– Эта сходка князей, которую мы созвали, чтоб ознакомиться с письмом английского короля, – да станет она исторической. Вооружаться – вот отныне наша программа» Повторяю, никто нам не даст арисы, не будь у нас железного черпака. – Он быстро перевел горящий взгляд с вершины Андока на князей Хут-Брнашена и Моткана и тем завершил слово.
 
      Трудный вопрос Не успел Андраник сесть, поднялся староста Хлохинга; все это время он молча попыхивал трубкой и, склонив голову, внимательно слушал говорившего.
      – Вопрос имею.
      – Староста Хлохинга спросить хочет, – послышались голоса.
      – Говори, – сказал Андраник.
      И все повернулись к уважаемому хлохингскому старосте.
      Андраник, который пришел в Сасун из другой провинции, с трудом понимал наречие горцев. Особенно непонятно было ему, когда говорил староста Хлохинга. Как только он раскрывал рот, Шапинанд делал знак Геворгу Чаушу – переводи, мол.
      Староста Хлохинга прежде всего выбил трубку о камень, набил ее свежим табаком, высек огонь из кремня и, затянувшись разок-другой, заговорил:
      – Наседка сидит на яйцах, черный змей обвился вокруг гнезда и голову положил наседке на грудь. Как убить дракона-змея, чтобы и наседке не повредить, и птенцов сохранить?
      Талворикец покрутил длинный острый ус и снова поднес трубку ко рту.
      – Трудный вопрос задал ты, староста, – сказал Андраник. – Горе той наседке, на чьей груди черного змея голова покоится. Прежде чем ответить на этот вопрос, я расскажу вам один случай. В прошлом году заснул я как-то на поле Керо Османа. Проснулся, вижу – на груди моей змея. А Керо в это время поле свое поливает. «Керо, – говорю, – змея у меня на груди, что делать?» Пока Керо с лопатой подоспел, змея сама уползла прочь. «Ударь ее, Керо», – говорю. А Керо мне: «Если враг, до этого сидевший на твоей груди, мирно уходит, не причинив тебе вреда, его не убивают». Я от Керо научился не убивать того врага, который тебя не трогает. Ну а теперь вернемся к твоему вопросу. Если черный змей оставит наседку и удалится, мы его не тронем. Если же он станет сжимать кольцо, мы должны будем убить змея, но так, чтобы не задеть наседку с цыплятами.
      – Невозможная вещь, – заметил один из семальских князей.
      – Ну хоть несколько птенцов спасутся – и то дело.
      – Мальчишка, горячая голова! – презрительно воскликнул староста Хлохинга. И напомнил старейшинам Сасуна о другом таком же собрании, проходившем лет десять с лишним назад в селе Ахронк, – тогда среди собравшихся были шеникский князь Грко, гелигюзанский Пето, Тер-Кадж, талворикский князь Татар, Вардан из Хианка, а также все старейшины местности Хулб. То были времена кремневых ружей, и собрание решило вооружиться ими, перебросив в талворикские и арджнацкие села порох и свинец из Тигранакерта. И что из всего этого получилось? А то, что змей шевельнул хвостом, и был убит шеникец Грко, десятки сел пострадали. Осталось у нас несколько сел. Не надо лезть на рожон. Не нужны нам ни ваша ложка железная, ни ваша ариса. Не желаем.
      – Мать честная! – вскричал Андраник, вскакивая с места и выхватывая кинжал. – Ни черта ты не понял! Горцы переполошились.
      – Сукин сын плешивый, кто ты такой, что пришел в Сасун и на талворикца меч поднимаешь?! – крикнул поливальщик Фадэ и с лопатой наперевес пошел на Шапинанда.
      Глядя на него, повскакали с мест талворикские князья, навалились гуртом на Геворга Чауша и Андраника.
      – Сядьте на свои места! – закричал Керо Осман, старый гайдук, в чьем доме не раз останавливался Андраник.
      Усмиренные его криком, перестали драться кузнец Амзе и староста Татар. Поливальщик Фадэ, недовольно ворча, сел на свое место, зажав лопату между голых ног.
      Разгорелся спор.
      Несогласные, драли горло представители Хианка и Габлджоза, Моткана и Хут-Брнашена. Сцепились, разгоряченные, бстанцы и хорзанцы. Алианцы разделились на два лагеря. Одни требовали наказать Андраника за то, что поднял меч на сасунца, другие были недовольны поведением Фадэ, дерзнувшего прийти на собрание старейшин необутым, «лопатой еще тут размахивает». Кое-кто требовал удалить Фадэ с совета. Некоторые так разгорячились от спора, что сняв с себя абу, подложили их под себя.
