- Тебе чего? Белье получать? - сразу накинулась она на меня. - А пораньше нельзя было прийти.
      - Я только что приехал. - попробовал оправдаться я, но безуспешно.
      - Мне какое дело! - возмутилась она. - Я что, должна из-за вас тут до ночи сидеть? Всем было ясно сказано: получить белье до двенадцати!
      - Я, видите ли, болел...
      - Он болел! - кастелянша повернулась чуть в сторону, словно приглашая невидимого собеседника полюбоваться на кретина, не получившего белье исключительно по своей идиотской забывчивости.
      Я скромно молчал, понимая, что любое новое дополнение вызовет целую очередь гневных обвинений в мой адрес. Наконец, кастелянша смилостивилась.
      - На! Держи! И не дай бог хоть что-нибудь пропадет! - С этими словами она, записав мою фамилию, сунула мне в руки две простыни, наволочку, полотенце и синее одеяло, повидавшее не одно поколение учащихся.
      Ободренный, я мигом взлетел на четвертый этаж и застал в комнате уже не одного, а двух парней, одним из которых был мой белобрысый знакомый. Они о чем-то тихо переговаривались, но при моем появлении одновременно подняли головы и взглянули на меня. Белобрысый, видимо, не успел еще меня забыть и поэтому приветливо кивнул. Показав рукой на собеседника, он вымолвил:
      - Это вот Леха...
      Сам представиться он уже не успел. Так как дверь за моей спиной резко распахнулась, и на пороге появился высокий плотный парень с вихрастым, отливавшим чернотой, чубом и юркими глазами, по-хозяйски оглядывавшими комнату.
      - А, Пахан, уже приехал. Тебя тоже помню. - он указал пальцем на Леху и пробуравил меня взглядом. - А это что за фрукт?
      Парень резко повернулся ко мне и коротко спросил:
      - Кто и откуда?
      Я представился. Он внимательно выспрашивал обо всем и все время будто что-то прикидывал, да просчитывал. Затем он повалился на нижний ярус свободной кровати и сказал, обращаясь ко мне:
      - Пойди-ка сюда.
      Я чуть помедлил, и он добавил:
      - Да ты не бойся, бить не буду.
      Я тут же подошел к кровати и недовольно пробурчал:
      - Чего мне бояться.
      - Вот и правильно. Да ты не стой, сядь.
      Ловко согнув ногу. Он вытащил из под кровати опрокинутую табуретку, разумеется, серо-зеленого цвета. Я молча сел и уставился на крашеные доски неровного пола. Парень уверенно вытащил начатую пачку "Столичных", щелчком выбил две сигареты, одну прикурил от зажигалки сам, другую сунул мне. Я закурил, глотая горький дым, и старался не закашляться этим дымом, который неимоверно жег с непривычки всю глотку. Леха и его белобрысый товарищ, сидя на соседней койке, молчаливо поглядывали на меня.
      - А ты - ниче. Стоящий пацан, - заметил развалившийся на кровати парень, - а зачем в нашу учагу попер, а?
      - На токаря хочу учиться.
      - Да ну? А че не на автослесаря?
      - Чего я там не видал.
      - И то верно. А слышь, зема, у меня сапожки не грязные?
      Парень задрал ноги и внимательно оглядел свои сапоги:
      - Смотри-ка, действительно грязные! А надо чтобы сверкали от чистоты. Непорядок.
      Я смотрел на его ухмыляющееся лицо еще не понимающими глазами.
      - Ты, слышь-ка, сними их и помой хорошенько.
      - Вот еще, - хмыкнул я и напряженно повернулся к окну, вполглаза наблюдая за парнем.
      Наглую ухмылку с его лица как ветром сдуло. Оно сразу стало злым и жестоким.
      - Да ты борзый? - с оттенком удивления спросил он и вдруг резко. Как на пружинах, сел на койке. Его рот с желтыми зубами и бычком, зажатым в дырке верхней челюсти рядом с поблескивающей фиксой оказался на уровне моих глаз. Я молчал. На народном языке эта операция звалась "проверкой на вшивость".
