Татьяна Сергеева. Детектив на диете - Рваные валенки мадам Помпадур

Дарья Донцова

Рваные валенки мадам Помпадур

Глава 1

Жизненные трудности лучше всего переживать в красивой обуви.

Я отошла от витрины магазина, моментально ступила в лужу, прикрытую палой листвой, и оказалась почти по щиколотку в воде. Ноги сразу промокли. Ну кто бы мог подумать, что в начале осени в Москве ударит мороз, с неба посыплется дождь, повалит мелкая крупа, а на тротуарах заварится грязная каша? Я планировала купить себе симпатичные теплые сапожки этак недели через три, а они понадобились уже сегодня. К сожалению, в последние годы зимой улицы Москвы поливают какой-то гадостью, и мои прошлогодние ботиночки с опушкой из цигейки пришли за пару месяцев в полнейшую негодность. На них, правда, не проступили противные белые разводы, которые появлялись на обуви в прежние годы, когда дворники высыпали на мостовые килограммы соли. Но ботиночки скукожились, покрылись трещинами, мех напоминал шубу плохо выбритого ежа, а платформы – куски дерева, обглоданные термитами. Интересно, из чего сделан реагент, который в газетах называются «экологически безопасным»? Его готовят из реактивных отходов? Или, может, используют отбросы химического производства? Впрочем, я не специалист и не буду злопыхать – вероятно, смесь, которую щедро выплескивают поливальные машины, на самом деле не наносит вреда природе, просто я купила некачественную обувь. А еще у меня в джипе щетки никак не могут очистить ветровое стекло, а лишь гоняют по нему туда-сюда некую субстанцию, более всего похожую на жидкое масло.

Я горестно вздохнула, шагнула из лужи и незамедлительно попала в другую. Мне захотелось заплакать, но я занялась аутотренингом. Спокойно, Танечка, это всего лишь маленькая, совсем незначительная неприятность. Голос разума моментально заглушил вопль эмоций. Ага! Незначительная неприятность! Ну-ка, походите в насквозь мокрых туфлях во время стихийно возникшего холода! Мне срочно нужны новые сапоги, и я отлично знаю, какие именно. Недавно видела в глянцевом журнале замечательную модель – нечто вроде валеночек из овчины. Удобная подошва, на такой не поскользнешься, замша пропитана специальным составом, на ней не задерживается ни грязь, ни вода, и главная фишка – внутри мех, очень тепло, уютно, ну прямо как в домашних тапочках. Москвички уже оценили прелесть новинки, я сейчас на многих вижу валеночки, их называют угги. Вон идет девушка в розовых, чуть поодаль – женщина лет сорока, в ярко-синих. Обе торопятся по своим делам, а я, как дура, мокну в луже. Но где купить угги? Мне они ни разу не попались на глаза – может, я захожу не в те магазины?

Я выбралась из очередной лужи и посмотрела на мобильный. На работе надо быть через час, а вон там, на расстоянии вытянутой руки, возвышается огромный торговый центр. Есть время в него заглянуть, авось мне повезет, и там найдутся вожделенные угги. Впрочем, я так основательно промокла, что готова купить любую сухую обувь! А еще очень хочется горячего кофе и булочку с корицей. Конечно, с моим весом лучше ограничить себя в мучном и сладком, но от постоянной диеты у меня портится настроение. Поэтому я решила: в понедельник, среду, пятницу и воскресенье питаюсь зеленью и пью пустую воду, зато во вторник, четверг и субботу ем, что заблагорассудится. Можете мне не верить, но за год я потеряла почти двадцать кило, и сейчас, когда становлюсь на весы, стрелка замирает около цифры 70. Правда, сегодня понедельник, день салатных листьев, но нет правил без исключений: я промокла и могу заболеть. А всем известно, что лучшая профилактика простуды – это горячий сладкий латте и пара плюшек. Есть запретную выпечку я собираюсь не потому, что обжора, а исключительно ради сохранения здоровья.

Договорившись с собственной слабо сопротивлявшейся совестью, я вошла в просторную галерею магазина, повернула голову и чуть не завизжала от радости.

Прямо по курсу в витрине стояло многоцветье уютных сапожек из овчины. Не веря своим глазам, я ринулась в торговую точку и спросила у продавца, меланхолично дремавшего за прилавком:

– Это угги?

Парень приоткрыл глаза и безо всякого энтузиазма ответил вопросом на вопрос:

– Что вы хотите?

– Угги, – в полном восторге повторила я.

– Мы ими не торгуем, – фыркнул юноша и попытался снова уснуть.

Я расстроилась, но потом еще раз оглядела армию изделий из овчины и возмутилась:

– Да ваш магазин забит угги, или уггами, не знаю, склоняется ли название.

Продавец молча сопел в углу. Меньше всего он хотел заниматься покупательницей, но я была полна решимости обзавестись обновкой, поэтому, бросив взгляд на беджик, который украшал свитер лентяя, громко сказала:

– Александр! Немедленно очнитесь!

Юноша вздрогнул и с трудом сфокусировал взгляд на мне.

– Что вы хотите?

– Угги, – сердито ответила я.

– Мы ими не торгуем, – зевнул Александр.

– А то, чем заполнены витрины, на самом деле – босоножки? – ехидно осведомилась я. – Или вьетнамки?

Моя настырность пришлась Александру не по вкусу, он скривился и заявил:

– Мы работаем лишь с качественным товаром, элитным, предлагаем вещи повышенной ценовой категории. Угги – ширпотреб, в них каждая вторая рассекает. А вы стоите в бутике «Дугги-плаза», который принадлежит фирме «Мадам Помпадур».

Я заморгала.

– У вас не угги, а дугги?

– Абсолютно верно, – снисходительно кивнул Алексндр.

– А в чем разница? – заинтересовалась я.

Продавец оттопырил нижнюю губу:

– Угги шьют из старых дряхлых баранов, а дугги производят из шерсти сумчатых годовалых зебрят серо-голубой породы. Учтите, ни одно животное не погибает, его просто вычесывают. Я зря сказал «шерсть», это – пух. Дугги производят лишь в одном селении Африки, там вот уже на протяжении нескольких столетий обитает популяция сумчатых зебр. Стадо немногочисленно, поэтому в год производится лишь двести пар, они шьются вручную, обрабатываются соком местного дерева и становятся стопроцентно водонепроницаемы. Никакой химии не применяется.

Я решила поймать парня на мелком вранье:

– А краска? У вас обувь всех цветов радуги!

Александр вдруг улыбнулся.

– Традиционный вопрос человека, который привык пользоваться дешевкой. Розовые сапожки получены из пуха сумчатого зебренка, который питался побегами растения, смахивающего на нашу свеклу, синий и голубой свидетельствуют о том, что животное жевало местную глину, зеленый, ясное дело, – траву. Вам понятен процесс? Хотите померить?

Я попыталась пошевелить онемевшими от холода пальцами, не смогла и попросила:

– Несите!

Александр исподлобья взглянул на меня:

– Должен сразу предупредить: дугги имеют одно отрицательное качество. Тот, кто их надел, больше никогда не снимает. После нашей обуви невозможно пользоваться ничем иным. Это все равно что из «Жигулей» пересесть в «Роллс-Ройс». У нас есть три цвета сапог вашего размера: индиго, ярко-зеленый и апельсиновый.

– Мне лучше синий, – быстро решила я, – он подо все подойдет. А как вы определили размер?

– Я профессионал, – торжественно заявил парень.

Когда я сбросила со ступней мокрые туфли, продавец вдруг спросил:

– У вас на ногах гольфы?

– Да, а что? – удивилась я.

– Снимите их, они промокли, – посоветовал юноша.

– Разве можно мерить сапоги босиком? – возразила я. – Это негигиенично и неудобно.