      От английского короля, от рук мельника Миро, запорошенных мукой, от босых ног Фадэ спорящие перешли к построенным в Сасуне казармам и снова вернулись к истории со змеем-драконом.
      Этот безрассудный поступок, когда Андраник поднял меч на талворикца, мог иметь тяжелые последствия и послужил серьезным испытанием для самого Андраника, в то же время он позволил ему лучше узнать характер сасунцев. Андраник заметил, что даже верные ему Спаханац Макар и Гале решительно двинулись против него, тогда как представители других провинций медлили в нерешительности.
      Когда талворикские князья по одному взмаху руки Керо Османа сели на свои места, Андраник сказал Геворгу Чаушу тихо:
      – Сасунцы смелый народ, но самые смелые и единые среди сасунцев талворикцы. Ты видел, я по неосторожности задел честь одного из них, взявшись за оружие, и все тут же накинулись на меня. Но вот Керо сказал: «Сядьте на свои места», и они, уважив своего старейшину, все как один подчинились ему. С таким народом многое можно сделать. И даже тот трудный вопрос, что задал староста Хлохинга, разрешить можно. Талворикцы годятся для освободительной войны. Я в Армении нашел для себя Cacyн, a в Сасуне – Талворик.
 
      Чудеса у Взрыв-родника – Огненный конь, огненный конь! – вдруг закричал Мосе Имо, пятясь от родника. Старейшины Сасуна забеспокоились не на шутку, подумали – Мосе Имо помешался. Все знали, что в роднике водятся волшебные кони. Знали также, что иногда они предстают глазам людей, но видят их только те, кто смел до отчаянности. Иные утверждали, что видели гриву волшебного коня, но никогда не было такого, чтобы огненный конь вышел из источника и чтобы кто-то увидел его в полном блеске.
      Рассказывали, что однажды Мосе Имо вышел напиться родниковой воды, и в это самое время показался огненный конь, но, заметив Мосе, снова ушел под воду. Мосе и ахнуть не успел.
      Еще одна такая история была связана с дедом Мосе Имо. Будто бы, когда строился этот дом, дед видел в роднике, огненного жеребца.
      Мосе Имо знал силу своих глаз и был уверен, что, если встретится взглядом с огненным конем, заворожит его, и конь непременно выйдет на берег. Или же сам он, побежденный, уйдет в воды Андока. Да, или конь должен был взять верх, или Мосе Имо.
      И вот чудо, Все увидели, как Мосе Имо пятится, не отрывая взора от Взрыв-родника, и из воды, словно по его приказу, выходит огненный конь.
      Конь, увидев человека, тряхнул гривой, хотел убежать, но Мосе Имо вдруг прыгнул к нему и схватился рукой за гриву. Стал на дыбы огненный конь, и Мосе Имо повис на его гриве. Конь замотал головой и хотел было уйти в воду и унести с собой Мосе Имо, но тот встал и сказал: «Не уходи, у нас с тобой должок перед миром». И сказал Мосе Имо: «Я мечтал о тебе, огненный. Вот это вот Сасун, село Гели, а это старейшины Сасуна. Султан, как змей-дракон, обвил нас со всех сторон и голову положил нам на грудь. Как нам быть, чтобы убить дракона, а наседку и цыплят спасти? Я прошел по всем великим землям света и дошел до страны инглизов, чтобы найти способ и спасти наседку с цыплятами. Я поглядел в глаза королей и нашел эти глаза коварными. И мне жалко, что хутский Миро святую муку со своих пальцев рассыпал на лживую бумагу короля инглизов. И сегодня, в этот поздний час, я смотрел безнадежным взглядом в исток и увидел тебя. Я поглядел в твои глаза, и ты вышел из-под Андока. Прими же мой клич сасунский и встань здесь, огненный!»
      И ответил огненный конь: «Твоя печаль земная, а моя небесная. Если я останусь под солнцем, я переверну весь мир, и гора Андок снова сшибется с горой Маратук. Пусти меня, Мосе Имо, дай мне уйти».
      «А как же мне своих птенцов спасти?»
