Глава под номером ДЕВЯТЬ и под названием

«Судьба эликсира грандиозус наоборотус в опасности,

или

Почему иногда шпионы спят под кроватью»

Собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт вот уже несколько ночей спал под кроватью. Делал он это от страха и глупости. Ему казалось, что если придут его забирать, то никому и в голову не взбредет, что он притаился под кроватью.

Известно, уважаемые читатели, что глупость человеческая безгранична, точно так же как безграничен и ум человеческий.

Стариннейшая пословица гласит: если бог решит наказать человека, то лишает его разума. Все люди воспринимают это стариннейшее изречение по-разному. Одни полагают, что человек в данном случае становится дураком, другие – сумасшедшим. Я придерживаюсь первого толкования, хотя отлично знаю, что дуракам жить и легче и удобнее, но зато и совершенно неинтересно.

Опасность глупости заключается ещё и в том, что нет четких границ между нею и другими, не менее опасными качествами дурака. Иногда, например, просто невозможно определить, глупость вынудила дурака сделать подлость или подлость заставила его совершать наиглупейшие поступки.

Именно так и было со странным существом, которое решило спать под кроватью, считая, что никто его там не обнаружит. То есть нормальному человеку никогда не придёт в голову, что можно спать под кроватью в такой огромной, похожей на универмаг почти со всеми отделами квартире.

Кого же и чего же начал так патологически бояться собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт?

Чтобы ответить на данный вопрос, нам потребуется, уважаемые читатели, хотя бы коротко, в общих чертах, проследить путь его морального падения, выяснить, как он докатился до того, что вынужден был спать под кроватью в своей огромной, похожей на универмаг почти со всеми отделами квартире.

Родители дали ему красивое имя Эммануил, а он ещё в молодости и до сих пор требовал, чтобы его называли Эдиком (у каждого свои представления о красоте имени!), и фамилию Шпунтиков он переменил на, как ему показалось, более звучную и солидную – Шпунт.

С юношеских лет, если не раньше, Эдик стремился лишь к одному: иметь как можно больше денег. Заметьте, уважаемые читатели, не заработать, а просто иметь любой ценой. И всю свою жизнь, каждый свой поступок, каждый свой шаг Эдик посвятил этому жалкому, но найстрастнейшему стремлению. Он и жульничал, и спекулировал, и обманывал, и воровал, и мошенничал, и чего он только ни вытворял, чтобы хапать деньги и покупать на них дорогостоящие вещи.

Теперь у Эдика была незаконно, конечно, добытая огромная квартира, напоминавшая универмаг почти со всеми отделами. Вы спросите; для чего одному человеку столько много вещей? Например, у него хранилось семнадцать столовых сервизов на двенадцать персон каждый. Умножим семнадцать на двенадцать, получим двести четыре. Но ведь у Эдика никогда не собиралось и не могло собраться столько гостей! И вообще к сервизам прикасались лишь только для того, чтобы стереть с них пыль.

Большое количество дорогостоящих вещей приобретается тогда, когда сам их владелец как человек ничегошеньки из себя не представляет, а вещи, самоуверенно и глупо полагает он, придают ему очень большое значение в глазах людей. То есть чем больше у него дорогостоящих вещей, тем он будто бы значительнее как личность.

Ума нет, зато ковров уйма!

Совести нет, есть много золотых предметов!!!

Таланта нет, но зато какая люстра!! В ней двенадцать лампочек!!!

По природе своей, по воспитанию, по накопленному жизненному опыту Эдик не умел и не хотел делать ничего полезного людям. Пробовал он быть и продавцом, и даже магазином недолго позаведовал, но везде проворовывался, и только хитрость да ловкость всякий раз помогали ему избегнуть заслуженного наказания. Бывал он и зубным техником, и памятниками на кладбище торговал, ничем он не брезговал заниматься, чтобы хапать и хапать деньги! Наконец, попробовал Эдик стать гипнотизёром, вернее, выдавать себя за такового. Довольно долго ему удавалось легко и много, обманывать доверчивых или недалеких людей, но Эдик вовремя унюхал, что его вот-вот накроют.

