Когда тело Махарадж-джи сжигали, разные люди видели разные вещи. Большинство плакали, причитали и, как и я, чувствовали, что потеряли своего Гуру. А один человек стоял у огня, просто смеялся и пел: "Шри Рам Джон Рам Джон Джай Рам" - всю ночь напролет. На другой день его спросили: "Почему ты смеялся и пел?" А он говорит: "Махарадж-джи сидел и смеялся, а Рам поливал гхи, очищенное масло, ему на голову, чтобы он скорей сгорел; а Брахма, Вишну и Шива и все боги и богини посыпали его цветами, и все были счастливы". Так вот, был ли этот человек в заблуждении, или это была реальтость?. Одна женщина видела, как Махарадж-джи приподнялся на локте и помахал ей, как бы говоря: "Не расстраивайся, Ма!", лег снова и сгорел.
      Два года после этого я соединял все, чему научился от своего Гуру, жил и учил сколь возможно лучше, надеясь, что его слова: "Никогда не допущу, чтобы Рам Дасс сделал в Америке что то дурное" означают, что моя нечистота не будет создавать кармы для других людей. Я делал кое-что, чтобы держаться, как умел. У меня был фольксваген и я выезжал, скажем, в пустыню в Аризоне для уединения месяца на полтора. Таким путем я многое вычистил в саоей игре. В те годы я раз в год принимал кислоту, чтобы выяснить, что я забываю, раскрыть все эти тонкие, неосознанные ухищрения, при помощи которых я обманываю себя самого.
      Один раз я принял ее в Среднеамериканском мотеле в Салина, штат Канзас; это было в моей поездке по Центральной Америке, а последний раз я принимал кислоту за три года до того в Аризоне. Хотя я постоянно ощущал присутствие Махарадж-джи, мне все же хотелось испытать его еще сильнее, потому что - это мой путь, а я хотел идти дальше.
      Затем летом 1974 г. в институте Парены я вел курс "Бхагавад Гиты", на который, как я чувствовал, Махарадж-джи дал свое благословение. В этом институте я попал в совсем иное окружение, т.к. Трунгпа Ринпоче представлял другую традицию. Я оказался в некотором затруднении, потому что моя традиция была несколько аморфной по сравнению с твердостью традиции тибетской. Мы с Трунгпа вместе выступили в нескольких телепередачах. Одна была - о традициях, и я чувствовал себя банкротом. Махарадж-джи передал мне любовь и служение, но я ничего не знал о его биографии. Я не знал, - как рассказать о том, что проходит через меня, в терминах формальной традиции. Я также все больше закручивался в мирской спектакль и чувствовал себя все более и более подавленным и лицемерным. Так что к концу лета я решил вернуться в Индию. Я не знал, что я там найду, - во всяком случае съезжу. Я знал, что я уже иной, чем десять лет назад, но я кое в чем еще не был готов к тому, что считал себя обязанным делать.
      Выехав на Восток, я остановился переночевать в мотеле в Пенсильвании, где намеревался посмотреть по телевидению разбор дела в комиссии Судебной Палаты, но из-за бури отключилось электричество. Спать было слишком рано и ничего не оставалось, как помедитировать. Минут через пятнадцать-двадцать Махарадж-джи явился ко мне в видении. Он выглядел точно так же, как всегда. Он смеялся и разговаривал со мной. Интересно - он говорит только на хинди, а мой хинди был очень скверным. В Индии всегда кто-нибудь переводил. Но на этих уровнях передача происходит в мыслеформах, а затем выходит на том языке, на котором думаешь. Так что он сказал мне на очень хорошем английском: "Тебе не следует ехать в Индию. Обучение твое будет прямо здесь". Это было так живо и так реально, что в тот же миг я решил не ехать в Индию. Я решил поехать в Нью-Хемпшир, помедитироватьс месяц в шалаше, прочистить себе мозги и посмотреть - что будет дальше.
