____________________

 
      Гнездо Аиста… Название этого маленького армянского населенного пункта на протяжении многих лет, переходя из уст в уста, превратилось из Арагили Бун в Алиглбун.
      На краю села меня остановила какая-то старуха.
      – Куда путь держишь, парень?
      – В Хлат иду.
      – В Хлат? В какое село?
      – В Согорд, – ответил я.
      – Остерегайся песков Шамирам и воронок с мелкими колючками, лао. Странник-голубь за кормом пойдет, в западню попадет, – предупредила старуха и рассказала старую историю, случившуюся в песках Шамирам.
      Правителем горы Немрут был некий спесивый, надменный князь. Однажды этот князь велел нагрузить караван верблюдов песком из Ванского моря и пригнать их на вершину Немрута, чтобы вознестись на небо, одним ударом меча повергнуть бога и сесть на его Место. Отец небесный, рассерженный, обратил верблюдов в камни на том самом месте, где дорога сворачивает к селу Шамирам, а гору Немрут проклял и поразил громом – на ее месте образовалась гигантская воронка, из которой по сей день поднимается желтый пар. Бесстыжий князь был наказан, а господь, сжалившись, наполнил воронку холодной родниковой водой, чтобы землепашец мог возделывать свои поля.
      – У бессовестного нет бога, у бесстыжего – совести, – заключила старуха и ушла.
      Несмотря на то что алиглбунская старуха предупредила меня насчет «каменных верблюдов», я все же заблудился – чудом только меня не поглотили немрутские пески. Село Шамирам лежит в маленькой низине у подножья Немрута. Рядом возвышаются четыре больших холма, а чуть подальше находится еще один, пятый, остроконечный холм; вытянув шею, он смотрит на Немрут. Ни дать ни взять верблюд. А ну как сейчас эти пять окаменевших верблюдов поднимутся и пойдут на меня; у меня прямо мурашки по телу побежали, я ускорил шаги, чтобы быстрее попасть в Согорд. Но вместо этого очутился на поле, усеянном колючками и сухим кустарником.
      Струящиеся из-под ног ручейки песка и бесконечные воронки так и затягивали. И впрямь, я был в этих краях как странник-голубь – на каждом шагу меня поджидала западня. Один из моих башмаков потерялся в песках. Я попытался найти его, но не смог и стал уже жалеть, что пустился в такое чреватое трудностями путешествие.
      Насилу я одолел пески и верблюжьи колючки. Но тут передо мною встало новое препятствие. Жандармы султана поймали старика касурца и, связав его волосяной веревкой, куда-то вели. Они хотели выпытать у него, где прячутся фидаи. Из их разговора я понял, что начальника жандармов звать Галиб, а имя мученика – староста Хечо.
      – Где ты видел Сероба и его людей? Когда? – орал жандарм.
      – В прошлом месяце видел. Пристали они ко мне: отведи, мол, к горе Куртык. Ну я и отвел их к Куртыку.
      – А от Куртыка куда они пошли?
      – К Косура-горе.
      – А от Косуры куда их повел?
      – От Косуры к Хатавину пошли.
      – По дороге они курили?
      – Да вроде бы и курили.
      – Окурки на землю бросали?
      – Нет, эфенди. Размяли в руках и развеяли по ветру.
      – Там, где они стояли, земля была или трава росла?
      – Трава, эфенди, трава.
      – Во что они были одеты?
      – В чохах* все были. Кой у кого на голове папаха была.
 

____________________

 
      * Чоха, чуха – верхняя одежда типа армяка.
 

____________________

 
      – Куда дальше пошли?
      – Откуда же мне знать? Одна гора Хатавин – десять дорог, поди разберись, по какой пошли.
      – Ты меня знаешь, рес Хечо, – заорал жандармский начальник. – А я и тебя знаю, и деда твоего знал, и прадеда! Не шути со мной, староста!
