Андрей Дашков

Звезда Ада

В этом мире на каждом шагу – западня.

Я по собственной воле не прожил и дня.

Без меня в небесах принимают решенья,

А потом бунтарем называют меня!^[1]

Омар Хайям

В чем мы безвинны, в чем

Мы виноваты? Все на свете смертны,

Все жертвы под мечом^[2].

Марианна Мур

ПРОЛОГ

Это история об одном авантюристе, не сумевшем отказаться от сделанного ему настойчивого предложения, и о том, как далеко он зашел. Он совершил в высшей степени необыкновенное путешествие, приносил сомнительное добро и беспричинное зло, убедился в мимолетности удовольствий и безграничности страданий, понял, как трудно выжить и как легко умереть, а в результате получил пищу для размышлений о превратностях судьбы, которые кажутся случайными, о бессодержательности слова «свобода», а также о роковых последствиях некоторых поступков, в частности, о том, как вредно заниматься любовью темной ночью на могильной плите.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРОВАЛИВШИЕСЯ В МОГИЛУ

Глава первая

СТАРВЯТНИК И ЗМЕЯ

Была седьмая ночь десятого месяца года 2994 от Рождества Спасителя. Одна из тех ночей, когда хитроумная нечисть и обезумевшая природа объединяются, чтобы досадить слабым и заблудившимся в поисках приюта…

Рваные тяжелые тучи проносились низко над землей, словно гигантские твари, неожиданные и угрожающие. Иногда их чрево исторгало ледяной дождь, струи которого были готовы отхлестать каждого, кто не спрятался или не удосужился как следует защититься. Ветер бился и стонал в темных кронах, обламывая ветви, разрушая гнезда, выпивая остатки тепла из трепещущих птичьих тел. Не был виден даже Глаз Дьявола, хотя обычно положение его желтого зрачка угадывалось в небесах сквозь самые плотные облака.

Духи ветра яростно штурмовали старинный дом семьи Ганглети, но не могли поколебать его толстые, поросшие мхом стен. Все, что им оставалось, – это выть в дымоходах, трясти дубовые ставни и метаться по двору, волоча за собой траурный шлейф из почерневших листьев и пепла.

Однако Слот Люгер, больше известный среди врагов под прозвищем Стервятник, почти не замечал дурной погоды. Вернее, она даже придавала его приключению некий драматический оттенок.

Он лежал в постели одной из красивейших и влиятельнейших женщин королевства Валидия, госпожи Геллы Ганглети, и, предавшись расслабленности после бурных ласк, размышлял о природе распутства… Трижды любовники поднимались к вершинам наслаждения, но теперь Люгеру хотелось уйти. Единственное, что его останавливало, – буря, разыгравшаяся в ночи. А ведь он собирался покинуть Геллу, приняв облик стервятника.

Здесь, в самой середине каменной башни, непогода давала знать о себе лишь завываниями ветра за окнами и приглушенным шумом дождя. В лиловой спальне Ганглети тихо потрескивали дрова в камине и колыхались от сквозняка сумрачные гобелены на стенах, оживляя уродливых, навеки забытых всеми героев.

Люгер не любил женщину, лежавшую рядом. Ее прохладное бедро касалось его бедра, но он думал о Сегейле, прислуге из трактира «Кровь вепря», и о том, как случайны капризы хозяйки жизни, именуемой судьбой.

Сегейла, по мнению Люгера, не уступала Гелле Ганглети в красоте и очаровании, и он хорошо представлял себе, насколько ярко мог бы расцвести этот цветок в соответствующем окружении, однако Сегейла получила в удел совсем иную жизнь. Сердце Люгера принадлежало служанке, но он был слишком знатен и слишком беден, чтобы открыто помогать ей.

Однако он не терял самоуверенности и всерьез надеялся когда-нибудь поправить свои дела. На мнение других ему было наплевать, к Сегейле он испытывал самые нежные чувства, при этом хорошо знал собственное непостоянство и не собирался ни в чем себя ограничивать. Он не выяснил еще мрачных тайн разоренного поместья Люгеров. Стервятник не сомневался в том, что в истории его рода нашлось бы место и для чудовищных преступлений, и для неправедных богатств, и для гнусного злокозненного колдовства.

Слот размышлял и о себе. Его любовь к Сегейле была осквернена его многочисленными изменами. Тут уж он ничего не мог поделать и утешал себя тем, что душой остается верен своей единственной настоящей возлюбленной.

То, что Люгер был распутником, не являлось для него откровением. Он побывал в постелях многих женщин, и это уже начинало надоедать ему. Бесконечная погоня за удовольствиями была для него просто способом бегства от самого себя. Слот искал новых связей отчасти от скуки, отчасти из-за того, что был излишне тщеславен. Но главной причиной, конечно, была скука. С Сегейлой Люгер не скучал, но он видел ее так редко!..

Он был последним и единственным отпрыском древнего рода Люгеров.

Его отец умер загадочной смертью в ночь рождения сына, и с тех пор никто никогда не видел ни одного из его тел. Люгер-старший был необуздан, слишком неравнодушен к женщинам, немного баловался магией и успел нажить себе немало врагов. В том числе и довольно влиятельных. Стервятник считал почти неоспоримым, что они и приложили руку к его смерти, но среди недоброжелателей Слота ходили слухи и о том, что распутный и коварный дух отца тут же вселился в сына.

Мать Стервятника умерла спустя три месяца после рождения ребенка, и его воспитала кормилица. В те времена никто не посмел лишить Слота его родового поместья, да это было бы и бессмысленно – магия древних Люгеров была так сильна в этом средоточии воинственности и порока, что чужак не протянул бы здесь и недели.

Сын кормилицы Слота, Газеус, несмотря на то что был простолюдином, участвовал в детских играх юного Люгера и стал его единственным другом. Это была мучительная для обоих дружба – их разделяла непреодолимая пропасть, обусловленная разницей в происхождении.

Позже Газеус был убит в уличной драке и навеки лишился человеческого тела. Двух оставшихся хватало лишь на то, чтобы влачить в Валидии довольно жалкое существование, но, в конце концов, это было уделом многих. Газеус достаточно страдал, однако остался верным своему старому приятелю.

…Гелла зашевелилась рядом. Слот посмотрел на ее руки, украшенные браслетами, руки, которым, как он знал, было не чуждо колдовство. Она могла быть опасным противником. Двумя другими ее телами были змеиное и кошачье.

Гелла сладострастно потянулась и принялась умело ласкать его. Пожалуй, слишком умело, чтобы эта ласка могла показаться искренней. Некоторое время Стервятник раздумывал о том, что ей нужно от него.

Магию и особые инстинкты последнего из рода Люгеров часто использовали в разного рода темных делах, но сейчас был явно не тот случай. Слот сам не пренебрегал помощью влиятельных любовниц, когда запутывался в умело сплетенной сети чьих-нибудь интриг. Он был посвящен во многие грязные тайны; это делало его незаменимым, однако порой невыносимо усложняло жизнь.

Ветер уныло всхлипывал за высокими окнами и швырял в стекла пригоршни дождевых капель. Ветви скребли о стены, а издалека раздавались похожие на стоны, гнетущие крики какой-то твари.

Слот рывком поднялся, отстранив от себя Геллу. Ощущение опасности, грозившей ему, стало настолько сильным, что Стервятник лишился не только покоя, но и надежды на приятное завершение этой ночи. У него не было здесь ни одежды, ни доспехов, ни оружия. Не для того он тайно пришел сегодня к Гелле, чтобы покинуть ее в человеческом обличье или оставить в доме Ганглети следы своего присутствия…

Грациозно изогнувшись на широком ложе, Гелла наблюдала за ним с недоброй иронией. Стервятник был высок и худ. Свежий шрам розовел на его ребрах. Глубоко посаженные серые глаза настороженно осматривали окна и стены. Густая грива пепельных волос волнами опускалась до лопаток. Бледное лицо Слота стало злым и холодным. Инстинкт гнал его прочь отсюда. Более ни в чем не сомневаясь, он распахнул окно.

Темный смерч ворвался в покои Ганглети, неся с собой холод, леденящую влагу и оборванные листья. Ветер ударил Слота и заставил его отступить от окна. Это спасло ему жизнь. Арбалетная стрела, пущенная из темноты, вонзилась в дубовую раму на уровне его головы.

Люгер стремительно обернулся. Гелла больше не улыбалась. Ее лицо стало меняться – Слот заметил, как удлиняются ее передние верхние зубы. Ему уже приходилось видеть мучительную смерть от змеиного яда… Он оказался в западне.

Ужас парализовал его, но только на мгновение. У него еще была возможность спастись. Слот произнес заклинание, стоя посреди комнаты между окном и Геллой, и вскоре увидел, как его окутывает спасительный черный дым. В это же время зеленый туман обволакивал его недавнюю любовницу.

… Грязно-белый стервятник с седым воротником вокруг шеи, неуклюже подпрыгивая и расправив широкие крылья, побежал к окну, с трудом оторвал от пола тяжелое тело и наконец взлетел. Призрачной тенью он пронесся сквозь оконный проем и услышал тонкий звук спущенной тетивы. Еще одна стрела пролетела мимо…

Ветер принял Люгера в свои чудовищные обьятия. Все, о чем мечтал Стервятник, – это улететь подальше от предательского дома. Он знал, что в такую бурю долго не протянет. Но на крайний случай у него было еще два тела.

Широко расставленными птичьими глазами Слот старался увидеть как можно больше, чтобы знать, кому он остался должен.

Стреляли из окон, расположенных на высоте окон спальни в боковой башне дома. Люгер проклинал себя за беспечность и тупость. Разглядеть стрелявших было невозможно. Слот увидел только их тени и отблески света на металлических частях арбалетов.

На безопасном расстоянии от дома Стервятник с большим трудом повернул голову, совершив немыслимый трюк в воздухе, и успел заметить стремительно уменьшающийся прямоугольник окна в спальне Геллы, а также большую змею, сворачивающуюся в кольца на роскошных коврах, которые забрасывал черными листьями разъяренный ветер.

Глава вторая

СЛОТ И ГАЗЕУС

С большим трудом Люгер добрался до своего родового поместья. Временами ему казалось, что он уже не в силах бороться с ветром и его уносит все дальше от цели. Слот мог опуститься на землю и превратиться в четвероногую тварь, но он торопился попасть под защиту родных стен…

Ледяной дождь отобрал у него остатки тепла, вдобавок ему пришлось спасаться от стаи какой-то нечисти, преследовавшей его возле деревни лилипутов.

…Обессиленный, он влетел в верхнее окно на чердаке дома. Оно было разбито давным-давно; им пользовался еще отец Слота и, вероятно, дед. По голому чердаку тоже разгуливал ветер, но уже не той сокрушительной силы, которая едва не погубила Стервятника…

Люгер сложил тяжелые намокшие крылья, и его окутал черный дым.

Спустя минуту стервятник превратился в обнаженного, дрожащего от холода человека. Слот с трудом разогнул окоченевшие ноги. А потом деревянной походкой отправился вниз, к спасительному теплу горячей ванны и живому каминному огню.

* * *

Он спускался по каменной лестнице, заглядывая в комнаты, расположенные на разных этажах. Так он миновал мрачноватый Зал Чучел, где были собраны чучела и мумии, сделанные из тел врагов его рода, умерщвленных многими поколениями Люгеров на протяжении нескольких веков. Здесь было и чучело гигантской летучей мыши – одного из тел Хоммуса, смертельного врага Слота, который, к большому сожалению Стервятника, еще сохранил свое человеческое естество.

Но летучую мышь Слот убил лично, во время кровавой схватки в воздухе, и немало гордился этим. На память об этой схватке у Стервятника осталась рана на шее, которая порой нестерпимо зудела. Может быть, тогда, когда Хоммус занимался наведением порчи…

Люгер и сейчас не удержался от мстительной улыбки, увидев летучую мышь, навеки прикрепленную к своему насесту.

Мумии и чучела других мертвецов – четвероногих, крылатых, пресмыкающихся и даже двуногих, – потемневшие и запыленные, уставившиеся стеклянными глазами в пустоту, рядами уходили в гулкий мрак.

Слот прошел мимо библиотеки, стены которой были обшиты красным деревом, пропитанным негорючим составом. По его приказу здесь всегда пылали свечи в высоких бронзовых подсвечниках, и он увидел длинные ряды книг, переплетенных в телячью, змеиную и человеческую кожу, – собрание многих лет, спасенное от огня, воды и хаоса междоусобных войн предками Слота. Горы книг по магии, астрологии, ведовству, оракулы древних, манускрипты с утраченным смыслом, пергаменты, которые уже никто никогда не прочтет… если только Стервятник на склоне своих лет не возьмет на себя труд разобраться в них. Сейчас у него просто не хватало на это времени. Он был занят обучением трудному ремеслу выживания…

В одном из переходов он встретил служанку, которая смущенно потупила взор при виде его наготы. Слот усмехнулся и велел ей приготовить ужин.

Верный пес Газеус поджидал хозяина внизу, виляя хвостом. Слот улавливал слабый ток его настроений. Он положил руку на голову пса и почувствовал, как его пронизывает теплая волна неподдельного дружелюбия. Но в глазах Газеуса застыла тревога. Пусть у него уже не было человеческого тела, однако благодаря сохранившейся мистической связи с Люгером он ощутил, что у Слота большие неприятности.

Стервятник покачал головой в ответ на немой вопрос Газеуса. Он сам пока ничего не понимал в случившемся.

Люгер с наслаждением погрузился в горячую ванну и оставался там до тех пор, пока не почувствовал, что внутри его тела растаяла последняя крупица льда.

Тогда он позволил служанке высушить и заплести в косу свои длинные пепельные волосы, а после отправился ужинать, приказав подать к столу побольше красного вина.

* * *

Сидя около весело потрескивающего огня в жарко натопленной комнате, он прислушивался к утихающим завываниям ветра, смотрел, как за окнами плывет предутренняя серая мгла, и раздумывал о том, почему его пытались убить этой ночью.

Газеус лежал у ног Слота и то ли задремал, то ли оцепенел от тягостных предчувствий.

Глава третья

СЛОТ И СЛЕПОЙ СТРАННИК

Наутро Люгер проснулся немного растерянным. Он обнаружил, что провел ночь в кресле. Бокал, выпавший из его руки, был разбит, и на полу остался след от высохшей лужицы вина.

Газеус сидел рядом и, по-видимому, уже долго и пристально смотрел на хозяина. Не додумавшись ни до чего после ужина, тот ничего не придумал и утром. Слот мог перечислить два десятка своих врагов, но не мог вообразить себе причину, по которой его смерть была выгодна Гелле Ганглети. Во всяком случае, ему оставалось только удвоить осторожность и как можно реже показываться вдали от родового гнезда, там, где магия Люгеров значительно ослабевала.

Но если первое условие было желательным и даже необходимым, то второе казалось Стервятнику совершенно непереносимым. Он уже почти ощущал, как смертная тоска когтями впивается в его мозг.

Спасением была Сегейла. Он ухватился за мысль о ней, будто утопающий за соломинку. Встреча с Сегейлой обещала Люгеру несколько ни с чем не сравнимых часов, наполненных нежностью и участием. Сейчас, когда мир в очередной раз продемонстрировал ему свою неизменную враждебность, он нуждался в этой женщине как никогда. Она и Газеус были двумя существами, которым было небезразлично его смятение. Во всяком случае Люгеру хотелось в это верить…

Он вспомнил серые прозрачные глаза Сегейлы, ее манящий рот и гибкое податливое тело. Видение оказалось столь ярким, что он ощутил на мгновение былую легкость и былую радость. Потом они исчезли, растворившись в тревоге и жажде мщения.

* * *

Слот надел под рубашку тонкий защитный жилет, сделанный из стальных пластин. Кроме меча, к его поясу был привешен кинжал в костяных ножнах, лезвие которого Стервятник натер отравляющим составом. Еще один клинок – острый, как игла, стилет – был спрятан в голенище его сапога. Удавка, обмотанная вокруг левого запястья, и массивный перстень на среднем пальце правой руки, выбрасывавший ядовитые иглы посредством мощной пружины, не исчерпывали арсенал последнего из рода Люгеров – кроме этого, он заручился поддержкой магических сил.

На его шее болтался выбеленный временем змеиный череп, смоченный когда-то в крови девственницы, умершей от змеиного укуса. Волосы Слота были посыпаны порошком, в который он истолок легкие птичьи кости. На груди Стервятника был начертан знак, слабо светившийся в темноте, и это был Знак, Выводящий Из Лабиринта.

На самый крайний случай несколько магических предметов было спрятано в ошейнике Газеуса. Если Люгер будет захвачен, оглушен, лишен собственных амулетов, останется надежда на то, что рядом окажется Газеус. А Газеус в трудную минуту оказывался рядом почти всегда.

Свои длинные пепельно-серые волосы Стервятник спрятал под накидку из неприметной коричневой ткани, которая заодно скрывала от посторонних глаз кинжал и удавку.

Газеус печально наблюдал из угла за его приготовлениями. Люгеру показалось, что во взгляде пса можно прочесть укоризну.

Слот ухмыльнулся. Он и сам понимал, что слишком рискует. И хотя внутри него притаился страх, внешне он был спокоен и даже насмешлив. Он решил, что возьмет Газеуса с собой. Несмотря на слегка меланхолический вид, в схватке тот был неудержим и беспощаден. Мощные лапы способны были перенести пса через широкий ров или забор высотой в полтора человеческих роста, и Слоту не раз приходилось видеть, как стальные челюсти в несколько мгновений разрывали чужую глотку…

* * *

Люгер отправился в город Элизенвар, столицу королевства Валидия, предместье которого так спешно покинул ночью.

Молодой конь Тайви нес его через лес. Покупка Тайви в свое время оставила Слота без гроша в кармане, но часто ходить пешком Стервятник считал ниже своего достоинства…

Огромный короткошерстный пес Газеус, тело которого было покрыто многочисленными шрамами, бежал следом за Тайви на расстоянии пятидесяти шагов, настороженно поглядывая по сторонам. Временами он останавливался и тщательно вынюхивал воздух.

…День клонился к вечеру, лес казался сонным и пустынным. Деревья лениво шумели, когда легкий ветерок где-то высоко касался их крон. Лишь однажды Слот увидел стайку пугливых косуль, исчезнувших в чаще при его появлении…

Эти места он знал хорошо. К северу от Элизенвара лес был сравнительно чистым, его редко посещали Те, Кто Прислуживает Ночи, и слуги самого Князя Подземелья. Стервятник Люгер не относился к их числу, хотя и не водил дружбы со Слугами Дней. Силы, к которым он обращался за помощью, были попеременно силами Света и Тьмы; он всегда выбирал те, что быстрее приводили его к цели.

Он выехал на лесную дорогу, проложенную копытами лошадей и колесами экипажей. Она вела из Элизенвара к северным окраинам королевства, граничившим с владениями Белых Кротов. К поместью Люгера дорог не было. Гости посещали его крайне редко, а сам хозяин, даже если пребывал в человеческом обличье, предпочитал дикие лесные тропы.

…Где-то далеко впереди Слот услышал глухой частый стук палки о пыльную дорогу. Спустя несколько мгновений Люгер узнал этот звук, который невозможно было ни с чем спутать. Остановив Тайви, он злобно выругался сквозь зубы.

Определенно, у него продолжалась полоса невезения. В этот день он повстречал на дороге Слепого Странника, что само по себе было дурным предзнаменованием…

Пока Слот раздумывал, не свернуть ли ему в придорожные заросли, слепец показался из-за поворота. На его безмятежном розовом лице, не стареющем вот уже три сотни лет, была написана радость, которую он испытывал всегда, когда встречал кого-либо из будущих жертв собственных предсказаний. Но руки его были руками старика. В одной из них он сжимал клюку из темного дерева, отполированного временем, и размеренно постукивал ею по обочине дороги.

Белые лохмотья, в которые был одет слепец, никогда не обновлялись, но и не становились более дряхлыми. Ужасные бельма глаз, лишенных зрачков, уставились прямо на Люгера. Стервятник видел Странника пять раз за свою жизнь и порой сомневался в том, что тот был слепым на самом деле.

Газеус глухо заворчал за спиной у Слота. Люгер пришпорил коня и пустил его шагом. Когда он поровнялся со Странником, голова слепого повернулась в его сторону. В невидящих глазах отразилась темная стена леса.

– Судя по запаху падали, Стервятник Люгер, – пробормотал слепец как бы про себя, но так громко, что Слот услышал это.

Люгер поборол в себе искушение ударить слепого рукоятью кинжала. Во-первых, он испытывал нечто похожее на суеверный страх перед этим вечным существом, во-вторых, смерть безумца все равно не изменила бы хода событий, которые тот предсказывал. Лучше всего было поскорее забыть о нем.

Слот подстегнул Тайви и постарался думать о близкой встрече с Сегейлой. Газеус послушно потрусил за ними.

– Поезжай, Люгер! – крикнул старик вслед Стервятнику. – Сегодня ты останешься живым в обители мертвых, но кто знает, может быть, тебе придется пожалеть об этом!..

Слот оглянулся, хотя минуту назад дал себе слово не оглядываться.

