Но сгинул, рассеялся хаченский Думан. Луна, что всю ночь вместе с нами слушала песню Аладина Мисака, соскользнув с абаханского небосклона, ушла за каменный мост Банти-Маху.
      На рассвете на нас напали. Наш провожатый был убит.
      Бедный абаханец, он не вернется больше в свой монастырь. Ушел на несколько дней и не вернется никогда.
      Он даже ношу свою не успел опустить на землю. Рожденный курдом, он верой и правдой служил армянской церкви Цорцора и архимандриту Гинду.
      Мы похоронили его возле каменного моста Банти-Маху, что означает «В тюрьме смерть», под высокой скалой, которая, как страж, возвышается над широкой Абаханской долиной.
      Аладин Мисак взял ношу абаханца, и мы, пройдя ущелье Беркри, направились к Сипан-горе.
 
      От царства змей до Бингёла Аладин Мисак сказал, что где-то поблизости мы должны встретиться с опытным провожатым из Хнуса. Действительно, вскоре мы увидели этого человека. Он встретил нас возле тех самых скал, где с таким усердием искал клад давешний ванец.
      Рыжий Давид был старым проводником. Одевшись курдом, он беспрепятственно проникал в самые отдаленные уголки страны и несколько раз добирался даже до Кавказа.
      Давид совершал эти переходы только ночью. Был он бесстрашен, быстр и зорок. Его глаза были приспособлены к ночной тьме; казалось даже, он, как волк, в темноте лучше видит. Он знал в этой стране каждый камушек. Когда он кого-нибудь сопровождал, всегда шел впереди и почти никогда не разговаривал во время перехода. Он мог по лаю собак, по журчанию ручья, по плеску родника, по шуму листьев безошибочно определить, где, возле какого села находится.
      Мы дошли до склона горы Сипан. Здесь я встретил когда-то красивую Мави, я тогда любил бродить по горам.
      Рыжий Давид повел нас через Манаскертские горы к склонам Дзернака. Только дважды мы останавливались в пути. Раз – когда он засомневался, правильно ли идет, потому что темень стояла непроглядная. В нескольких шагах от этого места у него была спрятана подкова от русской лошади; он проверил, подкова была на месте, – значит, мы шли правильно. И второй раз он остановился – пошарил под каким-то камнем и вытащил пару трехов. Они были поновее тех, что были у него на ногах. Он переобулся, а старые сунул под камень, и мы пошли дальше.
      А возле какого-то хачкара он остановился и прочел:
      «Я говорил – это я,
      Тот, кто сказал – это я,
      Стал таким, как я».
      – О чем говорит эта надгробная надпись? Если под этим камнем лежит мужчина, то почему у него есть могила? Нет, мы не хотим быть, как ты! – вдруг с пафосом воскликнул мушец Тигран. – Мы из тех, у кого не бывает могилы!
      – Приближаемся к деревьям Каина и к роднику Авеля, – объявил Рыжий Давид, взмахнув посохом. Ночью мы подошли к селу Хачмелик.
      – Налево от нас камень Жажан, – предупредил наш проводник, показывая налево.
      Мы напрягли зрение: из тумана на нас глядела большая черная человекоподобная скала, водруженная на узенький холмик земли.
      – Это то место, где убили Аджи Хайдара.
      – Теперь приближаемся к царству змей, – предупредил проводник, вытаскивая из мешка молитвенник.
      В окрестностях села Харамик виднелись большие каменные гряды. Как только взошло солнце, на этих грядах показались черные змеи – тьма-тьмущая. Рыжий Давид сказал, что они не жалят. На рассвете они выползают на свет божий, а к вечеру скрываются. И все же это были змеи, и они преграждали нам дорогу. Они лежали, свернувшись клубками, на камнях или же, подняв головы, смотрели на нас. К вечеру они, действительно, все разом пропали, и мы могли беспрепятственно идти дальше.
      Пройдя царство змей, мы очутились в Харамике. Наш гайдук Бриндар был из этого села. Мы зашли в его дом, переоделись в свою одежду и, пройдя села Арос и Хачалуйс, стали спускаться в Мушскую долину. По дороге нам встретились всадники из войска султана. Рыжего Давида, который шел впереди, поймали, а мы успели спрятаться в высокой траве.
