Глава 11

Луис закрыл глаза. Он чувствовал себя умирающим, перед глазами которого проносится вся его жизнь. Спасения не было. Прошлой ночью он перечеркнул все.

Тогда он был охвачен яростью. А теперь ничего не вернуть. Шонтэль — Шонтэль, которая подарила ему любовь, счастье, радость, теперь навсегда потеряна. Не было смысла винить ее в чем-либо. Она лишь стала жертвой обстоятельств. Обстоятельств, о которых и не догадывалась. Но он-то все знал и пытался ее оградить.

Дурак! — выругался он, ненавидя самого себя. Он думал, что победил ее, а получилось, что потерял. Он чувствовал, что она как бы стеной отгородилась от него. Ведь он причинил ей столько боли.

Он оскорбил Алана, который вообще ни при чем. В то время как действительные виновники их разрыва втайне уже праздновали победу. Не произойди в Ла-Пасе очередной переворот, он наверняка подарил бы Клаудии Гальярдо желтый бриллиант сегодня, а его мать принимала бы поздравления.

Удивительно, как судьба порой играет нами, подумал Луис. Не понадобясь Алану автобус, планы моей матери осуществились бы. Я позволил бы ей взять дело в свои руки, а потом оплакивал бы свою единственную любовь. Ему не было оправдания, и Луис не пытался искать его.

Теперь все, о чем Шонтэль говорила этой ночью, предстало перед ним в совершенно ином свете. И не будь его обида такой горькой и жгучей, он наверняка расспросил бы ее обо всем более подробно.

Он смотрел на нее и силился понять, что творилось у нее в душе. Она так и не оправилась от старых ран.

Но те, кто причинил эту боль, заплатят сполна.

Эта красивая, лицемерная тихоня Клаудия с лживым сердцем… пусть забудет о свадьбе. Стерва! Не тронув Шонтэль и пальцем, она мучила ее, исподволь источая яд, сладко улыбаясь. Она ни черта не знала о любви. А о Шонтэль тем более.

Сердце у него бешено колотилось.

Забудь об этом, твердил он себе, не бери в голову. Есть вещи поважнее, о которых стоит подумать. Например, о матери…

Если бы не смерть Эдуарде… Луис видел, как она изменилась после его гибели. Даже смерть их отца пятью годами раньше не повлияла на нее так сильно. Скорее всего, из-за неизвестности. Даже тела нет, чтобы предать земле. И спросить не у кого.

Тогда и появилась на свет та женщина, которой теперь была его мать. Ее главной целью в жизни стал контроль. Контроль над всем и вся.

И чем больше богатства и власти она получала, тем ближе была к задуманной цели.

Любовь к кому-то стала бы проявлением слабости, поэтому лучше не любить. Лучше держать то, что имеешь, в ежовых рукавицах и никогда не рисковать. Не допускать даже возможности риска. Возвести стену и следить, чтобы никто не смог ее преодолеть.

Возможно, она назвала бы это иначе, но все было именно так.

Луис сражался с ней годами, но безуспешно. Наследство, оставленное ему Эдуарде, было на его шее как ярмо. Возражения не принимались. В какой-то степени он понимал ее, пытался найти оправдание ее страху. Но оправдать то, как она обошлась с Шонтэль, с корнем вырвав ее из его жизни, не задумываясь, какую боль она причиняет им обоим… Это уж слишком. Он обязан остановить ее, она никогда больше не посмеет вмешиваться в его жизнь. Перестать с ней общаться — это не выход. Надо заставить ее понять, как далеко она зашла. Чтобы у нее не было выбора. Но как ей это втолковать?

Он знал, как. Знал, чего хотел и как этого добиться, но кожей чувствовал: Шонтэль не пойдет на это. После всего происшедшего она наверняка с трудом терпит его рядом с собой.

Ему не хотелось отказываться от задуманного. Это будет акт справедливости. Никаких тайн, никаких интриг. Он будет действовать в открытую. И матери придется признать свое поражение.

Но один он не справится, ему требовалась поддержка Шонтэль. Согласится ли она выслушать его? Поймет ли, что это будет ответом на унижения, которые она претерпела? Скорее всего, она не захочет больше иметь дел ни с ним, ни с его семьей. Но попробовать стоило. Еще как стоило. И тогда, кто знает… Возможно, она вновь увидит перед собой человека, которого можно любить?

