- Ну, так чем я могу вам помочь?
      Степана неприятно поразили медлительность и холодность ученого, и он начал говорить сухо и лаконично, Но, упомянув о профессоре Климове и о его смелой мечте, перечислив опыты, проведенные с вирусом Иванова и рассказывая о том, как врагам удалось уничтожить препараты, Степан уже не мог оставаться спокойным. Не глядя на профессора, он заговорил быстро и горячо:
      - Одиннадцатого апреля мы провели последний решающий опыт... Все шло хорошо, вирус Иванова интерферировал с вирусом рака... А в ночь с одиннадцатого на двенадцатое апреля диверсанты при помощи высокой температуры и цидофенола уничтожили наши препараты.
      Степан развернул сверток и вынул из футляра несколько больших запаянных ампул:
      - Вот все, что осталось от нашего вируса.
      Он придвинул ампулы к профессору Зернову.
      - Во всем виноват я... Я виноват и в том, что не приехал к вам три месяца тому назад... Может быть, вирус Иванова удалось бы восстановить.
      Зернов поднялся из-за стола, подошел к Степану и положил руку ему на плечо.
      - Не обвиняйте себя понапрасну. Я не уверен и сейчас, что вирус Иванова можно восстановить, - это удастся сделать лишь в том случае, если вирусные частицы не разрушены полностью. Только недавно я завершил исследования, начатые четыре года назад, и вряд ли смог бы вам помочь раньше. Но если мы даже восстановим вирус, знайте, что потребуется год, а может быть и больше, прежде чем вы сумеете создать действенную интерферентную вирус-вакцину. Что говорят мне ваши опыты? Я думаю, что вы стоите на правильном пути, вы сделали первый шаг исследовали действие вируса на "переживающих тканях". Но разве это все?
      Профессор, досадливо махнув рукой, отошел к окну, но потом вновь взглянул на Степана и, словно перед ним появился какой-то упрямый оппонент, заговорил укоризненно:
      - У нас до сих пор еще есть врачи, которые поклоняются микстуре и порошку, как поклоняются дикари каким-нибудь деревянным божкам, ими же созданным. Таким врачам кажется, что достаточно найти препарат, который в пробирке убивает микробов и для организма безвреден, чтобы иметь право лечить всех по одному и тому же рецепту. Для таких врачей все равностар или молод больной, болел ли ранее или нет, в хорошем ли состоянии у него нервная система или расшатана...
      Профессор быстро подошел к этажерке, вынул книгу в синем переплете, полистал ее и, найдя нужную страницу, протянул Степану:
      - Лев Николаевич Толстой... "Война и мир", третий том... Не врач, не научный работник - писатель... А как верно заметил: "...каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанную в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений страданий этих органов..." Ведь это гениальная догадка! Толстой не упомянул лишь о том, что влияние нервной системы на протекание болезни имеет огромное, иногда решающее значение... К чему я это говорю? Я хочу, чтобы вы полностью осознали всю важность и серьезность испытания вашего будущего препарата на человеке. Мало того, что вы создадите действительно эффективный препарат. Мало того, что вы его десятки раз проверите и на тканях, и на животных. Человек - не животное; нужно учесть множество, казалось бы незначительных, обстоятельств. А когда все будет учтено, врач должен вселить в больного уверенность, что препарат поможет, что больной обязательно - вы слышите? обязательно! - выздоровеет. Академик Павлов неопровержимо доказал, что на человека слово действует иной раз сильнее всякого лекарства - оно мобилизует организм на борьбу... А для того чтобы заставить верить больного, нужно самому верить в свой препарат... Ведь так?
      Степан ответил серьезно и просто:
      - Да, товарищ профессор. Я верю в свой препарат... и верю в то, что вы восстановите вирус Иванова.
      Профессор Зернов засмеялся:
      - Ну... дипломат! Сейчас же приниматься за работу?
      - Сейчас.
