- Я так это представляю. Фуасса все планировал, вел дела, но не хотел быть замешанным. Когда и одни, и другие обратились к нему с предложениями, он всех отшил, записав их адреса. Затем стал искать, где спрятана формула, и нашел!
      - Хотел бы я знать, где она была! - чертыхается Берю. - Я обшарил всю комнату и фига-с-два нашел.
      - А вот он нашел! Вам должно быть стыдно, старший инспектор Берюрье!
      - Если бы не эти чертовы браслеты на лодыжках и кистях-с, я бы тебе показал, - рычит Перекормленный. Я непроницаемо продолжаю.
      - Он прокручивал операцию через свою кошечку. Только пришел момент, когда обе неудовлетворенные команды показали зубы. Он понял, что запахло жареным. Ситуация поджимала. Надвигалась месть обманутых. Тогда в его мозгу возник маккиявельский план. Поскольку мадам Ренар заварила кашу, она испьет чашу до дна. Он же только бедный астматический рантье, раздавленный событиями.
      Я умолкаю, чтобы собраться с мыслями.
      - Очень интересно, - говорит Дюшнок, - теперь моя очередь попросить вас продолжать.
      - Фуасса, - повинуюсь я, - должен был принять в расчет три фактора: вашу шайку, вышеупомянутую нашу маленькую подружку Эльзу... и полицию. Он начал с того, что нашел полицейского в отставке, владельца частного детективного агентства, и представил дело так, будто он получил по почте миллионы анонимно. Этот трюк позволил ему считаться невиновным, поскольку он уже решил убить компаньонку. Никогда еще убийство не было так ловко задумано. В самом деле, кто заподозрит человека, который заявил, что ему присылают деньги! Очень сильно психологически. Оставалось только запрятать куш и ждать удобного момента, чтобы унасекомить старушенцию. Мы сами дали ему шанс ночным визитом. Для полиции кража была идеальным мотивом убийства. К тому же каждая из двух команд должна была приписать противнику устранение старой интриганки. Блестяще, не правда ли?
      - Замечательно! - бормочет Пино. - Кто бы мог подумать! Человек, кажущийся таким...
      - В тихом омуте рыбка мутная, - вступает Берю, который умеет интерпретировать старинные пословицы. На какой-то момент каждый из нас задумывается.
      - Эльзина банда что-то не очень вписывается в комбинацию. Хотел бы я знать, почему...
      У меня нет времени продолжать, потому что дверь открывается. Пилот и Вернер входят, не исключая Эльзы. Они бросаются к Дюшноку и обыскивают его с головы до пяток.
      - Да нет, у меня его нет! - улыбается последний.
      - Где документ?
      - У Артуро.
      - Мы только что обшарили его труп, - чеканит Эльза, - и ничего не обнаружили.
      Самми склоняет розовую лысину, слегка поцарапанную и побитую.
      - Конечно он спрятал это в надежном месте.
      - Конечно нет. Ему же нужно было проверить соответствие со второй частью, которую он рассчитывал найти здесь...
      - Не в моих возможностях сообщить вам что-либо еще, - ответствует Дюшнок.
      - Однако в этом есть необходимость, - парирует Эльза со смешком, который бросил бы в дрожь взрослую кобру.
      Она говорит что-то мне непонятное двум типам, которым все понятно. И вот всех нас выгоняют наверх, связав друг с другом и руки за спиной. Наше дефиле очень напоминает шествие паломников. Тем не менее я предпочитаю быть наверху. Ужасно, по-моему, заплесневеть в трюме. При дневном свете жизнь кажется более обещающей.
      Ох уж эти гуси-лебеди в салоне!
      Вернер хватается опять за свои причиндалы, которые держал перед атакой: шприц, ампулы и прочее.
      Только на этот раз он приближается к Дюшноку. Эльза закатывает ему рукав, как ранее делала мне. Иголка впивается в плоть нашего товарища по несчастью. Мертвая тишина. Все смотрят на Дюшнока. Поведение мужика заслуживает восхищения. Вот один из тех, кто умеет проигрывать. Он немного побледнел, но пасть держит закрытой. И вдруг резко где-то на двадцатой секунде происходит перелом. Глаза выкатываются, рот приоткрывается и из груди вырывается ужасный вопль. Никогда человеческая боль не выплескивалась в таком крике. Он рычит и весь вибрирует. Затем бьется и выгибается. Черты лица искажаются, глаза совсем вылезают из орбит.
