Он, видимо, решил напутствовать меня перед нелегким концом. Я не питал особых надежд (в лучшем случае мне порвали бы правую щеку, как у Феди - я уже говорил, что ребята повстречались серьезные), но был уверен, что вырвусь. И когда, зачитав приговор, Федя махнул рукой стоящим вокруг, глаза мои вспыхнули, из пасти вырвался замечательный грозный рык, и я, оттолкнувшись ногами от земли, ударил передними лапами тех, кто преграждал мне путь.
      От неожиданности и сильного толчка они рухнули на дорогу, а я бросился вперед. Полностью волком я становиться все же не стал - боялся потерять ботинки. Выскочив из переулка, я оказался на довольно людном месте и поэтому в максимально короткие сроки придал своему лицу человеческий вид.
      Федя тоже не растерялся. Упустив меня у общаги, теперь он умело вел погоню, ловко огибая прохожих, не имевших отношения к предмету его поисков. Пятерка крепких парней не отставала от меня и готовилась использовать любой шанс, чтобы взять меня в кольцо и отбуксировать в менее оживленное место.
      Но я и не собирался сдаваться. Я как рыба лавировал в толпе, мельком оглядывая полупустые витрины длинного магазина, торговавшего электротоварами, если они, конечно, имелись в наличии. Волшебный неоновый свет - зеленый, голубой, фиолетовый - мягко освещал пирамиду красиво уложенных выключателей. В этот миг мне до ужаса хотелось оказаться там, внутри, где сейчас спокойно и темно, но ничуть не страшно, а наоборот - совершенно безопасно (вот бы взбесились мои преследователи). Но это было не в моих силах, и я продолжал продираться сквозь толпу, чувствуя затылком злобные взгляды.
      Вновь и вновь, шаг за шагом уже почти бесцельно я переставлял свои ноги, двигаясь вперед. Зачем? Куда можно было скрыться от навязчивой погони, от неизбежной расплаты? Уклоняясь от идущих навстречу прохожих, я не смотрел в их лица, не мог. Что им до меня? Кто я им? Никто из них не сумел бы меня выручить. Находясь в толпе, я вновь и вновь чувствовал страшное одиночество, заполнившее, казалось, каждую клетку моего тела. Тупое безразличие овладело моей человеческой сущностью, и только какой-то инстинкт заставлял двигаться вперед, одновременно наблюдая за пятеркой, неотступно следовавшей за мной. Начали уставать ноги, дико болела шея, которую я постоянно выворачивал чуть ли не на 180 градусов.
      А мои новые друзья, похоже не торопились в полной уверенности, что никуда я от них не денусь, не оставляя мне ни единого шанса.
      Краем левого глаза я отметил автобус. Это был обычный рейсовый "Икарус". Посадка уже завершилась, и я своим обостренным от напряжения слухом услышал характерное шипение сжатого воздуха, предшествовавшее закрытию дверей. Словно какая то пружина ударила меня под ботинки и забросила в автобус. Дверь захлопнулась за спиной, отделив меня от преследователей. Они явно не ожидали такого поворота событий. Резко повернувшись, я разглядел сквозь стекло их растерянные лица, искаженные изморозью.
      Вот и все. Как поется в таких случаях: мы ушли от проклятой погони, перестань моя крошка рыдать... Автобус уже ехал, унося меня от этой, действительно, проклятой погони. Я немедленно успокоился и прошел вперед по салону. Несмотря на скопление пассажиров, большинство мест в автобусе пустовало. Пассажиры предпочитали стоять, избегая заледеневших поверхностей сидений. Я протолкался к кабине водителя и уставился вперед.
      Окно водителя было идеально чистым, словно на улице не свирепствовали морозы. За ним стремительно разворачивалась, пролетая, панорама ночного города. Нервы уже давно пришли в порядок, но настроение ничуть не улучшилось. Куда теперь? У общаги, наверняка, засада. А впереди еще ночь. Я сильно устал и замерз, но идти было некуда. У меня не было дома.
