После уроков Аделаида поймала Ивана уже во дворе школы и за руку привела обратно в класс.
      — Не могу я сейчас заниматься, — жалобно сказал Иван, — есть я хочу. Когда я голодный, то могу в любой момент — хлоп на пол.
      — А если поешь?
      — Тогда всё в порядке. Могу хоть целый час заниматься.
      Аделаида достала из портфеля свёрток, развернула — шесть бутербродов с маслом и колбасой.
      «Ух ты, крокодильская дочь! — подумал Иван. — Вот свалилась на мою голову!»
      — Ешь, — грозно проговорила Аделаида, — лодырь несчастный. Лунатик заспанный.
      — А ты паровоз бесколёсный.
      — А ты… — Но она сдержалась, иначе бы они разругались, и предложила: — Ешь на здоровье.
      Чего-чего, а есть Иван умел. И если бы за это умение давали звания, то Иван был бы примерно подполковником. Так что бутерброды он уничтожил быстренько.
      — Наелся?
      — Ни капельки. Придется домой идти.
      — Сначала выучишь уроки.
      — Не могу.
      — Можешь.
      Иван почувствовал, что сердце его замирает от страха, но проговорил громко и отчаянно:
      — Не могу!
      Аделаида крикнула:
      — Можешь!
      И — трах! — кулаком по столу.
      Понимал Иван, что если сейчас отступит, то потом будет ещё труднее. И, закрыв от страха глаза, он крикнул:
      — Не желаю!
      Тишина.
      Иван открыл один глаз и у самого носа увидел большущий кулак.
      — Последний раз предупреждаю, — сквозь зубы произнесла Аделаида, — если ты сейчас же не станешь учить уроки, я за себя не отвечаю. Так стукну, что живым отсюда не уйдёшь!
      — Ой-ой! — вскрикнул Иван и дёрнулся всем телом. — Ох! Ох! — И снова дёрнулся, ещё сильнее. — Ух! Ух! — И объяснил: — Началось. Сейчас меня часа три дёргать будет. Ох! Ох!
      — Бух! — крикнула Аделаида и нанесла ему здоровенный удар по шее.
      Иван стукнулся о стену так, что задребезжали стёкла в окне. Он лежал на полу и думал: «Ну что, крокодилова дочь? Попало тебе? Испугалась? Не знаешь, что и делать? А я лежу себе на здоровье».
      — Ну как? — спросила Аделаида. — Живой?
      — Живой-то живой, — ответил Иван, — но голова совершенно не работает. Что-то в ней треснуло.
      — Склеим потом. Вставай.
      — Не могу.
      Взяла его Аделаида за шиворот, подняла, спросила:
      — Ещё стукнуть?
      Иван подумал и ответил:
      — По-моему, не надо.
      — Я тоже так считаю. Садись. Давай тетради, учебники, ручку. Что по арифметике задали?
      — Вот этого я не помню.
      — Зато я помню. Упражнение сорок третье. Приготовились. Начали.
      «И откуда ты свалилась на мою голову? — с тоской подумал Иван. — Хоть бы ты заболела, что ли! А если Егорушкину на неё пожаловаться? Так, мол, и так, товарищ милиционер, избили. В голове трещина. Судить таких надо!»
      — Ты же совсем не слушаешь! — рассердилась Аделаида. — А ну, слушай!
      «Слушаю, слушаю, — насмешливо думал Иван. — Вот вызовут тебя в милицию, послушаешь». А вслух сказал:
      — Не забыть бы мне сегодня в милицию зайти. Акт составить. Об избиении. Отвечать тебе придётся.
      — За что?
      — Так ведь… покалечила.
      — Ваня! — сказала Аделаида. — Хватит! Ведь перед всем классом договорились, что жаловаться ты не будешь.
      — А я и не жаловаться. Чего мне жаловаться? Просто милиция должна о всех хулиганах знать.
      — Вань! Встань! — скомандовала Аделаида.
      Иван тяжело поднялся, сказал:
      — Интересно всё-таки получается. Чуть-чуть человеку голову не расколола да ещё командует!