      - Ты, гнилье, откуда такой выискался? Че то я тебя раньше не видал, а? Пока твои товарищи в колхозе пахали, ты, падла, дома на кроватке полеживал. Самый основной выискался, а?
      Я снова молчал - не рассказывать же ему про волка, про свою рану, которая только-только зажила. Не имело смысла. Никто этому не поверит. Для каких-то своих, непонятных мне целей парню выгодно было считать, что все это время я отсиживался дома, представив липовую справку.
      Внезапно лицо его стало печальным. Словно ему очень и очень было жаль меня. Он встал, стряхнул на пол пепел с сигареты и, выходя из комнаты, произнес:
      - Ладно, братан, живи! До вечера! А вечером мы тебе прописочку организуем. И за колхоз, и за опоздание, и за борзость твою великую.
      Хлопнула дверь. Я выкинул в форточку свою давно потухшую сигарету с намокшим от внезапно вспотевших рук фильтром.
      - Ты вот что, - произнес Леха. - Если деньги есть, то избавься от них до вечера. На сохранку отдай или проешь что ли, а то пропадут. Ворон ничего не оставит.
      - Это тот чернявый, с чубом?
      Оба одновременно кивнули.
      - А почему Пахан? - решил уточнить я у белобрысого.
      - Да Пашка я, - ответил он. - А Паханом старшаки прозвали. Тебе тоже при прописке кликуху дадут.
      Я медленно вышел из общежития с чрезвычайно подавленным настроением. Денег у меня было не густо, - всего десятка с мелочью. Талонов на питание я еще не получил и поэтому проесть ее не составляло никакого труда. Я плотно пообедал в первой попавшейся столовой, а на оставшиеся два рубля купил кооперативное эскимо, оказавшееся на вкус довольно пресным.
      Покинув столовую, я увидел большие часы, привинченные к фонарному столбу, стоявшему неподалеку. Большая стрелка стояла на против четырех, а маленькая только-только, качнувшись, подскочила к цифре "12". Идти в общагу, чтобы нарваться на новые неприятности, не хотелось, и я отправился осматривать город, еще такой незнакомый.
      Серое небо уже потеряло свой темный дождливый оттенок и стало светлым, почти белым. Но эта бесконечная унылая однообразность в совокупности с предстоящей неведомой пропиской, от которой не ожидалось ничего хорошего, приводила меня в отчаяние.
      Так хотелось, чтобы в этой сплошной серой пелене проглянул хотя бы один, самый-самый маленький кусочек чистого неба. Но серая завеса, отгородившая меня от желанной голубизны и сверкающего желтого шара солнца, рассыпающего повсюду теплые лучи, была непреодолима и монолитна. Дул прохладный ветер, по внушительного вида лужам пробегала легкая рябь.
      Проплутав часа четыре, я порядком замерз и повернул обратно к общежитию, куда так не хотелось возвращаться.
      - Ладно, чего там. Не съедят же в конце концов меня на этой прописке, сказал я сам себе и решительно зашагал в выбранном направлении.
      Направление это привело меня прямо к дверям общаги. Набравшись смелости, я приоткрыл дверь и пристально осмотрел пустынный вестибюль. Там было тихо и спокойно. Я пулей взлетел по лестнице и оказался у двери своего нового жилья. На этом запас смелости у меня кончился, и я тихонько замер, чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся из комнаты. От волнения мое сердце гулко билось в груди, в ушах стоял неясный шум и поэтому разобрать, что же творилось за дверью, было затруднительно. Так ничего и не поняв, я робко открыл дверь и зашел в комнату.
      В уши сразу же бросился гул, а глазам представилось огромное количество народа, сидевшего на нижних ярусах кровати и неизвестно откуда появившихся табуретках. Кроме Лехи и Пахана здесь была куча незнакомых мне людей. Множество глаз впилось в меня напряженными взглядами. Разговоры сразу смолкли, и только за первыми шеренгами, где-то в дальнем углу комнаты продолжалась игра в карты.