      Но если бы даже у общаги меня никто не ждал - мог ли я назвать ее своим домом? Когда вместе на крохотных метрах комнаты живут четыре чужих человека, когда в комнате нельзя хранить приличные вещи, иначе в ваше отсутствие они с чистой совестью бесследно испаряются, когда в вашу комнату в любой час ночи может ввалиться пьяная толпа и избить или устроить импровизированный "театр" такое место нельзя назвать своим домом. Нет, дом - это совсем другое, это там, где хозяин ты, только ты и никто другой.
      Я был чужим в этом городе, где у жителей существовал свой обособленный мирок, теплый и надежный. И там не было места мне - голодному и оборванному пацану. Я сам должен был построить свой дом - свою крепость, чтобы замкнуться в ней, успокоиться и не обращать внимания на тех, кто мечется по ночному городу, работать и мирно вращаться в круговороте жизни. Но я не мог...
      Я стал оборотнем, но что с того? Жизнь крутила и бросала меня как хотела. Пусть я вывернулся сейчас, что дальше? Кто позволит мне создать свой мир, чтобы и мне было тихо и хорошо? Не потом, сейчас... Почему я не могу получить свою порцию счастья? Можно было бесконечно отвечать на этот вопрос. Не те обстоятельства?! Обстоятельства... На них кивают только слабаки, это я знал. Впрочем я и был одним из них. Ибо, получив огромную силу, я не знал, как ей воспользоваться.
      И все-таки мощным усилием воли я откинул эти мысли. Не время расклеиваться, особенно сейчас. Нужно было найти решение. И позволив мозгам работать на всю катушку, я вновь взглянул вперед, в темноту позднего мартовского вечера.
      Из дальней точки возникли крохотные домики со светящимися звездочками окон. Они росли, разбегались в стороны, выстраиваясь одни справа, другие слева. И вот уже окна взмывали вверх, а крыши возвышались на недосягаемой взору высоте. Дома проносились мимо автобуса и исчезали позади, теперь не доступные моему взгляду. Смотреть на это было жутко интересно, лишь бы маршрут не повторялся, и для меня уже не существовало иного мира, кроме темноты за окном, разрываемой сиреневыми фонарями, желтыми прямоугольниками окон, да неоновыми вывесками. Некоторое разнообразие так же вносили подмигивающие светофоры или лампы дневного света в витринах. И вдруг все это исчезло. Лишь тьма царила вокруг. Автобус выскользнул из жилого массива, проехал по короткому мосту через небольшую, скованную льдом речку и, увеличив скорость, понесся в гору, навстречу новым домам.
      Проехав еще несколько остановок, я, наконец, решил куда податься. Разумеется на вокзал. Я уже недоумевал, как эта мысль не пришла в мою голову раньше. Однако, вокзал находился в направлении, обратном маршруту автобуса. Тогда я сделал шаг к дверям, они распахнулись и выпустили меня на промерзшую улицу, где за меня принялись отнюдь не весенние холода.
      Вокруг высился район пятиэтажной застройки. Автобус окатил меня теплой струей бензиновых выхлопов и уехал. В его окнах таинственно мерцал свет, пробиваясь сквозь замерзшие стекла.
      Сзади зашуршали, разбрасывая измолоченный снег, колеса, и вблизи автобусной остановки остановилось такси. Я чуть не заплакал от бессильной злости. Из желтой "Волги" неторопливо вылезали уже знакомые мне лица. Ребятки, действительно, взялись за меня всерьез, и теперь вряд ли что-нибудь могло им помешать. Я сам заманил себя в ловушку.
      Здесь было пустынно. Только вдалеке маячила парочка, да старик переходил дорогу, еле слышно стуча палкой по мостовой. Такси, включив зеленый огонек, скрылось за поворотом. Федя засунул руку в карман, а затем резко выдернул ее оттуда. В руке оказался пистолет.
      И тогда я побежал. Я не знал, за что должен умереть, но знал, что умереть должен. Может быть за то, что из-за меня посадят двух фединых корешей, но скорее из-за порванной фединой щеки. Шрамы, конечно, украшают мужчину, но перепаханное лицо выглядит уродливым, а не героическим.