      На следующий день, проезжая через Нью-Йорк Сити, я позвонил Хильде Чарлтон, чтобы ее поприветствовать. Она мне сказала, что в Бруклине есть одна женщина, с которой мне следует встретиться. Когда же я воспротивился, так как мне хотелось побыть одному, она мне сказала, что женщина эта заявляет, будто мой Гуру сидит у нее в подвале.
      Конечно, я решил остаться еще на одну ночь, и на другой день поехал с Хильдой повидать эту женщину, по имени Джойя. Мы спустились в подвал ее дома, и вот она сидит в том состоянии, которое Хиледа называла самадхи. И я проверила я не мог дружить ни дыхания, ни пульса. Она была словно камень. Выглядела она очень необычно: у нее были длинные накладные ресницы, тяжелый парик и платье с глубоким вырезом. Махарадж-джи был старый человек на подстилке, но впрочем, я уже отказался от каких-то моделей о том, в какой упаковке должна дойти следующая весть.
      Наконец она пришла в себя, взглянула на меня и говорит: "Какого хрена тебе надо?".
      "Дорогая", - сказала Хиледа, - "это Рам Дасс", что не произвело вообще никакого впечатления на эту женщину. "А мне все равно - кто он такой", сказала она. - "Вон тот старик имеет к тебе какое-то отношение?" Я взглянул - там было лишь одеяло, а на нем - ничего, и я сказала "Не знаю". "Он меня изводит", - сказала она, - "Забери его отсюда к черту".
      Затем ее сознание чуть-чуть переключилось, она вошла в очень легкий транс, и вдруг со мной через нее как бы заговорил Махарадж-джи. Он говорил о вещах, которые мы уже обсуждали с ним в Индии, когда я видел его в последний раз мелкие взносы о содержании храмов в Индии и всякие пустяки, о которых она, вероятно, не могла знать, а я уже забыл. Она вернулась с того плана, но, как она пояснила, она не умела совмещать планы и потому не знала, что случилось только что.
      А я обрадовался, т.к. опыт этот последовал так непосредственно за видением в мотеле Пенсильвании, что казался ответом на мои молитвы.
      Через несколько месяцев я переехал в Нью-Йорк Сити и год и три месяца интенсивно занимался с Джойей.
      Обучение отличалось какой-то странной напряженностью, которую трудно передать. С 5-ти утра и до часу - двух ночи каждый день, как будто ты закручен в торнадо или заложен в гигантскую стиральную машину. Надо либо уйти, либо сдаться.
      Предание себя этому предписывалось как абсолютная необходимость для восприятия высших учений этого довольно необычного учителя. Преданность, благоговение и были методом, которым я открывал сердце свое в обучении у моего Гуру, так что метод этот был просто более глубокой стадией отказа; отказа даже от своего сопротивления многому из того, что, казалось, шло против здравого смысла. В это время я также получил много ужасных сообщений от некоторых ближайших последователей Ими, что любое сопротивление вызывает у Джойи кровотеltae и мучительную психосоматическую боль. Не было иного выбора, как воздержаться от суждений и предаться этим учениям, просто позволить обучению протекать и сжигать все мои установки относительно того, каким должен быть учитель и как должно передаваться учение. Я я отдался тому, что серьезно считал чистой передачей. И все глубже и глубже предаваясь этим учениям, я заявил публично, что, как возвещала Джойя, она является озаренной сущностью; заявление, о котором я впоследствии сожалел. Интенсивность общения (часто часов по двадцать в сутки) вызывала на поверхность мои защитные стороны тонкого эго. И Джойя на манер Кали набрасывалась на эти моменты нечистоты и преувеличивала их до того, что мне надо было либо уступить, либо уйти. Я отступался от этих моментов нечистоты насколько мог скорее и тушевался как мог. Просто моя хроническая неполноценность стремилась к этому огню очищения.
