Степан Рогов выдвинул гипотезу использовать для борьбы с болезнями явление интерференции вирусов - вражду одних видов микроорганизмов с другими в живом организме. Уже давно было замечено, что некоторые из болезней находятся в состоянии взаимной вражды. Так, например, публиковались данные, что свинка и ветрянка задерживают развитие коклюша, корь и воспаление легких благоприятно воздействуют на протекание столбняка и даже развитие такой страшной болезни, как рак, задерживается под влиянием рожистого воспаления.
      Когда Степан рассказал о своем замысле Петренко, тот улыбнулся:
      - Что, вновь живой антивирус? Ну-ну! Это все-таки более реально, чем препарат Брауна. Да кстати Степа... - Петренко вдруг оживился. - Я, кажется, раскрыл "тайну антивируса".
      - Какого антивируса? - Степан смотрел на Петренко удивленно.
      - Ну вот! Неужели забыли? Так называемого универсального антивируса Брауна. Помните ли вы вот это?.. - Петренко полез в ящик стола и вынул лист бумаги, испещренный формулами.
      - Семен Игнатьевич, где вы взяли этот листок?
      - Это копия. Советую вам всегда снимать копии с уникальных документов... Что-то напоминали мне эти формулы, но что - никак не мог вспомнить. Но вот позавчера, перечитывая труды академика Костырина, я обратил внимание на одну страницу, показавшуюся мне удивительно знакомой. Да вот, посмотрите сами.
      Доцент Петренко вынул толстенную книгу "Органические соединения" и развернул ее. Степан впился глазами в страницу. Да, это было почти дословное повторение доказательств Брауна! На странице из рукописи немецкого профессора нехватало лишь одной, заключительной формулы. В книге академика Костырина под этой формулой было написано:
      "Цитоплаза - псевдобактерицидный фермент. На длительный срок тормозит жизненную деятельность микробов, но имеет непреодолимую склонность к саморазрушению. Цитоплаза принадлежит к нестойким перенасыщенным углеродным соединениям. Теоретически и практически доказано, что любая попытка перестроить молекулу цитоплазы с целью стабилизации или изменения ее свойств оканчивается неудачей. Фермент или разрушается, или теряет способность тормозить жизненные процессы у микроорганизмов. Этот препарат так навсегда и останется интересным примером мнимо-полезного лечебного средства: использовать его для лечебных целей абсолютно невозможно".
      - Ну что, теперь понятно? - Петренко положил руку на книгу. - Вот вам и разгадка тайны антивируса Брауна.
      - Семен Игнатьевич, но ведь Браун для изготовления своего препарата использовал вирус "Д", то есть видоизмененный вирус бешенства...
      - Вот-вот, Степа, я и сам в первую минуту задумался именно над этим. Но у академика Костырина есть ответ и на этот вопрос. Позже ты прочтешь, а сейчас я тебе коротко объясню... Браун изготовил цитоплазу, но считал, что это лишь промежуточный этап. Считая вирус "Д" молекулой белка, он хотел присоединить к ней молекулу цитоплазы и таким образом создать живую молекулу антивируса. Но Браун ошибся: цитоплаза лишь блокировала живые частицы вируса "Д", сделала их временно бездеятельными, а так как в растворе, вероятно, остался излишек цитоплазы, препарат получил возможность тормозить на некоторое время развитие и прочих вирусов.
      Доцент Петренко умолк и задумался.
      - Степа, скажите, на протяжении какого времени исследовал Браун свой уже готовый препарат?
      - Дней десять, не больше.
      - Так вот; если бы он проследил за препаратом на протяжении хотя бы двух месяцев, он убедился бы в его непригодности. Академик Костырин приводит аналогичный случай с ящуром: лишь через два месяца цитоплаза разрушается полностью, и болезнь вспыхивает с новой силой.
      - Да, Семен Игнатьевич... - Степан тщательно изучал титульный лист книги. - Скажите, а не случилось ли, что кто. либо позаимствовал у другого эту идею?
