А девчонка также сухо отвечала, сдвинув, как при прыжке ноги: «В самом деле, это просто невероятно! Я как раз говорила о вас маман, вот только-только! Это какая-то терапия, месье Пьеро!»
      Предки пожимали друг другу руки, изгибая насколько возможно спину в поклоне. Перекидывались парой слов о погоде, о цене на редиску, о цвете белого жеребца Генриха IV и по-быстрому разбегались, чтобы посудачить о первых впечатлениях. «Мамулечка, и ты веришь, что у нее пелеринка из настоящей норки?» Или: «Отец выглядит вполне серьезным мужчиной, но мать, с ее накрашенными губами, выглядит просто легкомысленно! Честное слово, она принимает себя за Сахару Бернар...» В общем, каждая группировка начинала потихоньку вести разрушительную работу. «А что это за лента на груди у папы? Розетка Иностранного ордена или ленточка для перевязи торта»?... «Малышка хорошенькая, но ты уверен, Гастон, что у ее братишки все в порядке с мозжечком? Ты заметил, как он выворачивает колени при ходьбе?»... «А почему мадам Мишю одевается, как работница городского сада, которая выдает стулья напрокат? Чтобы выглядеть серьезной или чтобы вызвать к себе жалость?»... «Почему ты не сказал, что ее отец так сильно припадает на одну ногу? Надо бы навести справки, Эрнест, вдруг это передается по наследству» и т.д. и т.п.
      Наконец, кое-как все утрясалось. Отец будущего мужа принаряжался, как милорд, и, натянув белые перчатки и собравшись с духом, шел официально просить руки дочери. «Так вы отдаете за нас вашу крошку или нет?»
      Но самое щекотливое дело – это свадьбы по расчету, с помощью которых предки старались обделать свои делишки. Свах было навалом во все времена. Но в то время это было настоящим социальным бедствием. Я вспоминаю, как хотели обженить одного моего кузена, Анатоля, сына оптового торговпа скобяными товарами. Это был спокойный малый. Женитьбе он предпочитал приятелей. Когда он хотел ощутить интим, он отправлялся либо в «Сфинкс» – это в нашем областном городе, – либо в «Антинею» – шикарное заведение для избранной публики, в котором всех его обитательниц по утрам протирали медицинским спиртом. Ну, а поскольку Анатоль уже приближался к критическому возрасту, его надо было как-то пристраивать. Сам Анатоль был очень ленивый малый. Поэтому поисками невесты занялась одна старая ханжа – жена нотариуса Ляфуйнас. Это была известная в своей области личность: белые волосы, на кадыке велюровая ленточка, лорнет и черный шарф.
      В ее досье фигурировала дочь одного генерала. По ее мнению, это был как раз размер Анатоля. Девица получила недурное воспитание у монашек, говорила на двух языках, имела приличное приданое и, к тому же, подавала надежды со всех сторон. Не то чтобы хорошенькая, нет, но в ней был какой-то ненормальный шик. Судя по фотографии, она была не Грета Карго, во делать пацанов и ругаться с горничной она вполне годилась. Мой Анатоль говорит «о'кей», и назначается встреча.
      Толстый заерзал на стуле.
      – Кузен прифрантился, как на парад. Прямо вылитый Наполеон! Он приходитк нотариусу, а там уже, как по мановению волшебной палочки, оказались генерал Гландош со своей страхолюдинкой. Когца ее представили Анатолю, его чуть было не вырвало прямо на ковер! Он увидел воочию, какой ему выпал выигрыш.
      На фото Терезита (ее предки свадебный месяц провели в Испании) была снята в три четверти, так что не было видно, что один глаз у нее вывернут наружу. И поскольку портрет был выполнен в бюст, нельзя было догадаться, что она передвигалась на костылях, потому что одна нога у нее была короче другой на двадцать сантиметров. На фотографии не был заметен горб, как не было видно здоровенной бородавки на подбородке, шишки на лбу, клыка во рту, рожи на другой щеке и экземы на руках. Больше всего не понравилась Анатолю экзема. Когда он поздоровался с девчонкой, с ее руки посыпались крошки, как бывает, когда стряхиваешь скатерть после пикника. В конце приема генерал Гландош отзывает Анатоля в сторону, к амбразуре окна. «Мой юный друг, – начинает генерал, – наша любезная хозяйка сообщила мне о чувствах, относительно и по причине которых вы оказываете честь моей дочери. Я должен сказать вам, что вы мне чертовски симпатичны, и я готов обсудить этот союз с вами и с нашим другом нотариусом».
