- Пошли, Сверчок, старшаки зовут.
      - Куда?
      - Куда! К ним, конечно, не к теще на блины.
      - А почему именно меня?
      - Да не боись, не тебя одного. Всех нас зовут.
      Пришлось слезать с кровати. Впрочем спать уже не хотелось. За окном разлилась темнота, но это еще ни о чем не говорило. На дворе вторая половина октября - темнеет рано. Чтобы определить время я выглянул в окно. По освещению окон и их количеству в находившемся напротив жилом доме и стоящей впритык к нему девятиэтажке, было не больше одиннадцати вечера.
      Мы с Лехой вышли в коридор, где нас уже поджидал Пахан. Вместе с ним мы отправились к местной блат-хате.
      Блат-хата располагалась на третьем этаже, в комнате за номером 310. Там испокон веков жили самые крутые старшаки. Свет там горел до глубокой ночи, но коменданта это не волновало, так как Степан Егорович, проследив, чтобы вахтерша заперла дверь изнутри, с чистой совестью отправлялся домой, а вахтерша тут же укладывалась спать в небольшой кладовой. Зато в 310 шел пир горой.
      Но если заглянуть в эту комнату днем, то можно было поразиться идеальной чистоте и порядку. Сказывалась усердная работа первогодков, которые шуршали тут до завтрака, а если не успевали, то и вместо него. Некоторые ненавидели эти утренние уборки, но имелись и такие, что рвались сюда чуть ли не ежедневно. Ловко припрятывая пустые бутылки, они сдавали их днем в магазины и получали там хоть и слезы, но на безрыбье и рак рыба - на видак хватало.
      Пока вы все это читали, мы уже спустились на третий этаж и подошли к нужной двери, затем остановились - никто не решался открыть ее первым. Но сколько не стой - заходить все равно придется. Отдалив опасное мгновеньице на целую минуту, Пашка дернул дверь за ручку и медленно потянул на себя. Я чуть зажмурился от яркого света, ослепившего меня после сумрачного коридора, освещаемого редкими лампами дневного света, и переступил порог.
      Комната была полна народу, явно разделенного на две категории. Первая в непринужденных позах валялась или сидела по всей комнате. Вторая скромно сосредоточилась в левом от меня углу. А вокруг был сплошной бардак.
      Сдвинутые вместе кровати стояли почти в самом центре. На верхнем ярусе поперек кроватей лежал и храпел какой-то посторонний небритый тип. Внизу развалился Кирпич - самый главный супер в учаге. Любой знал, что за ним стоят мощные авторитеты, которые не раз приходили к нему и о чем то тихо договаривались.
      Поэтому Кирпич не боялся ничего и жил, как хотел. В данный момент он лежал, согнув одну ногу в зимнем "адидасе", а другой упирался в спинку кровати. Руками он обхватил двух полураздетых девчонок. Одна из них была крашенной блондинкой с яркими алыми губами (наверняка не союзный самопал). А у той, которая лежала справа от Кирпича, волосы были ни то, ни се, да и лицо какое-то невыразительное, как у овцы. Я ее вообще даже не запомнил. В память врезалась лишь дырка на чулке - ослепительно белая кожа на черном фоне. Я тут же стал вспоминать, где видел их раньше, но оказалось - нигде; такую шикарную блондиночку я бы запомнил надолго. Скорее всего к нашей учаге они не имели ни малейшего отношения.
      По бокам от кроватей в выжидательных позах стояли подручные Кирпича Бахыр и Стопарь. Бахыр был нерусским, но замечательно умел махаться, за счет этого и выдвинулся на столь высокое место. "Адидасовская" футболка, штаны "Мэвин" и зимние "Голд кап" без слов говорили об этом. Стопарь был известным хроником и, напившись, злобно гонял всех первогодков по этажам по крайней мере раз в неделю. Сейчас он уже был под градусом, о чем красноречиво свидетельствовала цветастая порванная рубаха, свесившаяся на широченную "Пирамиду", уже где-то вывалянную в грязи. Справа от Бахыра, в углу сидел Ворон в чистенькой белой, даже отутюженной рубашке с фирменной наклейкой на кармане и беспощадно драл в карты какого-то денежного чайника. Слева от Стопаря стояло ведро с пивом, из которого угощались несколько других старшаков. Из них я знал только Жеку и Рудика.