      - Э нет, Степа. Эта книга вышла в 1944 году. Ни Браун ее не видел, ни академик Костырин не подозревал о брауновском "антивирусе". Но одновременные открытия не представляют собой ничего удивительного... Не на это обращают внимание, Степа! - голос Петренко прозвучал строже. - Два ученых одновременно сделали одинаковое открытие. Один считал свой препарат невероятно могущественным. Другой написал: "Использовать для лечения абсолютно невозможно"... И так случилось не потому, что Браун был неталантлив. Он искал наощупь, вслепую, ошибочно объяснял то, что находил. Он не знал главнейших и важнейших законов природы, - не знал диалектического материализма!
      На заседаниях студенческого научного кружка было прослушано двенадцать рефератов на тему "Перспективы развития микробиологии". Не все гипотезы заслуживали внимания - очень трудно предложить что-то новое, проложить тропинку вперед, в неведомое будущее. Но несколько рефератов, в том числе и Степана Рогова, были одобрены единогласно. Авторы этих работ по совету Кривцова и Петренко решили начать подготовительные опыты на избранные ими темы.
      А в заключение доцент Петренко рассказал кружковцам всю историю с антивирусом профессора Брауна. Он говорил, а в голове была неотступная мысль: "История с антивирусом - не закончена. Почему во время опытов в нашем институте препарат оказался совершенно бездеятельным? Цитоплаза разрушается лишь в живом организме, в ампуле она должна была сберечься от разложения".
      Этот вопрос еще оставался неясным.
      Глава XIX
      НОВОЕ ОТКРЫТИЕ
      В один из весенних дней четвертая группа второго курса готовилась к экзаменам в малом читальном зале Медицинского института.
      Читальный зал - святая святых. Здесь запрещены разговоры даже шопотом, а тот, кто кашлянет, сконфуженно оглядывается по сторонам. Тихо-тихо в зале, только шелестят переворачиваемые страницы, поскрипывают перья, да первая весенняя муха звонко бьется о стекло.
      Степан Рогов отложил книгу в сторону и обеспокоенно взглянул на часы.
      "Где же Николай? - думает он. - Полулекарский экзамен не шутка: надо тщательно готовиться, а он прогулял уже четыре часа".
      Недовольно сдвинув брови, Степан вновь погружается в чтение.
      Кости, сочленения, мышцы... - все латынь, все на память...
      "Но где же, в конце концов, Коля?"
      Проходит еще час. Беспокоится уже не один Степан. Таня Снежко шепчет:
      - Как по-твоему где он? Неужели забыл, что через два дня экзамен?
      А еще часом позже, когда Степан и Таня уже были готовы отправиться на розыски, с грохотом распахнулась дверь читального зала.
      - Друзья! - кричит с порога Коля, размахивал небольшой книжечкой в зеленом переплете. - Все пошло вверх тормашками! С ног на голову или с головы на ноги - не знаю!..
      Заведующая библиотекой побагровела от негодования: впервые за много лет нарушен тщательно оберегаемый ею рабочий режим.
      Но сегодня на Карпова не действует ее убийственный взгляд.
      - Софья Ильинична, простите! Я должен всем объявить! Ребята! В магазине на Пушкинской продается вот эта книжица. Он вновь потрясает книгой в зеленой обложке. - Если не купите сейчас - будете бегать за нею по всему городу, как бегал я. Здесь написаны невероятные вещи: утверждается, что вирусы и микробы могут взаимно переходить друг в друга, что их можно превращать в кристаллы, что из абсолютно стерильных веществ можно выделить микроорганизмы!.. Э, да всего не расскажешь! Спешите, ребята!
      Рабочей сосредоточенной тишины как не бывало. Студенты вскакивают с мест, подбегают к Карпову и, убедившись, что он не обманывает, опрометью бросаются к двери.
      - А кто же автор? - кричит кто-то с порога. - Как название?
      Перекрывая шум, Карпов в который раз повторяет:
      - Зернов!.. Г. М. Зернов "Микроорганизмы".