А в городе к этому времени развелось невероятное и невиданное до сих пор количество комнатных собачек, природную злобность которых владелицы, в основном старушки, принимали за нервные заболевания. И Эдик придумал себе не существовавшую до него специальность – собачий гипнотизёр. Деньги за своё очередное жульничество он брал немалые и вроде бы мог уже успокоиться.

Но не мог Эдик успокоиться, наоборот, с каждым годом, если не с каждым днем, всё его существо всё яростнее стремилось к тому, чтобы побольше хапать и покупать.

Три обстоятельства отравляли ему жизнь. С одним из них – одиночеством – Эдик кое-как справлялся. Дело в том, что жена его несколько лет назад умерла: ей жаль было выбросить протухшие рыбные консервы, она их самоотверженно, хотя и с отвращением, съела, и медицина оказалась бессильной против результата такой жадности.

Второе обстоятельство было куда серьёзнее. Двое сыновей Эдика регулярно навещали отца, чтобы определить, хотя бы примерно, когда же он помрёт и они станут полноправными владельцами всех его богатств. Сыновья давно уже поделили имущество и деньги ровно пополам вплоть до каждой чайной ложки, только ещё не решили, как поровну разделить несколько вещей, например рояль.

Эдик же и не помышлял о смерти, доказывал сыновьям, что переживёт не только их, но и внуков с внучками, которых он, кстати, ни разу не испытал желания увидеть. Он был очень глубоко убежден, что сохранится так же долго, как его дорогостоящие вещи, то есть считал себя практически бессмертным.

Третье обстоятельство, отравляющее Эдику жизнь, было куда ужаснее, чем уверенность сыновей в его недалёкой кончине. Наичрезмернейшая страсть к наживе привела Эдика к страшному моральному падению: его завербовала крупнейшая иностранная разведка «Целенаправленные Результативные Уничтожения». Как это было сделано, неизвестно, зато с полной достоверностью можно утверждать одно: Эдик знал толк в иностранной валюте. Вот ради неё он и стал шпионом, предателем, изменником своей родины. Впрочем, что такое родина и что она значит для человека, Эдик и понятия не имел, никогда о ней не думал, ибо, повторяю, его интересовало только то, что можно было купить.

Шпионская работёнка досталась ему не очень уж и сложная, но в высшей степени опасная. Вот этой-то её обязательной особенности Эдик сразу и не унюхал, А когда он сообразил, что его могут взять в любой момент, тут-то у него и стало развиваться то, что в конечном итоге и вынудило спать под кроватью.

Валюту-то он получать обожал, а вот выполнять немудрёную шпионскую работенку с каждым годом боялся всё больше и больше. И чем больше валюты получал, тем больше дрожал от непреходящего страха, который постепенно стал безразмерным. Эдик даже фильмов о шпионах по телевизору не смотрел – боялся: ведь там их всегда берут.

И Эдик всё яснее вынужден был осознавать, что рано или поздно он попадётся. И ужасающе пугало его не само наказание, не расплата за предательство, а потеря квартиры-универмага почти со всеми отделами! Вернее, не потеря, а то, что она достанется его сыновьям, ожидающим смерти родного отца (тогда Эдик ещё не знал, что в случае провала имущество его будет конфисковано).

Шпионская работёнка Эдика заключалась в передаче получаемых им сведений за рубеж. Как это делалось, уважаемые читатели, я не в курсе, но всякий раз, выполнив задание, Эдик, возвращаясь домой, срывал с себя всю одежду: она была насквозь мокрой от липкого трусливого пота. Даже шляпа отмокала!

