Глава шестая. ПРАЗДНИК ЗВЕРЕЙ

Итак, в 1984 году мы отмечали две годовщины: двадцать пять лет назад я основал свой зоопарк и двадцать один год назад произошло его преобразование в Джерсийский трест охраны диких животных. А потому и в разгар празднества нам не мешало трезво оценить свои достижения.

Чего же мы добились? Ну, во-первых, сдается мне, нами доказано, что зоопарк может и должен служить важным винтиком в механизме охраны живой природы. Заговори я двадцать пять лет назад о размножении в неволе в присутствии серьезных деятелей, они бы вздрогнули и поспешили громко обсуждать другие дела, как если бы вам достало дурного вкуса признаться, что, на ваш взгляд, некрофилия — подходящий способ ограничения рождаемости. Однако же три года назад Международный союз охраны природы опубликовал заявление, где размножение видов в неволе названо важным инструментом их охраны. Интересно читать этот документ: в нем чуть ли не дословно изложены принципы, коими мы руководствовались четверть века и кои я проповедовал с шестнадцатилетнего возраста! Нас радует, что солидная организация наконец придала им респектабельность, но почему для этого понадобилось столько времени? Ладно, не буду брюзжать. Приятно, хоть и с опозданием, увидеть в своей пастве столь знатных апостолов.

Плодовитые колонии угрожаемых видов созданы нами не только на Джерси и в других подходящих зоологических коллекциях Европы и США, но и на родине животных. При нашем содействии питомники спроектированы и построены в таких странах, как Бразилия, Сент-Люсия, Маврикий, Марокко и Мадагаскар. Процветающая на Мадагаскаре плодовитая колония — особый случай в нашей практике: речь идет о самой редкой в мире килеватой черепахе ангонока; этот вид не представлен у нас на Джерси, но, возможно, появится, поскольку сейчас важно приумножить его численность, к чему с большим успехом приступил наш представитель на Мадагаскаре — Дон Рид. Разумеется, мы взялись за этот проект не в одиночку, нам помогают многие организации, особенно Всемирный фонд дикой природы, но роль мозгового центра выполняет Ли, и, судя по тому как идут дела, работа с ангонокой обещает стать отличным примером того, как следует разрабатывать и проводить в жизнь проекты такого рода.

Еще одним важным достижением я считаю создание нашего мини-университета

— Международного центра подготовки специалистов по охране и размножению в неволе угрожаемых видов, откуда студенты из развивающихся стран, пройдя курс обучения, возвращаются домой, чтобы руководить программами, разработанными нами при сотрудничестве с местными властями.

Вернувшись недавно с конференции МСОП в Коста-Рике, Джереми был рад сообщить, что встретил там двадцать два наших выпускника, в том числе из таких далеких друг от друга стран, как Таиланд и Бразилия: все они жадно слушали, что нового происходит в их альма-матер на Джерси, и оживленно обменивались новостями и суждениями. Словно там собрались вместе члены большой семьи, говорил Джереми, и было так радостно видеть, что наш Трест обучил и воодушевил стольких молодых людей из самых разных уголков планеты.

Теперь Центр подготовки наладил сотрудничество с Кентским университетом, где нашим выпускникам предоставлена возможность обучаться на первом в своем роде факультете, готовящем дипломированных специалистов по работе с угрожаемыми видами. Возможность пользоваться новейшим компьютерным оборудованием университета позволяет быстро и эффективно собирать нужные нам сведения со всего мира. Больше того, в 1989 году университет учредил у себя новый биологический факультет, и ко мне — великая честь — обратились с просьбой разрешить им присвоить этому факультету мое имя. Так что (опять-таки первый в своем роде) новый факультет будет называться Даррелловский институт охраны природы и экологии, сокращенно — ДИОПЭ. На моем родном языке эта аббревиатура — DICE — выглядит очень к месту, ведь борьба за охрану природы так похожа на «dice» — игру в кости.

