Розали снова почувствовала неловкость из-за своего первоначального намерения использовать Адама.

— Мне казалось, ты тоже получил то, что хотел.

— Удовлетворенное желание? Реализованное физическое влечение? — иронично спросил он, как бы посмеиваясь над столь поверхностным взглядом.

— Что же еще? Ведь как человека ты меня совсем не знаешь, — не уступала Розали.

Я знаю все, что мне нужно, — твои ум, сердце и душу, а не только тело, — он многозначительным взглядом обвел ее женственные изгибы, которые знал теперь слишком хорошо, — которое, несомненно, прекрасно. Но я знал многих женщин, чье тело не уступало твоему, но ни одна из них не тронула моего сердца. Мне кажется, мы много могли бы дать друг другу, Розали.

Она почувствовала панику, когда Адам заговорил об уме, сердце и душе, поскольку ничего не могла предложить ему, кроме своего тела.

— Адам, это была короткая идиллия, и я благодарна тебе за нее. Настало время вернуться в реальную жизнь.

— И оставить здесь все, что между нами было.

— Да, — решительно ответила она, испытывая облегчение оттого, что он правильно все понял.

— Потому что считаешь, что в реальном мире между нами все будет по-другому?

— Иначе и быть не может. У каждого из нас своя жизнь, обязательства, и ты сам хорошо знаешь это.

— Пусть мы будем не так часто видеться, но это сделает каждую нашу встречу особенной, незабываемой.

— А что, если меня не будет поблизости именно в тот момент, когда ты захочешь этого? — Во взгляде Розали появился вызов. — А ведь ты из тех мужчин, которые ни в чем не знают отказа и всегда привыкли получать желаемое, Адам. Как скоро тебе надоест такая ситуация и ты начнешь вмешиваться в мою жизнь, в мои планы?

Адам покачал головой.

— Розали, я прекрасно понимаю, что работа всегда будет для тебя на первом месте, и если я попытаюсь как-то изменить эту ситуацию, то просто-напросто потеряю тебя. Я уверен, мы могли бы найти компромиссное…

— Как ты не поймешь, что это невозможно! — воскликнула Розали. — Я ненавижу все эти светские тусовки и хотела бы…

Розали осеклась в испуге, что чуть было не призналась, что тоже хочет продолжения их отношений вопреки здравому смыслу и собственным принципам. У нее есть дела поважнее, напомнила она себе. Адама не нужно спасать, а вот тысячи и тысячи детишек — нужно.

— Хотела бы, чтобы все было так, как было здесь, на Тортоле?

— Но это, увы, невозможно.

— Розали, но разве место — главное? Главное то, каково нам вместе, что мы чувствуем друг к другу! Я тоже не собираюсь тратить драгоценное время на всю эту светскую ерунду…

— Прекрати! Прошу тебя… — Ее глаза молили о прекращении давления. — У меня есть моя миссия, понимаешь? Ты не сможешь вписаться в мою жизнь, Адам. Прости.

— Смогу, если ты дашь мне хоть малейший шанс…

— Нет! Что бы ты ни сделал, ты сделаешь это для меня, а я не хочу чувствовать себя обязанной.

— Розали, я отчисляю большие средства на благотворительность…

— Это всего лишь деньги, Адам, а лично ты никак не вовлечен в это, понимаешь?

Но на эти деньги покупается оборудование, медикаменты, одежда… Я смогу предоставить тебе все, что потребуется для твоих подопечных. Тебе стоит только сказать…

— Но тогда я буду зависеть от тебя! — закричала Розали.

— Ну и что? Что в этом такого ужасного?

— Отпусти меня, Адам. Просто позволь мне уйти.

Это была отчаянная, мучительная мольба. Розали отвела взгляд, поджала ноги, обняла колени, положила на них подбородок и стала слепо смотреть на море, убеждая себя, что ее миссия, которую она возложила сама на себя много лет назад, намного важнее личных отношений с одним-единственным человеком.