      – А чего мне бояться? Самое большее – голову отрубишь, горстка крови оросит землю… Что я, всем фидаи дед родной, что ли, чтобы места их знать?
      – Ты как наш подданный обязан был поймать врагов султана и сдать их нам.
      – Это же птицы, эфенди, как их поймаешь? Фидаи не ведают границ. Да они через сто аширетов, через тысячи гор перелетят и сядут на нужную им гору. А завтра, глядишь, еще куда-то полетели. Рука у султана длинная, пусть он и ловит их.
      – Значит, ты не хочешь сказать нам, где отряд Сероба?
      – Убьете – и то не скажу.
      – А может, на Немруте?
      – Ну да, так бы они и дали тебе и твоим красноголовым башибузукам мучить меня.
      Хечо говорил смело, кричал на них, можно сказать, да еще и трубкой об землю в ярости постукивал.
      – А когда Сероб на Куртыке был, что он сказал крестьянам?
      – Сероб сказал: «Вы в стране султана без хлеба можете прожить, без оружия же – вам нельзя».
      – Еще что сказал?
      – Еще сказал: «Я родом из благополучной семьи. Но надо, чтобы и счастливые иногда плакали – чтобы несчастные утешились. И поэтому я первым делом наш большой дом, наш очаг в хлатском Хче разрушил, чтобы матери моих врагов, когда захотят проклясть меня, не могли сказать: «Да разрушится дом того, кто наш дом разрушил».
      – И ты не хочешь показать нам место этого бунтовщика?
      – Я вам его слова поведал, а где он – не знаю.
      – Быстро укажи его место, не то испечем тебя в этих песках.
      – Не скажу.
      По приказу Галиба жандармы снова начали пытать старосту, потом, привязав к шее большой камень, зарыли живьем в песках. Засыпали песком по горло. Голова только торчит, страшно смотреть. Потом принесли охапку верблюжьих колючек, рассыпали возле старосты, сунули ему в рот трубку, сказали: «Кури теперь». Подпалили колючки и удалились.
      Когда они спустились в ущелье, я пополз к страждущему соотечественнику своему, землепашцу Хечо, ногами-руками раскидал огонь, снял камень с его груди…
      Вскоре я увидел, как старик выбрался из песков и, сердито попыхивая трубкой, спустился в ущелье. А я с табакеркой Арабо за пазухой продолжил свое восхождение.
      Наконец с большим трудом я одолел гору Немрут, оставив позади пески Шамирам и каменных верблюдов с колючками.
 
      На Немруте Село Согорд располагалось на высоком склоне Немрута. Я нашел нужный мне дом и постучал в дверь.
      – Кого ищешь? – спросили изнутри.
      – Родника Сероба.
      – Тебе в горы надо идти, – сказали. – И сам он, и Сосе в горах.
      Потом они увидели, что разутый я, кинулись обувь мне искать, ничего подходящего не нашли. А я что имел при себе, оставил у них, чтобы налегке шагать. Я только хлеба у них немножко взял и пустился в путь.
      Бедный мой отец, откуда ж ему было знать, что его сапожник-сын останется однажды без обуви.
      Я прошел мимо кладбища, которое было отделено от села каменной стеной, и стал взбираться в гору. На мое счастье, гора была покрыта синими цветами первоцвета и ласкающей глаз свежей зеленью.
      Родника Сероба я нашел в каменистой лощине Немрута сидящим на скале. Сероб был более крепкого сложения, чем Арабо, выше его и куда как лучше вооружен. У Арабо была всего-навсего простая берданка, а Сероб держал в руках мосинскую винтовку. На нем был кожаный патронташ, перекрещивающийся на груди. Лицо смуглое освещенное большими глазами. Голова обвязана серым платком, концы которого свободно болтаются.
      – Что, пришел пташек посмотреть? – спросил Родник, смерив меня взглядом с головы до ног.
      В те дни «пташками» именовали тех армянских селян, которые, взбунтовавшись, уходили в горы, – имея в виду их бродячий образ жизни.