Александр улыбнулся:

– Если наденете дугги, то больше их не снимите, поверьте, сразу купите.

Я решила не спорить с ним и всунула ноги в сапожки.

Если вы мужчина, то навряд ли поймете мои ощущения. Но если женщина, то представьте: весь день вы провели на пятнадцатисантиметровой шпильке. Бегали в лодочках по офису, носились по лестницам, стояли в кабинете у шефа, встречали и провожали деловых партнеров, не присели ни разу, а потом ехали домой в вагоне метро, где не нашлось свободного места, шли пару кварталов пешком. Вползли в подъезд – увидели на лифте табличку «Не работает». Вскарабкались на пятнадцатый этаж, наконец-то очутились в своей квартире, со стоном сбросили с ног изобретение мадам Помпадур[1], сняли колготки и всунули распухшие, отчаянно ноющие ножки в просторные, уютные, родные домашние тапочки. Несчастные пальцы наконец-то вырвались из тесных объятий узкого мыска, пятка опустилась вниз, перестало ломить поясницу, а голени больше не сводит судорога. Вот оно, счастье работающей женщины, избавление от шпилек.

– Ну и как? – с любопытством поинтересовался Александр.

– Невероятно, – прошептала я, – настоящее блаженство. Тепло, мягко, удобно, восхитительно, потрясающе…

– А еще модно, – снисходительно добавил продавец, – и сразу скажет знающему человеку о вашем безупречном материальном положении. Угги может приобрести любой, а вот дугги доступны лишь избранным.

– Сколько они стоят? – прошептала я.

Александр ткнул пальцем в ценник, прикрепленный к коробке.

– Сколько? – ахнула я. – Может, здесь случайно написали цену всего ассортимента?

Продавец пошел к кассе.

– Дугги – элитный товар. Это только на первый взгляд кажется, что они слегка дороговаты.

Я сглотнула слюну, «слегка дороговаты» – да расчудесные сапожки стоят немереных денег!

– Но посмотрите на ситуацию с другой стороны, – запел парень, – дугги вечны, носите их пятнадцать лет – и ничего с ними не случится. Если разделить цену на пятнадцать, потом еще раз произвести деление на двенадцать, то что мы имеем? Мелочь. Год хождения в потрясающе роскошных сапогах обойдется вам в стоимость тарелки с пельменями. Я вас убедил? Похоже, вы меня не поняли. Взглянем на положение с третьей стороны. Думаю, ваш муж…

– У меня нету супруга, – остановила я продавца.

Александр улыбнулся, словно кот перед тарелкой с мясом.

– А дети?

Я помотала головой:

– Нет.

– Престарелые родители? – не успокаивался парень.

– Какое отношение семейное положение имеет к покупке сапог? – вздохнула я.

Александр резко оживился:

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но у вас хорошая работа и соответственно нормальный оклад. И на что вам его тратить? Вы заслужили роскошную обувь, вам, красивой женщине, она необходима. И вспомните, дугги стоят всего ничего, если рассчитать цену их носки за один год. Впрочем, я не имею права настаивать.

Я стояла в уютных сапожках и понимала, что не могу их снять. В чем-то Александр прав: я хорошо зарабатываю и не имею близких родственников, живу в квартире Димона вместе с его кошками, бабушками и подругой Лапулей. Хозяин не желает брать с меня деньги за приют, поэтому я стараюсь почаще покупать продукты и всякие хозяйственные мелочи, но мои расходы были бы намного больше при наличии детей и супруга. А моим лапкам никогда не было так комфортно, как сейчас.

– Вот ложка, – нежно прокурлыкал Александр, протягивая железку с длинной ручкой.

– Зачем она мне?

– Чтобы надеть мокрые холодные туфли, – пояснил продавец, – если снимете уютные теплые дугги, то в чем пойдете? В своей обуви! В этом году после лета сразу наступила зима.

Я посмотрела на скукоженные баретки, представила, как натягиваю на ноги влажные гольфы, с трудом влезаю в покоробленные туфли, выхожу на улицу, попадаю в очередную лужу…

– Можно уйти в дуггах? – помимо воли спросила я, а руки уже открывали сумку, где лежал кошелек.

– Конечно, – обрадовался продавец, – я упакую в коробочку ваши… э… э… ботинки. Поверьте, вы сделали абсолютно правильный выбор. И я еще из скромности преуменьшил срок жизни дугг, рассчитал на пятнадцать лет, а по-честному, следует брать двадцать. И что у нас выйдет, ну-ка… ну-ка…

Александр схватил калькулятор:

– Да вы в них бесплатно ходите! Еще и оставите их внукам! Дугги с вами навечно! Навсегда! Можно их в гроб надеть, будете шикарно смотреться!

Я заморгала, а парень со скоростью испуганного таракана засунул мою кредитку в терминал, снял нужную сумму и заявил:

– Носите на здоровье, радуйтесь каждый день, дугги и летом хороши! В них весь Голливуд круглый год рассекает.

Я, забыв про кофе и булочки, вышла на проспект и двинулась к машине. Господи, как хорошо! Тепло, уютно, мягко, никаких каблуков и платформ. Боже, благослови сумчатых зебрят из Африки, спасибо вам, ребятки, за то, что поделились со мной своим пухом! Зеленой вам вкусной травки и прочих лакомств побольше.

Глава 2

В кабинет Приходько я ворвалась с десятиминутным опозданием, обнаружила там, кроме Федора, незнакомого мужчину и Димона, который с легкой укоризной посмотрел на меня, а потом – демонстративно – на большие настенные часы.

– А вот и наш начальник оперативно-следственного отдела, – спокойно сказал Приходько.

– Доброе утро, – заулыбалась я, усаживаясь за стол, – извините великодушно за опоздание, попала в пробку. Не знала, что у нас в полдень совещание.

Димон незамедлительно пнул меня под столом ногой. Коробок отлично знает, что затор на дороге – отговорка. Наши машины снабжены спецсигналами: сиреной, крякалкой, квакалкой, стробоскопами, вдобавок на джипах особые номера, при взгляде на которые гаишники разом слепнут, глохнут и немеют. Даже если на глазах у дорожно-патрульной службы я нагло развернусь через две двойные сплошные линии, дорожные полицейские и бровью не поведут. А еще они не имеют возможности проверить мои документы. Приди кому-то из них в голову идея остановить мой внедорожник, я продемонстрирую особый талон, на котором стоит печать и волшебное слово «Аляска». Какое отношение к ГИБДД имеет часть земли, некогда проданная российским царем Америке, я понятия не имею. Заламинированный прямоугольник был мною продемонстрирован лишь однажды в ситуации, когда от скорости моей машины зависела жизнь двоих детей. Я испытала легкий шок, увидав, как гаишник сначала вытянулся, отдал честь, а потом перекрыл все движение и сказал: «Хорошей вам дороги». Но Коробков в курсе, что я не стану пугать народ на шоссе, торопясь в магазин, и не считаю совещание у Приходько достойным поводом для включения сирены.

Я пнула Димона в ответ и улыбнулась во весь рот. Начальник похлопал рукой по столу:

– Прошу внимания. Давайте познакомимся. Это Иван Сергеевич Добров.

Мужчина кивнул, а шеф продолжил:

– Дмитрий и Татьяна займутся вашим делом. Я оставлю вас для детального разговора. Не торопитесь, изложите свою проблему, мои сотрудники непременно вам помогут.

