Андрей Дашков

Чертова Штука

Он лежал с огнестрельной раной в животе и, уже преодолев боль, с некоторой отстраненностью наблюдал за тем, как из него по каплям уходит жизнь. И дело было даже не в крови, хотя ее вытекло порядочно – она пропитала рубашку и джинсы, а пятно на песке сделалось похожим на срез замерзшего мяса. Кровь и жизнь – не всегда одно и то же. Кровь просто сворачивалась, становилась пищей для каких-то тварей, вместе с распадающейся плотью поддерживала круговорот веществ. С жизнью, как он думал, все обстояло гораздо безнадежнее. Она исчезала бесследно каждую секунду, и каждую секунду неведомо откуда и по чьей воле поступала новая порция – будто вдох. Теперь ему перекрыли кислород. Но возможно, смесь была только наркозом.

Если бы раньше какая-нибудь гадалка сказала ему, что он умрет из-за женщины, он рассмеялся бы и послал ее ко всем чертям, не заплатив ни гроша. Умирать из-за другого человека глупо и бесполезно. У кого хватило бы наглости умереть вместо Иисуса Христа? Не означало бы это крушение Плана? Не было бы это подарком сатане?

Но умирающий мужчина чувствовал себя слишком погано для подобных вопросов. Он не готовился к встрече ни с Иисусом, ни с дьяволом. Он вообще ни к чему не готовился, потому что считал себя обманутым. В оставшиеся минуты он пытался всего лишь смириться с нелепостью смерти. Раньше, когда он был молод и здоров, это получалось у него без особого труда. Фраза «все там будем» уравнивала гениев и идиотов, героев и подлецов, святых и мерзавцев. Теперь же он ощущал невероятную горечь, оттого что поддался на примитивную уловку природы, позволил сердцу взять верх над разумом. А сердце мужчины находится известно где…

Он любил женщину, из-за которой умирал, но это ничего не меняло. Значит, любовь была силой, которая убивает, и тем более следовало держаться от нее подальше. Он забыл об осторожности и поплатился за свою глупость.

Сейчас, когда в его теле оставалось все меньше крови, любовь сделалась чем-то далеким, почти забытым и утраченным, как звездное небо детства – то небо, которое еще внушало трепет перед бесконечностью и вечностью, а не серый колпак над помойкой, безраздельно принадлежащей двуногим крысам.

Он с трудом отнял руку, которой зажимал рану. Рука была очень тяжелой и чужой. К пальцам прилипли бумажные деньги, тоже залитые кровью; деньги цвета заката, страсти, искусанных губ, ночного отчаяния… Он смотрел на свою багровую ладонь. Линии на ней превратились в складки, напоминавшие трещины в красной глине. Это было кладбище хиромантии.

Самое смешное, что судьба его не обманула. Он ведь и не ждал от нее невозможных подарков, был доволен тем, что имел, и готовился к худшему.

Осталось самое трудное – умереть без сожалений, без ненависти и презрения к себе. Тут не помогут никакие красоты творения, ни чья-то благодарность, ни собственная сила воли. Когда все вокруг заволакивает тьма, красота исчезает, как всякая иллюзия, сотканная из времени и надежды. Благодарность не добавляет смысла к изначальной бессмыслице, а сила воли – всего лишь тупой фельдфебель, пославший на смерть последнего вымуштрованного им солдата и недоуменно озирающий опустевший плац.

…Тень упала на лицо. Прохлада. Оказалось, в ней нет ничего приятного. Выдох вскрытого подземелья.

Кто-то подкрадывается. Что-то прорастает сквозь кожу, как ледяные кристаллы. Мошкара роится, мешает рассмотреть стервятников. Черные птицы, терпеливые птицы описывают круги в ослепительном небе…

Или белые птицы в черном небе? Очень странно. Кто же крутит ему предсмертное кино в негативном изображении? А может, это Чертова Штука начинает действовать? Нет, не должна – ведь рядом до сих пор ни души. Мужчина осознал, что все еще надеется на чудо…

Удивительно, что он вообще сумел добраться до перекрестка. Видения окружали его, предательски уводили от реальности. Всякий раз он с трудом заставлял себя возвращаться.

Солнце, проклятое солнце. Черная дыра, высасывающая свет, воду, воздух. Жажда. Пекло. Повсюду песок – в ране, в глотке, в ноздрях. Адская жаровня…

В минуту относительной ясности мужчина понял, что солнце сместилось и теперь палит прямо в лицо. Он полулежал, привалившись к накалившемуся борту своей черной машины. Но он не мог вспомнить, как оказался на перекрестке. Несколько раз во время поездки его рассудок мутился на секунду-другую, однако затем он каким-то чудом выруливал на проезжую часть, избежав смерти в канаве. Зачем? Чтобы сдохнуть здесь. А какая, собственно, разница? Как там насчет последнего шанса?

Вот он, этот шанс, – бредет по одной из дорог, образующих перекресток. Силуэт, расширяющийся к низу. И вдобавок трехногий. Уродливое искалеченное паукообразное…

Когда фигура приближается, умирающий мужчина различает в ней старуху. Уж не та ли Проруха, что всучила ему Чертову Штуку? Кстати, взамен чего? Чем он расплатился? Будь он проклят, если помнит! Но старуха отдала ему эту штуковину явно не от доброты душевной.

О черт. Мозг плавится в башке. Может получиться настоящий деликатес. Для тех, кто понимает. Подавать с головой. Особую изысканность блюду придадут глаза, в которых застынет баранье удивление: «Почему я?..»

Старуха совсем близко. Ее тень падает ему на лицо. Даже тень воняет. Старуха тоже скоро сдохнет. В любом случае это не то, на что мужчина рассчитывал, когда ценой невероятных усилий добирался до перекрестка. И не знал, как ему удалось добраться. Последний, самый мучительный, участок пути начисто стерся из памяти.

Перекресток не был обозначен ни на одной карте. После того как мужчина получил пулю в живот и пришел в себя, он сумел влезть в машину и даже проехать несколько километров по городу. В какой-то момент исчезли дома и улицы. Исчезли привычные ориентиры. Осталась пустыня. И появилась дорога. И придорожные канавы. И стервятники в небе – верные спутники идущих к смерти.