Обоюдное молчание не принесло облегчения, наоборот — породило душераздирающие сомнения и чувство вины. Она не хотела оставлять Адама с ощущением, что его использовали. Ведь она тоже отдала ему часть себя, а значит, не стоит взваливать на себя бремя вины, даже несмотря на отказ продолжать их отношения.

— А как быть с Кейт? — спросил Адам. — Ведь она считает тебя своим другом. С ней ты тоже прекратишь всякие отношения? — Это был откровенный шантаж, но это был его последний шанс.

— Я надеюсь, что сделала хоть что-то хорошее для нее, Адам. Но это все, что я могу.

— Неправда, Розали. Ты просто пытаешься оправдать свой выбор, — с неожиданной резкостью ответил Адам.

Это стало последней каплей. Розали почувствовала, как что-то взорвалось у нее внутри, и эмоции, высвобожденные из самых дальних тайников ее памяти и облаченные в слова, потоком хлынули из нее.

— Я не выбирала отца, который не то что не заботился обо мне, а даже не пожелал знать о моем существовании. Я не выбирала мать, которая была немногим лучше, чем проститутка, и смерть которой позволила ее дружкам-подонкам использовать меня в своем грязном бизнесе. Это был не мой выбор, когда меня насильно заперли в доме с другими детьми, которых продавали богатым педофилам…

— Педофилам?!

Шок, отразившийся на лице Адама, принес ей чувство горького удовлетворения.

— Это был не мой выбор — быть свидетелем того, что они творили с этими детьми, зная, что скоро наступит моя очередь. Негодяи, промышлявшие этим бесчеловечным делом, пообещали меня одному очень богатому клиенту…

— Господи, тебе ведь было семь лет!

— Среди нас были и помладше. Многие умерли от непереносимых издевательств. Если бы не Закари Ли, который вел независимое журналистское расследование и предал гласности это порочное социальное явление, я бы… Он спас меня, Адам.

Поток слов иссяк так же внезапно, как и возник. Розали закрыла глаза, гоня прочь мучительные воспоминания, которые так неожиданно вырвались на свободу. Она никогда никому не рассказывала об этом, конечно, кроме членов семьи.

В большой семье Джеймс все знали истории друг друга. И вот теперь она все рассказала Адаму. Зачем? Видимо, затем, чтобы он позволил ей уйти…

— Самое ужасное, что и сейчас многие дети находятся в подобной ситуации. — Голос ее дрогнул.

— Успокойся, Розали. Я все понимаю и знаю теперь, почему ты хочешь уйти и зачем.

— У Кейт есть ты…

— Да, у Кейт есть я. — Адам глубоко вздохнул и пробормотал: — И вообще, кто я такой, чтобы подрезать крылья ангелу?

На этот раз повисшая тишина не была напряженной, она была преисполнена печальной обреченности. Они сидели, не касаясь друг друга, окаменевшие каждый в своем одиночестве. И боли. А ведь они были так близки все эти дни. И все-таки, пока в мире тысячи детей чувствуют боль куда более мучительную, она не может поддаться искушению и принять то, что предлагает ей этот мужчина.

Разве сможет он стать ей помощником в выполнении ее миссии?

Разве может она поверить его заверениям в том, что он не станет вмешиваться и препятствовать ее деятельности?

Разве не будет она снова и снова чувствовать эту мучительную боль, которую чувствует сейчас, согласись она продолжить их отношения?

А значит, лучше оборвать все одним махом. Решение принято, и Адам согласился с ним. Завтра она покинет остров и вернется в свою привычную жизнь.

Медленно и болезненно Адам начал осознавать, что он бессилен изменить решение Розали уехать. Память об ужасах, пережитых ею в детстве, останется с нею навсегда, и свою взрослую жизнь она построила таким образом, чтобы избавить других детей от подобного кошмара.

Теперь Адам испытывал гордость оттого, что из всех мужчин, готовых пасть к ее ногам, она выбрала именно его, чтобы узнать, что секс бывает не только актом насилия, но и любви, может приносить не боль, а наслаждение. Но как все-таки невыносимо трудно позволить ей уйти!

