Исчезнувшие сокровища Хосроев

Особой известностью пользовались сасанидские художники по металлу. Даже после того как «стих Корана зазвучал с мимбара»[99] подражать их произведениям не считали кощунством. Поэт Абу Нувас обстоятельно описал золотую чашу для питья, «которую одарила разными изображениями Персия»: «…на дне у нее Хосрой, а по сторонам антилопы, которых выслеживают с луками всадники». Чашу с Хосроем и его войском он вспоминал в другом стихотворении:

Пиры в средневековой общественной жизни играли огромную роль, и потому питьевая посуда из драгоценных металлов стала знаком высокого социального положения. Ею похвалялись, выставляя напоказ на торжественных приемах, ее дарили почетным гостям, а при военном поражении ею приходилось откупаться от удачливого победителя. Стремясь укрепить свой престиж, зависевший от количества накопленного добра, даже второстепенные правители собирали в своих сокровищницах громадное число золотых и серебряных блюд и чаш, кружек и кувшинов.

«Однажды… один хорасанский царевич приехал к испахбеду (правителю) Табаристана с многочисленными дарами… Он попросил серебряные блюда и подносы, чтобы расположить на них дары. Слуги принесли ему… 500 серебряных подносов. Хорасанец попросил еще. Тогда… послали к главной жене ис-пахбеда и принесли от нее еще 500 подносов из серебра. Испах-бед получил дары из Хорасана на этих 1000 подносах и в ответ послал царевичу 2000 подносов, наполненных подарками».[101]

Поистине несметными богатствами владели влиятельные вельможи, храмы и сами шахиншахи. Предания о судьбе царских сокровищ после арабского нашествия передавали из поколения в поколение; этот «золотой мираж» владел умами несколько столетий. Географ Ибн ал Факих (начало X в.) называл место Так в горах Табаристана, где со времен мифического Менучехра хранились драгоценности персидских монархов. Мимо этой увлекательной темы не прошел и всеведущий Бируни. Согласно его рассказу, Сасаниды во время бегства из Ирака в Мерв оставили на хранение у царей Джабала – горного округа между Реем и Табаристаном – самые дорогие самоцветы и наиболее легкие вещи из своих богатств. Арабский полководец Халид Ибн-Бармак, осаждавший испахбедов Джабала в одной из горных крепостей, после сдачи твердыни захватил казнохранилище с «сокровищами Хосроев». Собственность одного из шахиншахов – пальму, отлитую из золота, якобы нашел правитель Хорасана. Между ее ветвями, «подобно зеленым и спелым финикам», были нанизаны драгоценные камни.

Большая часть этих неисчислимых ценностей развеялась, как пыль на ветру. В Иране и прилегающих областях сасанидское серебро находят очень редко. Виной тому религиозный фанатизм последователей Аллаха, а главное – нужда в сырье для чеканки монет. С течением времени десятки тысяч художественных изделий из золота и серебра уничтожили в плавильных печах. По словам Бируни, когда «благополучие превращается в свою противоположность», появляется необходимость переплавки сосудов для чеканки из них дирхемов и динаров. Уже омейядский наместник Ирака ал Хаджжадж приказал разломать в странах ислама золотые и серебряные сосуды и настрого запретил пить из них. Эта мера могла быть вызвана как борьбой с изнеживающей роскошью, так и неприемлемой для мусульманского ортодокса зороастриискои тематикой изображений на вещах.

Примечательные страницы истории культуры Ирана и Средней Азии были бы безвозвратно утрачены, если бы не… уральские клады.

Уральские клады

В междуречье Камы и Вятки, среди лесов, болот и невысоких холмов-увалов затерялась деревня Турушева. Летом 1927 г. здесь был найден один из многих кладов «восточного серебра». Мальчик, пасший стадо на опушке леса, неожиданно провалился в яму. Нащупав в ней какой-то твердый и гладкий предмет, он стал выгребать землю то руками, то кнутовищем. Несколько минут работы – и на поверхности показалось очень тяжелое ведерко из серебра. Когда пастушок перевернул ведерко, из него выпали серебряные блюда, светильники, витые шейные обручи-гривны.

«Восточные клады» на Урале крестьяне обнаруживали при распашке целины или огорода, под выкорчеванными пнями. Иногда их находили в густой чаще леса или на склонах террас, размытых вешними водами.