Надев на себя три халата и всунув дрожащие ноги в тапочки (жаль, что нельзя было использовать несколько пар!), он сидел перед цветным телевизором импортного происхождения, но не включал его: знал, что обязательно нарвётся на передачу «Человек и закон» или на фильм о шпионах. Сидел Эдик перед невключённым телевизором и мрачно вспоминал всю свою жизнь, всю, кроме детства, которого он не помнил. Подлинного, обыкновенного, настоящего детства у него, кстати, и не было. Всё оно заключалось в том, что он выклянчивал, выпрашивал, вымаливал, обменивал, приворовывал даже, копил… Стоит ли такую ерунду хранить в памяти?

Но пока Эдикова немудрёная шпионская работёнка была, как говорится, цветики, а вот сейчас начали созревать ягодки: его известили, что вскоре к нему прибудет агент Сынок, от которого предстоит регулярно получать и передавать за границу ценнейшие сведения. И, казалось бы, уже безграничная трусость Суслика (такой была шпионская кличка Эдика) стала расти не по дням, а чуть ли не по часам. Рост её ещё сильнее увеличился, когда усыпленная им старушка Анастасия Георгиевна во сне то тявкала, то шептала, что оказалась в руках ШПИОНА!

Безразмерный страх потерять квартиру-универмаг почти со всеми отделами превратился в безразмерный ужас.

А когда к Эдику вторично явился Григорий Григорьевич, шпион вообще лишился способности хотя бы минимально соображать. Если старушка в гипнотическом сне назвала Эдика шпионом (дыма без огня не бывает?), вполне возможно, что и она тоже… Что тоже?!?! А не является ли тот подозрительный клиент, который хотел приобрести собачку, Сынком?

Правда, узнать друг друга агенты должны были по обоим им известному разговору-паролю. Сынок должен был купить у Суслика собачку. Но почему в первый визит Сынок не так начал разговор-пароль, и кто такая та старушка?!?! Агентка? Или наоборот?!?! Единственное, что помогло Эдику не счесть себя свихнувшимся, так это то, что он помнил один из параграфов инструкции, который предлагал не теряться ни при каких обстоятельствах, ибо могут иметь место самые неожиданные варианты, непредусмотренные детали и ситуации.

Значит, Сынка при его первой встрече с Сусликом могло что-то насторожить, даже и сам Суслик, и вот он заявился вторично, а он, Суслик, из страха не дал начать разговор-пароль.

И даже при своем малом уме Эдик не мог не поразиться тому, как изобретательно работают «Целенаправленные Результативные Уничтожения»! Ну кто, кто, кто может подумать, что такая невзрачная личность, как контролёр на всех видах городского транспорта, кроме такси, конечно, много лет известный многим жителям, – на самом деле агент крупнейшей иностранной разведки!!!

Однако восхищение Эдика прекрасной работой «Целенаправленных Результативных Уничтожений» было чисто теоретическим. Сам-то он всё равно пребывал в состоянии безразмерного ужаса и намеревался отделаться от Сынка любым способом, например прикинуться, что принимает его только за контролёра на всех видах городского транспорта, кроме такси, конечно, а туда сообщить… ну, он придумает что-нибудь о недоверии, подозрении, о непригодности Сынка к работе…

Конечно, всё это происходило у Эдика опять от глупости. Неужели он не мог сообразить, что даром валюту враги наши предателям нашим не дают? Получал денежки – будь любезен подличать против своей родины до конца дней своих или до тех пор, пока тебя не возьмут.

Эдик же соображал лишь, что ему уже нет смысла получать валюту и от безразмерного ужаса спать под кроватью! Рисковать расстаться с квартирой-универмагом почти со всеми отделами! Придут его сыночки и захапают всё богатство…

Будь у Эдика-Суслика хотя бы миллиграммчик совести да ещё несколько граммов ума, он догадался бы явиться с повинной, попросить прощения. Конечно, полного прощения он не получил бы, слишком много вреда он принес стране, а вот возможность после заслуженного наказания пожить нормальной жизнью и спать на кровати ему бы предоставили. Но ведь для него дороже всего на свете были не интересы родной страны, а квартира-универмаг почти со всеми отделами!