      Мы слышали, как допрашивали Рыжего Давида:
      – Кто вы такие? Почему твои товарищи убежали? Куда вы шли?
      – Шли в Город-крепость, серпы хотели купить, – сказал Давид.
      – Почему же ночью?
      – Четников боялись, потому и ночью шли. Когда всадники удалились, Рыжий посвистел нам и повел нас другой дорогой к Черному мосту.
      Он первым вошел в село, чтобы договориться о ночлеге. Его долгое время не было. Мы увидели неподалеку покинутый сарай. Не дождавшись Рыжего Давида, мы зашли в этот сарай. Тигран и Аладин Мисак завалились спать, а я остался сторожить. Солнце уже было совсем высоко, когда пришла какая-то женщина с корзиной за спиной. Она стала ключом отпирать дверь сарая. Увидев нас, испугалась и хотела убежать. Но я схватил ее за руку и говорю: «Не бойся, матушка, мы армяне. Путники мы, давно уже в пути, притомились. Принеси нам, матушка, кусок хлеба да разузнай, нет ли поблизости гамидовских всадников – султанских, то есть воинов».
      Женщина положила в корзину соломы и вышла. Совсем немного времени прошло – смотрим, идет обратно и опять с корзиной за спиной, а в корзине – капуста, кувшин с мацуном и хлеб, и все это прикрыто капустными листьями.
      – Не можешь ли ты принести нам еще воды, забыл попросить сразу, – сказал я.
      Честная была женщина, и имя под стать – Азнив*. Молча вышла из сарая и через несколько минут вернулась с кувшином воды. Сказала, что в селе двадцать пять вооруженных всадников, кого-то ищут вроде. Наполнила снова корзину соломой и вышла. Перед уходом сказала:
      «Сынки, еду я вам принесла тайком от всех, даже дома не сказала о вас».
 

____________________

 
      * Азнив – честный, порядочный.
 

____________________

 
      Непривычно молчалив был Аладин Мисак. Ни слова не проронил. Мушец Тигран – тот, наоборот, был страшно возбужден, беспокоился, отчего это не идет Рыжий Давид.
      Вдруг послышались какие-то голоса. Я высунул голову, чтобы посмотреть, не случилось ли чего с Давидом, и тут с меня слетела шапка. А я и забыл уже, что голова у меня спереди выбрита. Нагнулся, поднял шапку и вижу: идут курды – горцы, наверное, – кричат, толкутся и, приняв меня за своего, машут мне руками – иди, дескать, к нам. Двое из них направились к нашему сараю. Но я не растерялся, быстро прикрыл за собой дверь и сам поспешил им навстречу. Нельзя было, чтобы они прознали про наш тайник. Из их разговора я понял, что они направляются в Бингёл.
      – В Бингёл идете? – спросил я по-курдски.
      – В Бингёл, в Бингёл, – хором ответили мне.
      – И я с вами, – сказал я.
      Это была единственная возможность отвести их от сарая, а по пути, подумал я, что-нибудь сообразим. Но так получилось, что я не сумел от них оторваться и дошел с ними до самого Бингёла. На восточной стороне этой горы расположены летние дома армян, а на западной живут курды. Выяснилось, что мои курды идут в Бингёл, чтобы принести льда своим хозяевам.
      И вышло, что я тоже иду с ними за льдом. Продажей снега и льда занимались обычно жители села Мжнкерт. Летом, в самую жару, они шли за снегом и льдом в окрестности Бингёла и торговали льдом на базаре Хнуса.
      Из царства черных змей да в бингёльские благословенные горы. А ведь было время – я мечтал попасть в Бингёл и найти цветок брабиона. Найти его и обрести счастье. Я вспомнил ванца-кладоискателя: «Идите в Бингёл, в Бингёл идите, в Бингёл».
      И вот я в Бингёле. Где та вершина, от которой если пройти столько-то шагов, да в такую-то сторону, да при этом поститься, непременно найдешь бессмертный цветок.
      Курды все разбрелись, время от времени они перекликались, и то тут, то там возникал их красочный наряд. Вскоре я потерял всех из виду.