      – Нет, пришел сам пташкой стать, – смело ответил я и, вытащив из-за пазухи табакерку с табаком, протянул ему.
      Сероб взял табакерку, понюхал и говорит:
      – Красного Дерева табак. Куришь?
      – Нет.
      – А что же делает эта коробка у тебя?
      – Табакерку мне Арабо дал, а табак я в Красном Дереве взял.
      – Ты знал Арабо?
      – Ровно год служил у него, – с гордостью подтвердил я.
      – Как звали его коня?
      – Тилибоз.
      – Ну раз так, оставь табакерку себе, а табак мне дай. – С этими словами Родник Сероб вытряхнул табак в свой кисет, а табакерку вернул мне.
      – Молод ты еще, чтоб браться за оружие. – Ясное дело, Родник Сероб хотел отправить меня обратно.
      Дай, думаю, скажу, что оружием пользоваться я умею, но тут он вдруг поглядел на ствол своей винтовки и говорит:
      – Ежа можешь поймать?
      – Отчего же нет, – отвечаю, – чего проще.
      – Ну так пойди принеси мне ежа. Я тут же поднялся на холм, поймал несколько ежей и вернулся к нему.
      – Молодец. Мне один был нужен, а ты сколько приволок. Ну-ка почисти салом ежа ствол.
      У Родника Сероба ствол был длинный, кольчатый. Я тут же при нем освежевал ежа, отделил сало и стал чистить ствол. С большим усердием я работал, понравилась ему моя готовность.
      Когда ствол заблестел, Сероб спросил:
      – Значит, ты хочешь остаться у меня?
      – После Арабо единственное мое желание быть с вами, – сказал я.
      И я остался в горах Немрута у Родника Сероба.
      О землеробе этом давно уже шла слава защитника простолюдинов. Он и его жена Сосе с шестнадцатью солдатами особенно отличились в знаменитой битве при Бабшене, с той поры в народе о них слагали песни.
      Сероба и всю его семью преследовали люди султана. «Как бы сделать, лесенки такой нет – подняться да богу пожаловаться. Хотим не хотим, а в горы должны податься, чтобы честь свою и жизнь защитить», – сказала как-то Сосе и ушла в горы в отряд мужа.
      Сосе я увидел на следующий день на заре. Мы с Серобом пришли к какой-то горной речушке, а на противоположном берегу в это время показались вооруженные мужчины – человек семь-восемь. Они закатали штанины, перекинули постолы-трехи через плечо и вошли в воду. Один из них держал за руку идущего следом молодого солдата – другой рукой он удерживал над головой оружие, – пытался противостоять волнам. Холодная вода захлестывала выше колен. Молодой солдат, дойдя до середины реки, остановился и еще немного закатал штаны. Два-три солдата при этом отвернулись, а тот, кто держал его за руку, прикрыл лицо рукавом.
      Молодым солдатом оказалась Сосе, одетая в мужское платье. Все вышли из воды мокрые. Сосе отделилась, спустила брючины – а лодыжки синие-синие – и стала обуваться. Я заметил, как один из гайдуков, проходя рядом с Родником Серобом, покачал головой:
      – Не дело это, паша, не дело.
      Светловолосой, красивой женщиной была Сосе, стремительного роста, на румяном лице горделивая улыбка. Но еще краше и горделивей была она в своем наряде гайдука, с перекинутыми на грудь косами, с плотно охватывающим талию патронташем.
      Родник Сероб присоединился к своим «пташкам», и отряд двинулся.
      Не только Сосе, но и два брата Сероба, тоже землепашцы-ранчпары, и старший сын, убежав от султанского ига, обитали в горах. Воины Сероба были крестьяне из горных селений и долины. Имена некоторых из них в первый день даже навели на меня трепет: Лев Аваг, Усатый Карапет, Беспощадный Ованес, Молния Андреас, Лоло Аджи, Град Тадэ.