От главных направлений, как на Джерси, так и в дальних странах, не отстают в своем развитии и другие стороны нашей деятельности. С результатами научных исследований, будь то на тему содержания животных в нашем зоопарке (включающую всевозможные аспекты ветеринарии, питания, биологии размножения) или по вопросам поведения и экологии видов в природной среде, можно знакомиться в библиотеках по всему свету. Быстро развивается просветительская работа, идет ли речь о джерсийских школьниках или о жителях Мадагаскара, где плакаты с изображениями лемуров и килеватой черепахи можно видеть повсеместно в школах и публичных зданиях.

Огромную помощь в нашей работе оказывают члены Треста, особенно в Северной Америке. Как я уже рассказывал, в 1973 году я отправился в США, где Том Лавджой и другие американские друзья оказали мне неоценимую помощь в учреждении Международного треста охраны диких животных. В 1986 году благодаря усилиям Саймона Хикса был создан Канадский трест охраны диких животных. Помимо того что появление родственных организаций расширило круг нашей деятельности, оно позволяет нашим американским и канадским спонсорам получать скидку с налогов на членские взносы и щедрые пожертвования, которые так важны для работы нашего Треста в международном масштабе.

И наконец, мы пожинаем плоды наших трудов в виде успешного возвращения в природную среду животных, выращенных в неволе. Такие редкие виды, как розовый голубь и золотистый львиный тамарин, благополучно осваиваются на новом месте жительства в лесах и, что особенно важно, начали приносить потомство. Чудесно видеть, как после многих лет осторожного развития плодовитых колоний мы можем возвращать животных туда, откуда они родом и где хорошо приживаются.

Итак, задачи, которые мы ставили перед собой, учреждая Трест, решаются

— пусть в разной степени, но, во всяком случае, механизм создан и открыт для совершенствования. Тем не менее всегда приятно слушать комплименты, и один из наиболее приятных мы услышали, когда в 1988 году доктор Уоррен Айлиф, директор Далласского зоопарка, бывший президент Американской ассоциации зоопарков и аквариумов, выступая в одном из университетов штата Техас, заявил:

— Спросите людей, какой зоопарк лучший в мире, — одни назовут Сан-Диего, другие Бронкс. Однако, если вы спросите самих работников зоопарков, профессионалов, включая их директоров, вам назовут Джерсийский зоопарк.

Такая оценка из-за океана, где мегазоопарки располагают мегадолларами, дорогого стоит.

Еще, как я тоже уже говорил, нам повезло в том, что мои книги помогли привлечь членов в наш Трест, показали людям, как важно разводить угрожаемых животных в неволе, открыли мне многие двери и позволили познакомиться с людьми, коих я иначе никогда не встретил бы. Что и стало так очевидно, когда мы начали готовить празднование наших годовщин.

На Джерси нас в нашей организации не так уж много, а потому «ребята» (как я упорно называю Джереми, Джона, Саймона и Тони, хоть это им совсем не нравится) частенько в конце рабочего дня поднимаются в мою квартиру выпить по стаканчику. Заходят и среди дня, если возникают важные вопросы, кои следует обсудить, прежде чем вынести наши рекомендации на рассмотрение руководящих органов Треста. Это позволяет отделить изрядное количество плевел от пшеницы и сильно сократить время прохождения вопросов в комитетах. Если я занят стряпней (люблю это дело), «ребята» размещаются вокруг стола на кухне, в иных случаях мы располагаемся в гостиной, где половина участников беседы сидят на полу среди разбросанных в кажущемся беспорядке бумаг.

В особых случаях — таких, как рождение горилленка или любовная связь золотистых тамаринов, — мы откупориваем шампанское; спешу добавить — не за счет Треста, а из моего собственного погреба. Утром дня, про который здесь пойдет речь, поводом послужило только что полученное мной известие, что для участия в нашем празднике на Джерси прибудет принцесса Анна.

— Принцесса согласилась открыть наш Центр подготовки, — произнес Саймон, возлежа на ковре и сжимая в руке фужер с шампанским. — Это превосходно. С этого начнем.

Хотя наш мини-университет действовал уже пару лет, «официальных крестин» еще не проводилось, и нам конечно же хотелось видеть нашу патронессу в роли крестной.

— И что потом? — спросил я; главное бремя организации торжественных мероприятий ложилось на плечи Саймона.

— Ленч, — ответил он. — Для узкого круга. Только члены Треста.