      Вторая категория собравшихся была представлена несколькими первогодками, среди которых были Мотор (Ваня) и Слизняк (Федя).
      - Во, Кирпич, еще подошли, - отметил наше прибытие Стопарь и сдвинулся с места. За ним обнаружился ящик с водкой, три пустых бутылки из которого уже вовсю катались по комнате.
      - Все пришли? - спросил Кирпич.
      - Всэ, - ответил Бахыр, подергивая тонкую полоску своих черных усов.
      - Начнем, - сказал Кирпич, приподнялся и сел, затем крепче обхватил девчонок и посадил их рядом с собой.
      - Что ж вы, пацаны, старших то подводите? - начал он, торжественно обращаясь к нам. - Бабки получили, а где они? Нету! Отдали! Кому отдали?
      Мы дружно молчали.
      - Нехорошо! Мы для вас стараемся, никто вас в округе не трогает, а вы башли на сторону! Как это называется?
      Я уставился в потолок, украдкой посматривая на блондинку. Звякнула кружка об ведро с пивом.
      - Западло! По вашей милости разоримся скоро, бескультурными станем. На театр денег нет, на цирк тоже нет. Ну что ж, сами виноваты. Теперь сами и будете нас развлекать. Понятно? Девочки, хотите кино посмотреть?
      - Хотим, хотим! - подтвердили свое желание девочки. Старшаки заржали. Мы продолжали упорно молчать.
      - Ну, кто самый смелый? - спросил Кирпич.
      Вперед вышел высокий худой паренек и уставился на Ворона, который насмешливо оглядывал нас всех.
      - А, Бондарь! Считай, повезло тебе. Иди в коридор, стой на фишке.
      Когда за Бондарем закрылась дверь, Кирпич продолжил:
      - Ну, девочки, какой фильм будем смотреть?
      Девочки захихикали, но ничего не сказали.
      - Стопарь, а?
      - Чапаев, - пробасил Стопарь и глухо заржал.
      - Отлично! - возликовал Кирпич. - Ты, Пахан, будешь белым пулеметчиком, ты, Хилый - его помощником, а Сверчок - Чапаевым.
      Через минуту я изображал Чапаева, из последних сил переплывавшего Урал. Пахан строчил из пулемета, сделанного из табуретки, а Хилый заправлял и поддерживал невидимую ленту с патронами. Старшаки вовсю веселились и закидывали меня кружками и рваными носками. Я продолжал широко размахивать руками, лежа на полу, и старался увернуться от летящих в меня предметов.
      - Поможем герою, - засмеялась блондинка и, освободившись от объятий Кирпича, запустила в пулеметчиков пустой водочной бутылкой. Поллитровка угодила Хилому по голове, отскочила от его коротко остриженного затылка и разбилась о стену.
      - Конец первой серии, - объявил Кирпич, - про что будем смотреть дальше, девочки?
      - Про любовь, - запищала вторая.
      - Хорошо, - согласился Кирпич. - Вторая серия. Хилый, табуретку на место. Стопарь, какие знаешь фильмы про любовь?
      - Чапаев, - пробасил Стопарь и снова впал в транс.
      - Замечательно, - обрадовался Кирпич. - Смотрим продолжение. Хилый, занавеску.
      Хилый залез на подоконник и снял занавеску.
      - Итак, кто у нас еще не участвовал, - начал распределять роли Кирпич, - Крючок (Леха), Бурый, Мотор и Слизняк. Да, еще Сверчок, а то он плохо старался.
      - Да ну, вполне нормально изображал, - вступилась за меня блондинка.
      - Плохо, я сказал! Сверчок, держи занавеску, делай из нее юбку, будешь Анкой-Пулеметчицей.
      - Не буду, - я бросил занавеску на пол.
      - Че такое? Бахыр, Ворон, разберитесь.