      Оставшись на Немруте, я уже не расставался с «пташками» Родника Сероба, я и сам стал одним из них. Я вылавливал ежей в горах, чистил ружья товарищей, приносил для отряда хлеб и молоко – у пастухов брал.
      Эти семь-восемь воинов всегда вместе держались, и Сосе тоже всегда с ними была. Иногда они группой исчезали. Я никогда не знал, куда они ушли, для чего.
      Армяне-селяне частенько заявлялись в горы: «Сероб, хаснанские курды наше стадо увели, помоги нам», «Сероб, Арабо нету, ты наш защитник», «Учителя из Икны снова в тюрьму засадили, что делать, Сероб…» И Сероб, землепашец Сероб, фидаи Сероб, всюду поспевал. Всем сердечную жажду утолял. Потому и прозвище было дано ему Родник.
      Однажды в февральский снежный день, когда мы находились в Согорде, воины султана вдруг окружили село. Искали предводителя повстанцев – Родника Сероба то есть. Сероб взял винтовку и покинул село, чтобы не стать причиной погрома. У него был белый балахон поверх одежды, и он спокойно пробирался по снегам. Султанские воины не поспевали за ним, потому что лошади по брюхо проваливались в снег. Время от времени Сероб оборачивался и стрелял. Три всадника султана были убиты. Сероб поднялся на Немрут и глазами искал меня, а я с мешком хлеба за спиной уже сидел на вершине горы и спокойно поджидал его. Жандармы, решив, что Сероб погиб в окрестностях Немрута, убрались восвояси.
      Мы с Серобом достигли кратера горы. Широкая горловина была в клубах рыжего пара: из кратера били горячие источники.
      Когда уже все – и армяне, и турки, и курды – считали Сероба погибшим, герой Согорда вновь объявился в хлатских селениях живой-невредимый, и народ начал слагать о нем легенды и прозвал его Немрутским Львом. Имя это частенько встречалось и в курдских песнях и даже дошло до слуха султана.
      В сентябре этого же года снова надолго исчезла Сосе. Когда армяне Багреванда восстали против султана, Сосе поднялась в багревандские горы и руководила крестьянским восстанием.
      Впрочем, воинам Сероба не нравилось то, что в их отряде находилась женщина. Сосе была храбрая. Но храбрейшему из храбрых не пристало водить с собой жену, пусть даже переодетую в мужское платье, пусть даже храбрую. Из-за Сосе несколько повстанцев уже покинули отряд Сероба, в том числе один из преданных его солдат Андраник.
      Трое недовольных были самые любимые солдаты Сероба, его близкие друзья, один из них – Молния Андреас из села Шамирам, того самого, среди песков. Молния андреас всегда шел во главе отряда и отвечал за дорогу. Лицо его внушало всем ужас, он носил на голове громадную овечью папаху, а усы его доходили до ушей.
      Другой был Лоло Аджи, еще его звали Аджи Гево, он участвовал в боях при Ханасаре и Бабшене. Лоло Аджи был верным телохранителем Сероба. И третий – Град Тадэ из сасунского села Фетара. Этот чуть ли не младенцем взял в руки оружие – вместе с отцом своим он участвовал в знаменитых битвах под предводительством князей Грко и Пето.
      Беспокойным воином был Тадэ, страсть как нетерпеливым. Всегда он первым стрелял, не выдерживал. Битва еще не началась, а он палит.
      Однажды он метнулся к скале, спрятался за нею и давай с невероятной быстротой открывать и закрывать затвор.
      – Ты что там делаешь, Тадэ? – спросил Родник Сероб, приближаясь.
      – Разбираю пули, паша, полую от полной хочу отделить, – ответил Тадэ и, покусывая усы, дернул изо всех сил курок.
      Сероб рассердился, отобрал у него винтовку и пригрозил, что выгонит из отряда, если Тадэ будет нарушать порядок и стрелять без приказа.
      – Не дело это, паша, не дело… – всякий раз говорили Молния Андреас, Лоло Аджи и Град Тадэ, когда, переходя горные речки, вынуждены бывали по очереди переводить Сосе за руку.
