Милиционер Егорушкин принёс Ивана к нему домой, сдал родителям и сказал:
      — Получите вашего обормота. До того нахулиганился, что захрапел.
      Иван, конечно, проснулся, но притворился, что спит. Он подождал, когда уйдёт Егорушкин, пока все в квартире уснут, тихонечко прокрался на кухню, поел хорошенько и снова лёг.
      И размечтался. Вот если бы за один день выучить все учебники за все классы! А? Ух, было бы здорово! Прощай, дорогая школа! Сидит Иван на выпускном вечере в президиуме, в самом центре, а выпускают его одного, Ивана.
      Играет духовой оркестр.
      Выходит директор и говорит:
      — Товарищи, мы собрались сюда для того, чтобы выпустить на свободу из школы нашего лучшего ученика, выдающегося человека нашего посёлка, гордость нашу — Ивана Семёнова. Всю жизнь ему не везло. Надо честно сознаться, товарищи, что мы вели себя плохо. Не жалели Ивана нисколечко. Мучили его, воспитывали, заставляли учиться, не заботились о его здоровье. Поэтому он и был самым несчастным человеком на всём белом свете. Но он взял себя в руки и совершил небывалый подвиг — за один день окончил все классы, всю школу. Да здравствует Иван Семёнов! Ура!
      Тут Иван сообразил, что ведь всё это показывают по телевизору, и крикнул: «Ура-а!»
      Была ночь, и никто не услышал его крика.
      В окно светила луна.
      У Ивана сжалось сердце, когда он подумал: «А вдруг мне не удастся слетать на Луну? Вдруг какой-нибудь Колька Веткин окажется счастливчиком? Или Паша Воробьёв? И уж совсем будет обидно, если я останусь на Земле, а на Луну полетит малявка Алик Соловьёв!.. Нетушки! Я вас всех обскачу. С завтрашнего дня буду отличником — вот увидите. Ведь стоит только мне захотеть, и буду кем угодно!»
      И опять размечтался Иван. Представьте себе: получает он сплошные пятёрки. Никто его больше не ругает, не воспитывает. Все смотрят на него с уважением. Идёт он по школе и слышит, как старшеклассники про него говорят:
      — Это Иван Семёнов, знаменитый отличник.
      Заснул Иван крепко, сладко.

      Утром был разговор с отцом. (Ну и любят же поговорить эти взрослые! Нет чтоб просто сказать, что вёл ты себя плохо, обормот ты такой, — и всё!)
      — Скоро кончишь дурака валять? — спросил отец.
      — Скоро.
      — А то ведь надоело с тобой нянчиться. Понял?
      — Понял.
      — Тебе хоть немного стыдно?
      — Стыдно.
      — Немного, средне или очень?
      — Очень.
      — Больше не будешь?
      — Нет.
      И ещё минут десять! Так и хочется сказать: «Да что я, маленький, что ли? Не понимаю? Всё я прекрасно понимаю, но не везёт мне. Я бы рад хорошо себя вести, но не получается!»
      Вышел Иван на кухню, а там мама спрашивает:
      — Скоро кончишь дурака валять?
      — Скоро.
      — А то ведь надоело с тобой нянчиться. Понял?
      — Понял.
      — Тебе хоть немного стыдно?
      — Стыдно.
      — Немного, средне или очень?
      — Очень.
      — Больше не будешь?
      — Нет.
      И ещё минут десять! И когда в кухне появилась бабушка, Иван затараторил:
      — Скоро кончу дурака валять, потому что тебе надоело со мной нянчиться. Мне стыдно очень. Больше не буду.
      — Ненаглядный ты мой! — воскликнула бабушка. — И всё-то ты понимаешь, бесценный!
      Выбежав на улицу, Иван, конечно, тут же забыл обо всём, даже о том, что с сегодняшнего дня решил стать отличником.
      Для него идти по улице — всё равно что кино смотреть, а может, ещё и интересней.
      Кошку на окошке увидел — «Мяу, мяу», — поздоровался.