      Я нырнул в проход между двумя домами, пронесся мимо трансформаторной будки. Погоня не отставала. За спиной я услышал хлопок выстрела и внутренне сжался. В книжках я часто читал, как главный герой "... бодро шел, не обращая внимания на свист пуль над головой". Странно, но мои уши не уловили никакого свиста. Тем не менее я прибавил хода, так как последовал второй выстрел, а затем еще один. Я резко свернул вправо. Под ногами то и дело исчезала тонюсенькая тропка, а левым плечом я чуть не цеплялся за железные прутья изгороди, за которой раскинулась территория детского сада с угрюмыми темными окнами. Впрочем нет, от волнения я спутал стороны: слева высился пятиэтажный дом. За светлыми окнами его квартир отдыхали те, кому повезло со спокойной жизнью.
      Вновь послышались выстрелы - пушка, судя по всему была не только у Феди. Я выдыхался и мечтал только дотянуть до поворота. И вдруг толчок, болезненный удар под правую лопатку. Пуля прошла навылет. Я схватился рукой за грудь и ощутил теплое, липкое прикосновение крови.
      За поворотом оказался двор, большой и темный. Лавируя между детскими горками и турниками, я быстро проскочил его и, обогнув дом, перебежал через дорогу, чудом не поскользнувшись и не угодив под колеса синего "жигуленка". Я бежал вдоль улицы, где слева тянулся ряд капитальных гаражей, а справа шеренга пятиэтажных домов, стоявших торцами ко мне. Дорога шла под гору. Я без особых усилий мчался по ней, старательно избегая скользких мест. И все же преследователи неумолимо приближались. Выстрелы раздавались один за другим, и федины парни радостными выкриками приветствовали каждое удачное попадание.
      Пули впивались в мое тело... Черт побери, красиво сказано. В действительности все было гораздо прозаичнее. Болезненные судороги сотрясали меня, кровь заливала одежду. Правая нога, в которой уже сидели две пули, почти не слушалась. Но я не сбавлял скорости и не позволял усталости и боли завладеть мной.
      Улица круто повернула, и передо мной раскинулся лабиринт гаражей. Строились они на протяжении лет двадцати и поэтому образовали не стройные ряды, а путанные переходы.
      Я без промедления нырнул в первый же проход. Преследователи, потеряв меня из виду, заматерились в пять голосов и ринулись на поиски. Но здесь обнаружить меня было не так то просто. Я использовал каждую щель, каждый переулок. Мне сопутствовало дикое везение, и только благодаря ему я не застрял нигде, даже в самых узких местах. Погоня продолжалась, но федина пятерка уже не была командой. Они потеряли друг друга, заплутав в бесконечных поворотах. Тяжелое дыхание выдавало их присутствие, и я, заслышав его, вжимался в темные стены или исчезал в заснеженных закоулках.
      Внезапно гаражи остались у меня за спиной, я оказался перед десятком деревянных домов, за которыми возвышались девятиэтажки. Я затравленно оглянулся, преследователи вроде отстали. Я перевел дух и пошевелил правой ногой. Колючая боль выросла в нестерпимую и я не сдержал стона.
      - Э, вот он, - донесся до меня торжествующий крик сзади. Я с трудом повернулся. Два темных силуэта, прыгая по крышам гаражей, приближались ко мне. Я бросился вперед к высоченному забору. Вдруг тихий шорох раздался оттуда. Я приготовился к неминуемому нападению, но лишь шепот выскочил из темноты.
      - Эй, иди сюда.
      Я замер и прислушался.
      - Ну быстрее же.
      Голос был незнакомый, но к беспощадной пятерке он не относился. Выбора у меня не оставалось; я из последних сил перемахнул через забор и приземлился рядом с сараем, из которого исходил неизвестный мне голос.
      На пороге сарая стоял пацан, мой одногодок. Уж на что я был худой, но он был еще более хлипким на вид. Впрочем, народная пословица говорит: не родись шкафистом, родись каратистом.