      Напряжение всего спектакля и блеск рампы создали реальность, в которой я готов был поверить странному убеждению, будто еврейка-домохозяйка, мать троих детей, жена убежденного католика - итальянца, бизнесмена из Бруклина, и есть на самом деле мисс Большая-Творческая-Сила-Вселенной. Джойя представляла себя как реальную форму Кали, равно как и множества других космических тождеств, включая Афину, Шри Мата Брахму-Матерь Вселенной и Тару - Тибетскую Богиню Тагоры. С этим было нелегко согласиться.
      Нас, несколько сот человек, соблазняло в эту реальность сочетание ее мощной харизмы, ее утверждений, что она вроде бы часто входила в состояния глубокого транса с прекращением телесных функций; она отмечала также, что у нее были проявления стигматов, и явно знала такие вещи, которых нельзя было ожидать от человека со средним образованием. Спектакль был хорошо поставлен, и мы на него пошли, потому что наша жадность и наш духовный материализм привели нас к огромному желанию - поверить в него.
      Вначале Джойя много времени проводила в состояниях транса, в которых очевидно действовала как медиум. Через нее пришло много соблазнительно богатых учений от мудрецов прошлого - мужчин и женщин Библии, Хасидов, Индуизма и Буддизма или от сущностей иных планов. В ее голосе и языке грубый бруклинский жаргон часто сменялся исключительно поэтическими отрывками, которые изливались часами. Я не дыша ловил богатство этих мгновений.
      Я приходил к все большему и большему преданию себя реальности всего этого окружения, потому что нам было сказано, что только благодаря полному любовному преданию себя со стороны окружающих и могут приходить эти более высокие учения. Она говорила мне, что некоторыми из моих учителей в то время были такие величественные фигуры как Ефтро (тесть Моисея), Падма Самбхава, Лао Цзы, как и Рамакришна, Христос, Мария, Нитьянанда, один из ранних учителей Каббалы, Кали и Дурга. Поскольку я никогда не был рядом с людьми в состояниях транса, весь этот спектакль меня действительно поражал. Я был совершенно обольщен всей этой мелодрамой, как турист, который раскрыв рот смотрит на факира, проделывающего индийский фокус с веревкой.
      Джойя вновь и вновь повторяла, что пришла на Землю только для того, чтобы быть инструментом моего приготовления как духовного учителя мира, и что в конечном счете она будет сидеть у моих ног. Это звучало несколько чрезмерно, и я как-то странно чувствовал, что все более и более становлюсь просто ничем особенным. Бывали на самом деле моменты, когда я чувствовал себя как Кришнамурти, склоняемый к руководству Орденом Звезды как раз перед тем, как он от этого отказался, оставив пятьдесят тысяч членов Ордена, которые думали, что он будет новым учителем мира, возвестив им, что им следует обратиться внутрь себя, а не искать Дхармы где-то вне.
      Меня в тот период, как раз перед тем, как я встретился с Джойей, очень беспокоило то, что я еще не вполне освободился от своих сексуальных привязанностей. После продолжительного и активного периода полумонашеской жизни я находил, что мое восприятие все еще окрашено сексуальными желаниями. Я мог себе позволить потерпеть с моим очищением от сексуальных фантазий, но ввиду моей общественной деятельности я был обеспокоен тем, что любая сексуальная озабоченность с моей стороны будет заражать тех, с кем я работаю на лекциях или индивидуально, и таким образом усиливать их собственные привязанности и их страдания. Невзирая на тот факт, что Махарадж-джи сказала "Я никогда не допущу, чтобы Рам Дасс в Америке сделал что-нибудь дурное", упорство этой сексуальной озабоченности заставило меня усомниться в мнении Махарадж-джи и глубоко стремиться к очищению моего сексуального плана. Ввиду того, что я столько лет пытался освободиться от этих привязанностей, включая свое подношение вожделения в жертвенное пламя в Индии, я оставил надежду узнать когда-нибудь свободу в этой жизни. Сексуальная карма казалась слишком тяжкой.