— Речи? — поинтересовался Джон.

— Надеюсь, Джерри выступит и принцесса произнесет ответный спич, — сказал Саймон.

— Господи, Сай, ты же знаешь — я ненавижу произносить речи, это обязательно?

— Обязательно, — подчеркнул Саймон. — Нельзя, чтобы принцесса выступила с речью, а основатель Треста молчал.

— Хотя бы несколько немудреных слов, — подбодрил меня Джон.

— Если немудреных, может, напишешь их для меня? — предложил я.

— Ты всегда правишь все, что я пишу для тебя, — возмущенно отозвался Джон.

— Это потому, что ты не умеешь писать, — заметил я. — Продолжай, Саймон, что там у тебя насчет вечера.

— На вечер у меня есть блестящая идея, — горячо произнес Саймон, сверкая голубыми глазами.

Мы дружно застонали, а Джереми даже зажмурился, и лицо его исказила мучительная гримаса, усиливая его сходство с герцогом Веллингтонским, испытавшим горечь поражения. Все мы знали цену блестящим идеям Саймона…

— Я вот что предлагаю, — продолжал Саймон, не замечая нашей реакции, — мы арендуем Гори-Касл и устраиваем там пышное зрелище.

Все прежние блестящие идеи Саймона блекли перед этой. Замок Гори-Касл, сооруженный в тринадцатом веке, возвышается над приютившимся внизу, у лукоморья, живописным рыбацким селением. Великолепный образец каменной кладки, он выглядит как новый, его стены, башни и бастионы нигде не тронуты пушечными ядрами. Кажется, замок только что построен Голливудом, и когда его освещают прожектора, так и ждешь, что на одной из стен сейчас появится Эррол Флинн. Гори-Касл — самый импозантный среди замков на Джерси; сам сэр Уолтер Рейли в бытность губернатором острова в начале семнадцатого века взял на себя заботу о его сохранности. Арендовать столь соблазнительный объект, сказал я себе, весьма заманчиво, но, увы, совершенно нереально.

— Арендовать Гори-Касл! — воскликнул потрясенный Тони. — Да кто же позволит тебе снять для твоей затеи замок!

— А что, когда они узнают, для кого это нужно, может быть, разрешат использовать его бесплатно, — невозмутимо отозвался Саймон. — Так вот, я представлял себе зрелище в средневековом духе. Думаю, там смогут разместиться что-нибудь около двух тысяч человек. Облачимся в костюмы той эпохи, будем жарить быка на вертеле, а еще…

— Две тысячи! — воскликнула Ли. — Кто будет их обслуживать?

— Официанты, — сказал Саймон, удивляясь, как это Ли сама не додумалась до такого простого ответа.

— И где же ты их возьмешь? — поинтересовался Джереми. — На всем острове столько не наберется.

— Доставим на самолетах, — не унимался упоенный своей идеей Саймон.

— А где они будут спать? — сердито осведомился Джереми.

— Палатки, — ответил Саймон. — Разобьем палатки на территории замка.

Мысленно я представил себе восхитительную картину — полчища злых португальских и испанских официантов, с жесткими плоеными воротниками, в шляпах с перьями, снуют вокруг палаток под проливным дождем.

— Как насчет туалетов? — спросил мрачно настроенный Тони, наш главный администратор и ветеринар, коему накануне довелось посвятить не один неприятный час проблемам дамских уборных.

— Выроем отхожие места, — не задумываясь ответил Саймон.

— Кто будет рыть?

— Добровольные помощники.

— А если таковых не найдется?

— Скажешь официантам, чтобы вырыли, — предложил Джон.

— И где ты возьмешь быка? — хотел знать ветеринар Тони.

— Купим, — сказал Саймон.

— Саннадзор ни за что не позволит вырыть кучу отхожих мест на территории замка, — заявил Джереми.

— Не говоря уже о гигиене, — с чувством добавил Тони.

— Запах…

— Лучше банкет, где зелень предпочли бы опаленному быку, — перефразировал я Библию.

— И банкет тоже будет, — отчаянно цеплялся за свою идею Саймон. — Дичина и все такое.