Самая древняя вещь в турушевском кладе – иранское блюдо IV в. со сценой охоты Шапура II. Резко обернувшись назад, коронованный всадник посылает стрелу во вздыбленного льва. Под копытами коня распростерся уже смертельно раненный зверь. На блюде, изготовленном византийским ювелиром три века спустя, – черненый крест в венке из плюща. Светильники из Средней Азии относятся к VIII в. На дне одного выгравирован слон – священное животное буддистов, изображения на другом восходят к доисламским земледельческим культам. Здесь гранатовые деревья: обильный семенами гранат означал надежду семьи на многочисленное потомство. На ручке сосуда свернулась пантера – непременная спутница Диониса-Вакха. В медальоны на тулове вписаны двугорбый верблюд, олицетворение сакральных сил плодородия, конь, связанный с почитанием животворных вод, олень, способный продлить человеческую жизнь благодаря целебности лекарства из своих рогов. Позднесасанидское блюдо из деревни Турушева сохранило популярный эпический сюжет охота царевича Бахрама Гура (рис 27)

Рис. 27. На иранском серебряном блюде Vile – эпический сюжет, распространенный в искусстве царевич Баграм Тур, он же – сасанидскии царь Варахран V (421–439), охотится на газелей в сопровождении рабыни Азаде.

Найдено в Прикамье. Гос. Эрмитаж.

На блюде точно переданы все детали этого эпизода, подробно пересказанного Фирдоуси, но, как видим, восходящего к домусульманской эпической традиции.

В уральских кладах преобладает пиршественная утварь из обихода светской знати, встречены и украшения костюма – поясные накладки, медальоны Сложная ювелирная техника обнаруживает руку придворных мастеров высшей квалификации, в совершенстве владевших приемами литья, чеканки, гравировки, золочения, черни.

«Восточное серебро» Урала вводит нас в «затерянный мир» архаических представлений о мироздании, красочно повествует об охотничьих триумфах царей и героев, знакомит с фантастическими образами восточной мифологии крылатым верблюдом или собакой-птицей Сенмурвом

За собольими мехами

Сасанидское серебро на Урале впервые привлекло внимание в 1750 г, когда в прикамском имении Строгановых был обнаружен серебряный кувшин, изготовленный иранскими мастерами С тех пор в этих краях зарегистрировано свыше сотни «восточных кладов» (рис 28) Кроме того, известно, что многие дореволюционные находки скупщики серебра сумели переплавить. Чем же объясняется столь массовая «миграция» вещей?

Рис. 28. Центральный медальон серебряного блюда. Иран, VIII в. в зороастрийских трактатах собака-птица Сенмурв предстает как благожелательное существо, оберегающее от злых сил. Блюдо найдено на берегу Камы (Вятская губ) Гос. Эрмитаж.

Почему драгоценную утварь Среднего Востока вывозили далеко за пределы тогдашнего культурного мира, к таежным охотникам Урала – предкам коми-пермяков?

Большая ее часть попала на Урал не ранее IX в. Это доказали археологи, которые выявили топографическую связь кладов с древними поселениями и проанализировали их состав. Оказалось, что начало северной торговли Багдадского халифата приходится на первое столетие господства Аббасидов, когда провинциальная ограниченность арабской культуры уходит в прошлое, когда она подвергается влиянию эллинизма и сасанидской «классики». Именно тогда устанавливаются коммерческие связи с Восточной Европой и Дальним Востоком, с Индией и Черной Африкой. В поисках рынков сбыта и источников сырья купцы стран ислама устремляются в «неведомые земли» Севера.

В IX–X вв. в восточноевропейской торговле с Азией главное место занимало серебро. «Серебро легче перевозить, чем те необходимые предметы, которые на него можно купить», – писал Бируни.[103] Серебро везли в виде монет и вещей. Охотно принимали в обмен серебряные сосуды: их материальная и художественная ценность не вызывала сомнений.

Во время завоевания арабами Ирана и Средней Азии в их руки попала громадная добыча, в том числе металлическая утварь. Мир ее образов, связанных с доисламским эпосом и мифологией, уже не отвечал требованиям новой религии. С крушением Сасанидского государства и официальной зороастрийской Церкви стали недействительны каноны прокламативного искусства, призванного возвеличивать «царя царей». Сасанидские, среднеазиатские, византийские сосуды, которые еще не успели переплавить, переходили в руки купцов. Они скупали по дешевым ценам вышедшую из употребления посуду, которая активно вступала в сферу меновой торговли. Что же получали взамен?

