- Ну и что видно? - спрашиваю я.
      - А видно то, что было сообщено, брат. Джип, броневик, пустое место и снова броневик.
      - Меня интересует то место, где стоял грузовик. Давай-ка осмотрим следы и все такое. Он многозначительно кашляет.
      - Брось эту манеру командовать мной, - заявляет новый шеф. - Я сам соображу, что мне делать, пока я старший на операции.
      Мне кажется, что из-за жары мания величия растопила ему мозги. Продвижение по службе происходит таким образом, что одни люди стремятся взобраться вверх по телам других с остервенением белки в колесе. Они лезут по этому колесу как по лестнице. И им, сукиным детям, кажется, что вверх. Болваны, они не понимают, что движутся по кругу. А сами уже кричат вам сверху "давай!". Стоит их чуть-чуть подождать, и они в конце концов упираются носом вам в задницу, не понимая, что происходит.
      И я подтруниваю над ними, сам балансируя на шатком пятачке почвы руководителя. Я им говорю, что сначала нужно хоть чему-то научиться. Что они похожи на начальников перрона на вокзале. Что их скорее можно принять за шестерку шефа или за старшего заместителя этой шестерки. Ну и всякое такое в том же духе, но менее вежливое.
      Примерно то же я говорю Берюрье. Но он отмахивается от всего.
      Как шеф!
      Стоицизм (а вернее, упертость) - это неотъемлемая часть психологии начальника.
      Когда я умолкаю, он довольствуется тем, что произносит коротко и резко:
      - Ну все, что ли?
      И затем холодным тоном, несмотря на температуру окружающей среды и пот, застилающий глаза:
      - Первым делом надо восстановить ситуацию. Я прошу вас, господин Сан-Антонио, как свидетеля, рассказать все, как было.
      "А собственно, почему нет?" - говорит во мне здравый смысл. Затем он же, подумав, добавляет: "Заткни свою гордость в... поглубже, идиот! Берюрье имеет полное право. Ему действительно поручили тебя заменить, и не надо затруднять ему работу". Как это там твердили в разные времена великие военачальники, знаменитые полководцы, получившие ко всему прочему приличное военное образование? "Кто не умеет подчиняться, тот не может командовать!" Хороших начальников находят прежде всего в среде хороших подчиненных.
      - Слушаюсь, господин старший инспектор! - гаркаю я.
      И в краткой форме, четко, ни больше ни меньше, но расставляя акценты там, где я лично нахожу нужным, не забывая запятых, не говоря уже о точках, я воспроизвожу точную картину событий.
      Толстяк слушает меня и одновременно жует не знаю что, но то, что он жует, хрустит. Время от времени, когда я перевожу дыхание в поисках кислорода, я слышу, как он выплевывает, видимо, что-то совсем уж несъедобное, поскольку в противном случае он сожрал бы все без остатка.
      Когда я умолкаю, он задает мне вопрос.
      У него появился авторитарный тон, у ведущего следствие начальника. Это неповторимый тон следователя, за который нас квалифицируют как дьявольское отродье. Все из-за того, что люди не разбираются в специфике нашей профессии. Они забывают, что мы барахтаемся в среде преступлений и пороков, и требуют от нас, чтобы мы плавали в этих нечистотах, как в бассейне с чистой, прозрачной водой. Нам нужно среди подонков отыскать честных граждан, а люди думают, будто мы всех считаем вонючими отбросами. А вы знаете средство, как действовать по-другому? Если мы будем применять обратный метод и исходить из того, что все люди невиновны, то мы не придем ни к какому результату. Зубной врач, проверяя ваши зубы, подозревает каждый зуб на наличие кариеса и действует абсолютно тем же методом, что и мы. Между прочим, никто и не думает обвинять его в предвзятости. Я пишу все эти тра-ля-ля специально для удовольствия моих коллег, которые очень часто обвиняют меня в том, что я якобы в своих опусах вытираю о них ноги. Надеюсь, что это короткое отступление им понравится и они проникнутся ко мне доверием, хотя, с другой стороны, на кой черт мне их доверие, ведь его даже на память в стол не положишь...