      Ворон встал, сказал лоху: "С тебя, братан, стольник и еще восемьдесят колов", и подошел ко мне. С другой стороны приблизился Бахыр. Он неожиданно и резко ударил меня в живот, Ворон сделал подножку, и я упал. К Ворону и Бахыру присоединился Рудик, и они спокойно и методично стали пинать меня ногами.
      В какой-то книге год назад я прочитал, что в каждом человеке есть что-нибудь хорошее. Но как трудно найти это хорошее в тех, кто запинывает тебя, корчащегося от боли на полу, и считает, что так должно быть всегда.
      Тем временем Бахыр наступил на ногу Рудику, тот заматерился, старшаки засмеялись. В общем всем было весело, кроме меня. А я валялся у стены. Из носа и разбитой губы текла кровь. Жутко болела грудь в месте укуса.
      Ворон продолжил игру в карты. Бахыр встал на свое место. Роль Анки досталась Феде.
      Надев юбку, сделанную из занавески, Федя под оглушительный хохот изображал любовь Анки с Петькой и Чапаевым одновременно. Их роли исполняли Бурый и Леха.
      Сцену эту я пересказывать не намерен. Ее может представить себе каждый, так как я уверен, что нет такого человека, который бы не слышал подобных анекдотов про эту троицу. Я лежал и глядел на этот содом невидящими глазами. Кто знал, что полнолуние, внезапно перевернувшее всю мою жизнь, уже не за горами.
      Глава четвертая. Полнолуние.
      События этого дня складывались для меня крайне неудачно. Сначала две "пары" на занятиях. Затем запорол проходной, за что получил втык от мастера, только что заточившего этот злополучный резец, и "неуд" за испорченную деталь.
      А после занятий в общаге у 412 меня поджидал Кирпич:
      - Эй, Сверчок, куда девал стольник?
      Разумеется я не въехал о каком таком стольнике шла речь. Тогда Кирпич собрал кулаком мой свитер на груди и притянул меня к себе.
      - Стольник Ворона! - пояснил он.
      Тут до меня дошло, и я сразу вспомнил события недельной давности.
      Как то вечером я возвращался к себе после шатания по городу. На площадке третьего этажа курил Кирпич.
      - А, Сверчок, пойдем со мной.
      Мысленно ругнувшись я последовал за ним в 310. Там Кирпич вытащил из недавно починенной тумбочки учебник по обработке металлов и извлек из его середины сторублевую бумажку. Я смотрел по сторонам, - было так непривычно видеть 310 тихой и пустой.
      - Смотри сюда, Сверчок, - сказал он. - отдашь этот стольник Ворону. Я и сам бы занес, да Ворона сейчас в общаге нет. А мне уходить пора. Понял?
      Я молча кивнул, приняв купюру и, согнув ее в четыре раза спрятал в карман брюк. Вечером, разыскав Ворона, я вручил ему этот стольник и почти сразу забыл об этом, как оказалось, совершенно напрасно.
      - Я его Ворону отдал, - заверил я Кирпича.
      - Он сказал, что ему никто ничего не передавал, - мрачно заметил Кирпич, намекая на грозные последствия для того, кто замылил чужой стольник.
      - Пошли, спросим у него, - предложил я.
      Кирпич согласился, и мы двинулись к лестнице. Ворон жил в 314, которая располагалась посередине коридора третьего этажа. Кроме Ворона здесь еще жил Жбан - довольно мирный парень, и Артур с Коськой, которых обычно было не видно и не слышно. Вот и теперь эти двое отсутствовали, зато Ворон был здесь. Он валялся на нижнем ярусе и читал потрепанный журнал. На соседней кровати сидел Жбан и старательно пришивал заплатку на свои брюки. Увидев Кирпича, Ворон сел, вытащил пачку "Ту-134" и закурил, уставившись на нас.
      - Отдавал он тебе катеринку? - спросил Кирпич, выталкивая меня вперед. На лице Ворона появилась обычная насмешливая улыбка, и он отрицательно помотал головой.
      - Куда дел деньги, Сверчок? - повернулся ко мне Кирпич. - Чего молчишь?
      - Отдал ему, - хмуро кивнул я на Ворона.
      - Ты чего гонишь, падла, когда? - возмутился Ворон.