      Через несколько минут в зале снова водворяется тишина. Но на этот раз в нем почти никого нет. На столах в беспорядке разбросаны портфели, сумки, конспекты, книги. Заведующая библиотекой укоризненно качает головой. Карпов, сделав невинные глаза, оправдывается:
      - Вот ей-богу, Софья Ильинична, больше не буду! Разве через сто лет. Ведь такие открытия бывают очень редко!..
      Степан и Таня лихорадочно перелистывают книгу, и чем глубже они постигают ее смысл, тем больше проникаются к автору чувством уважения. Да, такие открытия бывают раз в сто лет.
      - Послушайте, в чем дело! - горячо говорит Карпов Софье Ильиничне. - Сто лет назад Парижская Академия наук присудила премию знаменитому микробиологу Пастеру за то, что он доказал невозможность самозарождения жизни на земле в наше время. Почти сто лет считалось неопровержимым фактом, что если прокипятить в запаянном сосуде культуру микробов, то они погибают навсегда... И вот теперь советский ученый доказал, что, в конце концов, премия была присуждена Пастеру незаслуженно. Опыты профессора Зернова парадоксальны, невероятны: он берет культуру микробов, кипятит ее в течение суток, высушивает, обрабатывает ацетоном, растирает в мельчайшую пыль, смешивает с разведенной кислотой, кипятит вновь... И после всего этого он снова получает живые исходные микробы! Но пусть это кажется не таким уж удивительным, - в конце концов, микробы туберкулеза очень стойки, они могут долго выдерживать высокую температуру и воздействие кислот, - но утверждение о том, что все - буквально все! - микроорганизмы могут существовать в виде микробов и в виде вирусов?! А доказательство того, что все микробы и вирусы могут быть превращены в кристаллы?! А объяснение сущности вакцин и иммунитета?!
      В тот же вечер студенты четвертой группы прочли книгу вслух и, ошеломленные, долго сидели молча. Наконец Лена Борзик робко спросила:
      - Но объясните, друзья, как же теперь? Ведь Пастер доказал, что, прокипятив хирургические инструменты, мы не внесем в рану инфекцию при операции. А консервы? Ведь они-то все же не разлагаются!
      - А, Пастер, Пастер! - пренебрежительно махнул рукой Коля Карпов. - Он задержал развитие микробиологии на сто лет!.. Правда, Степан?
      - Не совсем так. - Степан резко захлопнул книгу. - Ты рассуждаешь упрощенно. Разве можно предположить, что во времена Пастера кто-нибудь доказал бы то, что доказал профессор Зернов? Ведь даже простейшие микробы тогда являлись загадкой, а о существовании вирусов никто и не подозревал. Пастер установил, что микробы при кипячении обезвреживаются для организма, а разве сейчас что-либо изменилось? Разве теперь, когда профессор Зернов доказал огромную стойкость микробов, мы отбросили правила стерилизации? А разве то, что Зернов доказал наличие живых микроорганизмов в пенициллине, считавшемся стерильным, заставит нас отказаться от этого препарата? Ведь дело не в этом, друзья! Дело в том, что теория Зернова - новый шаг познания. Профессор Зернов впервые дал настоящее материалистическое объяснение наблюдаемым фактам. Микробы не погибают при кипячении, но они переходят в фильтрующуюся форму, которая для организма безвредна... Понимаете - безвредна! А Пастер сделал вывод: безвреден микроорганизм, не прививается ни на каких средах - значит убит. Пастер для практической медицины сделал очень многое. Плохо,. конечно, что своим авторитетом он подавил все дальнейшие попытки исследования условий существования микробов. Но в этом виноват уже не столько он, сколько последующие поколения ученых. Они слепо верили Пастеру, считали законом каждое его утверждение.
      - Степа, но ведь, кажется, вирусы были открыты еще при жизни Пастера?