      - Хм...
      Ах да, я говорил, что Берюрье меня как бы допрашивает.
      Он говорит следующее:
      - Господин Сам-Тонио...
      - Сан-Антонио, - поправляю я.
      - Извините, мне всегда тяжело сразу запомнить имена свидетелей. Значит, вы утверждаете, что все началось будто бы с раскатов грома?
      - Так точно, господин интроспектор.
      - Старший инспектор, если у вас не запершит в глотке произнести правильно.
      - Ах, извините, мне всегда было трудно сразу запомнить полицейские чины.
      - Так, хорошо. Значит, вы говорите, гром?
      - Совершенно справедливо: гром!
      - А молнии при этом были постоянными?
      - Да. Через короткое время раскаты грома и следующая вспышка.
      - Вот это самое, господин Ансан-Тонио, вы можете уточнить: через какое время?
      - Примерно через минуту, генеральный инспектор!
      - То есть, учитывая силу молний, вы утверждаете, что это была необычная гроза? То есть громовые раскаты, на ваш взгляд, должны были следовать быстрее?
      Скажите пожалуйста, теперь Берю заделался физиком. Став начальником, стал способным сразу во всех отношениях.
      - Вот именно, и речи не может быть о природной грозе.
      - Постарайтесь пошевелить мозговой извилиной, господин Сан-Джинтоник, и вспомнить, не слышали ли вы кроме грома еще и шум мотора?
      - Прошу вас принять во внимание, господин старший импровизатор, что я ехал в грузовике между двух бронетранспортеров, и в этом случае шум моторов бывает такой, что мало не покажется.
      Опять пауза. Похоже, фантазиям Берю приходит конец. Во всяком случае, он стоит и обмахивается шляпой. Слабые дуновения в обволакивающем пекле доносятся и до меня. Теряя способность мыслить, Толстяк вздыхает.
      - Короче говоря, - заявляет он, - чтобы сформулировать свою мысль до конца, я нахожу только одно объяснение: вертолет большой мощности. Вы уверены и даже в какой-то степени утверждаете, что не слышали характерного стрекотанья вертолета?
      Я подгребаю вперед в поисках мускулистого плеча старшего инспектора Берюрье. Мой инстинкт, помноженный на присущую мне удачу, позволяет обнаружить его очень быстро.
      Найдя искомую точку опоры, я не пытаюсь перевернуть мир, но хочу отыскать лишь здравый смысл, что в некотором роде уже неплохо.
      - Господин Замечательный Выдумщик, - заявляю я, - ваши объяснения так же никчемны и беспомощны, как пи-пи котенка. Сила звука и свечения была настолько велика, что она убила людей, а я ослеп, хотя и укрывался за огромной глыбой алмаза. Как же вы допускаете, мой милый, что экипаж вертолета выдержал этот феномен? Да их бы разнесло на куски в момент этого катаклизма.
      - А может, они сбросили бомбу с высоты, господин Сайта-Клаус?
      - Вертолет не может подняться на достаточную высоту, чтобы избежать ударной волны!
      - А если бомба была снабжена парашютом, Сайта-Моника?
      - Парашют замедляет падение, но не прерывает его, господин начальник городской гауптвахты. А грохот вместе со свечением были постоянными. Ты понимаешь слово "постоянный" или надо объяснять?
      - Постоянно ты стараешься меня опустить, крот зловредный! - взрывается Берю. - Твои командирские замашки еще как-то проходили, когда у тебя были гляделки, поскольку их взгляд отражал твои сумасбродные идеи. Но теперь это становится невыносимым. Говорю тебе, что эти сукины дети сбросили бомбу, а может быть, даже несколько, цепочкой...
      - Цепочкой?
      - Ну связкой, серией, черт тебя дери! Они подождали, пока все будут в ауте, тогда спустили крюк, подхватили грузовик и унесли.
      - Могу ли я позволить себе высказать одно нижайшее замечание, господин Страшный инквизитор? Тогда я находился в кузове грузовика, а теперь нахожусь здесь.