Мысль о том, что он навсегда теряет ее, рвала Адаму душу и сердце. Все его существо было готово бороться за то, чтобы она осталась в его жизни, ровно настолько, насколько она сочла бы возможным. Он бы стал помогать ей в ее работе, но… Пока она не готова ничего от него принять. Значит, ему остается только отпустить ее, дать ей желанную свободу.

Впрочем, может быть, Розали совсем иначе видит их отношения и связь между ними существует только в его воображении? Она же без печали оставит позади все, что случилось на Тортоле, и продолжит жить, как привыкла? Нет, в это он просто не мог поверить. Адам верил в судьбу и в то, что им было предначертано встретиться на жизненном пути, что он — ее мужчина, а она — его женщина и их пути еще пересекутся.

У них оставалось совсем немного времени.

Адам лихорадочно придумывал, как бы прервать затянувшееся молчание и вернуть Розали из мира мучительных воспоминаний. Вся ее поза выражала опустошенность. Похоже, она пребывала в шоке оттого, что рассказала ему о том, что было для нее очень личным и мучительным.

Рассказывала ли она еще кому-нибудь о том, что ей довелось пережить? Почему-то Адам был уверен, что нет. Похоже, Розали сама не понимала, что только очень глубокая внутренняя связь с ним могла заставить ее вытащить из тайников памяти эти ужасные секреты, и Адам пообещал себе, что сделает все, чтобы углубить и укрепить эту связь.

— Спасибо за то, что рассказала мне, Розали, — тихо сказал он.

Розали сидела как каменное изваяние, невидящим взглядом смотря на море.

— Клянусь, что никто и никогда не узнает об этой части твоего прошлого, от меня. Ты в полной безопасности.

Розали повернула голову и посмотрела на него в недоумении.

— В безопасности? — переспросила она. Ее и без того темные глаза были черны как омуты. Адам не смог прочесть их выражение, но знал, что там была боль. — Знаешь, я даже никогда не думала о возможных… сплетнях.

— И не надо. Их не будет.

— Я полагаю… Я уверена, что могу доверять тебе.

Можешь. Ты уже доверила мне себя. Ты сделала мне необыкновенный подарок — подарила саму себя, и я никогда этого не забуду. И это — очень личное, принадлежащее только нам двоим. В глазах Розали стояли слезы.

— Спасибо, Адам, — сказала она хрипло.

— Дай мне руку.

Поколебавшись всего мгновение, Розали протянула руку и доверчиво вложила ее в раскрытую ладонь Адама.

— Завтра после твоего отъезда я объясню Кейт, что твой приезд был проявлением твоей заботы о ней, о наших с ней отношениях, и попрошу не видеть в этом пролога к чему-то более длительному и постоянному.

Конечно, он лукавил, поскольку сам не мог отказаться от надежды сделать их отношения с Розали более серьезными и длительными. Он почувствовал, как ее рука сжала его ладонь, инстинктивно протестуя против неизбежного расставания.

— Я буду… очень благодарна. Скажи ей, что я сожалею, если невольно заронила какую-то надежду…

Адам кивнул, поглаживая большим пальцем нежную кожу на внутренней стороне ее запястья и чувствуя, как ускоряется ее пульс.

— А теперь давай обо всем забудем и сделаем наш последний вечер памятным и счастливым.

С глубоким выдохом долго сдерживаемое напряжение покинуло Розали. Тело ее обмякло, и она благодарно улыбнулась Адаму.

— Это прекрасная мысль.

Розали очень надеялась, что Кейт, периодически подбегавшая к ним, чтобы глотнуть холодной диетической колы, и веселившая рассказами о каких-то забавных происшествиях во время танцев, не заметила ее напряжения.

В промежутках между появлениями разгоряченной дочери Адам с юмором развлекал Розали рассказами о жизни на острове и островных традициях. Он заметил, что здесь во многом сказывается влияние англичан, и прежде всего в правостороннем движении, при том что большинство машин здесь — американские, у которых руль слева, и надо еще постараться, чтобы приобрести сноровку в езде на машине по здешним правилам. Не стоит также удивляться, встретив на центральных улицах людей, забинтованных с ног до головы, — это пациенты местной, очень дорогой клиники пластической хирурги!!.