      Я читал о тантрических посвящениях в некоторых тибетских сектах как раз для этой цели. Монах проходит ряд ритуальных раскрытий, работая с дакини, женщиной небесной сферы. В большинстве своем это были молодые женщины, которых с детства готовили к служению в этих ритуалах безо всякого личного включения или привязанности к чувственному аспекту ритуала. В своих фантазиях я надеялся, что на каком-то этапе я также буду ознакомлен с такими учениями, и благодаря таким сознательным ритуалам с дисциплинированным гидом стану раз и навсегда непривязанным к этим желаниям.
      И вот я предстал перед учителем-женщиной, которая через несколько месяцев после начала занятий стала сосредотачиваться на моей сексуальности. Когда я все более и более открывался, уверяемый ею в ее совершенной непривязанности к любой системе желаний, я ощутил новую надежду на то, что моя мечта об очищении наконец проявляется в этом обучении. Я с головой окунулся в торнадо, выбросив на ветер осторожность и сомнение.
      Быть может, самым важным из всех соображений, повлиявших на мое глубокое участие в этом обучении, было то, что Махарадж-джи когда-то не раз говорил мне: "Смотри на мир как на Матерь и познаешь Бога". Часто можно было услышать, как он снова и снова повторяет слово "Ма". У него был алтарь, воздвигнутый Дурге - аспекту матери. Все это поклонение Матери заставляло меня чувствовать себя посторонним. Мои собственные чувства к матерям были окрашены отношениями с моей матерью и моим образованием врача и теоретика-фрейдиста. Пребывать в любви со вселенской Матерью мне просто еще не приходилось. Я жаждал уразуметь этот аспект поклонения. Ибо я знал, что поклонение Матери, точно так же, как и Хануману, слуге Божьему, к которому я испытывал неодолимую любовь, входило в традицию моего Гуру. Я чувствовал, что рано или поздно я найду путь к благоговейному отношению к Матери. Когда я прибыл в Нью-Йорк Сити и начал заниматься с Джойей, вошел в ее матриархальную реальность, я почувствовал, что наконец пришел к учению, к которому так давно стремился, особенно когда Джойя заявила далее, что она - сама Божественная Мать.
      Тот факт, что Джойя постоянно говорила о Махарадж-джи и подразумевала его присутствие, как бы продолжая беседы с астральным Махарадж-джи, питал во мне желание и несколько шаткую веру в то, что хотя Махарадж-джи и оставил тело, он все еще рядом, чтобы направлять мой духовный путь.
      Для Джойи, казалось, было ограмной трудностью оставаться в теле, и она при малейшем стимуле становилась твердой, как доска. Усилия удержать ее в теле, удержать от простого ухода из тела в иные сферы занимали у нас много времени. На шее у Джойи был драгоценный камень, который Хильда снабдила мантрой, чтобы возвращать ее обратно. Когда Хильда касалась камня, Джойя обычно возвращалась, но, как она говорила, с такой болью, будто в нее впивалась тысяча лезвий. Это, в свою очередь, было мучительно для всех нас. Поэтому мы шли на все, чтобы угодить любой прихоти Джойи, и не быть ответственными за ее мучительную драму.
      Со все возрастающим чувством власти она также отстраняла Хильду. Хильда, хотя и не являлась достаточно сильным источником учения, как соотечественница Джойи своим астральным легкомысленным поведением создавала атмосферу полуистерии, необходимую для поддержания всего спектакля Джойи.
      Но становилось все очевиднее, что то, что началось как спонтанное медиумическое раскрытие, явно оказалось чрезмерным для возможностей и сил неподготовленного индивидуума в связи с ее собственными потребностями в силе и любви. Кажется, для нее просто очень нелегко было преодолеть соблазн злоупотребить этой верой и влиянием для личного возвеличения и эмоционального подкрепления. Вместо того, чтобы оставаться полным сосудом, который при случае содержит мудрость веков, Джойя объявила его содержимое своим собственными она действительно заявила, что она более не сосуд, а просто источник провозвестий, которые через нее проходят - как если бы чаша, наполненная морской водой, объявила себя самим океаном.