      - Да в прошлый вторник, - пытался доказать я.
      - Кто видел? - прервал наш спор Кирпич.
      Я замолк. В тот момент, когда я передал сотню Ворону, в комнате никого не было. И теперь Ворон этим умело воспользовался.
      - Никто, - тихо ответил я.
      - Ну, друг, так дело не пойдет, - сказал Кирпич. - Кто теперь тебе поверит? Придется вернуть катеринку.
      Разумеется лишнего стольника у меня не было. Да что говорить, у меня не было вообще никакого стольника, и даже на петрофан едва ли бы набралось мелочи.
      Мысли лихорадочно скакали в мозгу, срочно требовался выход из этого скользкого положения.
      - А кто тебе поверит, что ты мне стольник дал, - обратился я к Кирпичу, - там тоже никого не было.
      Ворон дико заржал, Жбан тихо усмехнулся, а Кирпич, приблизившись ко мне, угрожающе-ласково сказал:
      - Ты, шмакодявка, не по годам борзый стал. Сколько тебе надо свидетелей? Три, пять, десять?
      - Хотя бы двух. - неуверенно произнес я.
      Кирпич моментально скрылся за дверью и приволок из коридора двух незнакомых мне пацанов. Кирпич встал в позу, повернувшись к одному из них.
      - Ты видел, как в прошлый вторник я этому, - Кирпич кивнул в мою сторону, - давал сто рублей.
      Парень покосился на меня и после некоторой заминки сказал:
      - Да, видел.
      - А ты? - спросил Кирпич второго.
      - Видел, - не моргнув глазом, ответил тот.
      - Все, пацаны, свободны, - отпустил их Кирпич и снова повернулся ко мне.
      - Ну как, все понял? Таких свидетелей я могу откопать хоть сотню.
      - Но ведь в комнате никого не было, - еще сопротивлялся я.
      - Ну и что с того? Просто пацаны знают, что они должны видеть и что говорить. А какие свидетели у тебя?
      Я подавлено молчал. Кирпича и Ворона знала вся общага, а кто мог поручиться за меня?
      - Ну так как же с катеринкой, а? - подал голос Ворон.
      - Да, братан, должок нужно вернуть! - поддержал его Кирпич.
      - У меня нет стольника, - уныло пробубнил я.
      - Тогда включаем счетчик, - пригрозил Кирпич, - завтра уже будет сто десять, послезавтра - сто двадцать...
      - Ладно, пожалеем его, - сказал Ворон, - может у него из вещей что есть. Тащи-ка, Сверчок, сюда свой чемоданчик.
      Я поплелся вниз. Как назло, комендант оказался на месте, поэтому спасительную версию о том, что камера хранения закрыта, приходилось отбросить. Впрочем я уже понимал, что и закрытая камера не спасла бы меня от неминуемой расплаты.
      - Степан Егорович, выдайте чемодан, пожалуйста, - попросил я, оторвав коменданта от кроссворда. Степан Егорович недовольно встал и, пройдя в камеру, долго копался там. Наконец, он показался оттуда, держа в правой руке небольшой чемодан, на котором красовалась моя фамилия и полустершийся номер комнаты. Я подхватил свой багаж и отправился в 314, где меня поджидали Ворон и Кирпич.
      - Ну-ка, засмотрим, что у тебя там, - потер руки Ворон, принял у меня чемодан и грохнул его об стол. Затем он открыл его, пошарил внутри и вытащил свернутые джинсы.
      - Ношенные немного, - разочарованно произнес он, - ну да ладно. Пойдут, загнать можно.
      Он развернул их. И на стол выпал кулек с конфетами. Надо сказать, что, хотя я открывал чемодан несколько раз, но джинсы не трогал - не было повода наряжаться. И поэтому я, конечно, не знал о спрятанном в них кульке. Скорее всего мать, чтобы сделать мне сюрприз, сунула его в чемодан перед самым отъездом.
      Как ни странно Ворону пришла в голову точно такая же догадка.
      - О, мамочка о сыночке позаботилась, - он покачал кульком в воздухе, выудил одну конфету, а остальные россыпью бросил в открытую форточку.