      — Вот что, — она положила ему на плечо свою тяжёлую руку. — Хватит. Мальчик ты не глупый. Выдумывать умеешь здорово. Ну чего ты? Скоро кончишь дурака валять?
      — Скоро.
      — А то ведь всем надоест с тобой нянчиться. Понял?
      — Понял.
      — Тебе хоть немного стыдно?
      — Стыдно.
      — Немного, средне или очень?
      — Очень.
      — Больше не будешь?
      — Не буду! Не буду! Не буду! — крикнул Иван, расхохотался, бросился к окну и — прыг!
      Выпрыгнул!

      Оглядываясь через плечо, Иван видел, что Аделаида бежит за ним ровно, словно не торопясь.
      — Куда? Куда? — спросил его сидевший на окне Колька.
      И хотя Иван не ответил, Колька спрыгнул с окошка и помчался следом, на ходу спрашивая:
      — А куда? А зачем?
      Иван молчал: ему было трудно дышать.
      Скоро к ним присоединился Паша.
      — Куда? — спросил он, пристраиваясь за Колькой. — Зачем?
      — Понятия не имею, — ответил Колька.
      — Вы куда? — спросил Алик и, не дожидаясь ответа, бросился следом.
      Улица кончилась, и они выбежали в поле. Иван обливался потом.
      — Не могу больше! — крикнул Алик и остановился.
      — Я тоже! — крикнул Паша и тоже остановился.
      — Хватит тебе! — крикнул Колька и остановился. — Отдохни!
      Тут Иван споткнулся и плашмя упал в пыль на дорогу. Упал и не встал. Лежал, вытянув руки и ноги, и не шевелился. Ему было всё равно. Пусть грузовик его давит, пусть лошадь с телегой через него переезжает!
      И даже когда подошла Аделаида, он не пошевелился.
      — Вставай, — сказала она, — хватит лежать. Полежал и хватит. Ну?
      — Не нукай, — ответил Иван. — Видишь, я еле живой. Ноги совершенно отнялись.
      — А если машина?
      — Пусть.
      — Подождём, — сказала Аделаида и села в сторонке.
      Подошли ребята и тоже сели.
      — Долго лежать будешь? — спросил Паша.
      — Сколько надо, столько и буду, — ответил Иван и вздрогнул: впереди по дороге пылила машина.
      — Пер-едет тебя! — крикнул Алик.
      — Задавит! — крикнул Паша.
      — Лепёшка из тебя получится! — крикнул Колька. Иван закусил губы, чтобы зубы не стучали от страха, но не двигался.
      — Машине его не объехать, — спокойно сказала Аделаида, — по обеим сторонам канавы.
      — Да что нам с ним делать?! — закричал Паша. Они с Колькой бросились к Ивану, схватили его за ноги и уволокли с дороги в канаву. Машина промчалась мимо.
      — Ты что, сумасшедший? — спросил Колька. — Не соображаешь?
      — Не сумасшедший он, — сказала Аделаида, — а лодырь, каких свет не видал. Лодырь из лодырей. Готов в пыли валяться, только бы уроки не учить. Но учти, — повысила она голос, — я заставлю тебя учить уроки.
      — Как бы не так, — ответил из канавы Иван. — А я виноват, что я лодырь? Такой уж я родился.
      — Вруша ты. Всё выдумываешь, выдумываешь. А вот кем ты вырастешь?
      — Кем захочу, тем и вырасту. — Иван тяжело вздохнул. — Я, между прочим, и без тебя отличником могу быть. Если захочу.
      — Я не понимаю, — сказал Колька, — ты собираешься вставать или нет? Или мы тут до утра сидеть будем?
      — А мне-то что? — Иван вылез из канавы и сел. — Я лично могу хоть до утра.
      — Нет, — глухо проговорила Аделаида. — Сейчас мы пойдём готовить уроки.
      У Ивана внутри всё похолодело. Он вскочил.
      — Чего тебе от меня надо? — заикаясь от возмущения, спросил он. — Чего ты ко мне пристала? Чего ты надо мной издеваешься? Чего ты меня бьёшь? В милицию захотела?