      Слишком много было разных "сигналов", как например, когда мы однажды были у Джойи, зазвонил телефон. Она сняла трубку и страдальческим голосом сказала: "Сейчас я не могу разговаривать. Мне слишком тяжело", и бросила трубку. Затем без колебаний продолжала нашу беседу, как будто ничего не случилось. Я понял - сколько раз я бывал на другом конце провода.
      И я заскучал.
      Несколько месяцев я истолковывал свою скуку и еретические мысли как свое эго, отчаянно защищающееся от необходимости сдаться окончательно.
      Но как бы я это не объяснял, мои сомнения и скука возрастали. Тантрические упражнения не казались более продуктивными. Я стал воспринимать Джойю как обычного человека с привязанностями. Таким образом я начал подозревать, что чувства эти являются указанием на то, что я покончил с этим обучением и должен уйти.
      Все более возникало признание факта, что хотя все эти планы и существа просто очаровательны, это совсем не то же самое, что и освобождение. Сил, света, энергии было невероятно много, шакти просто протекала через нас, существа эти являлись нам, великие учения, мудрость, знание, - но ты отмечаешь, что твои привязанности все еще здесь, все еще живы. Ты видишь, что думаешь: "О, я давно этого ждал". И там есть еще план и еще. Но это просто еще одно пространство, и привязанность к этому пространству - просто еще одно страдание. Как любил повторять Шестой Патриарх Дзэн: "Создай ум, который ни к чему не привязывается". Все эти планы описаны в йогических трактатах. Но все это ерунда. Они интересны и полезны, чтобы ослабть ваше цепляние за этот план, преобразить и сжечь этот материал, но в конечном счете - это просто еще один материал. Потому что переживания в медитации и переживания шакти, - точно так же, как переживания от кислоты, должны в конце концов уйти. Если вы можете отказаться от всего этого, тогда вы просто поедаете вашу карму живьем, просто истребляете всю свою нечистоту. Тогда вы сможете пойти за полярность, за удовольствие и страдание, и пробудиться от иллюзии своей отдельности.
      И вы начинаете понимать, что приняли рождение для того, чтобы пройти через ряд переживаний, восприятий, пока не превзойдете этот дуализм воспринимающего и восприятия. Вы будете в бытии, а не в становлении. Пока не сможете быть, а не просто знала, учения.
      К концу этого периода я почувствовал, что завершил свою работу с Джойей и теми многими сущностями, которые через нее учили. Просто мне больше это было не нужно. Я как бы старался узнать, сколько ангелов может уместиться на булавочной головке. В конце концов единственное, что можно сделать, - это стать ангелом и посмотреть, сколько твоих друзей может быть с тобой на этой булавке.
      Сомнения мои возрастали скорее, чем я мог с ними справиться. Джойя за этот год очень изменилась. Она стала отрицать, что через нее говорят сущности и отказалась служить медиумом. Таким образом, хотя у нее еще была значительная шакти и харизма, лекции ее стали просто отражением той культуры, в которой она выросла, окропленным духовными проповедями.
      Когда реальность эта развилась, я начал видеть мучительную закулисную жизнь актеров и попытался удалиться как можно тактичнее и мягче. Махарадж-джи предостерегал нас, что бы мы ни делали, ни в коем случае не изгонять из сердца своего другого человека. Я хотел сделать это, пока любовь моя еще была сильной, но когда попытался уйти, это было очень трудно, и стало ясно, что я вошел в систему, из которой нет выхода. Я вынужден был бороться против этой системы, хотя для такой деятельности поддержки было очень мало. И я стал видеть сходство между тем, что я испытываю, и рассказами, которые слышал о других движениях, таких как группа Почтенного Мужа, так наз. Природы Иисуса, и скандал в обществе Сознания Кришны. Каждая из них казалась полной реальностью, в которую входило обязательство, не допускавшее измены.