      - О, явился. - раздался насмешливый голос Ворона, а через секунду он сам стоял передо мной, разглядывая презрительно прищуренными глазами мое лицо. Человек десять громко загоготали, а остальные упорно сохраняли мрачное молчание.
      - А мы то уж думали, мальчик испугался, - видимо Ворон решил взять на себя роль ведущего этого вечера, - а мы то уж думали, мальчик домой покатил, к маме.
      Смех усилился. Я терпеливо ждал дальнейших событий. Впрочем я не мог придумать ничего более оригинального.
      - Ну что ж, раз мальчик вернулся, то надо принять его в наш дружный коллектив, - редкие черные волосики над верхней губой Ворона находились в непрестанном движении, - А так как мальчик отдыхал дома вместо того, чтобы со своей дружной группой участвовать в спасении урожая, то прописочка будет ему покруче.
      На этот раз засмеялись уже все или почти все, потому что за общим ржанием не было слышно: закончилась или нет игра в карты.
      Я уже не видел отдельных лиц. Все они слились в сплошную однородную массу. Серая чужая толпа, словно гигантский отвратительный спрут, стояла напротив меня, и одно из ее ужасных щупалец, называемое Вороном, крутилось вокруг меня, резвилось, играло, не предвещая конца развлечениям...
      ... И тогда я резко отпрыгнул назад, ударил под дых одного и оттолкнул второго из двух шестерок, охранявших выход. Затем я рывком распахнул дверь, сшиб с ног фишку, дежурившего в коридоре и загрохотал ногами вниз по лестнице, всеми силами стремясь к свободе...
      ... Все это я проделал, разумеется, мысленно. А на деле я как стоял, так и остался стоять, даже не пошевелившись. Ноги у меня стали совершенно ватными, душа наполнилась страхом, и теперь я при всем желании не смог бы сдвинуться с места.
      - Начнем, - Ворон покровительственно кивнул головой публике. - пусть будут гонки. А, мальчик, наверное, не знает, что такое гонки? Ну-ка, быстренько, освободим арену для мальчика.
      Толпа расположилась между мной и дверью, очистив кровати и перенеся за собой табуретки.
      - Гляди, пацан, - обратился ко мне Ворон. - Гляди сюда, говорю.
      Он встал ногами на первый ярус кровати и держался руками за второй. Затем прыжком перебросил ноги на спинку кровати первого яруса, а руками ухватился за верхнюю спинку. Потом, подтянувшись на руках, зацепился ногами за верхнюю койку, встал на нее, перепрыгнул на соседнюю и проделал те же операции, но в обратной последовательности.
      - Понял? - почти ласково спросил меня Ворон, вновь оказавшись на полу. - В быстром темпе каждое движение занимает секунду. Итого шесть секунд. Сделаешь десять кругов за минуту - свободен. И упаси тебя бог ступить на пол. За каждый промах скидывается по десять секунд.
      Наступившую тишину вновь прорезал смех, который, однако, быстро умолк. Все замерли в ожидании.
      - На старт, - руководил Ворон, - внима-а-ание. Пошел!
      Времени на раздумья не оставалось, и я заскакал по койкам, стараясь делать движения как можно быстрее и умудряясь не коснуться пола. Крутанувшись по кроватям десять раз, я с тупой надеждой взглянул на Ворона.
      - Не успел! - Ворон горестно развел руками и сочувственно покачал головой. - Ну ничего, попробуй еще раз. Должно получиться. Но за то, что не успел, снимаю с минуты пять секунд. Ну, пошел!
      Ворон склонился над часами, по циферблату которых резво прыгала секундная стрелка, а я вновь пошел мотать круги, вкладывая в это все свои силы. Оказавшись на полу, я осторожно посмотрел на толпу.
      - Пятьдесят семь секунд. - гордо заявил Ворон, словно сам проделал этот нелегкий путь. - Ты бы так в первый раз прыгал, а теперь снимаю еще пять секунд.
      Проявляя все чудеса ловкости, я открутил еще одну десятку, но безуспешно. На этот раз я не уложился даже в минуту.
      А когда я не попал в заветные уже сорок пять секунд, Ворон вновь включился в игру.