      — Напрасно ты кипятишься, — спокойно ответила Аделаида. — Я вовсе не собиралась тебя бить. Ты сам виноват.
      — Я?! Сам?! Виноват?! — поразился Иван. — В чём же это я виноват — интересно мне знать! Я просил тебя сваливаться на мою голову?
      — Меня просила Анна Антоновна и весь ваш класс.
      — Но я-то не просил!
      — А что с тобой делать? — закричал Паша, вскакивая. — Ведь ты можешь и на третий год во втором классе остаться. Это же позор! Это же безобразие!
      — Идём готовить уроки, — твёрдо произнесла Аделаида.
      — А ты его бить будешь? — шёпотом спросил Алик.
      — Постараюсь не бить, — ответила Аделаида. — Чего мне с ним драться? Слабенький он.
      — Слабенький?! Я?! — У Ивана от возмущения кулаки сжались сами собой. — Да ты понимаешь, что ты говоришь?!
      — Не кричи, — сказала Аделаида, — успокойся. Тебя по-хорошему просят: идём учить уроки. И через час ты свободен.
      Иван молчал.

      — Ладно! — Иван махнул рукой и весело сказал: — Идём!
      Пошли.
      Впереди скакал неожиданно повеселевший Иван, с него летела пыль.
      За ним, как милиционер за жуликом, готовая в любой момент схватить его, шагала мрачная Аделаида. На некотором от неё расстоянии стайкой семенили ребята.
      «СБЕГУ!
      СБЕГУ!
      СБЕГУ! — думал Иван. — Не дам над собой издеваться. Нашлась какая! Крокодиловская ты доченька — вот ты кто!»
      — Только не вздумай сбежать, — сказала Аделаида. — Всё равно поймаю.
      До самой школы никто больше не сказал ни слова… Остановились у подъезда. Лица у ребят были испуганными.
      — А вдруг он опять? — спросил Алик. Аделаида пожала плечами, но золотой зуб её сверкнул, как прожектор.
      — Ваня, — позвал Алик, — ты это… ну… пер-тер-пи… не надо.
      — Конечно, не надо, — добавил Паша.
      — Уговариваете? — рассердился Колька. — Как маленького? Деточка, выучи уроки? Конфеточку дам? Баю-бай, баю-бай, Ваню маленького бай?
      И тут случилось неожиданное: Иван промолчал. Он даже не взглянул на Кольку. Он обдумывал коварный план избавления от Аделаиды.
      — Ты не сердись, — пробормотал растерявшийся Колька. — Иди ты, выучи ты эти уроки.
      — Ладно! — весело ответил Иван, подмигнул ребятам и стал подниматься по ступенькам. Следом двинулась Аделаида.
      — Пер-дерутся, — прошептал Алик.

      Они вошли в класс.
      — Садись, — сказала Аделаида, — очень прошу тебя: садись.
      Иван, ухмыляясь во весь рот, сел, собрал учебники и тетради, сложил их в портфель.
      — Ты что? — Аделаида шагнула к нему, но Иван выскочил из-за парты и бросился к окну. — Опять?!
      — О-пять! — крикнул Иван. — Очень тебя прошу: отстань. Хуже будет.
      — Даю тебе честное пионерское, — громко проговорила Аделаида, — что я от тебя не отстану. Ни за что. Я обязана помочь тебе.
      — Обязана, обязана, — передразнил Иван. — Зато я не обязан. Привет, привет — и наших нет!
      И — прыг в окно!
      Выпрыгнул!
      Тут же за ним выпрыгнула и Аделаида. С трудом устояв на ногах, она схватила Ивана за руку.
      Сколько он ни пытался вырвать руку — не мог.
      Ребята хохотали во всё горло.
      Тогда Иван совершил, пожалуй, самый ужасный поступок за свою многотрудную жизнь. Не зная, как вырваться, он укусил Аделаиду в руку.
      Аделаида вскрикнула, но руки не выпустила. Тогда Иван цапнул её во второй раз и посильнее. Затем он бросился головой вперёд, чтобы боднуть Аделаиду в плечо.
      А она выпустила его руку и отскочила в сторону.