Пыльная лента дороги была пуста. Пес тоскливо завыл возле его левого стремени. В этом вое было столько невысказанного и необъяснимого ужаса, что у Люгера зашевелились волосы на голове.

Чтобы избавиться от наваждения, он остановил Тайви и вернулся на то место, где повстречался со Странником. Если бы старик спрятался в чаще, Слот поехал бы дальше относительно умиротворенным. Однако следы слепца и его клюки обрывались прямо посередине дороги, покрытой пылью. Здесь были отпечатки лошадиных копыт, огромных лап Газеуса, непрерывные полосы, оставшиеся от каретных колес, но частые следы Слепого Странника обрывались так неожиданно, будто на этом самом месте его подхватила и унесла в когтях гигантская птица. Может быть, старик и сам превратился в птицу или летучую мышь, однако Люгер никогда не слышал о таких стремительных и бесшумных превращениях.

Раздраженный засевшим в его мозгу тягостным воспоминанием о слепце, он ехал, нахмурившись, по безлюдной дороге и вскоре пришел к выводу, что встреча с Сегейлой ему совершенно необходима.

Глава четвертая

СЛОТ И СЕГЕЙЛА

Он оставил Тайви в конюшне одного постоялого двора на окраине Элизенвара. Всадник был бы слишком заметен на городских улицах, а Люгер сейчас не испытывал потребности в соглядатаях. Хозяин двора был обязан Слоту своим кошачьим телом, а тот мог не сомневаться, что у Тайви всегда будет вдоволь овса и никто не потревожит коня, сколько бы времени Люгер ни отсутствовал.

Отсюда Слот пешком отправился к трактиру «Кровь Вепря». Огромный пес, бесшумный, как тень, следовал за ним в отдалении, готовый встать на пути любого, кто посягнет на жизнь, свободу или покой его двуногого приятеля.

…Сумерки опустились на город. Взошедший над крышами домов Глаз Дьявола посеребрил края облаков и отразился в лужах посреди быстро пустеющих улиц. Странная пара – человек и пес – двигалась по самым грязным и темным закоулкам Элизенвара, но Слота не покидала безотчетная тревога, которую он испытывал всякий раз, когда за ним следили.

У Стервятника не было иллюзий относительно того, что его появление в городе осталось незамеченным. Те, кто хотел убить Люгера, наверняка нашли способ проследить и за его поместьем, и за городскими окраинами…

Чем глубже погружался он в темный лабиринт улиц, тем сильнее проклинал себя за то, что поддался безумному порыву. Каждую секунду он ожидал услышать свист арбалетной стрелы за спиной или появления из подворотен безликих теней, готовых отправить его на тот свет.

Подходя к трактиру «Кровь Вепря», он почувствовал, что его спина покрылась холодным потом, хотя ночь, опустившаяся на город, была далеко не жаркой.

* * *

Трактир находился в одном из беднейших кварталов Элизенвара, населенном преимущественно ремесленниками, торговцами, наемниками и проститутками обоих полов. Несколько ювелиров, чьи лавки располагались поблизости, славились отнюдь не чрезмерной честностью, а разыскать здесь человека, готового за десять монет совершить убийство, было делом столь же простым, как найти женщин для оргий или малолетнюю жертву для совершения ритуального жертвоприношения.

Обстановка в ближайших окрестностях «Крови Вепря» была соответствующей. Стая бродячих собак лениво отдыхала у дверей трактира, изредка затевая злобную потасовку из-за брошенной кости с остатками мяса. Без сомнения, некоторые из этих псов давно лишились своих человеческих тел. Голодные собаки внимательно рассматривали посетителей, и мало кто чувствовал себя уютно под тяжелыми взглядами мутных коричневых глаз. Человек, перебравший лишнего в трактире и оставшийся ночью на улице, рисковал быть попросту съеденным.

… Издалека завидев Газеуса, стая подняла хриплый лай, а тот невозмутимо расположился за сотню шагов от таверны, в тени большого дерева, так что только сверкающие во мраке белки выдавали его присутствие.

Положив голову на лапы, Газеус стал ждать хозяина. Жалкие твари, теснившиеся у дверей трактира, не были для него серьезными противниками. Он не раз уже расправлялся с ними, и они хорошо помнили об этом. Сейчас он гораздо больше опасался двуногих, которые несли с собой неумолимую стальную смерть и ужас мрачного колдовства.

Безмятежность Газеуса, лежавшего в тени дерева, была лишь видимостью: его глаза, не различавшие цветов, настороженно всматривались в силуэты, а нос ловил запахи всего необычного, ползущие по грязной улице среди сотен других запахов.

* * *

Слот взялся за тяжелое бронзовое кольцо на двери трактира, отполированное прикосновениями тысяч рук, и услышал глухое злобное рычание у себя за спиной. Псы всегда инстинктивно чувствовали в нем чужого, существо из другого мира – мира, в котором передвигаются верхом на четвероногих, пьют из горного хрусталя, согреваются в ваннах, отлитых из серебра, и занимаются развратом на огромных постелях, которые сделаны из драгоценного дерева, добытого приговоренными к смерти или к пожизненной каторге в Лесу Ведьм далеко на западе.

Люгер обернулся и пробормотал заклинание. Не столько для того, чтобы отпугнуть псов, сколько желая проверить, сильна ли еще здесь его магия. Он увидел, как дернулись собачьи головы, пронзенные резкой болью, и, хотя эта боль была преодолима, она оказалась слишком неприятна, чтобы стая не предпочла оставить незнакомца в покое.

Стервятник погрузился в удушливую атмосферу трактира. Огромный зал с низким потолком был наполнен дымом жаровен и трубок, запахами потных тел и грубой пищи. Многочисленные колонны и раставленные в беспорядке столы превращали помещение в труднопроходимый лабиринт, дальние закоулки которого терялись в полумраке. Свечи на столах едва разгоняли тьму и делали лица людей похожими на восковые маски. На голых каменных стенах шевелились гигантские уродливые тени.

Впрочем, отсутствие яркого света сейчас было на руку Люгеру. Он медленно двинулся к узкому пустующему столу возле самой стены, откуда мог видеть большую часть помещения и входящих в трактир. Его глаза непроизвольно искали ту, ради которой он явился сюда. Осторожность заставляла рассматривать и всех остальных.

Любой из сидящих здесь людей мог вчера стрелять в него из окон дома Геллы Ганглети. Десятки безликих фигур плавали в сизом тумане. Лишь ближайшие из них обретали плоть и вес…

Некоторые посетители трактира нагло рассматривали Стервятника в упор. Люгер принадлежал к знати, в среде которой даже слишком прямой взгляд при определенных обстоятельствах можно было счесть за оскорбление. Он почувствовал, как в нем нарастает раздражение. Ссора или драка со здешними подонками не входила в его сегодняшние планы.

Слот опустился на скрипящий стул и положил на стол руки с длинными тонкими пальцами. Поблизости не было Сегейлы, и ему оставалось лишь смотреть на свои руки. Почти полное отсутствие линий на ладонях, бывало, ставило в тупик валидийских хиромантов. О единственном зловещем знаке на правой ладони Люгер старался не думать.

Он нервно постучал по грубой доске длинными ногтями, хищно загибавшимися книзу. Стервятник знал, что руки выдают в нем чужого, но то же самое можно было сказать и об его лице. Он бывал здесь уже много раз и прятаться, конечно, было бессмысленно…

Грузная фигура в засаленном одеянии возникла рядом с ним. Совсем не та фигура, которую он ожидал увидеть. Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, Слот велел слуге принести пиво и жареное мясо. Потом с отвращением проводил взглядом жирное, колышущееся тело того, кто наверняка еще и ублажал мужчин в задних комнатах «Крови Вепря».

* * *

…Люгер сидел в одиночестве, стараясь оттянуть окончание своей бесхитростной трапезы. Он медленно пережевывал жесткое мясо, обильно приправленное специями, и запивал его пивом. Свеча, оплывавшая в бронзовом подсвечнике и обернутая куском жести, освещала стол, оставляя в тени лицо Стервятника. Уродливый подсвечник был намертво закреплен в стене, и от него тянулся кверху черный язык копоти.

Люгер внимательно рассматривал людей, входивших в трактир, – бродягу с отрезанным языком, двух солдат, едва державшихся на ногах, карточного шулера с холодным самоуверенным лицом… Но гораздо больше его интересовали безликие существа в глубине помещения. Порой он ловил на себе их быстрые скользящие взгляды.

Слот чувствовал, как вокруг него постепенно сгущается и становится почти материальным облако неприязни. Из этого облака наконец появилась Сегейла, и он на секунду расслабился.

Она села напротив него на свободный стул, и это само по себе было вызовом, брошенным посетителям «Крови Вепря». Возлюбленная Люгера еще никогда не вела себя так свободно. Слот видел в конусе света ее лицо, прозрачные серые глаза и пытался понять, чего в них больше – любви или отчаяния…

– Где ты была? – спросил он только затем, чтобы прервать мучительно затянувшуюся паузу.

– Я должна уехать, Слот, – сказала женщина, не обратив внимания на его вопрос.

…Люгер смотрел, как шевелятся ее губы, и почувствовал легкий укол в сердце.

Порой он спрашивал себя, каким образом Сегейле удается существовать в этом кошмарном месте. Ее красота оставалась безупречной, пальцы тонкими, ногти – длинными и гладкими, несмотря на довольно грязную работу. Таких стройных и красивых ног Люгер не наблюдал ни у кого из аристократок, а в этом деле у него был кое-какой опыт. Кожа Сегейлы была чуть темнее бледной кожи Слота и имела ровный кремовый оттенок.

Люгер до сих пор ничего не знал о ее происхождении. Она была откуда-то с юга, может быть, из самой Морморы. Он не знал также, каким образом Сегейла оказалась в Элизенваре и что удерживало ее здесь. Приятно было бы сознавать, что причиной являлась его собственная скромная персона, но Стервятник был подозрителен и не настолько самоуверен.

Все их прошлые встречи происходили тайно, в тесной комнате Сегейлы, под самой крышей полупустого дома, находившегося в двух кварталах от трактира. Об обстоятельствах своего знакомства с этой женщиной Люгер старался вспоминать как можно реже…

И вот теперь она собиралась уйти, уйти навсегда.

– Меня только что выгнал хозяин, – сказала она. – Вернее, я сделала так, что он меня выгнал…

Слот ощутил что-то вроде удушья.

– Если бы я не появился, ты ушла бы, не простившись со мной? – спросил он, медленно произнося слова.

– Я хотела найти тебя. Например… в твоем поместье.

– Ты прекрасно знаешь, что вряд ли отыскала бы его, – со злостью оборвал ее Люгер. – Значит, ты просто хотела уйти…

Да, обстоятельства набросили петлю на его шею, и эта петля медленно затягивалась. Стервятник знал, что станет циничным и беспощадным, когда придет время схватки, а в особенности – его последней схватки; он будет сражаться без всякой веры, в отсутствие всякой надежды и тогда, когда жизнь утратит всякий, даже самый примитивный смысл.

Но перед тем он не мог потерять эту женщину. Люгер вдруг почувствовал, что хочет ее. Очень сильно и прямо сейчас…

Внезапно с улицы в трактир проник слабый и необычный звук. Чуткое ухо Слота мгновенно уловило его среди множества других, более громких звуков. Это был долгий вой Газеуса…

Стервятник различал десятки сигналов, которые мог подать ему пес. Сейчас это не был вой ужаса или боли, это было всего лишь предупреждение.

Люгер вспомнил, где он находится…

Он кожей ощущал враждебность, повисшую за его спиной; она тянулась к сердцу холодными щупальцами страха и шевелила волосы на затылке дыханием неведомой опасности. Он вдруг понял с почти неопровержимой уверенностью, что этой ночью ему не дадут спокойно уйти из трактира…

И причиной этому могло быть странное поведение Сегейлы.

Едва заметная, но непреодолимая отчужденность раньше служила ей лучшей защитой от посягательств здешнего отребья. Слухи о ее связи с человеком древнего рода, владеющим черным колдовством, отпугивали более настойчивых. Тех, кого не остановило и это, уничтожил при помощи магии и кинжала сам Стервятник, но об истинных обстоятельствах их смерти не знала даже Сегейла. Хотя давно подозревала что-то в этом роде. И в ее отношения с Люгером стал закрадываться страх…

Слот хорошо знал, что за все в этой жизни надо платить, и, может быть, сегодня для него наступила ночь главного платежа.

– И куда же ты уезжаешь? – спросил он, хотя как раз это было совершенно неважно.

– Куда угодно, Слот. Я устала…

Взгляд Сегейлы был устремлен на колеблющееся пламя свечи. «Всегда одно и то же», – с горечью подумал Люгер. Страсть, которую он испытывал к этой женщине, не мешала ему тщательно взвешивать причины ее поступков. Сейчас она явно что-то скрывала от него. Слот мог подчинить ее себе колдовством, но не пошел дальше мысли об этом – он слишком любил Сегейлу.

Он задумался о том, что было причиной ее внезапного желания бежать – их затянувшиеся отношения без будущего, чье-либо вмешательство или какая-нибудь тайная миссия?.. Стервятник успел перебрать в голове десятки возможных причин, и все они были более или менее реальны.

Потом он понял, что на самом деле это его совершенно не интересует. Любые слова сейчас были лишними и прозвучали бы пошло. Он не мог потерять Сегейлу и в эту ночь готов был сделать для нее все что угодно. Даже то, о чем, возможно, впоследствии придется пожалеть…

Стервятник еще не знал, как выйдет из создавшегося положения. Он не считал свою связь с Сегейлой мезальянсом, но двор Валидии придерживался несколько другого мнения и был неумолим. Открытое продолжение этой связи обрекало Люгера на изоляцию, а может быть, и на изгнание за пределы королевства. Это превращало Слота в легкую добычу для его давних врагов и всех тех, кто захочет доставить себе изысканное удовольствие полакомиться останками последнего из великих древних родов.

…Люгер рассеяно проводил взглядом троих монахов, вошедших в трактир и скромно расположившихся в дальнем углу. Их рясы, покрытые пылью дорог, были рваными и изношенными, а капюшоны низко надвинуты на лица. Монахи выглядели так, как выглядят сотни странствующих Преследователей Греха, и, по всей видимости, проделали нелегкий путь, прежде чем добрались до Элизенвара. Это вполне объясняло их появление в столь неподобающем месте.

Стервятник почти сразу же забыл о них и принялся думать о том, долго ли он сможет прятать Сегейлу в своем поместье, и еще о том, как без риска увести ее отсюда…

Но судьба избавила Люгера от мучительной неопределенности.

Судьба все решила за него.

Глава пятая

СТЕРВЯТНИК И ОБОРОТНИ

– С каких это пор придворных ублюдков стали интересовать наши женщины? – раздался над ним насмешливый голос.

Стервятник медленно повернул голову, одновременно незаметно и непринужденно опуская правую руку на рукоять кинжала. Возле стола стоял, покачиваясь и ухмыляясь, один из тех солдат, что незадолго до этого вошли в трактир. Теперь, однако, он не выглядел пьяным и скорее был похож на сомнамбулу…

– Слот, прошу тебя… – прошептала Сегейла. – Давай уйдем отсюда…

Люгер бросил на нее странный взгляд. Порой она совершенно не понимала его.

– Теперь это у нас вряд ли получится, – проговорил Стервятник сквозь зубы, равнодушно глядя на то, как солдат заносит руку для удара.

Люгер не был новичком в делах такого рода и прекрасно понимал, что попал в хорошо подготовленную ловушку, расставленную задолго до его появления здесь. Внешне он казался спокойным и даже беззаботным, но его мозг лихорадочно работал, взвешивая шансы на благоприятный исход этой ночи. Откровенно говоря, их было немного…

Не оставалось сомнений в том, что солдат был всего лишь исполнителем чьей-то враждебной воли, и, судя по его мутным бессмысленным глазам, тут не обошлось без колдовства. Это означало, что в игру вступил таинственный враг Люгера, по меньшей мере равный ему по способностям и силе…

Возможность спасения зависела и от количества исполнителей, задействованных в этой драме со скрытой интригой и непредсказуемым концом. Люгер надеялся, что их окажется не слишком много. В противном случае покушение на его жизнь нарушало бы давние традиции наемных убийц Элизенвара.

На протяжении того недолгого времени, пока он думал об этом, его левая рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак, а потом совершила быстрое движение в направлении солдата. Средний палец нажал на скрытую пружину, и один только Стервятник видел тень иглы, вонзившейся в не защищенное одеждой горло наемника.

Тот закачался, а в глазах его появилось выражение крайнего удивления.

Потом широко раскрылся рот, и солдат исторг из своей глотки сдавленный хрип. Тело его пронзила су­дорога, мгновенно затвердевший язык вывалился наружу, и когда наемник рухнул на пол, то был уже мертвецом.

Со стороны это выглядело, наверное, как внезапная и слишком быстрая смерть от удушья.

В перстне Стервятника оставались еще две ядовитых иглы.

Он поздравил себя с удачным выстрелом. Не каждый день попадаешь в незащищенное горло, да еще из неудобного положения. Однако глупо было и дальше рассчитывать на подобную удачу. Теперь Люгеру и Сегейле требовалось только место и немного времени для превращения.

Но времени на это им не дали.

Второй солдат устремился к Слоту, и тот уклонился от удара короткого меча. Клинок наемника скользнул по его предплечью, нанеся болезненную, но не опасную рану. Если, конечно, лезвие не было покрыто ядом.

Оскалив от боли зубы, Люгер ударил солдата кинжалом в грудь. Острие проткнуло кожаную накидку и звякнуло о кольчугу. Удар всего лишь отбросил убийцу на два шага назад.

К этому времени помещение трактира превратилось в арену, где за Стервятником наблюдали десятки горевших враждебностью глаз.

Люгер оказался у стены; где-то справа от него, в тени, находилась Сегейла. Он вглядывался в жаждущее крови стадо за спиной солдата, чтобы вовремя заметить блеск арбалетной стрелы, пока его еще не превратили в мишень.

Несколько наиболее отчаяных головорезов, которых не смутила смерть одного из солдат, отделились от толпы и приближались к месту схватки, поигрывая неброским, но действенным оружием.

Тем временем наемник топтался перед Люгером, совершая резкие выпады и выбирая момент для верного удара. Слот не стал ждать, когда подойдут другие. Он сделал несколько быстрых шагов в направлении двери, ведущей на улицу, как будто намеревался бежать. Дверь действительно была близко, и наемник принял ложное движение Люгера за отчаянную попытку спастись.

На лице солдата появилась торжествующая ухмылка, когда он шагнул к стене наперерез Слоту и занес над ним меч. Рука Стервятника выпрямилась в многократно отрепетированном движении, выполненном с почти змеиной быстротой, и он увидел черную точку, появившуюся под левым глазом солдата.

Люгер не стал смотреть на короткую агонию и схватил за локоть Сегейлу. Путь к двери был почти свободен. Никто не пытался помешать чужаку увести женщину – если не считать трех угрюмых монахов, приближавшихся к двери со смиренно сложенными на животах руками.

В одно мгновение Люгер все понял и задохнулся от злобы и ужаса.

Люди в рясах не были монахами.

Стервятник окончательно убедился в этом, когда один из них распахнул рясу на груди, и под нею обнаружились доспехи с рельефным символом Серой Стаи – увенчанной короной волчьей головой.

* * *

Люди-оборотни, слуги нынешней королевы-волчицы Ясельды, появились в Элизенваре еще в те времена, когда был жив прадед Слота. Их появление было следствием союза, заключенного между Валидией и далеким восточным королевством Земмур, объединившимися для отражения сокрушительного натиска многочисленных племен северных варваров.

Земмур был страной оборотней, имевших от рождения всего два тела: человеческое и волчье. Одним из условий союза был брак между королем Валидии и дочерью правящей ложи Земмура.

Тогдашнему правителю Валидии не приходилось выбирать – варвары приближались к ее северным границам, и положение королевства было катастрофическим. Браки между принцами Элизенвара и дочерьми властителей Земмура стали с тех пор обычаем, который умело поддерживался колдунами-оборотнями, хранившими сосуды с кровью валидийских королей.

Однако оборотни выторговали себе еще одну привилегию: в Валидии королеве должна была служить Серая Стая – представители одной из тайных лож Земмура, фанатично преданные слуги, глаза и уши своей госпожи, стоявшие на страже ее интересов, проводники секретных миссий и исполнители различного рода щекотливых поручений.

Но если при первых двух королевах, апатичных и обожавших роскошь самках, Серая Стая оставалась не более чем ритуальным излишеством, то при третьей госпоже, Сомар, известной своим умом, властностью и изощренным коварством, оборотни начали приобретать вес, тайную власть, мрачную славу…

Армия Земмура вполне оправдала возлагавшиеся на нее надежды, и с тех пор Элизенвар не беспокоили варвары, однако многим придворным Валидии стало казаться, что за относительный покой было заплачено слишком дорого, а кое-кому пришлось пожалеть о давнем соглашении. Может быть, о нем сожалели и короли, утратившие абсолютную власть и самостоятельность, – но на открытый разрыв с государством оборотней пока никто из них не решился. Варвары были по крайней мере хорошо известным злом, а вот об изолированном от остального мира Земмуре в Валидии знали слишком мало…

Нынешняя, четвертая, королева-волчица Ясельда ни в чем не уступала своей предшественнице, и Серая Стая стала при ней силой, с которой приходилось считаться всем.