      Собака мимо бежала — «Гав, гав» ей сказал.
      «Кар! Кар!» — ворону передразнил.
      Стайку воробьев разогнал.
      Взглядом проводил самолёт и погудел, как мотор.
      Попробовал грузовик обогнать.
      Девочке подножку подставил.
      Все вывески прочитал и ещё складывал их, получалось интересно:

БАКАНОМ

ГАСТРОЛЕЯ

      Около парикмахерской в зеркале состроил себе шестьдесят четыре рожицы.
      Две старушки беседовали — послушал.
      Впереди лейтенант шёл — Иван за ним в ногу кварталов пять прошагал.
      И вдруг вспомнил: школа!
      Почесал затылок, скомандовал:
      — В школу бегом — марш!
      Только пятки замелькали. Бежал, бежал, запыхался. Остановился, огляделся и давай хохотать — не в ту ведь сторону бежал!
      — Гвардии рядовой Иван Семёнов, обратно шагом марш! Раз, два, левой! Раз, два, левой!
      Кошку на окошке увидел — «Мяу, мяу», — поздоровался.
      Попробовал грузовик обогнать.
      Собака мимо бежала — «Гав! Гав!» ей сказал.
      Три старушки спорили — послушал.
      Около парикмахерской в зеркале сам себе шестнадцать раз кулак показал.
      И вдруг весело стало — поплясал немного.
      Пришёл в школу усталый, еле дышит.
      — Почему опять опоздал? — спрашивает Анна Антоновна. — Проспал?
      — Нет.
      — А что случилось?
      — Ничего.
      — Почему же опоздал?
      — По улице шёл и… опоздал.
      — Все по улице шли, а опоздал только ты. Почему?
      — Не знаю.
      — Не знаешь, — с укоризной сказала Анна Антоновна. — Тебе хоть немного стыдно?
      — Стыдно. — Иван тяжело вздохнул. — Очень стыдно. Всем надоело со мной нянчиться. Я больше не буду.
      — А мы тебе не верим! — крикнул Паша.
      — Мы всем классом решили, что тебе необходим буксир, — сказала Анна Антоновна.
      — Какой буксир? — удивился Иван.
      — Который тебя тащить будет! — крикнул Колька,
      — Куда тащить?
      — Мы найдём для тебя самого лучшего ученика из четвёртых классов, — объяснила Анна Антоновна. — Он поможет тебе учиться.
      — А я и без буксира могу, — с гордостью сказал Иван. — Я ещё вчера решил круглым отличником стать.
      Тут раздался такой хохот, что Иван тоже захохотал. И чем громче смеялись ребята, тем громче смеялся Иван.

      Домой из школы Иван шёл один.
      Настроение у него было… охо-хо! Испортилось у него настроение. «Вот всегда так бывает, — размышлял он, — только соберёшься что-нибудь хорошее сделать — помешают. Буксир какой-то выдумали! Будто я сам не могу отличником стать. Ну, дело ваше… Вы этот буксир выдумали, вы и отвечать будете».
      — Здорово живём, Семёнов! — окликнул его гревшийся на солнышке дед Голова Моя Персона. — Как жизнь шпионская?
      Хотел Иван с горя мимо пройти, но вспомнил, что дед — мастер рассказывать разные истории, и присел рядом.
      — Что смурый такой? — продолжал расспрашивать дед. — Двоечки мучают? У меня вот тоже беда. Можно сказать, несчастный случай. Надо нам с Былхвостом работу менять. Уж где только мы с ним не работали, и отовсюду я из-за него уходил.
      — А почему, дедушка?