Вот и существовал в безразмерном ужасе шпион, вот и, спал под кроватью.

На время, пока не выяснятся его отношения с Сынком, Эдик прекратил свою гипнотизёрско-собачью деятельность, сидел дома и ждал, как ему совершенно правильно предчувствовалось, смертного часа. Правда, по нелепой уверенности в своем бессмертии он наивно надеялся всё-таки выкрутиться. И наказание, забегая вперёд, сообщу вам, уважаемые, читатели, неотвратимо приближалось. Не знаю точной даты, но оно обязательно будет!

С минуты на минуту, точнее, с секунды на секунду, ждал Эдик прихода агента Сынка, готов был уже задушить, а ещё удобнее – отравить приготовленную для него собачушку. Держал он её в отдельной комнатке, в специально изготовленной клетке, ибо эта животенция ростом с котёночка обладала злобой взрослого тигра-людоеда.

Изредка принося собаченции еду, Эдик содрогался, взглядывая на клетку: неужели и ему грозит пребывание за чем-то решетчатым?! И от макушки до пяток он покрывался липким холодным потом.

Сегодня утром он вылез из-под кровати еле живой: отнялась, стала будто деревянной правая рука. Несчастный шпион чуть не заорал от радости: можно лечь в больницу, да ещё в другом городе! Хоть какое-то время побыть в покое и поспать на кровати! Но тут же он сник: а если без него в квартиру-универмаг проникнут сыновья? Нет уж, если хватит паралич, то пусть здесь, среди дорогостоящих вещей…

Довольно с вас, уважаемые читатели, этих не очень-то приятных страниц. Посмотрим лучше, как страдают хорошие люди, и страдают по важным для всего человечества причинам.

Ожидая сына Романа с невестой, Илларион Венедиктович сходил в магазин, не обращая внимания на многочисленные косые взгляды (ведь всё лицо у него было в синяках и ссадинах), купил продукты и, вернувшись домой, принялся готовить обед.

А Иван Варфоломеевич с сотрудниками своей лаборатории пребывал в тяжелом недоумении и глубоком разочаровании. С утра мыши и морские свинки получили должные дозы эликсира грандиозус наоборотус, и все терпеливо и с острым любопытством ждали, когда животных одолеет мучительная жажда. Ничего подобного не наблюдалось! Значит, эликсир не действовал. Мыши и морские свинки даже не смотрели в сторону сосудиков с водой, которую они должны были выпивать в значительнейших количествах.

– Утешать меня не надо! – резко сказал, почти выкрикнул Иван Варфоломеевич. – Быстро проверить состав эликсира!

Много времени и не потребовалось, чтобы определить, что в специальной колбе вместо грандиозуса наоборотуса была обыкновенная вода.

– Подменили, – внешне спокойно констатировал Иван Варфоломеевич. – Но кто? И зачем? В лаборатории оставался я один. Я сам из мензурки перелил эликсир в специальную колбу и поставил её в холо… Погодите, погодите! Ко мне приходили два моих старых друга, мы довольно долго беседовали. Мензурка была уже пустой, я уже перелил эликсир… – вслух вспоминал Иван Варфоломеевич. – Нет, нет, Илларион пришёл раньше… Меня ненадолго вызвал директор…

– Мензурка очень похожа на обыкновенный стакан, – сказал один из сотрудников.