      Толстяк хлопает челюстью, чтобы хоть как-то смазать иссохшую от чудовищной жары мельницу глупостей.
      - Тогда, значит, какой-то хорек слез вместе с крюком на землю и зацепил грузовик. Тебя он выкинул из кузова, видя, что от тебя остался безжизненный каркас, а для них это был бы перевес багажа...
      Все, я заканчиваю игру в свидетеля. Иначе у меня вывихнутся мозги.
      - Послушай, Толстяк, обследуй-ка немножко болото, и справа и слева. Вдруг этот чертов грузовик где-то там.
      - Спасательная бригада уже обследовала.
      - А ты сам проверь...
      Он вздыхает, берет меня за бицепс горячей рукой и ведет между машин к месту, где стоял грузовик.
      - Вот, мы на месте, где был твой грузовик, мой принц!
      - Отлично, - благодарю я, - и что ты видишь?
      - Ничего, но так же четко, как вижу сейчас тебя.
      - Вода тинистая и мутная, дна не видно, так?
      - Подожди, не двигайся отсюда...
      И он уходит. Я остаюсь один, впервые с тех пор, как ослеп. Ощущение, будто я на льдине, быстро тающей под ногами. Я боюсь пошевелиться. Все, что меня окружает, враждебно. Слышу, как Толстяк возится в какой-то машине. Затем что-то плюхается в воду.
      Встревоженный этим обстоятельством, я кричу что есть силы:
      - Александр-Бенуа!
      - Не обкакайся с натуги, парень, - я здесь!
      - Что ты там замышляешь?
      - Измеряю глубину. Тут в одном бэтээре была веревка. Я привязал к концу гаечный ключ и бросил в воду. Подожди, сейчас вытяну... Ба, нет даже и метра глубины. Чтобы спрятать здесь грузовик, нужно было его сперва расплющить мощным прессом.
      - Ас другой стороны? Раздается еще один плюх.
      - То же самое, - доносится голос моего "шефа" через некоторое время. Поверь мне, Сан-А, я вижу только единственное объяснение: это был очень мощный вертолет.
      - Ладно, давай посоображаем...
      - Валяй соображай! - великодушно разрешает мой новый шеф.
      И он вновь принимается что-то грызть. Лязг челюстей, размалывающих какой-то продукт, мешает мне думать.
      - Что ты жрешь? - не выдерживаю я.
      - Какой-то местный фрукт, который мне продал на улице перед больницей тип, смахивающий на туземного целителя. Похоже на орех и, как он сказал, очень повышает мужские качества. - Он хихикает: - Посмотрим!
      - Берю!
      - Ну!
      - Я допускаю твою гипотезу о крюке.
      - А что тебе остается, брат. Мысль солидная.
      - Но только грузовик - не утюг, его просто так не поднимешь. Кстати, должны остаться следы. И прежде всего пятна масла. Поищи-ка на земле.
      Плуто выходит на охоту. Слышно, как его супернос нюхает дорогу со звуком пылесоса. Великий сыщик отплевывается и отфыркивается.
      - Ага, есть! - вскрикивает Толстяк торжествующим голосом. - Есть! Кто первый увидел, спрашивается, а? Пятно масла больше коровьей кучи! Знаешь, что я еще скажу... На поверхности болота тянется след от масла. Он уходит в сторону, направо...
      - То есть в западном направлении?
      - Очень может быть. Я не слишком силен в определении запада. Север, юг - еще куда ни шло, это я найду быстро. Ну еще, наверное, восток, если постараться. Но с западом я всегда путаюсь. Скажу тебе честно: здесь у меня прокол!
      - Слушай, старик, - говорю я, не теряя времени на сочувствие, - если мне не изменяет память, примерно в двух километрах отсюда дамба вместе с дорогой из-за оседания почвы опускается и идет практически на уровне воды, так?
      - Точно, у тебя хорошая память.
      - Давай поезжай туда задним ходом, а затем спускай нашу посудину на воду. Потом мы вернемся сюда по воде и ты поведешь амфибию через болото прямо по масляному следу.
      - Как это?