Я проводила Приходько взглядом – он величественно прошествовал к двери – и подавила вздох. Кто мне объяснит, почему одни люди нам нравятся, а другие нет? Федор умный, образованный, внешне вполне симпатичный человек. Он сменил на посту Чеслава[2], и, надо отдать ему должное, изо всех сил старается подружиться с членами бригады. Для начала он повысил меня и Коробка в должности. Мы теперь начальники отделов. Соответственно выросли и оклады, а это, согласитесь, весьма приятно. Правда, у нас с Димоном пока нету подчиненных, мы руководители и исполнители в одном лице. Приходько не лебезит перед нами, он не стал резко перестраивать работу бригады. Если речь заходит о Чеславе, Федор высказывается о предшественнике с уважением и не упускает случая подчеркнуть: я тут у вас недавно и не пытаюсь изменить не мною заведенные правила. Замечания босс отпускает исключительно по делу, он всегда мил, не орет и добился повышения бюджета бригады. Димон заполучил кучу новых технических штучек и безмерно счастлив. А вот мне Приходько не по душе. Почему? Нет ответа. Мое чувство нельзя объяснить логически. Федор хорош со всех сторон, но я от него не в восторге.

Димон кашлянул, я опомнилась и взглянула на клиента:

– В чем ваша проблема?

Иван Сергеевич взял со стола стакан с водой, сделал несколько глотков и смущенно сказал:

– Придется долго рассказывать.

– Мы никуда не торопимся, – приободрил его наш компьютерный гений.

– Привыкли к задушевным беседам, – улыбнулась я.

– Как-то неудобно вываливать перед вами семейные проблемы, – смущенно сказал Добров, – поверьте, я не пришел бы сюда, не посмел бы беспокоить людей, которые занимаются особо тяжкими преступлениями, убийствами, похищениями. У меня в семье все живы. Пока.

– Пока? – повторила я. – Вы подозреваете, что кто-то готовит на вас покушение? Партнеры по бизнесу?

Иван Сергеевич смутился еще сильнее.

– Я владею фирмой, которая производит натуральную косметику из российского сырья. Начал бизнес с нуля, на голом энтузиазме, сейчас он приносит стабильный доход. Конкуренция на рынке велика, зайдите в магазин и найдете там огромный выбор товара от иностранных и российских фирм. Чего только нет! Кремы, лосьоны, сыворотки, все с сильным действием, но я сделал ставку не на городского избалованного покупателя, а на сельского потребителя, который до сих пор и душой и умом остался в двадцатом веке, не доверяет новым технологиям, не понимает слов типа «дермобразия», «эксфолиант», «пилинг». У меня все очень простое, родное.

– Лосьон «Рассвет» и «Роза», крем «Любимый»? – спросила я. – Во времена моего детства у нас в ванной стояли такие.

– Точно! – обрадовался Димон. – А я помню коробочку с пудрой «Лебедь», круглую, картонную, с красной крышкой.

– Вот-вот, – кивнул Добров. – Мои автолавки ездят по провинции, там до сих пор именно подобный ассортимент пользуется спросом. Ну зачем бабушке нанотехнологии? Ей удобнее с привычным мылом и шампунем «Малыш» без слез. В общем, я никому не мешаю, супердоходов не имею, но на безбедную жизнь мне хватает.

Иван Сергеевич слегка расслабился, откинулся на спинку стула и опять заговорил. Чем дольше длился рассказ Доброва, тем больше я недоумевала. Ну что ему от нас надо?

Иван Сергеевич воспитывался одинокой мамой, которая без оглядки любила его. Анна Егоровна была неглупа, не устраивала единственному сыну скандалов, когда тот приводил в гости девушку, наоборот, всегда угощала потенциальную невесту чаем. А потом говорила Ивану:

– Какая милая девочка! Ваня, женись поскорей, хочу умереть, зная, что ты в хороших руках.

Добров, обожавший мать, пугался и отвечал:

– Ну уж нет. Придется тебе обо мне еще сто лет заботиться. Нам и вдвоем очень даже хорошо.

Но Анна Егоровна отчаянно хотела устроить семейное счастье сына и в конце концов свела Ванечку с дочерью Марии Николаевны, своей коллеги по работе. Скромная, тихая Любочка училась в институте на археолога. Ей, несмотря на все ее хозяйственные таланты, светила судьба старой девы. Люба не ходила на танцульки, не бегала с подружками в кино, не гуляла допоздна с мальчиками. Мать воспитывала дочь в строгости, потребовала от нее сначала золотой медали, а потом ждала диплома с отличием и защиты кандидатской диссертации.

Когда Любочка принесла маме «корочки», выданные ей как новоиспеченному специалисту, Мария Николаевна устроила дочь в один из музеев, а потом сказала:

– Ну, а теперь пора подумать и о семье. Надо, конечно, писать кандидатскую, но следует и личной жизнью заняться.

Любе тоже хотелось простого женского счастья, поэтому она стала присматриваться к своему окружению в надежде найти себе пару. Увы, коллеги по работе оказались преимущественно одного с ней пола. В поле зрения маячило лишь двое мужчин; сами понимаете – рабочих, электриков, охранников Люба в расчет не принимала. Обе относительно подходящие кандидатуры, старший специалист Владимир Каминский и завотделом Алексей Николаевич Бутров, были докторами наук, профессорами, творческими, талантливыми людьми и вполне приятными внешне мужчинами. Оба часто ездили за границу, хорошо одевались, имели машины и квартиры. Но, главное, они были авторитетами в своей области, а Любу всегда привлекали увлеченные люди. Красавец-блондин-мачо, озабоченный исключительно походами в парикмахерскую и имеющий состояние, полученное в наследство от богатых родителей, не мог заинтересовать Любочку Казакову, ей требовался творческий человек: пусть он будет беден, зато внутренне интересен. Каминский с Бутровым отвечали всем требованиям молодой женщины, но роману мешало простое обстоятельство: оба были женаты. А уводить отца от детей Казакова не собиралась, ей не позволяли моральные принципы.

Видя, что дочь остается без кавалера, мать забеспокоилась, и в конце концов они с Анной Егоровной решили поженить своих детей.

Брак, заключенный под давлением родителей, неожиданно оказался счастливым. Через девять месяцев после свадьбы Любочка родила дочь Надю, спустя еще двенадцать появился сын Сережа. Бабушки пестовали внуков, Иван Сергеевич затеял свой бизнес; Любочка, которой самоотверженно помогали и мама, и свекровь, не бросила работу, стала правой рукой профессора Бутрова, ездила с экспедициями на раскопки, написала две книги и пользовалась заслуженным авторитетом у коллег. Любу хорошо знали коллеги из других стран. Она владела двумя иностранными языками, поэтому, когда в музей приходило приглашение на международный симпозиум или конференцию, директор не колебался в выборе. Немаловажным фактом было и то, что Добров гордился своей женой и оплачивал ее поездки. Музей не тратился ни на билеты, ни на гостиницу, ни на суточные для Любочки.

Если в коллективе кто-то и был недоволен заграничными вояжами Любы, то ему приходилось молчать или идти к директору с более сильными козырями, которые могли бы побить свободное владение языками, профессионализм и материальное благополучие Добровой. А таковых людей, что понятно, вообще мало, поэтому через некоторое время приглашения уже стали именными, они начинались со слов «Madam Dobrov».

Люба сблизилась с женой Бутрова Галиной, у нее наконец-то появилась настоящая подруга.

Пять лет семья жила в полном счастье, а потом кто-то на небесах решил, что Добровы исчерпали положительный лимит, и открыл их личный ящик Пандоры[3].

У Сережи обнаружили лейкоз. Иван Сергеевич поднял на ноги всех, усиленно лечил сына, покупал самые современные лекарства, привозил лучших специалистов. Ребенок мужественно терпел болезненные манипуляции, но в конце концов врачи произнесли сакраментальную фразу:

– Простите, медицина бессильна.

Сережа умер на руках у родителей и перепуганной сестры. Смерть ребенка – страшное испытание для его родных, очень часто семья не выдерживает его и распадается. Но Добровы сплотились и продолжали жить вместе.