      В Бингёле тысяча родников, и все они похожи один на другой; здесь легко заблудиться: ты можешь отойти от одного родника и через пять минут вернуться к нему же, полагая, что нашел новый родник. Но что мне родники, мне был нужен бессмертный цветок. Только как его найти?
      В Мушской долине говаривали: «Гранат из ущелья Салпа хорош, а в Бингёле – вода». Гранаты из Сална я никогда не ел, но воду Бингёла попробовал. Я испил воды из семи разных родников, из каждого по глотку, а возле последнего лег и проспал до утра. Когда я проснулся, моей арахчи не было, взамен ее обнаружил возле себя курдский колоз. Кто это сделал, кто подложил его мне, я так и не узнал. Что ж, сказал я себе, кто-то позаботился обо мне, с колозом на голове мне легче будет вернуться к Черному мосту.
      Повертел я в руках подарок – колоз, напялил его себе на голову и огляделся.
      На вершине горы был снег. Я дошел до снежной черты и остановился. Глазам моим открылся весь Бингёл. Благословенная, с сочной луговой травой, сказочная страна. Под ногами моими – снег и птицы, над головой – синее небо и райские птицы.
      «Ну, раз колоз мне дали, наверное, и осел где-нибудь меня дожидается – лед с горы свезти». Только я это подумал, смотрю – маленький караван медленно спускается по склону горы. Один из верблюдов опустился на колени и ни за что не хотел вставать. «Пожалуй, с этим караваном я и спущусь с Бингёла».
      Я быстренько отломил большой кусок льда с фиалкой на краю и побежал к каравану. Я положил лед на упрямого верблюда, погладил его горб, и вдруг он вытянул шею и разом встал, а я очутился у него на горбу. Медленно покачиваясь на своем верблюде, я пристроился в хвост каравану.
      Погонщик каравана был армянин из Мжнкерта и вез лед для жителей Хнус-Берда. Он обрадовался, что я пригнал его верблюда, и дал мне опилок, обложить лед, чтобы тот не растаял по дороге.
      Вот так, с чужим колозом на голове, сидя на чужом верблюде, под звон колокольцев спустился я с Бингёла.
      В Хнус-Берде стояла немыслимая жара. Мжнкертцы и хнусцы мигом раскупили весь лед.
      – Лед из Бингёла? – спросил какой-то мужчина, подбегая к нам.
      – Из Бингёла, но уже весь, – ответил хозяин каравана.
      – Больной у меня, просит льда бингёльского. Хотя бы несколько кусочков.
      Я отдал ему весь свой лед.
      – Где ваш больной? – спросил я у него.
      – В Шапатине.
      Мжнкертский погонщик каравана двинулся в обратный путь, а я, поблагодарив его, направился с моим новым знакомым к Шапатину.
      Мы прошли села Арос и Эльпис. Харамик с его каменными грядами остался где-то выше.
      – Вчера мы видели в этих краях тысячи черных змей, куда они все подевались?
      – Они показываются раз в год, в ночь на Вознесенье. А сейчас они все попрятались, – ответил мой попутчик.
      – Вы не знаете, в вашем селении стоят войска? – поинтересовался я.
      – Нет, никого нет.
      – Что, и эти у вас в год раз показываются?
      – Нет, эти чаще приходят – раз в месяц. Вчера их двадцать пять человек у Черного моста было. Этой ночью убрались; говорят, в Вардовские горы.
      Поздно вечером, пройдя Шапатин, я добрался до Черного моста. Мушец Тигран и Аладин Мисак ждали меня в том же сарае. Рыжий Давид спал, растянувшись на соломе. От моих шагов он тут же проснулся.
      Все они чрезвычайно были удивлены, увидев меня в чужом колозе, вдобавок в руках я держал фиалку.
      – Где тебя носило? – спросил мушец Тигран сердито.
      – С Бингёла иду, – сказал я.
      – Мне не дал подняться на Масис, а сам дошел до Бингёла! – закричал он.
      – Так вышло.
      – Что это за цветок у тебя? Не брабиона ли?
      – Я дошел до самой высокой вершины в Бингёле, но цветка брабиона не нашел. А это горная фиалка.