      - Ты поведешь по масляным пятнам на воде, понял?
      - Не знаю, куда это может нас привести, - произносит в задумчивости начальник экспедиции, - может быть, и будут пятна еще метров двести, а потом закончатся.
      - Дурачок, они не кончатся так быстро. В картере двигателя военного грузовика много масла, а грузовичок, между прочим, не первой свежести.
      - Ну хорошо, а когда они потом подняли его себе в кабину...
      - Это только тебе мерещится, будто можно запихнуть пятнадцатитонный грузовик в кабину вертолета. Ты думай все-таки! Какой такой мистический летательный аппарат может оторвать от земли этакую махину?
      Мой друг произносит наконец вполне уместную реплику:
      - Знаешь, ребята, способные воспроизвести конец света, найдут такие средства, что ты даже не можешь себе представить, Сан-А.
      Мое замешательство продолжается лишь тысячную долю секунды.
      - Понятно, но сам подумай: им нужно было что? Алмаз! А старый грузовик, как ты понимаешь, им не нужен... От него надо было избавиться. Они просто утащили все вместе, поскольку у них не было свободы маневра для разгрузки и погрузки такой глыбы на узком пространстве дамбы. И грузовик теперь наверняка где-то недалеко отсюда на твердой земле... Пустой, естественно.
      - Тогда зачем им нужно было разыгрывать весь этот кошмарный спектакль, ждать ночи, пока вы тут появитесь на дамбе? Глыба-то находилась на твердой земле, пока вы не поехали...
      - Мне кажется, я понял.
      - Месье повезло.
      - Они, понятное дело, хотели захватить камень, когда тот еще лежал на своем месте. Но чтобы провести удачную на все сто процентов операцию, им нужно было действовать ночью, внезапно. Не забудь, что у нас были пулеметы. А среди дня это еще большой вопрос, кто кого, так как мы бы реагировали по-другому.
      - Так, хорошо, допустим. Ну а дальше?
      - Я смотрю на это дело следующим образом, - начинаю я.
      Фраза заставляет меня заледенеть. Надо обязательно исправлять свою лексику. Отбросить все эти "я вижу", "на первый взгляд", "я смотрю правде в глаза" и прочее. Кошмар, ужас!
      Я хочу, чтобы меня кто-нибудь пожалел.
      С другой стороны, действительно так: "я вижу", как происходили события.
      Организованная банда узнает о существовании этого сказочного алмаза. Бандиты получают подтверждение, пытая тех, кто его обнаружил. Но когда они об этом узнают, уже слишком поздно, чтобы банально выкрасть камень. Минерал охраняется небольшой хорошо вооруженной армией наемников.
      Банда решает отступить и изыскивает другие средства: нужно организоваться, провести разведку. На все это требуется время. И когда они прибывают на место ночью, то видят, что приехал я и мы свертываем лагерь. Попробуем восстановить события, как они происходили на самом деле... Страшные раскаты грома вдалеке, с которых все началось... Дорогие мои, я могу поспорить на деревянную башку вашего старшего сына против деревянной ноги моего воевавшего дедушки, что это было началом нападения на лагерь в Фиглиманджаре, поскольку бандиты думали, что мы все еще там. Включив адские прожекторы, они убеждаются, что нас уже нет. Бросаются в погоню, следуя над дамбой, и настигают нас.
      Изложенная даже такому человеку, как Берюрье с его очень слабым воображением, моя гипотеза, по крайней мере, как мне сейчас кажется, вполне логична.
      И он с ней соглашается.
      - Признаю, ты, похоже, попал прямо в точку, - снисходительно оценивает мои усилия незаменимый компаньон. - Наверное, так оно и было.
      И, сделав это признание, он снова принимается грызть свои орехи.
      Глава (предположительно) шестая
      Что сказала бы ваша теща, готовя во фритюрнице картошечку фри? Она сказала бы, что удельный вес масла меньше удельного веса воды, благодаря чему масло остается на поверхности. И это очень удобно, например, чтобы засечь место, где французские подводные лодки отважились пойти на погружение, а также где плавает косяк сардин рыбоконсервной компании "Амье".