      - Держи, Жбан, угощаю, - Ворон швырнул последнюю конфету ему на колени.
      Если вам когда-нибудь дорогой человек дарил пусть даже незначительный подарок, а затем кто-то по борзому отбирал его, высмеивал, наплевав вам в душу, а потом деловито разламывал, будто так и нужно, или, что еще хуже, присваивал себе, то вы знаете, как тяжело и пакостно становится внутри.
      Я не выдержал этого и с кулаками бросился на Ворона. Но сзади мне дал подножку Кирпич, а когда я упал, Ворон метко пнул меня в живот так, что я согнулся, как перочинный кнопарь.
      - Запомни, Сверчок, ты здесь - никто, - сказал Ворон, прихватив джинсы и скрываясь в данный момент за дверью, - будь счастлив, что ничего не должен нам пока.
      Дверь захлопнулась. Жбан, закончив со штанами, взял оставленный Вороном журнал и углубился в чтение. Я с трудом поднялся и вышел в коридор, не забыв взять свой теперь уже почти пустой чемодан.
      И все же, не смотря на обиду, я понимал, что мне еще дико повезло. Я теперь ничего не должен! А в это самое время сотни, тысячи пацанов бегают по городу, разыскивая деньги, чтобы хотя бы погасить набегающие по счетчику проценты. И если бы у меня не оказалось тех самых, почти новых джинс, то долг мой в короткое время вырос бы до астрономических размеров. И мне бы пришлось воровать, грабить или доставать деньги другими незавидными путями, чтобы мой долг не переключили на более солидных людей, которые занялись бы мной более солидно и основательно. Но к счастью этого не произошло, и я мог спокойно перевести дух, пока.
      Вот именно, что пока. Нет, так дальше жить нельзя. Мысли сумбурно носились в голове, я понимал, что в общаге не выживу. Что же делать? Мне вдруг ясно представилась картина, как я знакомлюсь с дочерью директора училища, она по уши влюбляется в меня, мы женимся и переезжаем на квартиру к директору. С тех пор моя жизнь и учеба идет без проблем. А по окончании училища я становлюсь обеспеченным человеком, развожусь и начинаю новую жизнь. Захваченный такими блестящими перспективами, я даже замер на несколько минут посреди коридора. Но исполнению желаний мешали сразу две проблемы. Во-первых я не был уверен, что у директора есть дочь подходящего возраста, а во-вторых я совсем не умел знакомиться с девочками и даже не решался заговорить ни с одной из них.
      Но все же и из несчастья при желании можно вынести что-нибудь полезное. Утомленный горестными раздумьями мой мозг быстро устал, и вечером, когда я лег спать, то уснул моментально, не прилагая ни малейших усилий...
      ... Среди ночи я внезапно проснулся, будто что-то меня толкнуло. Я сел на своей кровати и огляделся. Комната была залита серебристым лунным светом. Три широкие полосы пролегали по полу, разделенные еще двумя, узкими, образовавшимися из-за наличия двойных рам. Свет падал на дверь и зеркало и обрывался над ним, захватив краешек шкафа и кровати Пашки.
      Спать не хотелось. Я осторожно слез с кровати и подошел к окну. На дворе была самая середина ночи - два светлых окна в пятиэтажке подтверждали, что время уже далеко за полночь. На пустынной улице ярко горели фонари, выстроившись в ровный ряд, прерываемый одним поломанным столбом, увезенным в ремонт. На чистом небе ледяными крошками переливчато сверкали звезды. Прямо передо мной на темном фоне ночного неба ослепительно холодным светом сияла полная луна.
      Мельком взглянув на нее я уже не мог отвести взгляда. Бледный круг таинственным образом притягивал внимание. Я словно знал, что в этот момент должен стоять у окна и неотрывно смотреть в лицо ночному светилу.
      Я никогда не любил луну. Где-то я читал старую поговорку, что луна это солнце для влюбленных. Но минули сотни лет, высказывание давно потеряло свой изначальный смысл. Влюбленные теперь предпочитают встречаться под ярким и теплым светом настоящего солнца, не рискуя гулять по ночным пустынным улицам, таящим в своей темноте опасность. И если раньше парочки разгуливали ночи напролет, то теперь романтика ушла - остался лишь инстинкт самосохранения. И мягкий свет луны стал твердым и холодным, словно впитал в себя злобу всех черных дел, вершащихся под покровом ночи.