      - И отдыхать не будете?
      - Нет.
      - Ну что ж... - профессор посмотрел на часы, подумал и решительно сказал: - Пойдемте в лабораторию.
      Вирус Иванова удалось восстановить ценой невероятного труда: оказалось, что диверсанты воздействовали на препараты, кроме цидофенола, еще каким-то трудноудалимым веществом. Но когда профессор Зернов впервые показал Степану на экране электронного микроскопа частицы восстановленного вируса Иванова, Степан, изнуренный бессонными ночами и тревогой, даже не обрадовался, - сказалась трехсуточная усталость. Он вяло поблагодарил профессора и вновь склонился над термостатом, и только когда Зернов вышел из лаборатории, он все понял, хотел броситься вслед, просить извинения, благодарить за бескорыстную помощь. Но, выглянув в окно, Степан увидел, что профессор идет по двору шатающейся походкой человека, которому нужен только сон.
      Степану Рогову спать не хотелось. Впервые за несколько месяцев он ощутил в себе необыкновенный прнлив сил. И до этого дня он работал напряженно, но как-то без вдохновения. Теперь же у него появилось светлое и радостное чувство надежды на будущее, веры в действенность и целесообразность своей работы.
      Он не сомневался, что и вирус "болотницы" даст интерферентную вирус-вакцину, - профессор Зернов поддержал в нем эту уверенность, - но ведь именно вирус Иванова был связан с самыми светлыми мечтами, с Катей...
      Степан вспомнил тот вечер, когда встретился с Катей и они пошли к опушке леса. Тогда он мечтал об антивирусе.
      Наивные, детские мечты, но как приятно их вспомнить!
      "Наука такая, что все может!" - сказал он тогда Кате, и Катя ответила: "Верю!" Она всегда верила, даже в самый тяжелый момент: "Верю, что ты меня вылечишь!".
      Ее вылечат, ну конечно же ее вылечат!
      Но теперь, когда вирус Иванова был восстановлен, когда можно надеяться, что средство против рака будет создано, Степан ощутил еще более сильную тревогу. Ему уже начало казаться, что создать препарат против рака - ничто по сравнению с той задачей, которую предстоит решить ученым, чтобы вернуть к жизни Катю. И самой страшной была мысль, что, быть может, пройдут многие десятилетия, прежде чем будет полностью освоена новая методика восстановления жизненных функций организма.
      О Кате, только о Кате думал он все это время. Он даже послал телеграмму: "Как состояние Кати?" - бессмысленную, как он сам понимал, телеграмму, и получил от Карпова ответ: "Состояние прежнее".
      Спустя несколько дней Степан возвратился в свой город и поздно вечером, прямо с аэродрома, поспешил в институт. Проходя мимо Комсомольского парка, не мог не подойти к Институту экспериментальной физиологии, - там была Катя.
      Ярко светились окна института, особенно два крайних - в операционной.
      Вот в одном из них четко обрисовался силуэт человека с поднятыми руками - наверное, хирурга. И Степану представилось, что в этот момент на операционном столе лежит дьвушка, такая, как Катя, и остался лишь один шанс из ста, что она выживет.
      Он вздрогнул.
      И уже не думая ни о чем, зная лишь, что надо работать, работать упорно, не жалея сил, времени, здоровья,- он помчался к Микробиологическому институту, вбежал в свою лабораторию, поставил на стол футляр с ампулами и, задыхаясь, сказал:
      - Друзья! Вот вирус Иванова!
      Вирус Иванова удалось заставить прививаться на "переживающих тканях" и интерферировать с вирусом рака. Это было выдающееся открытие. За это открытие и разработку основных методов воздействия на вирусы в активных средах Степану Рогову и Николаю Карпову была присуждена ученая степень кандидата медицинских наук без защиты диссертаций.
      Таня Снежко и Миша Абраменко подготовили, а позже и защитили кандидатские диссертации об интерферентных свойствах "болотницы", а Лена начала интересную работу по изучению условий прививаемости вирусов.