Розали расслабилась и почти не заметила, как пролетело время, веселье закончилось и Кейт объявила, что устала и готова ехать домой. Путь до виллы показался Розали пугающе коротким. Семейная часть вечера подошла к концу, когда Кейт пожелала всем спокойной ночи и отправилась спать, оставив ее наедине с Адамом. Несмотря на то что они провели вместе уже три ночи, сейчас Розали было немного не по себе из-за того, что оба они знали, что эта ночь — последняя, что это — конец.

Адам снова взял ее за руку, и это был скорее дружеский, чем сексуальный жест. Может быть, своим рассказом она убила в нем всякое желание? Или тем, что дала понять, что не хочет никаких более тесных и продолжительных отношений с ним? Она попыталась высвободить свои пальцы, чтобы уйти в свою спальню, потому что еще одного разговора ей просто не вынести.

Но Адам не отпустил ее, а, наоборот, развернул к себе лицом, взял ее за вторую руку и прижал обе ладони к своей груди, давая почувствовать жар своего тела и услышать стук сердца.

— Розали…

Она подняла на него взгляд, полный боли и… с радостным облегчением увидела в его глазах неистовое, едва сдерживаемое желание, которому не требовалось словесного подтверждения.

— Ты подаришь мне эту ночь? Всю ночь?

Все предыдущие ночи она оставляла Адама и уходила в свои апартаменты, чтобы не дать ему повода думать, что она рассчитывает на какие-то длительные отношения, но прежде всего чтобы медленное чувственное порабощение не обернулось для нее потерей самой себя. Но сейчас, когда они оба знали, что завтра для них не наступит, в том, чтобы до утра остаться в его постели, не было ничего нечестного и вводящего в заблуждение. Кроме того, она не могла больше бороться с искушением пополнить копилку памяти еще одним незабываемым воспоминанием об Адаме Кэйзелле.

— Да, Адам. Да, — пообещала она нежным страстным шепотом.

Он привлек ее к себе, и это теплое, надежное объятие облегчило боль, снедающую ее изнутри. Ее руки обвились вокруг его шеи, а пальцы зарылись в густые, чуть вьющиеся волосы. Их губы слились в поцелуе, как будто ища избавления от одиночества и даря друг другу магическое удовольствие.

Адам обнял ее за плечи, Розали его — за талию, и так, обнявшись, они направились в его спальню. Процесс раздевания друг друга превратился в безмолвную торжественную церемонию, где имели значение каждый взгляд, каждое прикосновение.

— Это не секс, Розали, — тихо сказал Адам, подхватывая ее на руки и покрывая поцелуями лицо. — Это любовь. — И она поняла, что эти слова идут из самого его сердца.

Прижимаясь к нему всем телом и страстно отвечая на поцелуи, Розали вдруг поняла, что Адам Кэйзелл ей не просто нравится — она любит этого мужчину. Для нее вдруг стало очень важно, чтобы он почувствовал это, перестал считать, что она использовала его для приобретения этого нового для нее жизненного опыта. Пусть это станет ее прощальным подарком Адаму. Каждое движение, каждое прикосновение Розали наполнилось любовью и нежностью, которыми были переполнены ее душа и сердце.

И когда он глубоко вошел в нее, замерев на миг, чтобы они оба могли прочувствовать этот момент их полного единения, Розали посмотрела ему прямо в глаза и прошептала:

— Ты всегда будешь частью меня, Адам.

— А ты — меня, — также шепотом ответил он, как будто принося клятву.

С этим чувством она утром покинула Тортолу. С этим чувством она жила все последующие дни, недели, месяцы. Как бы ни была она занята — работой ли, заботой о детях, требующих помощи и участия, — это чувство жило и крепло…

Ей никогда не забыть Адама Кэйзелла.