      - Да, Ивановский открыл вирусы еще в тысяча восемьсот девяносто втором году. Он же первым выделил кристаллическую форму вируса табачной мозаики. Позже многие из вирусов болезней растений были выделены в кристаллическом виде...
      Николай перебил:
      - Прости, Степа! Ты знаешь, что мне пришло в голову? Для того чтобы растение жило и развивалось, нужен азот. Азот из воздуха добывают специальные бактерии, которые размножаются на корнях бобовых растений. Чтобы обогатить почву азотом, мы специально сеем бобовые там, где можно было бы сеять пшеницу, например... А теперь представьте: по способу профессора Зернова мы готовим тысячи и тысячи тонн кристаллического порошка азотобактерий и вносим его в почву... Можно будет снимать невиданные урожаи - это будет самое лучшее бактериологическое удобрение! Честное слово, братцы, давайте займемся этим вопросом!
      Таня Снежко улыбнулась:
      - Ах, Коля, Коля! Да ведь ты еще не знаешь методики превращения микробов в кристаллы!
      - А мы спросим об этом у профессора Зернова.
      - И ты думаешь, что он тебе все расскажет?
      - А что у нас - капиталистическая страна? Патент на свою методику Зернов возьмет?
      Таня укоризненно посмотрела на Карпова.
      - Да не в патенте дело и не капиталистическая страна у нас... но рядом-то с нами - капиталистические! Ты вот мечтаешь создать бактериологическое удобрение, а фашисты только и думают о том, чтобы изготовить против нас тысячи тонн бактерий чумы. Вспомни японский процесс! Нет, такие открытия пока что надо держать в. тайне.
      Действительно, в книге ни слова не упоминалось о методике исследований. Но Степан Рогов и не искал намеков на то, каким путем профессор Зернов со своими сотрудниками добился разгадки природы вирусов. Студенту-второкурснику было еще рано думать о том, чтобы проверить выводы, казавшиеся невероятными. Но он внимательно, по многу раз, перечитывал каждое из общих положений профессора Зернова, чувствуя, что отныне микробиология стала на твердый, правильный путь.
      Иммунитет... Много раз о нем говорил профессор Браун, много раз об иммунитете читал Степан и в популярных брошюрах, и в солидных монографиях, но только теперь раскрылась сущность иммунитета.
      Превращение микробов в вирусы... Часто бывает, что человек явно болен туберкулезом, а палочку Коха найти не удается. Вместо нее обнаруживаются какие-то вирусные частицы. Считалось, что это - случайные вирусы, вирусы-попутчики... При заболевании сыпным тифом иногда обнаруживают кроме сыпнотифозного вируса также и микроб "протей"... Считалось, что это - микроб-попутчик... И вот только теперь выяснилось, что это не исключение, а правило: каждый микроорганизм может находиться в разных стадиях.
      Степан подчеркнул в книге фразу: "...разделение микроорганизмов на вирусы и микробы абсолютно неправильно..." - и улыбнулся, вспомнив тот день, когда они с Карповым, впервые встретившись, разделили будущие "сферы влияния".
      - Коля, помнишь: "Ты будешь по микробам, а я - по вирусам"?
      Карпов оторвался от книги, непонимающе взглянул на Степана и засмеялся:
      - Да, да, Степа! А надо бы просто сказать: вместе будем работать!
      Поднявшись, он устало расправил плечи и подошел к Степану:
      - Ты знаешь, в который раз я перечитываю книгу и думаю: как все же усложняются наши науки. Возьми хотя бы микробиологию. Раньше все было просто: вирус так вирус, микроб так микроб. Нашел возбудителя болезни, создай вещество, которое убивало бы его, - и с болезнью покончено... А теперь - ничего не понять: который тут вирус? Который микроб?
      Степан захохотал:
      - У тебя получилось точно по Маяковскому:
      ...не верь
      ни единой версийке.
      Который москит
      и который мускат,
      И кто персюки
      и персики?