      Из Хнус-Берда в Муш вел большак. Рыжий Давид сказал, что по большаку идти опасно. Он повел нас мимо озера Назик, привел к склонам Гургуры, а сам вернулся в Хнус.
      От пастухов мы узнали, что село Шамирам окружено большим войском, а дорога перекрыта. У подножья Гургуры есть пещера – про нее только местные жители знают. Мы спрятали туда наш груз и, взяв у пастухов хлеба, поднялись на Немрут. Две ночи провели мы на вершине Немрута. Я нашел ту скалу, возле которой увидел впервые Родника Сероба. Я вспомнил Родника Сероба и, вытащив из-за пазухи табакерку Арабо, свернул первую в своей жизни цигарку.
      На рассвете третьего дня мы извлекли из пещеры ящики с боеприпасами и двинулись в Мушскую долину. Вдали виднелись Цирнкатар и Свекольный Нос с Медовыми Скалами. Где-то в той стороне была и гора Бердак. Там ждал нас Геворг Чауш со своими гайдуками.
      Только мы приготовились взойти на склоны Тавроса, началась снежная вьюга.
 
      Вьюга на Тавросе Вы знаете, что такое вьюга на Армянском Тавросе? Бог мой, с какой силой там дует резкий холодный ветер! Каждую минуту снежный ураган может сбросить тебя в пропасть. Но я несу груз, я обязан доставить его до места. К тому же я не один – со мною мушец Тигран и Аладин Мисак. Мы все связаны клятвой. Тигран идет впереди, за ним осторожно продвигается вперед Мисак, шествие замыкаю я. Мы идем между скалами, нащупывая дорогу палками. Иногда тычемся друг в друга, падаем, поднимаемся, ноги наши скользят, но мы идем, надеясь выбраться из этого снежного лабиринта.
      Я иду и думаю: этот тяжеленный груз, что давит мне на плечи, должен взорвать тахту султана. Все сейчас заготовляют порох против султана – и салоникский турок, и македонец, и грек, и армянин, и араб, и курд, и айсор…
      Ревет Таврос. Буря срывает примерзший к земле снег, поднимает его с самого дна ущелья и с силой швыряет мне в лицо. Такой буран, что на расстоянии двух шагов ничего не видать. Меня покрыла ледяная корка. Ветер бросает меня из стороны в сторону, хочет скинуть в пропасть. Я подставил грудь вьюге, упираюсь палкой в землю, пытаюсь устоять. Но силы мои на исходе…
      Только что явственно было видно долину Муша, но сейчас все застлано снегом. Не видно больше ни Марникского леса, ни Родника Проса.
      Но где Аладин Мисак? Я вижу, как снежный вихрь крутится вокруг какого-то черного предмета и пытается сдвинуть его с места. Наверное, это и есть Аладин Мисак. Но нет, это всего лишь небольшая скала. Куда же делся Мисак? Неужели его сбросило в пропасть? Я зашел за скалу, нагнулся и посмотрел. Нет, вот он идет, склонившись в три погибели под тяжким грузом. А вон и мушец Тигран. Один удар молнии – и весь наш груз вместе с нами взлетит на воздух. Но молний, слава богу, нет, а только ветер, завывая, мечется по склонам Тавроса.
      Паяно, паяно, паяно…
      Нет, это не Аладин Мисак поет, это буря затянула свою песню.
      Тавросская буря.
      Самая прекрасная в мире гора – и в такой ярости. Не видно ни белой спины ее, ни зеленых боков, ни кудрявого подножья в цветах.
      Весною здесь эдемов сад. А сейчас погляди что делается. В ярости Таврос. И как же похож народ Тарона на свою гору! У таронца в груди те же прекрасные цветы. Но не приведи бог он разбушуется, тогда лучше ему на глаза не попадаться: в такие минуты он пострашней всех молний и гроз.
      Но о чем это я? Я забыл про своих товарищей.
      – Тигран! – крикнул я.
      Ни звука.
      – Тигран!
      Жуткая мысль пришла мне в голову. Неужто мой товарищ скатился в пропасть? Ну конечно, вот же она, прямо под ногами, полшага – и тебя нет.
      Мой голос услышал идущий впереди Аладин Мисак и тоже стал кричать, звать Тиграна. Но Тиграна не было. Неужели так должен был закончить жизнь этот замечательный гайдук, мой славный, мой верный товарищ?