В то время в кругах знати от Испании до Китая чрезвычайно увеличился спрос на драгоценную пушнину. Собольи, куньи, горностаевые, бобровые, беличьи меха шли на отделку головных уборов, кафтанов, шуб. Особенно ценили шкурки соболей и черно-бурых лисиц. Недаром в поэме Низами «Искандер-наме» так любовно и со знанием дела перечислены меха, захваченные Александром Македонским в лагере русов:

Торговцы халифата устремились в области, богатые пушниной. На урало-приобском Севере, где соболь водился в великом изобилии, уже в XVI–XVII вв. промысел пушного зверя занимал видное место в хозяйстве аборигенных племен. Кроме отборных мехов отсюда вывозили мамонтовую кость и клыки моржей («рыбий зуб»), из которых искусные хорезмийские резчики изготавливали шкатулки и гребни. Обмен вели по принципу «товар за товар». Больших и прекрасных соболей меняли на серебряную посуду полуденных стран, лисьи шкурки – на железные клинки.

Торговля шла через Волжскую Булгарию – огромный рынок по продаже мехов на среднем участке волжской магистрали. «…Все те, кто обитает на обоих берегах этой реки, привозят к ним (булгарам) свои товары, как-то: соболей, горностаев, белок и другое», – свидетельствовал географ Ибн-Русте.[105]

От арабоязычных географов мы узнаем о прибытии в столичный город Булгар караванов мусульманских купеческих судов, о продолжительности плавания между ним и Итилем, столицей Хазарии в устье Волги, о десятине, которую взимал булгарский царь с хазарских товаров. Проникновение ислама в Булгарское царство и установление прямых связей с Багдадом способствовали расцвету волжско-каспийской навигации.

Уже открыли и степной путь из Хорезма восточнее Волги через пустынное каменистое плато Устюрт – «ворота народов». Этим маршрутом проследовало посольство Ибн-Фадла-на. «Караваны постоянно ходят от них (булгар) в Хорезм, что в хорасанской земле, а из Хорезма к ним, но дорога пересекает (кочевья) других тюрков, и караваны (должны) охраняться от них», – писал Масуди.[106] Сухопутное путешествие из Булгарии в Хорезм длилось три месяца. На Устюрте при дорогах в Нижнее Поволжье построили караван-сараи с колодцами, надежно укрытыми от летучего песка, пограничные крепости и сторожевые башни.

Караван-сараи располагались друг от друга на расстоянии дневного перехода каравана (20–30 км).

Но даже весьма предприимчивые арабские купцы дальше Булгара предпочитали не ездить: риск был слишком велик, а преувеличенные слухи об опасностях, подстерегавших путников в «Стране мрака», отпугивали самых неустрашимых. Меновую торговлю с таежным Прикамьем вели сами булгары. О далеких скитаниях булгарских скупщиков пушнины свидетельствуют серебряные украшения из их страны – браслеты, подвески-лунницы, шейные цепи, собранные археологами на Чепце, верхней Каме, Вычегде и Тоболе. Вверх по Чусовой «восточное серебро» проникало на Средний Урал и в Зауралье (рис. 29). Булгары достигли и земель Йуры (Югры русских летописей) – предков хантов (остяков) и манси (вогулов), живших по обоим склонам Северного Урала и в низовьях Оби.

Находки сабель в Прикамье и севернее подтверждают сообщение Абу Хамида ал-Гарнати, арабского путешественника родом из Гранады, побывавшего в Булгаре и русских землях (XII в.): в области Йура, что на «Море мраков», «привозят люди мечи из стран ислама, которые делают в Зенджане, и Абхаре, и Тебризе, и Исфахане, в виде клинков, не приделывая рукоять, и без украшений… И закаляют эти мечи крепкой закалкой, так что если подвесить меч за нитку и ударить ногтем или чем-нибудь железным или деревянным, то будет долго слышен звон. И эти мечи как раз те, которые годятся, чтобы везти в Йуру… И привозят к ним купцы эти мечи…, а в уплату за них берут шкуры соболя и получают от этого огромную прибыль».[107] На приполярном Урале геологи нашли армянскую саблю XII в. с именем мастера Хачатура.

На лыжах и собачьих упряжках

Не исключено, что некоторые купцы – персы, хорезмийцы, арабы – на свой страх и риск добирались до неприютной Балтики и Ледовитого океана.

Рис. 29. «Восточное серебро» на Урале: а – клады, б – пути сообщения.