— Можно растопить свинец и поливать со стен нехороших людей, — услужливо посоветовал Джон.

— Свинец больно дорог, — серьезно возразил Джереми.

Чувствуя, что мои «ребята» пошли вразнос, я откупорил еще одну бутылку шампанского.

— Послушайте, — сказал я. — Как ни заманчива эта идея с замком, она полна изъянов, и мне вовсе не хочется объясняться с монаршим двором, с какой стати я вздумал принимать принцессу на территории замка под проливным дождем, с валяющимися кругом недожаренными быками, с льющимся со стен расплавленным свинцом и полчищами чужеземных официантов, жалующихся на то, что их гульфики жмут или чересчур велики.

— Хочешь сказать, что тебе не нравится моя идея? — уныло заключил Саймон.

— Идея превосходная, но прибереги ее для другого случая. Теперь слушайте мою идею. Как насчет того, чтобы устроить своего рода праздник зверей и пригласить всех причастных к охране природы видных персон, кого я знаю, чтобы каждый мог показать, какое значение он придает этому делу?

Саймон оживился.

— Ты подразумеваешь что-то вроде большого концерта? — осторожно осведомился он.

В глазах его вновь появился фанатичный блеск.

— Ну да, — неуверенно отозвался я. — Пусть артисты прочтут стихи про животных, пусть будет какой-нибудь балетный номер, пригласим Иегуди Менухина, чтобы исполнил что-нибудь из «Карнавала животных»… И тому подобное.

— Да, да, замечательно. — Саймон устремил взор в пространство, как бы представляя себе происходящее на сцене. — И устроим мы это в Форт-Ридженте в Сент-Хелиере. У них там огромная сцена, и все оборудование есть, светильники, здоровенный кинопроектор, квадросистема. Это будет просто изумительно. Замечательно!

Так родился наш «Праздник зверей». Список участников выглядел внушительно и интересно, поскольку с большинством знаменитостей я встречался по разным поводам.

Для декламации стихотворений мне были нужны два контрастирующих голоса

— мужской и женский. Среди известных мне прекрасных артистов своим голосом, несомненно, выделялся сэр Майкл Хордерн. Когда он говорил, казалось, что обрел дар речи портвейн высшего качества, такой у него сочный, полнозвучный, мелодичный голос. С ним я не был знаком, но знал, что он читал мои книги и они ему понравились; я был счастлив, когда он согласился выступить у нас. Не колебался я и в выборе женского голоса. С того дня , как я впервые увидел Дайну Шеридан в очаровательном фильме «Женевьева» про автогонки Лондон-Брайтон, проникся к ней неистребимой глубокой любовью. Потом я видел Дайну в ленте «Где не летают стервятники» и был еще сильнее пленен ею. Однако мне было известно, что у нее есть супруг, и это не позволяло мне, человеку честных правил, прийти к Дайне и признаться в любви. Еще одной причиной было, разумеется, то, что я сам женат. Пришлось без особой охоты смириться с необходимостью жить без Дайны Шеридан.

А тут, как раз перед нашими великими годовщинами, случилось два события. Мне предстояло отправиться в Лондон; при этом я обнаружил, что там готовятся возобновить спектакль по очень веселой пьесе моего старого друга Ноэля Кауэрда «Дари смех»; Ноэль уже несколько лет был одним из заокеанских попечителей нашего Треста. В списке исполнителей я увидел, к моей великой радости, имя Дайны Шеридан, а потому сказал себе, что непременно должен увидеть своего кумира, так сказать, во плоти. В самолете, лениво листая какой-то журнальчик, я наткнулся вдруг на интервью с мисс Шеридан. В ряду неизбежных в таких интервью обычных пустых вопросов был также вопрос — с кем она предпочла бы очутиться вдвоем на необитаемом острове. «С Джеральдом Дарреллом», — ответила Дайна. Я не поверил своим глазам.

— Боже, она хочет, чтобы ее выбросило на необитаемый остров вместе со мной, — сообщил я Ли.

— Кто это — «она»? — подозрительно осведомилась Ли.

— Дайна Шеридан.

— С чего бы это? — пренебрежительно, как подобает женам, поинтересовалась Ли.