      - Огонь! - ревет он. - Это огонь! Перестаньте! Перестаньте!
      Пот стекает по его лбу. Он стареет на глазах. Как будто мы присутствуем при пожирании человеческой жизни. Он сгорает. Морщины углубляются. Он плавится. Скукоживается. Белеет. Видеть это невыносимо.
      - Нет! Нет! - умоляет он. И как последний крик...
      - Прикончите меня!
      Это призыв сумасшествия. Самое ужасное, что я когда-либо слышал.
      - Ради бога! Прикончите меня! Добейте!
      - Да прикончите его, господи! - бросаю я в отчаянии.
      - Вбейте ему в прическу маслину, недоноски! - вторит Его Толстительство.
      Пино тоже присоединяется.
      - Мерзавцы! Негодяи! Убийцы! Бессердечные! Фройляйн Эльза забавляется, как маленькая дурочка.
      - Говорите! - предлагает она. - Говорите, и ваши страдания закончатся.
      - Да, да, все, что хотите! Все! Но помогите скорее!
      - Где документы?
      - Они были у Артуро!
      - Только они уже больше не у него. Что с ними стало?
      - Я не знаю. Я НЕ ЗНАЮ!
      Как можно сомневаться в его искренности сейчас? Он не знает!
      - Он, наверное, спрятал их в лесу перед сигналом к атаке, - предполагаю я.
      Эльза качает головой.
      Затем переводит мою догадку двум другим. Они выходят, в то время как Дюшнок продолжает дергаться в своих путах и умолять, чтобы прервали его несчастную жизнь.
      Страдания его все возрастают. Это длится уже добрую четверть часа. Невыносимо. Я бы все отдал, чтобы это кончилось. Наконец Бог сжаливается над ним. Шпион резко умолкает, голова его падает на грудь. Разрыв сердца.
      - Вам тоже все это предстоит, - обещает Эльза. - Вот шеф приедет! Я вам это обещаю.
      - Скажите, - спрашивает Берюрье, - вы тут вертолеты выращиваете, или как?
      Вот уже больше часа мы плесневеем в салоне перед ставшим фиолетовым трупом Дюшнока. Пилот и Вернер еще не вернулись. Эльза курит сигарету за сигаретой, нервно вышагивая по комнате. Окурки она тушит на наших лицах, и мы похожи на разноцветные обертки новогодних конфет.
      Слышен мощный рокот, который нарастает и приближается. Второй вертолет приземляется в сотне метров от каркаса первого.
      Вылезают трое. Их силуэты приближаются к нам.
      Идут журавлиным клином.
      Впереди выступает худой тип в черном костюме и шляпе с загнутыми полями. Вид прямо как у нотариуса. У него седые волосы и очки в золотой оправе.
      Двое других тоже элегантны. У одного на голове зеленая кротовка, у другого шляпа из черной соломки с лентой, очень америхунского фасона. Оба в черных очках типа секретный агент.
      Трио проникает в комнату. После трех десятых секунды гробовой тишины тип с белесыми волосами начинает квакать. Цаца ему отвечает.
      В середине ляляканья я ощущаю вздох. Это Пино падает в обморок. Подавлен эмоциями, бедная пташка!
      Берю замечает это и начинает скулить.
      - Наш Пинюш скопытился! - жалуется он. - Ты видишь, он протянул лапы? У него всегда был слишком слабый органон. Он говорил мне, что у него вывихнута вазобаскульная система.
      Он умолкает, затем опять открывает пасть. Чтобы сказать "... твою мать". И остается с отвислым ковшом. Я слежу за его взглядом, что приводит меня к одному из компаньонов биг-босса. А именно того, у которого шляпа из черной соломки. В свою очередь, я чуть не отрубаюсь. И когда я вам скажу, кто этот гусь лапчатый, убежден, что у вас матка опустится.