      — Друг он мой. Не важно, что пёс, а важно, что друг. Не могу я его бросить. А его отовсюду вежливо просят удалиться. Собачья у него жизнь! Характер у него уж больно невозможный. Вредный, я бы сказал. С виду пёс смирный, а засоня и лодырь. А вдруг вот найдёт на него… ужас! Вот в кинотеатре мы с ним работали. Красота. Днём сплю, вечером кино смотрю, ночью дежурю, караулю. Так этот пёс, будь он неладен, вдруг решил тоже в кино ходить. Пролезет в зал, полсеанса сидит смирно, а потом — как начнёт лаять! Все с мест повскакают, крики, а он от криков совсем одуреет и под стульями носится. Ну, привяжу я его на верёвку, а он скулит, прощения просит. «Дай, — говорю, — честное собачье слово, что больше не будешь». Он мордой кивает. Отвяжу я его. И опять старая история. Пришлось нам другую работу искать. Приняли нас в аптеку. Тоже красота! А там ночью дежурная старушка сидела. Кому ночью лекарство потребуется, тот постучит, старушка проснётся и выдаст лекарство. Удобно. И кто это пса научил в окно стучать? Ума не приложу. Подойдёт он к окну и лапой стук-стук. Старушка просыпается, бежит открывать, а на крыльце Былхвост сидит. Улыбается, дурак. Терпела старушка, терпела и заявила начальству: «Или я, или пёс!..» Пошли мы новую работу искать. Вот в эту контору устроились… — дед махнул рукой и замолчал.
      — Ну и что, дедушка?
      — Ох… Даже и говорить страшно. Думается мне, что Былхвост лунатиком сделался.
      — Лунатиком? — оживился Иван. — Это как?
      — А вот так. Ночь. Тьма кромешная. Бывало, друг мой храпит вовсю. Пока есть не захочет. А сейчас ни с того ни с сего встанет и — пошёл! Прямо! А глаза закрыты! Спит! — в ужасе крикнул дед. — Стоя спит! На ходу спит! Лунатик! Вот какие дела, голова моя персона.
      — Так пусть он себе гуляет, дедушка.
      — А вдруг его на крышу потянет? Лунатики, говорят, даже по проводам ходят.
      — А почему их лунатиками называют?
      — Так ведь без луны-то лунатиков не бывает, — ответил дед. — Тут всё дело в луне. Она на них действует.
      Ивану эта болезнь понравилась. Только не знал он1 как ею заболеть?
      Задумался.
      И — придумал.

      После звонка с последнего урока Анна Антоновна задержала весь класс.
      — Сейчас придёт… — сказала она.
      — Буксир! — крикнул Колька Веткин.
      Приоткрылась дверь, и раздался голос:
      — Можно?
      — Входи, входи, — пригласила Анна Антоновна.
      В класс вошла девочка.
      — Буксир! — закричал Колька Веткин. — Вот это буксир, я понимаю! — И захохотал, будто Чарли Чаплина увидел.
      Но больше никто не рассмеялся.
      Иван втянул свою большую голову в плечи.
      Дело в том, что если бы эта девочка родилась мальчиком, то из неё (то есть из него) получился бы борец или боксёр самого тяжёлого веса. Эта четвероклассница ростом была как семиклассница, а может быть, и больше.
      Звали её Аделаида.

      Стоял на улице киоск с вывеской «Мороженое». В киоске сидела тётя. Один зуб у тёти был не простой, а золотой. Когда на него попадал солнечный луч, зуб сверкал, как прожектор.
      Ребята говорили, что раньше на месте этого зуба у тёти рос клык. Потом его кто-то выбил, и она вставила себе золото.
      Конечно, к взрослым надо относиться с уважением. Взрослые — это, в общем, неплохие люди. Но у них есть один недостаток: они часто забывают, что в своё время сами были маленькими. Они забыли, например, что внутри каждого мальчишки вставлен моторчик. И этот моторчик вырабатывает так много энергии, что если мальчишка посидит спокойно больше чем семнадцать минут, то может взорваться. Поэтому и приходится бегать сломя голову, драться, кусаться, обзываться — только бы не взорваться!
      Бывают среди взрослых и плохие люди, даже очень плохие. Это я вам говорю по секрету, и вы уж меня, пожалуйста, не выдавайте. Подрастёте — сами увидите, что я прав.