      В нашем случае этот метод также безошибочен. Во всяком случае, для такого морского волка, как Берюрье, лихим маневром плюхнувшего нашу амфибию в грязную воду болота, это детская забава, и он ведет непотопляемую посудину одним пальцем левой ноги. Наш корабль шныряет от одного пятна к другому, как утка на пруду. Его нос с шумным бульканьем прокладывает себе путь в густых зарослях болотных кувшинок. На воде, испускающей умопомрачительное зловоние, солнце жжет еще более немилосердно, чем на суше. Огромные комары с голодным брюхом осаждают нас, как мухи - помойное ведро. Прошу к столу, кушать подано! Мы для них что манна небесная!
      - Ты все еще видишь пятна? - спрашиваю я занудным голосом.
      Толстяк отвечает невнятно, но утвердительно.
      Время от времени я слышу, как он лупит себя по морде, чтобы прихлопнуть очередного кровососа.
      - Если вдуматься хорошенько, - бормочет он недовольным голосом после некоторого периода напряженного молчания, - плавание в таком дерьме ни к чему нас толком не приведет. Ведь мы уже согласились, что эти сукины дети использовали какой-то летательный аппарат. С тех пор прошло два дня, а мы идем по их следу со скоростью десять километров в час, рискуя захлебнуться в этом болоте. Если кому рассказать, что мы делаем, нас точно засмеют.
      В его размышлениях есть доля истины.
      Как всегда, впрочем.
      Александр-Бенуа Берюрье преломляет истину, как зеркало - солнечные лучи.
      - Чем больше я над этим думаю, - говорю я, чтобы отвлечь его от нарастающих сомнений, - тем больше убеждаюсь, что они использовали транспортный самолет вертикального взлета.
      Толстяк вздыхает.
      - Знаешь, мне абсолютно наплевать, как они свистнули у вас из-под носа этот драгоценный камень: в руках унесли, на лошадях или на воздушном змее.
      - Э-э, господин старший инспектор, волевые качества подводят? - хмыкаю я. - Мечтаем сбросить с себя начальственное бремя?
      - В такой дыре, ты считаешь, можно долго протянуть, да? Ох, как умно, что мы дали независимость народу Дуркина-Лазо. Но черт возьми, какому правителю взбрела в голову идиотская мысль завоевать такую кошмарную страну? На что они рассчитывали? Выращивать кровососущих паразитов?
      - Аппетиты территориальных завоеваний нацелены не на качество завоеванной земли, Берю, а на ее количество. В течение долгих веков человек думал, что пространство означает мощь, в то время как на самом деле это источник слабости. Счастливые народы не имеют истории колонизаторских войн, но зато у них есть хорошо набитые сейфы.
      - Земля! - вскрикивает голосом потерпевшего кораблекрушение несчастный Берю, который, я думаю, не успел в полной мере прочувствовать всю глубину (неоспоримую) текста предыдущего абзаца.
      - Что - земля?
      - Прямо по курсу вижу остров, если ориентироваться по носу посудины, хотя, если честно, не пойму, где здесь нос, а где корма, но, наверное, корма там, где рули. Так вот, значит, получается, что остров перед нами справа. Но еще далеко. На нем деревья. Может, и невысокие, но тем не менее они отбрасывают тень... Как мы сами до сих пор копыта не отбросили?.. По мне сейчас лучше тень от дерева, чем плоды с него...
      - А что с масляными пятнами?
      - Их все меньше. Наверное, масло в картере заканчивается. Ну, так что делаем... а?
      - Курс на остров, малыш!
      - Есть -держать курс на остров! - кричит капитан. - Небольшая сиеста, когда можно вздремнуть, а то и задрыхнуть, мне бы как раз не помешала. Вперед, в живительную тень! Знаешь, когда я вернусь в Париж, я все выходные дни проведу у себя в подвале, чтобы охладить внутренности. У меня там прохладно и такая библиотека, - первый сорт! Книги, брат, - все в коже, есть все, что пожелаешь: некоторые взяты из библиотек Шато-Шалона, потом несколько томов из разных городов на Роне, ну и кое-что еще. Однажды я уже отлеживался там: после сильного гриппа доктор мне прописал покой и тишину, а Берта уехала со своим Альфредом. Тогда я прогоняю все дурные мысли и хоп! Что ты думаешь, я делаю? Беру раскладушку - ив погреб. Ставлю жаровню, чтобы жарить сосиски, и три дня дрыхну в полное свое удовольствие... Твою мать, держись, сейчас врежемся!