Когда боль от утраты Сережи слегка отпустила Ивана с Любой, на них обрушилось еще одно ужасное известие: у Нади диагностировали ту же болезнь, что и у брата.

Не дай бог кому-нибудь пережить то, что испытали отец с матерью. Правда, врачи попытались утешить Добровых, сказав:

– У Надежды картина не столь трагична, не следует терять надежду.

Фраза прозвучала ужасным каламбуром, Люба впала в истерику, Иван Сергеевич заработал гипертонию, но махнул рукой на свое здоровье и бросился спасать девочку. Все началось сначала, стерильные боксы, лекарства… Положение усугублялось депрессией, в которой пребывала Наденька. Маленькая девочка видела, как мучительно уходил младший брат, и впала в отчаяние.

– Я умру, – плакала она, – Сережу не спасли, значит, и мне не помогут.

Иван пытался взбодрить дочку, но та лишь рыдала, говоря:

– Мы близнецы, у нас одна судьба.

– Солнышко, – пытался вразумить ее Иван, – вы не двойняшки, родились с разницей в двенадцать месяцев.

– Нет, нет, – мотала головой Надя, – это не считается. Мы всегда были вместе, нас звали неразлучной парочкой. Я уже не маленькая, все понимаю.

Любой доктор скажет вам, что психологический настрой больного не менее важен, чем лекарства и уколы. Если человек сдался и решил умереть, спасти его невозможно. Состояние Нади делалось все хуже, и сейчас ей требуется пересадка костного мозга.

Иван Сергеевич запнулся, снова выпил воды и продолжал:

– На беду, дочери невозможно подобрать донора: я не подошел, по базе ей тоже никого не нашли. Нужно подождать, вероятно, появится подходящий человек, но пока его нет, а время бежит, понимаете? Вся надежда на вас.

Димон нахмурился:

– Но что мы можем?

Добров отвел в сторону глаза, а я сказала:

– Я плохо разбираюсь в медицине, но слышала, что лучше всего обратиться к родственникам, родителям, братьям, сестрам. Отец не совпал по параметрам, но мать? Она определенно подойдет.

Игорь Сергеевич глубоко вздохнул:

– Люба отказывается сдавать пробу.

Мне показалось, что я ослышалась.

– Отказывается сдавать пробу? Не хочет спасти умирающую Надю? Но почему?

Добров сложил руки на груди:

– Не знаю, думаю, она боится. Костный мозг для Сережи брали у нее, жене потом было очень плохо, она долго восстанавливалась. Доктора говорят, что это рутинная манипуляция, отработанная, она хорошо переносится здоровым человеком. Когда встал вопрос с Сережей, Люба первая ринулась сдавать анализы. А сейчас она увиливает, придумывает странные оправдания. Объявила себя больной, показывала градусник с высокой температурой, начала демонстративно кашлять.

– Вот видите, – с облегчением воскликнула я, – она подцепила грипп. У человека, зараженного вирусом, нельзя брать костный мозг.

Добров полез в карман и вытащил мобильный с большим экраном.

– Отличная техника, – не выдержал Димон, – с хорошей видеокамерой и кучей других примочек.

Иван Сергеевич нажал на кнопку:

– Смотрите.

Мы с Коробковым наклонились над телефоном. На экране появилось изображение женщины, она стояла в ванной у раковины, спиной к тому, кто вел съемку.

– Моя жена, – тихо пояснил Добров. – Смотрите, она открывает аптечку, достает градусник и…

– Подставляет его под струю воды, – пробормотала я. – В детстве, когда мне ну очень не хотелось идти в школу, я решила провернуть такой же фокус, но не сообразила, что отметка «42» удивит родителей, поэтому была разоблачена и примерно наказана. Люба притворяется больной?

– Да, – выдавил из себя Добров.

– Вы следили за супругой? – удивился, в свою очередь, Димон.

Иван Сергеевич взлохматил пятерней волосы.

– Нет. Я увлекаюсь видеосъемками, запечатлеваю семейные праздники, делаю любительские кинофильмы. Ну, конечно, это слишком громко сказано – «кинофильмы», так, ленты для домашнего просмотра. У Любы пятнадцатого ноября день рождения, в связи с болезнью Нади ни о каком празднике речи не идет. Но нельзя же оставить жену без внимания. Я спросил: «Какой подарок ты хочешь?» Она ответила: «Пусть Надюша выздоровеет. Пожалуйста, не трать деньги ни на кольца, ни на серьги. Я считаю аморальным радоваться драгоценностям и другим подаркам, когда дочь на краю гибели». И тогда я решил подготовить сюрприз, тайком снять видео о жене, смонтировать и показать ей в день рождения. Люба поймет, как я люблю ее. Вот такая глупая идея.

– Очень романтично, – сказала я. – Купить шубу легко, весь вопрос упирается в деньги, а вот потратить личное время – намного сложнее.

Внезапно моя правая нога начала чесаться. Я поелозила ею под столом и продолжила:

– Люба не подозревала о съемке?

– Нет, – ответил Иван.

– Вы сказали ей, что видели манипуляцию с термометром? – заинтересовался Димон.

– Весь день мучился, собирался с духом, – промямлил Добров, – а потом решился.

– И что жена ответила? – не успокаивался Коробок.

Иван Сергеевич убрал сотовый в карман.

– Она заплакала и спросила: «Ты считаешь меня вруньей, которая не хочет помочь дочери? Я просто вымыла термометр».

– Покажите запись еще раз, – сказал Димон.

– Пожалуйста, – пожал плечами Добров, снова вытаскивая телефон.

– Можно поставить замедленный режим? – попросил Коробков.

– Без проблем, – ответил Иван.

Я уставилась на экран. Зеркало, справа полочка, на ней три зубные щетки в стаканчиках и один тюбик под названием «Нокко»[4]. Я сама пользуюсь такой пастой, мой стоматолог сказал:

– Это дешевое средство российского производства, стоит копейки, но очень хорошее, реально укрепляет десны.

Паста оказалась действенной, признаки пародонтита исчезли после трехмесячного применения «Нокко». Одна беда – на вкус и запах белое кремообразное вещество отвратительно. Паста воняет каким-то лекарством и не содержит отдушек, маскирующих горечь.

Еще было видно бутылочку с жидким мылом «Машенька», бальзам для губ «Веселый Мишка»[5] и несколько полотенец, все с принтами на тему мультиков.

Люба протянула руку и распахнула аптечку, я невольно отметила, что на дверце красуются наклейки: лошадки, собачки, феи. Похоже, семейный быт строился вокруг Надюши. Ванную украшали для девочки, а родители пользовались детскими средствами гигиены. Жаль, не видно, что у них стоит на бортиках ванны, не удивлюсь, если там гель для мытья «Розовый слон» и шампунь «Малышам».

Женщина сунула термометр под струю, потом вынула и вытерла.

– Она его не мыла! – заявил Димон. – Не брала мыло, не терла пальцами, держала градусник пару секунд под водой, и все.

– Верно, – печально подтвердил Иван Сергеевич.

– Тань, не заметила ничего интересного? – поинтересовался хакер. – Твой глаз-алмаз ни на что не зацепился?

– Почему у вас нет детской пасты с ягодным вкусом? – удивилась я.

Иван Сергеевич положил ногу на ногу.

– Моя мама была стоматологом, и я отлично знаю, как важно сохранить здоровые зубы. Наденька любит мыло для рук с запахом персика, пену для ванны, от которой разит жвачкой, я не протестовал. Хотя сам выпускаю хорошие средства, приобрел для дочери импортную продукцию, но зубную пасту предпочитаю «Нокко». Здесь я тверже скалы. Сам ее произвожу и уверен в качестве. Вот вырастет Надя и скажет мне «спасибо», от всех этих апельсиновых добавок эмаль портится.

Добров замер, потом сгорбился и прошептал:

– Если она, конечно, вырастет.