      И ответил конь: «Твоя рука коснулась моей гривы. В долине Семи Ложек старейшина айсоров дал Шапинанду жеребца. Ударь этого жеребца трижды по спине, и он станет сильным, как я, и проживет дольше, чем земная лошадь. А всадник на ней не будет знать поражения. Дракон будет побежден, и спасутся наседка с цыплятами. Пусти же меня, Мосе Имо, дай мне уйти. Глаз смертного ненавистен мне. А как мы ушли в подземелье, об этом рассказано в памятной книге дома Арабо. Найдите этот молитвенник и поклянитесь на нем».
      «А где этот молитвенник?»
      «В селе Татрак, Змо оно еще называется. Смоете скверну огнем Тахвдзора. Пусти меня, Мосе Имо, дай мне уйти».
      И ушел, пятясь, огненный конь, сложил хвост в воде, как рыба, нырнул под Андок. И остался стоять Мосе Имо с пустыми руками возле Взрыв-родника. Словно видение было. Пришло и ушло.
      В это время возле Взрыв-родника показался жеребец айсора, для которого я приготовил место в сарае Тер-Каджа. Я взял жеребца под узцы и подвел к Мосе Имо. Мосе Имо поднял правую руку, поглядел на нее и с силой ударил Аслана по спине. И второй раз ударил.
      В ту же самую секунду жеребец преобразился. Сила огненного коня словно перешла к нему, и из простого коня стал он сказочным конем.
      Старейшины Сасуна попробовали оседлать его. Первым подошел к нему Спаханац Макар, но конь сбросил с себя сасунского князя. Гале попробовал и тоже на землю скатился. Все князья по очереди попробовали – всех порасшвырял жеребец айсора.
      Дошел черед Андраника. Геворг Чауш сказал ему:
      «Поди оседлай своего коня». Андраник подошел к Аслану, хвост и гриву тетивою в руке собрал, трижды обвел его вокруг родника, потом отпустил хвост и гриву и взлетел в седло.
      И всадник был смелый, и конь был ретивый. Всадник и конь нашли друг друга.
      И погнал Алдраник своего коня и с Геворгом Чаушем спустился по склонам Цовасара в Мушскую долину, предварительно дав мне письмо чрезвычайной важности.
      Мосе Имо затолкал письмо в палку, сказал мне: «В добрый путь». С этой палкой в руках пустился я на следующее утро в путь.
 
      Мехмед-эфенди Имя Мехмеда-эфенди гремело по всей Мушской долине. В прошении, направленном наместнику Багеша, он выразил желание стать жандармом и служить в долине Муша. Просьба его была удовлетворена. За решительные действия, направленные против врагов султана, он был назначен в скором времени помощником начальника тайной полиции. Ходили слухи о том, что его прочат на место самого начальника – Хюсны-эфенди. Хюсны был известен своим варварским нравом. Каким же, значит, чудовищем должен был быть его преемник: так ведь оно водится, что каждый следующий на этом месте должен превосходить своего предшественника.
      И стали люди интересоваться, откуда, дескать, взялся этот самый Мехмед-эфенди, так продвинувшийся за короткий срок, из какого он рода и что ему, собственно, нужно в Мушской долине.
      Каких только версий не существовало на этот счет! Рассказывали, что это турецкий чиновник, присланный из Стамбула; им тут же возражали – нет, мол, это бедный турок из города Битлиса, некогда продававший огурцы на городском рынке. Одни утверждали, что мать его армянка, другие твердили, что как раз мать-то и турчанка. Находились и такие люди, которые клялись, что он в родстве с самим султаном. Наконец, один крестьянин, лично знавший Мехмеда-эфенди, заявил во всеуслышание на мушском рынке, что это армянин-вероотступник, звать его господин Аветис, и родом он из Манаскерта, из села Икна. И добавил: «Да он зятем приходится тамошнему ресу Погосу».
      Став помощником бешкомисера, Мехмед-эфенди прибрал к рукам всю сеть тайной полиции. Он руководил всеми сложными операциями полицейских отрядов и отвечал за продвижение правительственных войск в городе Муше и близлежащих селах. В Мушской долине и в Сасуне он был известен своей строгостью и беспощадностью.
      Но было еще одно обстоятельство, о котором никто не знал. Мехмед-эфенди установил тайную связь с предводителями гайдуков. Как высший полицейский чин, он всегда был в курсе всех государственных мер и намерений в отношении армян-гайдуков. Он сообщал заблаговременно Геворгу Чаушу и Андранику о готовящемся нападении, но при этом жесточайшим образом пытал попадавших в руки полиции гайдуков, чтобы заручиться полным доверием в турецких кругах. В присутствии турецких чиновников Мехмед-эфенди изображал фанатичного мусульманина, ненавидящего армян больше самих турок. Армяне называли его «предателем», «вероотступником», «оборотнем» и считали самым заклятым врагом своим, а среди турок он снискал славу преданнейшего слуги султана. Это его вполне устраивало, он сам способствовал тому, чтобы среди армян постоянно велись разговоры, разоблачающие его как турецкого прихлебателя, потому что это служило той высокой цели, которой он себя посвятил.
