Андрей Дашков
      ПРОПУСК
      (повесть (май - июнь 2000 г.), фрагмент)
      1. ОНА
      О том, что было раньше, трепаться незачем, хотя от дел своих прошлых не отрекаюсь. Вспоминать такое - все равно что в дерьме ковыряться. А начну вот с чего.
      Я лежу в кювете возле перекрестка: ноги - в канаве, голова - вровень с асфальтом. На другой стороне дороги залег Ванька. Его мотоцикл спрятан в кукурузе метрах в пятидесяти от меня, чтобы не заметили издали. С этой же целью с него содран весь никель-хром. Траурная получилась тарахтелка, ничего не скажешь. Когда Ванька сидит на ней в своем кожаном прикиде - вылитый Черный Мститель. То бишь Осип Одноглазый из легенд бродяжьих. Правда, про Осипа сказывали, что он в молодые годы лошадок всяческой технике предпочитал, да все больше глухими окольными тропами пробирался. А нам с Ванькой простор и скорость подавай - так, чтоб дух захватывало и в ушах свистело! Но и на просторе не больно разгуляешься; то и дело рожей в пыль падаешь, коли жить не надоело. Вот как сейчас, для примеру.
      Чего мы ждем, непонятно, но я доверяю Ванькиным инстинктам. У него нюх на всякого рода опасности. Зато я лучше стреляю. Потому и терпим друг друга - пока это выгодно обоим. Ну и, ясное дело, без сунь-высунь не обходится.
      Из-за шума этой чертовой дикой кукурузы ни фига не разберешь. Как назло, поднялся ветер. Поля простираются до горизонта, спрятаться практически негде. Любой человечек на дороге - будто таракан на столе. Не говоря уже о тачке.
      Волны гуляют по кукурузе. Толку от нее никакого, початки еще не созрели. Солнце садится, и я прикидываю, что скоро оно будет бить прямо в глаза. Гнилой расклад. Вдобавок щебень впивается в пузо... Вскоре это мне надоедает, и я приподнимаюсь, чтобы глянуть, как там Ванька. Он в оба глаза пялится в ту сторону, куда нам очень хотелось бы пробраться, но сразу замечает меня боковым зрением, делает страшную морду и машет рукой - ложись, мол, дура!
      А чего тут ложиться? Поздно уже. Я поворачиваю голову - мамочка моя родная! Кукурузники повылазили из укрытий и прут на нас лавиной. Значит, самое время сматываться. Не повезло нам сегодня, не проскочим. Надо пробовать другую дорогу, во всяком случае в другой раз. А сейчас найти бы только спокойное место, где можно переночевать, голод-жажду утолить, мирной беседе предаться...
      Да, вот такая я - мечтаю о всякой чепухе, когда жить остается, может быть, пару минут. Принцип у меня такой - "думай о хорошем". Это называется то ли оптимизм, то ли кретинизм. Наверное, и об Ваньке я слишком хорошо думала. Подвел меня, стервец. Ой подвел!..
      Кукурузники были как на подбор - молодые, дурные и наглые. Совсем сопляки, рожи безволосые и прыщами усыпанные. И откуда только непуганые дебилы берутся - вроде их давно перебить должны! Но нет, оказалось, что племя идиотов - самое большое и неистребимое. Они количеством берут. Толпой кого угодно задавят; патронов на них не напасешься...
      Эти вот даже не перебежками, а цепью наступали. Чуть ли не строем, будто на каком-нибудь долбаном параде. Все до единого были вооружены, но не стреляли. Хотели живьем взять - меня, конечно, в первую очередь, однако для забавы им и Ванька сгодился бы. Мне то что - может, с кукурузниками и неплохо побаловаться, - но сдаться без боя злость не позволяла. Что ж мы, бродяги, хуже и трусливее этого оседлого дерьма?!
      Отучу я вас, недоноски тупорылые, в психические атаки ходить!
      Затвор передернула, встала в полный рост, словно в тире, и бабахнула длинной очередью. Прежде чем ухо заложило, успела услышать только, как Ванька заорал: "Твою мать!.." Свою дешевле, дурак! Хотел отлежаться, да? Думал, кукурузники твою тарахтелку не засекут? Решил, что тебя легко ТУДА пропустят - с ходу влетишь, да еще с девкой на заднем сиденье? Нет, голуба, так в жизни не бывает - это я поняла еще тогда, когда трусы кровью не пачкала.
      А теперь я совсем умная. Потому и просекла: ловить тут больше нечего. Положила всех гадов - кого в щебень мордой, кого в асфальт, а кого и в собственную юшку, - и давай деру!
      Но то плохой был день. Куда ни кинь - везде гоплык! Перед тем я пятку растерла в чужих новеньких сапогах, которые были на размер больше, чем надо; опять же, менструация в самом разгаре - бегать трудно; да еще четыре полных рожка к поясу привешено. Так что у меня получился не бег, а последний вальс больной коровы.