      Шатаясь, я едва смог сделать несколько шагов, чтобы добраться до сарая. Парень приоткрыл дверь, и я ввалился вовнутрь.
      Здесь было тепло. Горела лампа ватт на двадцать пять или пятнадцать. И в этом неярком свете я разглядел небогатую обстановку сарая: стол, два стула, полки, набитые железяками непонятного предназначения, полуразобранный мотоцикл в центре, диван, камин в углу и несколько цветных ящиков от стеклотары, поставленных вдоль стены.
      Мой спаситель заботливо прикрыл дверь. Он был в старых, вытертых джинсах, на которых густо были разбросаны темные пятна (скорее всего от машинного масла), и в свитер черного цвета.
      Теперь я мог оглядеть и себя. Вид у меня был такой, как будто я только что принял участие в Бородинском сражении. Левый рукав куртки был располосован. На груди, животе и правой ноге расползались кровавые пятна. Еще три отверстия чувствовались на спине. По обычным меркам я уже полчаса должен был валяться в сугробе и подыхать. Но я был оборотнем.
      - Я сейчас, подожди минутку, - мой спаситель критически оглядел меня и исчез за входной дверью, а я, не в силах стоять, опустился на стул. Парень, действительно, скоро появился. Он притащил ведро теплой воды и поставил его предо мной.
      - Отвернись, - попросил я, и он понимающе сел спиной ко мне. А я принялся вытаскивать застрявшие пули.
      Ничего мучительнее этой процедуры я до сих пор не испытывал. Каждое прикосновение к ранам причиняло жгучую боль. Раздвигая живое, трепещущее мясо пальцами, я, стиснув зубы, продвигался внутрь, с трудом нащупывая твердые инородные куски. Это было не столько больно, сколько противно, но совершенно необходимо. Вытащив обе пули из ноги, я минуты три отдыхал, скрипя зубами, а затем принялся за спину. Вот где начались трудности. Выгнув руку неестественным образом, я извлек третью пулю, испытывая при этом неимоверные страдания. Мне оставалось только благодарить судьбу за то, что остальные две пули, попавшие в спину, прошли навылет. Закончив с этой неприятной процедурой, я промыл раны и деликатно кашлянул, намека, что уже можно поворачиваться ко мне лицом.
      Он развернулся, и мы молча смотрели друг на друга, не зная с чего начать разговор.
      - Зачем меня спас? - решил я сразу пойти с места в карьер, так как не привык, чтобы кто-нибудь принимал такое деятельное участие в моей судьбе.
      - Просто меня один раз вот также гоняли по гаражам, - ответил он и с грустью добавил, - только поймали.
      - Расскажи, - попросил я, так как сам не в силах был что-нибудь пояснить, а сидеть в молчании было невыносимо: жизнь в общаге приучила меня к бесконечным разговорам.
      Парень кивнул и начал:
      - Когда родители разошлись, нашу двухкомнатку разменяли на комнату в пригороде и этот дом. Отец с новой женой туда укатил, а нам с матерью эта вот развалюха досталась. Но не это оказалось плохо. Ребята слишком крутые, чужих здесь не любят. И как только я появился, стали меня гонять, а гоняют они жестоко. Один раз форменную облаву устроили. Загнали меня в эти гаражи и большой кодлой ловить стали. Как кто-нибудь на меня напорется, сразу камнями закидывает. А потом окружили и стали запинывать. Думал не выживу. Да ничего, часок отлежался в грязи, встал кое-как и сюда, в сарайчик, чтобы мать не увидела. Потом уж наврал ей, что по стройке лазил, да сорвался. Худо мне было, не знал что делать.
      - А сейчас как? - поинтересовался я.
      - Сейчас все в норме. Я понял, что мне надо выжить, любым способом, но выжить.
      - И что? - спросил я, с трудом ворочая языком от усталости.
      - Штуку интересную придумал. Ведь эта компаха здесь не основная. Здесь всех в руках держат фашисты.
      - Кто? - не понял я.
      - Фашисты! Ну в кожаных куртках ходят, со свастикой, с крестами, некоторые еще бреются налысо.