      Мехмед-эфенди договорился с фидаи, что он, дабы отличиться от Хюсны-эфенди и других жандармов, повяжет на шею белый шарф, чтобы гайдуки смогли издали приметить его и не стрелять. С этим опознавательным знаком на шее он прочесывал окрестности Муша и все подозрительные ущелья и пещеры Сасуна, где могли прятаться повстанцы-фидаи. Когда его лазутчики сообщали ему, что в том или ином краю объявились гайдуки, он немедленно направлял туда вооруженные отряды полицейских или же роту регулярного войска, заблаговременно предупредив об этом гайдукских руководителей.
      Внешне Мехмед-эфенди был очень похож на немца. Поговаривали, что днем он ходит в мечеть, а ночью исповедуется священнику-армянину.
      Раздумывая об всем этом, я дошел до Талворикских гор и вдруг заметил, что навстречу мне идут сам комиссар Мехмед-эфенди и два его жандарма. На шее у Мехмеда-эфенди был белый платок. Это был тот самый багешский вероотступник. Я сразу же узнал его. Это был могучего вида мужчина с чисто выбритым красивым лицом, в военной одежде, с кинжалом на боку и вовсе не походил на того презренного человека, которого я видел в тюрьме. Так вот он кто, этот самый знаменитый Мехмед-эфенди! А если он узнает меня? Тогда в тюрьме он метнул на меня один короткий взгляд, но все-таки… вдруг да узнает? Мне стало не по себе. Что бы там о нем ни рассказывали, а вид жандарма всегда внушает ужас.
      Построенная наспех по приказу султана казарма от весенних дождей пришла в негодность и развалилась. Наверное, Мехмед-эфенди прибыл в Сасун по этому делу: мастеров-армян, строивших здание, должны были призвать к ответу.
      Что мне было делать? При мне было письмо Андраника. Идти вперед нельзя, поворачивать назад – тоже. По левую руку от себя я увидел зажатую между двумя высокими утесами пещеру. Звалась она Орлиное Гнездо.
      Это было одно из примечательных мест в Талворике и находилось близ села Харт. Спасаясь от преследователей, беглые сасунцы прятались в этой пещере. Здесь скрывался проповедник Мигран, до того как его поймали и привели в Муш. И Арабо здесь был вместе с Миграном. И я вместе с Арабо взбирался в отвесную эту пещеру раза два. Это была страшная зияющая дыра, над ней нависал островерхий утес, Мы привязывали веревку к дереву на утесе и по веревке проникали в Орлиное Гнездо.
      Да, пожалуй, это был единственный выход: спрятаться в Орлином Гнезде. Я еще раз взглянул на приближавшихся жандармов и, ускорив шаги, свернул к спасительному утесу. Но как добраться туда? Под Орлиным Гнездом скалы расступаются, образуя пропасть, а у меня нет с собой ни кусочка веревки. Хоть бы огненный конь из Взрыв-родника объявился. Перенес бы меня на недосягаемую высоту, в поднебесье, выше облаков. Но в минуту опасности выход находится сам собой и, как огненный конь, встает рядом с тобой наготове: я увидел тонкую ветку, свесившуюся с утеса, схватился за нее и, раскачавшись что есть силы, прыгнул на скалу.
      Орлиное Гнездо было глубокой и путаной пещерой. Не успел я осмотреться, вдруг слышу совсем близко от себя:
      «Вернись!»
      Я выглянул и увидел Мехмеда-эфенди, стоявшего на самом верху утеса. Не иначе, он получил приказ арестовать меня, а может быть, подозревает, что в пещере прячутся фидаи. Меня удивило то, с какой быстротой добрался он до Орлиного Гнезда, ведь только что я видел его внизу. Да, видно, ошибся я, забравшись сюда. Как же мне теперь уйти от Мехмеда-эфенди?