– И вы предполагаете… – задумчиво и полувопросительно произнес Иван Варфоломеевич. – Да, эликсир безвуксен и по внешнему виду не отличается от воды. Мог Илларион выпить его? Зачем? Он что, не мог подождать меня и попросить минеральной воды?.. Вот что, дорогие товарищи, Я займусь этим казусом, будем считать неприятное происшествие именно таковым. И хорошо, если это действительно так. То есть не совсем хорошо, но… Сначала я позвоню генералу. Кто его знает, может, он и… Но ведь мы и предположить не можем, что с ним происходит и будет происходить, если он… Приступайте к работе, готовьте новую дозу эликсира. Я убежден, что здесь и не пахнет злоумышлением. Но если я ничего не выясню, придётся докладывать куда следует.

Телефон Иллариона Венедиктовича не отвечал целый день. Правда, утром трубку всё-таки снимали, но в ней было молчание. Не мог Иван Варфоломеевич разыскать и Гордея Васильевича. Тогда он попросил одного из сотрудников съездить к ним на квартиры, но никого дома не оказалось.

Надо ли говорить, как расстроился Иван Варфоломеевич и его сотрудники?

У Гордея Васильевича тоже возникла новая, мягко выражаясь, забота. Его бритоголовый обормот не подходил к телефону: значит, удрал по своим бандитским делам. Раздражённый дед вёл важное совещание, а из головы не выходил распоясавшийся внук: неужели натворит чего-нибудь?

Когда примчались пожарные машины, переполох в доме получился грандиозный. На звонки и просьбы открыть из квартиры никто не отзывался. Пожарные подняли к окнам лестницы, заглянули – никаких признаков пожара и присутствия людей. Тогда решили, что звонивший ошибся: случилось что-нибудь с газом, а он набрал 01. Звонил-то ребенок. Небось испугался запаха и убежал. Тогда вызвали аварийную команду горгаза. А она потребовала немедленно открыть квартиру.

Гордей Васильевич приехал, когда замок уже вскрыли. Он всячески извинялся и перед пожарниками, и перед газовщиками, просил наказать его, как положено, за ложный вызов, но всем было ясно, что старый человек ни в чём не виноват, и команды уехали.

Самое смешное, если в данной истории может быть что-нибудь весёлое, заключалось в том, что всё это с величайшим любопытством и удовольствием наблюдал Федька. Он, конечно, помнил, как побывал в квартире, не забыл, как заблудился в ней, как из неё умчался, а обратно в квартиру уже не сунулся: приехали пожарники. И вот сообразить-то, что именно он их вызвал, Федька не мог. Посему он с чистой совестью и любовался, так сказать, делом своих рук.

А Гордей Васильевич в величайшем гневе метался по комнатам, будто чего-то искал. Тут явился Робик и его родители. Дед был таким разъяренным, каким никто ещё его ни разу в жизни не видел.

– Дыня бритоголовая! – загремел он. – Завтра отправляешься в наш подшефный совхоз возить навоз! С этого начнётся твой трудовой путь! И не вздумай оттуда сбежать! В чулане под замком будешь жить! На воде и хлебе, пока хоть чуточку не поумнеешь!

– Папа, успокойся! Папа, успокойся! – испугалась уже за отца, а не за сына Робикова мама. – Поедет, поедет он в подшефный совхоз! Будет он, будет возить навоз! Только, пожалуйста, успокойся!

– Действительно, вам надо успокоиться, – сказал Робиков папа.

– Я вам успокоюсь!!! – продолжал греметь Гордей Васильевич, как не гремел ни разу в жизни. – А вы! – повернулся он к Робиковым родителям. – Вы – авторы этого… прямо-таки фантастического по своей негодяйности образа…

– Позвольте, позвольте! – возмутился Робиков папа. – Позвольте, дорогой и уважаемый…

– Не позволю! Потому что не дорог я вам и вами нисколько не уважаем! Разве можно дорогому и уважаемому подсунуть вместо внука… такую дыню? Конечно, и я во многом виноват! Я своей вины не отрицаю! Дайте передохнуть… – Он очень тяжело опустился в кресло. – Конечно, я виноват, крупно виноват. Вот ты, дочь, не сумела воспитать сына, а я не сумел воспитать тебя. Сейчас нам всем вместе надо спасать Робика. Опозорил нас перед всеми. Зачем ты, внук, вызвал пожарную команду, бездельник международного класса? Ну?