      Сейчас же разговор идёт только о тёте с золотым зубом.
      Паша Воробьёв назвал её однажды крокодилом.
      — Какой же она крокодил? — удивился Колька Веткин. — Крокодил — это он. А она — это она.
      — Значит, крокодил женского рода, — заключил Паша.
      Так тётю и стали звать.
      Почему же к ней такое отношение?
      Попросту говоря, тётя эта была страшная злюка. Если бы разрешили есть людей, то она в первый же день съела бы человек пять.
      Ох и злая была!
      Мороженое стоит одиннадцать копеек, а вам дома дали двенадцать — гривенник и двоечку.
      Вы бегом к киоску.
      — Дайте мороженку!
      Глаза у тёти округляются, лицо наливается красной краской, и тётя кричит на весь посёлок нечеловеческим голосом:
      — Нету сдачи!
      И тут вы хоть головой об киоск бейтесь, мороженки вы не получите. Ни за что.
      И даже если вы сбегаете в ближайший магазин, и разменяете деньги, и принесёте тёте ровно одиннадцать копеек, то не думайте, что мороженка у вас в руках. Как бы не так!
      Вполне может случиться, что тётя в это время жуёт. И на все ваши просьбы она будет кричать нечеловеческим голосом:
      — У меня обед! Все люди едят, а мне нельзя?! — и ещё кулаком погрозит.
      А жевать она может долго. Скопится огромная очередь, а тётя жуёт и жуёт.
      Наконец, всё съела. Так вы думаете, что теперь получите мороженку? Вряд ли. Тётя крикнет:
      — Пить захотела!
      И сколько бы вы её ни просили продать вам мороженку, тётя будет кричать, поблёскивая золотым зубом:
      — Все люди пьют, а мне нельзя? — И ещё кулаком погрозит.
      И уйдёт на другой конец посёлка к другому киоску, где торгуют газированной водой. Пьёт тётя медленно и не меньше семи стаканов.
      Я бы не стал о ней рассказывать, если бы у неё не было дочери по имени Аделаида.

      Вот кто она была, эта девочка, из которой получился бы боксёр или борец самого тяжёлого веса, если бы она родилась мальчиком.
      И у неё тоже был золотой зуб на том же месте, что и у мамаши, и он тоже сверкал, как прожектор, когда на него попадал солнечный луч.
      Итак, Колька крикнул:
      — Вот это буксир, я понимаю! — И захохотал, будто Чарли Чаплина увидел.
      Как вы помните, больше никто не рассмеялся. Аделаида взглянула на Кольку и сказала:
      — Плохо будет тому, кто обзовёт меня хоть ещё один раз.
      И все поняли, что обзывать её просто опасно — это вам не малявка Алик Соловьёв.
      — Который? — спросила Аделаида.
      Все повернули головы в сторону Ивана.
      — Я, — еле живой от стыда и страха, ответил он.
      — Ну как? — спросила Анна Антоновна. — Согласна взять на буксир?
      — Согласна. Но с одним условием.
      — Каким условием? — хором спросил класс.
      — Чтобы он не жаловался, — ответила Аделаида.
      Иван спросил тихо:
      — А чего мне жаловаться-то?
      — А я стукнуть могу, — объяснила Аделаида, и её золотой зуб сверкнул, как прожектор. — Характер у меня страшный. Разозлюсь и — стукну.
      Тут Иван совсем растерялся и проговорил:
      — Я бы тебе тоже стукнул, но с девчонками драться нельзя.
      — Правильно, — согласилась Аделаида, — потому что они слабее. А со мной можно. Я сильная. Но предупреждаю: драться со мной очень опасно.
      — Почему? — хором спросил класс.
      — Я силы рассчитывать не умею, — сказала Аделаида, — так стукнуть могу… — она тяжело вздохнула.
      — Как? — опять спросил класс.
      — А так… — Аделаида показала свой большущий кулак. — Видите? Раз и — вызывайте скорую помощь.
      Класс притих.
      И никто не заметил, как улыбается Анна Антоновна.