Я поежилась, на лице Ивана Сергеевича явно читалось горе, а глаза оставались пустыми, они напоминали пуговицы.

Глава 3

Димон отвернулся к окну, а я опять спросила:

– Что вы от нас хотите?

Иван Сергеевич лег грудью на стол.

– После того как Сережа заболел, я изучил большое количество литературы и знаю: родители не всегда годятся в доноры, но, как правило, один из них может спасти ребенка. Я сразу поторопился в лабораторию сдать анализы и выяснил, что не подхожу. Но Люба должна подойти. Мать вообще чаще с ребенком во всем совпадает. Пожалуйста, узнайте, почему она отказывается! Уговорите ее! Умоляю!

Мы с Димоном переглянулись.

– Понимаете… – осторожно завел хакер. – Мы занимаемся несколько другими вопросами, они связаны с раскрытием преступлений.

– Очень сочувствуем вашему горю, – подхватила я, – но вам лучше обратиться к психологу, психотерапевту, мы не компетентны в вашей проблеме.

– Ха! – выкрикнул Иван Сергеевич. – Все мозгоправы шарлатаны, дают глупые советы, а дурочки вроде Любы на них ведутся и давай все их указания в жизнь воплощать! К психотерапевту придется годами ходить, все они одно твердят: «Вашу проблему быстро не решить, необходимо проводить длительные сеансы, в течение года как минимум». Но у нас нет двенадцати месяцев на душеспасительные беседы. Нет! И я не уверен, что Люба согласится пойти на это, она всегда смеялась над теми, кто обращался к психотерапевтам. Жена говорит: «Со своей головой самому разбираться надо».

– Может, ваша мать или теща попробуют выяснить правду? – робко предложил Димон.

– Они умерли, – сухо сказал Иван. – И моя мать, Анна Егоровна, и теща, Мария Николаевна. Никого нет!

– Вы упоминали лучшую подругу жены Галину, – вспомнила я, – супругу ее начальника, профессора Бутрова.

Добров опять потянулся к воде.

– Она тоже покойница, скончалась от язвы желудка. Никого нет! А счет идет на дни. Придумайте что-нибудь.

Я разозлилась на Приходько. Он определенно знал о проблеме Доброва, ему следовало категорично отказать Ивану Сергеевичу, но Федор не захотел выглядеть сволочью в глазах владельца косметической фирмы и отвел сию роль нам с Димоном.

– Умоляю, – прошептал Иван Сергеевич, – вы последний шанс Надюши. Посмотрите.

Добров вынул бумажник, открыл его и сунул мне под нос. Я увидела фотографию ничем не примечательной девочки. Простое круглое личико, серо-голубые глаза, темно-русые волосы, чуть крупноватый нос и широкий подбородок. Не красавица, но и не дурнушка, таких детей много, они не привлекут ничьего внимания. Среднестатистическая российская малышка.

– Правда, она прелестна? – воскликнул Иван Сергеевич. – В дневнике одни пятерки. После смерти Сережи она сказала: «Я буду отличницей, чтобы вас радовать!» И держит слово, ни одной четверки! Еще она великолепно рисует, у дочери божий дар. Пожалуйста! Умоляю! Найдите подход к Любе! С женой что-то происходит, я теряюсь в догадках! Это «что-то» не дает ей стать донором. Федор сказал, что вы часто работаете под прикрытием, внедряетесь в какую-нибудь организацию, входите в чужую семью, прикидываясь дальним родственником, и можете все разведать. Неужели смерть маленькой девочки ничто по сравнению с пойманным преступником? Я заплачу любые деньги! Продам бизнес.

Я отодвинула фотографию:

– Мы попытаемся.

Димон опять пнул меня под столом.

– Мы попытаемся, – повторила я, – но не гарантируем успешного результата. Если Люба отказывается помочь родной дочери, значит, причина весьма серьезна. А у нас мало времени. Мы не психотерапевты, годами одним делом не занимаемся. Надеюсь, вы понимаете: ваша жена не раскроет душу посторонней женщине. Мне надо с ней подружиться.

Иван Сергеевич стал судорожно ломать пальцы.

– Вчера Надюше начали давать новейшее, очень мощное лекарство. Это последняя попытка остановить болезнь медикаментами. Курс рассчитан на две недели. Если анализы улучшатся, у нас появится шанс. Если нет, потребуется срочная трансплантация.

– Четырнадцать дней, – щелкнул языком Димон, – мало как-то.

– Значит, надо успеть, – остановила я Коробка. – Начнем прямо сейчас. Димон, рой информацию по своим каналам. Нужно выяснить Любину биографию в мельчайших деталях. А вы, Иван Сергеевич, ответьте на мои вопросы. Заранее прошу извинить, если они вам покажутся бестактными, но времени на соблюдение китайских церемоний у нас нет. Если я поинтересуюсь интимными подробностями вашей жизни, не возмущайтесь, не конфузьтесь, а отвечайте быстро, четко, ясно. Необходимо срочно придумать мне легенду, причем такую, чтобы Люба пошла на доверительный контакт со мной.

…Около шести вечера я вошла в здание музея изящных искусств[6] и спросила у гардеробщицы:

– Где здесь отдел профессора Бутрова?

– Ступайте по коридорчику до двери с номером семь, только бахилки наденьте, – доброжелательно ответила старушка.

Я взяла у служительницы голубые полиэтиленовые мешочки, натянула их на дугги и, засунув руку в голенище, почесала лодыжку.

– Только Алексея Николаевича нет, – продолжила пенсионерка, – из сотрудников осталась одна Любовь Доброва, все в пять уходят, а она в последнее время до девяти сидит – видно, книгу пишет.

Я поблагодарила милую старушку, быстро добралась до кабинета, постучала, услышала вежливое «Входите», сделала глубокий вдох и выдох, призвала на помощь все актерские способности и вошла в большую комнату, заставленную столами и шкафами и заваленную всякой ерундой.

Худенькая светловолосая женщина оторвалась от толстой папки:

– Вы ко мне?

Я прищурилась:

– Ищу сотрудников профессора Бутрова.

– Я его заместитель, Любовь Доброва, – представилась дама, взяла со спинки стула шаль и закуталась в нее.

– Любовь Доброва? – повторила я. – Удивительное дело. Вы до невероятности похожи на мою соседку по парте Любочку Казакову. Мы дружили с первого класса. Ах, какие потрясающие пироги пекла ее мама Мария Николаевна! К сожалению, когда мы перешли в пятый класс, мои родители уехали из Москвы, и общение прервалось.

Люба привстала:

– Как вас зовут?

– Зина Савельева, – представилась я, – вернее, теперь Панферова. Я закончила университет в Екатеринбурге, вышла замуж, родила дочь – в общем, все как у людей. Муж, правда, не особенно много зарабатывает, теперь мужчины не добытчики, он преподает русский язык и… О Господи! Извините! Я разболталась до неприличия! Вы просто поразительно похожи на мою любимую подружку Любочку, поэтому я и начала трепаться.

Доброва привстала:

– Зина! Вот это встреча! Я Люба Казакова, Доброва – моя фамилия по мужу.

Я отступила на шаг:

– Не может быть.

– Невероятно, – подхватила Люба, – прости, но ты…

– Здорово потолстела и изменилась, – улыбнулась я, – время не красит. Меня понесло в стороны после рождения дочки.

– И у тебя были темные кудрявые волосы, – сказала Люба.

Я засмеялась.

– Ну, это не проблема! Мужу я больше нравлюсь русой. Слушай, а как Мария Николаевна?

– Она умерла, – после небольшого колебания ответила Люба.

– Очень тебе сочувствую, – сказала я, – а Антон Семенович?

– Тоже, – уточнила «подруга».

– Вот жалость, – пригорюнилась я, – я их часто вспоминала. Твой папа здорово рисовал.