      Я кивнул, хотя видеть таких пацанов мне пока не доводилось.
      - Купил значок на толкучке за стольник, - парень достал потертую кожаную куртку коричневого цвета, на отворот которой был прикручен значок: черная свастика на белом фоне, а вокруг красный с рельефными зубчиками ободок, и продолжил, - стричься я не стал, а значок нацепил и вышел. Гляжу, идут. Я навстречу. Взглянули, увидели значок, расступились и больше никаких проблем. Так, с осени, и ношу его не снимая.
      - И что, никто и слова не скажет? - удивился я.
      - Да кто сейчас вообще на других внимание обращает! А кто заметит, пошипит только и все. Боятся! Не меня, конечно, а тех, - парень кивнул куда-то в сторону, - фашистов. А я теперь спокойно живу. Мотоцикл вот купил поломанный, да ничего, починю. Ездить будет.
      - Неплохо придумал, - согласился я.
      Парень еще раз сбегал в дом и принес котелок с жареной картошкой и бинты. Я моментально проглотил картошку, а от бинтов отказался - раны уже сами перестали кровоточить. После сытного ужина в тепле у меня уже слипались глаза. Мой спаситель заметил это и не стал меня ни о чем спрашивать, а кивнул на диван и предложил мне располагаться на нем. Сам он положил на ящик овчинный полушубок, лег на него и завернулся непостижимым образом так, что укрыл и голову, и ноги. На мою долю досталось темно-синее старое одеяло. Я вырубил свет и лег на диван.
      Парень уснул мгновенно, а я лежал в темноте, уставившись в потолок. В углу мерцала розовым светом спираль камина. Раны зудели, но я знал, что к утру от них останутся только красноватые следы.
      И мне вдруг подумалось, что парень имел полное право носить свастику на куртке. Ведь изначально в древнеиндийских иероглифах она означала добрый символ, кажется, знак счастья и благополучия. Пусть потом ее извратили, использовали люди, погубившие миллионы жизней. Пусть она стала символом зла. Но если теперь, уже в наши дни она спасла жизнь хотя бы одному-единственному человеку, значит она имела право на существование.
      Глаза мои сомкнулись, и я провалился в ослепительно яркий сон.
      Глава одиннадцатая. Знак оборотня.
      Федя, нервно подергивая порванной щекой, в сотый раз обводил пристальным взглядом окружающую местность. Пацан не мог далеко уйти. Его темный силуэт еще две минуты назад маячил на фоне снега и вдруг исчез.
      Остальные четверо неторопливо курили, негромко матерясь где-то сзади. Федя повертел в руках бесполезную уже пушку и двинулся к забору. Четверка медленно, словно нехотя, направилась за ним. Нагнувшись поближе к заснеженной земле, Федя по следам выглядывал путь беглеца. Следы вели к забору.
      Один только Федя знал каких трудов ему стоило отыскать в большом городе нужного пацана. Другой на его месте уже давно плюнул бы на это дело и жил бы спокойно дальше. Другой, но не Федя. Он никому никогда ничего не спускал. Он всегда помнил свои долги, но любил чтобы и ему расплату не задерживали.
      Феде вдруг вспомнился случай еще школьных времен. Классе в четвертом они с другом весело толкались в школьном коридоре, и друг толкнул его как-то особенно сильно. Федя, разумеется, ответил ему тем же. Тогда друг толкнул его еще сильнее и вдобавок наступил на ногу. После уроков Федя отвел друга в школьный сад и на глазах у всего класса как следует отделал, указав ему на свое место. Дружба после не сложилась, зато пришло уважение. "Бей своих, чтоб чужие боялись", - правильная пословица, и Федя на деле увидел это. Потеряв одного, он приобрел многих. Мощная школьная компания приняла его в свои ряды. Этому помогло и наличие у Фединого отца фирменного импортного магнитофона, который в Союзе был тогда редкостью No1. Федя устраивал дома вечеринки, на которые собиралась школьная мафия и классные девочки. На магнитофоне изумительно звучали и переписывались самые новейшие записи. В ту пору везде звучал Запад, а все советские скотобойные песенки еще рождались в подвалах и только-только вылезали из них в отглаженные ВИА. Да, было времечко.