      Иван полетел вверх тормашками.
      — Наших бьют! — крикнул Колька, но не двинулся с места.
      Бедный Иван лежал на земле лицом вниз. От обиды и бессильной злости ему хотелось расплакаться.
      — Предлагаю мир, — сказала Аделаида, — идём учить уроки.
      «Притворюсь мёртвым, — решил Иван, — пусть попрыгают. Сто раз пожалеют, что издевались над хорошим человеком. Главное, чтоб крокодилова дочь от меня отвязалась. С остальными я справлюсь… Почему же они молчат?»
      Медленно повернув голову, Иван посмотрел через плечо — никого вокруг не было.
      Аделаиды не было.
      Ребят не было.
      Обиделся Иван. Друзья, называется! Бросили человека лежать на земле. А потом ещё удивляются, почему он часто болеет.
      — Ура-а-а! — вдруг крикнул Иван, сел, встал на голову, поболтал в воздухе ногами и вскочил. Ведь если они ушли, то, значит, сдалась крокодиловская доченька, отстала! Значит, победил гвардии рядовой Иван Семёнов!
      — Домой шагом марш! — скомандовал он сам себе, подпрыгнул, гоготнул и зашагал.

      — А тебя ждут, — такими словами встретила его дома бабушка.
      Иван заглянул в комнату и чуть в обморок не упал: за столом сидела Аделаида.
      — Проходи, — сказала она, — не стесняйся. Будь как дома.
      — Проголодался, бедненький? — спросила бабушка. — Сейчас я тебя кормить буду.
      — Ты зачем пришла? — прошептал Иван. — Чего тебе надо?
      — Если ты не будешь учить уроки, — ответила Аделаида, — я всё расскажу твоим родителям. И про буксир, и про это, — она показала руку, на которой было два красных пятнышка.
      — Рассказывай сколько хочешь, — Иван неестественно рассмеялся. — Я им тоже про тебя расскажу. И про то, как ты мне голову чуть не расколола, и про всё.
      — Договорились.
      Бабушка кормила Ивана вкусно и долго. Он столько съел, что еле дышал.
      — Ты бы, девочка, шла погуляла, — сказала бабушка, — а Ванечке отдохнуть надо. Полежать. Он у нас слабенький здоровьем.
      — Уроки ему учить надо, а не отдыхать.
      — Выучит, выучит, успеет. Самое главное — здоровье. Об нём надо заботиться. Иди, иди, девочка.
      — Погуляй, — ухмыляясь, добавил Иван, — подыши свежим воздухом.
      — Хорошо, — Аделаида встала, — я пойду дышать свежим воздухом. А через час вернусь. Будешь делать уроки.
      — Вот и правильно, — согласилась бабушка, — часа через два. А лучше — через два с половиной. Главное — вовремя поспать.
      Ох и похохотал Иван, когда Аделаида ушла. Молодец бабушка — не даёт внука в обиду.

      Но почему-то не спалось, и настроение было очень неважное. Иван подошёл к окну и увидел… Аделаиду!
      Она сидела на скамейке. Ивана она не видела, и он погрозил ей кулаком, показал язык и снова лёг.
      Если она будет тут сидеть, то ему незамеченным из дома не выйти. Что же придумать?
      И хотя Иван считал себя невезучим человеком, на самом деле ему довольно часто везло.
      Читайте, что было дальше, и вы убедитесь в этом.
      В дверь заглянула бабушка, позвала:
      — Ванечка! Не спишь? Тут тебя дядечка какой-то спрашивает. Говорит, что ты сообразительный. Иван вышел в коридор.
      — Не узнаёшь меня? — спросил его высокий дяденька и снял шляпу. — Не помнишь?
      — Узнал! Помню! — радостно ответил Иван. — Это я у вас… — И прикусил язык. — Вы артист, который шпионов играет.
      — Правильно, — дяденька улыбнулся. — Ты ни разу не выступал по телевидению?
      — Нет. А что? — у Ивана дух захватило.