      — Я не согласен, — дрожащим голосом пробормотал Иван. — Это что же получается? Буксир обязан тащить, а не бить.
      — А я и не собираюсь тебя бить, — сказала Аделаида. — Если ты меня слушаться будешь, зачем мне тебя бить?
      — Значит, договорились, — сказала Анна Антоновна.

      Впереди, боязливо втянув голову в плечи, шёл Иван.
      За ним широко и тяжело шагала Аделаида.
      А на некотором от неё расстоянии стайкой семенили ребята.
      Вдруг Иван резко остановился, обернулся и радостно закричал:
      — Больной ведь я!
      Подошли ребята. Аделаида спросила:
      — Чем ты болен?
      — Лунатик я, — гордо ответил Иван. — Ночами-то я не сплю. По крышам гуляю, по столбам прыгаю, по проводам хожу. Устану, не высплюсь — какая тут может быть учёба?
      Ребята смотрели на него с удивлением.
      — А почему тогда не лечишься? — спросил Колька.
      — Лечусь, да ничего не помогает.
      — А не врёшь? — спросила Аделаида.
      — Можете проверить, — ответил Иван, — пожалуйста, в любую ночь выходите и проверяйте. Ребята восторженно загалдели.
      — Тише, мелюзга! — прикрикнула Аделаида. — Проверим лунатика. Когда по крышам ходишь?
      — Ну… часов так с двенадцати до… до самого утра! Иногда вы уже в школу идёте, а я всё ещё по крышам скок-скок.
      — А где?
      — А везде. Сначала на нашу крышу влезаю. Потом прыг-прыг до клуба. Потом по проводам, по столбам!
      — И не падаешь?
      — Могу и упасть. Тогда уж смерть. — Иван подмигнул притихшим ребятам. — Очень серьёзная болезнь.
      — Вот это болезнь, я понимаю! — с завистью прошептал Колька. — А как тебе заболеть удалось?
      — Не помню.
      — А если тебя верёвками на ночь связывать? — спросил Паша.
      — Пробовали. Но я любую верёвку раз и пошёл дальше.
      — А цепью если?
      — То же самое получается…
      — Ладно, ладно, — грозно проговорила Аделаида, сверкнув золотым зубом. — Всю ночь буду за тобой смотреть. И если ты наврал… — она погрозила большущим кулаком.
      — Пожалуйста, смотри, проверяй сколько тебе угодно, — храбрился Иван. — Но учти: болезнь заразная. Тут один за мной подглядывал, так теперь ночами вместе со мной по крышам скачет. Понятно?
      — Никаких болезней я не боюсь, — спокойно произнесла Аделаида. — Я очень здоровая.
      — Моё дело предупредить, — упавшим голосом пробормотал Иван.
      — А моё дело… — Аделаида опять погрозила ему своим большущим кулаком.
      И когда она скрылась за углом, Иван сквозь зубы процедил:
      — Как бы я тебя на буксир не взял, крокодильская ты дочь!

      Если вы думаете, что Иван струсил, то ошибаетесь. Конечно, ему было не по себе; конечно, он побаивался, но отступать не собирался.
      Он сидел на крыше и размышлял: «Жалко, если навернусь головой вниз. Реветь все будут, сто раз пожалеют, что такого человека погубили. Судить ведь всех будут! Ну ладно, так и быть — постараюсь не упасть. Придётся для этого потренироваться».
      Сказано — сделано: Иван начал тренировку.
      Он пошёл по гребню крыши. Дом трёхэтажный, не очень и высоко, а колени трясутся.
      Но если решил стать лунатиком — вперёд!
      Балансируя руками, Иван осторожно переставлял ноги. Глаза у него были закрыты — как будто бы кругом ночь.
      Вдруг он услышал глухой хриплый рёв, и в ноги ему ударилось что-то тяжёлое и упругое.
      Иван полетел вниз…
      На мгновение открыл глаза — навстречу ему стремительно опрокидывалась земля. Всё перевернулось.