      Однако успехи молодых ученых были только первыми шагами к решению важной проблемы интерферентных вирус-вакцин.
      Вирус Иванова все еще не воспринимался живыми организмами. Те вещества, которые ускоряли его прививку на "переживающих тканях", выбрасывались организмами как чужеродные тела. Невозможно было добиться того, видимо, редчайшего сочетания условий, при котором болезнь Иванова вступала в силу. Вирус "болотницы" попрежнему интерферировал слабо и с ограниченным числом вирусов, хотя прививался легко. Предстояло вновь и вновь изменять свойства обоих вирусов.
      Вирусу "болотницы" и вирусу Иванова дали возможность свободно развиваться в термостатах, но на них непрерывно влияли изменением внешних условий: изменяли температуру, давление, химический состав среды.
      Это был затяжной, утомительный процесс, длившийся полтора года. Поколение за поколением вырастали вирусы в необычных условиях, приобретая и накапливая в себе именно те свойства, которые были нужны. Но и ученые также приобретали и накапливали знания о природе вирусов. Это были дни напряженной работы, - работы утомительной, бедной событиями, но очень значительной.
      Интерференцией вирусов занимался уже специальный отдел Микробиологического института. Руководить отделом по предложению профессора Петренко было поручено Степану Рогову, как непосредственному организатору работ. Общее руководство осуществлялось Ученым советом института. Для оказания теоретической помощи из Москвы приезжали ведущие вирусологи, консультантыакадемики.
      Медленно - день за днем, шаг за шагом, опыт за опытом вирусы изменяли свои свойства. Постепенно вирус Иванова утратил свою неприступность: он уже легко прививался не только на кусочках "переживающих тканей", но и на живых организмах. Вирус "болотницы" значительно усилил свою интерференционную силу.
      Это уже не были вирус Иванова и вирус "болотницы": это были совершенно новые, никогда не существовавшие в природе "добрые вирусы".
      Но мало того: эти вирусы не были чем-то исключительным. В процессе работы выяснилось, что очень многие вирусы под влиянием внешних условий приобретают и укрепляют в себе интерферентные свойства. Уже было бы смешным гнаться за десятью граммами крови человека, больного болезнью Иванова; можно взять обыкновенный, часто встречающийся вирус и терпеливо перестраивать его.
      Но все же вирус Иванова был наиболее активным. Основное внимание интерферентный отдел обратил именно на него.
      Были произведены тысячи опытов, проведено множество испытаний на всех видах животных, - исследования близились к концу. И, наконец, девятого июня 195... года на заседании Ученого совета Микробиологического института руководитель интерферентного отдела доцент Рогов заявил, что группа готова впервые применить новые препараты для лечения человека.
      Решающий опыт наметили провести через месяц.
      Глава XXIV
      ПУТЕШЕСТВИЕ В ЮНОСТЬ
      Степан Рогов и Николай Карпов получили недельный отпуск и собрались съездить в Алексеевку. Степан хотел отчитаться перед правлением колхоза "Красная звезда" о своей работе за последние пять лет.
      Но вечером того же дня в Микробиологический институт пришла Галина и попросила друзей навестить Елену Петровну.
      Прошло более трех лет с того времени, когда Степан и Коля в последний раз были в квартире Великопольских.
      И вот вновь та же уютная гостиная. Вновь бабушка хлопочет у стола, ахая, что пирог подгорел. Вновь звучат в квартире задушевные мелодии Чайковского.
      Изменилось многое: в кресле между радиоприемником и окном, где обычно сиживала Галина, голубоглазый карапуз, смешно пыхтя, вырезывает из плотного картона самолет; Галина из девочки с соломенными косичками превратилась в красивую девушку, да и Коля Карпов и Степан Рогов уже не студенты, а научные работники. Но всем кажется, что все вокруг осталось прежним.