Глава 12

Алан без происшествий довез их до Караколло, места их первой остановки, что благотворно подействовало на настроение в группе.

— У вас максимум двадцать минут, — предупредил Алан. — Далеко не отходите. Мы с Шонтэль приготовим кофе с пирожками и прохладительные напитки.

Туристы с довольным видом высыпали из автобуса в поисках ближайших кустов. Что до Шонтэль, то она с радостью воспользовалась передышкой, чтобы прийти в себя, и стала помогать Алану. Однако Луис решил предложить свою помощь. Она старалась не смотреть на него, зная, что это ее лишь ранит, но ощущала на себе его взгляд.

В конце концов он-таки понял, что его присутствие ей радости не приносит. Достав мобильный телефон, он вышел из автобуса, видимо не желая говорить при свидетелях. Шонтэль твердила себе, что ее это не волнует, жизнь Луиса большего имела к ней никакого отношения.

— Ты в порядке? — спросил Алан.

— Да, — коротко ответила она.

— Я ошибался насчет Луиса. Прости, что втянул тебя во все это. Мне казалось, я знаю, что делаю.

— Не беспокойся об этом, Алан. Мы все ошибались. Во многом.

— Значит, все уладили?

— Да.

— И что?

— Ничего. Все по-прежнему.

Алан нахмурился. Ответ ему был явно не по душе. Однако люди стали возвращаться, и его внимание, как и внимание Шонтэль, целиком переключилось на них.

Следующей остановкой была Кочабамба, а затем им предстоял долгий марш-бросок по низине в Санта-Крус, куда они надеялись добраться засветло. Алан забронировал номера в отеле на одну ночь и билеты на утренний самолет в Буэнос-Айрес. Если повезет и не будет непредвиденных задержек, они успеют на самолет в Австралию, билеты на который также были забронированы. И пока все шло нормально, что в Южной Америке случалось довольно редко. Теперь бы только не выбиться из графика.

Внезапный дождь мог размыть дороги и задержать их в пути на долгие часы. Рейс мог быть отменен или перенесен на другое время без каких-либо объяснений или извинений. Стрельба, неожиданно начавшаяся в Рио, вынудила их сделать в дороге большой крюк. А затем беспорядки в Ла-Пасе. Все надеялись, что неприятности позади, но кто знает?..

Зато они повидали столько чудес и невероятных мест: сам Ла-Пас с его Лунной долиной, памятники древних инков в Куско, мрачная и жуткая атмосфера города-призрака в Мачу-Пикчу, неповторимый вид водопадов Игуасу, прекраснейший Рио со знаменитой статуей Спасителя, Буэнос-Айрес… с небезызвестной семьей Мартинес.

Шонтэль пыталась отогнать неприятные мысли.

Несмотря на то что на их долю выпало немало опасностей, сказать, что тур не удался, было нельзя. Эту поездку они запомнят надолго, подумала Шонтэль, когда люди стали возвращаться в салон. Она решила занять место экскурсовода, но Алан остановил ее:

— Я сам этим займусь. Луис сказал, что до Кочабамбы поведет автобус он. Легче будет сохранить свежую голову, если почаще будем меняться местами.

Значит, все кончено.

К этому неизбежному выводу Шонтэль пришла, когда автобус тронулся. Она сидела одна, пытаясь отвлечься, но постоянно ловила себя на том, что смотрит в затылок Луису и будто старается прочесть его мысли.

Ни сердца… ни доверия… ни любви…

Слова эти, сказанные Луисом нынче утром, гулким эхом отдавались в глубинах ее сознания. И это оказалось пусть горькой, но правдой. Ее любви не хватило на то, чтобы дать ему шанс. Она поверила его матери, а не Луису, человеку, которого знала и любила. Он прав. Где же было ее сердце? Разбито, думала она. Растоптано. Истекает кровью. И ни одно лекарство не вылечит.

В Кочабамбе они отправились на обед в местную гостиницу. Луис сразу отошел ото всех, держа у уха мобильник. Видимо, какие-то дела, решила Шонтэль. Основательно подкрепившись, все вернулись в автобус.

Следующим пунктом остановки была Вилла-Тунари, весьма живописное место. Шонтэль вновь предложила Алану свои услуги экскурсовода, но получила отказ:

— Нужно дать людям передохнуть после ланча. Поговорим с ними позже, когда поднаберутся сил.