Страсть к красивым мехам вела их все дальше и дальше – за Северный полярный круг, в край вечной мерзлоты. Бируни, знавший о Балтийском море

(«Море варенков» – варягов), слышал об одном мореплавателе, который так далеко проник на север, что попал в края, где летом солнце светит круглые сутки. Абу-л-Фида упомянул о «некотором путешественнике, достигшем северного моря».

Со слов очевидцев арабские географы детально рассказали о стране «дикого народа» Йура, о «немой» торговле с ее обитателями и способах передвижения на Крайнем Севере.

«Летом день у них бывает очень длинным. Так что, как говорят купцы, солнце не заходит сорок дней, а зимой ночь бывает такой же длинной… И приносят с собой товары, и кладет (каждый) купец свое имущество отдельно, и делает на нем знак, и уходит; затем после этого возвращаются и находят товар, который нужен в их стране. И каждый человек находит около своего товара что-нибудь из тех вещей, если он согласен, то берет это, а если нет, забирает свои вещи и оставляет другие, и не бывает обмана. И не знают, кто такие те, у кого они покупают эти товары… А у жителей Йуры нет войны, и нет у них ни верховых, ни вьючных животных – только огромные деревья и леса, в которых много меда, и соболей у них очень много, а мясо соболей они едят… А дорога к ним по земле, с которой никогда не сходит снег; и люди делают для ног доски и обстругивают их… Перед и конец такой доски приподняты над землей, посредине доски место, на которое идущий ставит ногу, в нем отверстие, в котором закреплены прочные кожаные ремни, которые привязывают к ногам. А обе эти доски, которые на ногах, соединены длинным ремнем вроде лошадиных поводьев, его держат в левой руке, а в правой руке – палку длиной в рост человека. А внизу этой палки нечто вроде шара из ткани, набитого большим количеством шерсти, он величиной с человеческую голову, но легкий. Этой палкой упираются в снег и отталкиваются палкой позади, как делают моряки на корабле, и быстро двигаются по снегу. И если бы не эта выдумка, то никто не мог бы там ходить, потому что снег на земле вроде песка, не слеживается совсем» (ал-Гарнати).[108]

Документальное описание древних лыж делает честь наблюдательности путешественника, очевидно, встречавшего лыжников на заснеженных просторах.

Булгарские торговцы в страну Йура отправлялись зимой, когда тундру и болота сковывал мороз. Люди шли на лыжах, а товары – одежду, соль и другие вещи – везли на санях, которые по сугробам тащили собаки.

«Путешествие туда совершается не иначе как на маленьких повозках, которые везут большие собаки, ибо в этой пустыне (везде) лед, на котором не держатся ни ноги человеческие, ни копыта скотины; у собак же когти, и ноги их держатся на льду. Проникают туда только богатые купцы, из которых у иного по 100 повозок или около того, нагруженных его съестным, напитками и дровами, так как там нет ни дерева, ни камня, ни мазанки. Путеводитель в этой земле – собака, которая побывала в ней уже много раз; цена ее доходит до 1000 динаров и около того. Повозка прикрепляется к ее шее; вместе с нею прикрепляется (еще) три собаки. Это авангард, за которым следуют прочие собаки с повозками. Остановится он, и они останавливаются. Такую собаку хозяин ее не бьет, не ругает. Когда подается корм, то он кормит собак раньше людей, в противном же случае собака злится, убегает и оставляет хозяина своего на погибель» (Ибн-Баттута).[109]

К северу от Йуры, по соседству с легендарными народами Гог и Магог, по представлениям арабских географов, начинались безлюдные «мраки» – земли между устьями Печоры и Оби, Полярный Урал и Ямал. В описаниях этой области реальные сведения причудливо переплетены с баснословными. Купцы, побывавшие на Севере, рассказывали доверчивым слушателям: люди народа Йура ходят туда с факелами, чтобы освещать дорогу в вечной тьме. Там растет дерево, огромное, как селение; на нем обитает большое животное («говорят, что это птица»). Севернее югорских земель нет поселений. Только большая башня, построенная Искандером (Александром Македонским), возвышается, как маяк, на границе обитаемого мира. Позади нее нет пути, а простираются только «мраки»: под суровым небом лежат горы и пустыни, «которых не покидают снег и мороз»; солнце не восходит над ними, растения в них не растут, и нет никаких животных. «Мраки» тянутся до «Черного моря», где нескончаем дождь и густой туман. «Черное море», т. е. Северный Ледовитый океан, арабские авторы чаще именовали «Морем мраков». В его темных и мрачных глубинах плавает рыба вроде огромной горы (кит), из ее уха может неожиданно выйти прекрасная девушка. Из клыков другой «рыбы» (моржа) вырезают рукоятки для кинжалов и мечей. Следуя к полюсу, путешественник достигает области, где солнце, подобно мельничному жернову, шесть месяцев движется по окружности горизонта, и в году бывает один день и одна ночь.