      Мой Анатоль будто онемел, истинная правда! Он уже представлял себе, как гуляет со своей каргой по лесу с детской лопаточкой в руках, чтобы в моменты самозабвения отрывать лунку под ее горб. Он разглядывал со стороны свою красавицу, а сам думал, что Гландоши, должно быть, зачали это чудо во время железнодорожной катастрофы или во время эпидемии бубонной чумы. «Я еще слишком молод, чтобы жениться», – бормочет он. «Полноте, – гогочет генерал, – в тридцать-то восемь лет! Наоборот, в самый раз». «Мне предстоит длительная командировка в жаркие страны», – выкручивается Анатоль. «Моя дочь будет просто в восторге: она обожает жару». «У меня кровожадная любовница», – сочиняет кузен. «Я с ней поговорю», – заверяет генерал. «Она очень агрессивна, – давится словами Анатоль. – Она убьет вашу дочь». В глубине души генерал наверняка и сам втайне вынашивал мысль об убийстве своего уродливого чада. Ему уже порядком надоело кормить из клюва своего совенка. Но, – «Что вы, что вы! Вы преувеличиваете, молодой человек! Вы преувеличиваете!» Анатоль хирел прямо на глазах. По его щекам стекали толстые, как мой большой палец, сопли. И тогда он пошел ва-банк. Он стал признаваться во всех смертных грехах и понес всякую чепуху. Он сознался в том, что у него внебрачные дети, злокачественная гонорея и постыдные привычки. Послушать, так он заразил всех девушек в кантоне, перепробовал всех проституток (и это было на самом деле так), печатал липовые чеки, влепил пощечину священнику, писал анонимки, поджег детский сад. Он выдумывал самые невероятные грехи, этот Анатоль, пороки, о которых до него никто не рассказывал, омерзительные пристрастия, мерзкие истории. Но напрасно он вываливал как из самосвала все эти нечистоты: генерал стойко удерживал свои позиции. Этот малый героем прошел Верден, Марну, Адскую дорогу и всю Первую мировую. Он не заочно получил генеральское звание. Мужик умел бороться. Он все прощал, он обещал, полное искупление и спасение души со стороны Терезиты. Из его слов следовало, что его чадо было филиалом для дурочек по части чудес. Пусть только Анатоль женится на этой нежной девушке, и тогда он увидит, как сам станет святым! В конце концов, понимая, что ему не хватает своих грехов, кузен стал нести всякую чертовщину о своей семье. Своего славного предка (который вообще не прикладывался к рюмке) он сделал неисправимым алкоголиком, свою нежную мать он, не задумываясь, превратил в дешевую проститутку; его бабушка, как он говорил, занималась любовью с сенбернаром, а дедушка – гнусный тип – был дезертиром, и даже шпионом во время франкопрусской войны 1870 года. И поражение под Седаном – его вина. Хотя виновником был признан маршал Базен, настоящим виновником был дед Анатоля. Вот это и сразило наповал генерала Гландоша. Он понял, что это грозит ему крупным скандалом и больше не настаивал.
      Толстый переводит дух. Он вынужден поплевать себе в рот, чтобы смочить горло. Во рту у него было вязко и сухо, как в пустыне. Небо горело, как при пожаре в сухостойном лесу. Но он продолжает речь, сказочно неправдоподобный в своем упорстве:
      – Никогда не жените своих отпрысков по расчету, это было бы нерасчетливо.
      Потом, заглянув в свое руководство, говорит:
      – После того, как согласие получено, парень может ходить к невесте домой.
      И зачитывает целиком абзац из энциклопедии:
      «Жених должен, начиная с этого дня, навещать каждый день свою невесту. При этих посещениях присутствует мать, она поправляет беседу, принимает участие в обсуждении планов на будущее, и именно в эти благословенные моменты нежной близости она может поделиться сокровищами своего опыта и своей нежности».