Это означало вновь сидеть рядом с Луисом. Предвидя долгое напряженное молчание, она была удивлена, когда он вдруг заговорил:

— Сможешь ли ты простить меня за мое поведение этой ночью, Шонтэль?

Она взглянула на него, пораженная даже не вопросом, а тем, как он говорил, его голосом — низким, напряженным, трепетным. В глазах его не было насмешки. Лицо абсолютно серьезное. Кровь застучала в ее висках. Не ошиблась ли она, думая, что все кончено?

— Мы оба вели себя глупо, Луис, — тихо сказала она. — Я тоже сожалею, что причинила тебе столько боли.

Его губы тронула печальная улыбка.

— Недостаточно сказать «прости», не так ли? Она кивнула.

— Слишком много всего произошло.

— Да, — согласился он.

Мы оба виноваты, подумала Шонтэль.

— Сегодня вечером в нашем доме состоится большой прием, — начал он. — В списке приглашенных самые известные люди Аргентины. Будет там и семья Гальярдо. В полном составе. Я буду счастлив, если ты пойдешь со мной на этот прием, Шонтэль.

Она была потрясена. Не может быть! Но он не шутил.

— Зачем? — выдохнула она. Он усмехнулся.

— Это позволит мне хоть как-то загладить мою вину перед тобой.

— Что это изменит?!

— Два года назад я придавал этому меньше значения, чем должен был, — тихо сказал он. — Это была неосознанная, но серьезная ошибка с моей стороны. И я должен исправить ее хотя бы сейчас. Я почту за честь представить тебя гостям в присутствии моей матери и всей Аргентины.

Шонтэль горько усмехнулась.

— Слишком поздно, Луис.

— Нет, ты ошибаешься. Никогда не поздно защитить собственное достоинство, восстановить поруганную честь. Сегодня вечером я сделаю это, если ты позволишь.

— Луис, моя жизнь далека от этих людей, и так будет всегда. Он нахмурился.

— Они лгали тебе, лгали обо мне, чтобы ты почувствовала себя никем! Ты можешь все забыть и простить?

— Все в прошлом, Луис.

— Нет. — Его глаза загорелись яростью. — Прошлое не умирает. Оно живет в нас. Всегда. Мне нужно… Прошу тебя. Умоляю. Помоги мне восстановить справедливость.

Она опустила глаза, ощущая его внутреннюю силу, которая пронизывала ее, сближая их и разрушая невидимый барьер, не ставший еще непреодолимым. К чему все это? Ведь прошлого все равно не вернуть. Разве что и впрямь восстановить справедливость…

Такой шанс было жаль упустить. Лучшей возможности расквитаться за обиду и унижения нельзя было и представить. Появиться на приеме в сопровождении Луиса на глазах у Эльвиры Розы Мартинес и Клаудии Гальярдо! Ведь одним своим появлением она навсегда разрушит все их грандиозные планы на самом пике их мнимого триумфа.

Но это означало также, что она проведет с Луисом куда больше времени. Он будет касаться ее, пробуждать воспоминания, делать вид, будто между ними нет разногласий и они снова вместе. Это будет спектакль для большой аудитории. Она просто не сможет. Кроме того, как он собирается оказаться на этом празднестве?

— Ты, видно, забыл, что мы в самом центре Боливии. Нам повезет, если мы доберемся до Санта-Круса к вечеру.

— Мой самолет будет ждать нас там и переправит прямо в Буэнос-Айрес.

Она не смогла скрыть изумления.

— Ты уже все устроил?

— Для себя, разумеется. И теперь, надеюсь, ты не откажешь мне в своем обществе.

Звонки с мобильного, вспомнила она. Интересно, когда он это задумал: еще в Караколло или уже по пути в Кочабамбу?

— Шонтэль, я обязан это сделать для тебя, сказал он ласково. — Ты должна помочь мне.

Он заглянул ей в глаза, и она прочла в них горячую мольбу.

— Почему ты так решил?

— Они солгали тебе. Ты позволила им солгать. Но они и другим будут рассказывать всякие байки обо мне. Это надо пресечь. Если ты поможешь мне разоблачить их грязную игру в присутствии многих свидетелей, мы покончим с этим раз и навсегда.

— Ты отомстишь им, как и мне прошлой ночью? — напомнила она.