      Но нет, Коля, можно понять все, - не нужно только искать мнимой простоты и не нужно стараться втиснуть всякий факт в узкие рамки правил. Ты знаешь, как говорит профессор Кривцов? "Исключение? Нет, дорогой, - это исключение до поры до времени. А затем это исключение дает начало новому, более глубокому правилу".
      - Да... - задумчиво протянул Коля. - А знаешь, мне бы хотелось видеть профессора Зернова, поговорить с ним. Наверное, он высокий, стройный, красивый... Молодой. Человек, создавший такую замечательную теорию, обязательно должен быть молодым.
      Степан улыбнулся:
      - Ты опять упрощаешь, Коля... А мне, наоборот, профессор Зернов представляется человеком невысокого роста, почтенных лет, седым, со спокойным, внимательным взглядом. А впрочем, да, он молод. Он должен быть молод духом, как все энергичные и сильные люди.
      Оба замолчали. Стоя у открытого окна, откуда дышал свежий весенний ветерок, они засмотрелись в пространство.
      Могли ли предположить они, что именно в эту минуту за сотни километров отсюда, в одном из пригородов Москвы, профессор Зернов точно так же стоял у окна, задумчиво глядя в ночную мглу? Могли ль они знать, что именно в эти минуты он находил решение проблемы, которая возникнет перед ними через несколько лет?
      ЧАСТЬ 3
      ТОРЖЕСТВО ЖИЗНИ
      Глава I
      ЛЮДИ И ТЕОРИИ
      Прошло три года. Каждый день в отдельности, смотря по обстоятельствам, мог быть необычно коротким или невероятно длинным, но, связываясь в недели, месяцы, они бежали как бесконечная лента конвейера. Каждый день приносил нечто новое: он не был таким, как вчерашний, и отличался от завтрашнего, но никаких выдающихся событий в жизни наших героев не произошло.
      Второкурсники стали пятикурсниками. Четвертая группа распалась на три отделения, но попрежнему была дружна. Таню Снежко избрали секретарем комсомольской организации факультета. Николай Карпов ведал культурным отделом профкома. Степан Рогов стал ученым секретарем студенческого научного общества.
      Лена Борзик влюбилась в Мишу Абраменко, и, судя по тому, что Миша стал необыкновенно внимателен к ней и рассеян, - не без взаимности.
      А отношения Тани Снежко и Николая Карпова все еще оставались неопределенными. Они не могли обходиться друг без друга, но постоянно спорили: и как "общественные деятели" профкома и комсомольской организации, и как студенты одного отделения одной группы, и просто как друзья.
      Как ни странно, все, даже наиболее сложные, общественные дела решались быстро, а какая-нибудь мелочь, - например, спор о том, будут ли при коммунизме моды и модницы, - заставляла их часами просиживать друг против друга и доказывать, доказывать, доказывать... Но всем было ясно: именно в такую странную форму вылилось взаимное влечение двух хороших друзей, двух людей, желающих быть всегда вместе и не решающихся сказать это прямо.
      Однажды вечером, когда Таня и Николай, как обычно, о чем-то спорили, в комнату профкома вошел Степан. Он залюбовался, глядя на друзей. Красота Тани была своеобразной: белокурые, с золотистым отливом волосы, темные брови, слегка вздернутый нос, жаркий румянец щек - все гармонировало с ее озорными лукавыми глазами. Николай был красив строгой мужской красотой. Резко очерченный подбородок, высокий лоб,, слегка выдающиеся скулы делали его лицо волевым, и лишь глаза - карие, добрые - да упрямо торчащий хохолок меднокаштановых волос все еще придавали его лицу выражение милой непосредственности.
      Глядя на них, Степан ощутил необыкновенный прилив нежности.
      Друзья! Хорошие, настоящие друзья!.. Что если бы на свете не было дружбы? Все вокруг стало бы мертво и бессодержательно.
      Тихо подкравшись, Степан обнял их за плечи:
      - Ну, не стыдно ли в такую ночь отсиживаться в профкоме, вести схоластические споры? Вы настолько увлеклись, что даже не заметили меня, а я целый час стоял за вашими спинами, выжидая паузы... да так и не мог дождаться.