— Потому что я прекрасный, достойный, высокоморальный человек.

— Если она так сказала, сразу видно, что никогда с тобой не встречалась, — нанесла Ли сокрушительный удар.

Однако меня не так-то легко сокрушить. Я загорелся. Дайна вполне могла выбрать этого невежу Эттенборо или пройдоху Питера Скотта, однако она предпочла меня. Посему, тщательно подобрав дюжину желтых роз, не оскверненных тлей, черными мошками, уховертками, точильщиками и прочими гадкими тварями, я вложил в них карточку с надписью: «Тот, кто громче всех аплодирует, — это я. Могу я встретиться с вами после спектакля?» — и попросил отнести букет в гримерную. Карточка вернулась с ответом: «Да».

Остроумие Кауэрда вместе с блестящим исполнением Дайны сделали этот спектакль поистине незабываемым событием. Когда мы затем выпили в гримерной по стаканчику виски, я признался Дайне, что являюсь ее давним поклонником, и мы договорились встречаться почаще, что бы там ни говорила Ли. Когда Дайна рассказала об этом своему мужу Джеку, он прислал мне сердитую записку, обвиняя меня в посягательстве на расположение его супруги посредством неумеренного подхалимства и желтых роз и вызывая на дуэль утром в Гайд-парке. Я принял вызов, однако подчеркнул, что право выбора оружия за мной, и предложил стреляться пробками от шампанского на расстоянии пятидесяти шагов. На такой счастливой ноте началась наша дружба, и когда нам понадобилось найти актрису для нашего «Праздника зверей», естественно было остановить свой выбор на Дайне.

С Иегуди Менухином я впервые познакомился во Франции, когда он приехал погостить у моего старшего брата Ларри. Домик, принадлежащий мне и Ли, находится километрах в сорока от селения, где живет Ларри (сорок километров

— необходимая дистанция, когда речь идет о старшем брате), но мы добрались туда на машине, чтобы позавтракать с Ларри и супругами Менухин, и ничуть не пожалели, ибо Иегуди и его жена — очаровательные люди. Застолье затянулось, было много вина и закуски, так что уже около четырех часов мы стали подумывать о том, чтобы прилечь и отдохнуть, кто-то невнятно произносил слово «сиеста». К счастью, у Ларри был огромный дом с множеством спален, и вскоре мы с Ли уже крепко спали. Проснулись мы от звуков скрипки.

— Кто это крутит пластинки? — спросила Ли.

— Это Иегуди упражняется, — сказал я.

Выйдя на лестничную площадку, мы и впрямь услышали, как из спальни поблизости доносится упоительное пение скрипки под смычком виртуоза. В жизни меня пробуждали от сиесты самые разные звуки — щебетанье птиц, раскаты грома, журчанье ручья, ровный гул водопада, — но никогда мой сон не прерывали такие восхитительные ноты.

Разумеется, мы пригласили супругов Менухин и Ларри к нам на ответную трапезу, и, выяснив, что Иегуди любит рис, чечевицу, бобы и другие продукты этого ряда, я сотворил особое кэрри «Менухин» в огромных количествах. В нашем внутреннем дворике стоял длинный обеденный стол, и, чтобы сберечь время, накрывая его с учетом всяких гарниров и салатов, Ли аккуратно разложила по порядку на большом подносе ложки, вилки, ножи, черпаки и все прочее. Прибыли гости, мы выпили по рюмочке, затем Ли вышла на кухню нанести, как говорится, последние штрихи. Вскоре за ней последовал Иегуди и остановился, глядя, как она хлопочет.

— Давай я помогу, — сказал Менухин и, не дожидаясь ответа, схватил поднос с приборами, отнес его во дворик, приблизился, улыбаясь, к столу и обрушил на него звенящую, поблескивающую груду металлических изделий.

Видя, с каким ужасом моя благоверная созерцает эту картину, я поспешил отвести Иегуди обратно в гостиную, налил ему еще стаканчик и отправился помогать расстроенной Ли разбирать перемешанные приспособления для еды.

— Я столько времени потратила, — прошептала она.

— Не бери в голову. Смотри на вещи оптимистично. Не всякая хозяйка может похвастать тем, что ее стол накрывал Иегуди Менухин.