      И действительно, наша посудина врезается в глинистую отмель, как термометр промеж толстых ягодиц. Александр-Бенуа переключает трансмиссию, но колеса буксуют. Корабль мягко погружается. Берю дает полный газ, и я получаю несколько порций вонючей жижи прямо в физиономию. Толстяк крестит все на свете, что твой кафедральный собор в Реймсе.
      - Мы в дерьме по самые уши! - удовлетворенно комментирует он. - Слава Богу, к нам идет народ.
      - Что за народ?
      - Местные! Наверное, туземцы. Ладно, не дергайся, сейчас попросим у них помощи! Э! Банания! - разносится колоритный бас моего друга. - На английском парле?
      - Нет, но мы говорим по-французски, - отвечает такой же низкий голос.
      - Не беда. Как-нибудь договоримся! - заявляет Берю. - Хватай веревку, ребята, и тяни что есть силы...
      Сказано - сделано.
      И вот мы на твердой земле, еще более скользкой, мерзкой и вонючей, чем под ногами ассенизатора, залезшего в выгребную яму, чтобы достать упавший туда бутерброд.
      - И много их здесь? - тихо спрашиваю я у Толстяка.
      - Хватает.
      - Совершенно примитивное племя, я полагаю?
      - Ты так думаешь? На них шмотки, что на каком лорде. Фланелевые брюки и рубашки с коротким рукавом и со значком крокодила. Но интересно другое: у каждого на спине написано его имя.
      - Что, кроме шуток?
      - Да я тебе сейчас прочту: Чучельник! Рационализатор! Дубильщик! Орлом! Почему орлом? На толчке, что ли?
      - Да, действительно интересно... Весьма благодарны, господа, за ваши усилия, - говорю я, водя головой по кругу.
      Веселое бормотание несется мне навстречу.
      - Вы, очевидно, студенты университета из Кельбошибра на каникулах? спрашиваю я, мило улыбаясь.
      Аборигены начинают хихикать.
      - Да нет, совсем нет, - отвечает тот же низкий голос. - Мы пастухи.
      - А?
      (Кстати, вы не представляете, как помогают романисту междометия типа "А!". Это дает возможность избежать повторов и максимально упрощает вопросы и всякие выкрики. Надо признать также, что "Нет?" и "Что?" тоже совершенно необходимый инструмент писателя.)
      - Вы на острове, - отвечает все тот же голос, - где находится крокодилья ферма.
      Кожевенный профсоюз Франции взял ее в аренду у Дуркина-Лазо для разведения этих животных, обеспечивающих кожей французскую промышленность.
      - А, я понял! - ликует Берю. - Так вот почему столько одноногих в деревне!
      - Да-да, так оно и есть, месье: это профессиональные калеки. Но спешу заметить, что согласно новому коллективному договору каждый из нас имеет право на получение искусственной ноги.
      - А если вам откусят обе? - тревожится Берю.
      - Случается и такое. Ну вот возьмите старика, который первым вас заметил. Он в рюкзаке за спиной своей жены. С ним, к сожалению, случилось такое несчастье. Если вам по недосмотру откусывают обе ноги, то вторую ногу приходится покупать за свой счет. Что вы хотите, с тех пор как мы получили независимость, требовать больше не с кого... Не желаете ли посетить нашу ферму?
      - При условии, что вы будете нам еще и рассказывать, - вздыхаю я, так как я слепой.
      Парень с низким голосом, видимо, очень добрый человек, поскольку тут же берет меня под руку.
      - Не беспокойтесь, я вас проведу, - обещает он.
      И буквально через десять шагов принимается за работу.
