба, а приказ. Не забывайте, господин Батон, что мы с вами враги. Вы много лет работали против нас.

– Ха, я так работал против вас, что меня разжаловали в рядовые! – воскликнул Батон. – Если бы так все работали против вас… Мне сохранят три матраца и одиночное заключение?

– Вполне возможно, что суд учтёт ваше раскаяние и некоторые заслуги перед нами.

Когда полковник Егоров ушёл, Батон, облегчённо вздохнув, начал погружаться в сон. Не его дело, как закончится история со Стрекозой… пропади она пропадом вместе со своим Шитом-Крытом… со своей Шитой-Крытой… баю-бай, баю-бай… спи, Батончик, засыпай…

Глава №40

Откровения офицера Лахита ставят генерала Шито-Крыто в грандиозный тупик

И хотя все испытания всех отрядов, групп, десантов и рот операции «Братцы-тунеядцы» проходили по заранее намеченному плану, генерал Шито-Крыто был мрачен и зол.

За последние дни он разбил в щепки три дубовых письменных стола, и ему в кабинет поставили огромный чугунный стол на толстых стальных ногах.

Стрекоза опять замолчала, и это было в высшей степени подозрительно. Фон Гадке врал, что он очень захворал, не выполнял своего смертельного обязательства, и это тоже было в высшей степени подозрительно.

И генерала Шито-Крыто грыз вопрос: почему он не может всё делать один? Ведь никому нельзя верить! На каждом шагу тебя могут обмануть, надуть, предать, продать!

Но ещё страшнее, до мурашек по огромной, без единого волоска голове, был другой вопрос: а можно ли доверять самому себе? А вдруг предашь самого себя?! Ведь был же случай самодоноса с бывшим генералом Батоном!