      Коля вновь добродушно подтрунивает над Галиной, Степан расспрашиваетоб успехах. И Галине приятно, что друзья, как и прежде, понимают ее.
      Она окончила школу с золотой медалью, завтра у них выпускной вечер, а поэтому и Степан, и Коля обязательно должны прийти... Куда поступит учиться - она скажет завтра, на вечере. Если желают знать, - пусть приходят.
      В эту минуту она и впрямь напоминает ту семиклассницу, которая с важностью рассказывала о незначительных школьных тайнах, переживала, что не решила задачу, и внимательно выслушивала советы, как легче заучивать географические названия.
      Галина спросила:
      - Ну, мама, что же это за "очень, очень важное", о чем ты мне говорила?
      Она стала совершенно иной, когда услышала, что не какой-то неведомой Леночке, а ей, Галине, написала Екатерина Васильевна свои последние слова.
      Она не заплакала, не расспрашивала - сидела неподвижная, строгая и смотрела в окно.
      Что видела она там, за окном, в синеватой мгле? Подземный город? Камеру смертников? Свою мать в ее предсмертные минуты?
      Степан Рогов вновь рассказал о подземном городе. Падение со скалы, пещера в толще горы, Долина смерти, ночь, когда профессор Браун создал свой антивирус, схватка в кабинете шефа и неведомый горный ручей, у которого очнулся Степан, проплывали и перед самим Роговым, и перед его друзьями, как кадры одного длинного, страшного фильма. Странно, но и Степан, сам переживший все это, уже воспринимал свое прошлое как нечто отвлеченное, как пролог к настоящей жизни, которая началась десять лет назад в этом же городе. Теперь было смешно вспоминать свои детские мечты об антивирусе профессора Брауна. Создана серия интерферентных вирусвакцин, и через неделю они будут впервые применены для лечения.
      Галина смотрела на Степана. Она придвинулась ближе, вслушиваясь в его слова. Ведь это было осуществление тех фантастических проектов, которые звучали вот тут, в этой же комнате, несколько лет тому назад!
      И когда Степан окончил говорить, Галина поднялась, обняла Елену Петровну и сказала:
      - Мама! Степа! Коля! Я хотела сказать вам завтра, - скажу сегодня: я хочу стать врачом... Я прочла много книг и знаю, что профессору Неговскому уже удается возвращать к жизни тех, кто умирает от потери крови или раны в сердце. В этот день - грустный и тяжелый для меня - я клянусь памятью своей матери, что буду бороться против смерти!
      Степан задумался. Перед ним возник образ Кати, совершенно явственно послышались ее слова: "Я верю в тебя Степа!.. Я знаю, вы меня вылечите...".
      Он не смог ее вылечить. Ее вылечат другие. Может быть, именно эта девушка, которая говорит сейчас так взволнованно, и добьется успеха. Ведь ее клятва от чистого сердца.
      Галина подошла к Степану и тихо сказала:
      - Степа, разрешите мне присутствовать при вашем опыте... Это будет мой первый шаг в медицину.
      - Хорошо, Галочка... Хорошо. - Степан крепко пожал ей руку и добавил: - Желаю большой, настоящей удачи. Мы будем бороться против смерти вместе!
      Друзья ушли. Галина долго стояла у открытого окна, провожая их взглядом, и шептала:
      - Мы будем бороться вместе! Вместе!
      ...Розовел горизонт. Предутренний легкий ветерок шевелил листья каштанов под окнами. Гудки паровозов звучали призывно, мощно.
      Так начинался новый день.
      Легкий электроход бесшумно выскользнул на широкую асфальтированную дорогу, обсаженную высокими густыми деревьями, и помчался вперед. Казалось, что это не машина несется со скоростью ста километров в час, а зеленый тоннель с голубым просветом вверху набегает на нее. И только когда с огромной быстротой проскакивала встречная машина, полностью ощущался бешеный темп движения.