      Я бы, конечно, предложил вам догадаться, да только и через тыщу лет вы будете на том же месте. Заинтриговал, да? А хочется узнать? Вправду хочется? В таком случае, ладно.
      Но сначала я закончу главу, чтобы прочистить мозги.
      Кто любит меня, за мной, как сказал один известный мне тип.
      Он, впрочем, всегда ходил один.
      Глава одиннадцатая
      Компаньон шефа. Человек в шляпе черной соломки с лентой, это Гектор!
      Понятно? Усекли своими моллюскными мозгами? Пишу по буквам: ГЕКТОР. Мой кузен. Бывший функционер, ставший частным детективом благодаря гостеприимному агентству Пинюша. Ничего необычного, что наш храбрый Портняжка брякнулся замертво, узнав его. Я изо всех сил стараюсь спрятать мое изумление. Впрочем, в настоящее время никто мною не интересуется. Наши тюремщики поглощены дискуссией. Интересно, как они друг друга понимают! Гектор же как бы нечаянно приближается ко мне. Приподнимает черные очки и подмигивает. Перемещается за мой стул. Чувствую подергивание веревок, затем они чудесным образом спадают и я ощущаю свободу движений.
      - Не двигайся, Тото! - шепчет Гектор.
      Затем так же незаметно он переключается на Берюрье. В команде тем временем нарастает волнение. Шеф уже израсходовал столько денег, принес в жертву людей и вертолет, чтобы споткнуться на финише. Насколько я понимаю, он костерит Вернера и пилота, которые только что вернулись, не сумев откопать второй половины формулы. Поскольку Артуро, босс другой банды, имел ее в своем распоряжении, не могла же она испариться...
      В глубине комнаты на низком столике лежат три револьвера и автомат, с помощью которого пилот так удачно действовал в тылу атакующих. Я вижу, что храбрец Гектор подвигается в этом направлении.
      Он делает незаметный знак мне и Берю. И потом действует. Двумя руками хватает бухалки и бросает нам. Я перехватываю свою на лету. Берю промахивается, но успевает подобрать с пола. Изумление остальных, видящих нас вдруг свободными и вооруженными. У них нет времени действовать. Гектор готов сыграть им "оставь меня, мне дурно" на своей балалайке. Тип, который раньше носил чистый плащ, хорошо сделал, что не надел его, а то бы запятнал. Он рушится с пируэтом, словно пораженный молнией. Пилот обнажает ствол и собирается выстрелить в Гектора. Но Сан-Антонио является обладателем трех золотых медалей в международных соревнованиях по стрельбе. Пилот получает маслину в кузов и перестает шутить.
      - Руки вверх! - рычу я. - Быстро! Быстро, ребята, время торопит!..
      Эльза поднимает руки. Шеф тоже. А тот, который в зеленой кротовке, не понимает, видно, по-французски. Что и вызывает его кончину. Потому что французская культура на первом месте в мире, ее надо знать. Он заглатывает своей хлеборезкой полдюжины свинцовых пилюль, отмеренных Берюрье.
      Он орет "яволь" и бежит занимать место в очереди к святому Петру, так как в поезде на тот свет может не хватить мест.
      Теперь можно оглядеться. С помощью Толстого я привязываю Эльзу и старого шлепака к стульям, которые занимали только что мы сами.
      - Это называется перемена декораций, - замечаю я, вытирая пот со своего благородного чела. - Ты можешь объяснить, Гектор, как случилось, что...
      Он объясняет с гордой усмешкой на устах. Наш Тотор стал настоящим лисом, хотя вроде бы по стажу еще лисенок.