      – И здесь, – серьезным тоном заявляет Его Величество, – я хочу предупредить вас об опасности. Это же чистое безумие – присутствие матери. Потому что из двух – одно: либо она зануда, и тогда жених смывается от нее через черный ход, либо она приятная во всех отношениях женщина, и тогда у него возникает желание поиметь ее во время генеральной репетиции. А что касается ее богатого опыта, то жених, наверняка, захочет перенять его, тем более, если его маленькая фея похожа на белую гусыню! Я понимаю, что мои слова шокируют вас, – отрубает Пылкий. – Только я хорошо знаю жизнь, мои дорогие. Я сам прошел через войну чувств! Таких тещ, которые позволяют себе вольности с тестикулами своих зятьев, – навалом!
      Но не будем на этом заострять внимание. Самое главное при помолвке – это обруч. В доме мадемуазель устраивают что-то наподобие праздничного обеда, на котором альфонс должен вытащить из кармана долгожданный футлярчик с кольцом. Согласно учебнику, делать это нужно незаметно и не преподносить это как дароносицу. Так они рекомендуют. Согласно им жених должен преподнести украшение украдкой. Я опять вынужден не согласиться! Категорически! Я сыт по горло всем этим ханжеством! Раз этот обед организовали специально изза кольца, на кой черт вручать его из-за туалетной двери, а? Парень спускает с себя последние штаны, чтобы купить настоящий камень, а тут, видите ли, он должен вложить его в ладошку своей милой разлюбезной подружки, будто бросает двадцать сантимов в кепку нищего попрошайки! Все это – глупости! Я вам сейчас выдам информацию высшего класса. Я этим уже отрыгнул. Как я вам уже говорил, между Бертой и мной сразу вспыхнула большая любовь. Я был буквально потрясен ее номером с сардельками в нашу первую интимную встречу. Такая чуткость не обманывает. Пришлось изрядно попотеть, чтобы вырвать эту жемчужину из лап Ипполита, жениться на ней, пока она и охнуть не успела, и обзавестись своей обстановкой. Берта сразу была на все согласна, но все уперлось в ее семью. Ее мать, бывшая консьержка, выиграла немного деньжат в лоторею и купила на них сборный домишко у деревни Жовиси. С тех пор она стала выпендриваться. Выпендривалась и сестраимпотентка Берты, которая жила в Нантеррс, в убогой развалюхе своего мужа, в вонючем свинарнике с крышей из гофрированного железа. С бедными всегда так. Стоит им только чуть-чуть разбогатеть, и стрелка компаса у них начинает метаться в разные стороны. Богатство ударяет им в голову. «Как! – завопила мать Берты, – выйти замуж за простого полицейского, девушке с твоим образованием и все такое прочее, – это же с ума надо сойти! Он даже не сможет купить тебе приличное кольцо!»
      Дорогие мои! Лучше бы она этого не говорила. Это задело мое честолюбие, вы понимаете? Я толкнул за бесценок все, что было у меня бесценного, заложил в ломбард папины часы (с заводным механизмом) и с набранной суммой заявился в ювелирный магазин «Картье» на улице Мира. Ко мне подходит какой-то тип во всем черном и с целлулоидным воротничком. «Что желаете, мсье?» И осмотрел меня с головы до ног. У меня, должно быть, был не очень выигрышный вид: в кашне, связанном из шерсти каштанового цвета, и в костюме в крупную клетку.
      Я не знал, сколько у меня было в наличии денег, но он – да. По моим затасканным шмоткам он сразу вычислил мои сбережения, как будто прочел эту цифру на информационном табло биржи на улице Лоншам.
      «Обручальное кольцо», – бормочу я еле живой от смущения.
      Он подал знак группе господ, которые что-то обсуждали в салоне. Подошел молодой человек небольшого роста, аккуратно одетый, очень любезный. «Обручальное кольцо», – заявил мужчина в черном таким тоном, как будто он хотел сказать «Кретин». Маленький любезный молодой человек сохранил любезную улыбку на лице, хотя сразу же заметил, что я не Рокфеллер и даже не праправнук его шофера.
      «Вы хотите что-нибудь получше?» – поощряющим голосом спросил он.
      «Все, что есть наилучшего», – в тон ему отвечаю я.