      - Да, плохо, плохо, - процедил он, - придется добавить ускоритель. Ну, кто хочет быть ускорителем? Может ты, Пахан?
      Но Пашка мигом затерялся в толпе, а на роль ускорителя вызвался здоровенный шкаф, сидевший на табуретке в первом ряду. Теперь, чуть я задерживался на каком-либо этапе, ускоритель отвешивал мне чувствительного пинка так, что я пулей взлетал или опускался на следующую ступеньку мучительной трассы.
      Подгоняемый страхом и пинками ускорителя, я снова начал свой тяжкий путь. Но не помог и ускоритель.
      - Пошло дело, - сказал Ворон, одобрительно поглядев на меня. - Лучше, чем прежде. Но ты, брат, снова не уложился. Снимаю пять секунд.
      И я вновь включился в эту проклятую гонку. Однако, на пятом кругу, когда Ворон выносил на всеобщее обсуждение идею - не придать ли мне еще одного ускорителя - я зацепился за спинку верхней кровати и рухнул вниз головой.
      Я лежал, молча скрючившись на полу. Легкие с шумом ходили туда-сюда, высасывая кислород из все новых и новых кубиков окружающей среды. Сердце колотилось так быстро, что, казалось, выскочит сейчас из грудной клетки и умчится вдаль, подальше от этой мрази.
      Похоже, что на теле не было ни единого места, которое бы не болело в тот момент. Но не боль жгла меня, а обида, на то, что я ничего не мог сделать, на то, что все были против меня, на то, что толпа диктовала здесь свои условия, а я не мог ей противостоять, на то, что эта кодла давила своей силой и могла заставить меня делать все, что было ей угодно. И от этого на душе становилось невыносимо погано...
      ... Это вам хорошо. Сидите себе в одиночестве, почитываете себе книжку, да возмущаетесь между делом: "Уж я бы конечно, не стал так выпрягаться. Уж я бы, разумеется, всем им показал, как должен себя вести настоящий пацан". Да что сейчас об этом, - посмотрел бы я, что бы вы делали в моем положении, если среди вас не окажется вдруг парочки Брюсов Ли, раскидывающих врагов пачками по ближайшим кустам. Здесь зубы заговаривать бесполезно - против толпы приемов не предусмотрено.
      ... Легкий пинок возвратил меня к действительности.
      - Не заснул, братан? - осведомился Ворон и вздохнул. - Ладно, с гонками закончим.
      Тяжело дыша, я поднялся и оглядел насмешливые лица толпы.
      - Че бы тебе еще придумать? - не унимался Ворон. - А! Шахматы! Ты в шахматы умеешь играть?
      Я молча кивнул.
      - Э, Федя, тащи шахматы.
      Худенькая фигурка выскользнула в дверь. Пока ходили за шахматами. я отдышался и постепенно пришел в норму. В шахматы я играл неважно и довольно редко. Теперь же я усиленно вспоминал свои старые ошибки, чтобы не допустить их в этой, такой ответственной для меня игре.
      Тем временем вернулся Федя. Раскрыв принесенную коробку, Ворон возмущенно заорал:
      - Ты че принес, падла? Я разве тебя за этой туфтой посылал? Беги, неси старые!
      - Может не надо, Ворон, - чуть слышно произнес Федя.
      - Во дает! Да ты, бычара недобитая, кого защищаешь. Шакала, который с девочками балдел, пока вы все месяц в колхозе умирали. Ты меня че, учить вздумал?
      Понурив голову, Федя вновь скрылся из комнаты. Обрадованный непредвиденной передышкой, я почувствовал себя более уверенно. Похоже, что жизнь снова входила в свою колею. Но тут появился Федя с другой коробкой.
      - Во! Это то, че надо! Видал такие шахматы? - Ворон сунул раскрытую коробку мне под нос.
      Шахматы, действительно, были старыми. Я таких раньше не видел. Могучие фигуры были искусно выточены на станке. Конские морды смотрели как живые, а остальные фигуры оканчивались конусовидными башенками. Даже пешки в этой коробке были остроконечными, а не круглыми, как делают теперь.