      - Одномоментно, - говорит он, вынимая сигарету из кармана. - Я шурую по последнему своему расследованию и тут узнаю, что ты исчез, равно как и Пино с Берюрье. Жена последнего разъясняет мне, что она выставила свой жиртрест с чемоданом шмоток. Разнюхиваю. Узнаю, что вы все трое более или менее заняты делом Фуасса, и являюсь к нему в дом. Там пусто, двери настежь и в саду, как потерянный, воет сенбернар. Обыскиваю все подворье, вас нигде нет. Нахожу, однако, чемодан Толстого. Даю его обнюхать Шарику и говорю:
      "Ищи! Ищи!" Обалдев от запаха, он приводит меня перво-наперво к унитазу, но, осознав свою ошибку, устремляется затем на улицу... Я за ним. Он пробегает сто метров и останавливается перед каменным павильоном. Я уже собирался позвонить, но перед тем, по старой привычке, оставшейся от времен функционерства, прикладываю ухо к двери и прислушиваюсь.
      Я слышу голос господина Обалдука... - Он указывает на босса. - ... говорящего по-немецки вот с этим... - Он показывает на мертвого в кротовой шапочке. - А затем звонит телефон. Обалдук отвечает по-французски. Из его разговора ясно, что "все отъехали в Германию". Когда в голове не сено, а мозги, как это в моем случае, "все" означает: Сан-Антонио, Пино, Берю, Фуасса, не так ли?
      - Точно, кузен, ну, ты даешь, продолжай же... Обалдук волнуется. Он дергается, пыхтит, шуршит, скрипит, скрежещет как немазаная телега. Кузен Гектор подходит к нему.
      - Я тебя немного поимел, а, племянничек? - говорит он, дружески защемляя старикашке нос двумя пальцами.
      Шутник он, наш Тотор.
      - Слушая телефонный разговор, я понял, что ты ждешь специалиста по дешифровке, которого возьмешь с собой в Германию. Парень должен был вот-вот материализоваться, и послал его некий Бульбульхонар. Что же я сделал? Чтоб моя рожа стала похожа на кожу задницы при рожистом воспалении! Я дождался прибытия этого типа, некоего Марзана, как я понял.
      Он вылез из такси и пока расплачивался, я спросил его, он ли это, он ответил, что да, тогда я ему выдал, что я его жду и что у нас дело в доме напротив. Я проводил его в хибару Фуасса...
      Взрыв смеха со стороны Гектора, к которому присоединяется громогласный орган Берюрье.
      - Еще не все! Я вырубил его и связал в кладовке. Затем присвоил его бумаженции и выдал себя за него. Вот так я смог отыскать вас, козлятки.
      Он засовывает два пальца за ворот рубашки.
      - Не хвастаясь, я думаю, что поспел вовремя, не так ли?
      Пино, который открывает глаза, скромно просит развязать его. Ему хочется увериться, что он не умер и все это происходит в действительности!
      - Чем займемся теперь? - требует Толстый. - Я бы заморил червячка, а вы?
      - Заберем сначала то, что у господина, - говорю я, указывая на Обалдука...
      Босс крутится, клянется, что у него нет половины формулы и т.п.
      Но я-то знаю, что она у него. Если Артуро прихватил свою для сверки двух листов, Обалдук, у которого в черепе ни мыльная пена, ни стружки, наверняка принял такие же предосторожности. В этом деле обе команды работали под копирку...
      Обыскиваю господина и в двойной подкладке бумажника откапываю лист, сложенный вчетверо, обтрепанный с одной стороны. Видимо, его отдалили от другой части с помощью разрезного ножа, который резал плохо. Отпечатанное на листе мне ни о чем не говорит. Расшифровка - это дело нашей спецсекции.
      - Теперь попробуем добраться до Западного Берлина.
      - Но пилота уже нет! - бормочет Пинюш. Я слегка бледнею. Серьезное препятствие. Двое, которые умели рулить, загибаются у наших ног в весьма жалком виде.
      - Послушайте, ребята, - говорит Гектор, - вы же знаете, что я помешан на технике. Пока летели, я смотрел, как управляет усопший приятель, и я теперь могу справиться сам, без хвастовства. Только вот куда лететь?
      - Не дрейфь, - перебиваю я, - я был штурманом в армии. В дорогу! Эта страна начинает мне надоедать!
      - А они? - осведомляется Берю, указывая на Эльзу и Обалдука.
      - Оставим здесь. У меня нет привычки добивать пленных.
      - После того, что сделала эта девка?! - возмущается Толстый.