      - Ух,хорошо! - восхищался Коля и, оборачиваясь к Степану, толкал его в бок. - Ну, умиляйся же, бесчувственный ты человек!
      Степан давно не был за городом, и эта автострада казалась ему дорогой в чудесную страну будущего.
      У поворота к Алексеевке Степан сел за руль сам. Он вел машину неуверенно, пустив ее на минимальную скорость, напряженно всматриваясь вокруг.
      Степь, простиравшаяся когда-то до самого горизонта, теперь распалась на отдельные клетки. Деревья стройными шеренгами протянулись вдоль полей; то слева, то справа от дороги, окруженные высокими ивами, поблескивали озера.
      У одного из таких озер, которой возникло на месте глубокой бесплодной балки, -Степан остановил машину. Он посмотрел на небо, затем перевел взгляд на пшеницу. Даже не верилось, что в этом году выпало очень мало дождей: пшеница была в человеческий рост, с тяжелым, наливающимся колосом.
      Степан взглянул на пруд - когда-то на дне этого оврага он собирал маленькие круглые камешки - "креймашки", как их называли. Тогда там было тихо и прохладно, с обрывов с тихим шелестом осыпалась земля, ползали медлительные, важные жуки... Теперь же темные глубины озера влекли своей таинственностью; плескалась и расходилась кругами вода; любопытные рыбы подплывали к самому берегу.
      Перед селом машина выскочила на пригорок. Отсюда было видно очень далеко.
      Степан свернул в сторону, к кургану. Уже темнело. Последние яркие отблески солнца отсвечивались на высоких перистых облаках, на землю ложились мягкие сумерки, из-за лесозащитных полос показался большой красноватый месяц.
      Все было и так, и не так, как прежде. Степан остановил машину, сел на камень и долго смотрел вдаль.
      И вдруг все вокруг пришло в движение. Ярко вспыхнули огни поселка, мимо кургана промчалось несколько автомашин с весело распевающими девушками, из парка донеслась музыка.
      - Степа, пора! - сказал Коля. - Но ты посмотри, посмотри! Да ведь это настоящий город!
      Николай Карпов остался все таким же неутомимым, жизнерадостным. Его ничто не изменило: ни течение времени, ни почтенное звание доцента. Проводив Степана к двухэтажному каменному дому правления колхоза "Красная звезда", он сразу очутился в толпе молодежи. Его сочли шофером Степана Рогова, и девушки наперебой расспрашивали о молодом ученом. Испуганно вытаращив глаза, Коля отвечал:
      - Ох, строгий! Его даже профессора боятся. Только войдет в институт, а к нему сейчас же подбегает какой-нибудь - бородища - во! - и кланяется: "Все, мол, сделано, как вы советовали". А ко мне он добрый. "Ты, говорит, мой самый лучший шофер. Ты, говорит, шофер не то что первого, а даже нулевого класса. Потому что, мол, любишь свою машину и после работы ее обязательно моешь и чистишь"... А ты, друг, вымыл сегодня машину?
      Парень, к которому так неожиданно обратился Карпов, растерянно покраснел, а девушки весело закричали:
      - Где там!
      - Куда ему!
      - Он так на танцы спешил, - чуть скаты не потерял.
      - Так-то! - поучительно сказал Коля. - Видишь, девушки смеются над тобой? Нет, так нельзя. Вот если бы ты на моем месте послужил у Степана Ивановича, ты бы понял, что значит шофер нулевого класса!
      Степан, который давно прислушивался к этой болтовне, высунулся до половины из окна и весело прокричал:
      - Девушки, не верьте ему: врет он все, хвастается! Вовсе он не шофер, и всего-навсего обыкновенный доцент.
      Карпов запротестовал.