      Но в этот миг я смотрел на нее широко раскрытыми глазами и чувствовал в ней что-то родное. Что-то шевельнулось в моей душе, сжавшейся в последнее время в серый невзрачный комок под невзгодами, обрушившимися со всех сторон новой городской жизни. Что-то повернулось и приподнялось, стремясь разогнуться и занять крепкое устойчивое положение. И вот уже все беды-несчастья позади. И даже джинсы, которые я так нелепо потерял вчера днем, уже не терзали воспоминаниями.
      Но нет, не внутри, а снаружи творилось что-то непонятное и необъяснимое. Нервной мелкой дрожью затряслись руки, а мышцы лица вдруг резко задергались. И только глаза замерли в неподвижности. Их взгляд был намертво прикован к одной точке, прямо перед собой, и вдруг упал вниз на пустынную улицу.
      Я очнулся. Теперь я мог спокойно повернуть голову, что и сделал. Пашка беспечно спал. На темном, недоступном луне пространстве кровати чуть заметно угадывались неподвижные очертания его тела. С верхнего яруса свешивалась рука Лехи.
      Свет луны потерял власть надо мной, но руки продолжались противно трястись, а мышцы лица дергались все сильнее. Резкие запахи внезапно наполнили комнату. Я не спеша подошел к зеркалу и уставился в его темный прямоугольник, на котором ярко сиял ровный круг луны.
      Странно, но мои глаза явно стали лучше видеть. Теперь я ясно различал свое лицо в зеркале. Вот выступ носа, вот темнеют губы, а вот глаза,.. светящиеся неярким красноватым светом.
      Я даже не успел особенно удивиться, как почувствовал удар, исходящий из внутренностей десен. Я немедленно открыл рот и с изумлением увидел, что два зуба на верхней челюсти начинают плавно расти вниз, превращаясь в огромные клыки. То же самое происходило с двумя на нижней. Они располагались симметрично, через четыре зуба друг от друга. С оставшимися зубами пока не происходило никаких изменений.
      Я хотел было закрыть рот, но побоялся прикусить язык. Тогда я поднял правую руку, пощелкал пальцами по маленьким нижним, подергал за большие верхние клыки и тут заметил, что руки покрываются плотным волосяным покровом, густеющим с каждой минутой. Вдруг, к моему ужасу, ногти на пальцах за пять секунд выросли втрое, скрутились, и вот на их месте уже острые когти, громадных размеров. А пальцы рук словно уменьшились в размерах, густая шерсть затопила их. Я снова посмотрел в зеркало и заметил, что лицо (если можно это было назвать лицом) почти заросло шерстью, лишь глаза светились мрачным блеском на фоне темного, зловещего силуэта.
      Не в силах вынести подобное зрелище я отшатнулся от зеркала и тут, уже без его помощи, увидел, как мой нос и подбородок поехали вперед после того, как в горле раздался чувствительный толчок. Это было настолько необычно, что я с трудом добрался обратно к зеркалу и вновь заглянул туда. На меня смотрел волк!
      Да, это был именно волк. Правда он стоял на задних лапах, а его грудь распирала белую майку, но от этого он не переставал быть волком. Из его глаз исходил чуть видимый красный свет, а в морде, пожалуй, была какая-то странная особенность. В ней определенно было что-то не волчье.
      Но подробно задумываться об этом я не стал, так как обнаружил, что стоять на задних лапах не очень удобно, и, чтобы сохранить равновесие, опустился на передние. Сейчас мне было не до мелочей, ибо в этот миг я осознал, что стал оборотнем.
      Наверное, те из вас, кто насмотрелся ужасов об оборотнях, с нетерпением ждут, что я сейчас наброшусь на спящих и растерзаю в клочья чуть ли не пол-общаги. Нет! Мысли мои текли спокойно и ясно. Я полностью контролировал себя и твердо знал, что являюсь учащимся первого года профтехучилища и учусь на токаря, хотя вряд ли кто поверил бы в данную гипотезу, взглянув на меня в эту минуту.