А Робик стоял и молча плакал, не ревел, а именно тихо, беззвучно плакал обо всём сразу:

1) о великолепных своих волосах,

2) о несправедливом обвинении,

3) о коварстве воспитанной девочки Вероники,

4) о потере звания шефа банды,

5) об отправке в совхоз возить навоз,

6) и ещё о чём-то, скорее всего о том, что его беззаботное существование окончательно оборвалось, а предстоит незнакомая, трудная, неинтересная жизнь.

– Что молчишь? – напомнил дед.

– Не вызывал я пожарных!

– Не вызывал? А кто же мог звонить с нашего телефона?

– Федька, наверно.

– Какой ещё Федька? – удивилась мама.

– Как он здесь оказался? – поразился папа.

– Как ты посмел отлучиться? – возмутился дед.

Впервые в жизни Робик понял, что врать не имеет смысла, и рассказал обо всём, даже о том, что похищение не состоялось, потому что бандиты отказались ему подчиняться, а хохотали и гоготали.

– А синяк откуда?

– Подраться немного пришлось, – сознался Робик и вдруг сам протянул деду ключ от гаража.

– До отправки в совхоз возить навоз будешь сидеть дома, как бобик в конуре!

Робиковы родители в один голос заявили, что отныне и навсегда их сын будет образцово-показательным паинькой.

Теперь мы с вами, уважаемые читатели, отправимся на встречу Иллариона Венедиктовича со своим сыном Романом (сразу сообщу, что невеста его была занята на киносъемках и не прилетела).

К этому времени, лежа на диване, закрыв синяки примочками, Илларион Венедиктович принял твёрдое решение: сразу открыться сыну, потому что он не имеет права пользоваться чужим изобретением без согласия автора, и потому что пора кончать запутывать людей. А вот Лапа, правда, довольно робко, возражал ему, намекал, что лучше бы убежать, вдоволь полакомиться мороженым и т. д.

Приезд сына оказался весьма кстати, по крайней мере, Роман вызовет для предварительной консультации Гордеюшку, а то разговаривать с ним по телефону детским голосом бесполезно. Ну, Роману-то он как-нибудь всё объяснит, а вот его невесте…

Когда раздался дверной звонок, Илларион Венедиктович если и не испугался, то пришёл в очень возбуждённое состояние и не сразу направился открывать двери.

Роман – точная копия отца, только копия значительно помоложе – шагнул в прихожую, спросил:

– Ты кто такой, паренёчек в синяках? Где мой отец? Почему он меня не встретил?

– Проходи, Рома, – с тягчайшим вздохом пригласил Илларион Венедиктович. – Не мог я тебя встречать в таком виде… Да, да, я твой папуля, как ты всегда меня называл. А где твоя невеста?

Сняв плащ, Роман прошёл в комнату, сел, закурил, разглядывая Лапу, сказал рассерженно: – Что-то не похоже на моего папулю, чтобы он решил разыграть меня таким глупым способом. Хорошо ещё, что я без невесты явился. Что бы она о моём папуле подумала! Где он?

Илларион Венедиктович взял сигарету, но сразу же положил её обратно, ответил:

– Вот я, твой папуля. Ты же с детства любил фантастическую литературу. Помнишь, на даче чуть сеновал не поджег, читая со свечой?.. Никто тебя не разыгрывает, Рома мой дорогой. – Он всё-таки щелкнул зажигалкой и закурил под изумленным взглядом сына. – Теперь я этим редко балуюсь. Только когда оч-чень волнуюсь… Тебе придётся сыграть меня. Вот посидим немного, вызовешь по телефону Гордеюшку. Он ведь тоже пока не знает, ЧТО со мной произошло.