      Мой уход от Джойи был частью значительного исхода разочарованных последователей, включая и тех, кто служил в ее доме. Когда беженцы, покинувшие переднюю, обменялись историями, начала раскрываться невероятная ткань фальши и злоупотребления истиной. Оказалось, что ее фантастическая энергия исходила не только от духовных источников, но вполне пополнялась и некими пилюлями. Близкие к ней доверенные лица признались, что им неоднократно велено было звонить мне и сообщать о страшных приступах, что, как они знали, было неправдой. Они соглашались, потому что Джойя убеждала их, что это для моего же блага.
      Таких случаев хитрости было немало. Я решил, что сыт по горло.
      Поскольку я теперь видел, что некоторые вещи, о которых я говорил прежде об этом учении в лекциях и статьях, были просто неправдой, я оказался с носом, но гораздо важнее моего замешательства - обретение истины. В каком-то смысле я оказался в положении, не отличающемся от того, когда Махатма Ганди, организовав солидный марш протеста, в котором участвовали многие тысячи, после первого дня вызвал своих заместителей и отменил протест. Они энергично возражали, заявляя, что после всей этой работы и усилий он не может этого сделать. Он ответила "Обязательство мое относится к истине, а не к постоянству".
      Таким образом, я столкнулся с дилеммой по поводу того - как передать это тем, кто глубоко верил в меня, как я верил в Джойю, и как не допустить, чтобы и они так же разочаровались, как я.
      Но учение это имело и положительную сторону. Многие прошли через невероятно глубокие переживания в связи с тем, кто они есть на самом деле в интенсивной садхане. Они могли и не предпринять ее, не имея иллюзии извлечения энергии и передачи, необходимых для выполнения работы, которую каждый должен проделать для себя сам. Благодаря этим учениям и выходу из них многие из нас обрели больше силы и сострадания, больше открытости и способности позволить моменту быть таким, как он есть. За все это я глубоко признателен. Однако, хотя я и другие извлекли пользу из этих учений, - это сделали не все. Некоторые, казалось, были уязвлены и отошли от ее учения с отчаянием, цинизмом и тоской.
      Таким образом возникает, конечно, вопрос, есть ли смысл бояться принимать учения, ведь учитель может явиться не из самого чистого места. Думаю, нам не надо этого бояться, так как часто ученик может прогрессировать очень быстро, поистине, очищение может быть значительнее, чем у его учителя, потому что намерения чище. Я получил свою кармическую проработку вследствие собственного духовного материализма. Если ваше стремление к Богу чисто, - это будет вашей силой. Тогда, хотя вы и можете на время заблудиться, в конце концов сердце ваше услышит, - что делать, и вся нечистота в вашем мире станет просто зерном на мельницу.
      Линия
      Много лет я старался быть чистым эклектиком, т.е. быть верным любой традиции, когда изучал ее. И тем не менее, достаточно сильным, чтобы суметь удержать в себе их все. Сохранить их. Но что я должен был делать, что вынуждено было делать большинство из нас, - это замыкаться в сфере концептуальных группировок, так что когда ты с буддистами - ты как Будда; когда ты с суфиями - ты как суфий; с индусами - как индус; с христианами как христианин; с хасидами - как хасид.