      И вот однажды они сказали Серобу:
      – Отправь Сосе в Сасун, а сам оставайся на Немруте с нами.
      – Воду когда переходим, какое она имеет право оголяться при нас? Стыдно нам на ее босые ноги смотреть.
      – Не миновать нам беды из-за Сосе, увидишь, – сказали.
      Душа Сероба была в Бабшене, а сердце в Сасуне. В сасунском селе Гели был у него старый друг по имени Тер-Кадж. Увидел Сероб, что правы его солдаты, взял Сосе и ушел в Гели.
      И меня с собой взял.
      Село Гели (или иначе Гелигюзан) находилось в ущелье. Речка делила село на две части. А вообще село состояло из множества кварталов, и каждый квартал имел свое название. Все дома построены были на покатом склоне горы Андок, каждый дом – на отдельной скале. Главные кварталы были – Тахврник, Харснгомер, Гарипшан, Мхитар, Тех и Гюх, что означает село.
      Дом Тер-Каджа находился в Гюхе.
      Постучался Сероб в дверь Тер-Каджа и сказал:
      «Оставляю Сосе у тебя, а я ночь только заночую, на рассвете соберешь меня в дорогу».
      Тер-Кадж сказал: «А давай-ка и ты оставайся в Сасуне. Столько времени в Хлате был, поживи-ка теперь у нас несколько лет».
      И все крестьяне хутские повалились ему в ноги, говорят:
      – Арабо нет, будь хозяином в стране Арабо.
      И ночь Сероба сделалась неделей, а неделя – месяцем.
      Видя, что Немрутский Лев запаздывает, воины его собрались и тоже пришли в Сасун.
      У Сероба сын был, в Хлате жил, звали Акоп, и два брата – Мхо и Захар.
      Все трое гайдуки были.
      Они тоже пришли в Сасун.
 
      Выстрел в селе Гели После смерти Арабо своими смелыми действиями прославился в Сасуне один молодой парень по имени Геворг.
      Геворг был родом из сасунского села Мктинк, что в провинции Бсанк, воевал в отряде Арабо и Сероба.
      Отец его был знаменитый охотник. Сына своего он отдал в монастырь Аракелоц, хотел из него монаха сделать. И вот однажды сын уходит из монастыря, идет домой. Приходит – видит: дома на стене ружье кремневое висит, а под ним на тахте богатырь спит, лицом к стене, одет в черную абу.
      – Отец мой, не иначе, – говорит Геворг, не сводя глаз с оружия. Будит великана и говорит: – Я четыре года проучился в монастыре. Дай мне теперь ружье, пойду разыщу отряд Арабо, с ним и останусь.
      – Прочь с глаз, щенок, куда тебе до Арабо! – сердится отец и велит сыну вернуться в монастырь и читать свои шараканы*.
 

____________________

 

 

____________________

 
      Геворг, обиженный, покидает родительский дом.
      Проходя по селу, он видит, как два багревандских курда зверски трясут орешину во дворе церкви, Геворг в сердцах набрасывается на них. Завязывается драка. Испуганные односельчане прячутся по домам, и Геворг, изрядно побитый, с проломленной головой, уходит из села.
      Армяне, беженцы из сел Бсанка, основным своим прибежищем избрали город Алеппо, там они работали большей частью в пекарнях и на мельницах. Арабы, чтобы отличить сасунских армян от прочих, называли их сусани.
      Геворг находит двух путников-торговцев, следующих в Дамаск, и присоединяется к ним, а самому ему в Алеппо нужно.
      Дойдя до городских ворот, торговцы говорят:
      – Вот тот город, что называется Алеппо, а мы дальше идем.
      Геворг стоит у входа в незнакомый город и не знает, что делать.
      Вот и Арабо, думает он, точно так же стоял, растерянный, перед городскими воротами, когда шел в Алеппо наниматься на работу.