Три года назад с Ясельдой случилась неприятность – во время королевской охоты в Лесу Ведьм она утратила свое человеческое тело. С тех пор королевой Валидии оставалась волчица, правившая своими подданными через посредников из Серой Стаи…

Стервятник был хорошо наслышан о методах убийц из Стаи, о подземной тюрьме, находившейся прямо под покоями королевы, о конце тех, кто перешел дорогу волчице и ее слугам, и о том, что, может быть, сама Ясельда не брезговала мясом и кровью своих жертв. Вполне вероятно, что подобные слухи частично распространялись по приказу самой королевы, но Люгер не знал никого, кто захотел бы проверить их истинность на собственной шкуре…

* * *

– Нам нужна твоя женщина, Люгер, – тихо сказал человек из Стаи, на груди которого переливалась всеми оттенками бронзы волчья голова. Он отбросил капюшон, и Слот увидел костистое лицо, короткие жесткие волосы, торчавшие над низким морщинистым лбом, водянистые глаза неопределенного цвета, широкий нос с ноздрями, заросшими шерстью, и узкогубый рот над скошенным назад подбородком. Оборотень говорил на языке западных королевств без акцента. Трудно было понять, на кого направлен взгляд чужеземца, – настолько бледными казались его зрачки.

Лица двух других представителей Стаи, остановившихся чуть позади, были по-прежнему скрыты в тени низко надвинутых капюшонов, но Люгер догадывался о том, что под рясами у них спрятаны отнюдь не молитвенники.

В тот вечер Стервятник сделал то, чего никогда и ни при каких обстоятельствах не сделал бы раньше. Он отрицательно покачал головой и показал смертельно побледневшей Сегейле на дверь.

В трактире воцарилась почти гробовая тишина. Только где-то булькала жидкость, вытекавшая из опрокинутой бутылки, но никто не потрудился поднять эту бутылку. Открытое противодействие Серой Стае было исключительным событием в Элизенваре…

Казалось, даже человек из Стаи был немного удивлен. Впрочем, это никак не отразилось на жестком лице оборотня, только слишком долгая пауза выдала его легкое замешательство.

– Ты встал на сторону шпионов Морморы? – спросил он наконец, и в его тоне не было угрозы. Он обладал слишком большой и слишком страшной силой, чтобы использовать в разговоре дешевые приемы.

– Мне плевать, кто она, – ответил Стервятник, поражаясь собственной отчаянной наглости. – Сегодня она уйдет со мной.

Человек из Серой Стаи улыбнулся, и его рот растянулся в узкую щель. Теперь стало заметно, как сильно выдаются вперед его мощные челюсти.

Люгер осознал, что с этой минуты он – живой труп, за который никто в Валидии не даст и гроша. Далее он действовал, исходя из этого неоспоримого факта.

Третья, последняя, игла вонзилась в лоб человека из Стаи, стоявшего от Слота на расстоянии двух шагов. Это расстояние Люгер преодолел раньше, чем оборотень стал мертвецом благодаря яду на острие иглы, и оказался рядом с двумя оставшимися противниками.

Прежде чем ближайший из них успел выхватить из-под рясы короткий меч, Стервятник ударил его стилетом в незащищенное доспехами место на правом боку. Слоту пришлось оставить клинок в ране, потому что на него обрушился меч уцелевшего оборотня. Люгер едва успел убрать голову, и сильный удар сверху пришелся ему в плечо. Стальные пластины жилета приняли его на себя, но правая рука Стервятника на некоторое время утратила подвижность.

Отступив на несколько шагов, он начал левой рукой вынимать из ножен меч, понимая, что вряд ли успеет сделать это, – оборотень в монашеском облачении уже занес над ним свой клинок.

Сверкающее лезвие описало короткую дугу и остановилось за головой нападавшего. Слот, сжавшийся в ожидании удара, перевел взгляд на лицо человека из Стаи и увидел кровавую пену, выступившую у того на губах. В зрачках оборотня уже была смерть.

Он рухнул на пол лицом вниз, едва не задев Люгера мечом. В его спине торчал кинжал с узким серповидным лезвием и рукоятью из отполированного черного дерева – оружие из Морморы, которое местные женщины носили в волосах как часть гребня, поддерживающего прическу. Другая часть могла быть не менее смертоносной, но не это сейчас интересовало Люгера.

Он смотрел на Сегейлу, представшую перед ним в совершенно новом свете. Она слегка улыбнулась ему обескровленными губами и, нагнувшись, вытащила из тела оборотня морморанский кинжал.

Стервятник скорее почувствовал, чем увидел, как за его спиной зашевелилась потрясенная толпа, как забурлили в ней темные, пробужденные страхом инстинкты.

Придерживая бессильно повисшую вдоль тела руку, он перешагнул через два трупа, раздумывая над тем, не прикончить ли раненого оборотня. Это, безусловно, немного задержало бы поиски, но у Люгера уже не было выбора.

Впервые в своей жизни он присутствовал при посмертном превращении оборотня. Тело человека, которого он убил первым, вздулось, и Слот увидел, как начали меняться его лицо и кисти рук, покрываясь грязно-серой шерстью. Лопнули кожаные ремни, стягивавшие пластины панциря; Люгер услышал хруст костей, звук рвущейся ткани и что-то, похожее на глухое утробное рычание, которое раздавалось сквозь сжатые в судороге челюсти.

Громкий тревожный вой Газеуса, донесшийся с улицы, вывел его из оцепенения. Он подтолкнул Сегейлу к двери и успел заметить, что с лицом оборотня происходят отвратительные метаморфозы.

Вскоре это была почти законченная волчья морда; человеческими оставались только лоб, глаза и уши, но выглядели они так, словно какая-то чудовищная беспощадная сила сминала их невидимых ладонях, вылепливая новое, хищное существо.

Уже выскочив на улицу, Люгер услышал за спиной рев озверевшей толпы, устремившейся к выходу. В ту же секунду он понял, что посетители трактира гонятся не за ним, – они бежали прочь из проклятого места, которое теперь стало едва ли не самым опасным в Элизенваре. Последнему дураку было ясно, что месть Серой Стаи будет страшной. Никто, включая хозяина «Крови Вепря», не хотел быть замешанным в этом деле, и потому все бежали, как будто паническое бегство могло избавить их от будущего допроса.

У Стервятника были свои причины скрываться. Но за дверью трактира его поджидали голодные псы.

Нанося удары рукоятью меча по оскаленным мордам, он пробился к окруженной псами Сегейле и пустил в ход свой клинок. Газеус белой молнией метался в полумраке, и там, где он появлялся, то и дело слышался предсмертный собачий визг…

Когда стая отступила, оставив на земле с десяток трупов, Стервятник схватил женщину за руку, и они побежали прочь от трактира, сопровождаемые верным четвероногим слугой Люгера. Рядом мелькали неясные силуэты, и слышалось тяжелое дыхание посетителей «Крови Вепря», которые еще недавно были готовы прикончить Слота, а теперь оказались всего лишь беглецами. Постепенно все они рассеялись по подворотням, боковым улицам и безликим лачугам, притаившимся в глубине темных дворов.

Стервятник, Сегейла и Газеус остались втроем.

Глава шестая

СМЕРТОНОСНОЕ СИЯНИЕ

Наступила одна из редких в эту пору года тихих ночей… Облака убегали к горизонту от сиявшего высоко в небе Глаза Дьявола. Ночной холод до костей пробирал Люгера и его спутницу, несмотря на быстрый шаг, которым они двигались к городской окраине. Мозг Стервятника лихорадочно работал, пытаясь найти выход из самоубийственного положения, в которое Слот угодил, словно бабочка, прилетевшая на пламя…

Молчание Сегейлы раздражало его. Люгеру казалось, что он заслужил хотя бы ее благодарность, не говоря уже об объяснениях.

У Слота оставалось не так много вариантов действий. Прежде всего он собирался добраться до своего поместья. Люгер отдавал себе отчет в том, что ему придется бежать из Элизенвара, а может быть, и за пределы королевства. Теперь он почти жалел о содеянном. Он поставил на карту слишком многое – родовое поместье, магию предков, свое относительное благополучие и привилегии знати, а взамен получил лишь женщину, которая, вероятно, просто использовала его.

При мысли об этом глаза Стервятника зажглись недобрым огнем… Он хорошо знал, что сделает с Сегейлой, если его подозрения подтвердятся. Люгер не раз без сожаления (по крайней мере без видимого сожаления) избавлялся от тех, кто пытался выставить его дураком, какие бы нежные чувства он при этом не испытывал. Многих он вырвал из своего сердца, и, бывало, оно кровоточило в дни черной меланхолии… В последнее время любовь женщины из трактира была для него целительным бальзамом.

Слот посмотрел на спину и ноги Сегейлы, шедшей чуть впереди, и поймал себя на том, что по-прежнему хочет ее…

От приятных фантазий (они казались еще более приятными на фоне смятения и тревоги, царивших в его душе) Люгера отвлек звук, который он давно ожидал услышать. Это был далекий волчий вой.

Вот когда Стервятник испугался по-настоящему, и даже Газеус как будто стал ниже ростом.

Оборотни шли по их следам, и Люгер понял, что вряд ли сумеет добраться до своего поместья.

* * *

Темны и пустынны были улицы на западной окраине Элизенвара в середине ночи. Только гулкие шаги двух беглецов и мягкая поступь собачьих лап нарушали тишину. Обитатели окраины, заслышав приближающийся вой оборотней, предпочитали отсиживаться дома. Заборы и неприступные фасады каменных строений стали стенами коридора, по которому гнала Стервятника и его спутников равнодушная судьба.

Слот напрасно ожидал чуда, которое помешало бы преследователям.

Даже те, кто был сотворен при помощи колдовства, убирались с дороги Серой

Стаи, потому что за нею стояли чернокнижники Земмура…

Люгер прекрасно понимал, что нигде в Элизенваре не найдет теперь надежного убежища. Любой дом рано или поздно станет ловушкой, а немногочисленные друзья – жертвами оборотней… Ему оставалось одно – выбираться из города и бежать туда, куда еще не протянулись щупальца зловещей Ложи. Он сомневался в том, что где-либо в Валидии осталось такое место.

В крайнем случае Слот мог превратиться в стервятника и покинуть город по воздуху, но у него была весьма прозаическая причина, по которой он до сих пор не сделал этого, – Люгер не собирался оставлять Сегейлу и Газеуса на съедение Серой Стае…

Вдруг женщина остановилась и повернула к нему лицо, казавшееся восковым. Свет ночного светила серебрил ее лоб и крылья носа. Глаза остались в тени, и их выражение невозможно было угадать…

Слот остановился тоже, хотя беглецы теряли драгоценные мгновения.

К нему подбежал Газеус и ткнулся носом в его ладонь.

– Я знаю место, где мы сможем спрятаться, – сказала Сегейла.

– Городское кладбище Элизенвара. Его охраняют валидийские духи, и оно недоступно для земмурских оборотней.

Люгера поразило не столько холодное спокойствие его любовницы, сколько то, что ей были известны вещи, о которых он сам знал лишь понаслышке. В любом случае городское кладбище действительно было местом, во всех отношениях подходящим как для недолгого отдыха, так и для последней битвы. А главное, оно находилось совсем близко…

Люгер едва заметно кивнул и показал на одну из боковых улиц. Только теперь он почувствовал, насколько устал. Тем не менее он схватил Сегейлу за руку, и они побежали следом за серой тенью Газеуса, мчавшегося далеко впереди. Их подгонял волчий вой с примесью человеческой злобы, раздававшийся совсем близко.

* * *

Границы последнего приюта обозначала ограда из каменных столбов и литых металлических решеток. Немое кладбище было погружено во тьму, лишь кое-где слабый свет, падавший с небес, серебрил купола склепов. Это была далекая окраина Элизенвара, за ней начинался лес, тянувшийся до самых владений ведьм. Лес окаймлял горизонт черной траурной лентой.

Газеус быстрыми прыжками преодолел пустырь, отделявший лачуги могильщиков и наемных плакальщиков от кладбищенских ворот, которые были увенчаны изображениями крылатых слуг Князя Подземелья.

Когда Люгер приблизился к воротам, его одолели сомнения. Он не слышал воя оборотней, но это означало лишь то, что преследователи находятся очень близко. Уже давно Слот бежал с обнаженным мечом в руке. Каждое мгновение он ожидал появления из темноты серых фигур…

Газеус проскользнул в узкую скрипящую калитку, расположенную справа от ворот. Люгер и Сегейла вошли на кладбище вслед за ним. Слот успел заметить, что в глубине центральной аллеи на мгновение вспыхнули и погасли призрачные голубые огни, словно приветствуя нежданных гостей.

Долгий тоскливый вой раздался со стороны пустыря. Он прозвучал так близко, что Люгер почувствовал, как дрогнула в его руке рука Сегейлы. Сам он не испытывал ничего, кроме противоестественного спокойствия челоовека, обреченного на смерть. Сейчас ему представился случай проверить еще один сомнительный слух, и Стервятник ожидал появления оборотней с холодным отстраненным интересом. Сегейла стояла рядом, касаясь щекой его плеча, а Газеус, неподвижный как изваяние, сидел в нескольких шагах от ограды, уставившись на выбеленный дьявольским светом пустырь…

Три огромные четвероногие фигуры возникли в конце улицы. Они быстро приближались, и их ровный неутомимый бег, казалось, не могло остановить ничто, кроме серебряных стрел. В близко посаженных глазах волков сверкали осколки грязно-желтого льда. Их головы находились на уровне плеча Люгера, и он отдавал себе отчет в том, что, если дело дойдет до схватки, его шансы будут ничтожны.

Оборотни остановились посреди пустыря, и три жирные тени слились в одну. Три пары глаз внимательно рассматривали кладбище. В этот момент Люгер увидел, что решетки кладбищенской ограды обволакивает слабое голубое свечение. Длинные ногти Сегейлы впились в его руку, но он почти не почувствовал боли. Морды волков были все еще неразличимы; один из них задрал голову к небу и протяжно завыл.

Потом оборотни стали медленно подходить к ограде. По мере их приближения свечение металлических прутьев становилось все более ярким. Ни с чем не сравнимый звук, от которого стыла в жилах кровь, донесся из глубины погруженного во тьму кладбища. Люгер увидел, как шевелится земля возле могил, а по аллее скользят в сторону ограды сухие листья, хотя в воздухе не было и намека на ветер…

Волки остановились по ту сторону ворот. Голубое сияние стало почти нестерпимым, и Люгер с трудом разглядел оборотней. На боку одного из них чернела рваная рана, а во лбу другого торчала едва различимая стальная игла.

Когда Стервятник увидел эти следы недавней драки, на его лице появилась улыбка удовлетворения, похожая на хищный оскал. Оборотни, не отрываясь, смотрели на него. Никогда раньше, даже во взгляде Хоммуса, Люгер не наблюдал такой ненависти. Улыбка будто примерзла к его физиономии.

Потом он ощутил чье-то присутствие, но не так, как ощутил бы присутствие живого существа. Ужас, охвативший Стервятника, был совершенно необъяснимым. Он попытался определить, где находится то, что излучало этот ужас. Оно было ВЕЗДЕ…

Нечто висело вокруг невидимым облаком, медленно разрасталось, всплывало из-под земли. Выйдя за пределы ограды, оно коснулось оборотней…

Их глухое утробное рычание превратилось в жалобный визг, в котором были слышны боль и безумие. Желтые зрачки замутились и стали кроваво-коричневыми. Твари начали вертеться на месте, как будто их жалили сотни невидимых ос…

Что-то заставило Люгера оглянуться, и он увидел, что все кладбище залито потустронним голубым сиянием, делавшим неразличимыми остальные цвета. Глаза Газеуса были полузакрыты, а между веками жутко сверкали бельма. Хотя пес мелко дрожал, шерсть дыбом поднялась на его спине.

Сам Слот чувствовал себя немногим лучше. Его мозг горел, а кожа была холодной как лед. Он вдруг ощутил, что его обжигают ладони Сегейлы, но не мог вырваться из ее судорожных объятий.

Долгий протяжный звук, похожий на стон, висел над кладбищем. Пронзительные крики оборотней, метавшихся по ту сторону ограды, стали гулкими и далекими, словно доходили до ушей Люгера сквозь толщу воды.

Наконец таинственная сила, одолевшая существ из Земмура, прижала их к решетке ворот. Стервятник вполне отчетливо услышал хруст костей и треск лопающейся кожи. Голубая вспышка ослепила Слота, и спустя несколько мгновений он почуял запах паленой шерсти и горелого мяса.

Когда он снова открыл глаза, то увидел меркнущее голубое сияние и три бесформенные обугленные туши, лежавшие за оградой. Кладбище быстро погружалось во тьму. На землю падал дождь из листьев и насекомых, поднятых в воздух неощутимым для Люгера ураганом. Исчез как несбывшаяся надежда потусторонний звук, и стали слышны тихие, почти человеческие всхлипывания Газеуса.

Пальцы Сегейлы разжались, и Стервятник вытер ладонями холодный пот, выступивший на висках. Потом он бросил еще один взгляд за ограду. Теперь ничто не нарушало мертвого покоя, воцарившегося на пустыре, а в окнах отдаленных домов зажглись робкие огни. Люгер знал, что вой оборотней у кладбищенских ворот привлек внимание многих горожан, но вряд ли кто-нибудь из них решится выйти на улицу до рассвета.

Стервятнику и его спутникам тоже нужно было пережить эту ночь. Он понимал, что очень скоро другие члены Серой Стаи обнаружат трупы своих собратьев. Теперь его целью был лес за пределами города и родовое гнездо, к которому он надеялся найти дорогу утром.

Люгер поцеловал Сегейлу в губы и ощутил их вкус. Потом он долго сжимал в объятиях тело Газеуса, чувствуя, как замедляется бешеное биение собачьего сердца. Когда оно успокоилось, Стервятник, женщина и пес направились в глубину темной аллеи, которая должна была вывести их к лесу…

Глава седьмая

УСЫПАЛЬНИЦА

Люгер не успел сделать и десяти шагов среди могил, как увидел тень человека, стоявшего между деревьями. Густые кроны превращали аллею в черный коридор, и фигура незнакомца оставалась неразличимой, пока Слот не подошел поближе. Стервятник не сразу заметил его появление; казалось, что этот человек находится здесь уже очень долго. Его непоколебимое спокойствие почему-то раздражало Люгера.

Он сделал знак Сегейле, и она остановилась поодаль. Газеус исчез в кустарнике, которым были обсажены могильные плиты, и бесшумно возник из темноты уже позади незнакомца, готовый в любую секунду прыгнуть тому на спину и впиться зубами в шею.

– Я Шаркад, здешний сторож, – сказал вдруг человек. Его голос был глухим и бесцветным. – Давно жду тебя, Люгер, и тебя, Тенес.

Равнодушно произнесенные слова упали в темноту. Стервятник повернулся к женщине.

– Он назвал тебя Тенес.

– Он ошибся, – сказала Сегейла и вышла из тени.

Шаркад засмеялся.

На нем был темный плащ с капюшоном, скрывавшим верхнюю часть лица.

Подбородок торчал вперед, бесцветные губы почти не шевелились, когда сторож говорил или смеялся. Его морщинистая кожа имела желтый оттенок, а скулы покрывала густая многодневная щетина. Он не внушал симпатии, но пока не внушал и опасений.

– Откуда ты меня знаешь? – спросил Люгер на всякий случай, почти не надеясь получить правдивый ответ.

– Я видел твой портрет в усыпальнице Гадамеса.

Слот насторожился. И хотя сейчас ему было не до старых тайн, ум его напряженно заработал. Это не помешало ему заметить, что Газеус ведет себя как-то странно. Пес принюхивался к чему-то, а потом начал тоскливо подвывать. Шаркад остался невозмутим и неподвижен.

Люгер понимал, что теряет время, однако душа его уже была во власти старика с желтым лицом.

– Итак, ты долго ждал меня… – сказал Стервятник, раздумывая, не пришло ли время воспользоваться своим кинжалом.

Шаркад улыбнулся. Люгер пытался увидеть отблески света в его зрачках, но тщетно.

– Наверное, ты был бы не прочь узнать, почему тебя хотели убить прошлой ночью?.. – спросил сторож.

Слот поймал на себе встревоженный взгляд Сегейлы. Если она и играла роль влюбленной, то ее игра до сих пор была безукоризненной.

Люгер широко улыбнулся сторожу одной из своих самых многообещающих улыбок и сказал ядовито:

– Я рассчитывал, что ты расскажешь мне об этом, старик.

Внешне Стервятник оставался расслабленным, однако завывания Газеуса действовали ему на нервы. Тем более что он впервые не понимал, чем вызвано необычное поведение пса.

Шаркад сдвинулся с места и подошел к одной из могил. Верхнюю часть его лица по-прежнему скрывала глубокая тень. Подбородок казался высеченным из грязно-желтого камня… Сторож долго стоял, уставившись в темное пространство между надгробиями, потом сказал, едва шевеля губами:

– Ты все узнаешь в усыпальнице Гадамеса. Иди за мной.