      - Ну, давай, лезь на шкаф, - Ворон захлопнул коробку и прогремел шахматами у меня над ухом. - Да, ботинки сними, не забудь, а то наследишь там. И носки, пожалуй, тоже.
      - Зачем? - не понял я.
      Толпа вновь захохотала.
      - Ты, мальчик, здесь вопросы не задаешь. Ты только исполняешь. Понял?
      Я кивнул, скинул ботинки и носки и полез на шкаф. Тот натужно заскрипел, затем угрожающе затрещал, но выдержал.
      - Че сел то? Вставай!
      Я встал и посмотрел вниз. На полу возле шкафа Ворон в произвольном порядке расставлял фигуры на принесенной доске.
      - Во комбинация! - сказал он, закончив, и даже прищелкнул языком от восхищения. - Ну, че встал? Прыгай давай.
      Такого поворота событий я не ожидал и поэтому замер в нерешительности на краю шкафа. Только теперь до меня дошло, почему не подошли новые шахматы.
      - Прыгай, или тебе тут не жить! - зловеще пообещал Ворон. Комнату заполнила тишина. Толпа замерла в предвкушении нового зрелища. И тогда я крепко зажмурив глаза, прыгнул вниз.
      Словно раскаленные иглы впились в мои ступни. Я вскрикнул от боли и повалился на пол рядом с разрушенной "композицией".
      - На сегодня все! - торжественным голосом объявил Ворон конец представления. - Да, чуть не забыл. Погоняло твое будет - Сверчок.
      Скорее всего он выбрал первое слово, пришедшее ему в голову. Но мне уже было все равно. Я лежал, вглядываясь в пыльное пространство под кроватью, и крепко закусил губу, стараясь не взреветь от боли и обиды, пережитой мною за этот вечер.
      Глава третья. День получки.
      И потянулись серые однообразные дни, как небо в день моего приезда. Подъем, учага, шатание по городу, вечер в общаге, сон. Круг замкнулся. В учебе я особо не выпрягался, чтобы не прослыть прогибщиком, и числился твердым середняком. Учиться было скучно и тягостно. Я уже начал жалеть, что так рано вырвался из дома. Впрочем мне и после одиннадцати классов ничего особенного не светило.
      Отсидев положенное время в учебном корпусе или на скамейках в кустах за мастерскими, я отправлялся бродить по городу, стараясь не нарваться на какую-нибудь местную шоблу. В общаге сидеть - одна скукота, да и не безопасно. Если ты не попал под руку коменданту и не угодил на очередную уборку территории под окнами, щедро усыпанной обломками стульев, осколками, бычками и разным другим мусором, то тебя мгновенно вычисляли старшаки, и весь вечер приходилось проводить у них на побегушках.
      Вычислить тебя могли и в столовой, где каждый учащийся бывал в среднем два раза в день - то завтрак проспишь, то на ужин опоздаешь или перехватишь что-нибудь на стороне. Денег водилось мало, поэтому на кино и более солидные мероприятия рассчитывать не приходилось. Благо питание организовывалось по бесплатным талонам, а ими старшаки не интересовались, им нужны были наличные деньги.
      Пахан с Лехой тоже пропадали где-то целыми днями и появлялись почти одновременно со мной - перед самым закрытием дверей. Меня они с собой не звали, а навязываться я не хотел, хотя жить в одиночку было довольно тяжко. Я их совершенно не интересовал. Оба они смотрели на меня, как на пустое место.
      Четвертый обитатель комнаты - Андрей - не вылезал с третьего этажа, где в 305 жили четыре его земляка. Все они были уже старшаками, жили до учаги в одном районном центре и хорошо знали друг друга и Андрея. Поэтому он все время проводил с ними, ходил по общаге без опаски и заявлялся в 412 только спать.
      Рана, полученная в конце лета, совсем было успокоилась, если бы не злосчастный день получки.