— Нет, то было несправедливо. Это была месть мужчины, у которого украли его любовь. Мне всегда будет за это стыдно. Но что постыдного в акте правосудия, Шонтэль? Наоборот, стыдно устраниться, не совершив его.

В одном он был прав: нельзя позволить Эльвире Розе Мартинес и Клаудии Гальярдо остаться безнаказанными. Правосудие — слово это скорее связано с преступлением. И преступление было совершено — преднамеренное убийство любви.

Не так уж это и страшно, подумала она. Всего одна, последняя, ночь. Ради них обоих. Восстановить поруганную честь. Вопрос в другом: как все это скажется на ней?

— Мне даже нечего надеть, Луис. Они будут смотреть на меня сверху вниз и считать тебя безумцем, приведшим на прием оборванку.

— Об этом я тоже позаботился. Одежда уже в моей квартире. Там все самое лучшее. — На его губах появилась недобрая улыбка, от которой Шонтэль стало не по себе. — Одета ты будешь по высшему разряду.

Могущество, напомнила себе Шонтэль. Могущество денег, привыкнуть к которому она так и не смогла. Луису стоит только пошевелить пальцем, и его приказание будет исполнено. Или позвонить. Но есть вещи, которые купить нельзя. Любовь, например. И преданность. И счастье.

— А надо ли, Луис? — спросила она. — Даже если мы будем в Санта-Крусе к семи, до Буэнос-Айреса лететь три часа. Добавь час разницы во времени плюс еще один час на то, чтобы привести себя в порядок и одеться. Сомневаюсь, что мы успеем туда к полуночи.

— Да, надо, — жестко отрезал он. — И я полагаю, что как раз к двенадцати мы будем там. Все гости уже в сборе, но никто еще не думает уходить. Считается невежливым покидать подобные приемы раньше трех часов утра. — И вновь эта недобрая улыбка. — Мы прибудем как раз вовремя.

Он лелеял мысль об этом. Шонтэль ловила себя на том, что делает то же самое. А почему бы и нет?

— Хочешь к полуночи превратить Золушку в принцессу? — усмехнулась она.

— Ты никогда не была Золушкой, — грозно ответил он ей. — И никогда больше не говори так. Ты… — Он запнулся, сжал губы, опустил голову. — Нельзя ненавидеть собственную мать, но я ненавижу многое из того, что она натворила.

Он умолк, но отразившаяся на его лице мука была красноречивее слов. Она подумала о своей матери, которая всегда была рядом в трудную минуту, во всем помогала ей, не требуя ничего взамен. Луису, хоть он и богат, было гораздо труднее, а теперь на нем еще лежит ответственность, доставшаяся в наследство от старшего брата.

Она вспомнила, что он рассказывал ей в моменты откровенности. Он никогда открыто не критиковал мать за судьбу, которую она уготовила ему после смерти Эдуарде, но очень часто у нее возникало ощущение, что ему надоело играть ту роль, которую ему навязывали. Однажды он сказал, что завидует Алану, который сам выбирает свой жизненный путь.

— Я должен разорвать эти цепи, — тихо произнес он, беря ее за руку. — Будь моим партнером сегодня ночью, Шонтэль. Я позабочусь, чтобы ты успела на свой самолет. Но сегодняшний вечер… в последний раз вместе… во имя справедливости.

— Да, — сказала она, сжав его руку. Это был не просто физический контакт, прикосновение. Между ними возникло нечто большее — как будто его энергия проникла в нее, заполнив каждую клетку ее тела. Она ощущала теплоту его ладони и понимала, что не в силах поступить иначе.

Шонтэль забыла обо всем на свете. Все остальное не имело значения. Если бы он всегда так держал ее за руку, она бы никогда не ушла от него.

Глава 13

— Красное, — решительно произнес Луис.

— Ты уверен? — переспросила Шонтэль, глядя на роскошные, одно лучше другого, платья. Она была потрясена количеством нарядов, заполнивших спальню Луиса. Спальню, с которой было связано столько воспоминаний. Кроме того, сам факт, что она выбирает платье для визита в дом Мартинесов, приводил ее в ужас. Она опасалась, что будет плохо выглядеть.

— Сегодня ты должна выделяться, а не быть частью серой толпы, — напомнил Луис. Значит, черное отпадает.

— Золотое очень элегантное, — заметила она.