      Дуй, дуй, яростный ветер Тавроса, Махлуто все равно сильнее тебя, Махлуто выносливый гайдук, а гайдуку не нужны ни слава, ни покой!
      Он победит тебя, вьюга.
      Новый порыв ветра, сорвавшись с вершины горы, с силой ударился мне в спину и, подхватив мой колоз, умчался прочь. Я упал, и Аладин Мисак упал. Какое-то время нас будто пришпилило к земле. Белая вспышка молнии осветила нижние склоны Гургуры, после чего раздался оглушительный гром. Когда мы пришли в себя, то увидели мушца Тиграна – он стоял на склоне горы с моим колозом в руках и ждал нас как ни в чем не бывало.
      Наконец буря улеглась. Снег, смешанный с дождем, увенчал наше затянувшееся суровое путешествие, и мы, продрогшие, выбившиеся из сил, кое-как дотащили наш груз до Марникского леса – к биваку фидаи.
 
      Пещеры Ццмака На склонах горы Алваринч было несколько старых пещер, которые носили название пещеры Ццмака, или пещеры Геворга. Местность здесь была каменистая, и можно было не бояться оставить следы.
      Нам было приказано спрятать боеприпасы в этих пещерах.
      Когда мы, с грузом за спиной, приблизились к пещерам, первый, кого мы увидели, был мужчина в огромной бараньей папахе.
      – Молния Андреас, – предупредил меня мушец Тигран.
      На наши шаги Андреас обернулся. По правде говоря, мне стало не по себе от вида этого человека. Андреас был верным и бесстрашным солдатом Родника Сероба, я помнил его еще по Хлатским горам. Это он отрезал у одного солдата ухо за нарушение дисциплины. Он первый потребовал, чтобы Сосе удалили из отряда, потому что считал, что присутствие женщины может ослабить боевой дух гайдуков.
      Андреас был одним из семи солдат Андраника, тех самых, которых разоружили алианцы и шеникцы; потом они с Андраником бежали из Шеника и несколько дней скрывались в Семале.
      После гибели Сероба с Андреасом что-то произошло. Он, как и прежде, был беспощаден к врагу, но стоило даже самому отъявленному злодею поклясться при нем именем Сероба – отпускал восвояси. Зимой и летом – круглый год – он был в седле, с ружьем наготове. Вид его наводил ужас. У него были страшные свирепые глаза и острые, как стрелы, усы, доходящие чуть не до самых ушей. Даже ногти у него были такие твердые и крепкие, что он их, говорят, стачивал о скалы. Когда он хотел напиться, опускался на колени перед родником и всем лицом, по самые уши, окунался в воду. А когда он пил, вода так и булькала в его горле; он пил ее с такой жадностью, что казалось, сейчас осушит весь родник. Его лошадь и он пили воду из родника одновременно. Случалось, лошадь, увидев в воде отражение хозяина, пугалась и испуганно фыркала.
      Уже смеркалось, когда с Андреасом мы дошли до последней пещеры, приходившейся прямо против Скалы Арабо. Естественно было бы, если бы первым в пещеру вошел Андреас, а уж после мы с Тиграном и Мисаком. Так оно и вышло. Андреас лег на живот и ползком пролез в узкую щель, и, как ни странно, не головой вперед, а ногами. Мы последовали его примеру и тем же манером проползли в пещеру, подтягивая за собой наш груз.
      В самой же пещере было достаточно просторно. Мы разглядели несколько ниш. В углу валялся кусок войлока, рядом – охапка сухой соломы и старая поношенная аба.
      – Алваринчский Сейдо тут прячется, – объяснил Молния Андреас. – Сейчас Сейдо ушел в село за своим сундуком.
      И хотя воздух здесь был тяжелый и невозможно было вытянуть ноги из-за тесноты, все же ночь мы провели в этой пещере. Груз наш мы разместили в одной из ниш.