…Итак, я отправил письмо Иегуди, и сей великодушный, благородный человек ответил, что будет рад послужить нашему делу, сыграть что-нибудь вместе с Джерсийским молодежным оркестром.

Таким образом, для чтения стихов у нас были два знаменитых артиста, музыкальную часть концерта обеспечивал известный скрипач с оркестром. Однако этим далеко не исчерпывались грани, где животный мир соприкасался с нашим, обогащая его. Взять, к примеру, танец, вокал, телевидение, живопись. У одного из моих друзей, Джереми Джеймса Тэйлора, постановщика нашего концерта, были связи с Королевским балетом, и он порадовал меня известием, что на Джерси пришлют для выступления многообещающих учащихся балетной школы.

За несколько лет до того я участвовал в телевизионном шоу для детей вместе с жизнерадостной Айлой Сен-Клер. Во время репетиций мы всласть потолковали о деятельности нашего Треста, и она настолько была заинтересована, что допустила фатальную оплошность — дескать, если мне когда-нибудь понадобится ее помощь, нужно только дать знать. Очарованный ее чудесным, красивым голосом, я не сомневался, что никто лучше ее не представит животных средствами вокала. Позвонив Айле Сен-Клер, я напомнил про ее обещание и попросил приехать на Джерси. Она ответила, что с удовольствием приедет и даже знает одну симпатичную песенку про зоопарк.

Пришло время мне призадуматься. Как насчет растений? Что ни говори, без них не смогут существовать животные. Самым громогласным и рьяным защитником мира растений, несомненно, был Дэвид Беллэми. Тут меня осенила сумасбродная мысль. В своем блестящем шоу «Упала шляпа» Флэндерс и Суонн исполняли песенку «Мезальянс» о жимолости и вьюнке, которые полюбили друг друга, но не могли сочетаться браком из-за того, что одно растение вращается по, а другое против часовой стрелки. Кончилось тем, что «они выдернули свои корни и зачахли». Прибегнув к подкупу, я уговорил Айлу и Дэвида исполнить этот дуэт; бесподобная комбинация, ибо Дэвида природа наградила голосом (уверен, он не обидится) распаленного страстью моржа.

Выбор телевизионного сюжета не представлял трудности — кто мог бы сравниться с Дэвидом Эттенборо?

Я познакомился с Дэвидом, когда он был рядовым продюсером на Би-би-си. Нас представили друг другу в одном трактире, где мы недурно провели несколько утренних часов, толкуя про животных и путешествия. Несколько лет спустя Дэвид позвонил мне и спросил, не соглашусь ли я записать с ним программу для радио в моем зоопарке. Я ответил, что буду счастлив, и мы назначили день.

В то время в нашей коллекции были Чемли и Лулу — пара шимпанзе сомнительной нравственности. Придешь проведать их, Чемли — после истерических утренних приветствий (оскаливание зубов, безумные крики и качание на ветвях) принимался препарировать апельсин сосредоточенно и тщательно, словно какой-нибудь знаменитый хирург, производящий трепанацию черепа премьер-министра. Лулу, хорошо усвоившая, как учтив ее супруг в обращении со слабым полом, не зевала: пока он занимался апельсином, она спешила набить рот виноградом, сгребала в кучу возможно больше плодов и садилась на них, надеясь, что благоверный не заметит ее уловки. Закончив хирургические действия над апельсином, Чемли съедал его и швырял кожуру в Лулу, чаще всего попадая ей в затылок. Бросая снизу, он тем не менее искусно поражал намеченную цель. Напомнив тем самым Лулу о своей глубокой привязанности, он кидался на нее, когда она меньше всего того ожидала, награждал затрещиной и стаскивал кричащую супругу с укрываемых ею фруктов. После чего садился, засовывал в рот банан, хорошенько разжевывал его, выплевывал на ладонь и принимался толстым пальцем перемешивать жидкую кашицу с видом человека, выбирающего монеты для торгового автомата.