      — Понимаешь, через два часа передача, — ответил дяденька, внимательно разглядывая Ивана, — а мальчик, который в ней участвует, неожиданно заболел — охрип. Мне только что позвонили из студии и попросили кого-нибудь подыскать для выступления. И я вспомнил о тебе. По-моему, мальчик ты сообразительный, находчивый. Думаю, что у тебя получится.
      — Конечно получится, — сказала бабушка. — Он у нас артист. Кого хочешь передразнит.
      — Ты ведь во втором классе? — спросил дяденька. — Но это неважно. Ростом ты за четвероклассника сойдёшь. Так поехали репетировать?
      — Поехали, поехали! — радостно воскликнула бабушка. — Сейчас я ему новую рубашку дам, чтоб он красивым был.
      И представьте себе такую картину: у подъезда стоит голубая «Волга». Дяденька артист распахивает дверцу, Иван садится на переднее сиденье рядом с шофёром и говорит подбежавшей Аделаиде:
      — Еду выступать по телевидению! Привет!
      И машина отъезжает.

      Если вас когда-нибудь пригласят выступать по телевидению, не вздумайте одеваться тепло.
      Жара в студии страшная!
      На вас направляют лампы, много ламп, от которых идёт свет и жар. Дышать нечем. Такое впечатление, словно вас накрыли горячей сковородкой.
      Иван репетировал с Антоном Сергеевичем (так звали актёра) целый час.
      Интересно до чего!
      Антон Сергеевич играл роль учителя, а Иван — роль ученика. Он быстро выучил текст наизусть и произносил его без запинки.
      И вот началась передача.
      Сидит Иван за столом с Антоном Сергеевичем, а на них направлены пушки — телевизионные камеры.
      — Многие ребята, — говорит Иван, — считают, что учиться можно не то чтобы плохо, а так — средне. Они считают, что можно и без учёбы стать, например, лётчиком. Эти ребята ошибаются. Первый долг школьника — отличная учёба.
      Все вокруг улыбаются, кивают — дескать, молодец гвардии рядовой Иван Семёнов!
      И он тоже улыбается: дескать, сам знаю, что молодец.
      Но вдруг у него в горле словно сухой комок образовался — мешает говорить.
      Испугался Иван. Стал глазами по сторонам водить, будто спрашивал: что это такое со мной творится?
      И начал он спотыкаться чуть ли не на каждом слове:
      — Все мы… мы… мечтаем о подвигах… Всем нам… нам всем… хочется стать героями. Но кое-кто… то есть кто-кое… нет, кое-кте… из нас…
      — Кое-кто из ребят считает, что героем можно стать случайно? — спросил Антон Сергеевич, чтобы выручить Ивана. — А кто, по-твоему, может совершать подвиг?
      — Тот, кто… кто тот… ну… у кого есть воля силы…
      — Сила воли? — переспросил Антон Сергеевич.
      — Да. И ещё… кто умеет бороться с этими… ну…
      — Трудностями?
      — Да, — унылым тоном ответил Иван.
      — А лодырь может героем стать?
      Иван отрицательно покачал головой.
      Очень он расстроился, хотя все его поздравляли, хвалили, утешали и нисколько не ругали, что в конце передачи он растерялся и забыл текст.
      Опять он сидел в голубой «Волге» на переднем сиденье рядом с шофёром. Но было ему грустно. И ещё он чувствовал себя виноватым.
      Скажут ребята:
      — Лодырь, двоечник, а за кого себя выдавал? Напинать ему, чтоб знал!
      Иван вышел из машины, боязливо оглядываясь по сторонам, словно кто-то мог его подкараулить.
      И юркнул в подъезд.

      Дверь открыла бабушка, звонко чмокнула внука в обе щеки, сказала:
      — Молодец ты мой ненаглядный! Настоящий артист!
      — Иди-ка, артист, сюда, — позвал отец.
      Иван, тяжко вздохнув, прошёл в комнату.
      — Может, он сначала поест всё-таки? — обиженно спросила бабушка. — Устал ведь он, намучился.
      — Поесть он всегда успеет, — ответил отец. — Садись, сын, потолкуем. Ну как? Доволен?
      — Нет, — буркнул Иван.