Лицо Любы слегка разгладилось.

– Было дело.

– Я очень любила ходить к тебе в гости, – затараторила я, – мои родители постоянно ругались, а у вас было хорошо. А еще кошка Муся! Мне не разрешали заводить животных.

– Муськи давно нет, – буркнула Люба.

Я без приглашения села на стул.

– Живешь по старому адресу, на Лесной?

– Нет, переехала к мужу, – без особой радости сообщила Люба.

Я сказала:

– Жаль, что не осталась в родительской квартире. Помнишь, в конце Лесной стояли полуразрушенные красные кирпичные дома? Нам туда ходить не разрешали, а мы один раз полезли, спустились в подвал, ты попала ногой между железными трубами. Я пыталась тебя выручить, а затем понеслась в милицию, благо отделение было рядом! Ой, как мы потом упрашивали участкового не сообщать родителям! И ведь не выдал!

Люба вскочила и бросилась ко мне:

– Зинуля! Это все-таки ты!

Я прижала к себе худенькую, как подросток, Доброву.

– Ну конечно! Кто ж еще!

А теперь оцените гениальность Димона! За час с небольшим он раздобыл телефон бывшей классной руководительницы Любы, пообщался, выяснил, что у девочки Казаковой была подружка-одноклассница Зиночка, чьи родители подались на Север за длинным рублем, разыскал эту женщину и соединился с ней по телефону. Уж не знаю, что Коробок напел тетке, но она рассказала про некоторые детские шалости, вспомнив историю с подвалом и добрым милиционером.

Вообще-то легенду для сотрудника под прикрытием за пару часов не слепить. Создание убедительной биографии – дело долгое, любой просчет может стоить члену бригады жизни. Необходимо учитывать мельчайшие детали, иметь ответы на все вопросы, спокойно сказать тому, кто спросит: «Слушай, твой дед работал в НИИ?» – «Понятия не имею, он умер до моего рождения, я не интересовалась биографией старика».

Но для Любочки хватило сообщения про случай с железными трубами: никто, кроме нее и Зины, в забаве не участвовал, и Доброва поверила, что видит подругу детства.

– Господи, Зинка, каким ветром тебя занесло к нам в музей? – радовалась Люба.

– Я владею небольшим издательством, – ответила я, – пытаюсь выжить среди конкурентов, решила сделать ставку на путеводители. Придумала оригинальную форму. Обычно просто указывают музей и его часы работы, а я решила еще взять краткие интервью у ведущих сотрудников, сделать несколько фото, представить хранилище в самом выгодном свете. Вы же вроде заинтересованы в экскурсантах?

– Ну конечно, – кивнула Люба, – все музеи мира зарабатывают на туристах и продаже сувениров. Не могу понять, почему Москва, в которой такое огромное количество уникальных коллекций, не привлекает народ из всех уголков России. Вот, например, американцы озабочены тем, чтобы дети знали родную историю. Школьников из любого медвежьего угла непременно привезут и в Нью-Йорк, и в Вашингтон, проведут по всем значимым местам, начиная от статуи Свободы и Пентагона до музеев, рассказывающих о быте переселенцев. А у нас ребенок из Твери не всегда попадет в Москву, а если уж родители его сюда привезли, то объектом экскурсии станут ГУМ, ЦУМ и прочие магазины. Пересекут Красную площадь, помчатся в торговые ряды, пробегут мимо Исторического музея, даже нос туда не сунут. Ну почему так?

Я вздохнула:

– Наверное, в Америке хорошо развита сеть дешевых отелей, зарплаты у них пожирнее, патриотизма побольше. Я с тобой согласна, надо, чтобы дети изучали историю своей страны и мира, поэтому и озаботилась путеводителями. Хочу предложить и вам. Людям, которые во время посещения экспозиции продемонстрируют мой путеводитель, вы покажете нечто особенное. Вот, например, с галереей современного искусства мы договорились: как только они увидят мое издание, дадут возможность человеку полюбоваться открытками тридцатых годов, они у них не в залах, а в фонде. Понимаешь?

– Неплохо придумано, – одобрила Люба, – но тебе лучше побеседовать с Алексеем Николаевичем Бутровым. Он должен завтра к полудню прийти. Слушай, что мы все о делах, расскажи, как у тебя жизнь течет. Ты замужем? Дети есть?

Я заулыбалась:

– Дочка, зовут Наденькой. Пошла во второй класс, хорошая девочка, но, к сожалению, она родилась слабенькой, долго болела. Мы с мужем ее постоянно лечили, потом нам поставили такой страшный диагноз, что и говорить не хочется. Лейкоз. Тебе лучше не знать, что мы пережили. Но сейчас, тьфу-тьфу, ничего. Хотя, конечно, было очень трудно, больницы, процедуры, не передать словами. Ну и еще я ее избаловала, любые капризы выполняла, ни в чем Надя отказа не знала, только скажет: «Хочу» – мы с отцом в зубах приносим. Сейчас приходится с ее характером бороться, в нашем лексиконе появилось слово «нет», а оно Надюше не очень-то нравится. Крайне трудно правильно воспитывать девочку с тяжелой болезнью, волей-неволей думаешь: сейчас откажу, не куплю ей новый компьютер, а вдруг…

Я махнула рукой и отвернулась к окну, Люба встала, открыла шкаф, достала коробку конфет, банку растворимого кофе, чашки, включила чайник и тихо произнесла:

– Я никогда не верила во всякие чудеса, но сейчас подумала, что кто-то послал тебя сюда специально.

– Точно, – улыбнулась я, – имя ему банк «Маркус». Мне там в свое время кредит на организацию издательства выдали, теперь очень хотят денежки вернуть с немалыми процентами. Поэтому я и мотаюсь в Москву, ищу новые возможности для бизнеса.

Люба насыпала в чашки коричневый порошок.

– Некто специально прислал тебя сюда в самые тяжелые дни моей жизни.

– Что случилось? – испуганно спросила я.

Доброва села на стул и обхватила плечи руками:

– Последний месяц меня постоянно в ознобе колотит.

– К врачу не ходила? Может, у тебя грипп? – выдвинула я глупое предположение.

Люба помотала головой:

– Все намного хуже. Да я готова весь остаток жизни болеть, пусть меня бьет лихорадка, ломит кости. Дело в другом. У меня есть дочка, ее зовут, как твою, Наденькой, и она тоже второклассница.

Я всплеснула руками:

– Ну надо же! Нам понравилось одно имя.

Доброва поежилась.

– Надя больна, у нее лейкоз. Лечение особого результата не дало. Сейчас ее посадили на новое лекарство. Если через две недели врачи не отметят хоть крошечную положительную динамику… хоть капелюшечку… она умрет, как ее брат Сережа.

Люба разрыдалась, я бросилась к ней, обняла и, чувствуя себя полной сволочью, начала утешать, приговаривая:

– Успокойся, ты должна быть сильной, всегда есть шанс. Мою же вылечили. Сотни детей уходят из онкологического центра здоровыми.

Любовь внезапно перестала плакать, вытерла лицо салфеткой и горько сказала:

– Вам повезло, а над нами рок тяготеет. Сначала Сереженька, теперь Надюша. Может, дело во мне? Передала детям кривую генетику. Дурная кровь заразна! Ох, как мне страшно делается, когда про черную кровь думаю!

– Ученые пока не говорят о генетической природе онкологии, – сказала я. – Речь идет лишь о предрасположенности. И у ребенка двое родителей, не следует обвинять исключительно себя.

– Нет, – прошептала Люба, – я знаю, дело именно во мне. Сама не болею, а детей убиваю. Ну как английская королева Виктория, она ведь гемофилией не страдала, а ухитрилась подарить ее огромному количеству своих родственников мужского пола. Сын Николая Второго, последнего российского царя, практически не мог ходить, а кто виноват? Королева Виктория!