* * *

…Глаз Дьявола ярко сиял среди звезд. Долгий вой Газеуса внезапно оборвался. Шаркад быстро уходил прочь по одной из боковых аллей. Его темный силуэт пересекал освещенное ночным светом пространство…

Некоторое время Стервятник никак не мог понять, что кажется ему странным в ночном стороже, и испытывал от этого мучительное неудобство. Потом суеверный ужас пригвоздил его к месту.

Он увидел, что фигура Шаркада не отбрасывает тени…

* * *

Где-то в глубине кладбища завыли бродячие собаки, и Люгер заметил, что Газеуса одолевает искушение ответить им… До этого пес ходил вокруг Слота, низко опустив голову, и тихо повизгивал. Стервятник и сам еще не пришел в себя после сделанного открытия. Шаркад растворился в темноте, а Люгер все стоял, раздумывая над тем, принять ли ему приглашение ночного сторожа.

В нем боролись страх, осторожность и сильнейшее любопытство, не сулившее, как он сам прекрасно знал, ничего хорошего. Он посмотрел на Сегейлу и прочел на ее лице одну лишь усталость. Самого Стервятника к тому времени переполняло дьявольское чувство, уже не раз заводившее его на кривую дорожку. Он понял, что разыщет склеп Гадамеса, как бы плохо ни закончилась для него эта ночь. Заодно он собирался выяснить, кем была Сегейла на самом деле.

…Ему пришлось почти насильно убрать с дороги Газеуса, путавшегося под ногами и старавшегося помешать Люгеру осуществить свое намерение. Обычно Стервятник доверял инстинктам пса, однако сегодня его не могли остановить даже собственные дурные предчувствия. Перед тем как подчиниться его воле, Сегейла сделала только одну вещь.

– Ты не забыл, что нас преследуют? – спросила она, кротко глядя на него. Люгер прекрасно понимал, что эта кротость могла быть наигранной, и все же получил удовольствие от доверчивого, почти детского выражения, появившегося при этом в ее глазах.

– Успокойся… Серой Стае все равно не пробраться на кладбище. У нас еще есть время… до утра.

Исчерпав этим весь запас имевшихся у него утешений, он взял Сегейлу за руку, и они направились в боковую аллею, по которой несколько минут назад прошел ночной сторож. Опустив голову, Газеус уныло поплелся за ними. В его зрачках не было ничего, кроме злобы.

* * *

Шаркад или тот, кто называл себя Шаркадом, бесследно исчез…

Глаз Дьявола, равнодушно висящий над миром, лил на землю свой призрачный свет, и в этом свете Люгер, охваченный лихорадкой поиска, рыскал от склепа к склепу, пытаясь прочесть надписи, высеченные на стенах или крышках саркофагов.

Стервятник уже начинал склоняться к мысли, что целью ночного сторожа было попросту задержать его здесь, но вот узрел наконец имя Гадамеса на уродливом сооружении с куполообразной крышей и низкой дверью, словно придавленной к земле тяжестью нагроможденного сверху темного камня.

Дверь начала слабо светиться, когда Люгер и Сегейла приблизились к ней, и это было верным признаком того, что усыпальницу охраняют магические силы. Свечение не имело ничего общего с обыкновенным огнем или лучами дневного света; скорее оно напоминало сгущающееся облако, состоявшее из множества мельчайших светящихся насекомых.

Газеус предупреждающе заворчал. Какие-то твари, которых Слот не мог увидеть снизу, в тревоге забегали по крыше склепа, постукивая когтями. Это место не нравилось Стервятнику, и при других обстоятельствах он ни за что не вошел бы в усыпальницу.

В его памяти всплыли слова Слепого Странника. Люгер действительно оказался среди мертвых и, согласно предсказанию, должен был остаться в живых. А Слепой Странник никогда не ошибался. То, что случится после, не слишком интересовало Люгера – его жизнь теперь не стоила в Валидии и гроша.

Он протянул руку и коснулся светящегося облака, прошептав одно из древних заклинаний, которыми в Элизенваре ублажали духов подземелий. Он ощутил, как его рука погрузилась во что-то теплое и вязкое, будто кисель. Потом на поверхности облака появились три отростка и протянулись к людям и псу.

Усилием воли Люгер подавил в себе инстинктивное желание отпрянуть и удержал за руку Сегейлу. Газеус взвизгнул и исчез в темноте. Отросток, протянувшийся к нему, некоторое время извивался в воздухе, словно сомневался в чем-то, а затем, медленно сокращаясь, вернулся в светящееся облако.

Два других, похожих на бесплотные руки, коснулись человеческих лиц. Люгер почувствовал, как его голову обволакивает всепроникающая субстанция, мягко и приятно покалывающая кожу. С глазами тоже происходило нечто странное – он видел кладбище сквозь дневное голубое небо, в котором миллионами вспыхивающих искр были рассыпаны звезды…

Слот повернул голову в сторону Сегейлы. Она стояла с закрытыми глазами, а громадная прозрачная рука ощупывала ее лицо, как будто изучая каждую его черточку.

Потом, словно удовлетворившись осмотром, мерцающее облако погасло, и глазам Люгера понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Он позвал Газеуса и услышал в ответ только долгий протестующий вой. Сомнение закралось в его душу, склонную к авантюрам, но только на краткий миг. Теперь ничто не мешало ему войти в усыпальницу Гадамеса, и он сделал это.

* * *

На двери не было даже засова. Люгер распахнул ее, втайне все еще надеясь застать здесь Шаркада. Склеп был темен, только узкая полоса ночного сияния падала от двери внутрь помещения. На этой полосе чернильным пятном лежала тень Слота.

Он вошел и повернул направо, скользя пальцами по стене. Его рука наткнулась на холодный металлический предмет. Люгер ощупал его и понял, что это светильник, намертво закрепленный между камнями. Стервятнику повезло – в светильнике осталась восковая свеча. Он вытащил огарок и занялся почти безнадежным вне стен своего родового дома делом – добыванием огня при помощи магии.

Против ожидания, ему не пришлось прилагать для этого слишком много усилий – после первого же заклинания слабое пламя возникло на конце фитиля и вскоре усыпальница была кое-как освещена колеблющимся светом.

В ней находилось четыре саркофага, поставленных в ряд; один из них значительно превосходил размерами остальные. Но Люгера не интересовали надгробья – он рассматривал стены и сводчатый потолок склепа…

Шаркад не обманул его – здесь имелось множество портретов в рамах и без оных, написанных на дереве, шелке, металле, и располагавшихся в глубоких нишах, перед каждой из которых возвышалось что-то вроде алтаря. Стервятник поразился тому, что увидел, – эта мрачная галерея портретов показалась ему вначале совершенно бессмысленной.

Он позвал Сегейлу. Усыпальницу Гадамеса Люгер счел безопасной. Под потолком еле слышно шевелилась какая-то темная масса, может быть, стая летучих мышей. Инстинкт подсказывал Слоту, что они не представляют собой угрозы. Он не ошибся – его невидимый враг остался снаружи…

Едва Сегейла переступила порог усыпальницы, обитая металлом дверь заскрипела за ее спиной и стала закрываться, будто от порыва ветра. Люгер с воплем бросился к двери и ударил в нее всем своим телом. Результат был таким же, как если бы он ударился о стену.

Дверь закрывал не ветер и не человек – какая-то неумолимая сила поворачивала ее вокруг петель, даже не заметив сопротивления Люгера… Спустя несколько мгновений щель между краем двери и каменной стеной стала уже слишком узкой для человеческой руки, и Стервятник воткнул туда кинжал, отчаянно налегая на рукоятку.

Это ни на секунду не задержало того, кто расставил ему ловушку. Звякнул металл, и в руках у Слота остался лишь обломок клинка. Дверь полностью закрылась; в почти незаметных щелях между ее краями и каменной кладкой засиял голубой свет.

Стервятник едва не взвыл от ярости. На этот раз он попался основательно. Люгер не вчера появился на свет и не однажды был весьма близок к смерти. Иногда, в спокойные периоды жизни, она являлась ему в его снах, и всегда – в разных обличьях. Он ненавидел любое из них, но меньше всего ему хотелось сдохнуть вот так – среди чужих мертвецов, сидя взаперти в каменном мешке вместе с любимой женщиной и даже не имея возможности действовать.

Он ощутил неприятную леденящую пустоту в груди над желудком – предвестницу будущего ужаса, раскаяний и абсолютного бессилия. Внезапно одна неизбежная мысль пришла ему в голову. Люгер взял в руки свечу и поднес ее к лицу Сегейлы. Потом вздохнул с облегчением, потому что на этом лице было написано все что угодно, кроме злобы.

Слот не был наивным и чересчур чувствительным, но именно поэтому доверял тому, что видел. Его сердца коснулась внезапная боль, может быть, оттого, что в прозрачных глазах Сегейлы было столько муки.

* * *

Люгер обошел усыпальницу по периметру, держа в руке свечу и подолгу осматривая реликвии рода Гадамесов. Впрочем, здесь были не только реликвии и семейные портреты. Большую часть ниш занимали изображения людей, малознакомых или вообще незнакомых Слоту, а также небольшие скульптуры, бюсты, пряди волос, полуистлевшие пергаменты, страницы древних книг и даже восковые фигурки размером с человеческую кисть, выполненные с редким мастерством и изяществом.

Все они находились в более чем странных сочетаниях друг с другом и с предметами темного варварского культа, о котором Люгер знал только понаслышке. Они внушали ему необъяснимый трепет. Он с отвращением разглядывал их, чувствуя, что прикоснулся к вещам, среди которых уже бессилен его разум, а в игру вступают суеверия и магия самого черного свойства.

Он видел внутренности каких-то животных и, может быть, не только животных, засушенные птичьи лапки, пятипалые кисти рук, рыбьи кости, зеркала, неуловимо искажавшие отражения, мертвых змей, плававших в маслянистой жидкости, эфемерные изображения из черной смолы и волос, магические фигуры, выложенные из человеческих зубов и ногтей…

Он взял в руки одну из восковых фигурок, в глаза которой были воткнуты две острые рыбьи кости, и принялся внимательно рассматривать ее со всех сторон. На спине фигурки имелся какой-то оттиск, сделанный, может быть, нагретой печаткой. Приглядевшись, Люгер узнал миниатюрное изображение волчьей головы.

Догадка вспыхнула в его мозгу как молния, но после наступил еще больший мрак. Без сомнения, его окружали предметы земмурского культа Гангары, но это было настолько невероятно и чудовищно, что он поначалу счел увиденное всего лишь гигантской мистификацией. Магическая лаборатория оборотней в самом центре валидийского кладбища – это разрушало все его представления о дозволенном и возможном… Люгер ошеломленно бродил от ниши к нише, пока наконец не убедился в том, что ему придется свыкнуться с изменившейся реальностью.

Теперь ему казалось самым важным найти здесь свое собственное изображение, и он вскоре наткнулся на него в одной из дальних ниш. Это был небольшой портрет, написанный маслом на холсте. Люгер узнал себя в отрочестве; на нем был боевой костюм традиционных цветов его рода, но Слот не мог припомнить случая, чтобы он когда-либо позировал для этого портрета. Тем не менее он взирал на портрет с большим облегчением, потому что восковые фигурки внушали ему леденящий ужас.

Перед портретом лежала таинственным образом мумифицированная человеческая кисть, темная и ссохшаяся до детских размеров. Впрочем, это были только его догадки. Преодолевая отвращение, он осторожно взял кисть в свою руку, опасаясь, что она рассыпется в пыль при его прикосновении. Однако дьявольский предмет оказался прочным и даже упругим, словно живая плоть.

Люгер перевернул кисть ладонью вверх и от неожиданности чуть не выронил ее из рук. Рисунок немногочисленных линий на темно-коричневой ладони в точности повторял рисунок линий на его собственной правой руке, но самое главное – на ней тоже был зловещий знак, предвещавший Люгеру насильственную смерть в возрасте тридцати пяти лет…

Стервятник стоял, пытаясь справиться с тошнотворной волной страха, накатившей на него, и некоторое время колебался. Затем он положил кисть на место и срезал холст с подрамника. При ближайшем рассмотрении оказалось, что портрет покрыт тонкой вязью линий из смолы и пепельно-серых волос, наложенных на изображение. Несомненно, это были его собственные волосы… или волосы его отца.

Мысль об отце пришла ему в голову не случайно, но пока что-то мешало Слоту связать воедино предметы в усыпальнице Гадамеса, Сегейлу, оборотней из Серой Стаи, таинственную смерть старшего Люгера и исчезновение его тела, ночного сторожа и неведомых служителей культа Гангары, распространивших свое кошмарное влияние на многих жителей королевства.

С помощью стилета Люгер счистил с портрета волосы и смолу, свернул холст в трубку и спрятал его в кармане рубашки, надетой поверх защитного жилета.

Вопрос о том, зачем Шаркаду понадобилось заманивать Стервятника в усыпальницу, был праздным, и Слот отложил его решение до лучших дней, хотя сильно сомневался в том, что они наступят. Теперь у него было много свободного времени – до тех пор, пока его не убьют жажда, голод… или хозяева склепа. С этими невеселыми мыслями он продолжал бродить по гробнице, изредка прислушиваясь к завываниям Газеуса, которые доносились снаружи…

Сегейла, быстро осмотрев усыпальницу, обессиленно опустилась на пол возле одного из саркофагов и теперь апатично наблюдала за Люгером. Слот избегал встречаться с нею взглядом. Впрочем, изучение здешних достопримечательностей настолько захватило его, что вскоре он забыл даже о безвыходном положении, в котором находился. Он прикоснулся к весьма щекотливым тайнам – это ему подсказывал инстинкт человека, искушенного в разного рода интригах и авантюрах…

Люгер понимал, что другого такого случая у него может и не быть, поэтому старался запомнить как можно больше, одновременно проясняя для себя некоторые темные страницы истории королевства. Прежде всего он припомнил, что Галит Гадамес, именем которого Шаркад, очевидно, и называл усыпальницу, был министром при королеве Сомар, а затем – генералом ордена Святого Шуремии в Адоле. Отсюда могла тянуться первая нить, связывавшая Галита и род Люгеров.

Дело в том, что сейчас генералом ордена был Алфиос, старинный друг отца Слота, когда-то обучавший Стервятника магии и боевому искусству. Поясной портрет, на котором Алфиос был изображен в генеральской мантии, также имелся здесь – в обрамлении венка из черных и фиолетовых цветов, испускавших удушливый аромат. Увидев венок, Люгер вздрогнул, настолько мрачной показалась ему эта живая и далеко не благоухающая рама…

Внезапное превращение Алфиоса из любителя острых ощущений, авантюриста, придворного повесы, тратившего унаследованные деньги на многочисленных любовниц, редкое оружие, лошадей и содержание трех роскошных домов в Элизенваре, не считая загородного поместья, в смиренного последователя Шуремии, канонизированного церковью еще в 2696 году, удивило даже юного Люгера, а при дворе короля Хетмека произвело настоящую сенсацию, однако пути ордена, как и пути самого святого Шуремии, были неисповедимы, и Алфиос довольно скоро обзавелся генеральской мантией, несмотря на интриги своих противников в Валидии и Адоле.

Люгеру были известны как минимум две версии, по-разному объяснявшие произошедшее. В соответствии с первой из них Алфиос вынужден был бежать в западное королевство Адолу после того, как попал в весьма неприятную историю, в которой оказались замешаны несколько министров, два высокопоставленных члена Серой Стаи, сама королева Ясельда и посол Морморы Бавул.

Быстрое продвижение Алфиоса вверх по иерархической лестнице ордена объясняли его давними связями с богатейшими фамилиями Адолы и самой верхушкой ордена, однако Люгеру казалось, что этого все-таки недостаточно для того, чтобы получить генеральский сан. Слот был свидетелем нескольких тайных встреч Алфиоса с неизвестными ему людьми еще в Элизенваре и позже вынужден был признать, что знает о друге отца смехотворно мало. Да и был ли тот другом? Порой Стервятник сомневался и в этом…

Согласно второй версии, Алфиос, пресытившись жизнью, которую вел в Валидии, добровольно отправился в изгнание и был обращен в истинную веру в Фирдане, столице Адолы, странствующим проповедником по имени Хемис, оказавшимся тогдашним генералом ордена Святого Шуремии.

Чуть позже Хемис был похищен группой разорившихся ренегатов, требовавших у баснословно богатого ордена выкуп за освобождение генерала. Поговаривали о том, что Алфиос сам подстроил это похищение, и Люгер не исключал такого варианта событий.

Офицеры ордена не спешили платить за похищенного генерала, и, видимо, потом кто-то намекнул Хемису на это обстоятельство, сыгравшее немаловажную роль в дальнейшей судьбе Алфиоса. Во всяком случае, именно Алфиос спас жизнь Хемису, воспользовавшись своими связями с преступным миром Фирдана, и, кроме того, захватил похитителей.

Все они бесследно исчезли еще до прибытия генерала в тюрьму ордена, а Хемис, человек строгих правил и, наверное, немного наивный, проложил Алфиосу путь к унаследованию своего положения. Конечно, наступившая вскоре смерть Хемиса могла вызвать кое-какие сомнения у непредвзятого наблюдателя, но если бы таковой и нашелся, он счел бы смертельно опасным искать подтверждение своим подозрениям…

Люгер остановился перед крайней нишей, в которой находилась только одна восковая фигурка, заключенная в сложный многоугольник, обозначенный на камне золой. Он увидел, что у фигурки нет лица. Что-то неодолимо притягивало к ней его внимание. Потом он понял, почему так заинтересовался ею. Фигурка была раскрашена в цвета его рода…

Стервятник долго стоял, испытывая почти детский страх перед тьмой, клубившейся в углах склепа. У него почти не было сомнений в том, что восковая скульптура изображает не его, но тогда кого же?

Слот смотрел на нее, запоминая пропорции, форму головы, тщательно изображенную одежду, давно вышедшую из моды… Потом он протянул к фигурке руку, но пальцы наткнулись на невидимую преграду, твердую как сталь. Люгер выругался и почувствовал, что горячий воск, стекавший со свечи, коснулся его кожи…

Глава восьмая

ЛОЖЕ ЛЮБВИ

Он установил свечу на полу, сел на крышку ближайшего саркофага и попытался изменить ситуацию, пользуясь техникой, заимствованной у Алфиоса.

Постепенно его ум освободился от изматывающих и бесплодных мыслей, блуждавших в лабиринте, из которого не существовало выхода. Сознание стало похожим на абсолютно прозрачное пространство, а в глубине его лежала бесконечно тонкая преграда, как дно безбрежного океана. Эта преграда пахла враждебностью и вечным пленом.

Опускаясь все ниже и ниже, он оказался перед нею, и ему показалось, что он нашел место, где зарождаются его собственные мысли и одновременно самые черные сны. Они приходили из-за преграды, вздуваясь на ней гигантскими пузырями, и, оторвавшись, всплывали кверху…

Ему удалось воспрепятствовать их рождению, и тогда он увидел, что на самом деле они приходят извне и у него вообще никогда не было СВОИХ мыслей…

Вскоре он достиг полного безмолвия и непогрешимой ясности. Иногда в этом состоянии он начинал действовать – без сомнений и оглядки, так, словно его направляла высшая сила, проводником которой он был и которой полностью вверял свое слепое существо. Тогда он действовал с удивительным совершенством, пока его разум оставался безмолвным, но поддерживать это состояние ему удавалось нечасто и очень недолго.

Теперь его разрушила такая мелочь, как тоскливый вой Газеуса, донесшийся снаружи. Люгер снова был пойман в ловушку непрерывно метавшихся и, в общем-то, однообразных мыслей, однако ему показалось, что он успел получить подсказку или хотя бы намек на подсказку.

Намек содержался в мимолетном видении, в котором он занимался любовью с женщиной на чьей-то могиле… Каким-то образом это должно было многое изменить. Люгер был человеком, почти начисто лишенным предрассудков, но все же такая любовь в месте мертвых показалась ему противоестественной и чуть ли не кощунственной.

Потом Слот понял, что видение в мелочах совпадало с его собственным затаенным желанием. Кроме того, он привык доверять даже самым странным и нелепым посланиям, полученным в состоянии незамутненного сознания и безмолствующего рассудка.

…Сегейла сидела на полу, обняв его ноги. Ее глаза были закрыты, но она, конечно, не спала. Люгер провел рукой по ее волосам и увидел, что свеча на полу почти догорела. Ко всему прочему, им предстояла медленная смерть в полной темноте… если не придет тот, кто заточил их в склеп.

В восприятии Слота время вновь обрело привычный ход, и потянулись долгие тоскливые минуты, в течение которых таял фитиль и росла на каменном полу горка застывающего воска. Приближение тьмы приводило в ужас… Снаружи завывал Газеус, словно душа, затерявшаяся в ледяной пустоте…

Люгер склонился над женщиной и принялся ласкать ее. Она подняла глаза и посмотрела на него. В этом взгляде он прочел немой вопрос, потом губы Сегейлы тронула легкая улыбка. Он отдал должное гибкости ее ума, и его ласки стали более смелыми. Спустя минуту Сегейла уже жадно отвечала на них, а Стервятник невольно думал о том, что если ей и суждено стать его последней любовницей, то она, безусловно, того стоит…

Соседство любви и смерти, распаленного тела Сегейлы и холодных плит, под которыми были лишь истлевшие кости, подстегивало его страсть, дразнило пресыщенный вкус и приятно щекотало нервы. Люгер чувствовал себя так, словно был главным соучастником какого-то неведомого преступления, но теперь, когда оно уже было совершено, оставалось только наслаждаться его плодами, потому что в этом склепе оно могло оказаться последним.