      — Почему? Ведь вся область тебя видела и слышала. Вот, думали все, вот это парень! Не только сам хорошо учится, но и других по телевидению учит!
      Кстати, отец Ивана учился хорошо — в вечернем техникуме, а днём работал (тоже хорошо) на машиностроительном заводе токарем.
      И мама Ивана тоже училась — в библиотечном техникуме и тоже вечером, а днем работала в библиотеке.
      — Все учатся, — сказала однажды бабушка, — я только неучёная. Но ничего — тоже вот на курсы какие-нибудь поступлю.
      И поступила — на курсы кройки и шитья.
      Хуже всех в семье учился Иван.
      — Маленький ещё, — объясняла бабушка, — подрастёт, поумнеет и начнёт учиться.
      Вот и сегодня отец отчитывал Ивана, а бабушка стояла в коридоре и громко вздыхала.
      «Замучают они ведь так несчастного ребёнка, — думала она, — искалечат. И ничем ведь на них не угодишь! Только одно и знают — воспитывать да перевоспитывать! А ребёнка жалеть надо, кормить его надо!»
      — Когда в следующий раз выступать будешь? — спросил отец.
      — Не буду я больше, — пробормотал Иван, — не имею права.
      — Теперь можешь есть. Заслужил.
      Бабушка кормила внука вкусно и долго.

      Иван сидел на окне и со страхом ждал прихода Аделаиды: ведь она обещала поговорить с его родителями и обо всём им рассказать.
      А это значит, что опять начнутся разговоры-переговоры, и никому в голову не придёт, что человека не воспитывать, а жалеть надо. Трудно ведь жить человеку, почти невозможно! А его, видите ли, ещё и на буксир.
      Но если вы решили, что Иван растерялся и не знал, что делать, то ошибаетесь. Ему в голову пришла замечательная мысль… Он бегом к бабушке и пожаловался ей.
      — Буксир? — возмутилась бабушка. — Я ей покажу буксир! Иди, внучек мой ненаглядный, спокойно отдыхай. А если она сюда заявится, я ей… кое-что скажу. Иди, иди, родименький, отдыхай.
      То, что бабушка называла отдыхом, а ребята называли бегать, на самом деле было тяжёлой работой. После такого отдыха домой ребята возвращались, высунув языки. Рукой пошевелить не могли.
      Однако на этот раз Иван не бегал. Он всё время поглядывал, не появилась ли во дворе Аделаида. То и дело приходили ребята из других домов и расспрашивали его о выступлении по телевидению.
      Как Ивану хотелось похвастаться и приврать! Рты бы разинули от зависти и удивления! Ахнули бы!
      Но, кажется, впервые в жизни Иван не врал, и ребята уходили немного разочарованными.
      «Все люди как люди живут, — горестно размышлял Иван, — один я несчастный. Заболеть бы, что ли, по-настоящему! Чтоб ни руки, ни ноги не двигались. Нет, чтоб одна рука работала бы — есть-то всё равно надо. Лежал бы себе как суслик раненый и радио бы целыми днями слушал. Благодать!»
      На крыльце с вязаньем в руках сидела бабушка. Иван знал, что если бы даже сам директор школы захотел сейчас пожаловаться на него родителям, бабушка бы его не пустила. Больше всего на свете она любила внука и за него была готова идти в бой.
      И когда во дворе появилась Аделаида, Иван нисколько не испугался, спрятался за поленницу и издали наблюдал.
      Бабушка встала. Вид у неё был воинственный.
      «Сейчас она тебе! — торжествующе подумал Иван. — Крокодиловская ты дочь!»
      Но что произошло дальше, этого никто не ожидал — ни Иван, ни бабушка.

      — Добрый вечер, — сказала Аделаида и улыбнулась.
      — Добрый вечер, — сквозь зубы проговорила бабушка, — не знаю, как тебя звать-величать.
      — Меня зовут Аделаидой.
      — Бывает.
      Помолчали, внимательно разглядывая друг друга.
      — А где ваш внук? Бегает?
      — Не твоё дело.
      Опять помолчали, внимательно разглядывая друг друга, словно собираясь бороться.