«За Югру и Самоядь»

Кто явился первооткрывателем труднодоступных земель Йуры? Не позднее XI в. в высокие широты Поморья проникли новгородские искатели добычи. Этим отважным людям, пересекавшим на плоскодонных ладьях-ушкуях весь европейский Север, не могли помешать ни упорное и коварное сопротивление природы, ни глухая отчужденность местных племен.

Под 1096 г. в «Повести временных лет» передан любопытный рассказ новгородца Гюряты Роговича:

«Послал я отрока своего в Печору, к людям, дающим дань Новгороду. И когда пришел отрок мой к ним, то от них пошел он в землю Югорскую. Югра же это люди, говорящие на непонятном языке, и соседят они с Самоядью в северных краях». Югра же сказала отроку моему: „Дивное чудо мы нашли, о котором не слыхивали раньше, а идет этому уже третий год; есть горы, упирающиеся в луку морскую, высотою как до неба, и в горах тех стоит крик великий и говор, и кто-то сечет гору, желая высечься из нее; и в горе той просечено оконце малое, и оттуда говорят, и не понять языка их, но показывают на железо и делают знаки руками, прося железа; и если кто даст им нож ли, или секиру, они в обмен дают меха. Путь же к тем горам непроходим из-за пропастей, снега и леса, потому и не доходим до них никогда; этот путь идет и дальше на север"».[110]

Русский летописец усмотрел в людях, запертых в скалах, «нечистые народы», «заклепанные» Александром Македонским, – параллель «башне Искандера» арабских авторов. Их пришествие в день Страшного суда должно принести гибель миру. Полуфантастические данные о меновой торговле железом перекликаются с известиями о ввозе мечей в Йуру.

«Господин Великий Новгород» сосредоточил в своих руках «заморскую» торговлю – «гостьбу» всей Северной Руси.

Былинный Садко, богатый гость, – колоритная фигура много повидавшего купца, одного из тех, которые «по морю плавают, а по земле гостьбы деют, беря богатство».

Новгородских гостей – обитателей «палат белокаменных», людей с трезвым, практическим умом и всевидящим глазом, можно было встретить на улицах Владимира и Киева, Чернигова и Галича. Одни из них – «штетинцы» – торговали с польским Поморьем, другие – «чудинцы» – с Прибалтикой, третьи – «обонежцы», «югорщина» – прокладывали пути на Север. Их суда заходили в константинопольский Золотой Рог, в гавани Дании и острова Готланда.

Новгородцы стали основными посредниками в меховой торговле Западной Европы с племенами Урала, монополизировав вывоз пушнины на западные рынки. Около 1114 г. ладожский посадник Павел и ладожане поведали летописцу: «Еще мужи старии ходили за Югру и за Самоядь». В полунощных странах они присутствовали при удивительном явлении: «…спаде туча и в той тучи спаде веверица (белка) млада акы топерво рожена и возрастоши и расходится по земли». Поездки русских торгово-промышленных людей на Урал и в Зауралье участились в XII в. Новгородские сборщики дани и воины – «кмети» нередко погибали вдали от родины в вооруженных стычках с аборигенами. Под 1187 г. Новгородская первая летопись бесстрастно констатирует: «изьбиени быша Печерскыи и Югорьскыи даньници». В 1193 г. в поход на Югру отправились отряды ушкуйников: «В то же лето идоша из Новагорода в Югру ратью с воеводою Ядреиком; и приидоша в Югру и взяша город, и приидоша к другому городу, и затворишася в граде, и стояша под городом 5 недель; и посылаху из города к ним с льстивою речью, ркуще тако: яко „сбираем сребро, и соболе, и иная узорочиа, а вы не губите нас, своих смердов и своей дани…"»[114]

О новгородцах на Урале напоминает близость славянских украшений из Прикамья инвентарю сельских курганов Приильменья и находки новгородских денежных слитков. Из Березова на нижней Оби происходит византийская серебряная чаша с процарапанной русской надписью, близкой по почерку берестяным грамотам. Вероятно, новгородские землепроходцы занесли в Прикамье и на нижнюю Обь серебряные сосуды IX–X вв., исполненные в областях Карпато-Дунайского бассейна и Балкан. На Оби найдена украшенная чернью чаша со сценами борьбы людей с крылатыми драконами – изделие ювелиров Лиможа в герцогстве Аквитания. Как и «восточным серебром», европейской утварью расплачивались за меха (рис. 30).