      - Сейчас мы находимся рядом со стадом дамских сумочек, - говорит он. Очень красивые животные, прекрасно откормленные.
      - Сумка сумке рознь! - произносит другой голос, в котором слышится снобизм аристократических кварталов Парижа.
      Мой гид с жаром отвечает:
      - Удивляюсь, чего он своих не метит, этот малый!
      - Кто это? - спрашиваю я.
      - Пастух от фирмы "Гермес", страшный задавала! Так, а теперь мы перед стадом портфелей-дипломатов. Животные с более прочной кожей. Дальше стадо для обуви, некоторые их части более гибкие и с нежной кожей. А здесь стадо портфелей, которое сторожит бывший министр от радикал-социалистов того периода, когда мы еще имели представителей во французском парламенте.
      - А что там за пруд? - любопытствует Берюрье.
      Наш сопровождающий теряет теплоту в голосе.
      - Ух, туда не стоит даже ходить, господа! Это стадо государственных универсальных магазинов. Вымирающая порода крокодилов с жабьей кожей. На них применяют метод подкожного впрыскивания расширяющегося полиэстера. Ну вот, господа, вы и познакомились с жизнью наших островов.
      - Так их несколько? - живо интересуюсь я.
      - Два. Сейчас вы на острове Атор. А в двух километрах отсюда в южном направлении расположен остров Алиг, где наши коллеги пигмеи разводят ящериц.
      - Как вам тут живется? - рокочет Берю.
      - Великолепно.
      - И комары вас не жрут?
      - Не очень. Ведь мы выписываем одежду в лучших фирменных магазинах... Ну хорошо, а теперь разрешите пригласить вас ко мне отведать крокодильи яйца вкрутую. Сейчас по телевидению начнется трансляция матча между гигантами-кузнечиками Дуркина-Лазо и Умонкю, и я не хотел бы его пропустить.
      - Очень мило с вашей стороны, - благодарю я. - Мы из состава следственной комиссии, которой поручено расследовать события позапрошлой ночи. Вы, должно быть, в курсе дела?
      Он, похоже, подпрыгивает.
      - Как же я могу не знать о кошмаре той ночи, господа? Она меня чуть не разорила!
      - Чуть не разорила?
      - У шести моих лучших крокодилов от страха образовалась гусиная кожа, и теперь я буду вынужден продавать ее как страусиную. Это было ужасно! Вы не можете себе представить!
      - Не, - мычит Берю, - он может!
      Но крокодилий плантатор, не обращая внимания, продолжает:
      - Вначале мы подумали, что это буря, и очень удивились. Потрясающая буря... Слепящие вспышки разрывали небо. Из-за страшного грохота у нас из ушей пошла кровь. Безумие, господа! Апокалипсис!
      Берю тихо шепчет мне на ухо, что господин перекрестился наоборот, поскольку, как вы прекрасно знаете, дуркинцы, как и все арабы, пишут справа налево.
      - А кроме этих странных вещей, дорогой месье, - спрашиваю я, - вы не заметили ничего такого, что сопровождало этот феномен?
      - Да, заметил, и все мои товарищи крокодильщики тоже...
      - Что вы заметили?
      - Снаряд огромных размеров в небе. Он не был похож на летающую тарелку, это была летающая сигара. Снизу он был освещен и передвигался бесшумно или почти бесшумно. Очень тихое, еле слышное тарахтенье, как сказал мой друг Канигу.
      - Вы уверены, что это был не самолет?
      - Абсолютно уверен. Это был внеземной аппарат.
      Черт бы его побрал, похоже, этот парень сильно развит для крокодильего пастуха. Я делаю ему комплимент по поводу его эрудиции, и он от души смеется.
      - Я самоучка, месье, - заявляет он. - Знаете, дни длинные, пока наши крокодильи стада пережидают сезон дождей. И я, чтобы как-то убить время, выписал себе всякие общественно-политические журналы и читаю их на досуге. Знаете, теперь до меня стало доходить, что в принципе хотят сказать некоторые авторы передовиц.