      Нет, я не хотел остаться волком навсегда. Теперь я желал только одного - поскорее превратиться обратно в человека, пока никто не проснулся и не увидел меня в таком жутком обличьи. Откуда-то я знал, что мне нужно сделать для этого. Я напряг все мышцы, а мысли сконцентрировал на единственном стремлении - принять прежний облик.
      Прошло полминуты, и я с радостью почувствовал, как все мое тело, поросшее темной шерстью, завибрировало мелкой дрожью. Это был верный признак возвращения в прежнее состояние. Вытянутая морда стремительно сокращалась в размерах. Шерстяной покров рассасывался, и по зуду тела я понял, что волоски скрываются под покровом кожи. Когти, секунда за секундой превращались в обычные, немного отросшие, человеческие ногти. Минуту спустя я уже не чувствовал резких запахов, волновавших мой нюх. Перерождение шло полным ходом.
      Внезапно я увидел, что стою на четвереньках в довольно неудобной позе, и встал на ноги, вновь оказавшись перед зеркалом. Глаза мои уже не светились, руки не дрожали, мускулы лица постепенно успокаивались и уже не дергались, а словно тихонько перекатывались с места на место. В зеркале я с огромным трудом различал черты лица. В общем, я снова ничем не отличался от самого себя, каким был несколько часов назад.
      Я подошел к окну. Луна уже уплыла с середины небосклона и не приковывала к себе внимания. В теле чувствовалась усталость, сильно хотелось спать, глаза закрывались сами собой. Заплетающимися ногами я добрался до своей кровати и с трудом залез на верхний ярус.
      Только я принял горизонтальное положение, как поток мыслей охватил меня. В комнате царила тишина, чуть слышно нарушаемая сопением трех человек. За окном изредка проезжали одиночные машины, но они не могли помешать рассуждениям, нервно скачущим в моей голове.
      Итак, я - оборотень! Оборотень в полном смысле этого слова. Человеко-волк или наоборот - научного названия своей сущности я, разумеется, не знал. Прежде всего следовало вспомнить, что я вообще знал об оборотнях. Ничего! Да, да, совсем ничего. В голове начали громоздиться посторонние мысли, и я вновь напряг память. Вспомнилась слышанная еще в детстве сказка о том, как один мужик в полнолуние втыкал ножик с медной рукояткой в пень, перекидывался через него три раза так, чтобы в третий раз упасть на сторону луны, и становился волком. А, затем, побегав по лесу и славно поохотившись, тем же путем превращался в человека. И ни пули его не брали, ни дубины. Стоп! По крайней мере я твердо знал, что в 412 комнате нашей общаги не было никакого пня, да и у меня, к слову сказать, не было заветного ножичка с медной рукояткой. Из всех тех условий выполнялось только одно - полнолуние. И тем не менее я стал оборотнем.
      Я мысленно проанализировал весь свой путь от кровати к окну и от окна к зеркалу. Я не переступал никаких таинственных огоньков, железных или медных полосок. Значит причины следовало поискать в другом месте. Я уже совсем пришел в себя, и меня теперь ничто не беспокоило, даже рана на груди. Рана? Стоп! Рана, полученная от волка! От волка ли? Теперь я уже сильно сомневался в том, что на меня напал настоящий волк. Впрочем, времени рассматривать его тогда у меня не было. Волк! Я вспомнил тот жаркий солнечный день во всех подробностях:
      Хлопнула дверца на противоположной от нас стороне автобуса в то время, когда Колька штурмовал основную. Значит человек, который вышел из автобуса, мог быть только водилой. Водитель скрылся в лесу, и все - больше я его не видел. Зато из леса выскочил волк, прокусил мне грудь и исчез за автобусом. А автобус взял и поехал. Стоп! Ведь автобус никуда бы не уехал без водителя, а он тем не менее завелся и спокойно покатил дальше. Следовательно водитель снова оказался в кабине. Но как?