      Странно: ни Таня, ни Коля не нашлись, что ответить. А Степан свел их головы так, что белокурые волосы сплелись с медно-каштановыми, и грустно сказал:
      - Скоро расстанемся, друзья... Может быть, ненадолго, но все же расстанемся.
      Он выпустил их головы, пододвинул стул и шутливо запричитал:
      - На кого ж вы меня покидаете?! Пропаду я без вас, сиротина!
      И Коля, и Таня расхохотались. У них уже исчезло минутное смущение. Николай с комической важностью погладил Степана по голове:
      - Мое бедное бородатое дите! Даже не побрилось сегодня от огорчения!.. Куда же оно собралось уезжать?
      - Да я недалеко, а вот Таня...
      - Что - Таня?
      - А Таня - на Дальний Восток.
      - Куда?
      У Николая вдруг исчез шутливый тон. Он спросил серьезно, даже встревоженно. Так же серьезно, но заинтересованно, Таня переспросила:
      - На Дальний Восток? Куда же именно?
      - Еще не знаю. Я только что от Ивана Петровича. Там был Петренко из Микробиологического. Они говорили о том, что в мае на Дальний Восток будет послана комплексная эпидемиологическая экспедиция.
      Таня вскочила с места:
      - Ну, ну?
      - Профессор Кривцов порекомендовал Петренко взять наших студентов.
      - И кого же?
      Друзья сгорали от нетерпения, а Степан умышленно тянул:
      - По алфавиту?
      - Как угодно, только говори быстрее!
      - Ну, пусть по алфавиту: Мишу Абраменко, а значит и Лену Борзик... Николая Карпова, а значит и Таню Снежко.
      - А вот и не значит! Ничего не значит! Но мы все равно поедем, правда Коля?
      Николай вместо ответа сплясал лезгинку, затем подскочил к Степану и неожиданно чмокнул его в щеку. Степан рассмеялся:
      - Ошибся адресом! Ведь не я с тобой еду, а Таня.
      - Нет, брат, не отвертишься! Зачем тебе Ленинград? Мы поедем вместе!
      - Действительно, Степа, в Ленинград ты не опоздаешь никогда. А там... - Таня, копируя Николая, стала в позу: ...Тайга-тайга, широкие просторы!
      Коля подхватил:
      - Болота, комары и мошкара!.. Э, нет, братцы, это действительно замечательно! Если ты, Степан, не поедешь...
      - Так что случится?
      - Объявлю бойкот!
      - Нет, друзья, не могу. Сегодня я долго беседовал с Иваном Петровичем, и он мне рассказал такую вещь, что "ахнешь!" - как он всегда говорит. У ленинградского профессора Климова есть чрезвычайно интересные факты, которые подтверждают мои предположения - помните, я вам рассказывал, - о возможности создания противораковой живой вакцины. Поверьте, друзья, мне будет очень грустно без вас, но... Я готов был отложить поездку к Климову на год, но Иван Петрович говорит, что надо ехать теперь же.
      На несколько секунд установилась грустная пауза, но затем вновь победило возбуждение. Заговорили о предстоящей экспедиции. И хоть до намеченного срока оставалось очень много времени, Николай требовал составить список необходимого, продумать каждую мелочь. Он даже предложил завтра вечером созвать "конференцию" всех кандидатов в члены экспедиции.
      Степан посмотрел на него с улыбкой:
      - Ну и горячая голова! Да ведь завтра - четная среда!
      Коля почесал затылок: по четным средам они вдвоем со Степаном навещали Галочку Сазонову. Но он не сдался - слишком уж велико было нетерпение, - подбежал к телефону, быстро набрал номер и закричал в трубку:
      - Миша?.. Ты знаешь что-нибудь?.. Не знаешь?!.. Э, брат, тут такие дела, что ахнешь!". А Лена где?.. Никаких театров, говорю я тебе!.. Пусть пропадут, в другой раз пойдешь!.. Коля посмотрел на часы: - Через двадцать минут мы будем у тебя.