– Наука развивается, – остановила я Любу, – вам сделают операцию по пересадке костного мозга.

Доброва оттолкнула меня.

– Но Сережа-то умер! Я же стала для сына донором! У Нади нет шансов!

– Почему? – поразилась я.

– Муж не подходит, – пробормотала Люба.

– Остаешься ты, – решительно сказала я, – из пары родителей один непременно годится. Прекрати плакать, возьми себя в руки, немедленно сдай анализы. Слезами горю не поможешь, извини, конечно, за банальность, но от частого повторения простая мысль не стала неправильной. Жизнь Нади в твоих руках. Прямо завтра беги в лабораторию, не смей падать духом, будь уверена в том, что Надюшу непременно спасут! Твоя убежденность передастся девочке, дети всегда верят родителям, Надя поймет: мама не сомневается в благополучном исходе, и поправится.

Люба вцепилась пальцами в свои колени:

– Я не могу сдать костный мозг.

– Почему? – задала я главный вопрос беседы. – Назови хоть одну причину.

Глава 4

Доброва сжалась в комок.

– Не могу.

– Ты дура, да? – выпалила я. – Девочка в тяжелом состоянии, а мать растеклась, как подтаявшее желе? Не знаешь, что в такой момент тебе надо стать сильной?

– Я уже проходила это один раз, – промямлила Люба, – с Сережей. Очень тяжело потом восстанавливалась, и все мучения оказались зряшными.

– А Надя выздоровеет! – воскликнула я.

– Нет, – прошептала Люба, – господи, Зина, никто меня не поймет. Чтобы оценить положение, нужно очутиться на моем месте.

Я набрала полную грудь воздуха и продолжала исполнять свою роль:

– Ну, я была на твоем месте, у меня за плечами больница, операция, но я старалась держаться. Пойми, больному ребенку намного хуже, чем родителям. Давай расставим точки над i. Отцу с матерью невыносимо потерять малыша, но умрет-то он, а не взрослые, вы останетесь жить. Надя считывает с твоего лица все эмоции. Если она заметит у тебя панику, то поймет: шансов на выздоровление нет – и перестает бороться. В психологической литературе описаны случаи внушения. Если здоровому человеку твердить: «У тебя больное сердце, у тебя больное сердце, у тебя больное сердце», то он умрет от инфаркта. Назови хоть одну причину, по которой ты не можешь стать донором для Нади! Немедленно!

Люба закрыла глаза:

– Мой костный мозг! Я больна.

Я опешила:

– Чем?

Доброва вновь обхватила себя руками и затряслась, словно выброшенная на мороз кошка.

– Проклятие фараона.

Мне показалось, что я ослышалась.

– Проклятие кого?

– Фараона, – пролепетала Люба. – Много лет назад исследователи вскрыли древнее захоронение. Местные жители предупреждали: «Не нарушайте покой мумии, она отомстит». Руководитель группы посчитал все это бреднями. Умершего сотни лет назад правителя доставили в музей для изучения. Так вот, в течение года погибли все, кто так или иначе был связан с теми раскопками, включая пилота, перевозившего мумию.

Я села на корточки перед Добровой.

– Я слышала об этом. История была загадочной, пока, уж не помню кто и в каком году, не объяснил произошедшее. Когда ученые вошли в погребальную камеру, они вдохнули споры особой плесени, которые сохранились в гробнице. Вероятно, местные жители говорили правду. Как правило, в любой легенде есть рациональное зерно. Сказание веками передавалось из уст в уста, жрецы были умными людьми, они хотели предостеречь потомков от опрометчивого шага, запретить им нарушать покой мертвых.

– Нет, – уперлась Люба, – проклятие существует. Почему погиб пилот, а? Он лишь перевозил хорошо упакованный саркофаг. Ладно, археологи подышали воздухом со спорами, но летчик? Он не видел мумию, не заходил в склеп. Знаешь причину? Пилот похлопал по крышке гроба рукой и сказал: «Ну, старые кости, вам и не снилось, что будете летать. Небось живой фараон удрал бы в ужасе от самолета, а вот мертвый в моей власти. Вот так проходит слава земная. Сам правил огромной страной, колыбелью цивилизации, а нынче попал в распоряжение простого парня. Не бойтесь, косточки, доставлю вас в целости и сохранности». Понимаешь, он оскорбил фараона, а тот отомстил.

Я села на стул.

– Ладно, если тебе охота верить в сказку, спорить не буду. Но какое отношение госпожа Доброва имеет к давней истории? Только не говори, что участвовала в тех раскопках!

Люба схватила чашку и одним глотком опустошила ее.

– Нет. Но чуть более года назад мы… ну… в общем… короче… Дурная кровь! Мне страшно, я боюсь за Надюшу!

Меня охватил настоящий, ненаигранный гнев.

– Немедленно все выкладывай! И прекрати пороть чушь!

Долгова схватилась за голову руками и, раскачиваясь, словно китайский болванчик, начала говорить.

В начале лета прошлого года Алексей Николаевич Бутров отправился на раскопки. Около одного села он нашел захоронение молодой женщины, скорее всего представительницы богатого, знатного рода. Бутров надеялся обнаружить в могиле много интересного. Алексея Николаевича сопровождали Люба, несколько сотрудников и студенты-добровольцы. Кроме работы в музее, Бутров еще ведет преподавательскую деятельность, он великолепный лектор, поэтому около него всегда много молодежи.

Когда группа раскинула палатки и начала работу, к ним подошел местный житель, по виду старик, и нараспев произнес:

– Уходите: кто останется – обязательно умрет.

Бутров не первый раз столкнулся с агрессивной реакцией местного населения, поэтому спокойно ответил:

– Огромное спасибо, дед, но мы отсюда не уйдем до осени.

– Копать продолжите? – уточнил старик.

– Будем действовать аккуратно, – пообещал начальник экспедиции, – затронем лишь огороженный квадрат.

– Не надо, ребятки, – попросил дед.

Алексей Николаевич решил уладить дело миром. Вступать в конфликт с уважаемым жителем села не входило в планы ученого. Он вежливо продолжил:

– Здесь, под землей, хранятся уникальные ценности. Мы их достанем, отреставрируем, выставим в музее и снабдим табличкой с указанием, где найдены раритеты. Ваша деревня прославится на весь мир.

Бутров полагал, что старик обрадуется, но тот насупился еще сильнее:

– Не надо нам шума. Если нарушите покой княжны, все умрете. Так гласит легенда.

В Алексее Николаевиче моментально проснулся ученый.

– Какая?

Дед завел долгую историю, смысл которой легко укладывался в одну фразу: все, кто нарушит покой, умрут!

Когда старик умолк, Алексей Николаевич твердо заявил:

– Мы останемся. Простите, вам лучше нам не мешать.

– Лады, – кивнул старик, – мое дело – предупредить.

Захоронение было вскрыто. Ученых ожидала невероятная удача. В могиле обнаружилось огромное количество хорошо сохранившихся предметов и украшений. Алексей Николаевич ликовал, это был значимый шаг в его карьере. До сих пор все раскопки, проведенные Бутровым, не давали столь ярких плодов. Вместе с ученым приехала его жена. Галина взяла в руки кисть и тоже копошилась на огороженном квадрате земли в качестве волонтера. Алексей Николаевич, окрыленный небывалым успехом, решил расширить зону раскопок. Что-то подсказывало ему: могила не одна, рядом непременно отыщется вторая. И что бы вы думали? Бутров оказался прав.