В чем всегда можно было положиться на Чемли, так это в том, что он не упустит случая подстроить вам какую-нибудь каверзу. Возьмитесь провести по зоопарку важных гостей — уж он не подведет. Словно знает, что ваши экскурсанты — люди знатные и вы ждете от него приличного поведения. Со злорадным огоньком в глазах он живо оценивал ситуацию и соображал, какое безобразие сотворить. Обычно Чемли начинал с того, что задавал Лулу взбучку: дергал ее за волосы, сбивал с ног и принимался прыгать на ней. Он делал это по двум причинам. Во-первых, из всех шимпанзе, каких я когда-либо знал, Лулу издавала самые громкие и пронзительные вопли; это было нечто среднее между свистом обезумевшего паровоза и скрипом ножа по стеклу. Во-вторых, Чемли обнаружил, что ничто так не занимает публику, как небольшой семейный скандал. Убедившись, что общее внимание сосредоточилось на нем, он принимался насиловать супругу или же, сидя на ветке, с большим вкусом занимался самоудовлетворением, заставляя почтенных зрительниц смущенно краснеть и обмахиваться путеводителями. Усыпив бдительность публики временным смирением, он отрыгивал на ладонь полупереваренные фрукты и швырял щедрый дар через решетку, заставляя перемазанных липкой субстанцией экскурсантов с криками разбегаться в разные стороны. Чемли обожал таким способом разгонять толпу, это был верх его устремлений, жизнь не могла даровать ему более изысканное наслаждение.

Сколько лет мне ни доводилось показывать зоопарк важным гостям, я неизменно с великой опаской приближался к клетке Чемли, и мои опасения всегда оправдывались. Посему мне так живо запомнился тот день, когда приехал Дэвид Эттенборо записывать свою программу для радио.

Программа была предельно простая, мы с Дэвидом неторопливо переходили от клетки к клетке, рассказывая забавные истории про животных, с коими встречались в разных концах света. Теперь такое творчество не прошло бы, нынешней публике подавай цветное изображение и самый крупный план. Однако в те далекие счастливые времена паровой тяги радиослушатели были не так взыскательны. Для начала мы условились, что я просто проведу Дэвида по зоопарку, чтобы мы решили, на каких животных остановимся и что каждый из нас будет говорить. Он впервые приехал к нам, и, хотя мы делали только первые шаги, Дэвид был восхищен знакомством с нашими подопечными и нашими задачами. Мы так увлеклись, что я подходил к обители Чемли, совершенно позабыв об осторожности. Что до Дэвида, то он при виде обезьян издал радостный крик и поспешил подойти поближе к клетке. Случилось так, что именно в эту неделю нас форменным образом засыпали экзотическими фруктами. Шимпанзе уписывали все, что приходилось на их долю, однако это весьма пагубно отозвалось на их желудках. В итоге было бы сильным преуменьшением сказать, что их клетка изобиловала липкими предметами для метания. При виде ничего не подозревающих жертв Чемли пришел в восторг. Зачерпнул две горсти боеприпасов и, как только Дэвид подошел к отжиму, запустил в него с неизменной меткостью. Снаряды поразили Дэвида точно в грудь, и белейшая рубашка его приобрела сходство с навозной кучей. Дэвид в ужасе замер, а Чемли, ободренный первым успехом, столь же метко отправил следом еще два снаряда. Я поспешил прийти на помощь Дэвиду, пока он не превратился в ходячий сортир. Всячески извиняясь, отвел его в дом, где он смог умыться, и дал чистую рубашку. После доброго стаканчика виски он как будто смягчился, но, возобновив обход зоопарка, я следил за тем, чтобы он был поосмотрительнее, и старался идти первым.

Надеясь, что годы затуманили память Дэвида, я позвонил ему, напомнил, что он так и не вернул мне мою рубашку, и выразил пожелание, чтобы он приехал и показал чудесные кадры из «Жизни на земле», едва ли не самые трогательные во всем сериале, где Дэвид сидит в лесу, окруженный горными гориллами. Для вящей убедительности я добавил, что наш общий давний друг Крис Парсонс (он заведовал в Би-би-си отделом естественной истории, когда снимался сериал) согласился обеспечить техническую сторону показа. Дэвид тотчас ответил «да» — и не подвел, хотя так и не привез рубашку взамен моей.