      Из-за плоских кровель показывается купол церкви.
      – Как название этого храма? – спрашивает он у какого-то араба.
      – Сорока Святых Младенцев.
      – Кто построил?
      – Один сусани.
      – Строитель жив?
      – Строение есть, а кто построил, того давным-давно уж нет. Тысяча лет этой церкви. Великий халиф Дамаска, – продолжает рассказывать старый араб, – пришел однажды в Алеппо. Никто не встретил его, один только сасунский мастер-кожевенник оказал почести. Халиф растрогался и спрашивает сасунца:
      «Что мне сделать для тебя, добрый человек?»
      «Я родом из села Гомк Бсанкской провинции. В Сасуне это, великий халиф, – говорит кожевенник. – В нашем селе церковь была Сорока Святых Младенцев. Если хочешь сделать мне милость, дай клочок земли, я построю здесь такую же церковь для живущих в Алеппо сасунцев».
      «Сколько земли тебе надо?» – спрашивает халиф.
      Сасунец под мышкой держал кусок сыромятной кожи. Бросает на землю и говорит: «С эту вот шкуру бычью».
      «Если сравнить с тем, что ты сделал, слишком мало просишь», – замечает халиф и, взяв у него кусок кожи, разрезает на тонкие ремешки и, связав их, получает нужную меру и дает сасунцу в самом центре города клочок земли.
      И сасунец строит там свою церковь. …Утром звонарь, направляясь к колокольне, видит: лежит перед храмом юноша с перевязанной головой.
      – Кто ты, парень? – спрашивает звонарь, разбудив спящего юношу.
      – Я бсанкский Геворг.
      – Странник, значит?
      – Странник, и голова у меня, видишь, разбита.
      Приходят на утреннюю службу алеппские армяне. Выясняется, что два-три человека знают родителей Геворга. Окружают его, спрашивают, зачем, мол, он в эти края пришел.
      – Заработаю денег, куплю ружье, пойду спасу страну от султана, – говорит Геворг. Потом рассказывает про то, что случилось с ним в родном селе.
      Несколько пекарей и мельников родом из Сасуна думают: от нас проку никакого не было, может, этот чокнутый что сделает? Складываются, покупают для Геворга ружье и отправляют в Сасун – обратно, значит.
      – Что ж, ступай спасай армянскую нацию!
      Один старый пекарь выражает сомнение.
      – Этот парень, – говорит он, – явился сюда с разбитой головой. Избитый двумя курдами из-за каких-то орехов – как мажет такой человек целую нацию спасти?
      – А ты поверил бы, если б тебе сказали, что какой-то несчастный кожемяка Гомка попадет в Алеппо и в одиночку целую церковь построит в центре города? Пока человеку не разобьют башку, он боль народа не поймет, – возражает ему другой пекарь.
      – Храбрый, видать, парень, пусть пойдет испытает судьбу, – вступает в разговор третий.
      А отец с матерью ждут Геворга неделю-другую – сына нет и нет.
      – Ох, пропал-погиб наш бедный сын, – говорят они и сокрушенно хлопают себя по коленям.
      У отца Геворга было несколько братьев. Один из них высказывает предположение: племянник-де отправился в Алеппо. Решают одного из братьев отправить на поиски.
      – Да с добрым утром, Христос ласковый, – говорит старший брат и пускается в путь на заре.
      А Геворг, разминувшись с ним, приходит вооруженный в Сасун. По дороге Геворг убивает дикого козла и с тушей за плечами входит в дом. Дом, да какой дом – крепость целая из базальта. Кладет добычу на пол и ложится на тахту лицом к стене.
      Входит в дом отец, видит: незнакомый человек спит на тахте, в изголовье ружье висит, на земле убитая дичь лежит.
      – Не иначе, это сын мой, – говорит отец и будит спящего юношу.
      – Плохой сосед вынудит человека взять в руки оружие, – говорит Геворг.
      Взяв ружье, он в тот же день уходит в горы и, разыскав отряд Арабо, присоединяется к нему.