Неподалеку от холма, под которым лежали останки княжны, обнаружилось еще одно женское захоронение, совсем не богатое. Умершая девушка была бедной, незнатной. Кто-то из членов группы, вероятно какой-нибудь студент, позвонил в газету и рассказал об экспедиции. Не прошло и суток, как в село нагрянули журналисты. Стоял июнь, время, когда светская жизнь в Москве замирает, ньюсмейкеры разлетаются по пляжам, и пресса готова на все ради любой новости. Корреспонденты моментально придумали легенду: княжна и прислуга были любовницами, богатые родители пришли в ужас, узнав, с кем состоит в связи дочь, и убили обеих.

Напрасно Алексей Николаевич пытался вразумить борзописцев, говоря:

– Ни малейших доказательств этому нет. Да, девушка, вероятно, была кем-то из свиты, ее могли похоронить рядом с княжной для того, чтобы она помогала госпоже в загробном мире. Но при чем здесь лесбийские отношения?

Разумный ответ на возмущенный вопрос Бутрова мог быть только один: потому что мы хотим привлечь к изданию большое количество читателей. Все выдумки «золотых перьев» в конечном итоге преследуют две цели – увеличить тираж и заработать себе имя создателя сенсаций. Найденных девушек назвали Татьяной и Ольгой.

– Точно! – воскликнула я. – Вспомнила! Как раз в те дни я подхватила грипп, провалялась неделю в кровати с температурой и от скуки постоянно смотрела телик. По какому-то дециметровому каналу шла передача о девушках, живших чуть ли не в пятнадцатом веке, Ольге и Татьяне, которых утопили за нетрадиционную сексуальную ориентацию.

Люба кивнула:

– Верно. Откуда журналисты взяли версию об утопленницах? Там рядом – ни реки, ни озера. Хорошо хоть не сообщили, что бедняжек расстреляли из автомата Калашникова. Но хуже всего то, что один из корреспондентов порасспрашивал местных жителей, и тот старик озвучил историю о проклятии.

Полоумный дед не испугался камеры, не засмущался съемочной группы, а прямо в объектив заявил:

– Гробокопатели умрут.

– Правда? Не верю! – решил подначить его парень с микрофоном.

– Да, – каркнул дед, – станут уходить по одному, постепенно. Я вижу, вижу черное облако.

Группа Бутрова была предупреждена о приезде съемочной бригады. Алексей Николаевич с коллегами пришли к телевизионщикам. Профессор был до глубины души возмущен поведением людей, которые сделали из его серьезной научной работы цирковое шоу, поэтому решил сказать свое слово. Можно лишь посмеяться над наивностью ученого, который счел, что теледеятели призадумаются, услышав здравые аргументы, смутятся, попросят прощения и уедут прочь. В тот момент, когда старик нес благоглупости про проклятие, Бутров не выдержал и воскликнул:

– Прекратите этот паноптикум! Господа, разве вы не видите, что перед вами темный, дремучий человек? Чем меньше образован человек, тем сильнее его вера в черную магию, проклятие, инопланетян и прочую лабуду. Давайте лучше расскажу вам об уникальном сосуде для хранения благовоний, который мы нашли в усыпальнице.

Но старик не дал себя в обиду, он ткнул пальцем в Галину и возвестил:

– Она умрет первой! На исходе лета заболеет. Ее съест желудочная волчица.

Жена Бутрова попятилась. Галя была здравомыслящим человеком, она понимала: болезни под названием «желудочная волчица» не существует. Но, согласитесь, неприятно, когда на вас указывают, громогласно предрекая скорую кончину. Мерзопакостный дед даже назвал день, когда Галине предстояло уйти на тот свет: второе сентября.

Увидав произведенный эффект, старикашка вдохновился и повернулся к Майе Матвиенко, студентке пятого курса, дипломнице Алексея Николаевича, и продолжил:

– А эта помрет в декабре, за день до Нового года. Желудочная волчица сгрызет ее изнутри.

– Велите ему заткнуться! – закричала Галя.

Владимир Каминский, сотрудник отдела Алексея Николаевича, ринулся было к деду. Володя в апреле развелся с женой и с той поры постоянно с кем-нибудь ругался – сдали нервы. Он явно хотел дать старику в нос, но тот гаркнул:

– Ты тоже подохнешь! В марте!

Каминский замер, и всем стало ясно: он испугался.

Оператор в полном восторге запечатлевал скандал, дед вел себя свободно, а ученые выглядели не слишком уверенно. Уж не знаю, имел ли старик экстрасенсорные способности, но он решил добить противника и завершил цикл предсказаний.

– Осенью желудочная волчица сожрет ее! – корявый палец старика указал на Любу. – А потом уж ихний самый главный в загробный мир уйдет, в декабре землю покинет. Его волчица напоследок оставит. Пусть на дело своих рук полюбуется! Послушал бы меня, не тронул могилы, ничего бы и не случилось. А теперь волчицу не остановить!

На этой стадии разговора Люба потеряла сознание. Очнулась она в своей палатке, около нее сидела бледная Галина, которая рассказала подруге, что случилось после того, как ее унесли.

– Мерзавец! – закричал Алексей Николаевич. – У Любы умер сын! Я с трудом уговорил Доброву принять участие в экспедиции, надеялся отвлечь ее от тяжких мыслей, вытащить из депрессии! А ты тут гадости вещаешь! Телевидение, почему вы снимаете происходящее? Немедленно прекратите и накажите пакостника!

– У нас свободная страна, каждый имеет право на собственное мнение, – парировал режиссер.

Бедный профессор не понимал, что телевизионщики в восторге от скандала. Если во время программы действующие лица начинают швырять друг в друга разные предметы, плескать в лицо водой, рвать волосы на голове у оппонента, то рейтинг шоу зашкалит за верхний предел.

Мало-мальски знакомый с закулисной стороной съемок человек не доставил бы радости съемочной бригаде, он удержался бы от бурного проявления эмоций, но Алексея Николаевича затопило благородное негодование, он кинулся на довольно ухмыляющегося деда. На помощь старику ринулся кто-то из местных, Володя Каминский засучил рукава и бросился защищать начальника. В общем, у теледеятелей получилась расчудесная программа. Хорошо хоть ее показали в середине августа, в пятницу вечером, около семи часов. В это время одна часть москвичей находилась в отпуске, а другая давилась в пробках, пытаясь съехать с МКАДа на загородные шоссе.

В конце августа зарядили затяжные дожди, экспедиция Бутрова свернула лагерь и уехала.

Любовь примолкла, потом опустила голову и еле слышно произнесла:

– Второго сентября Гале внезапно стало плохо, у нее пошла кровь горлом. «Скорая помощь» увезла мою подружку с диагнозом «прободение язвы желудка». Ей сделали спешную операцию, ее проводил главный врач клиники, друг Бутрова, Вениамин Михайлович Аверин. Но Галочка скончалась, все произошло именно так, как и предсказал старик.

Глава 5

– Понимаю твое состояние, – кивнула я, – но это всего лишь совпадение. Прости, я не верю в загробную месть мертвецов. Все случаи смерти археологов и ученых имели логическое объяснение. Ты же понимаешь, что «желудочной волчицы» не существует.

Люба вскинула голову:

– Малообразованный старик просто не знал, как правильно назвать болезнь. Он всего лишь повторил слова, которые произносили его родители или дед с бабкой. Слышала про свинку? Она случается, в основном, у детей школьного возраста.

Примечания

1

Изобретение обуви на каблуках приписывают малорослой мадам Помпадур, фаворитке французского короля Людовика XV.

2

История ухода Чеслава из бригады описана в книге Дарьи Донцовой «Агент 013», издательство «Эксмо».

3

Пандора – богиня в Древней Греции, созданная в наказание людям за получение огня от Прометея. Она открыла ящик в доме мужа, который был братом Прометея. В ящике хранились несчастья и беды, они разлетелись по миру.

4

Названия придуманы автором, любые совпадения случайны.

5

Названия придуманы автором, любые совпадения случайны.

6

Название придумано автором.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.