      Он зажмурился…
      Иван катился вниз по крыше, руками нащупывая, за что бы зацепиться.
      Пальцы его вцепились в водосточный жёлоб.
      Руки от усилий онемели. Он не мог ими пошевелить. Ногами он шевелить боялся: казалось, что одно движение, и он соскользнёт с крыши.
      И даже лежать неподвижно и то было страшно.
      «Да-а, — пронеслось в голове, — ещё бы немного, и одним будущим отличником стало бы меньше».
      Поднявшись на четвереньки, он вернулся на гребень крыши и сел. И тут-то увидел виновника своего падения, которое едва не кончилось гибелью, — кота Бандюгу.
      Кот сидел на трубе и ехидно улыбался.
      — Дурак! — крикнул ему Иван. — Ты соображаешь или нет?
      — Ма-а-а, — ответил Бандюга.
      — Ма-а-а, — передразнил его Иван. — Балбес! Был бы у тебя хвост, я бы тебя за него и — с крыши!
      Бандюга показал ему язык, отвернулся и помахал обрубком хвоста.
      «А вдруг он меня ночью так же? — испуганно подумал Иван. — Тогда — всё. Надо поймать его и спрятать».
      — Бандюжечка миленький, — позвал Иван ласково. — Бандитик ты мой дорогой. Ну иди сюда, разбойничек.
      — Ма-а! — ответил кот, даже не посмотрев в его сторону.
      — Золотой мой, бесхвостенький, иди сюда! Но недаром кота звали Бандюгой: хорошего к себе отношения он не принимал.
      — Иди сюда, а то получишь, бесхвостая твоя натура! — закричал Иван.
      И тогда кот подошёл.
      Загремела крыша и загудела, когда Иван бросился на Бандюгу и придавил его к железу.
      — Ма-а-а-а-а-а!
      — Два-а-а-а-а-а-а!
      Куда же его спрятать?

      Справиться с этим ужасным котом не было никакой возможности. Он орал, будто раненый тигр, кусался и царапался.
      До того оба устали, что умолкли.
      — Дурак ты, — тяжело дыша, сказал Иван, — чего ты? Я тебя накормлю, бай-бай уложу, а сам лунатить пойду.
      Бандюга закрыл глаза и утих. Но Иван знал его подлый характер и рук не разжимал. Так они и сидели на чердаке, пока не отдышались.
      Казалось, Бандюга совсем успокоился, но едва Иван поднялся, как кот снова обезумел. Опять он орал, кусался и царапался.
      И — вырвался!
      С победным рёвом кот ринулся вниз, в отверстие, к которому была приставлена лестница.
      По дороге он сбил с ног маленькую девочку. Иван девочки не заметил, запнулся об неё и полетел кувырком, считая головой ступеньки.
      Стук!
      Стук!
      Стук!
      Стук!
      Другой бы на его месте тут же умер. Но Иван столько раз в жизни падал и ударялся о твёрдые предметы, что для него подобный полёт — ерунда. Встал он, шмыгнул носом, почесал ушибленные места и — побежал дальше.
      Бегал он за Бандюгой до позднего вечера, вернулся домой еле живой от усталости, поел хорошенько и лёг отдохнуть.
      Впереди была трудная ночь…

      Предстояло сложное дело: надо было улечься спать, в двенадцать часов незаметно выскользнуть из квартиры и так же незаметно вернуться.
      Особенно трудно было сделать это Аделаиде. Мамаша её до смерти боялась жуликов. Поэтому во дворе на здоровенной цепи сидел здоровенный пёс, а на двери было три висячих и четыре врезных замка, две щеколды да ещё цепочка.
      Окна закрывались ставнями, а ставни — замками.
      Но Аделаида твёрдо решила сбежать.
      А как выскользнуть из дома, в котором даже окна закрываются на замки?
      Мамаша Аделаиды в этот вечер так ругалась с покупателями, что еле дошла до дома, хриплым голосом попросила пить, выпила семь стаканов квасу и легла. И сразу заснула.