      После смерти Арабо Геворг перешел в отряд Родника Сероба. В одном из сражений он убил самого влиятельного чауша султана, за что и получил кличку «Геворг Чауш».
      Чуть пониже среднего роста был Геворг, смуглый и плечистый, с горящими глазами. Волосы черные, кудрявые, брови густые, красивого рисунка. Арабо часто рассказывал о нем, но в лицо я его никогда не видел. А Сероб говорил, что он пользуется большой славой среди курдов и так бойко говорит по-курдски, что не отличишь от курда.
      В Сасуне настрого запрещается умыкать девушек – чтобы не нарушать мира в армянских деревнях.
      – Бороды вам повырываем, если обвенчаете умыкнувшего, – предупреждали сасунцы своих священников.
      Когда Родник Сероб гостил у Тер-Каджа, пришла весть о том, что один из дядьев Геворга Чауша умыкнул женщину из сасунского села Ахбик. Сельчане нагнали виновника и привели к Немрутскому Льву. Они пришли как раз в то время, когда я чистил винтовку Родника Сероба.
      Ответчик был немолодой мужчина с большущими усами, в трехах из буйволиной кожи.
      – Для кого умыкал эту женщину? – спросил Сероб.
      – Для себя, – смело ответил мужчина, дядя Геворга.
      – Где увидел ее впервые?
      – В храме Аракелоц.
      – Из какого села сама и почему пошла в храм?
      – Из села, что в долине, а выдана замуж в Сасун.
      Муж десять лет как ушел из дому, и никакой помощи от него нету. Бедная женщина обратилась в церковный приход Муша: дескать, трудно ей. Приход написал письмо варжапету Ованесу, чтобы тот принял ее в храм с условием, что она будет работать там прислугой и получать за это церковный харч.
      – А ты что же в церкви делал?
      – Я в церкви хозяйством ведал.
      – Эту женщину из села увел или из церкви?
      – Из села.
      – Где находится село?
      – На Цовасаре.
      – Ахбикцы вас где настигли?
      – На бсанкской дороге.
      – У этой женщины муж есть, как смел ты умыкать ее? К тому же ты стар, а она молода.
      – В нашей стране тысяча удивительных вещей происходит, паша, пусть это будет тысяча первая, – отвечал сасунец.
      – Говори правду, для себя ты эту женщину уводил или для Геворга?
      – Для себя, паша.
      – Не знал разве, что в Сасуне закон этого не дозволяет?
      – Знал, но вот же… получилось…
      Человека этого отвели в сторонку. Привели женщину.
      – Ты почему с этим человеком бежала? – спросил паша. – Для кого шла, для него или же для кого другого?
      – Для кого же еще, паша? Муж мой десять лет меня вдовой продержал, осталась я на милость церкви.
      На второй день их снова привели на допрос. Ахбикцы упорно требовали суда над ними. Сероб вызвал к себе старосту Ахбика, несколько князьев из Гели и Тер-Каджа. Они поклонились предводителю своего края и сказали в один голос:
      – Поручи расправу над ними нам, паша.
      В это время пришли с сообщением – дескать, Геворг Чауш только что пришел в Тахврник. Сероб послал за Геворгом двух солдат.
      Село Гели длинное, кварталы его находятся на большом расстоянии, друг от друга. Чтобы позвать кого-нибудь из соседнего квартала, надо кричать во всю мочь.
      К Цовасару спускалась гора Хтан неподалеку от Андока. Солдаты Сероба взошли на Хтан и давай кричать:
      – Геворг Чауш, иди в дом Тер-Каджа!
      – Твой дядя женщину украл из села Ахбик, слышишь, Геворг Чауш!
      Геворг Чауш взял ружье и, перейдя гору Хтан, пришел к гайдукскому своему главарю.
      – В доме Тер-Каджа к тому времени набилось множество народу. Знатные князья, священник, крестьяне-землепашцы. И Сосе была тут же.