Рис. 30. Византийская серебряная с позолотой чаша с изображением сцен из греческого героического эпоса. XII в Найдена близ села Виль-горт в Приуралье. Гос. Эрмитаж.

Система рек и озер соединяла Великий Новгород с далеким северо-востоком. Два речных пути связывали его с Северным Уралом и Зауральем. Северный вел по Сухоне и Вычегде в бассейн Печоры, а из Печоры по ее притоку Усе, через северные отроги «Земного пояса» (Уральского хребта) в Собь – приток Оби. Другой путь из Печоры на Обь (через Щугорь – приток Печоры и по Северной Сосьве) выводил южнее – к Березову.

Вторая трасса вела из Новгорода по Мете и Тверце на Верхнюю Волгу, затем по Нерли, Клязьме и Оке к волжским булгарам. Отсюда вверх по Каме или Вятке плыли к северу. «Повесть о стране Вятской» сообщает: в 1174 г. по этому маршруту проплыли новгородские «самовластцы с дружиною своею», «пленяюще остяцкие жилища». Их путь проходил по Волге и Каме, где они построили торговую факторию – «градец мал».

Серебряный слон на Сосьве

Зимой 1936 г. этнограф и археолог В. Н. Чернецов посетил в верховьях Северной Сосьвы культовое место мансийского рода Тасмановых. В передней части священного лабаза он увидел «охранителя порога» и тотема рода: большую серебряную статуэтку слона. Необычного идола окутывали многочисленные платки, на бивнях висели металлические кольца. Как будто в реальность воплотилось насмешливое замечание В. Ф. Зуева (участника знаменитой экспедиции П. С. Палласа), который в 1771–1772 гг. совершил путешествие к устью Оби. Осуждая поклонение бесчисленным «шайтанам», он писал: «Но есть ли б в их стране слоны водились, то б они всех их за богов почитали».[115]

Почему в одном из селений Березовского края серебряное блюдо, обычно хранимое в специальном ящике, при жертвоприношениях выносили и подвешивали вертикально? Чем объяснить, что даже сын мог увидеть подобную святыню только после смерти отца?

Разгадку особой значимости «восточного серебра» на урало-приобском Севере находим в верованиях местных племен. Металлические зеркала и блюда – непременная принадлежность космических культов, связанных с представлениями о мировом древе и чудесном орле. Манси поклонялись висевшим на дереве блюдам с соскобленными поддонами – символам «немеркнущих светил»: солнца и луны.

«Чистый, светлый металл» (как называли манси серебро), постепенно накапливаемый на культовых местах, посвящали некоторым родовым духам. Только из металлической посуды разрешали есть мясо жертвенных животных. Ее хранили в тайном месте, не употребляя для других целей. Особенно чтили обские угры духа-хозяина – Мир-сусне-хума. Этот «за народом смотрящий человек» на белом крылатом коне, верили они, объезжает мир. Конь может спуститься на землю лишь ступив на серебряные блюда. При вызове божественного всадника шаманы ставили у задней стены юрты четыре металлические тарелки. Непонятные сюжеты на привозных сосудах переосмысливали в духе местной мифологии: на одном из них усмотрели ссору царя вод с духом грома, который пришел однажды на Обь из какой-то далекой южной страны.

На многих серебряных блюдах из Прикамья и Западной Сибири в IX–X вв. прочертили ножом рисунки: антропоморфные фигуры с саблями и в рогатых коронах движутся в священном танце, их окружают лоси, рыбы, птицы. Перед нами камлания шаманов – посредников между людьми и их духами-покровителями (рис. 31). Еще в XIX в подобные «идольские празднества» сохранялись у хантов Березовского края. От действий шаманов – существ с полузвериной, получеловеческой природой – зависел успех в охоте, рыбной ловле и других промыслах. Их изображения на блюдах, которые жертвовали «хозяевам тайги», были призваны заманивать зверя в ловушку или под удар охотника.