      На рассвете пришел Сейдо с большим сундуком. У него был свой потайной вход. Через него он втащил в пещеру сундук, уложил патроны, после чего мы выбрались на волю. Я помнил Сейдо еще по легендарной битве при Бердаке. У него была осанка и поступь чисто княжеские, хотя был он, до того как пойти в гайдуки, пастухом. Он попрощался с нами и с ружьем в руках пошел в сторону Медовых Скал. Мы увидели, как он миновал Скалу Арабо и двинулся к самой высокой точке Свекольного Носа. Там он устроился в укрытии, за кустами. Это было его излюбленное место. День и ночь с ружьем наготове сидел он здесь и просматривал дорогу, соединяющую Франк-Норшен и Алваринч. Он почти безошибочно угадывал, кто идет по ней – мирный селянин или враг ненавистный. Месяцами, годами выслеживал он добычу и сверху – р-раз! – вершил свой суд. Молния Андреас облюбовал пещеры Геворга, а алваринчский Сейдо – норшенские дороги.
      Я все еще смотрел на Свекольный Нос, как вдруг Андреас исчез. Как сквозь землю провалился.
      – Тигран, где Андреас? – Не знаю, – и растерянно пожимает плечами.
      Кинулись мы с ним к пожелтевшим кустам – как раз в ту секунду прибежали, когда Андреас, приподняв за уши какого-то мужчину в курдском колозе, допытывался грозно:
      – Следил за нами, говори?! Поклянись памятью Родника Сероба!
      – Клянусь памятью Родника Сероба, я не шпион… Я пришел за кохбской солью.
      – А где Кохб, в какой стороне?
      – Кохб далеко… Я слышал, вы из Кохба соль привезли.
      Андреас продолжал допытываться:
      – Кто ты и знаешь ли ты, что такое гром небесный?
      – Я… я… клянусь Родником Серобом…-пробормотал незнакомец и вдруг обмяк в руках Андреаса.
 
      Кинжал и крест Курд, испустивший дух в руках Молнии Андреаса, был из людей Аджи Феро.
      Кто же был сам Аджи Феро?
      Курд по имени Птрхе, голодный и раздетый, вместе с несколькими такими же оборванцами спустился когда-то с Брнашена в Мушскую долину. Первым селом, попавшимся им на пути, был Колосик – в старину здесь были выгоны домов Рыжего попа. Пришельцы поселились в хлевах армян-землепашцев. Потом житель села Хасгюх Парехян Тонапет позвал Птрхе работать к себе мельником, а товарищи Птрхе пошли в пастухи и подпаски. Прошло несколько лет, и Птрхе, явившийся в Мушскую долину с одной-единственной шкурой козла, основал в Колосике ветвь Балахского аширета, став здешним старейшиной.
      Аджи Фарыз, или же Аджи Феро, был сыном этого самого Птрхе. После смерти отца Аджи Феро под покровительством османских чиновников прибрал к рукам весь Колосик и большую часть Хасгюха, распространив свое влияние на все курдские поселения в Алваринче, Шмлаке, Эриштере, Мкрагоме и Крдагоме. Захватив земли, граничащие с Хасгюхом, он построил возле родника Севак большой двухэтажный дом с хозяйственными пристройками, окончательно сделав этот край своей вотчиной.
      Присвоив Колосик, Аджи Феро запретил колосикским армянам пасти свою скотину на здешних выгонах и собирать хворост в лесу. С колосикской горы, с семи ее родников, в хасгюхские поля сбегало семь ручьев. Аджи Феро не разрешал здешним жителям пользоваться водой из этих ручьев. В колосикском ущелье у крестьян было семь мельниц. Аджи Феро спалил их все дотла и рядом построил свою собственную мельницу.
      Короче говоря, этот самый Аджи Феро был приближенным султана. По приказу начальника мушской жандармерии он посылал вооруженных курдов в тот или иной армянский дом; армяне, ничего не подозревая, этих курдов принимали, усаживали за стол, угощали, а курды, откушав, убивали хозяина дома и возвращались в Балак. По личному приказу Аджи Феро были убиты два настоятеля из церкви св. Ахберика (Казар и Петрос), двое старост из Алваринча (Ваан и Смбат) и несколько отцов семейств, почтенных крестьян-землепашцев из Хасгюха, Шмлака и Мкрагома.
      Достаточно было Аджи Феро сообщить людям султана, дескать, в таком-то селе появились фидаи, – тут же из Муша или Багеша выходил отряд, и зачастую с пушкой.