Но он ошибался – кое-что еще должно было произойти…

Уже не удивляясь тому, что все еще может испытывать удовольствие, несмотря на окружавшие его глухие стены и отчаяние, поселившееся в душе, Слот решил довести эту ночь ни с чем не сравнимой любви до логического завершения.

Он медленно раздел Сегейлу, стараясь не упустить ни малейшей детали, запоминая каждый изгиб ее тела, выражение серых прозрачных глаз и то, как вздрагивают от страсти темные губы…

Вскоре должна была погаснуть свеча… Он снял с себя оружие, рубашку и защитный жилет. Назойливая мысль о том, что, возможно, он совершает безумство, крутилась в его голове, но потом ласковые руки Сегейлы коснулись его кожи, и все остальное показалось ему не таким уж важным…

Он почти швырнул женщину на каменную крышку саркофага, а затем сам ощутил ладонями могильный холод камня. Судорога пронзила обнаженное тело Сегейлы, и бронзовые отсветы умирающего пламени заплясали на ее груди и бедрах.

Это зрелище еще больше распалило Люгера; медленно, причиняя любовнице и самому себе сладостную муку, он слился с нею в одно разгоряченное четверорукое и четвероногое существо, но все-таки не избежал мысли о том, что, может быть, занимается любовью последний раз в жизни…

Пламя свечи заколебалось перед тем как погаснуть, и наконец тихо умерло, оставив после себя только лужицу мгновенно застывшего воска.

В наступившей тьме Люгер слышал только собственное шумное дыхание, стоны Сегейлы и завывания безутешного Газеуса по ту сторону магической двери.

Стервятник ощутил внезапную опустошенность. Как галлюцинацию воспринял он новое появление призрачного голубого света, в котором лицо Сегейлы приобрело мертвенно-белый оттенок.

Вначале почти незаметный, свет становился все более ярким; как оказалось, он исходил из облака, сгустившегося под куполом усыпальницы и принявшего очертания гигантского человеческого уха.

Но не это заставило Люгера остановиться на самом интересном месте.

Теперь склеп был освещен светом, падавшим сверху, и сквозь густую сеть разметавшихся волос Сегейлы Стервятнику стала видна часть надписи, высеченной на крышке саркофага, – начальные буквы имени и дата рождения.

Он почувствовал, что у него пересыхает в горле. Он даже утратил интерес к телу, трепетавшему под ним и с благодарностью отвечавшему до этого на его ласки. Сегейла удивленно смотрела на него, но он уже не видел ее прекрасного лица. Его взгляд был прикован к каменной плите.

Очень медленно он протянул руку и отвел в сторону волосы Сегейлы. Глазам его предстала следующая надпись:

Шаркад Гадамес

2889—2965

…Может быть, это и было продолжением безумных видений, однако через мгновение ужасный звук донесся из глубины саркофага, и Люгер увидел ветвящуюся трещину, которая возникла в каменной плите.

Он не успел даже крикнуть прежде, чем плита раскололась и обломки рухнули вниз. Стервятник схватился руками за край каменного гроба, и его тело, раскачиваясь, повисло в пустоте.

Саркофаг оказался чем угодно, только не вместилищем костей. Во всяком случае, у него не было дна. Обломки надгробия исчезли в открывшейся прямоугольной дыре, но Люгер не услышал звуков их падения. Какой-то низкий гул, похожий на далекий шум сотен водопадов, доносился снизу. Ледяной ветер, подувший из дыры, заморозил ноги Стервятника и вонзился в кожу лица сотнями мельчайших иголок…

Потом Люгер увидел руку Сегейлы, все еще цепляющуюся за камень. Голубой свет стал меркнуть, и спустя несколько мгновений Слот уже с трудом различал во тьме ее побелевшие пальцы и ткань платья, опутавшего ее руки. Он попытался продвинуться ближе к женщине и вдруг с ужасом ощутил, что клубящийся мрак тянет его тело книзу.

Это ощущение было пугающим и совершенно незнакомым ему. Он болтался в воздухе, и это выглядело так, словно его засасывала в себя чья-то ненасытная глотка. Однообразный гул, не сравнимый даже с воем оборотней, сводил с ума, тем более что Слот не мог представить себе источник этого звука. Нездешний ужас вибрировал в нем, ужас, от которого цепенел мозг и слабели конечности.

Стервятник отчаянно цеплялся за края саркофага, но окоченевшие пальцы скользили по гладкому камню, а неведомая сила продолжала тянуть его тело вниз. Левой рукой он коснулся ледяного металла и схватил пояс, на котором болтались меч и кинжал, даже не осознавая, зачем делает это.

Еще несколько секунд Люгеру удалось продержаться, повиснув на правой руке, пока ножны цеплялись за обломки камня. Волосы зашевелились у него на голове, когда он услышал удаляющийся крик Сегейлы, которая провалилась в бездну.

Силы Люгера тоже были на исходе, но ему даже не пришлось разжимать пальцы – пронизываемая ледяным ветром тьма приняла его в себя, и, теряя разум, он рухнул в адский колодец, как животное, без крика расстающееся с жизнью…

Глава девятая

ГОРОД ТЕНЕЙ

Люгер пришел в себя под фиолетовыми небесами, похожими на болота, фосфоресцирующие во тьме. В них не было ни малейшего намека на звезды или на белесый пар облаков; он увидел только нагромождение невообразимо тяжелых застывших форм, которые нависали над безвестной твердью. Это подействовало на него гнетуще, как могильная плита на погребенного заживо. Стервятник вдруг почувствовал себя жалким и смехотворно маленьким в этом неподвижном холодном аду.

Потом он удивился тому, что не ощущает боли. Некоторое время он апатично вглядывался в пространство, откуда, по-видимому, свалился сюда, но не мог найти ничего, хотя бы отдаленно похожего на отверстие колодца. Каменный свод сочился тусклым светом, и, поднеся к глазам свою руку, Люгер увидел, что его кожа переливается, словно непрозрачное голубое стекло…

Он был совершенно цел, как будто плавно опустился на эту непоколебимую твердь, хотя прекрасно помнил тот кошмарный момент, когда перестал сопротивляться притяжению подземелья и начал падать во тьму… Только мысль о Сегейле могла согреть его здесь.

Он поднялся на ноги и осмотрелся. Его спутницы нигде не было видно. Черная твердь окружала Люгера со всех сторон. Она была гладкой, как полированная поверхность драгоценного камня. Лишь в одном направлении нарушалось безрадостное однообразие здешнего пейзажа – там цианистое свечение небес смешивалось с багровым заревом, висевшим над горизонтом. На фоне зарева можно было различить темный силуэт, похожий на скалу или замок.

Слот решил идти в ту сторону, поскольку предпочитал двигаться к видимой цели… Он попытался превратиться в птицу, но обнаружил, что здесь его магия бессильна. По крайней мере у него еще были меч и кинжал. Слабое утешение для человека, оказавшегося на дне неведомой могилы, но больше утешиться было нечем…

Он направился к далекому замку с мыслями об утраченной женщине и холодом одиночества в сердце.

* * *

Спустя много часов он понял, что черное гладкое плато обрывается в той стороне, куда он шел, а замок стоит на самом краю пропасти, над которой висел багровый туман.

Люгер не ощущал усталости; ничего не менялось над головой, и черный лед под ногами был мертвее пустоты. И все же чувство расстояния подвело Стервятника – замок находился гораздо дальше, чем казалось вначале.

Может быть, сам воздух подземелья искажал перспективу, может быть, зеркальная твердь сыграла злую шутку со зрением – во всяком случае, Слоту понадобилась почти половина суток, чтобы добраться до подножья гигантской скалы, имевшей почти правильную коническую форму.

Для Люгера осталось загадкой, как был выстроен замок, да и был ли он выстроен вообще – на поверхности его стен не было стыков. Только ряды треугольных окон, обращенных одним из углов книзу, выдавали в нем чью-то обитель…

Но не этот темный монолит поразил воображение Стервятника. Гораздо более странной оказалась пропасть, которая открылась его взгляду. Край черного плато обрывался вниз отвесной стеной, уходившей в бездну. Люгер ошибся, приняв свечение над пропастью за багровый туман. Кроваво-красным было само пространство этой бесконечной и бездонной дыры, возле которой казалась нелепой даже мысль о каком-либо движении, времени, изменении, судьбе…

Замок стоял несокрушимый и безмолвный, словно последний бастион упорядоченности на краю мертвой Вселенной. Стервятник не был малодушен, но его потрясло и подавило величие того, что таинственно и безразлично, как сама вечность, противостояло теперь его жалкой, трепетной, краткой и почти беззащитной жизни…

Подавленный, но до сих пор не утративший надежды, он обратил свой взор к замку. Казалось, черная капля упала когда-то с фиолетовых небес да так и застыла, не успев растечься по гладкой каменной поверхности. Одним своим краем скала нависала над пропастью, а к замку вела извилистая дорога со множеством длинных пологих ступеней. По обе стороны дороги были видны ряды столбов с каменными изваяниями на вершинах, выполненными с нечеловеческим совершенством. Среди столбов шевелилось то, что Люгер поначалу принял за клубки черных лоснящихся змей. Приблизившись, он увидел извивающиеся языки холодного черного пламени.

Возможно, замок был местом ужасных чудес, но и в безлюдье на краю бездны Стервятника не ожидало ничего, кроме медленной смерти. Больше, чем неведомая опасность, его пугало мертвящее однообразие, которое господствовало вне этого места.

Он стал подниматься по дороге, спиралью обвивавшей скалу. Почти все его силы ушли на многочасовой подъем к замку. И опять здешняя природа сыграла с ним неприятную шутку.

Скала оказалось невероятно высокой, а замок вблизи стал похожим на город, расположенный внутри крепостных стен. Очертания его башен, мостов и арок дрожали, словно были сотканы из миражей; но даже то, что не ускользало от взгляда Люгера, напоминало ему зыбкие видения вымершего мира, который запутался в тысячелетней паутине. Странная, немыслимая, извращенная архитектура, несоразмерные части, соединенные маниакальным творцом в дисгармоничное и упадочное целое, – короче говоря, город на скале угнетал пришельца как кошмарный сон, оставивший след в реальности…

Всякий раз, оказаваясь на краю пустоты, Люгер бросал взгляд вниз, в багровую бездну, и удивлялся тому, какой все более далекой становилась черная гладкая твердь, превратившаяся вскоре в мир одного крошечного круглого зеркала.

Стервятник на мгновение почувствовал себя так, будто очутился среди вечного холода звезд, но здесь не было звезд, только мерцающие опрокинутые болота, в которых ничего не менялось, висели над его головой.

* * *

Поднявшись наконец к замку, Слот не увидел ни подъемных мостов, ни ворот, ни даже сточных канав. Спиральная дорога вывела его к узкой черной щели в гладкой замковой стене. Что-то блестело в глубине этой щели, и когда он вошел в нее, держа перед собой меч, то клинок вдруг стал укорачиваться, как будто его проглатывал мрак.

После минутного колебания Люгер протянул руку к невидимой и неощутимой границе и увидел, что за ней исчезают его пальцы, а затем и вся кисть. Ему вдруг стало неуютно и почти нестерпимо страшно. Причина этого страха находилась где-то по другую сторону невидимой двери… Что-то коснулось его руки, протянутой в сумеречное пространство, и он стремительно отдернул ее, в одно мгновение покрывшись липким потом.

Слот повернулся к свету и увидел, как на руке тают незнакомые ему бледно-фиолетовые знаки. Не было причин для ужаса, кроме необъяснимого влияния, исходившего от замка…

Люгер снова направился к отмеченной столбами дороге и долго смотрел на океан пустоты, расстилавшийся перед ним. В ней не было никакой угрозы, одно лишь неизменное и вечное НИЧТО. Собственные сомнения вдруг показались Люгеру почти смешными.

…Одним быстрым движением он преодолел невидимую границу, отделявшую внутреннюю часть замка от остального подземелья, и очутился в мире гулких неясных звуков, недвижимого затхлого воздуха, лиловых сумерек, в которых таяли призрачные башни и дробились очертания темных куполов. Непонятно было, откуда сочится лиловый свет. Ноги Стервятника утопали в серой пыли, которая оказалась прахом и пеплом.

Перед ним был мертвый и, может быть, даже нереальный город. Последнего он опасался меньше всего. Призраки могли испугать, но гибель приносило нечто другое… Люгер ощущал здесь присутствие чего-то гнусного, злокозненного, гнетущего и смертельно опасного. Оно находилось по другую сторону растерянного рассудка и подверженных обману чувств.

Несмотря на проснувшиеся в нем животные инстинкты, вопившие о самосохранении, Стервятник отправился на поиски этого средоточия зла, и его путеводной нитью стал собственный страх.

Он не сделал и двадцати шагов, как заметил белое пятно в серо-лиловой долине, которая пролегала между двух гигантских зданий, увенчанных четырехгранными шпилями. Сердце тревожно защемило в его груди, когда он понял, что светлое пятно – это платье Сегейлы, наполовину засыпанное пеплом. Стервятник поднял его и не знал, утешаться ли ему тем, что на платье не оказалось крови. Кто-то привел сюда его женщину и бросил здесь ее платье – Люгер пока еще не допускал мысли о том, что Сегейла могла бежать от него сама.

Ярость, почти столь же сильная, как тревога, зажглась в нем разрушительным пламенем. Тяжелым, затравленным взглядом обвел он окружавшие его стены. Треугольные окна были черны и пусты; их длинные ряды казались вереницей чудовищных зубов.

Спрятав платье под курткой, Люгер направился в ту сторону, откуда накатывали тошнотворные волны страха. Там находилась четырехгранная башня, силуэт которой искажала розовая дымка; его очертания следовали уродливым кривым.

На пути к башне Слот впервые за время пребывания в подземелье увидел фигуру человека. Тот исчез под одной из арок, прежде чем Люгер успел рассмотреть его. Преследовать незнакомца не имело смысла, тем более что вскоре Стервятник встретился сразу с несколькими обитателями замка.

Свернув в переулок, он застал там компанию мужчин, в полной тишине дравшихся между собой на мечах. Ни одного звука не исходило от места схватки – ни звона клинков, ни тяжелого дыхания сражавшихся, ни стонов умирающих. На всякий случай Стервятник обнажил свой меч.

Темные фигуры бесшумно скользили в лиловом сумраке, и Люгер понял, что вряд ли его клинок отыщет здесь человеческую плоть. Он окончательно убедился в этом, когда прошел мимо дерущихся и даже сквозь одного из них. Лишь мимолетно кто-то скользнул по нему взглядом, и Люгеру стало еще более не по себе. Тот, кто посмотрел на него, внешне, несомненно, был человеком, однако его глаза принадлежали существу из другого мира…

Чем ближе подходил Стервятник к четырехгранной башне, тем больше обитателей подземелья встречал он по пути. Безразличие призраков придало ему наглости. Они скользили мимо, принадлежа к обособленной реальности, в которую Люгеру не мог проникнуть. В их движении не было суеты, но не было и видимой цели. В неизменных фиолетово-лиловых сумерках они казались пришельцу изгнанниками жизни, нашедшими приют в нелепом и гнетущем сне, который длился целую вечность…

В отличие от человеческих теней стены и мосты замка были непоколебимы и тверды; иллюзию зыбкости создавало лишь нездешнее сияние, пронизывавшее мертвую мумию подземного мира.

Глава десятая

СТЕРВЯТНИК И МАГИСТР

Тень, поджидавшая его у входа в башню, была тенью Шаркада. Она была неуязвима, и Люгеру пришлось преодолеть свою ненависть к ней. Безгубый рот кривился в издевательской усмешке, костлявые руки перебирали четки из лунного камня. Слот пожалел о том, что сейчас его жажда мести останется неутоленной.

– Итак, Люгер, ты сам пришел в это место, – сказал Шаркад. Его голос был гулким и казался почти нечеловеческим, как будто доходил до ушей Люгера сквозь толщу воды. – Теперь ты не будешь спрашивать, откуда я знаю твое имя?..

Стервятник одарил его ответной мрачной улыбкой, раздумывая над тем, как все-таки неудобно иметь врагом мертвеца.

– Где женщина, которая была со мной?

Шаркад беззвучно рассмеялся, ткнув кривым пальцем вверх. Люгер поднял голову и посмотрел на стену башни.

Искривленная стена предстала перед ним, словно каменная дорога, уходящая в небо, а в конце этой дороги был шпиль, ослепительно сиявший и тонкий, как игла. На этот шпиль было насажено то, что вначале показалось Люгеру обнаженным человеческим телом, но потом он понял, что видит гигантскую фигуру из воска, обращенную лицом кверху. Шпиль вонзался в ее спину и выходил из живота; фигура была неестественно прямой и белой даже в призрачном лиловом свете и медленно вращалась, словно флюгер, по воле неощутимого ветра.

В душе Стервятника зародился суеверный трепет перед могуществом того, кто владел таким колдовством. Властелин подземелья демонстрировал ему свое абсолютное превосходство, и Люгер уже почти не верил, что может чего-то добиться здесь.

Несмотря на отсутствие волос, в восковой фигуре он узнал Сегейлу. На ее спине были отпечатаны корона и волчья голова.

Он снова посмотрел на Шаркада и решил, что тот откровенно издевается над ним.

– Крыса в лабиринте, – произнес кладбищенский сторож. – Вот ты кто. Крыса, прибежавшая на запах приманки… Я вынужден немного охладить твой неуместный пыл. Ты находишься в подземелье Фруат-Гойма, пещерного города на крайнем юге Земмура. Здесь обитают подобные мне – не мертвые, но и не живые в том смысле, в каком называют себя живыми такие, как ты. Для меня не существует препятствий, но мне не подвластны материя и плоть. Я создан магией Лиги Нерожденных и могу исчезнуть только вместе с ней…

– В таком случае я хотел бы говорить с хозяевами, а не со слугой, – надменно сказал Стервятник, вспомнив о необходимости презирать всевозможную нечисть. При этом его пальцы ощупывали амулет, висевший на груди, словно хотели впитать в себя его охранную силу.

Шаркад беззвучно рассмеялся. Взгляд Люгера оказался прикованным к черному полумесяцу его рта.

– Ты наглец, Люгер, – проронил Шаркад, отсмеявшись. – У тебя еще будет возможность увидеть хозяев. А теперь пойдем, я покажу тебе кое-что другое. Может быть, это сделает тебя более сговорчивым.

Он поманил человека за собой, под свод арки, в извилистый коридор, ведущий в глубь башни. Здесь тоже был разлит всепроникающий лиловый свет. Слова Шаркада оставили в душе Стервятника гнетущий след. Он пошел за сторожем потому, что другого выхода все равно не было.

Но разве мог он знать о том, что ожидало его в башне посреди города призраков, застывшего на краю бездны?..

* * *

Звуки шагов тонули в ватном безмолвии, словно стены коридора не отражали, а поглощали их. Вслед за Шаркадом Люгер спустился по винтовой лестнице и оказался в следующем коридоре, который уводил в самое сердце башни. Здесь стало уже гораздо темнее; пахло сырой тюрьмой, тленом и смертью. Если тут и были живые узники, то они безмолствовали.

Однообразие мощных стен нарушали только низкие двери, обитые металлом, и черные норы боковых ходов. Вскоре Шаркад свернул в один из них, ничем не отличавшийся от остальных. Через несколько десятков шагов Люгер увидел, что проход сужается, а потолок опускается все ниже.

Они очутились в узком простенке, в котором человек едва мог двигаться боком; простенок заканчивался тупиком. Затхлый воздух наполнился пылью, потревоженной, может быть, впервые за много лет.

Здесь было почти совсем темно, только узкий луч света падал из маленького круглого отверстия в стене. Рука Шаркада появилась в этом пыльном луче, указывая на отверстие. Слот подошел ближе и прикоснулся к стене. Она слегка поддалась его нажиму, и он понял, что это обратная сторона большого ковра или гобелена. Тогда он заглянул в отверстие и застыл на месте.

Он увидел комнату, посреди которой покоилась плита из черного полированного камня, испещренная символами культа Гангары. На ней в бесстыдной позе лежала Сегейла, а по ее телу ползали черви и змеи. Она была обнажена и даже сейчас показалась Люгеру желанной. Глаза Сегейлы были открыты и нечеловечески пусты, как будто ее опоили зельем, опустошающим мозг.