      - Вот именно, у нее будет время поразмышлять! Пока их отыщут в этом забытом богом углу, сквозь их каркасы прорастут грибы, не так ли, мой ангел?
      Я наклоняюсь и целую ее. Эльза в полной прострации. У нее нет сил даже протестовать.
      - Хороша крошка, - оценивает Гектор, - если бы кусочек времени, я бы охотно...
      - Целомудрие узницы так же священно, как ее жизнь! - возмущаюсь я. Отваливаем!
      Сильно болтает, и я в какой-то момент думаю, что карбюратор объявит развод коробке скоростей, но должен тем не менее признать, что Гектор выкручивается вполне прилично.
      - Похоже, что он управляется с этой керосинкой всю жизнь! - признает Берюрье...
      - Говорят, "управляет вручную ножным управлением", - исправляю я.
      - Говорят так, как знают! - протестует его Толстячество, фыркая.
      Чтобы скрыть презрение, он хватает французский еженедельник из бардачка жужжалки. Гектор объясняет, что это газета, которую он купил перед отъездом из Франции. Берю начинает листать ее и вдруг орет как резаный.
      Требуем в чем дело и он указывает на маленькую рубрику в разделе брачных объявлений. Я читаю вслух:
      "Дама за тридцать в процессе развода, но ненавидящая одиночество, рассмотрит предложения о новом замужестве с мужчиной от двадцати пяти лет, желательно зажиточным. Писать в газету на имя Берты Пуальфу".
      - Ну и что? - удивляюсь я. - Тебя-то чем это касается?
      - Так это же Берта, моя жена! - багровеет Величайший, у которого от натуги отскакивают четыре пуговицы на ширинке. - Ее девичья фамилия Пуальфу! Ах, с..., она не теряет время! Уже подала на развод и ищет себе голубка! Извините, возраст-то какой: двадцать пять годков! Мадам желает молочного поросенка! Лучше бы я стал папой римским, чем тащить в мэрию этот кусок жира с дерьмом.
      - Утихомирься! - успокаиваю я его. - Аппарат и так перегружен. Если ему еще придется тащить на себе твой раж, мы все окажемся на газончике.
      Глава двенадцатая
      - Господа, это лучшее наше дело, достойное быть записанным в скрижали. Нейтрализация двух таких мерзопакостных банд, как Артуро и Обалдука, произведена в самый нужный момент. Пино, я имею удовольствие сообщить вам, что вы восстановлены в кадрах навечно.
      Нужно ли уточнять, что мы находимся в бюробинете Старика и что сам он и квакает?
      Старая Рухлядь разражается рыданиями! Восстановлен! Он! Целый год сожалений и упреков тут же испаряется.
      Он рожден был легавым, наш Пино. И умереть должен легавым. Отставка хороша для генералов. Гектор, участвующий в разговоре, делает козью морду.
      - Очаровательно, - говорит он, - если я правильно понимаю, агентство сваливается на мою шею?
      - Оно остается в хороших руках! - сообщает Пинюш. - И потом, я буду помогать вам после работы.
      - А почему это Берюрье не с вами? - интересуется Старый Хрыч. Поскольку он разделял опасности, мне бы хотелось, чтобы он разделил и триумф.
      - Он разводится, начальник! Брови Хрыча вздымаются.
      - Он!
      - Его китиха начинает заново. Такова жизнь. Он был слишком добр и терпелив, когда-то это должно было произойти...
      - Храбрый малый, надеюсь он нормально переживет трудное время.
      Старик похлопывает пол-листа, лежащие перед ним.
      - Жаль, что вы не смогли прибрать и вторую половину, - вздыхает он, терпеть не могу неразгаданных загадок, но, в конце концов, то, что у нас есть половина, означает невозможность применения формулы, это основное. Господа...
      Он поднимается с протянутыми руками. Пожимаем его двенадцать пальцев и эвакуируемся в кабак напротив в надежде застать там Берюрье. Но Берю там нет.
      - Да не строй ты морду, - шумит Гектор, - можно подумать, что не получил только что поздравлений от старого Шпрунца!