      А Ванька, падла, смекнул, что я за него половину опасной работы сделала. Гляжу - он уже тарахтелку из зарослей выкатывает. Я ему кричу "Прикрой, зараза!" - потому как кукурузники начали рожи свои из пыли вынимать и погремушками звенеть. Куда там! Ваня мой даже не оглядывается, ножкой дрыгает, движок завести пытается. И такая меня ярость взяла - чуть не задохнулась! Напарничек называется - как до первого гнилого дела дошло, так сразу и скурвился... Хотелось очередью по нему полоснуть - желательно, чтобы бензобак взорвался. И гори ты, Ванек, синим пламенем!
      Но я взрослая трезвая баба - все-таки уже не тринадцать лет, а целых девятнадцать на свете прожила. Потому взяла себя в руки, зубами скрипнула, обиду схавала и решила, что нельзя лишать себя мизерного шанса. Без мотоцикла делать вообще нечего; после того, как я столько "кукурузы" положила, они меня вряд ли жить оставят. Боль превозмогла и снова зашаркала копытами - а вдруг успею? Но тогда, Ванечка, будет у нас с тобой серьезный базар...
      Ага, вот и пульки уже над ухом засвистели. Страшно? Нет, весело! Небо голубое и бездонное, облачка несутся, равнина до горизонта, ветер гуляет, адреналин по мозгам бьет сильнее любого бухла - жизнь!!!
      Но, видимо, недолгая.
      2. ОН
      По ее словам, за последние девять месяцев земля показалась ей адом. Но ад еще был у нее впереди.
      Я слушал рассказ этой глупой телки и думал: "Не волнуйся, детка, - провожу до самой преисподней. А вот сынку твоему придется чуток задержаться. Годков на шестьдесят". Почему-то я был уверен, что у нее родится именно сынок. Должно быть, это нашептала мне Черная Масья* прошлой ночью, в пророческом сне. Да и не хотел бы я заполучить бабью плоть на очередной пожизненный срок!..
      -------------------------------------* Масья - мать (жарг.). -------------------------------------
      Мое время таяло стремительно; мне позарез нужен был преемник. И я уже точно знал, что некоторые вещи он должен впитать с молоком матери в буквальном смысле слова. Иначе не осуществится то, что я ему предуготовил.
      Я сидел в бывшей конторе на старом заброшенном заводе. Это была унылая тесная клетушка, часть которой занимали металлический шкаф и стол. На стене висел календарь с голой красоткой за две тысячи истлевший год. У красотки был отвратительный шоколадный загар и невероятно белые зубы.
      Я с удобством разместился в мягком кресле, из которого два часа тому назад выгрузил скелет с пулевым отверстием в черепе. Его "улыбка", посланная с того света и обращенная ко всем живущим без разбора, была, ясное дело, саркастической. И он был прав - с тех пор, как я почувствовал дыхание Костлявой на своем затылке, я стал ходячим фонтаном черного юмора. Этот поганый мир не заслуживал ничего другого. Над ним можно было только смеяться - в перерывах между стонами боли и отчаяния или тщетными попытками что-нибудь изменить. И я любил его таким. Я сам был одним из тех, кто ввергал людишек в отчаяние, и ни минуты не сожалел об этом. Но настал мой черед уходить. И теперь я жаждал утопить остающихся в крови и грязи.
      Однако сейчас я заткнул фонтан и сидел тихо. Слушал. В двухстах шагах от меня, в огромном здании цеха, горел бродяжий костерок, вокруг которого сидели шестеро. Среди них - эта самая молодая баба с раздутым брюхом.
      О, как долго ждал я подходящего случая! Давненько не встречал беременных; уже и не надеялся заполучить младенца, но, кажется, ночь обряда все-таки наступит! Моя ночь. Если все сработает, я еще поживу. Покопчу это небо сажей, погуляю по темной стороне... в новой, здоровенькой плоти.
      Костер был умело замаскирован, и я не видел даже малейшего отблеска на уцелевших стеклах. Зато котик Барин видел и слышал все. Чудесный, послушный котик. Он подобрался к бродягам так близко, как только можно без риска быть замеченным. Я "смотрел" его глазами, прекрасно видящими в темноте, и "слушал" его ушами, способными уловить легчайший шорох мыши в подполе. При этом сам Барин был черным, как ночь, и бесшумным, как тень. Я подобрал его издыхающим трехнедельным котенком и, кажется, неплохо поработал над ним. Во всяком случае, он полезен настолько, насколько вообще может быть полезна четвероногая тварь. Однако в моем распоряжении были еще нетопыри, ящерицы, змеи, крысы и прочая мелкая живность. Эти не предают. Они просто умирают после того, как я использую их. Так зачем же мне двуногий напарник, от которого пришлось бы ежеминутно ожидать слабости или предательства?
      Спустя пару часов бродяги обменялись своими байками, новостями, сплетнями и приготовились спать, выставив часового. Осторожные, многоопытные топтуны, но мне было плевать на их осторожность. Я уже выбрал ту, в которую вопьюсь, словно невидимый клещ, и буду сопровождать повсюду до того самого момента, пока не начнутся родовые схватки. Надеюсь, она будет при этом одна. В противном случае придется избавиться от досадных помех. Любой ценой. Действительно ЛЮБОЙ ценой. В мои последние ночи я почувствовал вкус жизни. Она была горьким медом. Временами отвратительным, но его хотелось еще и еще...