      Таня смотрела на него с ласковой улыбкой, а Степан подошел и погладил Кольку по волосам:
      - Мое бедное безрассудное дите! Все ему не терпится!
      Николай сделал страшные глаза, но потом рассмеялся:
      - Пойдем!
      За эти три года на лице Петренко появилось больше морщин, в волосах - больше серебра. Время оставило свои мелкие царапины в память пережитых волнений и тревог, напряженной работы, бессонных ночей. Но что - седина? Что - морщины? Семен Игнатьевич чувствовал себя сильным и молодым. Он привык судить о темпе жизни не по морщинам и имел все основания считать этот темп стремительным.
      Как будто совсем недавно в институт пришел худощавый, большеглазый аспирант Ивлев. Казалось, что не аспирантом ему быть, а сидеть да сидеть на институтской скамье. Но вот уже нет аспиранта Ивлева, а есть доктор медицинских наук, профессор Ивлев, заведующий вирусным отделом Микробиологического института. Молодец!
      Научные сотрудники Федорцева и Борейко защитили кандидатские диссертации. Трубицын готовит докторскую. Растет, растет молодежь!
      Петренко было приятно, что и он не отстает от молодежи: защитил докторскую диссертацию, написал учебник для вуза, получил звание профессора. Но личный успех казался незначительным на фоне общих успехов института. Особенно радовала работа вирусного отдела: противогриппозная вакцина создана. Это было огромнейшим достижением: десятки научно-исследовательских коллективов страны годами бились над решением этой проблемы, и лишь открытия профессора Зернова да работа Ивлева по изучению изменчивости ультравирусов помогли институту добиться успеха.
      Профессор Петренко поднялся и посмотрел на часы. Десять. Надо идти в вирусный отдел на пятиминутку.
      Пятиминутка уже началась.
      Профессор Ивлев - заведующий вирусным отделомизлагал основные тезисы своей новой книги о происхождении вирусных болезней человека. Тезисы были чрезвычайно интересными, и сотрудники слушали его очень внимательно. Некоторые, видимо, не соглашались с отдельными положениями и что-то записывали в свои тетради.
      Профессор Петренко ознакомился с тезисами Ивлева заранее и теперь только наблюдал за людьми.
      Вот один из новых сотрудников зевнул, прикрыв рот ладонью, и Петренко подумал, что он пока лишь исполнительный и аккуратный служака, для него наука еще не стала делом жизни. Постепенно и он втянется в общий ритм работы, однако с ним надо поговорить.
      Вот доцент Борейко недовольно фыркнул и поморщился. Молодец. Значит заметил недостаточную фактическую обоснованность положения Ивлева о взаимообмене вирусами растительного и животного миров... Вот уже и Ковалев не выдерживает, - сейчас начнется спор.
      И спор, действительно, возник.
      Петренко ушел только тогда, когда окончилась затянувшаяся пятиминутка. Он был очень доволен. Раньше, когда вирусным отделом руководил Великопольский, этого не было. Великопольский лишь инструктировал, не выслушивая ни возражений, ни советов.
      "Правильно сделала партийная организация, что настояла на освобождении Великопольского от заведования вирусным отделом", - подумал Петренко.
      Он решил зайти к Великопольскому. Антон Владимирович готовился к защите докторской диссертации о предраковом расположении организмов, и Петренко хотел узнать, как идет дело.
      - Ну, Антон Владимирович, как ваши канцерогенные? - спросил Петренко, входя в лабораторию.
      - Спасибо. Хорошо. Заканчиваю.
      - Вы все один?
      - Не хочется отрывать людей, да и работы немного. Опытные данные уже давно получены, сейчас делаю теоретические обобщения.
      - Да, Антон Владимирович, вы должны основательно поработать именно над этим. Ваши предварительные соображения, с которыми вы мне разрешили ознакомиться, настраивают меня очень пессимистически. Мне кажется, что они глубоко ошибочны.