      Прошли-пробежали школьные годы, приятели разлетелись кто куда, но Федя уже знал свое место в жизни. И когда пришли трудные времена, он не стал плакаться в жилетку и жаловаться на жизнь, а пошел работать продавцом в "комок". К своей далеко не маленькой зарплате Федя прибавлял и солидную разницу между государственной и рыночной ценами, когда скупал оптом товар где-нибудь на базе и продавал в своем "комке" лохам, не видящим дальше собственного носа. Он успел приобрести квартиру и обставить ее еще до того, как цены резво поскакали в гору, и теперь с усмешкой посматривал на копошащихся вокруг совков, которые уныло тянули от получки до получки.
      И теперь, когда ему попался охреневший до невозможности пацан, Федя не собирался бросать начатое на полдороги. Он нажал на все известные пружины, завязанные на старшаках в учагах и технушках, отследил весь путь настоящего Уварова за неделю до происшедшего, и все же понадобилось немало времени, прежде чем удалось выйти на некоего Сверчка, обитавшего в одной из общаг, куда Уваров частенько забегал по вечерам. Была проверена почти сотня возможных кандидатур, но они отпадали одна за другой. Федя выкопал этого хрена по рассказу трех старшаков, которым их зема постоянно закладывал какого-то пацана с кликухой Сверчок. Он будто бы уже четыре месяца не доен, и, самое смешное, будто бы за ним никто не стоит. Федя усмехнулся тогда, понимая какую ловкость надо проявить, чтобы ежемесячно увертываться от своей доли. Ловкость то и обратила на себя внимание. Борзый пацан тоже был донельзя ловок, он наколол даже милицию. Это Федя понял по наводящим вопросам в ОВД, куда его вызывали еще два раза. Интересным так же было то, что основные старшаки упорно не кололись на этот счет, а только хлопали глазами, словно удивляясь, как же они могли просмотреть такой непорядок.
      Сам Уваров этого Сверчка, как ни странно, и в глаза не видал, но порванная куртка синего цвета фигурировала. Разумеется этого было мало, но проверить все же не мешало. На худой конец оставались два неведомо куда исчезнувших пацана из технушки, но здесь надежды было еще меньше. Однако, Федя твердо даже не сомневался, что парень из общаговских; домашних всегда видать с первого взгляда.
      Наконец, собрав четверых верных людей и достав три пушки и еще кое-что, Федя вечерком решил навестить намеченную общагу. Но в общаге Сверчка не оказалось, и Федя решил обождать у входа, махнув рукой остальным четверым, чтобы рассредоточились по окрестностям. Они, проклиная собачий холод, ждали и, как оказалось, не напрасно. Около десяти невдалеке показалась странно знакомая фигура. Сделав несколько скачков ей навстречу, Федя понял, что не ошибся, угробив на поиски чуть ли не месяц. С каким удовольствием он бы прикончил этого щенка, изуродовавшего его невесть чем. Эта мысль согревала его в томительном ожидании, ибо Федя знал твердо, что теперь для того, чтобы понравиться бабам, ему придется затратить гораздо больше фишек и разных других цацек, нежели раньше.
      И вот цель стояла перед ним. Выплеснув в злобном крике всю досаду, Федя приготовился помучить пацанчика, как вдруг тот, сделав прыжок вперед, ускользнул от них, опрокинув двух далеко не хилых корешей.
      Коротко обругав их, Федя бросился в погоню. Пацан испуганно крутился в толпе, а потом юркнул в автобус. Мальчик, видимо, решил, что благодаря такому хитрому способу ему удастся избежать уготованной участи.