Несколько фигур в серых плащах с капюшонами обступили лежащую женщину и что-то проделывали с ней. Стервятник не мог понять, что это было – магический ритуал, подготовка к жертвоприношению, зловещее колдовство или просто изощренное надругательство, но в любом случае это выглядело омерзительно…

Самым неприятным для Люгера было то, что женщине, по-видимому, доставлял удовольствие этот мрачный обряд. Движения Сегейлы, по-детски инфантильной, были полностью подчинены желаниям безликих фигур в сером. Темные пальцы без ногтей гладили ее тело, чертили знаки на коже, проделывали пассы, проникали в полуоткрытый рот и другое, более интимное место…

Ярость ослепила Люгера. Он выхватил из ножен меч и занес его для удара, который должен был вспороть толстую, но ветхую ткань гобелена, однако в этот момент чудовищный и никогда не испытанный ранее ужас поразил его мозг и парализовал тело. Не было никаких видимых причин для этого ужаса, но Люгер впервые ощутил себя полностью подчиненным чужой магической силе…

Он покорно вложил меч в ножны, когда Шаркад приказал ему сделать это. Потом он так же покорно последовал за слугой Лиги, и тот привел его в другое помещение, в котором Стервятник без труда узнал камеру пыток.

Лиловый свет проникал сюда сквозь два небольших зарешеченных окна и отражался от многочисленных металлических инструментов, отполированных временем и омытых в крови. Ужас, пережитый Люгером, убеждал в том, что в распоряжении тюремщиков были и другие, более утонченные средства, но камера предназначалась для тех, на кого эти средства не действовали.

Шаркад приказал Слоту сесть в кресло, обитое полированным металлом. В назначении широких кожанных ремней невозможно было усомниться. Но тот, кто выдавал себя за кладбищенского сторожа, не стал привязывать пленника – ужас сделал Люгера покорным…

Прямо напротив кресла висело большое зеркало, в котором сидящий Стервятник отразился целиком. В этом зеркале он впервые увидел глаза Шаркада. Они не имели зрачков и были просто двумя узкими желтыми щелями, глубоко спрятанными в глазницах. Слоту показалось, что они излучают собственный мертвенный свет.

Потом он услышал звуки чьих-то шагов. На пороге камеры появился человек в малиновой мантии, отороченной серым мехом. Из темноты возник бледно-желтый ущербный лик, и Люгер узнал в нем хищные черты оборотня. Темная кожа, выдающиеся далеко вперед челюсти, черные жадные ноздри, неопределенный возраст, ошейник из человеческой кожи, усыпанный драгоценными камнями, животный запах…

Оборотень остановился за спиной Люгера так, что тот мог видеть только его отражение в зеркале. Слоту оставалось лишь теряться в догадках относительно причин этого странного трюка. Едва заметный знак рукой из-под мантии – и Шаркад бесшумно исчез во мраке, пряча свои дьявольские глаза.

Но взгляд существа в мантии был еще хуже. В нем читались звериная жестокость, неумолимость и превосходство, которое никогда и никем не подвергалось сомнению. Все остальные были для него червями, переползающими дорогу, и что самое худшее – этот оборотень действительно имел основания вести себя так.

Он обладал невероятной магической силой, и Стервятник с дрожью ощутил ее. Из-под низкого лба, заросшего шерстью почти до самых бровей, на него смотрели два кошмарных кроваво-красных зрачка, и Люгер отвел взгляд от зеркала.

Голос оборотня вливался в его уши, безразличный и ровный, как лунное сияние.

– Я – Великий Магистр Серой Ложи, один из Лиги Нерожденных, тайным слугой которой ты станешь или умрешь. Мое земмурское имя запретно, поэтому будешь называть меня Глан, если, конечно, у тебя вообще появится такая возможность… Ты уже испытал на себе одно из ничтожнейших проявлений магии Ложи и теперь, я думаю, будешь вести себя более разумно…

Ужас, поразивший Люгера ранее, был столь велик, что он до сих пор не пришел в себя. В нем не осталось даже ненависти к Шаркаду, подстроившему ему эту западню.

– Я хорошо изучил людей из западных королевств и вижу тебя насквозь, – продолжал Глан. – Ты навеки мой. Ты обречен искать свою самку и ту могилу, через которую вошел в подземелье. Это уже сильнее тебя… Такой ты мне и нужен… Ты все равно сделаешь то, что я прикажу, но от слуг у меня нет секретов… Перейдем к делу.

С очень давних, почти забытых времен орден Святого Шуремии владеет древним талисманом, который называют в Земмуре Звездой Ада. Никто, кроме высших сановников ордена, не знает, где хранится талисман. Может быть, сам Алфиос носит его на своем теле и никогда не расстается с ним, а может быть, Звезда покоится на одном из островов, лежащих в Океане Забвения. Очень давно мы ищем возможность завладеть талисманом. Мы испробовали все – подкуп, магию, наемных убийц и продажных женщин… Кстати, не так давно один из лейтенантов ордена скончался от пыток в этом самом кресле. Мы не приблизились к цели ни на шаг, а мы умеем пытать…

В этом Люгер не усомнился ни на минуту. Окружающая обстановка была красноречивее всяких слов.

– Чего же ты хочешь, будь я проклят?! – хрипло воскликнул Стервятник, пытаясь справиться с предательской дрожью в руках.

– Ты и так уже проклят, Люгер, – сказал магистр с холодным презрением экзекутора. – Дороги назад нет. Принеси мне Звезду Ада, и я верну тебе твою женщину. В противном случае я пришлю тебе с вестником смерти ее набальзамированную голову, а этого недостаточно для любви, не так ли?!.

Он засмеялся сухим безжизненным смехом, и более всего Люгер был уязвлен абсолютным безразличием, сквозившим в этом смехе. Слот понял, что Глан действительно видит в нем всего лишь инструмент – и притом довольно жалкий – для достижения своей зловещей цели…

– Ты стал моим рабом задолго до того, как ощутил это, – продолжал оборотень, словно угадывая его мысли. – Любовь, похоть, страх, жажда власти, месть – не важно, какая именно из причин движет такими, как ты. Важно, что ты отправишься на поиски Звезды Ада и принесешь ее мне. Я рассчитал правильно. Алфиос знал твоего отца и знает тебя, а значит, твоя личность не вызовет подозрений. По этой же причине тобой не должны заинтересоваться Великие Маги ордена. Для тебя это было бы катастрофой. Последователи Шуремии безжалостны к предателям и врагам…

Запомни: я буду ждать долго. Делай что хочешь – стань членом ордена или его врагом, убивай, предавай, плети интриги, поощряй распутство, разврати принцесс Адолы или дочь Алфиоса, развяжи войну… В твоем распоряжении будут любые средства и любые деньги. О твоей истинной миссии не будет знать никто, даже другие члены Серой Ложи. Я не доверяю никому, а тебе придется опасаться всех.

Когда ты понадобишься или будешь в чем-либо нуждаться, мои посланцы сами найдут тебя. Твоя работа может затянуться на десятилетия, но женщина будет ждать тебя здесь, и для нее эти годы пройдут как безвременный сон. Она не состарится ни на минуту…

– Может быть, она уже мертва… – произнес Люгер почти шепотом, испугавшись собственной судьбы и той безнадежности, которая овладела всем его существом.

– Она не мертва. Ее готовят к долгому ожиданию. – Магистр Ложи улыбнулся самой гадкой из возможных улыбок, и Стервятнику захотелось разодрать в клочья его лицо, но влияние Глана было непреодолимым.

Слот откинулся на спинку кресла, тяжело дыша. Даже самым простым мыслям сейчас требовалось немалое время, чтобы овладеть его горящим мозгом. Он лихорадочно складывал их обрывки, пытаясь найти выход из западни, приготовленной для него Гланом, и внезапно почувствовал, что весьма близок к помутнению рассудка. Он пытался зацепиться за свое исчезающее прошлое, которое ему уже не принадлежало, с помощью слов, которые уже ничего не могли изменить:

– Все, что ты сказал, может оказаться ложью…

– Тебе придется поверить мне на слово, – отозвался магистр Серой Ложи с непередаваемой издевкой.

Мысль о самоубийстве посетила Стервятника и показалась ему не самым худшим выходом из создавшегося положения. В этот момент какая-то тень, страшная, как гибельное предсказание или потревоженное воспоминание о забытом кошмаре, вошла в него и заговорила изнутри его тела:

– Зачем тебе Звезда Ада?

– А вот это уже не твое дело, тварь, – властно сказал Глан.

Отражение его жуткого желтого лица в зеркале приблизилось, рука Великого Магистра поднялась, и Слот ощутил, как его затылка коснулось нечто омерзительно холодное и скользкое.

Больше ему не дано было ничего ощутить, потому что спустя мгновение он провалился в пустоту, лишенную звезд.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЗВЕЗДА АДА

Глава одиннадцатая

ВОЗВРАЩЕНИЕ СТЕРВЯТНИКА

Он пришел в себя от того, что чьи-то влажные пальцы бегали по его коже и в воздухе нестерпимо пахло перегаром. Его привычное к опасным ситуациям тело правильно отреагировало и теперь. Ни одним лишним движением он не выдал того, что очнулся. Медленно и незаметно для посторонних Слот приоткрыл глаза.

Его обыскивали двое бродяг. Оба были молодыми и достаточно серьезными противниками. Стервятник выждал еще немного, пока не убедился в том, что все их оружие составляют ножи и палки. После этого он действовал стремительно и беспощадно.

Одного из бродяг, не ожидавших сопротивления, он ударил ногой в пах, на время исключив его из числа возможных соперников, однако другой, находившийся ближе, успел нанести Люгеру удар в голову.

Боль и кровь из рассеченной брови ослепили Слота. Спустя мгновение он ощутил сильный толчок в грудь и понял, что защитный жилет принял на себя удар воровского ножа. К тому времени левая рука Стервятника уже сжимала рукоять выхваченного из ножен кинжала, и он наугад нанес удар, который пришелся во что-то мягкое и податливое.

Хрип и липкая жидкость, брызнувшая на руку, свидетельствовали о том, что Люгер не промахнулся. Бродяга рухнул на землю, а Слот вскочил на ноги, поспешно вытирая с лица кровь. Однако второй вор все еще лежал, скрючившись, и даже не пытался отползти. Его затравленный взгляд был прикован к потемневшему кинжалу, мерцавшему в руке Люгера.

Стервятник не прикончил его, хотя отдавал себе отчет в том, что оставляет в живых подлого и совсем не великодушного врага. Вероятность встретиться с бродягой еще раз в многолюдном городе была очень невелика, а угроза не уравновешивала греха, которым являлось, по мнению Люгера, убийство беззащитного человека, пусть даже пытавшегося его обокрасть.

Стервятник старался по мере возможности не усугублять своих и без того немалых прегрешений. Он был суеверен и считал излишним дразнить силы, которые могли потревожить и призвать к ответу его бессмертную душу в запредельном царстве теней.

Он выругался, вытирая о платок лезвие кинжала, и растворился в черной тени высокого забора.

* * *

По положению звезд он определил, что был исход ночи. Предрассветное оцепенение разливалось вокруг. Люгер шел по узкой улице между полуразрушенными домами, и эта улица могла находиться где угодно. Архитектура не слишком отличалась от той, которая казалась ему привычной. Город был безлик и неузнаваем в темноте. Несмотря на опасность преследований, Слот предпочел бы все же, чтобы это был Элизенвар. В таком случае он мог надеяться на возвращение в свое поместье, свое логово, в котором никто не посмеет его потревожить. Впрочем, теперь он сомневался и в этом.

По мере того как в голове у него прояснялось, Люгер все яснее осознавал чудовищность свалившегося на него груза. Его разум отказывался принять то, что сейчас казалось кошмаром. Стервятник знал достаточно о магии и зельях, творящих видения, чтобы сразу, без доказательств реальности произошедшего, отправиться на поиски Звезды Ада.

Решив, что он достаточно удалился от места, где совершил убийство, Люгер притаился под каменной аркой, ведущей в проходной двор, и стал терпеливо ждать рассвета.

Здесь у него было довольно много времени, чтобы оценить положение, в котором он оказался. Теперь оно представлялось ему не таким уж безнадежным. Но не следовало забывать о слугах Геллы Ганглети, которые могли оказаться настойчивее, чем он думал. Его имя и положение не были известны никому из посетителей таверны «Кровь Вепря», не знали Люгера также хозяин и прислуга, кроме, конечно, Сегейлы, а Сегейла была теперь недоступна, как сам Фруат-Гойм. Он поймал себя на том, что в глубине своего существа уже не сомневается в этом.

При мысли о случившемся Люгер ощутил новый приступ суеверного страха и неизвестную ему ранее пугающую пустоту. Это чувство пустоты не имело ничего общего с жалостью к себе или даже с болью утраты. Оно было гораздо более гнетущим и нестерпимым; оно не оставляло выбора. С ним нельзя было жить долго. Именно тогда Люгер впервые убедился в том, что магистр Глан говорил правду, – уделом Стервятника теперь были поиски или смерть…

После этого ему даже стало немного легче. Он смог думать о некоторых других вещах и внезапно ощутил зверский голод. Со всей доступной ему сейчас радостью он встретил первые лучи серого утреннего света и побрел по еще пустынным улицам в поисках ориентиров, которые подсказали бы ему, где он находится.

…Было ли реальным все произошедшее? Реальны ли склеп Гадамеса, земмурское подземелье, Шаркад, город теней и магистр Ложи Нерожденных? Как он сам оказался во Фруат-Гойме (если то был Фруат-Гойм), и сколько времени прошло с тех пор?..

От этих и десятков других вопросов раскалывалась голова. Еда и постель – вот все, в чем он сейчас нуждался. Крылья могли бы быстро донести его до поместья, но каждое превращение отбирало слишком много сил и стоило очень дорого. О цене, которую придется заплатить когда-нибудь позже, Люгер старался не задумываться – это была печальная неизбежность, уравновешивающая спасительные чудеса превращений…

Он дошел до перекрестка улиц и встретил мусорщика, уныло ступавшего рядом с не менее унылой клячей. Кляча тянула за собой повозку, нагруженную мусором, и, видимо, знала дорогу не хуже хозяина. Мусорщик скользнул по Люгеру робким настороженным взглядом и тотчас же отвел глаза. Стервятник заговорил с ним и не без удовлетворения выяснил, что находится вблизи южной окраины Элизенвара. Но когда он осведомился о том, какой нынче день, месяц и год, мусорщик испуганно посмотрел на него и поспешно погнал клячу прочь. Слот не стал догонять наглеца; по крайней мере теперь он знал, что делать.

Разыскать постоялый двор было делом получаса. Здесь Люгер действовал более осторожно и выяснил, что отсутствовал девятнадцать суток. Слот мало интересовался географией, однако сомневался в том, что за это время можно достичь Земмура пешком или на лошади и вернуться обратно, даже если двигаться без остановки. Но тут могла быть замешана магия и, значит, ни о чем нельзя судить наверняка…

Тайви изрядно застоялся в стойле, хотя и выглядел вполне благополучно.

Он приветствовал хозяина тихим ржанием и дрожью, пробегавшей по мощному телу в предвкушении скачки. Люгер не стал его разочаровывать.

Оседлав Тайви и рассчитавшись с хозяином постоялого двора, он поскакал в свое поместье. Выехав из города, Стервятник направил коня в лес, и тот понес его к дому кратчайшей, хотя и трудной дорогой.

* * *

Радости Газеуса, погруженного в уныние последние девятнадцать дней, не было предела. А Слот многое отдал бы за то, чтобы узнать, как пес вернулся невредимым с городского кладбища.

Старая кормилица при появлении хозяина не выразила ни малейшего удивления – привыкшая еще к сумасбродствам Люгера-отца, она давно смирилась и с длительными отлучками сына. Добродушно ворча что-то себе под нос, она отправилась в погреб за окороком и вином.

Молодая служанка была не столь опытна. Стервятник давно внушал ей что-то вроде суеверного страха, и сейчас она смотрела на него, как на покойника, вернувшегося с того света. Она пришла в себя только тогда, когда принялась расчесывать длинные спутанные волосы Люгера и убедилась в том, что перед ней – действительно хозяин из плоти и крови.

А вот тот обнаружил, что не может расслабиться даже в стенах своего родового поместья. Лицо магистра Глана преследовало его как неотступный кошмар, и тяжким грузом лежало на сердце воспоминание о Сегейле и ласкавших ее темных руках оборотней.

Отобедав, он уединился в библиотеке, но недолго оставался в одиночестве. Газеус, единственный, кому было дозволено нарушать покой хозяина в любое время дня и ночи, вошел в библиотеку, толкнув головой дверь. Теперь пес выглядел настороженно. Он тщательно обнюхал Люгера, глухо ворча, и лег в углу, а не у ног человека, как это было всегда.

Его поведение удивило Слота. Пес, несомненно, учуял какой-то новый запах, и этот запах испугал его. Он ощутил присутствие чего-то чужеродного и враждебного, вторгшегося в дом Стервятника, а может быть, и проникшего в его тело.

Поведение Газеуса было первым свидетельством того, что Люгер действительно отмечен каким-то знаком, заключавшим в себе изменившуюся судьбу… Люгер долго сидел, глядя на ровное пламя свечей, и понял, что отныне верной спутницей его ночей станет бессонница.

* * *

Слот не заметил, как стемнело за высокими узкими окнами, и провел в библиотеке большую часть ночи. Он отыскал на полках свитки старых географических карт, составленных еще до эпохи войн с северными варварами, и развернул их на столе.

Земмур оказался неопределенным пятном на далеком востоке, севернее Океана Забвения, а на некоторых картах вообще не был обозначен. Его западная граница даже не была нанесена на карты. Фруат-Гойм присутствовал только на одном, самом ветхом пергаменте, но зато сразу в нескольких местах, разбросанных вдоль океанского берега. Возможно, составитель карты был не слишком добросовестным географом или пользовался противоречивыми сведениями, во всяком случае, он унес тайну расположения Фруат-Гойма с собой в могилу.

Затем Люгер обратил свой взгляд к западу. Между Адолой и Валидией лежало герцогство Ульфинское, которое потеряло изрядную часть своей территории и утратило сколько-нибудь заметное влияние с тех пор, как было нанесено на карты. Тем не менее оно все еще оставалось самостоятельным государством – главным образом потому, что это было выгодно двум его более могущественным соседям.

Граница между Валидией и герцогством Ульфинским проходила через пользующийся дурной славой Лес Ведьм, и все удобные дороги огибали Лес с юга, там, где уже была территория Эворы, небольшого западного королевства, граничившего как с Адолой, так и с Валидией. Торговцы и наемники всех трех королевств предпочитали этот более длинный путь темным и небезопасным тропам, проложенным через владения Ведьм.

Лесной народ, обитавший здесь, оставался почти в полной изоляции от окружающего мира и представлял собой несколько враждующих кланов, обладавших неизвестной людям магией и превративших свой лес в довольно мрачное место. В него было легко войти, но очень непросто выйти.

Ведьмы не нарушили своих обычаев даже во времена нашествия варваров и обошлись без помощи армий Земмура. Во всяком случае, ни один из северных дикарей не вернулся из Леса живым. Считалось, что здесь отбывают срок валидийские каторжники, но ни для кого не было секретом, что работы ведутся на самом краю Леса и, несмотря на это, заключенные и тюремщики порой исчезают бесследно…

В прошлом правителям Валидии и Адолы пришлось примириться с фактом существования лесного народа, а потом у них появились более насущные заботы.

Взгляд Люгера скользнул ниже, туда, где на карту были нанесены южные соседи Валидии – Алькоба, Гарбия, Белфур. Внутреннее море Уртаб отделяло Гарбию от страны Круах-Ан-Сиур с полулегендарным городом Вормарг, расположенным в самом ее сердце.

Еще южнее и западнее находилась Мормора, земля людей с кремовой кожей, может быть, родина Сегейлы, столица которой, Скел-Моргос, темным пятном лежала на берегу гигантского озера Гайр.

Стервятник увидел все, что хотел, и понял, что даже самые новые и подробные карты известной части мира вряд ли сумеют лучше удовлетворить его любопытство. О Земмуре, Морморе и Круах-Ан-Сиуре сейчас было известно не больше, чем во времена прадеда Слота, двести лет назад…

Люгер вспомнил о Газеусе, заснувшем в углу библиотеки. Тот скулил и перебирал лапами во сне. Стервятник мог лишь позавидовать даже этому беспокойному сну.

Он послал к дьяволу географию и взял в руки гадательную колоду. Перетасовав ее, он разложил карты рубашками кверху в фигуру Строгого Оракула. Черные рубашки с алой каймой выглядели, словно окна в нескончаемую ночь, отягощенную кровью. Стервятник даже испытал легкий трепет перед тем, как перевернуть их…

Башня выпала в обратной позиции, и это означало для Люгера самое худшее – обстоятельства, которые не могут быть изменены.

Колесница в прямой позиции предвещала дальнее странствие, изрядно омраченное соседством перевернутой Луны.

Суд сам по себе подталкивал к действию, но находился в безнадежном положении по отношению к картам Выбора и Силы.

Воля выпала в прямой позиции, но была угнетена расположившимся выше Роком.

Последний удар тающим как дым надеждам Люгера нанес Висельник в обратной позиции, который отлег в символическое место близкого будущего и означал тщету всех усилий.