      Несколько лет назад нашим прибежищем был монастырь бенедиктинцев, и там было сборище "больших людей"; там был свами Сатчитананда, Аллой Уотс, Судзуки Рощи, Врет Дэвид, Пир Вилайят Хан и т.д., и т.п. У всех нас была возможность продемонстрировать свою особенность, и все принимали участие. Так в 4 утра я сидел рядом со снами Сатчиданандой и мы делали дза-дзен. Нам был дан коал: "Как познать свою природу будды по треску сверчка?" Затем нас учили, как должным образом ходить с тремя поклонами, преклонять колена, и всему ритуалу, чтобы попасть к Рощи. А он восседал с колокольчиком и палкой. Я это делал впервые. Так что все время, пока мы сидели там "пустыми", я, конечно же обдумывал свой ответ, потому что не хотел оказаться в дураках. Я хочу сказать, что это была высшая лига, и играть в ней было совсем не просто, понимаете? Так вот: "Как познать свою природу будды по треску сверчка?" Я думал-думал и наконец нашел то, что, как я считал, прекрасно подходит. Вот я вошел, а Судзуки Рощи говорит: "Ах доктор, как познать свою природу будды по треску сверчка?" И я поднес руку чашечкой к уху, как Миларепа, прислушивающийся к звукам вселенной. Я представил, что я - европейский индиец в католическом монастыре. Вот и дам ему тибетский ответ на японский коал. Я был просто в восторге от своей сообразительности. А он взглянул на меня, ударил в колокольчик и говорит: "шестьсот". И в этот момент я был весь у него в руках. Он уловил мою мелкобуржуазную личность, ориентированную на достижение. Оба мы рассмеялись.
      Эти моменты единения, как с Судзуки Рощи, более чем на одном плане одновременно, - очень ценны; когда встречаешь другое человеческое существо и в форме и вне формы; когда танцуешь с ним, и тем не менее свободен от привязанности к ролям в этом танце.
      У меня был такой момент со свами Муктанандой, когда он дал мне мантру, и в подземелье его храма мантра эта возвела меня на астральный план, где я вновь встретился с ним. Я посмотрел ему в глаза, и когда сделал это, я стал подниматься и летать. Когда я летал, я начал терять равновесие, старался выровняться и тут же вернулся обратно в подземелье, где медитировал. Я выполз из подземелья, как бы только что вернувшись на Землю, и встретил его в коридоре, и он сказал мне через переводчика: "Как вам понравилось летать?" и подмигнул мне. Что означало: "Мы с вами просто встретились там; и тем не менее мы здесь и мы вместе во всех этих местах одновременно". Это был такой восторг, восторг сопричастия.
      Аллой Уоттс был из тех, кто очень во многом разделял то пространство двух планов одновременно, того восторга. Как Карл Юнг, который входил в эти иные сферы, иные планы реальности и выходил из них, но когда он возвращался, он говорила "Я всегда был так счастлив вернуться обратно к своей семье, к Земле, к дому своему из этих иных состояний". Но это не полная свобода, ибо быть озаренным означает, что вы ни к чему не привязаны: ни к тому, ни к этому.
      И большинство людей, с которыми у меня был такой контакт, могли быть там только момент. Я никогда не знал, происходило ли это оттого, что существует возможность получить только момент, или же оттого, что я или любой из нас не был достаточно чист, чтобы быть в состоянии сохранять то пространство постоянно. Единственным человеком, который всегда был там, хотя я никак не мог определить его в пространственно-временной "установке", был Махарадж-доки. Потому что как бы высоко я ни ушел, он всегда был там, куда бы я ни взглянул - он был и его не было. Куда бы я ни ушел, я всегда ощущал его присутствие. Может, мое сердце было особенно открыто ему. Или что-нибудь еще. Что-то, касающееся его и его собственной свободы.
      Так что в начале пути вы очень эклектичны. Такой была книжка "Быть здесь и теперь", она была очень эклектична... немного того, немного другого. Буддистская медитация для успокоения ума. Суфийский танец, чтобы раскрыть тело и сердце. Кое-что из Тай-Цзы, когда тело не уравновешено. Какой-то массаж, чтобы все отпустить. Мантра как направляющий девиз. Множество методов из традиционного духовного набора на выбор.