      Поймав первую попавшуюся тачку, Федя запихнул туда всех четверых, сунул шоферу для раскачки стольник и голосом, не терпящим возражений, приказал следовать за автобусом. Он зорко всматривался во всех пассажиров, покидавших автобус, и в нужный момент толкнул шофера. Тот резко затормозил, разбудив успевших закемарить дружков. Сунув шоферу еще полтинник сверх счетчика, Федя выскочил из машины, - цель вновь была перед ним. Обстановочка оказалась подходящей - темно, и вполне можно пошабашить, не откладывая. Поэтому, не став медлить, Федя выхватил пушку, чтобы припугнуть шакаленка, и рванул за припустившим снова пацаном. Стрелять он сначала и не собирался, но пацан упорно не хотел останавливаться, а этого Федя уже стерпеть не мог.
      Дальше события развернулись ну совсем как в боевиках, которые Федя лениво просматривал по видаку чуть ли не каждый вечер, но теперь главным героем был он сам. Три пушки беспорядочно палили, стараясь поразить маленькую фигурку, бегущую впереди. Вот только (что казалось довольно странным) Федя готов был поклясться чем угодно, что по крайней мере две пули достигли цели (в спину и правую ногу). Но беглец, дернувшись от боли, вовсе не думал падать и даже не сбавил скорость, а потом взял, да и затерялся в гаражах. Переполненный праведной злобой Федя и тут нашел выход. Именно он догадался вскочить на крышу гаража и оттуда сумел вычислить неуловимого Сверчка.
      Но ушлый пацан опять ускользнул, и даже верные люди ничем не смогли помочь Феде. Теперь эти верные люди стояли невдалеке и переругивались, намекая, что они не нанимались торчать здесь всю ночь. А Федя, пригнувшись, шаг за шагом повторял путь так и не пойманного беглеца. У забора следы обрывались, вернее сливались со множеством таких же. Какая-то многочисленная ватага прошла здесь совсем недавно, и следы Сверчка безнадежно терялись в перепаханном снегу.
      Федя попинал забор ногой, обутой в западногерманскую "Саламандер", и оценил его высоту. Метра два с половиной. Такой прыжок вряд ли мог совершить даже спортсмен мирового класса, а вот дохлый пацан в зимней одежде и с простреленной ногой перемахнул забор в два счета. Нереально, поэтому, несмотря на заманчивость, такой вариант приходилось откинуть и продолжать следовать вдоль забора по направлению к месту, откуда началась погоня. Остальные четверо безмолвно двигались за предводителем, сами не зная того, что удалялись прочь от искомого объекта.
      И все же какой-то внутренний голос подсказывал Феде, что поиски должны быть продолжены в этом районе, ведь две (по крайней мере две) пули вывели бы из строя и не такого хиляка, как Сверчок. Но отсутствие крови возле единственных ведущих от гаражей следов вызывало недоумение и настораживало...
      ... И все таки я ушел от него. Ушел, провалявшись в сарае целый день и рассказав про себя все, кроме, конечно, своей сущности оборотня. Я мог одним махом доказать ему самое невероятное, показав зажившие к утру раны или превращение в волка, но что-то удерживало меня. Нерешительность? Пожалуй. Кто знает, как поведет себя он, узнав во мне чужака. А оборотни и вампиры (теперь я был готов поверить в кого угодно, хоть в экстрасенсов, хоть в двухметровых крыс) всегда были чужими в этом мире. Они не могли существовать среди людей, и люди изгоняли их отовсюду, оставляя потомкам леденящие душу истории об их кровавых похождениях. Это я вынес из всех фильмов, которые мне удалось посмотреть о своих сородичах, да и вообще обо всей нечистой силе. Впрочем, я никогда не причислял себя к нечистой силе, я не был ее порождением. Я не играл роль в мрачном фильме, где ужасные чудища внедряются в человеческое общество, прикрываясь оболочкой. Нет, во мне ничего не изменилось после того полнолуния. Я смог становиться волком, приобрел уверенность, сноровку, страх покинул меня. Ну и что?! Даже в волчьей шкуре я оставался все тем же пацаном, учащимся первого года ПТУшки. Ведь днем я отсиживал положенные пары, зубрил теорию, решал задачки по алгебре.
      Но все это я говорил лишь самому себе. В мире и так мало хороших людей. Что будет, если и они оттолкнут тебя?