      Степан, улыбаясь и немного завидуя жизнерадостности своего друга, отошел от окна. За столом сидели председатель колхоза, Митрич, незнакомая женщина и несколько незнакомых мужчин. Парторга не было видно, но Митрич предупредил вопрос Степана:
      - Ну, молодец, что не забываешь нас. Скоро и Николай Иванович приедет, он уже на втором курсе Сельскохозяйственной академии. Ну, рассказывай, как там у тебя дела?
      Митрич подергивал свою жиденькую бородку, охал и ахал, а время от времени поднимал указательный палец:
      - А что, не по-моему вышло? Говорил, что у нас будет свой профессор? Говорил! Доцент - это все равно, что недостроенный дом: одеть крышу-шляпу, вставить окна-очки, и, пожалуйста, - готов профессор!
      Общее собрание решили провести на следующий день, а в этот вечер почетным гостям, доцентам Микробиологического института Степану Рогову и Николаю Карпову, были показаны все достопримечательности колхоза.
      В центре, на холме, стояло высокое здание, залитое ярким светом, увенчанное скульптурой из нержавеющей стали.
      Внутри Дворец культуры казался еще более величественным. Большой зрительный зал был заполнен: как раз шла лекция об использовании атомной энергии. По временам в зале гасили свет, и на экране возникали кадры из научно-популярного стереофильма. Лектор показывал световым лучом основные детали турбоатомных агрегатов и объяснял, что в течение пятилетки потребность сельского хозяйства в энергии будет удовлетворена полностью.
      Когда лектор окончил и ответил на все вопросы, на трибуну поднялся другой человек. С большим трудом Степан узнал в нем Костю Рыжикова. Громко и уверенно, как человек, привыкший читать лекции. Рыжиков начал излагать проект второй гидростанции на реке Зеленой. Он объяснял довольно сложно, но его слушали очень внимательно: видно было, что технические выкладки не смущают слушателей.
      Митрич шепотом объяснил:
      - Это его проект. Константин Евдокимович сейчас работает главным техником электростанции и уже перешел на четвертый курс заочного Политехнического института. Ну, пойдем дальше, а то мы так и за месяц не успеем все осмотреть.
      Телевизор, библиотека, музыкальные классы, комнаты отдыха, биллиардная - все поражало в этом замечательном дворце.
      Николай Карпов не вытерпел:
      - Но скажите, в конце концов, сколько все это стоит? Вы, наверное, затратили миллионы!
      Председатель колхоза добродушно согласился:
      - Да, миллионы. А что же нам делать с этими миллионами? Солить, что ли? Ведь наш годовой доход составляет восемнадцать с половиной миллионов золотых рублей, каждая семья в среднем получает в год, если перевести на деньги, около сорока тысяч рублей, и большинство отказывается получать заработанные продукты. Да и действительно, зачем? У нас отличная фабрика-кухня.
      - Но ведь рациональнее вложить эти капиталы в строительство, например?
      - Мы не забываем ни того, ни другого, - вмешалась в разговор незнакомая девушка. - Наш дворец нам нужен так же, как и электрифицированный кирпичный завод, и механические мастерские. Хотя, пожалуй, он еще нужнее для новых людей, которым придется жить в коммунистическом обществе.
      Девушка, ответившая Николаю Карпову, была чем-то знакома Степану. Он тихо спросил у Митрича:
      - Кто это? Не дочь ли вдовы Матрены?
      - Она самая. Вылитая мать. Ведь это мы для них - помнишь? - строили дом у пруда. А Матрена еще водопровод требовала.
      Степан внимательно посмотрел на девушку. В двадцать лет стать секретарем комсомольской организации огромного колхоза, получить звание Героя Социалистического Труда! И это та самая девочка, которая осталась после смерти отца в семье из восьми человек...
      Девушка говорила о будущем:
      - Товарищи, посмотрите на план. Вот здесь мы уже начали строительство опытного животноводческого пункта и мичуринской станции. Мы создадим новые породы животных, новые сорта растений... Вы даже не подозреваете, какие у нас ребята! Мне кажется, что они смогут сделать все. Все, что возможно и невозможно!