      Около двенадцати часов ночи Аделаида уже была в условленном месте — на скамейке под огромной липой напротив клуба.
      Сюда пришли ещё трое: Паша Воробьёв, Колька Веткин и — совершенно неожиданно! — Алик Соловьёв.
      — Мама с папой уехали в дом отдыха, — сказал он, — я остался с бабушкой. А бабушку я легко пер-хитрил.
      А Паша и Колька придумали так: соврали, что будто бы ночуют друг у друга.
      — Смотреть в оба! — приказала Аделаида, и в лунном свете золотой зуб её грозно поблёскивал.
      Луна была большая и яркая.
      Смотрели ребята, смотрели на пустые крыши, заскучали.
      — А это правда, что ты его бить будешь? — спросил Алик.
      — А это от него зависит, — ответила Аделаида.
      Мимо прошёл дед Голова Моя Персона с Былхвостом.
      — Отведу я тебя, дурака, в больницу, — донеслось до ребят, — там тебе дадут жизни. Взвоешь. Пожалеешь, что не слушался меня.
      Вот уже и прохожих больше не было.
      Ни одного огонька не светилось в окнах.
      Алик уснул сидя и во сне сладко причмокивал губами.
      Паша толкал его в бок, чтобы самому не заснуть.
      Сияла огромная луна, будто дразнила незадачливых наблюдателей.
      — Лунатик несчастный, — прошептала Аделаида, — получишь ты у меня…
      — Я спать хочу… — жалобно протянул Паша.
      — Сахара, сахара, сахара! — во сне крикнул Алик.
      — А шоколада не хочешь? — рассердилась Аделаида. — Скоро пойдём по домам.
      — По каким домам? — чуть не плача, спросил Паша. — Я ведь у него ночую, — он показал на спящего Кольку, — а он у меня. А мы оба на улице.
      — Пер-станьте! — во сне крикнул Алик, вскочил, побежал, упал и заревел что было сил.
      Колька спросонья тоже закричал:
      — Лампочки держите!
      А Паша с испугу запел:
      — Не кочегары мы, не плотники!
      И тут Аделаида доказала, что если бы она родилась мальчиком, то стала бы боксёром или борцом. Она стукнула Кольку по затылку и приказала:
      — Цыц!
      Она схватила Алика за шиворот, поставила на ноги и приказала:
      — Цыц!
      Паша с перепугу приказал сам себе:
      — Цыц! — И замер, вытянув руки по швам, пятки вместе, носки врозь.
      — То-то, — сказала Аделаида, — мелюзга несчастная. Пойдёте ночевать к Алику.
      — Бабушка утром пер-пугается.
      — Ничего. Марш домой!
      — А ты? — спросил Колька.
      — Буду продолжать наблюдение.
      Ребята ушли.
      Луна-то была. А никакого лунатика не было…

      Иван в это время спал самым, как сказал бы Алик, пер-спокойным образом. И спал Иван потому, что устал. А устал Иван потому, что за Бандюгой гонялся. А гонялся он за Бандюгой потому, что хотел его спрятать. А спрятать его он хотел потому, что Бандюга мог помешать ему лунатить.
      Устал Иван, лёг отдохнуть да и уснул до утра.
      Аделаида знала, что никакой он не лунатик и что вообще всё это выдумки. Спорить же с Иваном бесполезно: он кого угодно переговорит и наврёт столько, что не разберёшь.
      Надо было его уличить.
      Поэтому Аделаида и сидела на скамейке под огромной липой напротив клуба. Глаза сами собой закрывались.
      Вдруг она вздрогнула и едва не вскрикнула.
      Прямо на неё шёл пёс. Поймите, не просто шёл, а прямо на неё.
      Аделаида не шевелилась.
      Пёс ткнулся влажным носом в её колено и замер с закрытыми глазами.
      Из-за угла клуба появились две фигуры и направились прямо к Аделаиде.
      Впереди шагал милиционер Егорушкин, за ним вприпрыжку торопился дед Голова Моя Персона.