      Но наступает момент, когда протяжение в вас начинает увлекать вас в направлении так называемой линии - той или иной. Их можно также назвать путями или аспектами Божьими; все они идут к Богу, но все идут путями, слегка различными. Это - ваш путь дхармы. Так, одному оптимальным путем в этой жизни было бы жениться и иметь детей, быть главой семьи, идти к Богу через свое служение в этой области. Для другого же это не было бы путем дхармы - он увел бы его от Бога. Невозможно решить, будто есть какой-то путь, который сам по себе является совершенным для любого из вас. Однако путь есть, и в процесс настройки входит и прислушивание к тому, - что он есть для вас. И то, на что вы настроились, в конечном счете будет средством, благодаря которому вы сможете в достаточной степени покориться.
      Особый путь, который является моей традицией - это то, что можно назвать Благоговейная Тантра. В дополнение к моему Гуру реальность, в которой я действую, содержит две вещи, две главных темы. Одна из них Мать, а другая - Бог. Вся вселенная, все ее формы, всякая форма есть Мать. Все вы - часть Матери. У Матери много ликов. Дева Мария, Дурга, Лаюшаи, Кали. Одни гневны, другие нежны. Некоторые из вас вовлечены в рассмотрение природы как Матери, т.е. Матери-природы, но если это расширить, все формы станут Матерью, и вы встанете перед интересным выбором - либо укрыть мир Матерью или закрыть Мать миром. Для меня - Мать закрывает (объемлет) мир; для большинства из вас - мир укрывает Мать. Вы захвачены в одну иллюзию и не видите другой, что скрывается за этой.
      Если вы скроете Мать за миром - вы затеряетесь в мире, и машина - это машина, телевизор - это телевизор, гнев - это гнев, сомнение - сомнение, а мать и отец - это мать и отец. Если же вы покрываете мир Матерью, то всякий опыт, который вы получаете в этой жизни, есть лишь иной аспект, лик, иное качество, тон или движение Матери, и в этой реальности вы как ищущий относитесь к миру как к Матери, и ваше отношение связано с тем, как научиться любить Мать, питаться ею, взаимодействовать с нею, и наконец исчезнуть и стать Матерью.
      Я покрываю мир Матерью, так что весь мой диалог со вселенной, включая собственное тело, - это все форма любви к Матери: и как дитя, кормясь у груди ее, и как любовник со своей возлюбленной, как Сита с Рамой, - это та же традиция. И это делается через мои повседневные жизненные ситуации: это тантрическая сторона, всеми моими чувствами. Мое отношение к Матери - от сердца; как и у Рамакришны к Кали. Тело мое есть часть Матери. Я вскармливаюсь Матерью. Я впитываю Мать. Я питаюсь у груди Матери постоянно. Мать - это шакти, сок, вибрация, энергия вселенной. Я расту внутренне со все большим и большим питанием. Я должен пожрать Мать. Я пожираю все. Я пожираю насилие, красоту. Я даже должен поглотить Кали, а равно и красоту мира. Я должен поглотить ее, не переварить так, чтобы ее больше не существовало, но сохранить в сердце своем, чтобы я признал все это.
      Я поглощаю Мать, беру всю эту энергию и пользуюсь ею для того, чтобы остаться с Богом. Я люблю Мать. Я люблю вселенную. Поистине, я - невеста Божия. Ибо, поистине, эта игра - игра возврата к Богу. И говоря иначе, на языке Тантры, истинной Тантры, а не ложной, созданной человеком, это сношение с Богом. Вы становитесь и лингамом, фаллосом, и йони, влагалищем, становитесь как тем, что внедряется в Бога, так и тем, что раскрывается для приятия Бога.
      В конце концов вы присоединяете его и открываетесь ему, так что есть оргазм души, не половой, но оргазм души. Вы продолжаете поглощать все это в себя и даровать все это вовне. Поток становится таким полным, он ведет вас прямо к Богу. Идти к Богу - значит идти в то, что за формой. Потому что понятие Бога, конечно, относится к Матери.