      И Степан почувствовал; да, растет новое поколение. Это поколение с детства восприняло коммунизм как реальное, осуществляемое Завтра.
      Самоходные комбайны, электротракторы, лесозащитные полосы, электрифицированные конюшни, свинарники, умные и сложные машины для очистки и яровизации зерна - все, что Степан видел в тот и на следующий день, уже не поражало его воображения. Степан смотрел только на людей.
      Что - машины? Завтра будут созданы еще более совершенные, еще более умные. Но создавать их, управлять ими будут те люди, о которых секретарь комсомольской организации сказала так искренне и так просто: "Они смогут сделать все, что возможно и невозможно!"
      Глава XXV
      ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА
      Трудно описать, сколько волнений и тревог перенесли все сотрудники Микробиологического института за те дни, в течение которых проводился первый опыт с интерферентной вирус-вакциной. Людей приходилось гнать домой: никто не хотел отойти от двери, ведущей в антивирусный корпус, все предлагали свои услуги, взволнованно расспрашивали о результатах.
      Доценты Рогов и Карпов, кандидаты медицинских наук Снежко и Абраменко, старший научный согрудник Борзик, представитель Академии медицинских наук, секретарь партийной организации института профессор Петренко, директор института профессор Ивлев, профессор Кривцов, несколько специалистов-хирургов и терапевтов, наконец, Галина Сазонова уже несколько дней не выходили из антивирусного корпуса.
      Положение казалось очень серьезным. Процесс борьбы вирус-вакцины и вируса рака был длительным и тяжелым. Резкие колебания температуры, скачкообразные изменения кровяного давления и деятельности сердца больного заставляли ученых быть в состоянии непрерывной готовности. Каждая случайность, секундное промедление могли стоить жизни больному.
      О Кате Степан думал постоянно: и в тот момент, когда ввел больному препарат, и в тот, когда больной заявил, что ему лучше.
      Но после этого он уже ни о чем не мог думать. Неумолимый термометр показывал непрерывное повышение температуры. К концу третьего дня больной потерял сознание. У него начало сдавать сердце - то застучит сильно, то умолкнет совсем, словно прислушиваясь к напряженной борьбе, происходящей в организме.
      В одну из минут, когда казалось, что все окончено, Степан ввел больному камфору и выбежал в коридор. У него перед глазами стояла девочка, дочь больного, и слышалась ее мольба: "Вылечите моего папу!"
      Но что он мог сделать?
      Степан курил папиросу за папиросой, бегая из конца в конец коридора - семьдесят шагов туда, семьдесят назад. Время тянулось невыносимо медленно. Вот из операционной вышел профессор Кривцов, несколько раз жадно затянулся дымом, прислонился к стене, постоял так и вновь ушел, даже не заметив, что Степан с надеждой и страхом смотрит на него. Промчался санитар - он так спешил, что споткнулся на пороге и не ответил на оклик Степана.
      Степан не решался зайти в операционную, где происходила борьба, помочь которой он уже ничем не мог. Он быстро сбежал вниз по лестнице, забрался в глухой закоулок института и, прислонясь к холодной стене, начал считать медленные, тяжелые удары пульса.
      Уже начало смеркаться, когда послышался голос Галины, а затем и ее шаги. Она искала его, громко звала, и он, решив, что больной умер, медленно пошел к ней навстречу.
      Но Галина бежала к нему радостная:
      - Степан Иванович! Он жив! Кризис прошел!
      Степана охватило бешеное веселье. Он обнял Галину, поцеловал... Но тотчас же остановился и посмотрел на девушку со смущением. Все-таки он доцент, руководитель отдела. Разве можно проявлять такой телячий восторг? Что подумает о нем Галина?.. Еще обидится, чего доброго!... Но нет, она ничего не заметила, глаза у нее счастливо сияют, она так возбуждена и взволнована... И как удивительно она похожа на Катю!.. Нет, нет, все в ней иное: цвет волос, форма лица, рост и фигура... Но чем же - не этим ли взволнованным и доверчивым взглядом напоминает она ту, которую он любит?