      - Дорогой друг, - говорю я ему, - вы, я думаю, сильно заблуждаетесь относительно внеземного аппарата. Не могли бы вы нам сказать, в какую сторону направлялся этот летающий монстр?
      - Он летел прямо к морю, - быстро отвечает наш любезный туземец. - Во всяком случае, в направлении нашего рыбного порта Мекуйанбар.
      Я пытаюсь блеснуть своими географическими познаниями:
      - Мекуйанбар - это новое название бывшего порта Фор-де-Кафе, так?
      - Правильно.
      - Этот город - самая засушливая точка на земле, если мне не изменяет память?
      - Совершенно верно. Гидрометрические исследования показывают, что влажность в этом районе практически равна нулю, - докладывает наш ученый туземец. - Один миллиметр осадков каждые восемьсот пятьдесят три года согласно последним статистическим данным.
      - А как туда попасть кратчайшим путем?
      - По прямой! Повернете налево, пройдете холмы острова Алиг и увидите западную точку на горизонте в виде засечки топором. Это там!
      - Сколько времени нужно, чтобы туда добраться?
      - Пешком - три года, а на вашей машине - полдня.
      Мы горячо благодарим этого обстоятельного человека, спрашиваем номер его почтового ящика и обещаем прислать почтовую открытку с видом Эйфелевой башни, как только приедем в Париж.
      Он оказал нам совершенно неоценимую услугу.
      Глава (теоретически) седьмая
      Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь бывать в Мекуйанбаре.
      Но скорее нет, поскольку ваши головы заняты другим. Все вы авантюристы Коста-Брава, Магелланы Лазурного берега! Первооткрыватели оборудованных туалетами пляжей и морских купален на Адриатике. Если у вас под боком не будет тенистых пальмовых аллей и ресторанов с разнообразной кухней и большим выбором напитков, вы не станете рисковать. Ваше воображение забито картинками Кодака, сограждане мои. На фотографиях, оставшихся от вашего отпуска, всегда есть ваше изображение на фоне памятника какому-нибудь мертвецу или просто скатерти в клеточку. Или вообще ничего. Я вспоминаю, как однажды, отдыхая в Санта-Крузе на Тенерифе, городе старинных построек в стиле барокко, я наблюдал за одной парой тевтонских туристов... Канарские острова, удивительное дело, - если когда-нибудь понадобится уничтожить половину населения Германии, достаточно бросить водородную бомбу на Канары в период между Рождеством и Новым годом. Короче, мои фрицы постоянно снимали друг друга фотоаппаратом. И знаете, что они выбрали в качестве фона? Белую стену! Вы слышите меня? Высокую ослепительную стену! Клянусь вам! Вот вам и фотографии на память! Великолепное путешествие по сказочным островам! Посмотришь, и есть что вспомнить! Мамаша Грета розового поросячьего цвета в штанах-бермудах и цветастой рубашке, в широкой соломенной шляпе и солнечных очках со стеклами двадцать сантиметров в диаметре... И белая, чистая, как Пресвятая Дева, стена! Похожая на экран, на фоне которого немцы делали антропометрические замеры. Показывая фотографии своим друзьям из Франкфурта, они скажут: "Мы на Тенерифе!" И все! Мы на Тенерифе! О, чучела, они останутся верными себе и еврей глупости до конца! Своему мирку! Это уж обязательно! Своей собственной грязи! Вот мы в сортире! А вот мы умерли! Мы в натуре! Кошмар! Если бы они знали, как они отвратительны! Они протухли! Они воняют! Не успели умереть, как снаружи уже покрылись чернотой, будто бы их внутренности вылезли наружу! Тошнит, а? Я бы в жизни не смог привыкнуть к таким людям. Не знаю, куда деваться, чтобы их никогда не видеть. Стать отшельником? Согласен, но с кем? Чтобы хорошо себя чувствовать одному, нужно по меньшей мере раздвоиться. А если ты совсем один, ты уже больше не один. Есть ты! Ты себе составляешь компанию. В то время как с кем-то еще ты фатально отсутствуешь, выброшен! Тот, другой, выгонит тебя и не сможет тебя заменить.