Все второстепенные составляющие Оракула были более или менее утешительны в частностях, но не противоречили главным…

Стервятник долго всматривался в магические карты из Круах-Ан-Сиура, дожидаясь чудесного и жутковатого момента, когда изображения на них оживали. Иногда происходила перемена карт. Это означало высшую ступень деятельности Оракула и случалось очень редко. До сих пор Стервятник отказывался от его услуг на этой пугающей ступени, отступая перед ужасом известного и неотвратимого будущего, но сейчас ему было нечего терять.

Маг и Колесо Судьбы остались неподвижными, зато Висельник ухмыльнулся и подмигнул Люгеру, дергая ногой.

Колесница исчезла за границей карты, а вместо нее на потемневшем четырехугольнике зажглась Звезда, осветив под собой обнаженную деву.

Отшельник хмуро бродил по кругу.

Сверкающая Луна металась по небосводу в багровой дымке, а Башня угрожающе наклонилась; из ее бойниц посыпалась черная пыль. Приглядевшись, Люгер понял, что каждая пылинка была исчезающе маленьким человечком…

Как завороженный рассматривал он проявления волшебной жизни Оракула, пока взгляд его не остановился на Влюбленных. Вместо двух веселых молодых людей он увидел на чернеющем поле карты два скелета, которые держались за руки.

На некоторое время Люгер остолбенел от ужаса, а потом быстрым движением смешал карты.

* * *

Усталость свалила его с ног лишь под утро.

И было ему видение, похожее на сон, или приснился сон, похожий на видение: звезда, изливавшая во мрак свои кровавые лучи, звезда, томящаяся в заточении, ядовитый и манящий цветок, который он хотел вырвать из невещественной и неощутимой тюрьмы…

Звезда была прекрасна в своем умирании. Но ее освобождение означало гибель целого мира, и Люгер испытал непереносимую боль, потому что Сегейла и зловещий талисман безраздельно завладели его душой…

Звезда Ада сочилась пылающей кровью, и Стервятнику приснилась его собственная бледная рука, протянувшаяся к древнему запретному талисману. Ладонь сомкнулась, но Звезда продолжала кровоточить, и багровый туман истекал сквозь пальцы…

А потом кончился мир и наступил Хаос, в котором уже не было ни Глана, ни Стервятника, ни Сегейлы…

Глава двенадцатая

ОСКВЕРНЕННАЯ МОГИЛА

Проснувшись поздним утром, Люгер стал собираться в дорогу.

В сумрачной комнате с зашторенными окнами он принял решение, столь же простое, сколь и чреватое новыми опасностями. Одних предчувствий и неясных намеков ему оказалось мало – он хотел найти неопровержимые доказательства того, что подземелье Фруат-Гойма и магистр Глан существовали на самом деле, а исчезновение Сегейлы не было кошмаром или игрой его больного воображения. Он решил снова посетить городское кладбище Элизенвара.

На этот раз Газеус, душераздирающе подвывая, бегал за ним следом, пока Слот окриками не загнал его в дом и не запер в одной из комнат. Слуги старались не попадаться хозяину на глаза. Тайви остался мирно пастись на лугу, а Люгер отправился в город пешком.

Он оделся как горожанин среднего сословия и не взял с собой меч, но другие смертоносные игрушки были при нем. Он рассчитывал засветло попасть в Элизенвар и, если все окончится благополучно, заночевать у Люрта Гагиуса, одного из своих приятелей, которому в какой-то степени доверял.

Слот не смог объяснить бы, почему остановил свой выбор именно на Гагиусе. Во-первых, тот был ему кое-чем обязан. Во-вторых, Люгер нуждался в обществе равных себе. Кроме того, советник Гагиус принимал участие в торговых сделках с Адолой, и Слот собирался выудить из него некоторые сведения об ордене Святого Шуремии и роли этого ордена в делах обоих королевств.

Немаловажным обстоятельством являлось и то, что образ жизни Люрта, весьма солидного, богатого и недавно женившегося мужчины, представлял собой полную противоположность образу жизни Стервятника, и Люгер был совсем не против при случае расслабиться в уютном, благополучном и безопасном убежище, которым казался ему дом Гагиуса.

* * *

Сказывалась накопившаяся усталость, и, преодолев ограду кладбища, Люгер внезапно почувствовал себя совершенно разбитым…

День клонился к вечеру; покрасневшее солнце низко висело над горизонтом, и деревья отбрасывали длинные изломанные тени. Тучи, появившиеся на востоке, обещали ветреную и дождливую ночь. Слот понял, что должен поспешить, если не хочет промокнуть до нитки.

Стараясь не попадаться на глаза редким в эту пору посетителям кладбища, Стервятник нашел аллею, в которой впервые увидел Шаркада, и отсюда отправился на поиски усыпальницы Гадамеса.

Как выяснилось, Люгер прекрасно запомнил расположение склепов, надгробий и могил, а петляющая дорога к праху Гадамеса отпечаталась в его памяти в мельчайших подробностях, несмотря на то что он прошел по ней ночью.

Темная куполообразная крыша усыпальницы показалась среди кладбищенского окружения словно серый пузырь, вздувшийся на изрытой могилами земле. Притаившись в глубокой тени, Люгер некоторое время прислушивался и осматривался по сторонам, но не заметил ничего подозрительного. Кладбище было погружено в безмолвие, нарушаемое только пением птиц и первыми тревожными порывами восточного ветра.

Люгер подошел поближе к усыпальнице и остановился в недоумении. Над хорошо знакомой ему низкой дверью, в темном камне была выбита надпись «Цумис» и не было заметно никаких следов недавней реконструкции склепа…

Стервятник долго рассматривал нетронутые стыки камней; сами камни, омытые дождями, выглаженные ветром и временем; буквы, углубленные в их поверхность и затянутые смягчающей грани губкой зеленого мха…

Не оставалось никаких сомнений в том, что именно здесь побывал Люгер двадцать дней тому назад, так же как не оставалось сомнений в том, что этот склеп действительно принадлежит роду Цумисов.

* * *

С бесконечными предосторожностями Стервятник приблизился к обитой металлом двери и потянул ее на себя. На этот раз он не заметил голубого свечения, а дверь легко поддалась и открылась почти без скрипа. Слот вдохнул холодный сырой воздух склепа. Теперь уже ничто не могло бы заставить его войти в усыпальницу, и он лишь заглянул из-за двери в ее сумеречное чрево.

Очертания четырех саркофагов выступали из мрака; один из них был больше остальных – тот самый, на котором Стервятник занимался с Сегейлой любовью. Его гладкая каменная крышка была покрыта многомесячным слоем пыли… Но кроме пыли, на ней лежали высохшие экскременты, внутренности какого-то мелкого животного или птицы и несколько дохлых жаб.

Поморщившись, Люгер стал осматривать стены усыпальницы и не обнаружил никаких признаков культа Гангары. Свободные ниши были пусты, а замурованные, судя по тусклым надписям, хранили прах верных слуг или любимых собак семьи Цумисов. Цепочки чьих-то следов пролегли на пыльном полу, но Слот мог с уверенностью сказать, что это не были следы его сапог с квадратным каблуком или следы маленьких ножек Сегейлы.

Некоторое время он предавался задумчивому созерцанию этих следов и внутренностей склепа, а потом приготовился закрыть дверь, положив на нее руку. Внезапно что-то ударило его в эту самую руку повыше локтя, и Стервятник взвыл, пронзенный резкой болью. Но инстинкты не подвели его и сейчас. Пригнувшись, он бросился в сторону от двери склепа в спасительный лабиринт из надгробных камней, кустов и деревьев.

Несмотря на стремительное бегство, его ум оставался холодным и ясным; Стервятник прекрасно понимал, что на открытой площадке перед дверью он представлял собой легкую мишень и мог быть убит, например, выстрелом в затылок. Такой выстрел был вполне по силам даже самому неопытному стрелку.

Улучив момент, скрипя зубами, он выдернул из руки короткую арбалетную стрелу. Кровь обильно увлажнила рукав рубашки и закапала на землю…

Стрела была выкрашена в черно-красные полосы. Люгер увидел эту традиционную раскраску и понял, что его жизнь может оборваться гораздо раньше, чем он предполагал. Его приняли за осквернителя могил, и он попал в заранее подготовленную засаду. Люгеру намеренно нанесли легкое ранение, а это означало, что его собирались подвергнуть травле.

…Все эти бесполезные рассуждения заняли доли секунды, а потом Стервятник долго метался среди могил, пытаясь определить возможное направление бегства и местонахождение нескольких охотников за двуногой дичью. Их крики доносились отовсюду, а стрелы трижды пролетали в опасной близости от его головы. Судя по всему, загонщики пока просто играли с ним. Но молитвы беглеца все же были услышаны.

Быстро сгустились сумерки. Преследователи были вынуждены зажечь факелы, и это оказалось на руку Стервятнику. Он крался в глубоких чернильных тенях, пытаясь проскользнуть сквозь сжимающееся кольцо огней, но потом до его слуха донесся лай собачьей своры, и Люгер понял, что игры закончились.

Он предпочел не тянуть до того момента, когда псы растерзают его в клочья, поднялся во весь рост и бросился бежать, каждую секунду ожидая удара стрелы в спину.

Но жертва была обречена. Слот представлял собой слишком хорошую мишень и, кроме того, не мог быстро передвигаться по извилистым и неровным кладбищенским тропам. Люгер задыхался от прерывистого бега, его голова гудела от потери крови, лицо было исцарапано низко свисавшими ветвями деревьев, а руки истерзаны острыми гранями камней…

Лай собак, обезумевших от запаха крови, раздавался все ближе, и Стервятник понял, что у него остался единственный шанс. Он не мог лететь с пробитым крылом, но зато мог бежать намного быстрее и стать гораздо менее заметным.

…Почти загнанный человек с искаженным от боли лицом исчез за мраморной скалой, служившей кому-то надгробным камнем, и спустя несколько секунд ее окутал жирный черный дым. Когда дым рассеялся, из-за скалы выскочил серый кролик, прижимавший к телу окровавленную переднюю лапку, и длинными прыжками понесся к кладбищенской ограде, преследуемый сворой охотничьих псов…

Глава тринадцатая

СОВЕТНИК ГАГИУС

Кролик дожидался наступления темноты в старом заброшенном парке на окраине Элизенвара. Его шкурка блестела от ледяного дождя, сыпавшего с рассерженных небес. Кролик тяжело дышал; его тело судорожно вздрагивало, рана все еще сочилась кровью…

Он едва ушел от преследовавшей его своры, запутав следы и затерявшись в лабиринте старой очистной системы. Окончательно он поверил в свое спасение только тогда, когда охотники были вынуждены отозвать псов, нарушивших границу города. Но сейчас Люгеру в теле кролика грозила новая опасность – бездомные бродяги и уличные собаки. Кролик нашел место, которое, как он надеялся, не посещали ни те, ни другие.

Люгер отдавал себе отчет в том, что теперь уже вряд ли сумеет вернуться в свое поместье, но у него еще оставался шанс добраться под покровом темноты до убежища, каким мог послужить дом Люрта Гагиуса. И даже это было гораздо легче сделать кролику, чем обнаженному человеку…

Он сидел, притаившись в углу старого полуразрушенного бассейна, и терпеливо ждал ночи, пугливо прислушиваясь к вечерним звукам и стараясь не провалиться в гибельное беспамятство.

* * *

Советник Люрт Гагиус готовился отойти ко сну в бело-лиловой спальне.

Он захлопнул книгу одного из самых известных гарбийских поэтов, присланную ему с дипломатической миссией, и зевнул с самодовольным видом человека, вполне удовлетворенного прошедшим днем. Он не любил литературу любого рода, но почитал своим долгом быть знакомым с нею из соображений престижа.

Чувства, выражаемые поэтами, и даже сухие творения летописцев казались ему чрезмерно выспренными и крайними; в его раз и навсегда утвердившемся мирке им не было места. Гагиус наслаждался собственным тихим и непоколебимым благополучием, приятными путешествиями, размеренными буднями, вкусной едой, а также любовью без раздражающих страстей и особых потрясений. Ему были неведомы сомнения, меланхолия, отчужденность. Он сделал прекрасную партию; нежные чувства его юной супруги были подкреплены солидными доходами ее семейства.

К хаотическому образу жизни некоторых своих знакомых Люрт испытывал что-то вроде брезгливости, а любые, хоть сколько-нибудь значительные перемены могли лишь напугать его… Словом, советник Гагиус был во всех отношениях приятным человеком и никогда не прибегал к таинству превращений. Поэтому даже весьма отдаленная спокойная старость казалась ему в высшей степени заманчивым завершением земного пути.

…Некоторое время он наблюдал за своей юной шестнадцатилетней женой Лоной и затем запечатлел на ее челе нежный поцелуй. Но не более – сегодняшняя ночь не была ночью любви. Их полугодовалый ребенок находился в умелых заботливых руках пожилой кормилицы, и Гагиус приготовился без помех отдаться во власть сновидений. Поэтому он был крайне раздосадован, услышав донесшийся снизу неясный шум…

* * *

Когда ночь наконец опустилась на столицу Валидии, кролик выбрался из своего укрытия и запрыгал к центру города.

Большую часть времени ему приходилось двигаться под прикрытием заборов, по трубам водостоков, через тесные проходные дворики, минуя людные улицы и оживленные перекрестки. Иногда он возвращался, встретив непреодолимое препятствие, и искал новый путь к цели, пока не оказался на тихой улице, застроенной добротными и несколько тяжеловатыми особняками.

Подобравшись как можно ближе к дому Гагиуса, выделявшемуся изображением фамильного герба на чугунных решетках окон и ограды, Люгер был вынужден сделать то, без чего уже нельзя было обойтись, хотя он и рисковал при этом своей репутацией.

Тело кролика исчезло в основании дымного столба, тотчас же размытого ветром и дождем. Из дымного облака появился человек – голый, замерзший, измученный бегством, лишившийся оружия и одежды. Одна его рука была коричневой от запекшейся крови. Рана снова открылась после превращения и сильно кровоточила.

Выскользнув из подворотни, Стервятник из последних сил перебежал улицу, поднялся по широкой каменной лестнице и постучал в дверь дома, излучавшего благополучие и основательность.

Не обращая ни малейшего внимания на ругань и проклятия Люгера, невозмутимый слуга с каменным лицом долго и подозрительно изучал его через маленькое окошко, расположенное рядом с дверью, после чего наконец отворил.

Слот ввалился в теплый коридор, пропахший запахом горящих в камине поленьев, и интерьер поплыл у него перед глазами, слившись в несколько разноцветных полос. Чьи-то размытые лица возникли на краю туманного облака, затягивавшего мир, и, сделав еще три шага, Люгер рухнул на пол, сопровождаемый испуганным женским визгом.

* * *

Стервятник очнулся на кровати в спальне с высокими окнами, затянутыми темно-зелеными портьерами. Он был укрыт теплым пледом, его раны были аккуратно перевязаны, царапины и неглубокие порезы обильно смазаны целебным бальзамом. Справа от него уютно потрескивал огонь в камине; ласковый сумрак не раздражал глаза.

Некоторое время Слот лежал, вспоминая, где он находится. Гравюры на стенах и кое-какие детали обстановки помогли ему в этом. На гравюрах были изображены озаренные лунным светом замки, и силуэты некоторых из них были ему знакомы. По-видимому, предполагалось, что такого рода изображения как нельзя лучше подходят для спален.

Пока Люгер апатично размышлял об этом, пытаясь забыть о ноющей боли в руке, дверь неслышно отворилась и в спальню проскользнула Лума, одна из служанок Гагиуса, держа в руках полную чашу какого-то горячего питья.

«О нет!» – промелькнуло в голове Стервятника, закрывшего глаза и притворившегося спящим. Но было уже поздно. Поставив чашу на прикроватный столик, Лума забралась на кровать и нежно, но требовательно поцеловала Люгера в губы.

Притворяться спящим и дальше было бессмысленно. Слот издал страдальческий стон от якобы причиненной ему дополнительной боли и, открыв глаза, уставился на лепные украшения потолка.

– Теперь мы сможем долго быть вместе, господин, – весело защебетала Лума, чуть отстранившись, но не переставая ласкать теплой ладонью грудь и живот Люгера. Потом ее влажный юркий язычок проник в его ушную раковину…

А у Стервятника был прекрасный повод поразмышлять о неисправимых ошибках молодости. Когда-то он, останавливаясь у Гагиуса, приятно проводил с Лумой время, но ни разу не дал ей повода надеяться на большее. Впрочем, Лума была женщиной здравомыслящей и извлекала из близкого знакомства с Люгером лишь сиюминутную пользу. Слот импонировал ей как мужчина, и теперь в их распоряжении было как минимум несколько дней и ночей…

– Ты выбрала подходящее время, – с мрачным сарказмом произнес Люгер. У него был вид мученика, обреченного терпеливо нести по жизни некий тяжкий груз. В его голове окончательно оформилось воспоминание о подземелье Фруат-Гойма и магистре Глане.

– Вы были очень плохи этой ночью, господин Слот, – говорила между тем Лума. – Ваше странное появление очень удивило всех слуг. А госпожу Лону даже немного смутил ваш вид, – добавила она не без лукавства.

– Надеюсь, Люрт не приглашал лекаря? – спросил Стервятник, насторожившись.

– Нет, что вы… Вы же знаете, как осторожен господин Гагиус… и как он деликатен со своими друзьями…

– Ну, если обо мне знают все слуги, деликатность Гагиуса уже не имеет значения, – отрешенно констатировал Люгер.

На хорошеньком личике Лумы промелькнула тень обиды.

– Но, господин Слот, разве у вас была когда-нибудь причина жаловаться на меня или на других слуг господина Люрта? – спросила она, поджав губы.

– Ладно, ладно, я пошутил. – Сейчас Люгеру было не до споров. Тем более что близость теплого гибкого тела Лумы несколько отвлекала его от всяких мыслей вообще и от тягостных раздумий в частности.

– Теперь вы должны поесть, – потребовала Лума, ощутив свою власть над ним. – А после я перевяжу вашу рану. Вас хотел видеть господин советник.

– Само собой разумеется, я приму его, – вяло пошутил Слот и полностью подчинился заботам служанки.

* * *

Люгер чувствовал себя уже гораздо лучше, когда спустя несколько часов в спальню вошел Люрт Гагиус, отослал Луму и плотно закрыл за ней дверь.

Лицо и фигура советника излучали оптимизм, душевное и телесное здоровье, а также веру в счастливое разрешение всех проблем, хотя и не без некоторой примеси тревоги. Люрт был достаточно умным человеком и понимал, что источник любого благополучия – борьба, и порой смертельная. Он умел быть расчетливым и беспощадным к тем, кто покушался на его благополучие. Может быть, поэтому советник без особых потерь пробирался до сих пор по опасному и полному неприятных сюрпризов лабиринту дворцовых интриг.

Люгер поприветствовал его традиционным жестом, подняв здоровую руку, а Гагиус, по своему обыкновению, сразу же перешел к делу:

– Может быть, ты объяснишь мне теперь, что все это значит?

Вопрос повис в воздухе. Стервятник лихорадочно соображал, что можно рассказать советнику о своих похождениях, а чего рассказывать не следует, чтобы тот не счел его безумцем. В отношениях со здравомыслящим Гагиусом такое подозрение означало бы в лучшем случае снисходительную иронию, а в худшем – полный разрыв. Поэтому Люгер постарался сказать как можно меньше.

– На меня напали возле собора Тилан… Четверо в масках. Мне пришлось превратиться и бежать… Потом я оказался возле твоего дома.

При упоминании о превращении на лице советника промелькнула болезненная гримаса. Он сокрушенно покачал головой, словно его бесконечно угнетала бестолковая и неустроенная жизнь Люгера. Возможно, так оно и было – никто, кроме самого Люрта, не мог бы сказать этого наверняка.

– И тебе, конечно, ничего не известно о причинах нападения? – спросил он с едва заметной иронией.

– Почему же, известно, – медленно проговорил Слот, делая первый ход в непредсказуемой и полной опасностей игре. Он внимательно следил из-под полуприкрытых век за реакцией Гагиуса. Как он и ожидал, выражение досады на лице советника сменилось готовностью выполнить свой долг, каким бы тот ни был… Пауза несколько затянулась…

– Это, конечно, женщина? – осторожно подтолкнул беседу Люрт, вращая на указательном пальце перстень с каким-то гербом. Взгляд Люгера остановился на этом перстне. Герб был вырезан в редчайшем камне из Вормарга, который, казалось, слабо сиял в полумраке спальни своим собственным, а не отраженным светом…

– Отчасти, – ответил Слот. – Но женщина – лишь повод. Кто-то начал охоту за мной, однако я, как видишь, до сих пор жив. Может быть, меня всего лишь хотят как следует попугать…

– Я могу чем-нибудь помочь? – задал советник главный вопрос.

…Позже Стервятник вспоминал, что мог бы в тот момент отказаться от помощи Гагиуса, и тогда река событий потекла бы совсем по другому руслу. Но он не сделал этого. Рана приковала его к постели, а расследование, начатое Серой Стаей, и враждебность Ганглети связывали незадачливого любовника по рукам и ногам.

Словом, он не мог ждать несколько дней и попросил Люрта о небольшой услуге. Эта услуга действительно представлялась ему тогда сущим пустяком, и сам он на месте Гагиуса оказал бы ее, не задумываясь.