— Надень красное. — Ни тени сомнений и колебаний.

— Но, Луис, оно едва прикрывает спину, запротестовала она. Платье было великолепным, но чрезмерно вызывающим. Разрез от самого пояса, а подчеркивающий грудь корсаж держался лишь на двух тоненьких серебристых бретельках.

— Твоя спина изумительна.

От этих ласковых слов она поежилась. Сердце забилось чаще. Она знала, что еще может пробудить в нем желание. Прошедшая ночь доказала это. Даже когда он ненавидел ее, как женщина она сводила его с ума. Но сегодня она с ним не для этого. Похоже, Луис забыл.

— Это не означает, что я должна его надеть, ответила она, не отрывая глаз от платья и не выдавая того замешательства, в которое ее привели слова Луиса.

В ее голове проносились безумные мысли. Этот совместный план действий неуклонно толкал их на интимную близость. Они будут касаться друг друга, танцевать… Что, если все кончится постелью? Неужели они вновь займутся любовью? Попросит ли он ее остаться или выполнит свое обещание — отвезет в аэропорт завтра утром, сдаст на руки Алану целой и невредимой?

— Распусти волосы, Шонтэль, — попросил он тихо, но твердо.

— Я подумала, что лучше сделать прическу, попыталась возразить она.

— Нет. Распусти их. И надень красное платье. — Она слышала его учащенное дыхание. — Я выйду, чтобы ты могла переодеться. Ванная в твоем распоряжении.

Было слышно, как он входит в соседнюю спальню. Итак, он оставил ее, ни словом, ни делом не проявив стремления к близости. Но оно было, и Шонтэль ощущала это. Да, ощущала. Всего одна ночь, во имя справедливости. Рассчитывала ли она на большее? Было ли возможным это большее?

Господи! Не желала ли она этого прошлой ночью? Она определенно сходила с ума. Придерживайся первоначального плана! Времени в обрез! — приказала она себе. И все же, принимая душ и накладывая макияж перед зеркалом, она думала об их с Луисом «заговоре» и о том, как далеко все может зайти. С того момента, когда он пожал ей руку в автобусе, он ни разу не прикоснулся к ней и ничего ей не сказал. Ни словом, ни жестом он не намекнул ей, что собирается провести эту ночь в одной постели с Шонтэль.

Незавершенные дела. Так Луис объяснил все Алану, когда они с Шонтэль попросили высадить их в аэропорту Санта-Круса. Алан лишь спросил ее:

— Это твой выбор, Шонтэль?

И когда она ответила «да», он перестал задавать вопросы. Туристам было сказано, что, достав для них автобус, Луис оказал компании «Амигос туре» большую услугу и теперь попросил помочь ему вовремя попасть на неотложное деловое совещание. Алан добавил, что Шонтэль полетит с Луисом в Буэнос-Айрес на его личном самолете и позаботится, чтобы с завтрашним вылетом домой не возникло непредвиденных осложнений.

Все отнеслись к сказанному с пониманием.

В аэропорту обстановка была деловой. У автобуса их встретил человек из компании Мартинесов, чтобы проводить к самолету. Он передал Луису кожаный кейс, по-видимому, с какими-то важными документами, потом загрузил их багаж. Туристы дружно пожелали им приятного полета и счастливого приземления, Алан махнул на прощание рукой, и они расстались.

Со взлетом проблем и задержек не возникло. Когда самолет набрал высоту, им подали ужин, после которого Луис предложил ей немного вздремнуть, а сам направился в другую часть самолета, вероятно, поработать над документами.

Собственно, большую часть полета Шонтэль проспала. Сказался трудный и напряженный день, а грядущая ночь отнюдь не обещала спокойного сна.

Луис разбудил ее, когда самолет шел на посадку, пробудив также на время задремавшие чувства ароматом своего одеколона после бритья.

Возможно, он брился в самолете, чтобы не занимать ванную у себя дома. Об этом она подумала лишь теперь; но тогда, еще пребывая в полусне, она протянула руку, чтобы провести ладонью по его щеке, спохватившись в тот момент, когда кончики ее пальцев успели уже коснуться его свежевыбритой кожи. Она убрала руку, сделав вид, будто дотронулась до него случайно, но было поздно, и чувства нахлынули на нее с былой силой. Ей не следовало давать им волю. Это было глупо.