      У Феро был один брат Али и двое сыновей – Хасан и Махмуд. У него было множество слуг, известных своей жестокостью. Даже его пастухи преследовали фидаи.
      Второй богатей и султанский приспешник в Хасгюхе и Колосике был Сло Онбаши. Сло Онбаши был из хаснанских курдов. В Муше он несколько лет был погонщиком ослов, а потом ему сразу дали большую должность. Через Хасгюх проходила шоссейная дорога. В селе была почтовая станция (кордон), на которой всегда находилось двенадцать жандармов. Путники, следующие из Муша в Багеш, меняли здесь лошадей. Сло Онбаши был главным смотрителем на этой станции, и все называли его Кордон.
      Оба они, Аджи Феро и Сло Онбаши, через своих слуг установили слежку за фидаи. Особое усердие и рвение выказали в этом деле жандармы Партка Чахо и Амид Онбаши, огородник Шакир, пастух Ипо и слуга Сло – немой Хасо.
      На следующий день, после того как мы спрятали в пещере патроны, Аджи Феро сам пришел в Алваринчские горы узнать, что стало с его слугой, которого он отправил шпионить за нами. Могли ли мы, избежавшие стольких опасностей и преодолевшие столько трудностей, мириться с тем, чтобы какой-то разбойник посягнул на наши с таким трудом доставшиеся нам патроны… Вот почему мы не задумываясь решили уничтожить негодяя.
      – Ты что за нами следишь?! – заорал Молния Адреас и, оторвав Аджи Феро от земли, поднял его в воздух и сжал в своих ручищах.
      – Я не слежу, я пришел узнать, что случилось с моим слугой, он пошел занять у вас соли.
      – За солью в Муш идут, а не в Марникский лес. Твой слуга умер.
      – Вы убили его!
      – От страха он умер, от страха, понял?
      – О, какой у тебя ужасный вид, мне тоже страшно. Ты же зверь!
      – Это вы нас сделали зверьми!
      И когда балакский богатей уже испускал дух в руках Андреаса, а мы с мушцем Тиграном вытащили наши клинки, чтобы ускорить его конец, вдруг откуда ни возьмись священник здешний – запыхавшийся Тер-Кероб с крестом в руках.
      Следом бегут, торопятся староста Муко и священник из Тарзу.
      – Не делайте этого, ради Христа, на коленях вас прошу! – крикнул Тер-Кероб и упал на колени.
      – Отец Кероб, ты божий человек, не вмешивайся в наши земные дела. Наша месть справедливая. Дважды уже твои крестьяне хотели прикончить этого негодяя, и каждый раз ты мешал этому. Убери свой крест, прошу тебя, – сказал мушец Тигран.
      – Умоляю, отпустите Аджи Феро. Он добрый курд, и Христос хочет, чтоб такие жили, – вмешался староста Муко.
      С той же просьбой обратился к ном священник из Тарзу.
      – Христа ради! – снова крикнул Тер-Кероб, подняв крест.
      И мы отпустили. Кинжал склонился перед крестом.
      – Ступай, Аджи Феро, даруем тебе жизнь. Ступай и, сколько будешь жить, будь благодарен армянскому кресту и этим добрым людям, которые спасли тебя от верной смерти, – сказал Молния Андреас и опустил курда на землю.
 
      Кто задул огонь Каждый гайдук знал, что, выходя из села и направляясь на восток, он должен пойти сначала на запад и, только отойдя на порядочное расстояние, повернуть на восток – чтобы запутать след.
      Град Тадэ хоть и оставил Хлатские горы и присоединился к отряду Геворга Чауша, но был все тем же нетерпеливым, беспокойным стрелком. К месту и не к месту – он сердито щелкал затвором и неожиданно стрелял. Геворг Чауш отправил его однажды по делу в Сасун. Тадэ по дороге заблудился, и вместо того чтобы идти на север, направился на юг. Он был вооружен, и, зная его несдержанность, мы подумали, что он может наломать дров. Поэтому, взяв трех гайдуков, я кинулся догонять его.
      Франк-Мосо был замыкающим. Он шел последним и волочил за собой ветку, которая заметала наши следы.