      И вот он ведет меня в салон, усаживает в кожаное кресло и спрашивает меня, за сколько я рассчитываю купить эту драгоценность.
      «Четыре тысячи франков», – выпалил я, как будто громко и неприлично испортил воздух. Хотя он и смог сохранить улыбку на лице, эта цифра подорвала его моральный дух, тем более, что это были старые дореформенные франки.
      «Но, месье, – бормочет он, – вы, должно быть, ошибаетесь...»
      У вашего Берю всегда есть что-нибудь про запас, и мне в голову приходит идея.
      «Послушайте, – говорю я, – а что у вас есть за эту цену?»
      Это показалось ему чертовски трудной дилеммой. Он пошел обсуждать вопрос со своим красавчиком – заведующим. Началось крупное совещание на высшем уровне. Если бы я был Мараджа Кельпезекила, желающий купить крупный брильянт размером с мое хозяйство, эти господа и то так бы не разволновались. Между прочим, они могли бы запросто выставить меня за дверь как последнего попрошайку. «Картье» – фирма серьезная. У них продавцов дрессируют не хуже, чем морских пехотинцев, чтобы они сохраняли хладнокровие при любых обстоятельствах. А может быть, им приглянулась моя физия, кто знает? Короче, они все стали подыскивать мне что-нибудь за мои гроши. Они перерыли все ячейки, раскрыли все футляры, ползали на четвереньках, роясь в нижних ящиках, перевернули весь магазин, сходили в подсобку, чтобы там посмотреть, не завалялась ли где-нибудь в углу сейфа какая-нибудь безделушка, которая не превышает мой «капитал». Полтора часа длилась эта полундра с раскопками в реках миллионов, в часах с бриллиантами, в кучах крупных алмазов, набитых каратами. Их всех захватила игра. Они очень хотели найти мне за бесценок бесценную драгоценность, позвольте мне отпустить проходную шуточку. В конце концов, обессилев и испачкав колени в белой пыли, они сообщили, что сожалеют, но... Они чуть не плакали, так их расстроила перспектива потерять меня навсегда в качестве клиента. Но в тот момент, когда я уже собирался переступить порог вертящейся двери, мой маленький любезный продавец нашелся.
      «Месье, месье! Вам на самом деле все равно, что купить?» «Да». «А вас не устроит золотая монета? Вы же смогли бы потом сделать из нее брошь!» Я его чуть не расцеловал! И купил английский соверен. «Сделайте мне красивый пакет, это – подарок!» – умоляюще попросил я их. И они меня уважили. Они положили монету в футляр, обшитый изнутри бархатом. А на крышке футляра выгравировали: «Берте», коротко и ничего лишнего. Это был шик. На следующий день я положил в шкатулку вместо монеты перстень, купленный на базаре в галантерейной лавке, рядом с авеню Трюден. Вышеупомянутая драгоценность представляла собой крупный бриллиант из богемского стекла в оправе из посеребренной латуни. По внешнему виду он тянул на все шесть каратов. Теща так и онемела, когда ее дочка вынула из футляра эту игрушку. С надписью «Картье» на футляре можно было не сомневаться в подлинности его биографии. Я объяснил, что продал несколько гектаров прерий, чтобы провернуть эту операцию. Старая тут же стала изображать из себя знатока.
      Она с апломбом заявила, что бриллиант голубой и без изъянов. «Я в жизни не видела камень такой чистой воды», – млела она от восторга!
      Как бы не так! На нем еще оставалось немножко металлических опилок! Что до Берты, то она со своим толстым бриллиантом унеслась на седьмое небо. Она до сих пор верит, что он настоящий и что, не считая английской короны, она является обладательницей самого красивого камня в мире.
      Когда она уезжает на отдых, то сдает его на хранение в банк, где его запирают в сейф, специально отведенный для него! Она всегда говорит, что если случится новая война и ей придется покинуть родину, то, продав его, она сможет выжить.
      Наш уважаемый Берюрье разражается громким хохотом.
      – Если бы у нее на жратву уходило столько, сколько стоит ее бриллиант, – восклицает он, направляясь к выходу, – ей незачем было бы ездить в Брид-ле-Бэн!
      И он выходит под крики «виват».

Глава одиннадцатая,
В которой все становится еще сложнее