      - Не нравятся мне расследования, которые кончаются столькими вопросами, кузен. Ты же знаешь, у меня тонкий вкус.
      - Где ты видишь вопросы? - интересуется Тотор.
      - Примо, где вторая половина формулы?
      - Ах, признаться...
      - Хорошо, я хотел бы еще знать другие вещи: место, где Симмон прятал формулу; почему он покончил с собой, где папаша Фуасса держал свой куш (ничего ведь не нашли), и, наконец, почему команда Обалдука считала его виноватым после смерти дамы Ренар...
      - Четыре вопроса, - улыбается Гектор. - Я могу убрать два.
      - Что?
      - Люди Обалдука знали про Фуасса, так как они следили за ним из павильона на противоположной стороне улицы. Они видели, как он убивал гувернантку, кузен души моей!
      - Ты уверен?
      - Сам Обалдук рассказал мне во время путешествия...
      - Понятно! Осталось три вопроса.
      - Минутку, сыщик!
      Он выходит, и сквозь витрину я вижу, как он идет к своей "лянчии загато", припаркованной у входа. Берет изнутри коробочку и возвращается. Развязывает ленту, отгибает края картонки...
      - Обозревай, душа моя!
      Я смотрю. Она набита банкнотами по пятьдесят тысяч. Пиршество!
      - Миллионы папаши Фуасса! - бормочу я.
      - Да, бэби. Я их надыбал в погребе, когда загрузил туда типа, прибывшего к Обалдуку. Они были в старом шкафчике для провизии, подвешенном к потолочине; забавно, да?
      - Почему ты их не сдал? Он загибает края картонки.
      - Кому сдавать, Тото? Это мистические бабки, они от команды, которая уничтожена.
      - Гектор! - громыхаю я.
      - Заткнись! - парирует красавец Гектор. - Эти бабки принадлежат агентству Пино. Теперь, если ты не возражаешь против своей доли пирога, как родственник, я тебе не откажу!
      - Я полицейский на службе, и твое предложение может тебе дорого обойтись, родственник ты или нет, увы!
      - Ну и хорошо, поделим мы с Пино.
      - Это невозможно, - жалуется Пино, - я тоже стал полицейским!
      - В таком случае я заглочу его целиком, я уже давно подумываю сменить мою "лянчию" на "мазерати"... Мне государство не платит и в этом деле, господа, я не получил повышения. Случай послал мне куш и я не откажусь от него! О, нет...
      Я говорю себе, что в конце концов его точка зрения выдерживает критику. Плохо, но выдерживает.
      - Отдай хотя бы часть на нужды полиции, - вздыхаю я.
      Гектор кивает головой.
      - Договорились. Я отстегну ту часть, которая предназначалась тебе.
      Мы заказываем выпивку, чтобы отпраздновать возвращение Пино в ряды. Дух сожаления витает над столом: гигантский дух - отсутствие Толстяка.
      - Берю не видел? - спрашиваю я у чудака на букву "м" из бара.
      - Нет, господин комиссар.
      - Что тебе надо от Берю? - громыхает голос, который я узнаю с закрытыми глазами.
      И возникает Берю. Он чисто выбрит. Одет в свежее и, верьте или нет, от него хорошо пахнет.
      Широкая дурацкая ухмылка похожа на щедро вырезанную долю тыквы.
      - Развод, похоже, пошел тебе на пользу, - признаю я.
      - Мы не разводимся! Все уладилось!
      - Да ну?