      События того, поворотного в моей судьбе дня выстроились в четкую логическую цепочку. Скрывшись в лесу, водитель превратился в волка, а когда он снова очутился на невидимой нам стороне, то без помех стал человеком и полез на свое место в кабину. Вновь оказаться в автобусе он мог только таким путем. Хотя, не случись событий, происшедших со мной полчаса назад, я скорее поверил бы, что за пять минут водила обежал вокруг земного шара, а волк огромными прыжками умчался за границу нашей области.
      Ну хорошо, водитель был оборотнем. Но почему и я стал им? Оставался один единственный вариант - через рану на груди. Никаких более достоверных вариантов вроде бы не существовало. Так я вывел для себя один из основных законов оборотней, еще пока не известных мне, - "Любой человек, укушенный оборотнем, если выживет - становиться оборотнем сам".
      Это открытие потрясло меня, и я несколько минут лежал ошарашенный. Что делать дальше? Ведь не дай бог кто узнает, кем я являюсь с этой ночи. Дернул же черт именно меня встать на пути оборотня.
      Постой-ка, ведь автобус был импортный, значит и водила - не наш. С чего бы это он стал проявлять свою активность здесь, в Союзе? А может ему было дано задание - сделать кого-нибудь оборотнем в нашей стране? Такая гипотеза захватила меня и увлекла. Ведь я теперь являюсь не кем-нибудь, а первым оборотнем в СССР! Все прежние неудачи отступили на второй план, мрачные прогнозы будущего рассеялись, откуда-то появилась твердая уверенность. Вот теперь заживем! Теперь все будет хорошо! Разве может быть что-либо плохо у оборотня, тем более у первого оборотня в Советском Союзе!
      Гордость переполняла меня. Я повернулся к стене и закрыл глаза. Через пару минут к сонному сопению трех человек в темной комнате за номером 412, чуть освещенной краешком луны, почти скрывшейся за пределами окна, прибавилось сопение четвертого.
      Глава пятая. Волк выходит на тропу.
      Проснувшись утром, я мгновенно вспомнил о своих (вернее уже не своих) джинсах, и поэтому меня уже ничто не радовало: ни прекрасная погода, ни исправленная пара по алгебре. Настроение в конце занятий подпортил и Перец (тоже старшак). Когда я проходил мимо него по коридору, он ловко пнул меня да так, что я чуть не размазался по стенке. В тот же миг я ощутил, как в ладонь мою впились мои же острые когти (хотя, скорее, это были всего лишь ногти, резко увеличившиеся в размерах), а во рту стало тесно от внезапно выросших клыков. Перед глазами сразу же встала вчерашняя колдовская луна, и я с ужасом понял, что превращаюсь в волка. Чтобы не допустить этого, все свои мысли я направил на сохранение настоящего облика - и мне это удалось. Но мое лицо в это время выглядело таким жалким и измученным, что все стоящие рядом старшаки громко заржали, а я поспешил скрыться подальше от их злобных нападок.
      Но нет худа без добра. Так я узнал, что становиться волком можно в любое время суток, а не только в полнолуние, как упоминалось в той старой, полузабытой сказке.
      Я почти бегом добрался до общаги, пулей взлетел в 412-ю и замер перед зеркалом, уставившись на свое отражение. "Мне нужно стать волком, мне нужно стать волком", - мысленно твердил я, убеждая себя все больше и больше. Но... никакого результата не последовало. Я разинул рот пошире, пощелкал по зубам, тщательно обследовал их на ощупь. Они и не думали увеличиваться! Чтоб вас всех, не того я ждал.
      Огорченный, я от зеркала повернулся к окну. Сквозняк за моей спиной приоткрыл пошире плохо прикрытую дверь, а за тем неожиданно для меня, громко хлопнул ею об косяк. Я аж подпрыгнул от испуга. Ногти впились в мою ладонь. Резко развернувшись к зеркалу я отчетливо разглядел во рту мощные клыки. Выглядел я, конечно, по-идиотски, но мне сейчас было не до этого. Я понял, что не убеждения и не внушения меняет мой облик, а что-то иное, просыпающееся, когда на оборотня напали, разозлили или испугали, словно инстинкт самосохранения, действующий в минуты опасности.