      «Попалась, — подумала Аделаида. — Теперь мне попадёт! Да ещё как!»
      — Вот он, лунатик! — обрадованно закричал дед. — Былхвост!
      — А это что за особа? — удивлённо спросил Егорушкин, направляя луч электрического фонарика на девочку. — Ты что здесь делаешь?
      — Лунатика караулю.
      — Какого ещё лунатика?
      И Аделаида рассказала о том, как её попросили взять Ивана Семёнова на буксир и что из этого вышло.
      — Эх, сколь лунатиков-то развелось! — воскликнул дед.
      Откуда-то донеслись не то крики, не то плач… Все прислушались.
      — За мной! — приказал Егорушкин.
      Выбежав за угол, они увидели Пашу, Кольку и Алика, которые брели по улице и ревели.
      Увидев милиционера, ребята умолкли.
      Оказалось, что бабушка Алика была глуховатой, и они не могли ни достучаться, ни дозвониться.
      — Ну и ночка! — сказал Егорушкин. — Придётся всех вас за нарушение общественного порядка отвести в отделение.
      — Не надо-о-о-о!
      — А что мне с вами делать прикажете?
      — Иван во всём виноват, — прохныкал Колька, — из-за него…
      — Виновата я, — сказала Аделаида.
      — Граждане! — воскликнул дед. — Спросите меня, кто виноват, отвечу. Спрашивайте!
      — Кто виноват? — спросил Егорушкин.
      — Я! — гордо ответил дед. — Это я, голова моя персона, про лунатиков Ивану рассказал. Значит, надоумил его. Готов понести заслуженное наказание.
      — Сейчас надо решить, куда эту мелюзгу спрятать, — озабоченно проговорил Егорушкин. — Уж вы меня извините, а придётся родителей будить.
      Когда все разошлись, дед сказал:
      — Идём, Былхвост, на дежурство. И не вздумай больше лунатика из себя строить. Кончилось моё терпение. Понял?
      Утром Иван пришёл в школу чуть ли не первым.

      Вернее, не пришёл, а прибежал.
      Он трусил. Очень. Даже стыдился немного. Он понимал, что теперь никто ему не поверит, сколько ни сочиняй про свою болезнь. Невезучий он человек — что поделаешь? Не нарочно же он проспал.
      Одна только и была надежда, что Аделаида тоже проспала.
      Тут она и подошла. И с нею ребята.
      — Вчера я себя прекрасно чувствовал, — сказал Иван. — Пилюль много съел. Помогло. Всю ночь спал. Впервые за много лет. А вы?
      — А мы ночью дежурили, — ответила Аделаида, — с товарищем Егорушкиным.
      — А также с псом Былхвостом, — добавил Паша, — он тоже лунатик. Вроде тебя.
      — Врун ты и хвастун, — сказала Аделаида. — Из-за тебя им дома, знаешь, как попало? Ребята громко вздохнули.
      — После уроков останешься, — приказала Аделаида, — начнём!
      У Ивана мороз по коже пробежал.
      — И правильно! — воскликнул Иван. — Ещё мало попало! Да я бы вас всех за такое безобразие в милицию бы забрал! Суток на семьдесят!
      — За какое такое безобразие?! — поразился Колька Веткин.
      — Пер-путал ты что-то, — сказал Алик Соловьёв. — Это пер-ступников в милицию забирают.
      — А, может, вы и есть преступники во главе вот с этой особой, — Иван показал на Аделаиду. — Зачем к человеку пристали? — крикнул он. — Почему человеку нормально жить не даёте? Почему даже ночью ему от вас покоя нет?!
      — Так ведь мы… — пробормотал Паша Воробьёв. — Так ведь мы ему помочь хотели!
      — Не нужна ему ваша помощь ни капельки! — сказал Иван, отвернувшись. — Он жить по-человечески хочет! Ему ночью спать надо, а вы хотите, чтобы он по крышам скакал да по проводам бегал! Не выйдет!