      В этот день, как вы, наверное, уже поняли, в учаге производится выдача стипендии. Получив маленькую стопочку купюр, я снова сел на свое место. Радужные мысли переполняли меня. Я решил, что оставлю себе тридцатку, а остальное отошлю матери. Нет, оставлю лучше себе сорок - тогда хватит на кино, и на видак. А может предложить Пахану и Лехе втроем сходить в кафешку, что неподалеку от нашей общаги? А вдруг познакомлюсь с какой-нибудь девчонкой! А мать то как обрадуется, наверное, когда получит от меня первые, заработанные.
      Восторженным взглядом я окинул всех, кто находился вокруг меня. Однако радости моей не разделял, похоже, никто. Напротив, шли негромкие разговоры о том, что наши и местные супера уже здесь и давно ждут во дворе. Я тихонько выскользнул из толпы, прошелся по коридору и осторожно выглянул в окно.
      И правда, едва какой-нибудь лопух выходил из учаги во двор, как к нему незаметно подходили трое или четверо крепких пацанов и культурно, спокойненько уводили его куда-то по направлению к пустынному скверику, расположенному между задней стеной мастерских и трансформаторной будкой. Там его спокойно, без помех, освобождали от наличных и возвращались обратно. Постепенно я уже стал узнавать некоторые примелькавшиеся компахи.
      Я, разумеется, не рискнул выйти, а решил отсидеться в учебном корпусе до вечера. Но только схлынул основной поток учащихся, как началось второе действие представления, в котором я играл довольно незавидную роль. Несколько незнакомых парней решительно поднялись на крыльцо и скрылись под навесом. Внизу хлопнула дверь.
      Это были наводчики. Они выцепляли лохов по учебным кабинетам. Но не трогали их, а сообщали приметы суперам. И только указанный объект появлялся вблизи училища или общаги, супера выцепляли его из толпы и безопасно бомбили где-нибудь в сторонке.
      Оставаться в коридоре было нельзя. И я двинул искать более надежное укрытие. Ноги привели меня на чердак. Но только моя голова поднялась над квадратным отверстием, как по чердаку прокатился шорох и наступила напряженная тишина. Меня разглядывал десяток невидимых глаз.
      - Да это наш, - раздался знакомый голос. Из-за двух поваленных бочек показался Леха. Следом за ним высунулась белобрысая голова Пахана.
      - Тебе чего, Сверчок? - спросили меня откуда-то справа.
      - Там во дворе наших стригут, - пояснил я, хотя это знал каждый, иначе бы никто из них здесь не прятался.
      - Ты то что сюда приперся? - раздалось из темного закоулка слева. - Не видишь, тут и без тебя народу хватает. Гони отсюда, а то наведешь кого-нибудь своим базаром.
      - Да, да, шел бы ты отсюда, - посоветовал Леха, - тут и так все места заняты.
      Огорченный, я спустился по вертикальной железной лесенке на площадку, медленно прошел один пролет вниз и собрался уже было снова войти в широкий коридор, как вдруг услышал оттуда уверенные шаги, по звуку приближавшиеся ко мне.
      Я немедленно втиснулся в узкий треугольник, ограниченный двумя стенами и распахнутой дверью, ведущей в коридор и замер, уставившись в узкую щель между дверью и стеной. Секунд через десять в ней показался парень, старше меня года на два. Он неторопливо прошествовал к лестнице, ведущей на чердак, солидно поднялся на площадку, а затем, размеренно ухватываясь за железные перекладины, полез наверх.
      Я максимально напряг слух, но бесполезно. Слышались только уверенные шаги, безошибочно выбиравшие нужное направление, вычисляя все новых и новых дойных коров, безуспешно пытавшихся уклониться от стрижки в самых укромных закоулках чердака.
      В скором времени из люка показались ноги, обутые в такие шикарные колеса, что я с горестью оглядел свои заношенные ботинки. Не спеша наводчик отправился в обратный путь. Через две минуты в том же направлении ушли шестеро унылых пацанов, обиженно вздыхая и тихонько поругивая всех без исключения старшаков. Из нашей группы было трое - Леха, Пашка и Ваня. Остальных я не знал.