      Он опустился на скамью, склонил голову на руки.
      - Степа, не надо так!.. Все идет хорошо!.. Профессор Чижов сообщает, что его исследования близятся к концу... Мы возвратим Катю к жизни... Обязательно возвратим!
      Степан медленно поднял голову. Нет, это была не Катя. Это была Галина - у нее все иное: голос, жесты, фигура, цвет глаз... Может быть, даже излишне сухо он сказал:
      - Пойдемте, Галочка!
      Галина не заметила перемены в настроении Степана. Она не спрашивала себя, почему таким светлым и жизнерадостным кажется ей этот угасающий день, почему так приятно итти рядом со Степаном и почему хочется, чтобы лестница была бесконечно .длинной. Она не понимала всего этого, но знала, что за Степаном согласна пойти куда угодно - на подвиг, на жертву. Ведь он победил смерть!
      Она посмотрела на часы, чтобы навсегда запомнить этот день, этот час.
      Это было девятого июля в восемь вечера.
      Посыпанная желтым песочком тропинка вьется между развесистых каштанов и кленов. По обе стороны дорожки - свежая сочная зелень. Цветы, радужные фонтаны, музыка из репродукторов. Смех на веранде. Веселые жизнерадостные люди в светлых пижамах...
      Что это - дом отдыха? Санаторий?
      Нет, это Онкологический институт - место, где излечивают от страшной болезни - рака.
      Такими вскоре будут они все, эти заведения, где борются за жизнь человека. Цветы и музыка, свежий воздух и веселые шутки, - разве не устремлены они к тому же, что и чудесные интерферентные вирус-вакцины? И не такими ли, без стонов, без страданий, видел больницы будущего седоволосый грустный юноша в советском госпитале через несколько месяцев после конца второй мировой войны?!
      Степан Рогов идет по аллеям, парка, здоровается с больными, расспрашивает их, шутит, и даже ему не верится в эти минуты: неужели это не сон? Ведь каждый из этих людей уже стоял на краю могилы.
      Рогов подходит к худощавому седому мужчине, который, лежа в шезлонге, что-то сосредоточенно жует.
      - Ну, как товарищ Дзюба, появился аппетит?
      - Ого, Степан Иванович! - мужчина смущенно улыбается и прячет пирожок в карман. - Скажу вам откровенно: никогда в жизни столько не ел! Не успеешь шагу ступить - так и хочется что-нибудь положить в рот. А когда вы мне говорили неделю назад об аппетитене верил. Искренне вам говорю, не верил!
      - Да, да! - пожилая женщина подошла к Рогову и смотрела на него благодарными, счастливыми глазами. - Я тоже не верила. Ну чем, думаю, помогут те уколы? И лишь после десятого...
      Мужчина, улыбаясь, перебил:
      - Вас хоть кололи! А мне хотя бы для приличия показали бы какой-нибудь шприц! Дают микстуру, а я от нее, как чорт от ладана! "Ну ее к дьяволу! - кричу. - Пил, пил, - надоело! Дайте умереть спокойно!.." Нет, Степан Иванович, честное слово, вы хотя бы для проформы делайте уколы. А то - никакой тебе солидности!
      - Хорошо, хорошо, товарищ Дзюба! - Степан, улыбаясь, идет дальше. Не впервые слышит он такие пожелания - и шутливые, и серьезные. Никак не привыкнут люди, что можно без мук вылечиться от страшной болезни. Им хочется слышать латинский язык, видеть хитроумные приборы, терпеть боль, - так кажется более надежным... А все это теперь излишне. Можно просто сказать больному: "У вас - рак. Предписываем вам такую-то вакцину. Через месяц выздоровеете".