      Проблуждав довольно долго, мы напали наконец на след Тадэ. Мушец Тигран и Чоло пошли за ним, а мы с Франком-Мосо решили немного передохнуть.
      Мы устроились под раскидистым деревом, вернее я влез на дерево, а Мосо лег на землю. Мы решили, что сначала он поспит, а я посторожу, потом он меня посторожит, а я посплю. Если бы я нечаянно заснул, то непременно бы упал на Мосо, и он бы тут же проснулся. Постепенно у меня отяжелели веки. Вдруг слышу – Мосо кричит не своим голосом.
      – Махлуто!
      Я сразу спрыгнул на землю. В тени дерева стоял незнакомый человек и тяжело дышал.
      Мы подошли к нему – это был молодой курд, юнец, можно сказать.
      – Не убивайте меня! – взмолился он.- Я пришел к вам за помощью!
      – За какой такой помощью?
      – За помощью, хозяин, от самого села бегу.
      – Это еще почему?
      – Хочу честь свою спасти.
      – Ну, раз о чести заговорил, значит, порядочный человек, – сказал Франк-Мосо и дружески похлопал парня по плечу. – Как звать тебя?
      – Амино.
      – Из-за земли спор, из-за пастбища, что там?
      – Какая земля, какое пастбище, о чести речь идет, о моей чести.
      – Ну, рассказывай тогда, в чем дело.
      – В наших краях есть обычай – незамужние девушки повязывают платок на шею овце. Парень, который снимет платок, в тот же день должен посвататься. Неделю назад, когда отара пришла в село, я снял с одной овцы красный платок.
      – И посватался?
      – В тот же день.
      – Ну и что?
      – Завтра моя свадьба.
      – Ну так и играй свою свадьбу, кто тебе мешает?
      – Но, хозяин, у нас бек есть, позвал он меня вчера, сказал, что невесту после свадьбы он поведет к себе, что первая ночь его будет. Моя бабушка сказала: пойди разыщи армянских фидаи, они тебе помогут.
      Все было ясно. Ничто так не близко сердцу фидаи, как защита простого народа, его чести.
      Когда вернулись ребята, я объявил им, что мы идем на свадьбу.
      – Невеста смуглая, черноволосая? – спросил я курда. – Какая из себя?
      – Светленькая.
      – Роста какого?
      – С меня.
      – Чоло за невесту сойдет, – подумал вслух мушец Тигран, и я подумал, что, пожалуй, это удачная мысль.
      – Колоз найдется? – спросил я юношу курда.
      – Колоз? – удивился курд, – Сколько угодно.
      – Светильник?
      – И это найдется.
      Чоло стоял уже рядом со мной готовый, спрятав под абу кинжал и обрез. А Град Тадэ нетерпеливо щелкал затвором: дескать, вот как пристрелю я сейчас этого бека.
      Амино объяснил нам, где находится дом бека, после чего мы распределили роли и еще раз уточнили, кто что будет делать, кому сторожить на кровле, а кому нападать на бека. Чоло должен был изображать невесту. Самую ответственную часть мы поручили Тадэ. В решающий момент он должен был задуть огонь в светильнике. Мы с Тиграном должны были помочь Чоло выбраться из дома бека. Ну, а Франк-Мосо должен был предстать как крестный отец.
      Мы договорились о месте встречи и вместе с Амино пустились в путь, будто бы идем на свадьбу. Проходя мимо какого-то села, Амино отлучился ненадолго и вернулся с пятью белыми колозами и клубком веревок. Франка-Мосо и Тадэ вместе с Амино я отправил вперед, еще раз все обговорив.
      Когда мы добрались до места, свадьба уже шла полным ходом.
      Алибег-ага, хозяин хозяином, сидел рядом с женихом, поглядывая на невесту масленым взглядом, – впрочем, лицо невесты было скрыто покрывалом. Справа от невесты гордо восседал Франк-Мосо с белым колозом на голове. Позади невесты в качестве телохранителя стоял Град Тадэ со светильником в руках. А мы с Тиграном и Чоло встали за дверью – руки под абами на оружии. У Чоло колоз был сдвинут на ухо, смешно так.
      Когда свадьба подошла к концу, мы, чтоб не бросаться в глаза, зашли за дом.