      И все же я покинул свое убежище, улучив минуту, когда мой спаситель (черт возьми, а я ведь так и не узнал его имени) потащил пустые тарелки в дом за ужином. Накинув совсем потерявшую вид куртку, я выбрался на крыльцо, плотно прикрыв за собой дверь.
      Зимний вечер обжег мои щеки холодом, но небо было ясным, а за одной из девятиэтажек, наверняка, потерялась луна. Я подбежал к забору и, сконцентрировав все внимание на зубчатом крае, без труда перескочил через него. Я был уверен, что спасший мне жизнь парень поймет меня, хотя в первую минуту страшно огорчится из-за того, что я не взял его с собой. Именно об этом шел у нас разговор целый день. Не спорю: вдвоем всегда легче. Но я так же знал, что не имел права брать его с собой. Здесь уже не поможет фашистский значок, здесь слишком крутые ребята. Они не признают авторитетов - они сами авторитеты. Это не мелкая шалава вроде Эди и его дружков, которые мгновенно разбежались, увидев силу куда более могучую, чем шесть их жалких кулаков, легкое перышко, да пара увиденных в кино приемов. Вот только почему и девчонка показала против меня? Бог ее знает.
      Опять я швыряюсь мыслями в голове вместо того, чтобы заняться делом. Сейчас нужны не философские измышления, а настороженное внимание потревоженного хищника и волчья реакция. Благо и того, и другого имелось у меня в достатке.
      Вот я уже одолел улицу с капитальными гаражами, перешел через дорогу, где меня чуть не сбили вчера синие "Жигули". Снег под ногами перестал искриться миллионами разноцветных блесток; свет фонарей остался позади.
      Я бодро шагал по тому самому, длинному двору, который так плохо разглядел вчера. Впрочем и сегодня тут разглядывать было нечего. Самый обычный двор. Светятся окна домов, бросая на серый снег светлые угловатые фигуры. Темнеют силуэты запорошенных снегом деревьев, да покатая ледяная горка расположилась неподалеку от тропинки.
      Из-за нее вдруг вылетела, словно огненная муха, оранжевая точка и плавно поплыла навстречу мне. Она казалась особенно яркой на фоне черной фигуры, неотступно следовавшей за ней. "Опасность", - задрожали нервы. "Опасность!" - подтвердило что-то внутри. В иное время я не обратил бы на одиночного прохожего никакого внимания, но истрепанная за минувшие сутки нервная система была натянута до предела.
      Темнота скрывала лицо незнакомца, но чувство опасности уже охватило меня целиком. В правой руке незнакомца возник ослепительный круг, и я непроизвольно зажмурил глаза секунды на две. Свет фонарика окатил меня с ног до головы, повернулся, пробежал по двору, беспорядочно освещая сугробы и рассеялся в черной щели между домами.
      Темное пространство щели отозвалось таким же ярким кружком, только далеким и маленьким. Он сиял несколько секунд, а затем исчез, погаснув или развернувшись, чтобы оповестить о своем появлении кого-то третьего. Тем временем незнакомец приблизился ко мне вплотную и промолвил спокойным хриплым голосом: "Ну что ж, пацан, ты сам к нам пришел".
      Это был не Федя, но один из его четверки. Видимо, они веером расположились по микрорайону, и если бы я двинулся другим путем, то напоролся бы на того, у щели, или на третьего, контролирующего следующую дорогу, по которой я мог бы проскочить.
      Крутые парни не заставили себя долго ждать. Я шел обратно тем же маршрутом, по которому меня гнали прошлым вечером, рассчитав по артиллерийскому закону, что два снаряда в одну и ту же воронку не залетят. Но почему Федя решил, что я пойду именно вчерашней дорогой. Очевидно, все случилось по закону подлости. Впрочем, кому подлость, а кому, напротив, большая удача, это уж с какой стороны взглянуть. Но все это опять же философские измышления.
      Я не стал ждать пока один из них схватит меня своими клешнями, а ловко ушел вправо и проскочил мимо.