      — А уроки он сделал? — спросила Аделаида.
      — А ты кто такая? — спросила бабушка. — Чего тебе тут надо? Зачем пришла? Думаешь, он без тебя с учёбой не справится? Я у него буксир, а не ты. Видала, как он по телевизору выступал?
      — Видела! Видела! — радостно воскликнула Аделаида. — Замечательно выступил!
      — Как настоящий артист, — бабушка посмотрела на неё с подозрением. — Просто удивительно.
      — Ничего удивительного нет, — осторожно возразила Аделаида, — ведь он очень способный. У него только один недостаток…
      — Нет у него недостатков! — грозно перебила бабушка.
      — Один маленький недостаток.
      — Нет.
      — Малюсенький недостаточен. Совсем малюсенький.
      — Может быть, — нахмурившись, согласилась бабушка, — поспать он любит.
      — Не в том беда. Пусть себе спит сколько ему угодно. Плохо то, что очень уж он добрый.
      — Это как понимать? — насторожилась бабушка.
      — А вот мы решили помочь ему учиться, — стала объяснять Аделаида. — Другой бы на его месте сразу бы согласился: помогайте, пожалуйста, тратьте на меня силы и время! Правда? А он не такой. Ему неудобно беспокоить людей. Он добрый. Вот он от меня и бегает.
      — Золотце ты моё! — бабушка всплеснула руками. — Ненаглядная ты моя! Идём, я тебя, милая, вареньем накормлю. Оно у меня восьми сортов: клубничное, земляничное, малиновое, брусника с яблоками, крыжовник…
      Бабушка и Аделаида скрылись в подъезде.
      «Что делать? — испуганно подумал Иван. — Враг проник в мой дом. Что делать?»
      В голове проносилось решение за решением. А если убежать в другой город? Поступить на работу, стать в вечерней школе отличником, потом — знаменитым человеком?
      «Пусть без меня живут, — думал Иван, — пусть скучают, пусть слёзки льют».
      Он так живо представил себе эту грустную картину, что сам чуть не разревелся.
      «Нет, нельзя уезжать, — решил он, — жалко всех.
      Да и поймают. Сядет Егорушкин на свой мотоцикл и догонит».
      Иван пошёл домой.
      На кухне бабушка и Аделаида пили чай. Весь стол был уставлен банками с вареньем.
      — А мы уже по третьему стаканчику! — весело сообщила бабушка. — Налить тебе?
      Сидел Иван, без всякого удовольствия пил чай стакан за стаканом, ждал, когда Аделаида заговорит о буксире и прочем, ёрзал на табуретке.
      А они разговаривали о варенье.
      «Нарочно это она! — думал Иван. — Любит людей мучить. Но я сбегу! Пусть только заикнётся!»
      Допили чай, унесли в кладовку банки.
      — Можно ему проводить меня? — спросила Аделаида.
      — Конечно, конечно, — согласилась бабушка. — Он у меня такой вежливый, такой вежливый! Иди, иди, Ванечка…

      Иван был согласен на любой позор, даже на то, чтобы его дразнили женихом, лишь бы увести Аделаиду из дома.
      Они вышли на улицу. Бабушка долго махала им вслед рукой. Аделаида оборачивалась и махала ей в ответ.
      — Хорошая у тебя бабушка, — сказала она, — только балует тебя очень.
      — Зачем приходила?
      — Выяснить обстановку.
      — Какую обстановку?
      — Узнать, в каких условиях ты живёшь, — объяснила Аделаида, — как тебя воспитывают.
      — Ну и что выяснила?
      — Всё. Теперь я знаю, что ты бабушкин сынок. Нянчится она с тобой. Придётся тебе её с собой в армию брать. Ты ведь даже просыпаться сам не умеешь.
      — Врёшь! — неуверенным голосом крикнул Иван.
      — Не вру. Это я бабушке немного наврала. Из-за тебя. По телевизору ты выступил ужасно. Я краснела. Стыдно было. Очень стыдно.
      — Без тебя знаю, — буркнул Иван.
      Краешком глаза поглядывал по сторонам: не видит ли кто-нибудь из ребят, что он гуляет с девочкой?