      Несколько лет назад правитель Муша и наместник Багеша подтащили сюда горные пушки – со стороны Габлджоза и Бсанка подошли – и обстреляли Орлиное Гнездо, хотели выкурить оттуда прятавшихся там армянских князей-повстанцев. Сейчас я видел следы этого обстрела. Само Орлиное Гнездо уцелело, но кругом было множество обломков. Для меня, конечно, пушек тащить сюда не будут. Достаточно нескольких выстрелов, и я полечу в пропасть, став поживой для орлов и ползучих гадов. Это мог сделать сам Мехмед-эфенди, который был в двух шагах от меня.
      – Брось мне свою палку, – услышал я строгий голос.
      – Нет у меня никакой палки.
      – Если не хочешь распрощаться с жизнью, сейчас же брось мне палку.
      Я вытащил незаметно письмо Андраника и бросил вверх пустую палку. Он проверил ее и увидев, что она пустая, быстро вложил в нее что-то и с сердитым видом швырнул назад: дескать, надо же, обманулся в своих ожиданиях. Палка упала мне прямо в руки.
      Он еще немного постоял, наклонился, погрозил мне кулаком и, поправив кинжал, пошел обратно. Когда он скрылся с глаз, я снял затычку с палки и нашел свернутую в трубочку бумагу. Черным по белому было написано:
      «Не думай, что я не узнал тебя. Ты тот самый парень, что сидел со мной в тюрьме в Багеше. Достаточно было одного взгляда, чтобы запомнить тебя навсегда. Тебя звать Смбат, ты спешишь по поручению Геворга Чауша и Андраника в Татрак – за молитвенником. Возвращайся поскорее и сообщи Андранику и Геворгу, что комиссар Мехмед-эфенди прочесывает горы. Я пришел в Сасун по делу арсеналов, но мне приказано найти их обоих. За голову каждого обещана тысяча османских золотых. Говори всюду, что Мехмед-эфенди верно служит султану, вылавливает повстанцев, забивает ими тюрьмы и отправляет их на виселицы. Это нужно для дела. Письмо уничтожь». Письмо я уничтожил.
      Я провел эту ночь в Орлином Гнезде, а наутро, затолкав письмо Андраника в палку, осторожно выбрался из Орлиного Гнезда и поспешил в село Татрак.
 
      Змо Если идти по сасунской дороге, увидишь село Татрак. Гора Чанчик надавила коленом на ее затылок, а возле ног ее раскинулся маленький лесок с аллеей из пирамидальных тополей.
      Шел я, шел и уперся в это село.
      Тут я и увидел Змо. Змо – они ведь повсюду есть. Мир не может существовать без Змо.
      В воротах одного богатого дома стоял староста села – на голове черная войлочная шапка, талия затянута самым что ни на есть ярким поясом, и кисет за пояс заткнут.
      Со всех сторон к старосте спешит народ, все больше женщины. До чего же хороши были здешние невестки! Они шли кто с поля, кто по воду, кто с родника, но, сойдя с дороги, все сворачивали к дому старосты, у всех на лице было недовольство и возмущение. Шли по одной и группами, с полными кувшинами и с пустыми, с вязанками сена на спине, с вилами и серпами в руках. Подошли близко, обступили старосту плотным кольцом.
      – Ну что там стряслось, невестушки, жалуетесь на что? – спросил староста, с опаской оглядывая толпу.
      – Велим тебе выставить Змо. Не было еще в мушской стране подобной потаскухи, староста. Избавь нас от нее! – крикнула одна крестьянка, смело выступив вперед.
      – Прогони ее из нашего села! – потребовала другая, опуская кувшин на землю.
      – Змо шлюха! – послышался еще один голос. – В своем доме святую книгу держит, чтобы грехи свои замаливать.
      – Молитвенник! Из дома Рыжего попа!
      – Ославили на весь мир наше село, – затараторили со всех сторон женщины!
      Более или менее складно определила поведение Змо одна женщина по имени Финджо: Змо самая беспутная женщина в селе, но громче всех вопит о чужих грехах. Обзывает людей, натравливает их друг на друга, всех в селе перессорила. Идут, скажем, невестки по воду, а Змо им вслед: «Бесстыжие, одна из вас сегодня блудила, которая же?» Идут доильщицы в горы – кричит вслед: «Эй, приглядывайте за той малявочкой, не то худо будет, ославит она нас!» Несут жены обед в поле мужьям своим, остановит какую-нибудь и говорит ей шепотом: «Ахчи*, до чего же твой пострел похож на, нашего ночного сторожа Антевана…» А то вдруг потянет кого-нибудь за платок да завопит: «Жена деверя, подколодная змея!»
 

____________________

 

* Ахчи – простонародное обращение к женщине.