      - Ну, Семен Игнатьевич. - Великопольский выпустил колечко дыма, отогнал его рукой и улыбнулся: - Ведь эти соображения основаны на достоверных фактах.
      - Что ж, факты - основа ткани. Но если эти крепкие нити затканы гнилой пряжей, - гнилой будет вся ткань. Простите, что выражаюсь иносказательно. Следует сказать прямо: происхождение и протекание раковых процессов вы, насколько я понял, объясняете с точки зрения формалистов.
      Великопольский, упрямо сжав губы, не ответил, перевел разговор на другую тему, сделав вид, что его не задели слова Петренко, только в глазах мелькнуло пренебрежение.
      - Канцерогенные (канцерогенные вещества) - некоторые химические соединения, ускоряющие развитие раковой опухоли у подопытных животных.
      "Среды" у Великопольских стали традицией.
      Галина, которая обычно подолгу задерживалась в школе, в этот день стремглав мчалась домой. С семи вечера она начинала волноваться, что гости не придут, то и дело посматривала на часы и бросалась к окну. Вглядываясь в темень, она прикрывала лицо руками и прижималась к стеклу так, что ее воинственный носик становился совсем плоским.
      Это были ее гости - "Галочкины гости", как говорили все в доме, - и она никому не уступала своей привилегии открывать друзьям дверь, принимать от них пальто и приглашать в гостиную. И хотя она прекрасно понимала, что Степан и Коля приходят не к ней и не ради нее, уже одна возможность сказать подругам в школе:
      "Я не могу остаться сегодня, у меня - гости!" - делала ее взрослой в собственных глазах.
      Подругам было по пятнадцать-шестнадцать лет и они посматривали на Галину, как ей казалось, несколько пренебрежительно. Ей исполнилось всего лишь четырнадцать, она ни в кого не влюблялась, но, даже не отдавая себе отчета в этом, слегка завидовала Рае, которая была влюблена в учителя физики и под строжайшим секретом рассказывала об этом своим одноклассницам.
      Нет, ей вовсе не нравился физик - высоченный блондин с бесцветными и невыразительными глазами. Такого полюбить просто невозможно.
      Она думала о длинном физике, о Рае, о любви вообще. Было непонятно: что же такое любовь? Можно любить маму, Славика, бабушку, любить кататься на коньках, любить шоколадные конфеты. Какое-то всеобъемлющее и вместе с тем непонятное слово! В книгах оно звучало торжественно, волнующе.
      Вот мама любит Антона Владимировича. Но почему это совсем не похоже на ту любовь, о которой писала Татьяна Ларина?
      И Антон Владимирович вовсе не такой, чтобы его стоило любить. Он какой-то чрезмерно рассудительный, холодный, презрительный...
      Она запуталась в своей оценке Антона Владимировича. Ей хотелось отыскать какое-то одно слово, которое выразило бы всю сущность ее отчима, но такого слова не было.
      Отчим бывал ласковым, но почему-то эта ласковость не привлекала; он иногда сердился, но его гнев не был страшен; он улыбался, когда говорил маме что-нибудь неприятное, и глаза у него при этом становились холодными и злыми.
      Вот Степан и Коля совершенно другие. Степан - прямо герой. Сколько он пережил, сколько видел. Но при нем сразу пропадало желание смеяться, хотелось сесть, сложив руки, как на уроке, и вставать отвечая. А Коля... с ним легко, хотя он слишком снисходительно относится к ней - словно к ребенку. Если бы Коля был моложе лет на семь, возможно, с ним было бы хорошо дружить. Однако неизвестно, захотел бы дружить с ней он.
      Галина подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрели огромные удивленные серые глаза. Вздернутый нос, худенькие плечи, до чего же противная! А сзади торчали все те же крысиные хвостики соломенного цвета.
      Разозлившись, она показала язык своему отражению.
      В это время раздался звонок. Галина бросилась к двери. На ходу она взглянула на часы - было ровно восемь. Гости никогда не опаздывали.