      — В результате, — продолжала она, — я сделала важное открытие. Я поняла, что ты, может быть, УО.
      — УО? — переспросил Иван. — А это что такое?
      — УО — значит умственно отсталый.
      — Чего, чего? — почти крикнул Иван.
      — Ты умственно отсталый ребёнок. Тебя надо перевести в специальную школу.
      Иван остановился, вытаращив глаза, и долго с его губ срывались не слова, а какие-то непонятные звуки. Еле-еле овладев собой, он спросил:
      — В специальную школу?
      — Конечно, — спокойно отозвалась Аделаида. — Тебе же будет лучше. Всё будет в порядке. Ведь почему с тобой мучаются? Потому что считают тебя нормальным. А ты УО. Умственно отсталый.
      — Неправда! — жалобно крикнул Иван. — Я умный! Я умственно умный!
      — Не кричи. Подумай обо всём спокойно. Вот тебе задание: или ты выучишь сегодня уроки, или я завтра сообщаю всем, что ты УО. До свиданья.
      И ушла.

      — Крокодиловская ты дочь! — вслед ей прошептал Иван. — В зоопарк тебя посадить надо! В клетку! За решётку! Тухлой капустой тебя кормить надо!
      Аделаида обернулась и помахала ему рукой.
      — Сама ты УО, — шептал Иван, — это тебя в крокодильскую школу посадить надо!
      Долго он стоял на одном месте. Было ему до того грустно, что хоть плачь. Он даже кулаками помахал немного.
      И побрёл домой, опустив большую голову.
      Кажется, впервые он призадумался над своей жизнью. А когда ты совершил немало проступков, занятие это — думать о своей жизни — очень грустное.
      Вместо того чтобы по привычке всех ругать, а себя жалеть, он прошептал:
      — Бабушкин сынок… УО… умственно отсталый… специальная школа… А почему? Потому что не люблю учиться? Ну и что? Если я таким родился? Вот если бы я не мог учиться, тогда другое дело. А я могу, но не люблю. Ведь мне ничего не стоит быть отличником. Стоит только захотеть.
      Эх, обидно-то как! Дураком бы обозвала, лодырем, двоечником, балбесом, ещё как-нибудь, а то — УО, умственно отсталый.
      Эти слова звенели у него в ушах. Он даже головой потряс, чтобы они вылетели, — не помогло.
      Очень грустное это занятие — думать о своей жизни.
      Дома Иван сел на кухне и молчал.
      — Что с тобой? — обеспокоенно спрашивала бабушка. — Заболел? Намыкался? Ложись-ка спать, ненаглядненький.
      А Иван представил себе, что придёт он завтра в школу, уроки опять не приготовлены, опять его ругать будут, явится Аделаида, крикнет своим крокодильским голосом:
      — УО!
      Соберётся общешкольная линейка, и все хором крикнут:
      — УО! УО! УО!
      Анна Антоновна скомандует:
      — Семёнов, в специальную школу вон отсюда! А у подъезда стоит машина скорой помощи. Посадят в неё Ивана и увезут…
      — Я, бабушка, уроки делать буду, — почти со слезами прошептал Иван. — Пожалей меня, бабушка!
      — Жалею, золотце ты моё, жалею! Была бы моя воля, я бы вовсе уроки запретила в младших классах. Пусть старшие мучаются. Хочешь курочки?
      — Нет, — со вздохом отказался Иван. — Буду уроки учить. Потом уж поем. — «Если, конечно, жив останусь», — мысленно добавил он.
      Ну что ж… Сел Иван, достал из портфеля тетрадки, учебники, ручку.
      Вздохнул.
      Притопала лень-матушка, зашептала на ухо:
      «Устал ведь ты, миленький. Приляг, отдохни. Я тебе песенку спою, сказку расскажу».
      «Ладно, — ответил ей Иван, — лягу. С удовольствием. А завтра? Опять всё сначала? Да ещё в специальную школу отправят? Нетушки! Совершу-ка я сегодня героический поступок — сделаю-ка я уроки!»
      И лень-матушка обратно утопала.