      Наводчики продолжали рыскать по училищу, разыскивая уклонистов. Не было никакой уверенности, что они не догадаются заглянуть в мое убежище. Кроме того, стоять там было довольно неудобно, и у меня уже порядком затекли ноги.
      Поэтому я решил выбраться из учаги. Но, разумеется, не через главный вход, а через черный, которым длительное время уже никто не пользовался. Он находился под лестницей в крохотной комнатке с тремя дверями. Войдя из коридора первого этажа в одну из них, я оказался в темном и тесном помещении.
      Рядом со входной дверью располагалась вторая, ведущая в подвал. На ней присутствовал внушительный замок, и поэтому никакого интереса она для меня не представляла.
      Оставшаяся дверь обычно всегда была завалена грудой носилок, лопат и наполовину поломанных метел. Но в этот день весь хлам был отодвинут от двери и разбросан по всему полу. Пару раз споткнувшись то ли об грабли, то ли об лопату я пробился к двери. Она не была заперта - тоненькая полоска дневного света проникала в щель между створками. Я потянул за плохо прибитую ручку и дверь со скрипом открылась.
      Выход вел на спортплощадку. На ней никого не наблюдалось - мне все-таки удалось ловко выкрутиться. Я осторожно выбрался на свежий воздух и спокойно, как подобает солидному человеку, зашагал по направлению к дырке в заборе.
      - Э, пацан, стой! - фраза, подобно молотку ударила в голову. Я чуть развернулся вправо. Со скамейки в кустах поднялись три парня и, не спеша, направились ко мне.
      - Подойди-ка сюда, - позвал один из них.
      Э нет, ребята. Я хорошо знал, что им было нужно, и поэтому ускоренно рванул, но не к дырке, где в спешке можно накрепко застрять, а к проходу, ведущему к воротам учаги, которые выходили на оживленную улицу.
      Надо заметить, что ребята бегали хорошо и по физкультуре у них, наверняка, стояли одни пятерки. Они без проблем догнали меня у ворот, но мне все же удалось выскользнуть на улицу. Там они кольцом обступили меня, прижав к забору.
      - Ну, пацан, на хрена ты бежал, а? - поинтересовался один из них, самый высокий. На нем была красивая темно-синяя болоньевая куртка, на которой повсюду были рассыпаны золотистые заклепки и кнопки. На каждой аккуратно черным цветом был выдавлен орел и надпись "Montana". На голове у него находилась спортивная шапка синего цвета с белой полосой, на которой красными буквами значилось "Swix". Серыми стальными глазами он бесстрастно разглядывал меня и, видимо, ждал ответа.
      - Ну ты, козел. Мы что бегать за тобой должны? - вступил в разговор второй. Он был одет поскромнее: в затертую кожаную куртку и спортивные штаны, судя по угловатой, размашистой надписи, кооперативного производства.
      - Чего, мразь, молчишь? Щас дам в хлеборезку, мигом язык вывалиться, пообещал третий парень в фирменном спортивном костюме и жокейке, что никак не вязалась с довольно прохладной погодой.
      Высокий решил вернуться к основной теме нашего разговора:
      - Воздух есть? Давай сюда! Ну, живо!
      - Ка-акой воздух? - не понял я.
      - Вот тормоз! Ну фишки, бабки.
      - Нету! - решил схитрить я и рванулся сквозь кольцо.
      Чувствительный удар в грудь остановил меня на месте...
      ... Со стороны казалось, что трое друзей повстречали своего старого товарища и теперь дружески хлопают его по плечам, искренне радуясь встрече. Немногие из прохожих натыкались на несчастный, затравленный взгляд этого четвертого. А если и натыкались, то сразу отводили глаза и спешили дальше. В конце концов у каждого были свои собственные важные проблемы и не позволяющие ни малейших отлагательств дела. У каждого была своя собственная и единственная жизнь, которую нужно было прожить достойно, а поэтому некогда было останавливаться, разбираться, вникать. А те парни? Да пусть они сами разберутся между собой. Чего именно мне лезть в чужие дела, я то ведь тоже не самый крайний. А может этот мальчик сам виноват, и бьют его за дело! Тем более я один, конечно же, здесь не справлюсь. А если и смогу что-нибудь сделать, то потом, в следующий раз, когда не буду так сильно занят. А мальчику надо самому научиться постоять за себя. И ободренный такими логичными мыслями случайный прохожий спешил дальше, не обремененный больше никакими заботами.