      - Я ответил на объявление Берты сам, сечешь? Попросил переписать нашего трактирщика, чтобы она не узнала грамматические ошибки, и послал фото чемпиона по культуризму в спортмаечке. Если бы ты видел, как спешила Толстятина на свидание, которое я назначил. Горшок с геранью на шляпенции и туалет похлеще, чем у королевы шутов! Нахимиченная! Корсет начала века, выходные чулки и копыта с каблуками, как у ходулей овернских пастухов. Я спрятался за шестой страницей "Франс-суар". Наблюдаю, как она вертит фарами, чтобы ущучить своего красавчика. Что вы хотите, у этой Толстятины хобби котятина. Как у других выпивка, чтиво или киношка. Короче, когда она стала заглядывать в рыло каждому пивососу, я опускаю занавес. О, бедная козочка! Она замирает, как юная дева, встретившая сборщика налогов в глухом лесу. Она вынуждена-с сесть. Пришлось заказать ликеру, чтобы привести ее в себя. "Берта, - сообщил я ей, - это я ответил на публикацию. Извини за ложные надежды, но внутренне я так же красив, как тот тип, рыло которого я послал тебе в фальшивке. Любовь нельзя найти на распродаже, она только в фирменных супермаркетах. Если хочешь, начнем снова коммунальную жизнь. "Две огромные слезины заструились по распухшему лицу Берю. - И она сказала "да", заключил он. - Вы, ребята, не представляете, что это было.
      - Они встретились вновь, были счастливы и народили много детей, заключил я. - Святой Ионас! Твоя китиха - единственная достойная тебя отрада. Пино хлюпает. Он обнимает соратника.
      - У меня для тебя тоже новость, - бормочет тщедушный. - Я вновь принят в кадры!
      Шумная демонстрация Берю, который тут же выставляет бутылку. Гектор мрачнеет все больше и больше, несмотря на свои миллионы.
      - Человек живет избитой притворной чувствительностью, - провозглашает он, - и со временем теряет ее!
      Но эта сентенция нисколько не омрачает радости двух приятелей.
      - Мне нельзя опаздывать, - вдруг, сообщает Мастодонт, - я встречовываюсь с зубником, чтобы восстановить мосты.
      Он открывает хлебало и показывает нам обломанные зубы.
      - Это приключение стоило мне солидной части клавиатуры. Я переведу оплату на счет за премию, не так ли, господин комиссар моей...
      Он вынимает из кармана маленький пакет, открывает и показывает два коренных, два резца и один клык.
      - Была хорошая идея собрать материал на поле брани по мере возможности. Представляешь, сколько брака понаделал мой протезист?
      И для перечисления:
      - Два центровых, два задних и один передний! Многовато для одной столовой, не правда? Заметьте, я хочу полностью заменить игральную доску. Не надо мне передних, они не очень-то нужны. Задние и центральные, и хватит...
      Он говорит, говорит, а я, Сан-Антонио, вместо того чтобы его слушать, я зырю на обертку костных остатков. Это маленький листик с печатным текстом, который о чем-то мне шепчет. Я хватаю его, расправляю и испускаю самый лучший из рыков, который производят голосовые связки типового льва.
      - Где ты это взял, Берю?
      - В лесу, во Фрицландии!
      - Что?
      - Во время военных действий! Мы были привязаны к дереву, Пинюш и я. Я крутился изо всех сил и срывал виноград, говоря себе, сколько тут его пропадает зря. Около меня стоял кожаный портфель. Я открыл его и взял листок бумаги, чтобы собрать ягодки для пропитания. И затем... Эй! Что ты делаешь с моей бумажонкой!
      Я оборачиваюсь, прежде чем прошить дверь, чтобы рвануть к Старику.
      - Эй, Гектор! Остался в загашнике только один вопрос, - кричу я, перед тем, как исчезнуть.
      Прошло восемь часов.
      У меня свидание с хорошенькой малолеткой, чьи голубые глаза необыкновенно зелены. Горбатится она где-то в районе Восточного вокзала, по-моему, в обувном деле. Приятная девчушка с ударным акцентом спереди и пропеллером сзади.
      Ей нет еще и двадцати, зато улыбка для обложки модного журнала и тот самый плутовской вид, который проникает прямо в сердце мужчины, перед тем как достичь более секретных мест.
      Она выпивает аперитив, смотрит на часы, сообщает, что из-за маминого праздника может уделить мне не больше часа. Я спрашиваю, не может ли она уделить его в гостиничном номере. Если бы времечко не поджимало, она, конечно, поманерничала бы. Но когда приспичит, крошки умеют спрятать свои ужимки. По привычке паломничества к святым местам, я влеку ее в гостиницу "Дунай и кальвадос". Оплачиваю право воспользоваться номером, и дама за кассой нажимает кнопку звонка, вызывая коридорного проводить нас.