Он рассказал советнику о том, как найти трактир «Кровь Вепря», и попросил отыскать там женщину по имени Сегейла или Тенес.

Гагиус был поначалу несколько озадачен вульгарностью этой просьбы и предложил послать в трактир кого-либо из своих слуг.

– Это довольно опасно, Люрт, – откровенно сказал Люгер. – Если бы я мог довериться слугам, то послал бы туда ближайшего лавочника. Возможно, этим местом интересуется Серая Стая.

Тут уж советник Гагиус заметно побледнел и протестующе поднял руку.

– По-моему, ты впутался в очень неприятную историю, друг мой…

– Ты можешь отказаться, Люрт, – устало сказал Слот. – Когда-нибудь я пойду туда сам. Дай мне только отлежаться…

– Почему же? – прервал его Гагиус. В душе советника боролись осторожность и стремление заплатить наконец давний долг Люгеру. Последнее взяло верх, поскольку обещало советнику душевное равновесие. – Если речь идет только о том, чтобы узнать о местонахождении женщины… Пожалуй, я еще могу сойти за страдающего любовника. Тем более что семейная жизнь… гм… несколько однообразна…

– Только будь очень осторожен. Не бери карету. Не задавай слишком много вопросов. Ты должен выглядеть там случайным человеком. Узнай только, в трактире ли она еще или, может быть, уехала куда-нибудь… И поскорее возвращайся!..

– Рад помочь тебе, друг мой, и отправлюсь туда сейчас же.

Советник вышел из погруженной в полумрак спальни, в которую не проникали лучи дневного света, и тихо прикрыл за собою дверь.

* * *

Люрт Гагиус исчез.

Он не появился ни вечером, ни ночью, ни утром следующего дня.

Стервятник уже мог свободно передвигаться по дому, но делал это неохотно – то и дело он ловил на себе укоризненный взгляд госпожи Лоны. Спустя еще одни сутки ее взгляд стал злобным.

Даже Лума, проводившая большую часть ночи в постели Люгера, заметно охладела к гостю и становилась все более замкнутой. Остальные слуги открыто избегали Слота. К исходу недели обстановка в доме Гагиуса стала весьма напряженной…

Ночами Стервятник терялся в догадках относительно судьбы исчезнувшего советника. За вестями о Гагиусе неоднократно присылали из королевского дворца. Посланцев отправляли обратно с неопределенными и расплывчатыми ответами.

Такое положение не могло сохраняться долго. Люгер понял, что должен рано или поздно покинуть дом советника, дальнейшее пребывание в котором становилось для него опасным.

Одежда Гагиуса была немного коротка ему, но он не испытывал особых неудобств. Он был еще не в состоянии сражаться, однако вполне мог добраться верхом до своего поместья. Неизвестность и еще мысль о том, что его сочтут умывшим руки, удерживали его в доме дольше всякого разумного срока.

И только содержимое маленькой деревянной шкатулки подтолкнуло его к действию.

* * *

Как выяснил потом Люгер, шкатулку принес темнокожий человек, отдал ее слуге с приказом передать подарок госпоже Лоне и тотчас же исчез.

Дальнейшее происходило на глазах Стервятника, вышедшего из спальни.

– Подарок для госпожи Гагиус! – возвестил слуга, внося шкатулку в гостиную. На юном лице Лоны, спускавшейся по лестнице, отразилось легкое замешательство. В этот момент Люгер и заподозрил нечто дурное.

Госпожа Гагиус взяла шкатулку в руки, с опаской приоткрыла крышку, вскрикнула и упала в обморок.

Стервятник бросился по лестнице вниз.

Над бессознательным телом Лоны уже склонился слуга, но Слота интересовала шкатулка, упавшая на пол с захлопнувшейся крышкой.

Он открыл ее и содрогнулся.

На дне шкатулки, в углублении, выстланном черным бархатом, лежал отрезанный человеческий палец. На палец был надет перстень с редкостным камнем из Вормарга…

Нарастающий ужас, усугубленный растерянностью, пригвоздил Стервятника к месту.

…На полу слабо зашевелилась Лона. Люгер закрыл шкатулку, содержавшую страшное послание, и спрятал под рубашку. Почему-то он не сомневался в том, что это послание предназначено именно ему. Потом он склонился над приходящей в себя женой Гагиуса.

– Прикажите приготовить коня, госпожа Лона, – сказал он настойчиво. – Клянусь вам, я найду Люрта, живого… или мертвого. Будем надеяться, что он еще жив.

Впрочем, сам он уже не верил в это.

Выражение лица Лоны заставило его отшатнуться. Оно стало диким и злобным, как мордочка затравленного зверька.

– Убирайся к дьяволу! – хрипло прошептала она с невероятными для столь юного существа ненавистью и отвращением.

Люгер посмотрел на ее острые ногти, которые могли впиться в его лицо, и молча отправился наверх одеваться.

Глава четырнадцатая

МОНАХ БЕЗ ЛИЦА

Напоследок Люгер все же попытался обезопасить себя от опрометчивых действий госпожи Гагиус и королевских ищеек. Для этого достаточно было намекнуть Лоне на то, что во всем происходящем принимает непосредственное участие Серая Стая. Он надеялся, что у юной жены Люрта достанет благоразумия вести себя тихо. И она действительно проводила его без лишних слов, но взгляд ее был весьма красноречив. От этого взгляда Люгеру даже стало немного не по себе.

Разумеется, он так и не получил коня в доме советника Гагиуса и с большим трудом добрался пешком до своего поместья. Он потратил на это целый день и притом сильно рисковал, так как был безоружен. Родовой дом, последнее более или менее надежное убежище, принял его под защиту своих древних стен.

…Здесь даже раны на теле Стервятника заживали быстрее. Бальзам из

Леса Ведьм сотворил чудо. Только душу Люгера ничто не могло излечить или хотя бы облегчить лежавшую на ней тяжесть. Он не мог отделаться от назойливых мыслей о том, что, сам того не желая, стал причиной гибели человека, не отказавшего ему в помощи. Отрезанный палец Гагиуса был более чем неприятным предметом, и все же Слот сохранил его в специальном растворе как напоминание о долге, который непременно надо уплатить.

Люгер залечивал раны, восстанавливал силы и проводил дни в меланхолических размышлениях о неизбежном отъезде на запад, в Адолу, и о предстоящей отвратительной игре с генералом Алфиосом.

В Адоле он мог рассчитывать исключительно на собственные силы. Газуес в качестве спутника был бы слишком заметен, и Слот решил оставить его дома. На магию Люгер также не возлагал особых надежд – ее действие могло оказаться столь же скоротечным, сколь и непредсказуемым.

Но однажды ему приснился сон, пугающе конкретный и в то же время мимолетный…

В каждой ночи существовали спасительные периоды пустоты, в которую

Люгер проваливался от усталости после долгих и мучительных часов бессонницы.

И в ту ночь он выдержал изматывающую схватку с собственными фобиями и призраками недавнего прошлого, прежде чем те оставили его в покое до следующей ночи.

…Сон был небытием, пока в него не ворвался отдаленный бой часов и крик какой-то птицы. Может быть, птица тоже кричала о времени. Часы, которые стояли уже около тридцати лет и ключ к которым был потерян, пробили третий час ночи.

Люгер увидел свое тело, распростертое на кровати. Он лежал на спине, хотя никогда не спал в такой позе… Спальня была освещена резким и холодным лунным светом, падавшим сквозь два высоких окна. Тени деревьев и оконных переплетов разбивали комнату на несколько светящихся островов, каждый из которых сохранил часть интерьера. Насколько Люгер мог судить, в нем не было ничего необычного.

Ночь, снившаяся ему, была тихой и безветренной. В ватной тишине он услышал чьи-то осторожные шаги в коридоре и увидел отблески света за приоткрытой дверью. Во сне Люгер принял это как должное; он не вспомнил о слугах и даже не потянулся к оружию, лежавшему тут же, возле кровати.

Темная человеческая фигура остановилась перед дверью спальни. По контрасту с яркой полоской горящей свечи она казалась непроницаемо черной. Потом от массивной тени отделилась рука и толкнула дверь. Заскрипев, дверь отворилась шире, и человек вошел в комнату.

Детали его одежды остались неразличимыми; Слот ясно видел только островерхий капюшон, скользящие блики света на темном плаще и черную перчатку, которая обтягивала руку, державшую подсвечник. Странно, но Люгер не испытывал в том сне даже тени тревоги; появление незнакомца скорее заинтриговало его.

Тот остановился у изножья кровати и поднял свечу повыше. У него не оказалось лица, и Люгер как-то незаметно для самого себя превратился в персонажа одной из мрачных легенд о безликом монахе, давно распространившихся в окрестностях Элизенвара. Однако во сне все представлялось куда более легким и безопасным, чем наяву.

– Поезжай в Гикунду, деревню лилипутов, – сказал вдруг монах без лица. Его голос был низким и приглушенным, как будто доносился до ушей Слота сквозь какое-то препятствие. – Там тебе сделают помощника, которого ты возьмешь с собой в Адолу. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Если ты говоришь о гомункулусе… – начал было Люгер, но человек без лица перебил его:

– Именно. Не будь глупцом. Прислушайся к своим снам. Сделай то, что я говорю, и, может быть, ты закончишь лучше, чем думаешь.

– Да кто ты такой? – брезгливо спросил Люгер.

– Если это производит на тебя впечатление, можешь считать меня посланником магистра Глана, – сказал монах, и Люгер услышал в его тоне нескрываемую насмешку. – Когда получишь гомункулуса, обращайся к его помощи в середине каждой двенадцатой ночи. Но тебе придется питать его человеческой кровью… Что поделаешь, в этом мире все имеет свою цену…

После этих слов монах без лица удалился, держа перед собой догорающую свечу. Когда затихли звуки его шагов, Люгера посетил на удивление глубокий и спокойный сон, в котором не было места кошмарам.

* * *

Наутро у Слота почти не осталось сомнений в том, что ночное посещение действительно привиделось ему во сне. И все же он осторожно завел разговор со служанкой о всевозможных суевериях и вскользь коснулся историй о монахе без лица.

Эта тема явно не доставляла служанке удовольствия, но Люгер был настойчив и вскоре выяснил, что ей известны несколько случаев, когда люди встречали монаха в окрестностях поместья. Более того, она поведала хозяину о том, что, по мнению слуг, в огромном старом доме Люгеров обитает кто-то чужой и живет этот чужой либо в затерянном подземелье, либо в никому не известных комнатах, тайна доступа в которые давно утрачена.

Тут уж Люгер не мог удержаться от смеха. Однако семена, посеянные ночными видениями и мрачной убежденностью слуг, дали свои всходы. И в полдень следующего дня Стервятник уже подъезжал к деревне лилипутов.

Глава пятнадцатая

ГИКУНДА

Теперь уже никто не помнил, когда и почему карликовый народец западных королевств стал селиться в отдаленных местах, куда было достаточно трудно проникнуть обыкновенным людям. Иногда это были селения на болотах, иногда – почти незаметные лесные деревни или пещеры в древних заброшенных каменоломнях. Во всяком случае, карлики не причиняли властям никаких неудобств, кроме того, многие обитатели королевств даже извлекали пользу из их существования.

За время изоляции пути больших и маленьких людей ощутимо разошлись, и теперь, спустя много поколений, их не связывало ничего, кроме вялой торговли и хорошо оплачиваемых услуг, которые лилипуты оказывали некоторым частным лицам с помощью неведомой остальному миру магии.

Карлики были известны главным образом тем, что поставляли уродцев для правящих домов западных королевств, и тем, что владели тайной создания гомункулусов. Последняя служила причиной давней вражды между лилипутами и колдунами всего обитаемого запада, но эту тайну маленький народ хранил свято, как залог своей собственной безопасности. Совершенно безрезультатными оказались многие попытки разгадать ее, а кое-кто даже поплатился за них жизнью, но никогда еще не удавалось доказать причастность лилипутов к чьей-либо смерти. Поэтому жители королевств давно оставили их в покое и относились к ним с суеверной настороженностью.

Ни один торговец или любитель сунуть нос в чужие тайны не сумел достаточно долго прожить в их селениях; никто не знал, что на самом деле происходило внутри их кланов, замкнувшихся от мира, и что творилось в уродливых головах, хранивших нечеловеческое знание. Мимика и выражения лиц карликов стали совершенно непонятными людям. Бесконечно чуждыми казались их нравы, обычаи, способности, цели и, может быть, уродцы многим внушали бы страх, если бы не казались столь безобидными и занятыми исключительно собственными делами.

По свету ходило множество легенд о коварстве лилипутов, их темных обрядах, зловещем колдовстве, порабощающем тела и души, – но все равно среди людей находилось немало тех, кто прибегал к их сомнительной помощи. Одним из таких несчастных теперь оказался Слот Люгер.

* * *

Гикунда была ближайшей к поместью Люгера деревней лилипутов и находилась к северо-востоку от Элизенвара, притаившись в самой глубине бескрайнего дикого леса, в котором не было дорог. Стервятник мог блуждать в его чаще до конца своих дней.

Но в среде подобных ему авантюристов тайные тропы в Гикунду и другие селения лилипутов были известны не хуже, чем адреса оружейных лавок. Поэтому он уверенно направил Тайви к трехсотлетнему дубу, который рос у подножья поросшего лесом холма. В дупле старого дерева до сих пор белели чьи-то кости.

Следующим ориентиром были едва уловимые, но совершенно особенные очертания далеких гор на востоке, почти сливающихся с горизонтом. Эти горы можно было увидеть с одной-единственной поляны во всем бескрайнем лесу, сквозь узкий просвет в густых кронах деревьев.

Потом невидимая тропа петляла по дну оврага, разрезавшего землю словно глубокий шрам, и сокровенные ориентиры выводили осведомленного путника в долину между двух угрюмых скал.

Сверху скалы казались островами в необозримом зеленом океане; когда-то Люгер пролетал над ними, но ничего не смог разглядеть сквозь плотную дымку, окутывавшую их плоские вершины. Дымка всегда висела над скалами и вряд ли была обычным туманом.

…Какая-то птица с шумом выпорхнула из сплетения ветвей и пронеслась над головой Люгера так низко, что он ощутил движение воздуха, гонимого крыльями. Возможно, это был один из крылатых стражей Гикунды.

Слот проводил птицу взглядом и увидел, что она стала описывать круги над лесом… Деревня была близко; Люгер знал это, а Тайви чувствовал присутствие живых существ.

Поэтому Стервятник не удивился, когда вдруг оказался на берегу лесного озера. Посреди озера был виден остров, а на нем – странные и ни на что не похожие жилища лилипутов.

Древние деревья с верхушками, озаренными солнцем, отражались в неподвижной воде. Озеро было очень глубоким и очень холодным. Даже у берега не было видно дна, но в стоячей воде мелькали белесые тени каких-то безглазых тварей. И хотя вокруг стояла мертвая тишина, Стервятник не сомневался в том, что о его появлении уже известно в Гикунде.

Руководствуясь все тем же устным путеводителем для авантюристов, Люгер нашел висевший на дереве колокол и несколько раз ударил в него. Спустя некоторое время из скрытого на далеком острове убежища вынырнула лодка и заскользила к берегу. Человечек, сидевший в ней, был так мал, что его голова и плечи едва возвышались над ее бортами. Взмахи маленьких, почти игрушечных весел были частыми, как удары птичьих крыльев…

Лодка пристала к берегу, и безоружный лилипут выскочил на сушу, быстро перебирая короткими кривыми ножками. Он остановился перед Люгером, без опаски рассматривая незваного гостя. Стервятник подозревал, что у этого бесстрашия была более серьезная основа, чем просто желание пустить пыль в глаза. В окрестностях озера пахло неизвестной большому человеку магией, пахло так сильно, что временами мороз пробегал по коже.

У лилипута была несоразмерно большая и абсолютно лысая голова, морщинистое лицо с фиолетовыми губами неприятно контрастировало с тщедушным детским телом. Уши казались огромными наростами по обе стороны головы; в их мочках поблескивали серебряные серьги.

Карлик был одет в костюм из тщательно выделанной кожи с вдавленными в нее магическими символами. Пальцы его рук были усыпаны черными камнями, но Люгер так и не заметил никаких признаков металла, в который они были бы оправлены.

Вообще лилипут выглядел далеко не так, как слуга или перевозчик, но что мог знать Стервятник о его мотивах? Как выяснилось, карлик из Гикунды знал о Люгере гораздо больше.

– Ты приехал за гомункулусом? – спросил он скрипучим бесполым голоском, столь же неприятным, как и его лицо с искаженными мужскими чертами.

– Откуда ты знаешь? – Вопрос вырвался у Слота непроизвольно, о чем он сразу же пожалел.

Карлик пожал плечами.

– Зачем еще ты мог бы прийти сюда? Ведь не торговать же кровью девственницы, змеиным ядом, крысиной желчью или младенческой лимфой?..

– Нет! – холодно и брезгливо отрезал Люгер.

– А жаль, – вздохнул лилипут. – Хорошего материала всегда не хватает. В последнее время его доставляют все меньше…

Некоторое время они молчали. Карлик, казалось, целиком погрузился в свои жутковатые мысли, и это начинало понемногу раздражать Люгера.

– Во всяком случае, я именно тот, кто тебе нужен, – сказал наконец человечек из Гикунды, возвращаясь к неутешительной реальности. – Иначе на твой зов пришел бы кто-нибудь другой….

– Ты сделаешь то, о чем я прошу? – нетерпеливо прервал его Люгер.

– А чем ты заплатишь? – спросил маленький человечек, склонив голову набок и хитро прищурившись. Он явно оценивал скромную, без излишеств, сбрую Тайви и одежду Стервятника, в которой не было и намека на роскошь.

Слот показал ему столбик из золотых монет, зажатый между большим и указательным пальцами, но карлик отрицательно покачал головой.

– Этого мало. Хороший гомункулус стоит дорого. Некоторые ингредиенты весьма редки…

Стервятник некоторое время колебался. Потом, проклиная про себя хитрость маленького народа, снял с пальца перстень с кровяной яшмой и подал его лилипуту. Тот долго и внимательно рассматривал камень, подставляя его под различными углами лучам солнечного света.

– Хорошо, – кивнул он наконец и отдал перстень Люгеру. – Этим заплатишь после. Гомункулус будет готов через сорок дней. Мне понадобится немного мужского семени. Лучше, если оно будет твоим. Отдашь его сегодня ночью. Ты, наверное, знаешь, чем еще большие люди оплачивают наши услуги?

Стервятник кивнул с мрачным видом, но лилипут продолжал как ни в чем не бывало:

– Многие отказывались платить, поэтому мы вынуждены брать плату вперед. Все знают, что наши мужчины бесплодны, но маленький народ существует уже не один десяток поколений… Одна из наших женщин должна понести от тебя, и это произойдет сегодня ночью. Фаза луны весьма благоприятна для зачатия нового Мастера Погоды…

Внезапно солнце скрылось за невесть откуда взявшимися облаками, и земля погрузилась в тень. Сильный порыв ветра ударил Люгера в лицо, хотя кроны деревьев, растущих на берегу озера, остались неподвижными.

В наступивших сумерках ярко засверкали зубы смеющегося лилипута и серьги в его ушах. Ветер, тоскливо стеная, носился вокруг Люгера и забрасывал его опавшими листьями. От почерневшего озера дохнуло холодом и мраком…

Потом ветер стих так же внезапно, как начался. Тучи разбежались от солнца, и оно вновь отразилось в посветлевшей воде.

– Я не нуждаюсь в напоминаниях, – жестко проговорил Люгер. Он не любил, когда ему демонстрировали силу, которую у него и так хватало благоразумия признать.

– Прекрасно, – без тени иронии сказал лилипут. – Тогда жди в хижине на восточном берегу озера. Вечером туда привезут нашу женщину. Не советую тебе менять свое решение и уезжать отсюда. Почему-то мне кажется, что ты можешь заблудиться…

С этими словами он прыгнул в лодку и поплыл к острову. Люгер проводил его проклятиями и ругательствами, которые так и не были произнесены вслух.

* * *

На следующее утро Стервятник возвращался в поместье в отвратительном расположении духа. До сих пор его охватывала дрожь при одном лишь воспоминании о кошмарной любовнице, с которой ему пришлось провести ночь. Она была требовательна и ненасытна, а Люгер даже не мог послать ее к дьяволу… Ее тело оказалось отвратительным, жалким и безобразным, как тело какого-то безволосого животного, однако она дала ему выпить зелья, ненадолго сделавшего мир гораздо более сносным.

Теперь Люгеру представлялось, что карлица владела темным искусством извращенной любви, которое осталось бы недоступным и непонятным ему в ином, менее смутном состоянии сознания. Но той ночью он сумел сделать то, на что был бы совершенно неспособен при других обстоятельствах…

Пробуждение было ужасным. В утренних сумерках карлица показалась ему еще более уродливой, чем при тусклых вспышках огня в медных светильниках. Вдобавок она унесла с собой черный сосуд с его семенем…

Он ненавидел себя за совершенную губительную глупость. Суеверный ужас, который Люгер теперь испытывал, заставил сожалеть о том, что он слишком доверился такому обманчивому советчику, как безликий монах из сновидений…