      ... Пацанам, вероятно, надоело торчать у всех на виду. И хотя они были твердо уверенны в своей безопасности, но все же клиента предпочитали обрабатывать наедине.
      - Пошли-ка, отойдем, - предложил высокий.
      - Ну, двигай, - потрепанный сплюнул на мой ботинок и больно пнул по ноге. Понурив голову, я двинулся вперед.
      Троица, держа меня в плотном кольце, оказалась в пустынном тупичке, где уже никто не мог им помешать.
      - Гони бабки! - заявил спортсмен, - за пробежку с тебя три чирика. Моральная компенсация.
      Я понял, что без жертв не обойтись, и без раздумий расстался с тремя десятками, отдав их высокому.
      - О, падла, косач! А нам говорил, что нет ничего. Ты че нам навоз за воротник закидывал? - зашипел потрепанный.
      - За брехню знаешь что полагается? Два угла! - авторитетно заявил спортсмен, начиная проверять содержимое моих карманов. Я молчал и тихо надеялся, что все не заберут.
      - Двух червонцев не хватает, - заявил высокий, подсчитав выручку и проявляя большую осведомленность о размере моей стипендии. - Повтори!
      Это уже относилось к спортсмену, который начал повторный осмотр. Ну и пусть ищут! Все равно ничего не найдут.
      Однако поиски вел далеко не мальчик. Спортсмен внимательно обследовал подкладку моей куртки, отогнул плотно прижатый воротник рубашки, а затем нагнулся и обхватил ладонями резинки моих носков.
      - Нашел! - победно сообщил он и вытащил запрятанные купюры.
      - Ты что, падла, зажать хотел? - потрепанный пнул меня по второй ноге. - Дайте мне, я его урою!
      - Ладно, пусть живет, великодушно разрешил высокий. Все трое, высоко подняв головы, с чувством выполненного долга гордо зашагали из тупика.
      Я остался стоять на месте. Из всего наличмана сохранилось только семьдесят шесть копеек, не заинтересовавшие упорную троицу. Домой посылать было нечего. На кино, видак и девочек в ближайшее время рассчитывать не приходилось.
      Раньше я много читал в газетах и журналах о подобных случаях, но почему то никогда не думал, что это может произойти со мной. Я поплелся в общагу. Настроение было настолько паршивым, что по городу бродить не было никакого желания. Мне хотелось поскорее добраться до 412, упасть на кровать и заснуть, чтобы хоть на несколько часов покинуть этот проклятый чужой мир.
      У общаги возле крыльца сидели старшаки и высматривали недоенных еще лохов. Мой унылый вид не вызвал у них никаких сомнений, что к категории нужных им людей я уже не отношусь.
      - Нулевой чувак, - заявил один из них, оглядывая меня с ног до головы. Остальные засмеялись.
      - Что, Сверчок, ощипали как цыпленка, - заржал Ворон, и все подхватили громкий смех.
      Настроение у меня чуть улучшилось - хоть этим от меня ничего не перепало. Я поднялся на четвертый этаж, зашел в комнату, забрался на свой второй ярус и постарался заснуть. Леха и Пахан были уже здесь и, судя по всему, тоже совершенно пустые. Андрей снова отсутствовал. Благодаря землякам, положение его было гораздо устойчивей. И хотя большая часть капитала тоже ушла наверх, но кое-что осталось и у него. Поэтому ему переживать было не о чем, и в это время он, вероятнее всего, вместе с земами угощался в какой-нибудь забегаловке или кооперативной пивнушке.
      Заснуть вскоре удалось, но, как оказалось, прелести сегодняшнего дня еще далеко не закончились. Не знаю сколько прошло времени, меня разбудил легкий толчок в плечо. Я поднял голову. У кровати стоял Леха.