      Который не кто иной, как Фирмен.
      - Смотрите-ка, господин ко...
      Я делаю большие глаза, и он ставит на предохранитель свой речевой аппарат. Не возбуждаясь (это сейчас не для него), он проводит нас в конуру с критским ковром в полевых цветочках на полу. Комнатенка достаточно чиста. Биде сияет коралловым цветом. Но зоркий глаз Фирмена замечает пачку сигарет "Житан", забытую на умывальнике. Он немедленно завладевает ею и отправляет в карман.
      - Вот, месье-мадам, - произносит он на два голоса.
      Только что не желает нам приятного соития.
      И удаляется. Что-то странное тревожит мне подсознание. Я не смотрю на крошку, которая уже в процессе саморазоблачения. Ее платье раскрывается, как оболочка бобового стручка, лифчик кувыркается на спинку стула, трусики порхают на стол, резинки пояса щелкают по стройным ляжкам и чулочки скользят по маленьким ножкам, но я не обращаю на это внимания.
      - Как! Вы не устраиваетесь с удобством, - удивляется кроха, которая наверняка руководствуется справочником "Превосходная маленькая любовница".
      - Извините меня, сокровище, я забыл дать коридорному на чай, начинайте без меня, я сейчас вернусь. И я галопом лечу вслед за Фирменом. Нахожу его в соседней конуре. Он только что закурил и балдеет, глядя на гудящий пылесос.
      - Скажите, комиссар, даже легавые желают быть людьми. Поздравляю с лакомым кусочком. Когда вам надоест, не выбрасывайте, он еще может пригодиться...
      Я останавливаю сальности.
      - Послушайте, Фирмен, вы только что произвели действие, которое заставило меня задуматься...
      - Вот как!
      - Вы забрали пачку сигарет с умывальника.
      - О, там оставалось только две.
      - Наплевать, не это меня интересует... Прошу вас вспомнить. Вы что-нибудь прибирали в комнате Симмона в промежутке, когда он выходил из комнаты и когда вернулся?
      Коридорный размышляет.
      - Даже если речь идет о том, что вы считаете совершенно несущественным, скажите мне!
      - Надо же, - говорит он, - действительно, я и забыл. Я брал у него почитать детектив.
      - Расскажите...
      - Книга лежала на столике в изголовье. Я не думал, что он так быстро вернется. У меня днем бывают перерывы...
      Он только это и сделал, милый друг!
      ...Ну так я позаимствовал у него книгу.
      - И затем?
      - Подождите, ага. Это был шпионский роман Поля Кенни, захватывающе: история крокодила, который сожрал людоеда, который закусил путешественником, который проглотил секретный документ... Я как раз читал страницу 48, видите, какая у меня память. Параграф 2, где тип из Интерпола вскрывает желудок крокодилу. Тут эта старая шлюха Ренар и прихватила меня. Конфисковала книжку, громко крича, что это скандал!
      - И потом?
      - Когда Симмон вернулся, он тут же вышел из комнаты опять и спросил меня, не видел ли я книгу, которая была на столике в изголовье.
      - Спасибо господу, - заметил я. - И что вы ответили?
      - Что не видел. Я же не мог сознаться, так как книги-то у меня уже не было. Если бы я пошел за ней к старой кляче, то должен был бы объяснить, что взял книгу у клиента, а она бы воспользовалась этим, чтобы меня выгнать.
      - Что сказал Симмон?
      - Ничего. Он запер за собой дверь. Да, тот умел держать себя в руках. На самом деле, Фирмен его убил, не ведая того. Шпион знал, что потеря документа означает и его собственный конец. Он подумал, что его украли и предпочел расстаться с жизнью, чем быть замученным пытками...
      - Это вас печалит? - замечает Фирмен.
      - Нет, напротив.
      Старуха читала книгу, или же Фаусса... Дойдя до определенного места, он добрались до листка, где была отпечатана формула. Текста они не поняли, но, когда возникли ребята двух команд, их шарики забегали, зашурупили. Они поняли...
      Я устремляюсь к лестнице. Вслед мне голос Фирмена: